Что-то пошло не так

Я открыла глаза. Рассвет. Перевернулась на спину. Во рту пересохло, голова побаливала – вот оно, похмелье. Я села на мягком диване и оглядела светлую комнату. Постепенно в голову стали лезть воспоминания со вчерашнего вечера. Боже мой... Как же хорошо что меня сразу отправили спать. Кто знает что бы было со мной после пары бокалов. Встав на ноги я открыла дверь в коридор. Пусто. Тихо. Только в ванной комнате слегка шумела вода. Я посетила туалет, который было не трудно найти. Покинув помещение, я направилась к ванной комнате. Вода уже не бежала, а значит там никого нет. Только собралась я открыть дверь, как передо мной появился Миронов в халате, с мокрыми волосами. – Доброе утро. – Доброе утро. Мы сказали это одновременно, после чего засмеялись. Андрей улыбался, оглядывая меня. – Не думал что встанешь в такую рань. – Опомнившись, мы чуточку отошли друг от друга, теперь стоя вместе напротив дверей в ванную. – Как спалось на новом месте? – Хорошо. – Мой взгляд остановился на гостиной, где стоял страшный бардак. – Мне представить страшно, что здесь было вчера, когда я уже спала. – Андрей обаятельно посмеялся, так же осмотрев комнату, а за тем снова меня. Глаза мужчины были небесно-голубые. Они по-детски светились, а улыбка не сходила с лица. – У вас можно умыться? – Скромно поинтересовалась я. – Да, конечно. Чистое полотенце возле раковины. – Я одобрительно кивнула. Андрей уже собрался уходить, как я приостановила его, тронув за плечо. – Стойте. – Миронов вопросительно посмотрел на меня. Он понятия не имел, от чего эта милая улыбка не сходила с лица девочки. – Можно? – Спросила я, беря его руку в свою ладонь, и поднесла к лицу Андрея, касаясь его же пальцами подбородка. – Вот здесь... Пена. – Аа! – Сообразил актёр и утёр оставшуюся пену для бритья полотенцем. Я тихо посмеялась. – Спасибо. – Настя? – Послышалось слева. Повернувшись, мы увидели Ширвиндта, который, видимо, только что встал. – Доброе утро, дядя Шура. – Доброе. Ты вроде умыться хотела? – Ах, да. – Я ещё раз кратко улыбнулась Миронову и скрылась за дверями ванной комнаты. Андрей подошёл к другу. – Что? Вода в графине на кухне, если ты забыл. Хотя вчера ты так накидался... Я удивлён, что ты вспомнил имя своей племянницы... – Дрюсик, хватит. – Александр был максимально серьёзен. – Я тебя прошу, – Он осмотрелся, убеждаясь что их никто не слышит. – Настя мне как родная дочь. Так что ты давай... – Шурка, да ты чо? – Брови Миронова подлетели. – Мне уже пересекаться с девушками нельзя? – Долго вы чего-то пересекались... – Ну всё, хватит. – Андрей направился в свою комнату. – Иди похмелись. Похоже мозги алкоголем пропитались. – Ширвиндт только махнул рукой на Андрея и подошёл к зеркалу, которое висело в коридоре. Да уж... Видок какому не позавидуешь. Хорошо что жена в командировке. Нет, он боялся не за свой вид, что было свойственно ему и его друзьям после спектаклей, и Наташа знала это, он переживал за её реакцию на эту историю: Привёз племянницу домой и позволил друзьям напоить её. Нет. Это ей знать никак нельзя.

