Touches

      — Хи хён, ты однажды влюблялся? — Чонвон уложил одну из ладоней на подоконник, наблюдая за солнечной погодой за окном. Конечно, охотно выйти погулять, но нет такой возможности, ведь с операции прошло не так много времени, да и рука не перестала болеть меньше. Врачи предупреждали, что боль еще будет какое-то время, ведь перед операцией кость заново ломали. Звучит весьма болезненно и в какой-то степени противно, но зато теперь кость срастется точно правильно и проблем в будущем не будет.

«Может только на погоду побаливать будет и напоминать о себе этим», — искрометно пошутил один из врачей, вызывая этим у Вона лишь кривую улыбку и неловкую усмешку.

      Хисын, стоявший рядом, отвлекся от своего телефона и вскинул брови. Такого вопроса он услышать не ожидал, отчего посмотрел на младшего, будто пытаясь понять, серьезно ли он сейчас. С чего бы это вдруг ему такие вопросы задавать?       — Ну вообще, да, было, — парень вновь смотрит в экран телефона, листая ленту социальной сети, ненарочно игнорируя сообщения друзей, которые уже заждались его выписки из больницы. Хисыну просто было лень отвечать, может вечером от скуки он все прочтет, но это не точно. — Последний раз это было в старшей школе, м-м-м, лет в семнадцать? — пожал плечами Ли, не отвлекаясь от телефона.       — Серьезно? Хён, ты правда был влюблен в кого-то? — интерес Чонвона лишь сильнее подогревался, а Хисын продолжал выглядеть расслабленно, как и присуще ему.       — Ага, все мы однажды влюбляемся, кому-то везет в этом плане, кому-то не очень. Любовь… такое двоякое чувство однако, не всегда его приятно испытывать, — прозвучало задумчиво со стороны Хисына.       — А как это было у тебя? — Чонвон склонил голову в бок, походя еще больше на любознательного ребенка, этим своим видом забавляя старшего.       — Пф, — Хисын прыскает смехом, выключив свой телефон в ту же минуту. Он смотрит на Чонвона, поражаясь его любопытству и умению задавать неловкие вопросы. — Нормально было, — тот улыбается, прежде чем дополнить свой ответ:       — Я целовался с самой красивой и крутой девушкой с параллели в школе, так скажем, с ней хотели быть многие парни, но она была еще той недотрогой, — Хисын точно умолчит, что не один год просто пытался заслужить ее внимание и не раз за ней ухаживал, даже учитывая тот факт, что его конкретно динамили. Перед Чонвоном образ крутого хёна сохранить все-таки хотелось.       Чонвон от услышанного восхищенно ахнул, вскинув брови, делая их домиком. В его глазах старший автоматически становился очень крутым, кажется даже в воображении Чонвона от Хисына исходил звездный блеск как от знаменитостей в рекламах, крутящихся по телевизору.       — Правда? Охренеть! Да ты крут, хён! — Чонвон улыбается, а его глаза блестят, своей реакцией он немного смешит Хисына, который ничего крутого в том не видит. Ну, может быть раньше он считал это крутым, но не сейчас точно. Чем тут вообще гордиться? Лучше бы учился так хорошо.       — Она правда была самой красивой? — спросил Чонвон, а Хисын кивнул, подтверждая.       — Я не видел ее несколько лет, но на тот момент она реально была самой красивой, да, — Хисын видит, как младший немного недоумевает, меняясь в лице сразу же.       — Стоп, вы не общаетесь? Но…       — Я поцеловал ее на одной Хэллоуинской вечеринке и после этого мы особо не общались, не сложилось, — Хисын предпочел не говорить, что не сложилось все конкретно из-за него. Добившись столь желанного внимания, получив его в добавок с поцелуем, он — быстро остыл к своей цели. Эту черту в себе он ненавидит с огромной силой, но и исправить ничего не может, как бы не пытался.       Чем быстрее Хисын чего-то добивался, тем быстрее он к этому остывал почти в тот же миг. Так было с видеоиграми, множеством хобби, которые перепробовал он, ведь никогда не был тем, кто сидит по-долгу на одном месте. Быстро осваивая что-то, добиваясь хороших результатов, он легко и скоро терял к этому интерес и не продолжал этим заниматься в дальнейшем. Ведь зачем?       — Она оказалась не так хороша? — прозвучал очередной вопрос, пока Хисын прыснул смехом, покачав головой отрицательно. Клеветать девушку не хотелось, ведь она совершенно ни в чем не виновата.       — Нет, она даже нормальная, я бы сказал, но не будем об этом. Я просто ответил на твой вопрос, относящийся к тому, влюблялся я когда-то или нет, но что на счет тебя Чонвон-а? — пришла очередь Хисына хитренько улыбаться. Как же умело он перевел стрелки с себя на младшего.       Чонвон почти сразу покраснел, отводя взгляд в сторону, вызывая этой реакцией у старшего смех совсем беззлобный. Чонвон сейчас в том возрасте, когда обычно происходит первая влюбленность. В целом, первая влюбленность — генератор рандомных и очень неловких ситуаций в жизни, за которые потом возможно даже будет стыдно, но все это можно списать на неопытность и банальное незнание как привлечь внимание своего предмета воздыхания, заслужить его улыбку и все в этом роде. Вам скучно живется? Влюбитесь, будет весело.       — Ну вообще, не знаю, — буркнул невнятно Чонвон, смотря в окно. Он совсем не разбирается в том, что чувствует, от этого ему ничуть не легче. К сожалению, яркого примера любви перед глазами никогда не было, да и родители не уделяли времени тому, чтобы объяснить своему сыну, что такое влюбленность, чувства. Глядя на родителей он видел, что между ними что-то точно есть, они вроде целовались, обнимались, даже дарили друг другу какие-то подарки, но ругались они гораздо чаще и спали в разных спальнях, аргументируя это тем, что у каждого человека должно быть свое личное пространство, даже у женатой пары.       — М? Не понимаешь или не знаешь? — Хисын достал из кармана хлопковых штанов шоколадный батончик, взятый на завтраке у Джеюна, который как всегда отказался от сладости. Да, Хисыну определенно не понять, как можно так легко отказываться от любой сладости. Он принялся шуршать упаковкой, пока Чонвон вздохнул, раздумывая над ответом.       — В целом, никогда кажется не понимал, что чувствую, — прозвучало достаточно неуверенно со стороны Чонвона, который правда походил на запутавшегося в себе и своих чувствах человека.       Хисын прикусил кончик батончика, изогнув бровь, в немом жесте прося продолжить Чонвона свое повествование, который поджал свои губы, походящие теперь на тонкую розоватую полоску.       — Я даже не знаю, что чувствую к своим родителям, — негромко продолжил мальчишка, подушечками пальцев постукивая по пластиковой поверхности подоконника. — Одно время все было очень хорошо, а сейчас... родители теперь ругаются не только между собой, но и вплетают в свои конфликты меня, виня друг друга, что я какой-то не такой, хах.       — Ты просто взрослеешь, Чонвон, сейчас ты как раз в той стадии, когда родители активно начинают капать тебе на мозг, намекая, что детство уже все и пора бы мыслить более серьезно. Хотя, как вообще можно понять, что детство закончилось? Это очень короткая пора нашей жизни из которой нам трудно переходить в следующую, удар о жестокую реальность сильно меняет нас, — Хисын тоже посмотрел в окно, наблюдая за тем, как на детской площадке во дворе больницы резвятся дети помладше, которых вывела на улицу медсестра. Эти крохи явно вот-вот выпишутся из больницы. — Разговоры о дальнейшей учебе, будущем и прочем. Я тоже это проходил, — голос Хисына звучал абсолютно спокойно, Чонвон даже задумался: всегда ли Хисын был таким спокойным? В любом случае он не узнает этого всего.       — Да мы в целом не только из-за этого ругаемся, но думаю ты прав. Просто жизнь будто поделилась на до и после, знаешь? Неприятное чувство, особенно когда большую часть жизни тебя во всем поддерживали, а тут их будто подменили.       — Очень знакомо, да, — Хисын прожевывает кусочек батончика и сглатывает. — Поверь мне, когда ты окончишь школу, поступишь в универ, они будут в разы спокойнее и забьют. Ну, у меня просто так и было, тоже капали на нервы долгое время, а потом успокоились, они полностью доверяют моему выбору, даже не верится, что я когда-то ругался с родителями, ха-ха, юность…       — Мне кажется, отец будет на меня давить, даже когда я буду вести семейное дело… — нервно усмехается Чонвон от одного представления себя в дорогом костюме, с модной укладкой и кучей бумажек. Но даже это не сделало бы его похожим на отца, потому что Чонвон копия своей матери внешне, а характер, если верить ругани отца — от бабушки по линии матери.       — Жесть, вы тут все дети богачей? — спросил Хисын, недоумевая, одним своим видом заставляя Чонвона негромко посмеяться. Так он пытался немного отвлечь младшего, видя его состояние. Поддерживать он не умел, но отвлекать от чего-то — еще как.       Хисын не был из бедной семьи, его родители хорошо его обеспечивали и зарабатывали, просто точно не были владельцами каких-то компаний и всего в этом духе. Можно сказать, у них был свой семейный бизнес, который приносил неплохую прибыль, этого хватало, чтобы обеспечивать семью и позволить себе жить полноценно, ни в чем не ограничивая себя.       — Ну знаешь, это не всегда круто, — отсмеявшись, вздохнул Чонвон. Правда, он был бы рад жить в обычной семье без всех этих возможностей купить себе все, что только захочется.       — Скажу больше — я это вижу, хах, — Хисын откусил еще кусочек от батончика, держа вторую ладонь в кармане штанов, поглаживая указательным пальцем заднюю сторону телефона, мысленно радуясь о созданном режиме «не беспокоить», который не всегда, но спасал от кучи сообщений Субина и Бомгю, которым вечно надо что-то спросить у своего одногруппника, приходящегося им еще и другом. Хотя эти идиоты иногда обходили даже такое серьезное препятствие. Хисын все еще не понимал, как они умудряются его достать даже так.       — Отец уже говорит о том, как я должен вести дела и готовиться к тому, что на мне будет куча ответственности и работы, — да, день встречи с семьей прошел тяжело не только у Джеюна. После общения с семьей Чонвон вернулся в палату с чувством опустошения и усталости, как физической, так и моральной. Он рассчитывал помириться с родителями, погулять, как в старые добрые времена, но все пошло совершенно иначе.       — Тебе только шестнадцать, какая еще ответственность и понимание дела? — возмутился Хисын. Ну правда, это уже перебор. Подростки и так стрессуют много на фоне появляющихся трудностей в жизни и шалящих гормонов, а тут еще такие вещи говорить. Сейчас Чонвона не должно волновать что-то подобное, лишь окончание школы.       — По словам отца, он уже в эти годы учился и работал в компании у своего отца, — пожал плечами Чонвон, после вздохнул. Ему вовсе не хотелось всем этим заниматься, потому что душа его лежала к танцам, они были куда интереснее и приятнее для души. В танце он отдыхает морально от всего. Он хорошо чувствует музыку и владеет своим телом, так как в детстве мама водила его на танцы, но к сожалению года три назад все кончилось. Для Чонвона это было ударом по сердцу, ведь он горел этим делом, сильно привязался к друзьям, которыми обзавелся там, ему было очень больно. Жаль родителям этого не объяснишь, к сожалению, они были слишком уверены, что их единственный сын будет наследником всего и глупые танцы для будущего владельца компании неуместны.       Они нашли альтернативу танцам, записав Чонвона к куче репетиторов, для того, чтобы он лучше готовился к грядущим экзаменам. От их количества, нудности и кучи требований у Чонвона в горле застревал тошнотворный ком, а голова становилась тяжелой.       — Хах, люблю когда наше поколение сравнивают с поколением наших родителей, классика, — прыскает смехом Хисын, комкая фантик от батончика и выбрасывая его в недалеко стоящую мусорку, попадая в нее. Годы занятий баскетболом дают о себе знать.       — Мне кажется, это у всех родителей любимое, — грустно улыбается Чонвон, смотря на свою руку в гипсе. Обезболивающее заканчивало свое действие, она вновь начинала болезненно ныть, этим беспокоя Чонвона.       — Я даже перед тем как попасть сюда сильно с ними поругался, из-за того что не хотел идти к репетитору, потому что плохо себя чувствовал, — он видит удивленный взгляд Хисына.       — Если это очень лично и ты не хочешь говорить — не продолжай, остановимся на этом.       — Я бы правда не вдавался в подробности, но не подумай, моя сломанная рука это моя глупость и неосторожность, с родителями это далеко не связанно, — Вон провел ладонью по гипсу, будто это как-то ему поможет успокоить боль.              Хисын лишь кивнул, без особого труда понимая, что ссора с родителями была серьезной и сильной. Он не стал вдаваться в подробности, не желая заставлять младшего переживать эти воспоминания заново. Да и, честно говоря, причина сломанной руки Чонвона его не особо интересовала, это его дело.       — С одной стороны, я сейчас мучаюсь с рукой и нахожусь здесь, а с другой, по крайней мере, не дома, где отец и мать меня пасут, — парень всегда искал плюсы и не желал отчаиваться. Если он опустит руки — точно сдастся и поплывет по течению, чего отнюдь не хочет. Быть марионеткой родителей, верно действующей каждому дерганью ниточек, прикрепленных к рукам и ногам — не входит в его планы.       — Верно, есть свои плюсы, — хисыновы губы растянулись в слабой улыбке, а его теплая, большая ладонь расположилась на макушке Чонвона, немного вороша темные волосы, которые от природы слегка вились. — Рад, что ты не отчаиваешься, это главное, поверь мне. Ты молодец, что не опускаешь руки, все обязательно наладиться, Чонвон, вот уверен, — слова Хисына звучали весьма ободряюще, при всем учете, что поддержка его обычно выходит достаточно сухой.       В любом случае, этого было достаточно для того, чтобы Чонвону немного собраться с силами и мыслями, поверить в самого себя вновь. Кто знает, может быть судьба все же сложится так, что он станет танцором, а может даже чем-то большим чем обыкновенный танцор. Все зависит всецело от него, и он приложит все усилия.       Хисын улыбнулся младшему слегка, убирая с его головы свою ладонь, засовывая ее в карман своих штанов.       — Иди к своей мечте не смотря ни на что, вот, — дополнил парень, а Чонвон согласно кивнул. В его глазах пробежал блеск.       — Я бы тебя обнял, хён, но не могу пока, — вздохнул младший, на что Хисын хрипло посмеялся, глядя на руку в гипсе, пальцами которой Вон забавно пошевелил.       — Обнимемся обязательно позже, — ответил Хисын, видя как его слова поддерживаются кивком. — А сейчас иди отдыхать, у тебя явно болит рука и лучше попросить обезболивающее у медсестры.

