По ту сторону объектива

***

Я боялся своего прошлого и хотел узнать будущее… Но показали бы мне его чуть раньше, никогда бы в жизни не вышел в тот роковой день на улицу…

***

Две недели…

Шутка ли? Может это розыгрыш, и я буду дома?

Нет. Он ясно дал мне это понять одним лишь взглядом и… Ударом. Скажу честно, я только в фильмах видел, как кого-либо бьют в живот, но не думал, что это будет настолько больно… Тебе даже может показаться, что ты услышал треск косточек, которые медленно осыпаются внутри и вонзаются в мягкие органы под кожей. Ощущение, что внутри тебя всё скручивается и грозится выйти наружу через глотку. Это больно… Это очень больно… Но не может быть больнее, чем осознание скованности и цепи на шее. То, как грубая кожа вонзается в мою шею, можно сравнить с… Нет, не с чем… Это отвратительно, ведь, когда я пытаюсь побежать, схватиться за шанс спасения, эта цепь тянет меня обратно вниз. Позволяет лишь смотреть на то, как с каждым днём закрывается перед носом дверь, а за дверью лестница наверх… Это пытка, адская пытка, ведь твоя свобода так близко и так далеко одновременно. Мог ли я вообще думать о том, что меня способны похитить и держать, как ёбанную собаку на цепи в подвале?! Нет… Не мог… Я не верил, что моя жизнь может так резко и внезапно поменяться с солнечных дней и аромата любимого одеколона на… Плесень, сырость, бетонные стены и холод… Тут так холодно, что моя кожа, возможно, уже начинала синеть, но это уже начинались проблемы со зрением из-за отвратительного освещения. Одной лампочки на такое помещение явно недостаточно, но кто меня спрашивал? Меня лишь спрашивали о том, что я буду есть, на что ответил лишь «Fick Dich…». Конечно же, этот выродок меня понял, наказание в виде голодовки? Я неделю мог просидеть с пустым желудком, пока в глазах не начало темнеть, а головные боли не начали преследовать меня ежеминутно. Сначала я пытался его обмануть, сразу же втереться в доверие. Только Алатус слишком осторожный, он не вёлся на моё хорошее настроение и желание обняться, хотя я уверен, он бы не додумался, что я способен ударить его по затылку или же в висок. Хотя это лишь мои планы, которые обрушились после удара в живот, ведь только тогда на себе я осознал ту силу, с которой он вышел из тюрьмы. Ту силу, с которой он спокойно сломает меня пополам. И я бы уже смирился с физическим насилием за свои острые зубы, но то, что он говорил, заставляло меня биться об стенку головой, чтобы не сойти с ума. — Неделя прошла, и где же твой принц? Я молчу, мне плевать, это провокация, чтобы меня сломать. Никто не знает, кроме него самого, где я нахожусь. Я боюсь за родных, моя мама может сойти с ума от моей потери, а Люмин и вовсе перейти черту и сделать огромную ошибку. У неё свои методы, чтобы успокоиться, и они не самые легальные. Это было давно, но что случится, если меня не будет рядом? От этих мыслей у меня вечно изгрызаны пальцы, до мяса, до крови. Они зудят и чешутся, но даже сейчас я продолжаю сгрызать кожу с пальцев, чтобы отвлечься от этого урода. — Он ведь знаменитость, у него точно не будет времени на твоё исчезновение. Ведь это трудно, а мне нетрудно вернуть тебя и сделать всё для тебя. Молчи, Итэр, не реагируй. Его слова выводят меня из себя, он отказывался от предложения отпустить меня и то, что я никому ничего не расскажу. Алатусу за это грозит ещё один срок, похищение и насилие, я пытался вбить ему это в мозг, но ему плевать. Красноволосый лишь тогда улыбнулся, словно ему приятно моё беспокойство о нём… Мне плевать на него! Я его ненавижу! Я не знаю, сколько тут уже сижу! У меня нет часов, книг, карандашей, мне словно приходится воображать рисунки на стенах, чтобы не ёбнуться головой окончательно! — Хочешь фруктов? Спрашивает у меня, и мой живот начинает в сотый раз урчать, мне кажется, что я не ел полторы недели и мой желудок уже сам себя разъедает. Но это такие мелочи по сравнению с той болью, которая увеличивается у меня в груди. Он отобрал моё спокойствие, моё здоровье, он уничтожает мою жизнь… Мои волосы нерасчёсанные, ведь я не подпускаю его к себе. Спасибо, что тот хотя бы меня не трогает, когда я мою свои волосы в тазике. Я не могу их высушить, фена тут нет, потому сейчас почти каждую минуту я срываюсь на кашель и пытаюсь дышать забитым носом от простуды. Таблетки я от него не беру, надеясь, что ему надоест эта игра в похищения и он выкинет меня на улицу.