***

14:00. За окном солнечный, ясный день. Я расположилась в одной из комнат квартиры дяди. Всё утро на домашний телефон звонили родители, интересуясь, как я устроилась и чем занимаюсь. Дядя Шура каждый раз подбегал ко мне, истерическим шёпотом напоминая: «Про пьянку ни слова», на что я кое-как сдерживала смех. Вечером я сидела на широком подоконнике в своей комнате и читала книгу, а именно Сергея Есенина. Многие стихи и поэмы я уже знала наизусть, но перечитывать их мне не надоедало. Слишком уж сильно я восхищалась творчеством этого поэта. Дверь в комнату открылась и на пороге появился дядя Шура. – Сколько раз я говорил тебе, не сидеть на подоконнике? – Тогда зачем их делают такими широкими? – Ну уж явно не для того, чтобы задницей протирать. – Я люблю так читать. Ничего не случится. – Александр подошёл ко мне, заглядывая в книгу. – Снова Есенин? – Я покивала. – Ты уж всё это наизусть знаешь. – Он сел на мою кровать. Я спрыгнула на пол. Судя по всему, намечался какой-то разговор. – Не всё. – Помню как ты в детстве читала нам Пушкина и Есенина каждый выходной. – А ты всё хотел меня подловить. – Я положила книгу на тумбочку и села рядом с Ширвиндтом. – Думал – я забуду. Пол минуты прошли в молчании. Настроение у меня было не самое лучшее. Сама не знаю от чего. Дядя молча оглядывал комнату, словно раньше здесь вовсе и ни был. – Как родители? – Хорошо. Дядю Шуру я знала с 5-ти лет. Тогда мы с папой приезжали в гости к нему с тётей Наташей и ездили на рыбалку в Тушино на 5 суток. За этот промежуток времени мы с Ширвиндтом очень сблизились. Дядя часто приезжал к нам в гости летом. С ним всегда было весело. Но последние 3 года мы не виделись от слова совсем. Шура медленно и, как всегда, безэмоционально взглянул на меня. – Ты хочешь в театральный? – Я покивала. – Я хочу быть актрисой, но боюсь. Вдруг не хватит у меня выдержки? – Это глупый страх. У всех людей достаточно силы воли и выдержки. Нужно только работать над собой. – Я сидела с опущенной головой перебирая руки. – Ну чего киснешь? У тебя всё распрекрасно: спектакль отыграла, в Москве ты побывала, на гулянке повеселились, прости, Господи... – Я улыбнулась. Хотела засмеяться, но не смогла. Какая-то эмоциональная слабость накрыла меня. – Я... не знаю. – К глазам начали подступать слёзы. Сама не знаю от чего. Дядя прекрасно видел, что творилось со мной. Он приобнял меня за плечи. – Не надо. Банальная подростковая депрессуха. Вытащим. – Решительно произнёс тот. – Завтра в театр ссобой тебя возьму. Ничего страшного там нет. Да, каторга... Но любимая. – Подчеркнул Ширвиндт. – Я лично жизнью доволен. – Я сильнее прижалась к дяде. – Я очень соскучилась. – Мужчина поцеловал меня в макушку. Я закрыла глаза. С ним всегда было комфортно. Мне было с кем поговорить о театре, кинематографе и многом другом, чем я увлекалась и что не понимали другие мои близкие и друзья. К нему всегда можно было обратиться за советом и поддержкой. Он был не тот человек который просто скажет: «Всё будет хорошо» – Нет. Он всегда говорил как есть, как оно будет и что я делаю правильно, а что – нет. Он был честен со мной, но эта честность никогда не доводила меня до обиды. Наоборот помогала. Ширвиндт заметил на тумбочке папку. – Можно? – Тихо спросил он. Я кивнула. Мужчина взял папку и положил к себе на колени. Он принялся рассматривать листы бумаги. На каждом был запечатлён карандашом чей-то портрет. – Фантастика... – Сказал дядя, взяв в руки два портрета моих друзей. – Видимо я чего-то о тебе не знаю. Училась в художественной школе? – Неа. Самоучка. – Я в шоке. – Он сказал это как всегда монотонно, однако впечатлённо посмотрел на меня. А такой взгляд – большая редкость. Он вглядывался в очередной портрет, не находя слов. – Как ты это делаешь? – А вот так, дядь Шур. – Хитро улыбнулась я. – От души.