Touches

      Больничные коридоры по-прежнему напрягали, хоть и Чонсон за последний год их видел достаточно часто. Только мамины теплые и нежные объятия всегда успокаивали, в них мальчик чувствовал себя хоть чуть-чуть, но защищенным. Это тепло морило и хорошо расслабляло, казалось, еще чуть-чуть, и глаза закроются окончательно, но мама ласково просила потерпеть немного и не засыпать.       — Котёнок, не спи пока, — женщина поправила пряди челки сына, после провела ласково ладонью по его волосам.        — Сколько нам еще ждать? — с тихим зевком спросил Чонсон, немного потянувшись. Он устроился на маминых коленях поудобнее, держа веки слегка открытыми.        — Я думаю, еще совсем чуть-чуть, — звучало не сильно уверенно, но Чонсон в это верил, переведя свой взгляд на стенд со всякими плакатами о здоровье, о том, как надо мыть руки, что носить маски в больнице обязательно; так же там были плакаты о разных вирусных болезнях, их симптомах с инструкциями, что же делать в таких случаях.       Всё это Чонсон уже знал почти наизусть, ведь не редко от скуки серьезно пытался прочесть это все, даже учитывая, что умел читать только по слогам в силу возраста. О каких-то длинных и странных словах он спрашивал у мамы, которая всегда заботливо объясняла. Чонсон в свои пять лет знал уже достаточно много: что такое грипп, туберкулез, иммунодефицит, и, кажется, на каких-то стендах он вычитал слова «СПИД» и «ВИЧ», но про это мама уже отказалась рассказывать, завлекая интерес сына на его плюшевую игрушку кота.

      «Рано тебе еще о таком знать, Сон-а, надеюсь, и не придется никогда…» — говорила она тихо, когда Чонсон переключался на свою игрушку.

      Чонсон не любил больницы и не любил врачей, белые халаты часто снились ему не в самых приятных снах, после которых ребенок просыпался посреди ночи и уже не был в силах уснуть. В такие моменты он всегда шел в родительскую спальню, будил отца и, с его помощью, оказывался уложенным между родителями. Лишь тогда все страхи отступали, белые мантии с синими перчатками нигде не мерещились. Рядом с родителями было хорошо, они могли его защитить от всего.       Еще с детства у Чонсона начала проглядываться нелюбовь к прикосновениям. Он всегда был скромным мальчиком, держащимся около родителей в незнакомой ему обстановке, даже на детских площадках он общался с детьми только если они сами к нему подходили. Мать из-за этого ужасно переживала, считая, что Чонсон растет социально не адаптированным, водила сына к детскому психологу. На самом сеансе ей было запрещено присутствовать, она всегда говорила с психологом после, когда выходило запланированное время и Чонсона можно было забирать. Специалист лишь разводила руками, говоря, что Чонсон абсолютно нормальный.       — Его незаинтересованность в общении со сверстниками меня напрягает, — призналась миссис Пак, наблюдая за тем, как сынок в другой части кабинета строил башенку из Лего. Оно ему очень нравилось, ведь из этих деталек можно построить многое, что только детская фантазия позволит.       — Несомненно, у него прослеживается такой фактор, но ваш сын далеко не агрессивный и не зажатый, он хорошо говорит и излагает свои мысли для пятилетки. Может быть, дело далеко не в нем, а в окружении? — навела на мысль девушка, сложив ладони с аккуратным маникюром на столе.       — Мне кажется вы слишком много себе придумываете, понимаю, вы очень переживаете за своего ребенка, ведь для любого человека очень важна социальная адаптированность. Но Чонсон не проявляет явных факторов того, что он избегает общество, будь он таким, он бы не захотел разговаривать со мной даже. Я работала с такими детьми разных возрастов, и могу смело сказать, что ваш ребенок абсолютно нормальный. Мальчик способный и рассудительный, — говорила девушка, то и дело смотрев то на миссис Пак перед собой, то на Чонсона. Тот не был заинтересован в разговоре матери и психолога, поэтому даже не вслушивался, но какие-то фразочки его чуткие ушки улавливали.       — Возможно вы правы, я сильно себя накручиваю, — вздохнула миссис Пак, поникнув головой.       — Чонсон ваш единственный ребенок? — поинтересовалась та.       — Да, у меня с мужем Чонсон единственный сын, — подтверждает женщина, а психолог слабо улыбается.       — Часто общаюсь с такими родителями. У вас у всех схоже это повышенное переживание за свое чадо. Это вполне нормально, но у всего должны быть свои границы, пожалейте себя и свою психику. У вас явно проблемы со сном из-за повышенного стресса, поймите, нельзя своими переживаниями себя так изводить. Все ваше самочувствие и переживание могут отражаться на вашем ребенке. К сожалению, мы не сможем от всего оградить и защитить наших детей, как бы этого не хотели, — девушка встала с кресла и подошла к кулеру, набирая в пластиковый стаканчик воды. Она протянула его миссис Пак с такой же слабой улыбкой на лице.       — Если вам будет спокойнее, я могу продолжать общаться с вашим сыном. Он у вас чудесный, может я узнаю его чуть больше, ведь за один сеанс всех карт не раскроешь, — вынесла предложение психолог, пока мисс Пак приняла из ее рук стакан, сделав пару глотков прохладительной воды.       — Я подумаю и сообщу вам. Спасибо за то, что уделили время мне и моему сыну, — вежливо поблагодарила женщина. Они закончили свой разговор, мисс Пак подозвала к себе сына, который неохотно простился с Лего и недостроенной башенкой, но подошел к маме, хватаясь своей теплой ладошкой за ее пальцы.       — Тебе понравилось общаться с этой тетенькой? — спросила женщина, когда шла вместе с сыном по яркому коридору на выход.       — Она не плохая, — задумчиво выдал Чонсон. — Мы с ней болтали, а еще рисовали, о, ей вроде даже понравился мой рисунок! — с ноткой гордости выдал мальчишка, этим посмешив свою мать.       — Хочешь с ней еще пообщаться? — спросила она, ведь не хотела насильно водить сына к психологу, только из-за своих переживаний.       — Хм, как сегодня, да? — уточнил младший Пак и увидел кивок матери. —Думаю, да, — кивнул мальчишка, заметив легкую улыбку матери. Ему нравилось, когда она улыбалась. Это вызывало спокойствие, и всегда хотелось улыбнуться ответно.       — Раз ты не против, я свожу тебя еще пару раз сюда, — сказала женщина и легко ткнула указательным пальцем сына в нос, вызывая у того смех.       Последующие визиты к психологу проходили гладко, Чонсон потихоньку рассказывал милой тете что-то о себе, отвечал на ее вопросы. Иногда он удивлялся тому, какие у нее странные игры, но детская головушка догадывалась, что все это не просто так. Возможно этой тетеньке надо что-то проверить, как это делает невролог, когда проверяет рефлексы. Юный Пак доверял в любом случае, ведь она явно не желает ему ничего плохого.       — Не люблю, когда врачи меня трогают, некоторые такие злые, особенно когда мама не со мной в кабинете, — вздохнул Чонсон, выводя что-то карандашом на белом листе бумаги.       — А еще они часто делают больно, когда делают уколы или что-то еще, — буркнул себе под нос Чонсон, этим вызывая у психолога удивление.       — Делать уколы всегда больно, но ты герой, терпишь это все, — мягко улыбнулась она, но Чонсон возразил.       — Порой это слишком больно, — он глянул на девушку перед собой, и та увидела в детских глазах далеко не обычную жалобу. Не редкими являются случаи, когда врачи обращаются с детьми жестоко, особенно когда в поле зрения нету их родителей. Такие случаи бывают везде, и не важно, какая больница: платная или государственная. К сожалению, от дерьмовых людей нет защиты в этом мире.       — Чонсон, тебе часто снятся кошмары? — спросила она, на что Чонсон согласно кивнул головой.       — Угу, их халаты и перчатки, иногда какие-то очень плохие слова, — опустив голову, ответил мальчик, этим заставляя психолога задуматься.       Девушка понимала — о таком необходимо сообщить матери мальчика, ведь нужно что-то делать, пока ребенок не потерял доверие к окружающим из-за халатного отношения врачей. Когда мать Чонсона вошла в кабинет, психолог подозвала ее к себе поговорить, но в этот раз говорила она еще тише.       — Вам стоит поменять больницу, — начала достаточно резко она, этим очень напрягая мать Чонсона.       — Почему? Чонсон что-то такое рассказал? — спросила она, но психолог поспешил ее успокоить.       — Вашему сыну не просто некомфортно в этой больнице, его слова не были похожи на типичную детскую жалобу. Как часто вам не дают присутствовать рядом на осмотрах и процедурах сына?       — Почти всегда врачи и медсестры просят выйти, чтобы ребенок не паниковал еще больше. Обосновывают тем, что когда ребенок видит родителя, он начинает еще больше капризничать и мешать проведению процедуры, — женщина на нервах начинает трогать свою серьгу в ухе.       — Видимо врачи, пользуясь тем, что вы не видите, применяют силу и безалаберное отношение в адрес вашего ребенка. Вы замечали что-то странное за поведением Чонсона в последнее время?       — Он начал сильнее сопротивляться при походе в больницу, не особо проявляет тактильность и может дернуться от резкого движения в свою сторону. Мы с мужем никогда не ругали его с применением физической силы, и ни разу не замахивались, — в глазах миссис Пак видно переживание за собственное чадо. Неужели врачи не лечат ее сына, а калечат?       Психолог вздохнула, опуская свои плечи.       — Миссис Пак, пока не случилась беда вам необходимо что-то предпринять, — качает головой она. За прошедшее время и встречи, которые у нее были с Чонсоном, она, кажется, впервые за весь свой рабочий стаж привязалась к ребенку.       — Нам нужно закончить курс, к сожалению, пока сменить больницу мы не сможем, — вздохнула женщина, обняв себя за плечи, пока в глазах поселилась паника за собственного ребёнка.       — Понимаю, ситуация безвыходная, могу лишь посоветовать отказаться оставлять Чонсона одного в моменты его процедур, — посоветовала девушка.       — Я постараюсь, — с полным пониманием ситуации ответила миссис Пак, глянув на своего сына, который, как всегда, не особо был заинтересован в разговорах взрослых, как в сборке Лего. На этот раз он собирал крепость, которая защитит всех пластиковых человечков внутри нее. Вот бы так можно было и в мире защитить себя и близких от всех вся.       И вроде бы в дальнейшем все было хорошо. Чонсон не ходил на процедуры один, его мать все же нашла выход из этой ситуации и добилась, чтобы быть рядом с сыном. При ней врачи и медсестры вели себя достаточно хорошо, даже сам Чонсон удивлялся, мол, они так умеют?       Но маленький Пак чувствовал себя победителем в этой ситуации, когда злые люди в белых халатах не могли ему ничего сделать такого, пока рядом с ним мама. Он даже сами процедуры переносил в разы легче, и верил в то, что это все мама, которая одним своим присутствием окрашивает серые стены этой больницы в яркие цвета.       Чонсон всегда считал свою маму волшебницей, с ней все по-другому, абсолютно, даже тот же прием пищи. Мама делает его не таким скучным, когда вместо обычных наггетсов жарит дино-наггетсы, или повторяет подобное с макаронами, варя те, что в форме буковок. Чонсон-и всегда их любил складывать в какие-то простые слова, тратя на это достаточно времени, жаль потом приходилось это все съедать. Мама всегда находила как его развлечь, даже в моменты когда мальчик грустил из-за плохого самочувствия, или отвлечь, когда он вел себя подобно маленькому ёжику, затаив обиду на что-то.       Походы в больницу потихоньку переставали казаться какими-то ужасными, курс лечения заканчивался, и после последнего визита к лечащему врачу Чонсон был рад забыть его лицо и голос на какое-то время. Наконец-то можно будет отдохнуть от этого всего и просто побыть дома, посмотреть «Покемонов» по телевизору и поесть чего-то вкусного. Жаль, что сладкого много за раз нельзя, но и чувствовать себя плохо потом не хочется.       — Надеюсь, мы больше сюда не придем, — сказал Чонсон, весело шагая вместе с мамой, держась крепко за ее руку.       — И я на это очень надеюсь, — произнесла она с мягкой улыбкой.       Настроение было действительно хорошим, поэтому по пути домой они заглянули в свое излюбленное кафе, где Чонсон получил порцию любимого десерта вместе с ягодным чаем, и охотно это уплетал. Это был самый лучший день.

