Touches

      Совсем незаметно время подошло ко дню, когда Джеюну предстояло встретиться с матерью. Он особо не переживал по поводу этого события, приняв неизбежное, но в день приезда тревожность брала бразды правления разумом и телом Юна в свои руки.       — Волнуешься? — спросил Чонсон, заметив напряженный видок своего друга. Он склонил голову в бок, стоя у шкафа. Его родители тоже сегодня приезжают, и он погуляет с ними за пределами территории больницы. Врач разрешил после множества подписанных бумаг родителями Пака.       — Так заметно? — вздохнул Джеюн и посмотрел на Чонсона, который согласно кивнул.       — Я бы сказал, на лице написано, — пожал плечами Сон, доставая синее поло из шкафа вместе со светлыми брюками. Погода сегодня была замечательной, как и настроение Пака. Тот сегодня даже улыбнулся несколько раз, от чего губы Джеюна тронула умиленная улыбка.       — Короткий рукав? — изогнул бровь Шим, ловко переведя тему. Ему не хотелось акцентировать внимание на своей тревожности. Но правда, Чонсону присуще носить что-то с длинным рукавом даже в жару, а тут он так вырядиться собрался. Неужели так влияет на него долгожданный приезд родителей и возможность побывать за пределами больницы?       — Ну да, сегодня жарко, да и… Эй, не переводи тему! — свел брови к переносице Чонсон, поняв, что попался на уловку Джеюна, который лишь посмеялся с этого недовольного лица старшего. Тот точно иногда напоминает ему кота, пушистых ушек только не хватает.       — Не перевожу, — Шим поднял руки в мирном жесте, беззлобно улыбаясь, а после вздохнул. — Впервые встрече с родителями ты радуешься больше, чем я, — подмечает парень, вздохнув. Он поднимается с кровати и подходит к шкафу, задумываясь, что ему надеть на встречу с матерью, слыша голос Чонсона:       — Ты всегда был рад своей матери. Что-то изменилось?       — Нет, не в этом дело, — покачал головой Джеюн, роясь в своей одежде. Среди пары толстовок и теплых кофт удается найти простенькую белую футболку, так же какие-то джинсы, которые он давно не носил. Ну, тут особо и не получится нарядиться.       — Вообще странно, что приезжает только твоя мать. Отец занят сильно? — просто интересовался Пак, но заметив, как застыл Джеюн, а его ладони сжали ткань одежды, уже успел пожалеть об этом.

«Черт, зачем я спросил об этом?» — мысленно запаниковал Чонсон, наблюдая за младшим и его действиями, хоть его вины здесь не было, ведь он не знал всех тонкостей семьи друга.

      В какой-то момент Джеюн вздохнул, прикрыв свои глаза, будто усмиряя в себе что-то, что могло вырваться наружу. Он выглядел достаточно спокойно, но это же спокойствие очень настораживало.       — Он просто не хочет сюда приезжать, — бесстрастно ответил Джеюн, вновь запустив ладонь в шкаф, цепляя с вешалки ветровку.       — Юн, извини, я не знал, — вздохнул Чонсон, мысленно ударив себя по лицу. Иногда его резкость сильно подводит.       — Я не рассказывал, так что все в порядке, — это не звучало успокаивающе, но Чонсон просто принял произошедшее, не предпринимая попыток что-то исправить. От лишней суеты может стать только хуже.

«Опять эта его любимая фраза», — подумал Чонсон, после чего пошел в сторону ванной комнаты, прихватив с собой свою одежду, чтобы переодеться. Продолжать диалог как-то не хотелось из-за испортившейся атмосферы.

«Ненавижу эту фразу», — мысленно дополнил Чонсон.

      Оба парня были заняты сборами перед выходом на улицу, сохраняя стойкое молчание. Не было желания вновь завязывать разговор, особенно у Джеюна, и не потому что Чонсон задел его ненавистную тему, банально не зная об этом, а потому что в голове было слишком много неприятных мыслей, из-за которых у него вряд ли получилось нормально поговорить с другом перед их недолгим расставанием. Он ненавидел в себе эту черту — когда тон его речи сильно менялся в зависимости от его настроения. Им оставалось тайком обмениваться взглядами, ловко и вовремя отводя их друг от друга.       — Хорошо провести время с мамой, Юн, — в один момент подал голос Чонсон, кладя в карман брюк свой телефон. Он уже собирался выходить из палаты, ведь родители ждали его у регистратуры.       — И тебе хорошо погулять, Чонсон-а, — Шим обратился к другу в более мягкой форме, слегка поднял уголки губ, на что получил легкую улыбку в ответ. Будто ничего и не было, от чего на душе становилось спокойно.

«Я не испортил ему настроение перед таким важным днем, какая радость», — подумал Джеюн, накидывая на плечи ветровку.