«И как он только это понял?» — задумался Чонвон, но увидев, как его здоровая рука непроизвольно поглаживает подушечками пальцев гипс, все понял. Хисын хён просто очень внимательный.

      — Да ну, все терпимо, — отмахнулся Чонвон, а Хисын вздохнул. Все дети мазохисты? Взгляд юноши цепляется за одну светлую макушку, идущую по коридору, держа курс явно на свою палату.       — Чонсон, вот скажи Чонвону, что нужно больше отдыхать, а то мои слова на него не действуют, — подал голос Хисын, подняв одну из ладоней вверх, привлекая внимание Чонсона.       Чонсон отреагировал далеко не сразу, повернул голову и вопросительно изогнул бровь. С чего бы вдруг здесь могла понадобиться его помощь? Но он все же подходит ближе к двум парням, смотря на них поочередно, пытаясь понять суть происходящего.       — Что случилось?       — Чонвону надо идти отдыхать и просить у медсестры обезболивающее, а он до сих пор тут, — Хисын скрещивает руки на груди, пока Чонвон отнекивается.

«Господи, зачем он позвал Чонсон хёна?» — мысленно недоумевал Вон.

      — Я в полном порядке! — отрицает очевидное Вон, стараясь улыбнуться, скрыть очевидное.       — Джеюн тоже так любит говорить, особенно перед тем как упадет в обморок, или что еще похуже, — хмыкнул Чонсон. Не нравятся ему эти слова, особенно после стольких лет общения с Джеюном. Орлиные брови немного нахмурились, а взгляд говорил все за него. — По тебе видно, что ты терпишь сейчас, — Чонсон научился за все время определять состояние человека по одному его виду.       Чонвон обречено вздохнул, чувствуя давление со стороны старших. Правда ощущалось оно по-разному: у Чонсона было более давящее и тяжелое, чем у того же Хисына, который выглядел расслабленно и просто наблюдал за развитием событий. Кажется, ему точно не хватало чего-то вприкуску, чтобы было интереснее.       — Да пойду я, — фыркнул негромко юноша, все же решившись согласиться с Хисыном и Чонсоном. Кажется, от этой давящей атмосферы и ауры, исходящей от Чонсона, рука заболела лишь сильнее, сподвигнув Чонвона уйти.       Попрощавшись, Чонвон пошел по коридору в сторону своего отделения, где его уже явно потерял Сону, освободившийся от своих дел и процедур. Ну хотя бы Сону не будет на него так давить и они пообщаются, скорее всего старший будет болтать о прочитанной книжке, а Чонвон вновь будет внимательно слушать, искренне удивляясь резким сюжетным поворотам и некоторым действиям героев книги. Ему всегда нравилось слушать Сону, тот рассказывал интересно, а его тон речи, жесты рук и горящий взгляд еще больше приковывали внимание Вона.       — Ты на него еще лучше чем я действуешь, — Хисын проводил взглядом Чонвона, а после улыбнулся. Глянув на Чонсона, он поднял ладонь для жеста «дай пять», но вопросительный взгляд Сона заставил его осечь себя.       — Точняк, ты же это… недотрога, — неловко улыбается Хисын, на что Чонсон закатывает глаза, этим выражая свое недовольство по отношению к данному прозвищу.       — Недотрогой может быть только девчонка, а я просто не люблю прикосновения, — фыркнул Чонсон, уходя от Хисына, который пошел вслед за ним, ухмыльнувшись уголком губ.       — Ну я же шучу, чего ты такой серьезный?       — Родился таким, — кратко отвечает Чонсон, не удосужив старшего даже взглядом. Хисына это даже забавит, Чонсон так кардинально отличается от Джеюна, как им вообще удается ладить?       — Кстати, как вы с Джеюном? Давно вас нормально не видел, только сегодня за завтраком, у Джеюна вроде что-то было на брови? Или мне показалось? — спросил Хисын, пока Чонсон вздохнул.       — Все нормально, не считая того, что Джеюн больше недели назад упал в обморок в коридоре, — Чонсон не вдавался в подробности. В груди неприятно заныло от чувства вины. Он был рядом в этот момент, он понимал, что сейчас произойдет и не поймал Джеюна. Он должен был, он мог сделать это.       — Боже, надеюсь с ним все в порядке?       — Да, голова не пострадала, он отделался разбитой бровью и легким испугом, — пожал плечами Чонсон, хорошо сохраняя свой холодный образ. Никто не должен знать о его чувствах, эмоциях и мыслях. Лишь Джеюну можно, и то не всё и не всегда. Чонсон никогда и никому не расскажет о себе абсолютно всё.       — Я рад, что у вас относительно все в порядке, — Хисын замедляет ход, так как видит впереди свою палату, а Чонсон угукает, прикрыв глаза. — Думаю, мы еще встретимся как-то, ну, поболтать?       — Возможно, — Чонсон наконец-то глянул на старшего из-за плеча, почувствовав, что тот наконец-то начал отставать.       — Ну ладно, тогда свидимся, — хисынова рука легка на ручку двери, ведущей в его палату, пока Чонсон пошел дальше, в знак прощания подняв ладонь вверх. Вопрос Хисына пробудил в нем неприятные воспоминания и от этого хотелось скорее избавиться, хотя это далеко не единственный случай, когда Чонсон не смог помочь Джеюну, от этого в груди еще сильнее тянуло.       Юноша проваливается в свои мысли, следуя дальше, вспоминая о том моменте, когда держал ладони Джеюна. Благодаря перчаткам он не чувствовал их тепло, которое вызвало бы триггер, но чувствовал их физически. Пальцы у Джеюна костлявые и вблизи выглядят эстетично, но в этих пальцах чувствовалось столько силы. Следовало Джеюну только сжать его ладони своими, как по телу Чонсона проносились мурашки, заставляющие вздрогнуть. Странное чувство поселилось где-то в глубине души, он раньше где-то его чувствовал, когда общался с одной симпатичной девушкой в чате по интересам.       Блеск в голубых глазах, пухлые губы, растянутые в легкой улыбке — всё это цепляло внимание Чонсона в тот момент. Он раньше не видел Джеюна настолько близко, ведь между ними всегда сохранялась безопасная для Чонсона дистанция.       Вечер после встречи с родителями Чонсон провел с Джеюном за разговорами. В этот раз затрагивались более серьезные темы, благодаря которым парни узнавали друг друга еще лучше. Чонсон наконец понял из-за чего Джеюн так остро реагирует на любое упоминание своего отца, ему стало вновь стыдно, что он, не зная, поднял эту тему в тот день утром, но Джеюн поспешил его успокоить. Он натянул на свою ладонь рукав ветровки, легко погладив Сона по плечу, этим заставив его вновь вздрогнуть от проносящихся по телу мурашек и появившегося в тот миг напряжения. Это прикосновение не было неприятным, скорее неожиданным и ощущалось как-то иначе. Поймав себя на мысли, что это даже приятно, Чонсон в миг стал серьезным, этим своим видом заставив Джеюна прекратить и извиниться.