Самонадеянно, правда?

— Да, персиков. Поникши отвечаю ему и забиваюсь в угол, пытаясь растянуть кожаный ошейник на своей покрасневшей шее от такой тугой затяжки… Да и от попыток его порвать или снять. Слышу отдалённые шаги и снова срываюсь с места, но перед лицом лишь захлопывается дверь, и я чуть не ломаю свой нос. А ещё эта цепь… Она так давит на шею, что, мне кажется, ещё чуть-чуть — и я задохнусь. Думал ли я о смерти? Нет. Чтобы из-за какого-то психа попытаться оборвать свою жизнь? Я выберусь, обману, меня всё равно найдут, я знаю это. Люмин на меня не всё равно, Сяо я не безразличен, Альбедо мой лучший друг и он тоже не закроет на это глаза! Я знаю… Я уверен… Отхожу обратно к тому углу на матрас и поджимаю под себя ноги, слизывая кончиком языка изуродованную кутикулу на большом пальце. Я весь бледный, не знаю, сколько времени я уже не видел солнца. Мне кажется, что после того дня прошла целая вечность, но заглянув в разблокированный телефон Алатуса, когда тот сидел рядом вчера, я понял, что прошло больше недели… Двух недель? Я не успел рассчитать… Может, уже и больше, не могу понять — день или ночь сейчас… Через пару минут слышу скрип двери и поднимаю макушку с тёмными синяками под глазами. Когда же ты сломаешься, Алатус… Когда же тебе надоест нянчиться с моими протестами? Сука, сдайся уже. — Держи. Когда тот ставит тазик, я уже радуюсь, что смогу поесть хотя бы фрукты, но от того, что я вижу, лишь отворачиваюсь в другой угол и пытаюсь сдержать порывы тошноты. Моё лицо теперь не бледное, оно начинает зеленеть, а лёгкие побаливают от запаха. — Помнишь тот день, когда Сяо подарил тебе персики? С этого дня ты перестанешь их любить. Эта гадкая, ангельская улыбочка настоящего беса из ада заставляет меня и злиться, и бояться. В тазике уже давно прогнившие персики, в которых, похоже, уже ползают мерзкие твари — насекомые, этот запах начинает распространяться по всему подвалу… На них уже белая плесень, а желудок скручивает сильнее. Блять, забери это от меня! — Я приду завтра, если он не будет пустым, уйду ещё на денёчек, если выльешь в унитаз, он забьётся, и я это сразу замечу, ангелочек… Он улыбается и встаёт, уходя к двери. Снова подрываюсь с места и из-за агрессии беру это месиво и швыряю в сторону двери, надеясь попасть. Но дверь снова закрывается, и содержимое размазывается по двери, лишь пару фруктов падает на пол, тоже превращаясь в белковую кашу. Смотрю под свои ноги и замечаю, как пару червячков вылезают из этого месива. — Фу, блять! Падаю обратно на матрас и отползаю от этой мрази. Я ненавижу насекомых, они мерзкие… Мне даже нечем прибить их, если я размажу эти фрукты тазиком по полу, я умру от запаха гниющих персиков. Хотя мне уже плохо… Они же не будут ползти ко мне ночами, верно? Они же будут сидеть и жрать эту дрянь до конца своей жизни, я ведь не в их интересах?