      ***

      Выйдя на улицу, Джеюн успел тут же пожалеть, что вообще решил надеть ветровку поверх футболки. Было достаточно жарко, и кажется у Чонсона вышло лучше одеться по погоде, чем у младшего. Оставив эти мысли и смирившись, парень глянул на медсестру, которая тут же указала рукой прямо на стоящих впереди двух человек: мужчина в белом халате и женщина, одетая в простое летнее платье, подол которого немного раздувал теплый ветер. Это были лечащий врач и мать Джеюна, которые понятно о чем вели беседу. Мужчина немного жестикулировал руками, говоря достаточно монотонно, но без лишней воды, а мадам Шим со сосредоточенным выражением лица улавливала каждое слово, сказанное о состоянии ее сына. После долгой разлуки, охваченный легкой тревожностью, Джеюн не решается заговорить первым.       — А вот и наш пострадавший боец, — с легкой улыбкой доктор обратил внимание на Джеюна, который, благодаря тому, как назвал его врач, мигом вспомнил о разбитой брови. Сейчас она выглядела куда лучше, лишь розоватый рубец говорил о том, что здесь когда-то была рана. Скоро на его месте останется легкий шрамик-воспоминание. Неприятное, но что уж поделать.       Мадам Шим тут же обратила внимание, повернув голову в сторону Джеюна, тепло улыбнулась, встретившись взглядом с сыном, жестом подозвала его к себе ближе, прощаясь наконец с доктором, который, как и говорил Джеюну — рассказал ей все. Это была стандартная процедура, даже можно сказать обязанность врача перед матерью Шима. Она должна быть в курсе как ее сын и что произошло с ним за последнее время.       — Спасибо вам, доктор Чхве, поговорим с вами еще позднее, — поблагодарила она уходящего доктора, а после наконец крепко обняла подошедшего сына, ладони укладывая на его спину, ласково гладя.       — Мой мальчик, как я по тебе соскучилась, — ее голос был наполнен нежностью и любовью, ласкающими душу, Джеюн точно успел соскучиться по этому. Он в целом очень соскучился по маме, как бы до этого тревожно не переживал грядущую встречу.       За прошедшее время мадам Шим изменилась внешне, и этого не мог не заметить Джеюн. Она заметно похудела, у глаз появились легкие морщинки, а в угольных волосах была видна легкая проседь, говорящая о чрезмерном стрессовом состоянии женщины, и парень понимал из-за кого она так часто переживает. Это было неприятное и тяжелое осознание.

«Лучше бы она не переживала так, лучше бы не из-за меня».