«Да не за что тебе извиняться, господи…» — мысленно вздохнул тогда Чонсон, и поспешил успокоить младшего, ответив достаточно кратко: «Все хорошо».

      Трогая волосы Джеюна в жесте ободрения, Чонсон чувствовал какие они мягкие и шелковистые, даже не смотря на всю плачевную ситуацию со здоровьем парня. Почему-то даже не хотелось убирать руку, но страх коснуться случайно чужой кожи взял над ним вверх, заставив постепенно убрать ладони, избегая возможного резкого движения Джеюна. В последний год между ними многое происходит, они достаточно близки и знают друг друга почти полностью, правда, некоторые тайны друг о друге им не узнать.       Поделиться своим странным кошмаром Чонсону пришлось все-таки, он пообещал это сделать. Рассказывая события того сна, он ощущал себя странно, представив, как выглядит со стороны, но голубые глаза, наполненные вниманием и интересом, доводили еще больше. Чонсон впервые заикался и произносил слова паразиты, делая паузы в своей речи, уводил взгляд в сторону и вел себя крайне странно. Такого раньше не было, Чонсон всегда говорил о чем-то уверенно и его речь всегда была четко поставленной.

«Тебе приснилось, что меня нет рядом?» — этот вопрос полностью выбил из колеи, заставляя Чонсона временно потерять возможность говорить. Он лишь молча кивнул, слыша короткое, джеюново: «Оу».

      Оно было наполнено каким-то сожалением, а младший наконец перестал смотреть на Чонсона, сам отвел взгляд в сторону, видимо задумавшись о чем-то. Они сидели молча в этой неловкой и давящей тишине, не решаясь ее разбавить или как-то сменить тему.

«Хён, я не могу обещать, но я постараюсь быть рядом с тобой», — первым подал голос Джеюн, заставив Чонсона посмотреть вновь на него, столкнуться своим взглядом с чужим.

«Я тоже, Юн, я тоже постараюсь», — уголок чонсоновых губ слегка поднялся вверх, одаривая Джеюна своей фирменной улыбочкой, заставляя того улыбнуться слабо в ответ.