Три недели…

Он не шутил. Он не шутил, что оставит меня наедине с этим кошмарным месивом гнилых фруктов. Мне плохо, меня тошнило от всего, и к этому я уже привык, но теперь даже эта бетонная стенка привлекает меня съесть её. Терял сознание несколько раз в сутки, пытаясь игнорировать то, что лежит на полу. Даже сейчас, когда мой уставший взгляд цепляется за то, что лежит на полу с уже конкретным слоем белой плесени, вызывает слюнки во рту, но и одновременно невероятную тошному и рвоту. Я устал опорожнять свой желудок, там даже кислоты не осталось, эта жидкость сейчас в моём горле… Мои руки дрожат, на моих кистях уже почти прозрачная кожа, а бледность моих щек сравнима с мелом. Перекатываюсь на бок и привстаю на локти, смотря размытым взглядом вперёд. Если съем хоть немного, я выживу, и, может быть… Может быть, он сжалится надо мной? Меня тошнит, хочется блевать от ощущения, как эта каша стекает между моих тонких пальцев. То, как на подушечках остаётся гнилая кожура, а посередине ладони в каше начинает ползать червь. Откидываю это насекомое в сторону и убиваю красным тазиком из угла. Наверное, в те минуты — или даже секунды — моё тело не выдерживает и отключает вкусовые рецепторы. Скорее всего, я умру после этого от отравления, но сейчас ничего не могу с собой поделать. Слизываю кончиком языка смесь с ладони и падаю обратно на спину, ударяясь лопатками о бетонный пол. Меня начинает воротить, но от вкуса еды на языке моё тело просит ещё-ещё-ещё, даже такой еды… Где-то остатком разума пытаюсь отковырять более привлекательные кусочки и съесть, но эта гниль словно везде, отвратительно прилипая к зубам. С каждым гнилым куском, с каждой отвратительно-кислой кашей во рту я хочу есть больше. Даже такую отраву для организма моё тело и желудок принимает без проблем, хоть и подводит рвоту к горлу, что после двух минут я не выдерживаю и позволяю выйти всему наружу в этот тазик… Падаю на бок и ощущаю, что возле нёба начинает ползать что-то длинное и слизкое. Я от испуга пытаюсь выплюнуть эту тварь из рта. Этот червь находится у больших зубов за щекой, а ведь каких-то я и вовсе мог съесть… Я не хочу думать об этом, не хочу знать, сколько съел их личинок, просто не хочу… Не могу смотреть на эти персики, не могу воспринимать больше их запах, я их ненавижу… Как же мне плохо, я хочу домой, прошу, кто-нибудь… Спасите меня…

***

У меня нет часов, чтобы понять, через сколько минут, если не часов, этот садист вернулся. Он оглядел комнату, где нет половины гнилых фруктов, и бледного меня, и на его лице расплывается улыбка. Он ставит корзину с прекрасными свежими персиками перед моим лицом, но меня снова выворачивает наружу, и просто рёвом прошу убрать это от меня. — Сгинь. Я ненавижу тебя. — Тогда ты отказываешься от пасты в соусе? Эти глаза прожигают меня насквозь и сразу же замечают мой