      — Я тоже скучал, мам, — Джеюн вздыхает, легко улыбнувшись. На душе после объятий стало чуть легче, его мама всегда оказывала какое-то положительное влияние на него. Только вот, он сам походу не мог ничего дать своей матери кроме очередной порции стресса. Он ненавидел себя за это. — Прогуляемся немного, мам? — Джеюн склонил голову в бок, выпуская из объятий мать, позволяя ей взять себя под руку и пойти вперед, в сторону небольшой зеленой аллеи.       — Врач говорил у тебя недавно был обморок, сильно упал, да? — с переживанием в голосе спросила женщина, держась за руку сына, идя рядом с ним прогулочным шагом. Она переживала, поглядывая на это розовое пятнышко у густой брови сына.       — Я особо не помню, но сейчас все в порядке, мам, а на брови останется забавный шрам, но он не будет так заметен, — старался выглядеть позитивно Джеюн. Он не хотел омрачать их разговор, хотя бы не сейчас. Парень вскидывает брови, когда мама неожиданно и заботливо цепляет подушечками пальцев нитку с его плеча. Откуда она вообще взялась? Ох уж эти мамы, увидят и найдут всё.       — Ага, нитка на одежде — значит жди невесту, — пропела женщина. В ней не менялись лишь вера и любовь к приметам. Она знала многие и правда верила, вплоть до того, что если ей черная кошка дорогу перейдет — она пойдет по другому пути, даже если ей не будет выгодно по времени. Отец и многие считали ее за это странной, но Джеюну казалось это некой особенностью его матери.       — Мам, только не начинай, — прыскает смехом Джеюн, наблюдая за тем, как мама обматывает нитку вокруг пальца и с каждым оборотом произносит букву в алфавитном порядке. Нитка была не из коротких, но терпение у мадам Шим на такое было отменное. Добравшись до конца, она улыбнулась, демонстрируя сыну результат закончившейся нитки:       — Хм, буква «Ч», имена на эту букву достаточно редкие, но очень красивые, — мечтательно протянула она, будто бы уже выстраивала образ будущей невесты для своего младшего сына, пока Джеюн временно выпал из реальности, свалившись куда-то в свои мысли. Только вот, далеко не об образе своей будущей невесты он сейчас думал.       В голове почему-то всплыл сегодняшний образ Чонсона, как тот, стоя у зеркала, поправлял воротник своего поло, заправленного в светлые брюки, которые отлично дополнял черный ремень. Его сосредоточенный взгляд, сведенные немного к переносице брови, говорящие о его желании выглядеть идеально в сегодняшний, такой важный для него день. За этим легкой дымкой в памяти последовал образ смеющегося Чонсона из-за какой-то нелепой фразы Джеюна, то, как он очаровательно жмурится и ярко улыбается, обнажая два ряда белоснежных зубов.       Следом очередной образ — расслабленного Чонсона, который слушает музыку со своего плеера, иногда щелкая на нем какие-то кнопки, качая головой в такт музыки, проникаясь ей. Другой образ, только уже напуганного Чонсона, с той ночи, когда ему приснилось что-то по-истине ужасное, о чем так не узнал Шим, и следующий, всплывший образ в памяти Джеюна, наверное его самый любимый — образ увлеченного и слегка восхищенного Чонсона, который держал его за руки благодаря перчаткам на своих ладонях, этот блестящий взгляд, слегка приоткрытые губы, затаившееся дыхание и руки того, исследующие впервые за все время чужие ладони без дискомфорта. Это до сих пор вызывает приятные мурашки, которые бегут по спине, а губы растягиваются в глупой улыбочке, заставляя внешне выглядеть подобно дурачку-болванчику.       — Джеюн-а, сынок, — выдергивает из своих фантазий в мир реальности голос матери, которая все это время, пока Джеюн думал о нем, что-то вещала. — Ты чего так завис? Неужели серьезно влюбился в кого-то? А как ты сейчас улыбался, божечки! — женщина обворожительно улыбается, легко подтрунивая сына, пока щеки Джеюна резко вспыхивают румянцем от смущения. Парень решает начать возмущаться и отрицать мамины доводы, хотя та все равно остается при своем мнении, аргументируя, что она мать и лучше чувствует свое чадо.       — Мама! Нет! Я просто думал о своем и слушал тебя… — отнекивается Джеюн, отведя взгляд в сторону, чувствуя себя теперь уже очень неловко от собственных мыслей.       — Хм, а о чем я говорила тогда, если ты та-а-ак внимательно меня слушал? — склонила на бок голову мадам Шим, а после похихикала по-доброму, хлопая растерянного сына по плечу слегка, когда он и двух слов связать не мог, неловко запинаясь. — Влюбленный мой птенчик, если ты кого-то любишь — это нормально, ты можешь сказать маме, порадовать ее такими вестями, — ласково говорила она, надеясь на рассказ Джеюна, но тот покачал отрицательно головой.       — Да нет никого, мам, правда, я просто задумался о том, что возможно меня скоро выпишут, я вернусь домой к вам, к Лейле, уверен, моя девочка по мне тоже ужасно соскучилась, — он легко улыбнулся, слыша последующий вздох.       — Хорошо, расскажешь если что чуть позже, — все же приняла мадам Шим, после чего решила вернуться к более насущным вопросам. У них неплохо вышло повеселиться. — Кстати, как твое…       — Обо мне уже наверное всё врач рассказал, лучше скажи, как дела у тебя с братом? — перебил Джеюн, не желая заострять внимание сильно на себе. Все же он прав, врач должен был рассказать все, что касается его состояния. — Как отец? — последний вопрос прозвучал чуть тише предыдущего, а сам Джеюн отвел взгляд в сторону, рассматривая окружение, будто наизусть каждый уголок территории этой больницы не знает. Спрашивал он его для галочки, как и всегда, ведь если честно, как поживает его горе-отец ему не было интересным.       — У меня все в порядке, Джеюн-а, дела продвигаются в своем темпе, не сижу на месте, все как всегда, — весело улыбаясь, рассказывала мать, поправляя прядь своих шелковистых волос. — Твой брат отлично справляется в компании отца, скучает по тебе и надеется, что ты однажды присоединишься к их делу, — женщина вздыхает, все же дополняя свой рассказ:       — Твой отец тоже по тебе скучает, и надеется, что ты скоро поправишься.       — Мам, насчёт него можешь правду. Я уже не маленький мальчик и прекрасно понимаю, как он ко мне относится, я не расстроюсь, если узнаю, что ему на меня все так же плевать, как и всегда, — покачал головой Джеюн, ведь устал от этой сладкой лжи. Он узнает каждый раз обратное, убеждаясь в том, что банально не нужен своему отцу. Да и, если честно, он, кажется, никогда не был нужен ему, разве что для какой-то показухи.       — Сынок, он правда в последнее время задумался о том, как относится к тебе, — продолжала мадам Шим, поглаживая ладонью предплечье сына ласково, пытаясь успокоить так быстро закипающего юношу. Она знала, как для него больна эта тема, но хотела лишь исправить ситуацию, хотела просто счастливую семью, где счастливы все без исключений.       — Это на него так возраст действует или он придумал куда меня пристроить в качестве выгодной рабочей силы? — вопрос не был наполнен сильным интересом, скорее непониманием такой странности в поведении этого человека. С чего бы вдруг его отцу резко захотелось задуматься о младшем сыне, после того, как почти всю жизнь его игнорировал и говорил в лицо самые обидные слова? Здесь точно что-то нечисто. Джеюн знает его, слишком хорошо знает, тот точно не будет делать что-то просто так и устраивать жесты милосердия, если для него нет какой-либо выгоды от этого.       — Джеюн, посмотри на меня, пожалуйста, — вздыхает мама парня и заглядывает в его глаза, стоило только ему повернуть послушно голову. — Я знаю, ты в сильной обиде на отца, но он осознает свои ошибки, которые допустил, когда ты был ребенком, он хочет измениться и извиниться перед тобой, — она осторожно поправляет отросшую прядь волос сына в надежде, что он прислушается к ее словам.       — Поверить так просто, что этот человек, делавший мне неоднократно больно, решил стать хорошим, когда мне это не нужно? Я скорее в русалок и вампиров поверю, чем в это, — не собирался так легко верить Джеюн. Для него тема его отношений с отцом очень острая, можно сказать, это не зажившая рана, которая начинает пульсировать и кровоточить, когда ее задевают. — Если бы он реально задумывался о том, как я, и правильно ли он ко мне относился всю мою жизнь, то приехал бы сюда, поговорил бы со мной. Но что вы? Я походу заразный, раз он здесь никогда не был. То дела в офисе, то плохо себя чувствует, а в этот раз что, мам?       — Джеюн, он приехал, — коротко отвечает женщина, этим заставляя Джеюна впасть в ступор. Из-под ног будто пропадает земля, а грудную клетку сковывает какое-то странное и неприятное чувство, из-за которого дышать становится в разы тяжелее. Шим медленно переводит взгляд вперед, замечая уж больно знакомую фигуру впереди, которая то и дело озирается по сторонам и проверяет время на наручных часах.