      Они не давали друг другу пустых обещаний, ведь оба, как не странно, не уверены в своем будущем. Даже Джеюн, верно цепляющийся за любую надежду, в глубине души согласен с Чонсоном, но принимать его пессимистичный настрой не желает. Он, как и упоминалось ранее, не будет опускать руки, пойдет до конца.       В тот вечер они обменялись взглядами и смущенными улыбками, прежде чем их покой нарушила медсестра, с приходом которой посыпалась куча замечаний, к которым следовало прислушаться, если хотелось, чтобы в палате поскорее стало вновь тихо. Но в голове Чонсона тихо не становилось даже ночью, было полно мыслей связанных с Джеюном, он даже поймал себя на том, что общаясь с родителями неоднократно что-то говорил о Джеюне. Господи, что вообще на него нашло?       Войдя в палату, Чонсон наконец-то выпал из всех своих мыслей и воспоминаний, увидев Джеюна, который что-то смотрел в телефоне, поудобнее расположившись на своей кровати. Младший не сразу заметил возвращение Чонсона, лишь когда тот прикрыл за собой дверь с характерным щелчком.       — Как все прошло? — не отрываясь от телефона спросил Джеюн, пальцами быстро-быстро перебирая по экрану. Видимо с кем-то переписывался, но с кем, Чонсона отнюдь не волновало.       — Все нормально, — кратко ответил Чонсон, проходя к своему месту, устало приземляясь на кровать, когда он вообще успел устать и от чего? Явно от своих мыслей, не покидающих его голову, терзающих беспощадно разум. — А ты как? Так и провалялся в телефоне все это время?       Джеюн отложил свой телефон в сторону, посмотрев на Чонсона кивая. Парень лениво потянулся, довольно улыбаясь. Лучи солнца, проникающие в палату, приятно щекотали кожу лица и рук, солнце уже правда начинало греть, близилось долгожданное многое учениками и студентами лето.       — Ага, могу себе позволить в свой свободный денек, — Юн присаживается на кровати, поправляя белую футболку, потому что в больничной хлопковой рубашке ходить было жарко. — Да и сегодня настроение такое ленивое, — джеюновы губы были по-прежнему растянуты в легкой улыбке, а в глазах виднелся блеск.       — Выглядишь отдохнувшим, — вдруг подмечает Чонсон, но после резко смолкает. Зачем он это вообще сказал?       Лицо Джеюна становится удивленным, а его бардак на голове прибавляет этому виду комичности. Он выглядел как только что проснувшийся щенок, которому уже что-то интересно.       — Спасибо? — звучит достаточно неловко, но, судя по вернувшейся улыбке, Джеюну это нравится. — Прости, но я не могу сказать то же самое о тебе, хён, — дополняет младший, усаживаясь поудобнее на своей кровати, наблюдая за Чонсоном, который резко нашел что-то интересное в разглядывании своего плеера.       — Будешь слушать музыку? — спросил Джеюн, склонив голову в бок, пока Чонсон молча кивнул, потянувшись к наушникам. — Хочешь со мной? — прозвучало негромко с его стороны. Но этого было вполне достаточно, чтобы Джеюн услышал.       Джеюн поднялся со своей кровати, охотно соглашаясь с предложением, но подошел сначала к своей тумбе, в которой начал рыться в поисках чего-то. Это заинтриговало Чонсона, отчего он поддался вперед, пытаясь понять, что собирается делать младший. Увидев в его руках пару маркеров и ножницы с бумагой, Сон изогнул бровь.       — Чтобы не было скучно можем под музыку сделать какие-то украшения для нашей палаты, а то здесь совсем серо, — предложил Джеюн. Не получив особой отдачи, он не растерялся, тут же ответив: — Ну, или этим могу заняться я, а ты — отдохнуть или просто понаблюдать.       — Я хочу, — ответил Чонсон достаточно резко, этим вызывая у Джеюна усмешку.       — Хорошо, хён, тогда двигайся немного на своей кровати, мне тоже нужно место, — Джеюн бесцеремонно подошел ближе к кровати, забираясь на нее, пока Чонсон быстренько отодвинулся в сторону, поправляя одеяло. Парни скинули с ног тапочки, забравшись на кровать с ногами, устраиваясь поудобнее, потому что результат зависит от того, насколько удобно ты устроился перед работой. Ну, по крайней мере так казалось Джеюну.       — Что мы вообще будем делать? — спросил Чонсон, наблюдая за тем, как Джеюн обустраивает им рабочую зону. Сон распутывает наушники, следя за руками Джеюна, которые так и приковывали к себе внимание.       — Ну, ты можешь нарисовать все что хочешь, раскрасить и вырезать, а после мы прилепим это на окно, это хоть немного скрасит нашу палату, думаю, — уголки джеюновых губ приподняты, а сам он будто напевает себе что-то под нос. Он кажется милым, когда находится в хорошем настроении.

«Все мы милые в хорошем настроении, успокойся, Чонсон», — осек себя Сон, беря в руки листы бумаги и карандаш.

      Джеюн протянул Чонсону тонкую книжку, чтобы он подложил себе под листы для удобства, пока Чонсон дал Джеюну один из наушников, включив на плеере их любимую песню.       — О, весьма подходяще, — Джеюн начал что-то выводить карандашом на своем листке бумаги, вырисовывая что-то похожее на четырехконечную звезду, пока Чонсон завис, просто наблюдая за рукой младшего и не зная, что изобразить ему.       — Рисовать можно не крупно? — уточнил Сон, пока Джеюн кивнул, ничего не ответив, так как был увлечен музыкой и процессом своей работы. Парень прикусывает кончик языка, что-то мыча в такт мелодии, звучащей в наушнике, полностью погружаясь в процесс, не желая ни на что отвлекаться более.       Чонсон сидит абсолютно молча, состроив серьезное лицо, он осторожно водит карандашом по белому листу бумаги, пытаясь изобразить что-то хоть немного симпатичное. Рисовать он совсем не умеет, в этом вся беда. Совершенно не хочется нарисовать какие-то каракули, с которых младший будет точно смеяться. А вообще, какое Чонсону дело до реакции Джеюна?       Музыка в плеере сменяла одну за другой, а листы парней заполнялись какими-то очень простыми и забавными рисуночками чего-то. Джеюн в основном рисовал четырехконечные звезды, делая их объемными, добавляя немного теней, чтобы они не смотрелись очень просто, а у Чонсона было что-то тоже типа звезд, но более привычных для многих людей — пятиконечных. Но вот уже минут десять Чонсон вырисовывает что-то другое.       Оглядывая свой лист, почти заполненный нарисованными звездами, кружочками и всяким, Джеюн обратил внимание на Чонсона, наклоняясь немного к нему, заглядывая в чужой лист, но его попытку разглядеть на чем же сейчас так сфокусировался Сон, прерывает его же рука.       — Знаешь, что особо любопытным носы отрывают? — прозвучало достаточно резко, от чего Джеюн поднял свой взгляд, встречаясь с чужим.       — Рискнешь? — с вызовом спросил он, хитро улыбнувшись, и этого было достаточно, чтобы в миг разбить весь строгий образ Сона.       — Да иди ты, — прыснул смехом Чонсон, но ладони своей не убрал, хорошо скрывая то что так сейчас интересовало Джеюна.       — Ну а если не секрет, то что ты там такого нарисовал? — не унимался Джеюн, не желая так просто отступать.       — Потом увидишь, занимайся своими делами, — фыркнул Чонсон, на что Джеюн закатил глаза, но все же решил отстать от старшего, а то не дай боже еще обидится и не покажет в итоге совсем ничего. Чонсон был несказанно благодарен Джеюну за его решение оставить себя в покое. С полной уверенностью, что тот не смотрит, Сон продолжил, слушая мелодию музыки, играющей в наушнике как вдруг.       — Это щеночек?!       Резкий и громкий вопрос Джеюна заставил Чонсона дернуться и уронить карандаш, который тут же упал на листок бумаги и покатился в сторону, но был вовремя остановлен чонсоновой ладонью.       — Джеюн! — возмущенно вскрикнул Чонсон, посмотрев на младшего недовольно. Его один взгляд уже говорил буквально все, из-за чего Джеюн немного стушевался, мирно выставив перед собой ладони, напоминая напуганного щенка, которого сейчас отчитывают.       — Прости-прости, мне было просто интересно! — Джеюн виновато улыбнулся, смотря на Чонсона, который фыркнул, все-таки убирая ладонь, позволяя младшему взглянуть на свой шедевр. — Да, это щенок или его подобие, — хмыкнул Чонсон, разглядывая получившуюся мордочку щенка. Что-то в этом было.       — Выглядит мило, хён, ты оказывается неплохо рисуешь, врунишка, — мягко улыбается Джеюн, разглядывая творение друга, взяв листок в руки, но его быстро забирают обратно, на что Юн вскидывает брови. Он даже не успел детальнее рассмотреть!       Чонсон готов поклясться — у него начали гореть уши от одного: «Ты оказывается неплохо рисуешь», почему-то этот комплимент со стороны младшего его смутил, возможно потому что ранее комплименты он слышал только от матери или, все же, от других тоже, просто старательно игнорировал, не придавая им какого-либо значения.