***

      К несчастью, в один из дней самочувствие Чонсона сильно ухудшилось, прибавившаяся простуда с температурой сделали свое коварное дело, выведя мальчишку полностью из строя.       Происходившее того дня Чонсон помнил мутно, из-за высокой температуры в глазах все плыло, а сил не было даже что-то сказать, больное горло этому препятствовало тоже. По разговорам родителей ему было не сложно догадаться о том, куда они едут. От озноба младший Пак прижался ближе к груди матери, носом уткнувшись в ее шею, так было лучше и спокойнее. Он не придавал значения тому, о чем переговаривали родители, понимал лишь то, что они сильно напуганы его состоянием.

«Они много переживают. Из-за меня…» — прозвучало в голове мальчика. Он бы все отдал, лишь бы не болеть и не тревожить родителей лишний раз.

      Чонсон совершенно не заметил как отключился, слабость и изнурение от повышенной температуры делали свое дело. Пришел в себя он лишь, когда в глаза ударил привычный холодный цвет, а до ушей приглушенно доносился повышенный тон матери, взывающий о помощи. Мальчишка слабо открыл глаза, видя нечетко серо-белый коридор, который означал лишь одно. Они уже в этом месте.       Приглушенно, будто бы находился под водой, он слышал разговор матери, отца и врача. Те что-то очень быстро объясняли о самочувствии Чонсона, что с ним вообще случилось. Эта суета еще больше давила на голову, заставляя из глаз пойти слезам. Те, кажется, были еще горячее, чем само тело мальчика. Он чувствовал себя отвратительно и слабым, а вдруг эти врачи ему опять что-то сделают? Вдруг он не сможет противостоять всему, что будет происходить? Младший Пак сейчас на своих двух не устоит, а тут еще шла какая-то речь о самозащите. Маленькие ладони сжали из последних сил кардиган матери, только стоило услышать: «Отдавайте мальчика нам, ему срочно нужна помощь!»

«Нет, только не это, я не хочу туда, мама, не отдавай меня», — мысленно умолял Чонсон, но к несчастью его мысли не были услышаны. Матерью правили эмоции и переживание. Ей оставалось лишь послушать врача и уложить сына на каталку.

      — Мам, — хрипло позвал Чонсон, схватившись за ткань рукава кардигана матери.       — Все будет хорошо, котенок, слышишь меня? Все будет хорошо, — материнская ладонь провела ласково по волосам, но никак не успокоила встревоженного ребенка. Женщина осторожно стерла слезы сына, на которые ей было еще больнее смотреть.       — Мам, я хочу чтобы ты тоже пошла, — плача, просил Чонсон, не отпуская ткань из своих пальцев. Он вцепился в нее крепко-накрепко, удивляя этим врача, ведь выглядел мальчишка совсем вялым и ослабленным.       — Увы, но вам нельзя, и сейчас вы отбираете время, а здесь каждая минута дорога, — встрял в разговор мужчина, хмуро глянув на супружескую пару.       — Дорогая, просто доверься, — отец Чонсона уложил свои большие ладони на плечи супруги, мягко гладя в момент, когда они дрогнули. — Мы отнимаем время, а нашему сыну очень нужна помощь, — если бы мужчина только знал, к чему все это приведет, он бы точно поспорил с врачом.       Женщина, сдержав слезы, поджала нижнюю губу и все же осторожно высвободила свой рукав из крепкой хватки сына. Сам Чонсон, кажется, поняв всё, просто сдался в этот момент, позволив матери это сделать.       — Прости, Сон-а, так надо… — дрожащим голосом выговорила она, оказываясь тут же в объятиях мужа, который кивнул врачу, чтобы ребенка увозили скорее, ведь супруга может передумать.       Чонсон не проронил ни слова, сморгнув с глаз горячие слезы, теряя чувство защищенности окончательно. Мама и папа обещали его защищать и быть всегда рядом. Но почему сейчас они делают обратное? Почему? Пятилетний ребенок не понимал всего, ему казалось, что родители супер-герои, которые могут все, но, к сожалению, они такие же обычные люди, которым не все подвластно.       