«Да ну на хер», — все, что произнес Джеюн у себя в голове, узнав своего родного отца, которого давно не видел. И был бы очень рад не видеть его еще целую вечность.

***

      Джеюн с детства никогда не заходил в кабинет отца без спросу, даже когда очень хотел ему что-то показать или рассказать, что узнал нового за день. От части он завидовал своему старшему брату, которого отец всегда был рад видеть в любое время, даже когда был завален работой. В раннем детстве все было не совсем плохо, в виду того, что отец достаточно много пропадал на работе, из-за чего Джеюн даже как-то не замечал своей тоски по нему. Он не успевал привязаться к отцу так, чтобы сильно за ним скучать, особенно, когда он был в командировках. Да и сложилось так, что дома особо ничего не менялось, в зависимости от того, был отец или не было его. Джеюн считает это золотыми временами.       Иногда у отца бывало достаточно хорошее настроение и он привозил обоим сыновьям что-то классное и интересное, не обделяя никого из них, но чаще всего, в обычные дни, все было наоборот. Старшему брату доставалось что-то более интересное, а Джеюну — сладости, которые он уже в пять лет терпеть не мог. Удивительно, чтобы ребенок не любил конфеты или леденцы, ведь все дети любят сладкое и без ума от него, но Джеюн был не как все. Выходило так, что он просто отдавал старшему брату эти же сладости и оставался в итоге ни с чем. И самым забавным здесь была аргументация отца:

«Джеюн маленький, чтобы покупать ему то, что я купил его старшему брату. Он не поймет такую вещь еще и сломает», — звучало очень уверенно и с каким-то пафосом. Джеюну даже казалось, что отец всегда с ним говорит, даже когда флиртует с матерью или обсуждает последние новости утром за завтраком.