«Врунишка», — вот, что добило Чонсона окончательно, заставив забрать из джеюновых рук свой лист, но осторожно, избегая возможности порезать нежную кожу о края.

      — Кхм, я мог бы и лучше нарисовать, — отнекивается Сон, очень радуясь, что его светлые волосы хорошо закрывают кончики ушей, которые явно покраснели. Парень хватается за мочку уха, немного сминая ее своими пальцами, и этот жест не остается без внимания Джеюна. Такой Чонсон его забавляет и даже умиляет.       — Иногда творчество ценят за простоту, — пожал плечами Джеюн, растянув свои пухлые губы в легкой улыбке. — У тебя хорошо получилось, правда, раскрасишь его? — спросил он, протянув старшему фломастеры.       Чонсон, борясь со своим странно возникшим смущением, забрал фломастеры из рук Джеюна, что-то неразборчиво буркнув под нос. Не смотря на свою странную реакцию, в груди разливалось какое-то теплое и приятное чувство. Он отвлекся на раскрашивание получившегося щеночка, а звезды решил оставить белыми, просто добавив им контур разными цветами, чтобы не выглядело блекло.       Потянувшись за ножницами, Чонсон заметил, что Джеюн что-то еще рисует на своем листе, между разноцветных звезд, напоминающих больше волшебные камушки, появилась мордочка кота, такого мультяшного, пушистого.       — Кот? — изогнул бровь Чонсон, пока Джеюн согласно кивнул, добавляя пушистому созданию на своем рисунке усики.       — Ага, ты, — с хитрой улыбочкой выпалил парень, но взгляда своего не поднимал, прекрасно понимая реакцию Чонсона на такое.       — Что? В смысле я? — прозвучало с легким возмущением, на что Джеюн пожал плечами, продолжая доводить до идеала свое творение. — Не знаю, похож ты на кота, вот и все, — парень продолжает улыбаться, пока в глазах блеск гуляет.       — Ты охренел? — Чонсон был возмущен и попытался найти ответ на подобное, чтобы кое-как выйти из неловкого положения. — Тогда ты, — чонсонов палец указывает на нарисованную мордочку щенка на своем листе, — щенок.       — Ну спасибо, что не пес, — хохочет Джеюн, наконец-то отвлекаясь от своего дела. Кажется его сейчас ничто не заставит почувствовать себя неловко. Он искреннее смеется и этим смехом заражается Чонсон, просто потому что правда вышло комично. Черт, Джеюн одним своим комментарием может изменить ситуацию и настроение Чонсона, как у него вообще это получается? Для Сона это останется загадкой.       — Хён, — смеется Джеюн, стирая пальцами слезы с глаз, выступившие от смеха.       — Ради всего святого, просто помолчи, — Чонсон показывает указательный палец, второй ладонью закрыв свое лицо, стараясь успокоиться. Он не выдержит еще одной искрометной шутки Джеюна, особенно когда ему так необходимо поддерживать свой строгий и сосредоточенный на работе образ.       — Ну раз ты так просишь, — Джеюн посмеивается и смотрит на старшего, в один момент заглядывая в его глаза. — Забавно, что ты сравнил меня с щенком, я так похож? — играет бровями он, а после, улыбнувшись, вновь берется за фломастер, рисуя коту желтые глаза.       — Чуть-чуть, — успокоившись, признается Чонсон, красным фломастером разукрасив язык песику. — Ну а еще я просто подумал о Лейле, — дополняет он чуть тише.       — Как мило, что ты тоже по ней скучаешь, — Джеюн вновь отвлекается, поправляя в ухе наушник, через который негромко играла приятная мелодия. Видимо сборник жесткого металла закончился в плейлисте Чонсона и началось что-то спокойное, успокаивающее.       Парни вновь стихли, доводя свои рисунки до идеала, поочереди вырезая их и складывая в общую горстку. На ее вершине, как неудивительно, оказались мордочки кота и щенка. Осмотрев все, Джеюн собирал остатки бумаги, которая осталась после вырезания, пока Чонсон обратил внимание на то, что солнце уже потихоньку садилось, из-за чего палата окрашивалась золотыми красками. Сколько они так просидели?       В любом случае, заниматься чем-то подобным Чонсону очень понравилось, особенно в компании Джеюна. Он забрал свои наушники, выключил плеер, осторожно все откладывая в сторону на момент, когда пришла очередь клеить их творения на окно.       Да, это занятие тоже не прошло без приключений, пару раз парни просто смеялись, в основном из-за шуток Джеюна, когда Чонсону стоило залезть на подоконник.       — Я конечно все понимаю, но это лучший вариант побега, Чонсон-а, — прыскает смехом Джеюн, намыливая куском мыла звезду, подавая ее осторожно старшему.       — Умолкни там, пожалуйста, — не сдерживая усмешки просит Чонсон, примеряя кусочек бумаги, прежде чем прижать его осторожно к стеклу. От медсестры они явно получат нагоняй, но кто сказал, что они потом за собой не уберут?       Вскоре половина окна была усеяна звездами и облаками, от которых падала забавная тень на стену из-за светящего солнца. Но по середине хорошо расположились мордочки кота и щенка, они были совсем рядом среди звезд и облаков.       — Вышло даже очень неплохо, — Джеюн легко улыбнулся, оглядывая итог их творений. Его взгляд задержался конкретно на двух рисуночках и он был готов поспорить, что котенок и щеночек комфортно расположились среди звезд и облаков, где спокойно и тихо.       — Мне тоже нравится, — Чонсон выглядит реально довольным, в его глазах проскальзывает блеск, а губы растянуты в умиленной улыбке. Он немного щурится, когда его лицо освещают лучи солнца, выглянувшего из-за облаков, ставит ладонь ребром на уровне своих бровей, совершенно не замечая на себе взгляда Джеюна.       Наблюдая за таким улыбчивым Чонсоном, окутанным теплыми лучами солнца, Джеюн ловит себя на мысли, что старший выглядит еще симпатичнее, стоит ему улыбнуться. У него необычная улыбка, и улыбается он как-то по-особенному. Джеюну нравится эта улыбка, очень. Это было тяжело признать.       Пользуясь занятостью старшего он осторожно потянулся к нему рукой, пальцами совсем осторожно касаясь пряди волос, поправляя ее, этим привлекая внимание старшего, который повернул голову в сторону Юна. Его взгляд был настороженный, от чего Джеюн вмиг почувствовал себя виноватым. Черт.       — Извини, хён, я просто хотел поправить твои волосы, не больше, правда, — Джеюн начал неловко извиняться, на что Чонсон покачал головой, сам поправляя свои волосы, непроизвольно вороша их.       — Все нормально, ты же не тронул меня, хах, — отмахнулся старший, вновь схватившись пальцами за мочку уха. Снова нервничает, но от чего? Он смотрит в сторону Джеюна, наблюдая, как тот подходит к окну, поправляя один рисуночек, видимо плохо приклеившийся, пальцами его разглаживает и фиксирует лучше, чтобы тот точно не отклеился. Он делал это с особой заботой, заставляя Чонсона в который раз убедиться что Джеюн — хороший человек с большим и добрым сердцем, на котором очень много ран. Он сильный человек, который верит в лучшее даже когда все плохо, и не желает сдаваться. Чонсону многому нужно поучиться у него, он признает это.       Чонсон подходит ближе к Джеюну, но между ними, по ощущениям, появляется какой-то невидимый барьер, не дающий Чонсону оказаться как можно ближе к Джеюну. Этот барьер достаточно прочный, выстроенный лично самим Чонсоном на протяжении многих лет в остром желании огородить себя от всех. Сон ощущает себя подобно запрограммированному роботу, который впервые встречается с этим барьером, не позволяющим заняться ему ничем другим кроме установленной программы. В его силах разрушить его, но какой ценой может выйти подобное действие?       — Послушаем музыку еще немного, хён? — из мыслей вытягивает, подобно спасательному кругу, приятный голос Джеюна, такой расслабленный, приятно греющий чонсоновы уши. Младший не оборачивается, будто чувствуя, что Чонсон совсем рядом. Не хочет спугнуть.       — Да, давай, — соглашается Чонсон, беря себя в руки и отходя от младшего, возвращаясь к нему с наушниками и плеером. Они, как обычно, располагаются на подоконнике рядом, сохраняя небольшую дистанцию, берут по наушнику, а Чонсон вновь включает что-то спокойное, расслабляющее. От их тел на стену падают длинные тени, повторяющие их силуэты. Чонсон, разглядывая их, подмечает, что Джеюн совсем немного, но меньше его, хотя в их росте не такая большая разница. Или он просто никогда не обращал на это своего внимания, будучи погруженным в себя и свои мысли?       Джеюн, сидящий рядом, сохранял свое молчание, слушая мелодию и смотря куда-то в пол, будто раздумывая над чем-то своим. Рушить чужую атмосферу Чонсону отнюдь не хотелось, он сидел так же молча, уложив одну из ладоней на подоконник, чувствуя что-то теплое рядом. Кожа покрылась мурашками, а сердце пропустило удар. Покосив взгляд он заметил, что рука Джеюна, уложенная так же на подоконник, находится в жалких сантиметрах от его руки.