Дальше все было как в тумане, лишь яркие вспышки некоторых моментов, которые останутся в памяти еще надолго и будут такими же вспышками всплывать перед глазами. От безысходности оставалось лишь непроизвольно плакать, а в маленьком, еще и ослабленном теле, почти не оставалось никаких сил на сопротивление. Ему нужна была помощь, но оказывали ее неспешно, и обращение было грубым. Не было какой-то суеты, как показывают это в крутых сериалах про больницы, лишь ругань персонала между собой, которая чаще всего была адресована Чонсону.       Для ребенка в таком состоянии все это было как самый настоящий кошмар, из которого нет выхода, от которого нельзя проснуться, как бы этого не хотелось. Чонсон хотел верить, что все это ему снится, но, к сожалению, это было реальностью. Ему было далеко все равно на то, что ему говорят, но когда за его руки и ноги хватались чужие ладони без перчаток, когда его придавливали к кушетке, лишь бы он перестал шевелиться, он испытывал смесь эмоций отвращения и страха.       Он был ребенком, болевшим, слабым и напуганным. Нуждался в том, чтобы его хоть немного успокоили и чтобы мама была банально рядом. Когда она рядом, Чонсон всегда меньше чего-то боялся, становился будто сильнее в разы, готов был стерпеть что угодно, зная, что мама потом обязательно пожалеет и назовет того маленьким героем. В ту ночь с ним никто не церемонился тогда, посчитав это ненужным. Мамы и папы не было рядом, они бы не позволили случиться подобному, будь тогда рядом в той палате.       Испуг, отвратительное самочувствие и халатное отношение сложились вместе, этим сломав и без того хрупкую и надломленную психику Чонсона окончательно. Той ночью он уснул от лекарств и изнуренного состояния, а на утро проснулся совершенно никаким. Температуры не было, тело не ломило, как это было ночью, но почему-то на коже будто бы ожогами ощущались те касания, на запястьях, предплечьях и голенях ног. Чонсон обнаружил рядом с собой маму, которая, кажется, была всю ночь рядом, а отец уехал, так как ему нужно было в офис.       — Сон-а, как ты? — послышался ласковый голос матери, заставивший Чонсона повернуть голову в ее сторону.       — Плохо, — прохрипел ребенок, кутаясь в тонком одеяле далеко не от озноба.       — Ничего, тебе обязательно станет лучше, милый, — женщина ладонью потянулась к сыну, чтобы коснуться его щеки, но Чонсон укрылся одеялом с головой, шмыгая носом.       — Угу, — тихо послышалось из-под одеяла, и это еще больше насторожило женщину, ведь сын никогда не избегал ее рук, только если обижался, и то просто показывал свой непростой характер, доставшийся от отца.       — Сынок, ты обиделся на то, что меня не было рядом? Прости, я так испугалась за тебя вчера, и врачи не пускали к тебе до самого утра, я… — женщина убрала свою руку, уложив ее на светло-голубую застиранную простынь.       — Я не обижаюсь, — буркнул из-под одеяла Чонсон. Детская обида за случившееся в нем играла, но уже не настолько сильно. Ему просто хотелось, чтобы его никто не трогал.       Он не хотел вновь почувствовать это, ведь теперь любое чужое касание к его коже отдавалось неприятным флешбеком, который выскакивал перед глазами, и все это сопровождалось неприятным ощущением по всему телу. Ощущалось это все как ожог, болезненно и очень неприятно.       Мать Чонсона не могла понять, что происходит с ее сыном, пока однажды на очередном сеансе у психолога ей не озвучили неприятные новости. Осознать, что у твоего ребенка в пять лет уже появилась серьезная фобия, подобно сильному удару. Этот факт кричит о том, что ты, как родитель, не справился, провалился, вовремя не защитил свое чадо, и теперь оно сломано.       — Это можно как-то побороть? — с надеждой спросила женщина, посмотрев на психолога, который лишь вздохнул.       — Не могу вам обещать, здесь все будет зависеть полностью от Чонсона. Наш разговор с ним вышел достаточно тяжелым, и, к сожалению, я не могу рассказать вам всех подробностей. Я обещала ему не говорить все, а у мальчика с доверием сейчас все очень плохо, — говорила девушка.       Чонсон ждал в коридоре, сидя на лавочке, болтая своими ногами. Его уже не интересовали игрушки в кабинете психолога как это было раньше. Ему хотелось поскорее вернуться домой, попасть в свою комнату и побыть одному. Он даже не хотел ехать на встречу с психологом, хотя еще больше двух месяцев назад был рад поехать и пообщаться.       «Я больше не хочу сюда ездить», — решил мысленно он, после чего повернул голову, стоило двери открыться.       Он встретился взглядом с мамой и слез с лавочки, поправляя свою кофту, рукава натягивая по самые пальцы. С того момента это стало его привычкой, из-за которой почти на каждой второй кофте Чонсона вытянуты рукава.       — Мам, я больше не хочу сюда ездить, — сказал мальчишка, идя рядом с родителем.       — Почему? Она тебя чем-то огорчила? — стараясь скрыть свой расстроенный вид, спросила женщина, посмотрев на свое чадо.       — Нет, просто не хочу, — мотнул головой младший Пак, сжав в ладонях ткань рукавов своей кофты. Он лишь услышал тяжелый вздох матери и ее тихое: «Хорошо».       С того дня многое изменилось: родители старались во всем потакать, что Чонсона в глубине души немного напрягало. Каждый ребенок любит, когда родители соглашаются на все его предложения и исполняют его хотелки, но маленькому Паку казалось, что этим они пытаются загладить свою вину за все случившееся. По ночам он слышал их разговоры в спальне, то как они ругались друг на друга. Это было все в пол голоса, ведь оба не желали потревожить сына в соседней комнате, но Чонсон все равно слышал все.       Отдать должное, отец ни разу не винил мать ни в чем, хотя любой другой мужчина уже начал бы наговаривать на женщину, ведь не бывает такого в жизни, что мужчина не прав. Отец всегда выслушивал мать, у которой сдавали нервы из-за всего происходящего, она не кричала, не кидалась вещами, ничего из этого, она просто плакала, ведь не могла смириться. Ее сын, которого природа и так обделила здоровьем, теперь окончательно сломан. Он не заведет себе друзей, теперь уж точно. Ее самый большой страх, что Чонсон будет всегда одинок, кажется, потихоньку осуществлялся.       Чонсон мало что думал на этот счет, он был ребенком, правда очень смышленым и много понимающим. У него не было сильного опыта общения со сверстниками, те знакомства на детских площадках не считались, ведь Чонсону становился неинтересен его собеседник на моменте, когда речь заходила о каких-то несуразицах и доходила до того, почему трава зеленая. Да и в целом младший Пак не был шибко общительным, но у него получалось хорошо слушать своего собеседника.       Мальчишка часто слышал, что у него характер отца, тот тоже не особо общительный человек, говорил исключительно о каких-то точных темах, которые интересовали не многих. Чонсон всегда любил общаться с отцом о чем-то, тот всегда рассказывал что-то интересное, и эту информацию мозг Чонсона впитывал как губка воду. В целом с отцом всегда было проще общаться, даже после случившегося. Он не показывал своих эмоций и держал все в себе, просто общался с Чонсоном, но уже соблюдая некую дистанцию. Это и нужно было ребенку, чтобы хоть кто-то своим видом не напоминал ему о случившемся.       Мама была более мягкой и эмпатичной, отчего Чонсону было совсем не легко. Он ощущал себя действительно несчастным от одного ее взгляда, в котором крылось сожаление и сочувствие. Из-за этого события той ночи его не отпускало достаточно долго. Лишь с годами мама поработала над собой, поняв, что своим поведением все усложняет.       Шли годы, Чонсон становился старше, но его фобия шла вместе с ним. Даже в двенадцать лет мальчишка не начал принимать никаких попыток физического контакта. Казалось, что он выстроил вокруг себя оболочку, которую нельзя было нарушать. Друзей у него по-прежнему особо не было, но это не означало то, что он не общался ни с кем кроме семьи. Частенько он залезал на разные сайты, где можно было временно с кем-то пообщаться, чаще всего это были фан-форумы, где сидели фанаты определенных игр или аниме. Такой опыт общения был достаточно специфичным, ведь не редко в интернете бывали токсичные люди, да и сам Пак не долго задерживался в каких-то группах. Он часто бывал в больнице, а там доступа к компьютеру не было, поэтому парня просто удаляли из групп за неактивность, не разбираясь в причинах, да и, если честно, самого Чонсона это не волновало.       «Кто они такие, чтобы я перед ними отчитывался?» — хмыкал юноша каждый раз, по возвращению домой замечая, что был удален из группы, где раньше общался с парой людей.       Чонсон был полностью на домашнем обучении, от чего времени у него было чуть больше чем у его сверстников, делал уроки он всегда быстро и если была хорошая погода он выходил прогуляться, ведь не хотел стать окончательно затворником. Однажды выдалась замечательная погода в июле месяце, нетерпимая жара наконец-то пошла на спад, иногда шли недолгие по продолжительности дожди, поэтому на улицу можно было спокойно выйти.       Окончательно выйти на улицу Чонсона сподвиг звук мелодии из фургончика с мороженным. Такое уж точно нельзя пропустить, поэтому юноша поспешил на улицу, не забыв про кошелек. Купив себе свое излюбленное мороженное, он решил пройтись по улице дальше, а не возвращаться на задний дворик своего дома. Там было абсолютно нечего делать. В бассейне купаться не хотелось, а отлеживаться на шезлонге грозило загоранием. Иногда Чонсон сожалел, что у него нет питомца, так бы он смог разделять свою скуку с пушистым (или не очень) товарищем. Ему казалось крутым, когда в доме есть собака, Чонсону очень симпатизировали эти очаровательные существа, и больше, чем кошки. Это связанно не только с непростым характером этих особ, но и с его аллергией на их шерсть.       Но родители не соглашались заводить собаку, твердо аргументируя свои слова:       «Чонсон, ты не редко лежишь в больнице, собаке будет грустно без главного хозяина, да и у нас обоих не будет времени, чтобы ей заниматься. Ты понимаешь», — слышал Чонсон, при любой попытке выпросить собаку, хотя бы на то же рождество.       Вообще, задумался о домашнем питомце он из-за своего друга. Удивительно, но Чонсон несколько лет назад все же обзавелся другом, благодаря своему частому прибыванию в больницах. Это был его сверстник, и изначально Чонсону казалось, что он странный, особенно после их неудачной попытки знакомства. Он был уверен, что общение с ним не заладится, но что-то все же цепляло Пака в нем. О их знакомстве реально можно было сказать в двух словах. Оно не вышло каким-то необычным, скорее запоминающимся и далеко не в веселом ключе этого слова. Даже учитывая, что Чонсон отпустил эту ситуацию, он не перестает быть бдительным.       Они даже обменялись номерами, чтобы общаться вне стен больницы, правда их общение дальше коротких переписок не заходило. Чонсону больше всего нравилось, когда Джеюн, именно так звали его друга, скидывал фотографии своей собаки. Разные, начиная с забавных, заканчивая очень милыми. Признаться честно, Чонсон даже чуть-чуть завидовал.       Пак был настолько увлечен своими мыслями, что и не заметил, как дошел до конца улицы и доел свое мороженное. Надо было потихоньку возвращаться, ведь время уже вечернее и родители вот-вот приедут домой. У них будет много вопросов, если они не увидят сразу свое чадо. Выкинув палочку и обертку в мусорку, он развернулся, направляясь заново к своему дому. Погода действительно шептала и радовала легкой прохладой после дождя, на небе оставались еще облачка, среди которых проглядывалось солнышко. В один момент юноша заметил красивое природное явление, а если быть точным — двойную радугу.       В их семье была заведена традиция, что при виде двойной радуги стоило загадать желание. Будучи маленьким, Чонсон действительно верил, что загаданное желание у двойной радуги обязательно бы сбылось, да и сейчас, кажется, все еще наивно верит. Парень остановился, еще некоторое время просто наблюдав это красивое явление. Проговорив в голове считалочку, он наконец-то подумал над своим желанием.

«Хочу меньше бывать в больницах», — все, что попросил Чонсон, ведь верил, что от меньшего нахождения в больницах улучшается его здоровье. Возможно, при таком раскладе, родители все же заведут ему собаку.

      Постояв немного, он вновь двинулся с места, возвращаясь домой, не теряя надежды, что его желание когда-то сбудется.