      А разница в возрасте у Джеюна и его брата отнюдь небольшая, их разделяют всего два с половиной года, но по словам отца кажется, что все десять лет. Джеюн всегда был принижен и недооценен своим отцом, который уверенно говорил только о старшем сыне, будто самого Джеюна никогда не существовало и не было вовсе. Да даже друзья отца редко интересовались по поводу младшего Шима, в их разговорах всегда отчетливо было слышно имя брата и горделивые слова отца в его адрес.       Огорчению и детской обиде Джеюна не было предела. Как бы он тоже член этой семьи, младший сын, который тоже хотел хотя бы немного внимания и любви от родителя, который ему еще не казался плохим человеком. Маленький Юн был уверен — папа его немного, но любит, просто по-своему… Мама всегда старалась успокоить, уверяя, что у отца просто такой характер, что он любит обоих своих сыновей одинаково, говорила она это мягким тоном, наполненным успокаивающим теплом, сопровождая утешающим поглаживанием по голове. Пятилетнему ребенку этого было достаточно, чтобы успокоиться и наивно поверить в то, что все хорошо.       Это даже было не самым худшим временем в детстве Джеюна. Можно сказать, только началом, или же тренировкой перед грядущими событиями, которые ударили неожиданно и не менее болезненно, разделив жизнь на до и после.       Все начало меняться в момент, когда Джеюн слишком часто начал болеть, этим очень сильно тревожа спокойствие своей матери, даже в какой-то степени отца. Возможно, благодаря бессонным ночам из-за плохого самочувствия младшего сына и суетливой жене, которая не может спать спокойно, если одному из ее детей плохо. Хватило всего нескольких таких случаев, и было предпринято решение обратиться в больницу, пройти обследование, понять наконец-то, что же происходит с ребенком. Почему он так часто болеет и падает в обмороки при условии, что питается и спит хорошо?       Этим вопросом всецело занималась мадам Шим, у ее горячо любимого супруга банально не было времени, а скорее всего и самого желания, раз даже в свой выходной день он мог найти очередную отмазку, лишь бы не поехать с женой в больницу. Удивительно даже, ведь дело касается их сына, общего ребенка, у которого из родителей по документам есть не только мать, но и отец, который как-никак должен принимать участие в жизни ребенка, особенно в такие нелёгкие моменты. Джеюну оставалось успокаивать себя мыслю, что отец просто не любит больницы, возможно боится их как маленький, но стесняется признаться в этом. Старший брат Джеюна, желая поддержать младшего, шутил, что отец правда сильно боится больниц и врачей, как маленький ребенок, вот и не ездит, это вызывало у Джеюна искренний смех с улыбкой, помогало отвлечься хоть немного.       К сожалению, нельзя было сказать, что у Джеюна были теплые и близкие отношения с его старшим братом. Они не редко ссорились из-за чего-то, не понимали друг друга, но иногда бывали у них такие душевные и дружелюбные моменты. Особенно, когда Джеюн болел, нуждаясь в поддержке и внимании.       Со временем поход по больницам стал очень даже привычным делом. Джеюн не сопротивлялся, а некоторые врачи поощряли его хорошее поведение какой-то сладостью. Бесполезный подарок для Шима, но он очень радовался похвале, даже в таком виде. Сладости всегда отдавались маме, а та складывала их в вазочку, в которую неоднократно заглядывал старший брат, забирая трофеи младшего себе. Джеюн не обижался на него за это, ведь он все равно не любит сладкое и не станет его есть.       Единственное, что не особо нравилось Джеюну, так это задерживаться в больницах больше чем на один день. Он чувствовал себя достаточно дискомфортно, особенно, когда попал так первый раз, но последующие разы переносил уже не так травматично и болезненно. Он находил чем заняться в стенах серого здания, с кем пообщаться, но особо ни к кому не привязывался, так как банально терял общение и связь с ребятами.       В целом, Джеюн никогда не планировал заводить себе настоящего друга в больничных стенах, так как место это весьма не постоянное, но по иронии судьбы он подружился с одним мальчишкой. Тот был достаточно странным, не особо разговорчивым, но выступал в роли отличного слушателя, и Джеюн убедился в этом, когда Чонсон помог ему вспомнить о чем он говорил буквально пару секунд назад, но сбился в своем быстром потоке мыслей. Их связывал крепко факт нахождения в одном положении, а может и что-то большее. Они пересекались не один раз, видимо этого хотела сама судьба.       Отношения с отцом тоже потерпели свои изменения, но не в лучшую сторону. Мистер Шим все чаще стал элементарно не замечать Джеюна и не желал с ним как-то контактировать, будто бы боясь заразиться от ребенка банальной простудой, даже в моменты, когда Джеюн не болел. Это очень задевало и огорчало младшего Шима, который просто хотел внимания и любви не только от матери, но и от отца. Он тоже хотел просто на выходных попинать мяч с родителем, поговорить о всяких мальчишеских темах, но такое удавалось сделать только старшему брату. Это очень обижало и злило до слез.

«Что со мной не так?» — задавался вопросом Джеюн, постоянно не понимая, чем он так не угодил своему отцу. С каждым годом их отношения становятся только хуже.

      Мама, как всегда, говорила обратное: отец любит, он просто переживает, что может сделать что-то не так, но это звучало очень неубедительно, особенно, когда Джеюн смотрел в эти грустные, уставшие глаза. Он был юн, но не глуп, чтобы понять, что ему лгут. А еще он был очень наблюдательным ребенком, чтобы не заметить изменения в матери, ведь та с каждым годом становилась сдержаннее и молчаливей, особенно в присутствии отца. Когда его не было дома, Джеюн и его старший брат частенько весело проводили время с матерью, та веселила их, баловала, устраивала какие-то интересные игры и прогулки, дома не было тихо и никто не сидел по своим комнатам. В присутствии отца дома все было наоборот, и аргументировалось это: «Папа очень устал. Сегодня не повеселимся так…»       Джеюн всегда злился в эти дни, потому что без отца было очень хорошо, даже мама была более веселой. Почему из-за него должны страдать все, почему только ему должно быть хорошо? Эта эгоистичная натура родителя выводила из себя мальчика, но и поделать он с этим ничего к сожалению не мог. В его силах и возможностях было просто злиться и негодовать, запершись в своей комнате, этим всем очень нервируя себя, что врачи делать строго-настрого запретили.       Но даже среди этих не очень приятных воспоминаний, количество которых чрезмерно превышает положительные, есть одно, которое очень запомнилось Джеюну. Это произошло на рождество, когда младшему Шиму было десять лет, он и не знал, что в этот праздник отец ему подарит действительно что-то ценное и очень важное для него. Мужчина подозвал к себе младшего сына, и Джеюн скорее послушно, чем охотно, пошел к родителю, остановившись на небольшой дистанции. Это вошло в привычку, ведь отец стал просить ее соблюдать. Из-за этого Джеюн ощущал себя еще больше униженным в глазах родителя.       Но каково было удивление мальчика, когда отец спустил со своих рук на пол маленького щеночка с золотой шерсткой, эта кроха сразу последовала к ногам своего юного хозяина. Вот оно маленькое и персональное счастье Джеюна, его верный слушатель и самый верный друг — собака.       Ребенок медленно сел на корточки, протягивая свою теплую ладонь, вкусно пахнущую какао, к крошечному комочку, осторожно, лишь бы не напугать это беззащитное создание, пока отец сидел в кресле, наблюдая за этим со слабой улыбкой. Видимо так на него действовал выпитый в честь праздника хороший виски.       — Юн, у тебя проблемы в последнее время, и чтобы ты не унывал, я решил исполнить твою давнюю мечту, — говорил старший Шим, наблюдая за тем как Джеюн уже взял на руки щенка, осторожно гладя его золотую шерстку, позволяя облизывать свои руки маленькому язычку.       — Спасибо… Спасибо па… отец, я очень, правда очень хотел собаку! — Джеюн на радости чуть не оговорился. Он даже не смотрел на отца, посвящая себя всецело своему новому товарищу.       Мужчина посмеялся коротко, не требуя себя обнимать и благодарить еще больше, просто позволяя Джеюну заняться щенком, делиться своей радостью с этим маленьким созданием. Для него подарить собаку младшему сыну было достаточно выгодным решением, показать себя с хорошей стороны, поиграть роль хорошего отца, которая на самом деле ему плохо дается. Он выбрал далеко не тот метод восстановления хороших отношений с сыном.

