По ту сторону объектива

***

Негромкие звуки из настенного телевизора раздаются в комнате вместе с хрустом насыщенного сырного попкорна. Зашторенная комната не позволяет солнцу отсвечивать от экрана техники, потому картинка хорошо видна. Я аккуратно поддеваю крючком петельку и иногда поглядываю на то, что смотрит маленькая зараза. Я любя. У Кли на макушке два высоких хвостика в разные стороны, резинки на её волосах украшены забавными разноцветными бусинами, а чёлка зачёсана наверх и закреплена милой заколкой в виде утёнка. Чуть наклоняюсь в бок, чтобы глянуть на то, что она так яро просила включить тридцать минут назад. Девушка с блондинистыми волосами бьёт парня в очках. М… Снова смотрю на Кли и вспоминаю то, как девчонка за замок готова была отпиздить. — Что за мультик? — тихо спрашиваю и цокаю от того, что петелька неровно затянулась. — «Твоя апрельская… Ложь»! В школе посоветовали, сказали, что там конец интересный! — она смотрит на меня яркими алыми глазами, в которых я точно могу найти интерес и воодушевлённость. Что ж, главное, что она довольна. Хмыкаю с нежной улыбкой и легонько взъерошиваю ей макушку. Пусть сидит и балуется, главное, чтоб не разносила мне квартиру. Почему они снова у меня дома? Люмин медленно и верно выедала мне ложечкой мозг, она скучала за ними и хотела, чтобы они пришли. Альтернатива пойти к ним в гости? Я ленивая задница, свои дополнительные выходные хочу провести с ними и под своей крышей. И шляться нигде не хочу, набегался с Сяо на три жизни вперёд. Кстати, о нём. В тот день меня безумно удивило сообщение от этой амёбы. Беспокоится? Два варианта: или же он беспокоится как о человеке, которому он мог доставить неудобства, или же как о человеке, который должен выйти на работу в будущем. Пока другие варианты мне в голову не приходят, да и мало факторов, чтобы о других причинах думать. — Ага… Да, я понял… Кли хрустит попкорном из шершавого пакетика и оборачивается на пару секунд на Альбедо в дверном проёме в спальню. Тут так тесно — однокомнатная квартира, а людей больше трёх человек. Мамочки… — Кто тебе звонил? — из интереса спрашиваю и продолжаю вязать тот незаконченный кардиган с полки. Нужно бы его уже доделать. — Классная руководительница Кли, — Альбедо вздыхает и прячет телефон в карман бежевых брюк. В жизни этот художник мне напоминает кофе с молоком или же латте. Белые и нежно-коричневые вещи ему к лицу. Будь у него ещё глаза как у меня, то точно ходячий кофе. — Это маленькое чудовище снова натворило что-то? — Люмин выскакивает из-за его спины, пугая и его, и меня до инфаркта. Чёрт побрал бы её способность ходить тихо! Кли словно абстрагируется от нашего разговора и лишь берёт в руку немного попкорна и суёт его мне в лицо. — Ешь. Дети — самые наглые существа. Я перехватываю угощение и быстро его съедаю, господи, как же я обожаю этот вкус. Словно тает на языке, оставляя после себя солёный привкус. Будь я человеком без морали, уже давно бы съел весь попкорн этой мелкой. Люмин хмыкает и падает рядом со мной на постель, мы с ней скоро умрём от лени. Альбедо же, понимая, что места для него нет, садится на стул и опирается подбородком на спинку. Этот день с самого утра наводит на всех сон и желание проваляться в кровати, не могу понять, почему. Солнце светит, как и всегда, облака белые, не серые. Холодного дождя не прогнозировали сегодня. Тогда почему я так сильно хочу упасть спиной на матрас и завернуться в тонкое покрывало? Зашторить плотной тканью окна и скрыться от назойливого солнца. Но, в итоге, я сижу и уже удачно довязываю один широкий рукав этой части моего гардероба. Только вот мне ещё такой же вязать… Люмин переворачивается на живот и дёргает меня за косу. — Ай! Чего тебе? — Тебе бы за волосами поухаживать… — она смотрит медовыми глазами на мои волосы и уже расплетает их своими пальцами. — Зачем? И так нормально… — удивляюсь, ведь и вправду не сильно придаю этому значение. Вообще, я хочу под каре подстричься, чтоб не мешали мне жить. Хотя я много думаю, а делаю абсолютно ничего. — Твои волосы шикарны, а вот их владелец невероятный идиот и эгоист, который не ценит их, — она продолжает меня поучать, а я лишь беру пример с Кли: занимаюсь своим любимым вязанием, параллельно смотрю с ребёнком мультик. Чувствую, как та уже плетёт что-то своё и переплетает заново. Нервничает? Она обычно всегда так делает, когда ей неспокойно. Что её могло насторожить? Альбедо вроде трезвый, сидит, слюни от сна пускает на стуле. Не хочу спрашивать, что у сестры на уме, она никогда правды не скажет. Что уж тут, она и нормально объяснить не сможет, что-то по любому скроет от лишних ушей. Потому меня даже смешит то, что она хочет как-то меня поменять, хотя сама в себе ещё не разобралась. Кли вертится и полностью спиной опирается на мою грудь, словно сидит в мягком кресле. Удобно устроилась, она лёгкая, мне дискомфорта не приносит. — Так что там