«Блядь, его рука так близко», — подумал Сон, прикусив щеку изнутри, чувствуя как сердце начинает стучать в разы быстрее, а по телу проходится неприятный холодок. Дополняют ситуацию всплывающие воспоминания в голове, из-за чего картинка перед глазами искажается, становясь тусклой.

      Чонсон глаза закрывает, делая глубокий вдох, после которого последовал выдох, ладонью немного двигает и укладывает подушечки пальцев на теплую кожу, которая казалась еще такой мягкой, нежной. Неприятных мурашек стало в разы больше, а в голове закрутилась старая пластинка с триггерными воспоминаниями. Чонсон сжал ладонь Джеюна в своей, моментально привлекая внимание парня.       — Хён? Ты что делаешь?! — Джеюн дернулся, задев провод. Теперь парни были лишены наушников, которые упали на подоконник, проигрывая мелодию в пустоту.       — Не двигайся и просто помолчи, — попросил Чонсон, не открывая своих глаз, мысленно борясь с самим собой, привыкшим жить в защитной оболочке, забывший о том, что прикосновения это не всегда что-то неприятное и противное. Рука Джеюна была совершенно другой, теплой, нежной и такой приятной? Черт, Чонсон не может описать всё что сейчас чувствует, это какая-то неразборчивая каша.

Ему неприятно и хорошо одновременно, как это чувство можно вообще описать, если он сам не понимает, что конкретно чувствует сейчас?