«Есть вещи, которые ты никогда не купишь, дорогой. Например — любовь», — сказала мадам Шим, выслушав тем вечером рассказ супруга о его хорошем действии в адрес Джеюна.

«Купив ему собаку, ты сделал его счастливым, да, но ты не стал любимым отцом благодаря этому. К сожалению, здесь недостаточно простых исполнений мечт и просьб. Ты должен это понимать и начать проводить время с Джеюном как и с нашим старшим сыном».

      Чем закончился этот разговор Джеюн так и не понял, ведь отец закрыл дверь, ведущую на кухню, а по телевизору начался его любимый фильм. Этого было достаточно, чтобы Шим полностью переключил свое внимание на телевизор, при этом поглаживая по шерстке задремавшего питомца на своих руках.

«Они взрослые, разберутся сами», — решил мальчишка, пожимая плечами.

      С Лейлой, а именно так он назвал это прелестное создание, дни проходили не так скучно и грустно, мальчишка вычитывал очень много информации о собаках, учил Лейлу разным командам. Она оказалась очень умной, и Джеюн ею гордился. Впервые за долгое время у мальчишки было такое приподнятое настроение. Мадам Шим, наблюдая эту картину с легкой улыбкой, вздыхала, но ее улыбка тут же меркла, стоило ей понять, что супруг так и не начал меняться, даже после сотни своих обещаний.

«Наверное, если бы я так часто не бывал в больницах, я бы водил Лейлу на выставки и показывал всем, какая она потрясающая», — мечтательно вздыхал мальчишка, ведь был вынужден отказаться от такой мечты. Но он хотя бы может делиться достижениями своей крошки с Чонсоном, который, кажется, всегда только рад послушать о Лейле.

      «Затишье перед бурей» или так можно было назвать этот период в жизни. Всё конкретно начало портиться, когда Джеюну исполнилось двенадцать лет. Смышлен парень был не по годам, в учебе никогда не отставал, даже учитывая тот факт, что учился он дома и большую часть своего свободного времени проводил в интернете в поисках чего-то интересного. С отцом он по-прежнему сохранял какой-то деловой вид общения и заводил диалог только при какой-то необходимости, ну или ради приличия, чтобы совсем не обделять того вниманием и не быть невежей. Настало то время, когда он начал отображать отношение своего отца, и это, нетрудно догадаться, не очень нравилось мужчине.       Стали нередки случаи ссор Джеюна с отцом, буквально из-за ничего, лишь потому что мужчина задел какую-то неприятную тему или выбесил самого Джеюна своими замечаниями в его адрес. Джеюн вспыхивал как спичка, унаследовав эту нехорошую привычку от своего отца. Что происходит, когда против отца выступает сын с не менее сложным характером? Правильно — ничего хорошего.       Эти ссоры сильно отражались на Джеюне, он не понимал поведения отца и почему тот вечно имеет какие-то странные претензии и замечания к нему. Что случилось, чтобы вдруг этот человек начал замечать своего младшего сына, что он делает, что ест, как одет.       Больше всего раздражало парня так это то, что отец обязательно выдвигал свои претензии матери, которая здесь уж точно не виновата никак. Это не она загубила их отношения, не она вела себя подобно эгоисту, игнорируя столько лет одного из детей, пытаясь моментами откупаться дорогими подарками. Эта несправедливость, тупость и эгоистичность отца выводила Джеюна из себя, но он не собирался идти на встречу к отцу. Потому что он больше чем уверен — это отец должен пытаться с ним нормально разговаривать и налаживать отношения.       И такой кавардак происходил последующие годы, Джеюн становился старше, а их отношения с отцом не улучшались. Кажется, из-за этого всего теперь начали страдать отношения родителей, которые и без того назвать идеальными было нельзя. Тот год выдавался тяжелым во всех понятиях, приступы Джеюна были не редкими случаями из-за которых он попадал в больницу, количество ссор в доме становилось все больше, а подбила ситуацию смерть бабушки.       Для Джеюна это был тяжелый период, ведь для него бабушка была очень близким человеком, с которым было много теплых воспоминаний. И ведь именно бабушка придумала забавное прозвище для Чонсона — мальчик-недотрога, когда его первый раз увидела, придя навестить своего внука. Да даже бабушка, страдая проблемами со здоровьем, находила время и силы навестить любимого внука в больнице, пока здоровый и более свободный мистер Шим никак не мог найти время и желание.       Джеюну просто хотелось, чтобы в этом мире никто не болел и не умирал, ведь некоторые люди не заслуживают такого грустного исхода. Но, к сожалению, у жизни на каждого из нас свои планы.       Сам Джеюн не редко заставал ссоры родителей, почти даже привык к ним, не обращал внимание, но одна из этих ссор очень сильно ударила даже по нему самому. Парень собирался на прогулку с Лейлой, проходя мимо гостиной, в которой на повышенных тонах разговаривал отец. Натянув капюшон толстовки на голову, Джеюн незаметно прошел мимо арки, ведущей в зал, совершенно не желая становиться свидетелем или участником этих разборок.