голодный взгляд. Я утыкаюсь в пыльный матрас и попросту хочу вспороть свой живот. Он кладёт пластинку с какой-то таблеткой и стакан воды, но я не смею принять это и отворачиваюсь лицом к стенке. Мне хватает того, что тот заставлял меня жрать эту дрянь, как заставил ощутить хруст рёбер внутри меня, пошёл он к чёрту… Но после моего минутного молчания он с грубой силой переворачивает меня на живот и садится своими бёдрами на мою поясницу, отчего я от испуга издаю писк. — Уйди! — Думаю, это послужит хорошим наказанием за такие протесты. Он урчит мне это на ухо и перехватывает мои слабые и худые руки за спиной, сжимая до боли и вскрика. Алатус сумасшедший, он был в нормальном состоянии и тут резко проявляет свою агрессию, я его не понимаю! Если бы я знал, какую боль я почувствую позже, никогда бы в жизни не перечил ему… Пару секунд, и мою кожу опаливает раскалённая штуковина, которая попросту выжигает огромный след на коже у плеча. Бью ногами, пытаюсь скинуть его с себя и кричу о помощи, захлёбываясь слезами. Кожа горит, словно пламя. Жжёт настолько сильно, что мне кажется, он прожигает её до кости. — Отпусти! Отпусти! Прекрати! Но меня игнорируют, снова прижигая кожу чем-то горячим, что хочется потерять сознание и больше не вставать! Это больно настолько, что хочется умереть и не вставать. Чувство, словно твою руку взяли и прижали к раскалённой сковородке! Алатус сильный, жестокий, бесчувственная мразь, которая пойдёт по трупам и моей крови, лишь бы я перестал ему перечить. Эта пытка продолжалась слишком долго, я даже забыл, что до сих пор живой… Мой желудок теперь не ноет и не просит еды, теперь болит обоженная кожа с ужасными ранами, даже между лопаток он умудрился мне прижечь, отодвинув ткань тонких косточек. — А это на память. После этих слов с новой силой кричу, когда он прокалывает чем-то кожу между лопаток, прямо там, где поврежденная от прикуривателя машины кожа… Боль разносится током по всему телу, что при каждом движении мои кости и кожа начинают ныть, пуская крики о помощи в мозг. Это была кнопка. Белая, острая кнопка, которая теперь застряла между моих лопаток, и при каждом движении я ощущаю невероятную боль. Дотянуться не могу, убрать не могу, мне больно, очень больно… Алатус уходит, оставляя меня в полной тишине подвала вперемешку с всхлипами от боли. Хочу позвать Сяо, словно он сможет меня услышать и спасти, но не хочу ещё одну порцию ожогов и кнопок в моём мясе под кожей. Неужели я это всё заслужил? Это моя карма? Теперь меня Бог наказывает, что я посмел полюбить и быть счастливым? Двигаются только мои глаза, а сам лежу на матрасе и не шевелюсь, молясь, что Алатус одумается и вытащит эту штуковину из моей израненной кожи и помажет больные и кровавые ожоги мазью. Но я ошибся, ему плевать на мою боль, ему лишь нужен мой послушный кивок и ангельские глазки…