      Ситуация немного стихает, но Чонсона накрывает новой ледяной волной ощущений, заставляющих его сердце биться в разы быстрее, а руки — предательски дрожать. Теплое ощущение на щеке немного приводит в чувства и заставляет резко открыть глаза. Джеюн касался подушечками своих пальцев его скулы совершенно осторожно. Сон поддался чужой руке, позволяя повернуть свою голову, встречаясь тут же с обеспокоенным взглядом младшего. Эти голубые глаза немного приводили в чувства, заставив вынырнуть из ледяной пучины.       — Чонсон, это всего лишь я, — как можно увереннее и спокойнее проговорил Джеюн, не убирая ладони с скулы старшего, пока вторая его рука была в цепкой хватке. Пальцы ныли от боли, буквально моля прекратить это издевательство. Чонсон совсем не размерял своей силы на фоне сильнейшего стресса. — Пожалуйста, расслабься, ты мне сейчас пальцы сломаешь, — сдерживая болезненный стон, попросил Джеюн. Его губы скривились в улыбке, а во взгляде читался этот дискомфорт, который он сейчас испытывает.       — Пожалуйста, хён, — попросил он еще раз, пока чонсонова ладонь все же расслабилась. В ушах громко стучало сердце, приглушая все происходящее вокруг, а пара карих глаз с сузившимися зрачками была устремлена в чужую пару голубых глаз. Именно, перед ним сейчас Джеюн, его друг, который ни разу не желал ему причинить дискомфорт.       Чужое прикосновение к собственной коже ощущалось как легкий удар током, но Чонсон не отстранился от ладони Джеюна, просто замер, не зная что ему делать. Он чувствовал себя так по-идиотски сейчас. Какого черта он вообще поверил в себя и схватился за чужую ладонь? Напугал он этим не только себя, но и Джеюна, совсем не ожидавшего такого поворота событий.       — Все хорошо, — попытался успокоить Джеюн, сохраняя зрительный контакт с Чонсоном, разглядывая его лицо, подмечая выступившую венку на лбу из-за напряжения. — Зачем ты решил взять меня за руку, Чонсон-а? — спросил он с осторожностью, второй ладони не убирая со скулы старшего. Он впервые трогает его вот так вот, и все это кажется каким-то сном.       Столько лет Джеюн вечно одергивал себя от желания коснуться своего хёна, почувствовать тепло его кожи, просто узнать какова она на ощупь. Он всегда подстраивался под чужой комфорт и жил по строгим правилам, ограничивая себя и свою повышенную тактильность, боясь этим всем заставить Чонсона чувствовать себя дискомфортно. А сейчас он просто сидит и касается его скулы, пока вторая его рука находится в чужой? Это точно какой-то сон, кажется, что еще чуть-чуть и Джеюн просто проснется в своей кровати, а всей происходящей сейчас ситуации просто не будет. Она останется миражом в его памяти.       — Захотел, — кратко ответил Чонсон, вздыхая шумно. Его хватка слабеет и почти выпускает чужую ладонь, а сам он осторожно отстраняется от чужой руки. — Я идиот, забей.       Джеюн неохотно ладонь убирает от лица старшего, пока тепло его кожи остается фантомным ощущением на подушечках пальцев. Он не верит, просто не верит.       — Не говори о себе так, ты просто хотел…       — Я хотел впервые взять за руку своего друга, с которым я знаком уже вот сколько лет, а я ебаный трус, не поборовший свой страх, — Чонсон хватает наушники вместе с плеером. — Я думал, что смогу, а в итоге… Своим желанием я сделал только больно тебе.       — Тихо-тихо, — старается успокоить Джеюн, коснувшись плеча Чонсона своей ладонью, не сильно его сжимая, чтобы утихомирить старшего, который совсем разошелся на фоне пережитого стресса. И боже, он не знал что сейчас совершает огромную ошибку своим действием.        — Ты не трус, я… наоборот удивлен, что ты решился на такое, учитывая свою проблему. Это достаточно нелегко — взять и предпринять попытку борьбы со своим страхом.       Чонсон не смотрит на младшего, но не покидает подоконник из-за сдерживающей руки на собственном плече. Он чувствует давление чужих пальцев, от чего еще больше кажется закипает. Старший закрывает глаза, сжимая челюсти вместе, пока орлиные брови вновь сводятся к переносице. Ему не нужна поддержка, не нужны слова успокоения сейчас, ему нужно, чтобы его оставили в покое, после такой дерьмовой и странной ситуации.       — Джеюн, перестань. Отпусти меня, просто блядь отпусти, — почти сквозь зубы, просит Чонсон, а Джеюн понимает свою ошибку и одергивает ладонь, чувствуя как в груди поселяется неприятным чувством холодок. Он только что схватил Чонсона, мешая ему уйти, сжал его плечо в своей руке. Блядь, этого нельзя было делать.       Чонсон слезает с подоконника. Прихватив с собой плеер с наушниками, отходит в сторону ванной. Он не смотрит на Джеюна, лишь скрывается за дверью щелкнув замком, оставляя Джеюна в палате совсем одного. В груди по-прежнему неприятно холодит, даже руки неприятно подрагивают, пока в горле встает тошнотворный ком. Джеюн лицо руками закрывает и опускает плечи, тяжело вздохнув.

«Если бы я не попытался его удержать и успокоить, он бы не ушел сейчас. Блядь, я долбаёб», — ругался на себя мысленно Джеюн, чувствуя себя ужасно виноватым в данной ситуации. Хотелось просто разреветься, но не получалось выдавить из себя и слезинки.

      Самое отвратительное чувство, когда ты не можешь выдавить из себя совсем ничего, чтобы как-то облегчить свое состояние. В голове прокручивается случившаяся ситуация, былое чувство легкой радости и восторга куда-то уходит на задний план, оставляя место для угнетающего чувства вины.

«Лучше бы это все было сном, просто сном», — отчаянно вздохнул Джеюн, ведь если все произошедшее только что было бы обыкновенным сном, сейчас бы не было так тяжело. Если бы это не было реальностью, если бы…

      Можно долго жалеть и думать, что было бы, если бы Джеюн не попытался удержать старшего, попробовал с ним поговорить, успокоить его, но и принять сложившуюся ситуацию нелегко. Джеюн не хочет мириться с случившимся, не хочет принимать такой расклад, ведь боится, банально боится, что Чонсон от него отстранится после такого и не захочет больше разговаривать.       Хочется что-то предпринять, исправить ситуацию, но парень вовремя себя осекает, понимая, что это может привести еще к более тяжёлому исходу. Они могут разругаться еще больше. Лучше оставить Чонсона одного, просто дать ему остыть и побыть с самим собой наедине. Так будет лучше, определенно, да и самому Джеюну тоже стоит подуспокоить свои нервы после случившегося. Он оглядывается назад, разглядывая украшенное окно, грустно улыбается, задержав взгляд на двух конкретных рисунках и слезает с подоконника.       Он проходит к своей кровати, присаживаясь на нее, сбрасывая с ног тапочки, прежде чем залезть под одеяло. Из ванной не доносилось ни звука, да и Джеюн старался не прислушиваться лишний раз, он надеялся, что Чонсон остынет и выйдет вскоре. Холодное чувство в груди постепенно отступало, а быстро стучащееся сердце успокаивалось. Когда-то такая ситуация должна была бы произойти между ними.

«Зачем он вообще решил коснуться меня? Что на него нашло?» — фыркнул в мыслях Джеюн.

      В случившемся нет корректно его вины, он поступил необдуманно из-за стресса, который затуманил разум, заставив Джеюна позабыть о некоторых важных факторах. Чонсон ненавидит, когда его успокаивают, жалеют — это заставляет его чувствовать себя жалким в чужих глазах, но сам Джеюн его никогда так таковым не видел.       Чонсон ненавидит, когда кто-то пытается его схватить и попытаться удержать, когда он хочет уйти, ведь это очень сильно напоминает ему о том неприятном моменте из своего детства. Джеюн, сильно стрессуя и желая исправить как можно скорее ситуацию, забыл обо всем этом напрочь.       Отвлечься от мыслей и окончательно прийти в себя удается лишь тогда, когда замок двери ванной щелкает, а сама она открывается с характерным скрипом. Из нее выходит Чонсон, идущий прямо к своей кровати. Джеюн осторожно наблюдает за ним, поджав нижнюю губу, но замирает, когда слышит тихое:       — Прости, если я тебе грубо ответил, и что так ушел.