«Я не хотел второго сына, но ты родила этого ребенка! Так он еще и больной оказался, какая от него вообще будет польза для меня и моего бизнеса?! Раньше я думал, что можно использовать его как запасной вариант, но и в этом он не годен!» — эти, грубо кинутые отцом слова, заставили Джеюна почувствовать как внутри что-то трескается. Стало почему-то очень трудно дышать, сердцебиение усилилось, пульсируя в самих ушах, очень громко, пока глаза не застелила горячая пелена.

      Из рук юноши упала ложка для обуви с характерным звуком ударяясь о пол, этим раскрывая его местонахождение, ставя родителей в известность, что в коридоре кто-то из их детей. Старшего брата в тот день не было дома, поэтому было сразу ясно, что это никто иной как Джеюн. Голоса в зале сразу же затихли, послышался звук, напоминающий шлепок, и резкие шаги в сторону выхода из зала.       — Джеюн-а? — подала голос мадам Шим, выглядывая в коридор, замечая сына, который быстро обувал свои кроссовки, дрожащими руками завязывая шнурки, что удалось сделать не сразу. — Сынок, все хорошо? — она попыталась подойти ближе, но Джеюн резко взял поводок Лейлы с полки и закрепил его на ошейнике собаки. Все его действия были резкими. Он хотел как можно скорее уйти и не видеть никого.       Слова матери были проигнорированы, а входная дверь резко распахнулась и с сильным хлопком захлопнулась, как только Джеюн вышел на улицу с собакой. Он спешным шагом направился к парку, в котором обычно гулял с Лейлой, сдерживая бурю эмоций.

«Теперь все понятно… Потребовалось подождать всего до пятнадцати лет, чтобы получить ответ на свой главный вопрос», — хмыкнул мысленно Джеюн, рукавом толстовки растирая нос.

      Чувство обиды покалывающим ощущением разливалось в груди, а в разуме наконец-то произошло долгожданное осознание. Ощущение, будто вся жизнь была игрой в пазл, где Джеюн собирал огромную картину, но она выходила неполноценной из-за нехватки последней, ключевой детали. И вот наконец-то эта самая деталь, позволяющая собраться картине в одно целое, найдена.       Он был просто нежеланным для отца ребенком, запасным вариантом, который и в этом его подвел, оказался бракованным, неподходящим. Теперь ясно, почему его брата отец любил и не пропускал ни одного его события в жизни. Все наконец-то прояснилось, но легче от этого совершенно не стало.

«Ненавижу его. Просто ненавижу», — мысленно прорычал юноша, злобно пнув камушек на дороге. В этот день их отношения дали окончательный раскол. Джеюн не разговаривал с отцом и делал вид, что его просто не существует, а отец помалкивал, не решаясь сказать и слова в адрес сына. Гордость это была или стыд — Джеюну плевать. Абсолютно.

***

             За окном вечерело, солнце постепенно пряталось за горизонтом, освещая своими рыжими лучами все вокруг. Время приёма подходило к концу, и было видно, как некоторые больные возвращались обратно в здание больницы, прощаясь со своими близкими. Многие выглядели расслабленными и отдохнувшими, кто-то не желал расставаться с родными, а кто-то выглядел совершенно нейтрально. Джеюн сидел на подоконнике, поджав колени к груди, обнимая их обоими руками, просто наблюдая за всем происходящим, имея меланхоличный вид.       После встречи с семьей оставался неприятный осадок на душе, а в голове какая-то пустота. Не выходило думать совершенно ни о чем, но это даже к лучшему, потому что сидеть и просто смотреть в окно на улицу намного лучше любого самобичевания или размышлений о чем-то неприятном и угнетающем. Джеюн лишь понял, что не зря было это чувство тревожности и предвкушения того, что эта встреча пройдет не как все предыдущие.