Ангельские глазки…

***

Сдался ли я? Возможно, но уверяю себя, что делаю вид послушного мальчика или же животного в подвале, чтобы не подохнуть. Не хочу умирать, уверен, меня уже ищут, и моя задача выжить, а значит, нужно танцевать под чужую дудку… Я неплохо танцую, смогу. За всё это время в подвале — наверное, прошла неделя? — я получил календарь лишь недавно и из-за голодовки почти ничего не помню. Теперь у меня есть подушка… И одеяло, острые предметы или же пластик он мне не даёт, я пытался из него вытащить зеркало, в своих целях. Алатус умный и не даёт его мне, наверное, зная, что я его разобью и точно пырну красноволосого. Самое ценное, чего я смог добиться, так это избавиться от кнопки между своих лопаток, ведь кожа уже начинала заживать с металлом внутри меня. Конечно же, он вырвал её из меня с садисткой улыбкой, но теперь мне намного лучше… Из двух зол выбираем меньшее, да? — Ал… Прекрасно осведомлён, что он меня слышит в этой комнате. И это не потому, что звукоизоляция плохая. Тут попросту везде вставлены прослушки и камеры. Он везде за мной следит, почти каждую секунду в углу подвала загорается красная кнопочка, от которой меня уже дёргает. Меня и раньше пугали звуки фотоаппарата рядом, ведь следили за мной долгое время, но дома я был в безопасности, а теперь везде на виду. Алатус заставляет меня носить платья. Да, вы не ослышались. Прямо сейчас я нахожусь в обычной белой ночнушке, но это чистая и приятная на ощупь ткань. Не мог уже находиться в толстовке, она вся была грязная и воняла, от неё зудело под кожей. Пару раз пытался заглянуть за дверь, но там лишь лестница наверх, а вот куда именно — не знаю. Завоевать доверие слишком трудно, не могу себя пересилить и дать покормить себя с ложки. Но приходится, мне нужно избавиться от его подозрений и заставить уснуть рядом с собой. Также за то, что соглашусь носить платья, он даст мне блокнот и карандаш, который будет самолично точить. Туда я записываю свои мысли и желания, слава богу, он его не читает, а то бы удушил, что скучаю за его братом. Мне становится легче, словно я выговариваюсь воображаемому человеку, и он меня прекрасно понимает… Если я могу понять, почему мой бывший такой конченый, но ответа на свой вопрос я так и не получил: откуда у Алатуса столько свободного времени и денег на такой подвал с камерами?! Задавался этим вопросом каждый раз во тьме подвала, когда в девять часов ровно Алатус выключает свет. Раньше я дёргался от этого, теперь привык, но от этих шорохов и постоянных звуков в темноте мне становится не по себе, из-за чего не могу уснуть полночи. Меня пугает, что я начинаю привыкать к такой жизни, но уверяю себя — это закончится. Этот ужас когда-то закончится, и я снова буду в своей постели с любимым… Сяо, где ты? — Я хочу книгу… Мне скучно… — Порисуй в блокноте. — Раздаётся из динамиков, и у меня дёргается глаз, пока я прожигаю взглядом дверь перед собой. — Я хочу читать. — Тишина, вроде как он меня послушал и отошёл, чтобы найти какую-либо книгу и дать её мне. Или же ушёл за кнопками… Встряхиваю головой, не желая даже думать о той боли, чтобы не ощущать фантомные ощущения иголок в шрамах на моих плечах и руках. Я не смог набрать вес за это время, но добился того, что мне дают хотя бы миску нормального, не гнилого салата. Недавно поел обычные макароны, они были без соли… Отвратно, но это лучше, чем то, что мне пришлось съесть неделю тому назад. Уверен, что такой бледный, а то и сильнее побледнел, а синяки под глазами стали похожи на кляксы от синей ручки. Видел я это отражение в телефоне Алатуса, когда тот ко мне приходил. Если он думает, что я сдамся и смирюсь с ролью подвального любимого, то он ошибается. Дверь открывается, и красноволосый протягивает мне книгу, садится рядом и с улыбкой на меня смотрит, пока я рассматриваю неизвестную книгу от Дженнифер Арментроут… Кто это? Плевать, хоть не умру от скуки, но меня смущает одно: почему Алатус такое читает? Это же подростковое, хотя меня уже удивил тот факт, что он умеет читать. Алатус продолжает сидеть рядом со мной и прожигать своими изумрудными глазами. Раньше я утопал в этом прекрасном цвете, а теперь он мне противен. — Я только книгу попросил, спасибо, тебе уходить не надо? — До сих пор дуешься, что я спас тебя? Его рука скользит к моим волосам, и я неосознанно дёргаюсь, но он лишь заправляет прядку моих волос за ухо, пока я прожигаю глазами обложку книги с нарисованными кинжалами, желая вытянуть лезвие и воткнуть ему в глотку. Мне не послышалось? Он только что сказал «спас»? — Нет, тут просто непривычно. Да! Тварь ты конченая, я тебя ненавижу! Ты мне сделал больно и физически, и морально! Запер в подвале, словно крысу, и кормил гнилыми фруктами! Оставил по всему телу ожоги и шрамы от кнопок, вставляя их в места, докуда я дотянуться не могу! Моё зрение уже испортилось из-за такого освещения, а тело превратилось в ходячий скелет. Я не могу сам встать, у меня нет сил, я могу теперь только ползать на ободранных коленях, где уже нет живого места! И что он сделал? Замотал их заботливо бинтом, обеспокоенное животное… — Будь таким же послушным, и тогда я сделаю тут более хороший ремонт. Ты же хочешь постель, правильно? — Хорошо…

Я хочу на свежий воздух и домой, валенок.