«Лучше бы сегодняшней встречи не было», — вздохнул в мыслях он, наблюдая в окне знакомый силуэт.

      Чонсон возвращался вместе с родителями, которые шли по оба бока от него, о чем-то разговаривая с сыном. Семейство Пак выглядело очень веселым, что означало о хорошо проведенном времени вместе, даже сам Чонсон выглядел свежим и отдохнувшим. Мистер Пак о чем-то разговаривал с сыном, улыбаясь ему и иногда просто смеясь на пару с Соном, явно с каких-то своих шуток, от этого зрелища зависть брала за горло, фантомно удушая.       Поджав нижнюю губу Джеюн отвернул голову от окна, лбом утыкаясь в свои колени. Хочется, чтобы этот день просто наконец-то закончился и никогда не вспоминался, будто его вообще никогда не было в этой жизни. Парень шумно вздыхает, падая куда-то в свое подсознание и выходит из него не скоро, из-за скрипа открывшейся двери.       — Юн, ты плохо себя чувствуешь? — Шим наконец-то поднимает голову и дергается, замечая Чонсона достаточно близко к себе, видит его обеспокоенный взгляд и слегка сведенные брови к переносице. Сердце Джюна начинает биться быстрее, а сам он начинает отрицательно качать головой, пытаясь прийти в себя хоть немного.       — Нет… Все… Все хорошо, да, — говорит парень, чувствуя жар на своих щеках. Но почему? Неужели из-за того, что Чонсон второй раз за все время их знакомства находится настолько близко? Или потому что-то Джеюн ловит себя на мысли, что сейчас разглядывает лицо своего хёна, подмечая детали, которые ранее не замечал? Две очаровательные родинки, находящиеся между бровей и под правым глазом, милый шрам на нижней губе, напоминающий о том, когда у Чонсона сильно обветрились губы. Глаза старшего вблизи не кажутся такими темными, попадающие лучи солнца на лицо Пака делают его глаза по истине волшебными и теплыми.       Шим вовремя берет себя в руки, отводя взгляд в сторону, поправляя свои угольные волосы. Наверное Чонсон считает его странным, ведь явно заметил его затянувшееся по времени действие. Но в голову к этому парню Шим не залезет, не узнает, если тот сам ничего не скажет, остается лишь предполагать мысли того.       — Как прошла встреча с мамой? — Чонсон отходит немного, но для того, чтобы занять свободное местечко на подоконнике. Переодеваться он пока не спешит, да и есть время просто поболтать перед ужином и приемом лекарств.       — Отец тоже приехал, — Джеюн вновь смотрел в окно, вздыхая.       Чонсон удивленно вскинул брови, смотря на младшего, по его виду он догадывался, что встреча прошла далеко не гладко, но не смог не спросить.       — И как? Ну, вы пообщались?       — Странно все было, — пожал плечами Джеюн, вернув взгляд на Чонсона, который в лучах уходящего солнца выглядел так… Красиво? Определенно, Джеюн еще не видел Чонсона, окутанного теплыми тонами, где солнце подчеркивало острые грани лица парня, но ощущались они уже совсем по-другому. — Мы особо не говорили, а потом я ушел. Лучше бы он вообще не приезжал, толку от его присутствия здесь никакого, совершенно.       — У тебя правда с ним все плохо в отношениях? — Чонсону не понять, он не был нелюбимым и нежеланным ребенком для своего отца.       — Да, это очень долгая история, Сон-а, — Джеюн, вновь утыкается лицом в собственные колени, стараясь сдержать накатившие эмоции от воспоминаний, вновь всплывающих перед глазами. В горле возникал удушающий ком, а грудная клетка, по ощущениям, сжималась, сдавливая легкие.       Привело в чувства странное ощущение на голове, будто чья-то рука, мягко поглаживающая угольные, отросшие за долгое время нахождения в больнице волосы. Юноша медленно поднял свою голову, голубыми глазами встречаясь с карими.

Чонсон гладил его по голове. Сам, своей рукой без перчатки.

      — Я найду время тебя послушать, даже если эта история займет много времени. Это история связанная с тобой, тебя она угнетает, — говорит Чонсон, осторожно пропуская сквозь пальцы волосы Джеюна, подмечая их мягкость. Хоть юноша и выглядел спокойно, внутри него все сжалось и било тревогу от осознания, что он частично касается другого человека. Единственный контакт, который Чонсону удается совершить без помощи перчаток, к коже он по-прежнему боится прикоснуться. Но для него собственная инициатива в проявлении физического контакта - уже считается чем-то важным. Ранее он точно не стал тянуться к кому-то первым.       — Доверишь мне свою историю, Юн-а? — спросил старший, слегка подняв уголок своих губ, пока Джеюн, отходя от шока, медленно кивает головой, боясь своей резкостью спугнуть старшего, будто кота, который за долгое время решил проявить ласку.

«Я расскажу тебе, хён, а ты… Расскажи, что приснилось тебе той ночью», — ставит условие младший, улыбаясь слабо.