***

Седьмая неделя, могу ошибаться в подсчётах, но теперь у меня есть календарь. Думаете, я попросил книгу, чтобы читать? Я хочу натолкать мусора в замок этой двери, чтобы он не смог до конца закрыть его на ключ. Тогда дверь будет открыта и лишь немного физической силы понадобится, чтобы её открыть. Надеюсь, он глухой и не заметит, что не будет звука щелчка замка. Хотя и уверенности в том, что это сработает, у меня нет. Если Ал это заметит, наверное, меня найдут уже мёртвым. Сейчас этот тюбик от пасты сидит рядом со мной и разглядывает мои волосы, перебирая их пальцами, пока я притворяюсь, что читаю книгу. Алатус встаёт и уходит в сторону второй двери, где находится ванная комната, но там лишь унитаз. Когда он закрывает дверь и щёлкает замком, я подрываюсь с места и подползаю к двери, забирая из-под матраса мусор от порванных страниц книги. — Что… Дверь открыта, она не закрыта на замок, прямо сейчас я могу сбежать, могу попросту убежать по лестнице выше. Смотрю в щёлочку и вижу кривую самодельную лестницу из кирпичей наверх. Он точно сам откапывал этот подвал и делал всё своими руками, он готовился… Алатус все эти годы готовился к этому! Моё похищение не было случайный порывом или же спешкой после тюрьмы, он сумасшедший… Но я не хочу рисковать, я не смогу за минуту подняться тихо на одних руках и коленях по лестнице, я не знаю, сколько мне нужно будет ползти, чтобы убежать. Нельзя рисковать, такой беспечности от красноволосого больше никогда не будет. Я смог его с улыбкой уговорить, чтобы снял ошейник с цепочкой. Теперь мне ничего не мешает взять и убежать. Быстро запихиваю мелкий мусор в отверстие и заталкиваю его мизинцем. Моё сердце бьётся в ушах и готово выпрыгнуть из груди, мои руки так ещё никогда не дрожали. Одна попытка, допустить ошибку нельзя, от этого мне становится ещё хуже. Во рту пересыхает, когда слышу звуки из ванной комнаты, и быстро прикрываю дверь, обратно отползая в сторону матраса. Раны на коленях доводят меня до слёз, но сдерживаю себя и убираю лишний мусор от книги под матрас. Алатус выходит и садится передо мной, наблюдая за моими бегающими глазами по строкам книги. — Ты три минуты читаешь одну страницу? Он запомнил номер страницы…? — Да, мне понравился момент. — Быстро придумываю отмазку и продолжаю читать непонятные мне строчки на немецком языке, какой же бред написан… Не в обиду автору, я не фанат такого… — Хорошо, я уеду сейчас на полчасика по делам, ты же не против? — Нет. Сухо отвечаю, и моё сердце не успокаивается. Надеюсь, его не слышно в этой тишине. Оно начинает биться сильнее, когда Алатус уходит к двери и закрывает её. Откладываю книгу и смотрю, как парень закрывает дверь и щёлкает замком, но самого звука закрытой двери не слышно… И он не возвращается. Проходит минута, две, три… Сработало? Он не заметил? — Неужели… Я даже от радости подпрыгиваю на ноги, но так же резко падаю на колени, ударяясь ими о бетон, и шиплю от невероятной боли в костях. Сквозь острую боль от ран в перебинтованных коленях, я ползу к двери и хватаюсь за ручку, пытаясь её открыть. С первой попытки не получается, хватаюсь двумя руками и сильнее наваливаюсь всем весом. И она открывается… Из замка вываливается забитый мусор, и я падаю грудью на пол, смотря прямо на лестницу… Там, наверху, моя свобода, моё спасение, мне кажется, я даже вижу свет солнца. Стены обклеены какой-то жёлтой бумагой, а на ступеньках остались ещё маленькие камушки от разбитого бетона, которые впиваются в кожу ладони, но мне на это плевать. Тут же забываю про израненные колени и ползу в сторону лестницы. Как я и думал, я бы не смог так быстро забраться по ней. Алатус бы меня догнал и, возможно, придушил бы. Он больной человек, не знаю, на что тот ещё способен, чтобы меня сломать. Делаю разворот и поднимаюсь дальше по лестнице, я уже доползаю к проходу и… Я дотрагиваюсь ладонью до гладкой двери без ручек и замков, а её края полностью залиты гипсом… Это внутренняя сторона дверцы огромного сейфа… Нет… нет, нет, нет! Я начинаю судорожно водить руками по гладкому материалу и пытаться надавить, мои ресницы начинают дрожать от настигающей истерики. Начинаю просто бить по этой стенке, и из рта вырывается отчаянный крик. Мне не выбраться… Мне не выбраться самому… Меня смогут вытащить только с той стороны, но я не смогу сам себя спасти… Я не смогу… — Пожалуйста… Откройся! Больно бьюсь плечом об дверь, ощущая, как появляется тёмный синий синяк. Падаю на грязный пол, отчего моя белая ночнушка пачкается в сухих остатках бетона. Мои ладони в ранах от острых камешков, мои глаза опухают от слёз, а грудь начинает болеть, я попросту задыхаюсь… Тут душно, мне не хватает воздуха, меня спасёт лишь кто-то извне… — Спасите… Сяо, Люми, кто-нибудь… Помогите! — мой голос срывается на крик и плач, — Он убьёт меня… Спасите, умоляю…

***