Кли натворила? — возобновляю разговор, пока художник окончательно не заснул на моем стуле. — М? А… — ходячий кофе зевает и потягивается от засидевшейся боли в пояснице. — Она ничего не натворила, просто у нас такая проблема… — он аккуратно поправляет свои неряшливые локоны и заправляет пару прядок за ухо. — На почерк её жаловались, разобрать ничего не могут… Кли ойкает и обиженно отворачивается от своего брата, словно он её чем-то задел. Решаю немного успокоить взбунтованного ребёнка и глажу её аккуратно по макушке, надеясь, что это поможет. Встану на её защиту. — Ну, знаешь, у каждого свой почерк, может, она по-другому не может? — почему-то я могу понять злость Кли. В школьные времена меня часто раздражали наши учителя, ведь у них с кукухой и вправду не всё нормально. Ну, а вы попробуйте сами обучить около двух тысяч детей, у которых настолько может быть отвратный характер, что легче придушить. И то, преподавать в старших классах намного легче, чем в младших. Вот там ад. Маленькие дети, которых могут не воспитать родители, у которых может быть разное развитие. Дети не виноваты, они не решают, с каким интеллектом родиться и у каких родителей будет стимул их обучать и развивать. В нашем классе не без таких людей, одну родили вообще чисто для родительского капитала, поэтому, как и воспитания, гигиены и интеллекта у неё немного. Да и вела она неадекватно себя, ей явно нужна была психологическая помощь, но её никто дать не мог. В начальной школе над ней мои одноклассники издевались, я не влезал во всё это вместе с Альбедо. Не принимал ничью сторону. У меня была своя сторона, и она никак не пересекалась с их. Может, я и не прав, должен был заступиться за неё, но вы меня видели? Я метр с кепкой и ещё буду дерзить каким-то неадекватам в младших классах? Где у ребенка почти нет границы разума? Не хотел, если честно, ждать компашку под крыльцом моего дома, где почти никогда никого не было. Сестра в школе находилась или же на дополнительных, а родители на работе… А бабушки и дедушки… У меня их не было. К сожалению, мама моего отца погибла в тот день, когда мы с Люмин родились. От старости, конечно, но я не могу даже представить, как ему обидно… Отец по линии моего папы погиб от слишком большого употребления табака в своей жизни. В пятьдесят лет пришлось оперировать… Остался с одним лёгким. Ему было трудно, и организм не выдержал, может, поэтому мой папа такой строгий… А родителей мамы до сих пор не выявили. Как это? Она из детдома, выросла там и воспитана была не очень хорошими людьми. Но они её не смогли испортить, разве что у неё и вправду имеется тревожность за близких людей. Не просто же так родителей лишают родительских прав, верно? Значит, на то были причины, и именно из-за этого я не считаю их своими бабушкой и дедушкой. Моя мама их тоже за родителей не считает, для неё они чужие и ей ни горячо ни холодно… Это ещё одна причина, почему я не хочу её покидать и сержусь на отца. Моя мама всегда была одна, а в итоге он уехал из дома, бросил её одну. Я такой сердитый, что аж случайно рву одну ниточку в кардигане. К Люмин это не относится, она не должна перечёркивать свою жизнь, особенно, когда у неё имеется талант в определённой сфере. А я-то что… Щёлкаю на кнопочку и редактирую мелкие нюансы на чужой коже на фотопленке. К чему веду? Каждый болен и воспитан по-своему, в этом нет ничего странного или плохого. — Я понимаю, никогда её за это не ругал… Но почему ей так трудно отдалённо нарисовать букву? — Альбедо укладывает голову, упираясь щекой в спинку стула, и, походу, этот огрызок кисточки снова рисовал всю ночь. Вот идиот. — Ты меня ограничил в сладком! — Кли вскрикивает и складывает ручки на груди, отворачивая носик в сторону. По замученному выражению Альбедо понимаю: ограничил он в сладком не из-за этого, но спорить с такой женщиной бессмысленно. Что ж, видимо, он и вправду не спал, может, сжалиться? — Альбедо, ты не выспался? Я встаю с постели под двойное бурчание наглых особ, для которых я стал куклой и креслом одновременно. Аккуратно складываю наборы для вязания на полку и прикрываю тихо серой дверцей. — Мгм… Заказ неотложный… Пришлось всю ночь и рисовать долбанные пёрышки обкуренной птицы… — художник клюёт носом и засыпает на месте, но если он так заснет, он больше никогда с этого стула встать не сможет. — Люмин, встань с постели, — указываю сестре, и та ещё сильнее хмурит светлые брови, вставая с мягкой кровати. Кли доедает последние остатки попкорна из пакетика и сползает с кровати, по пути захватывает мусор и убегает на кухню. Слышу, как дверца кухонной тумбочки с громким ударом захлопывается. — Иди сюда, алкашня. Я хватаю его за край белой однотонной футболки и тащу в сторону постели, тот, как ленивая скотина, плетётся и падает на постель. Я и не замечаю, как спустя секунду этот чудик уже заснул. Почёсываю затылок и переглядываюсь с Люмин, та двигает плечами, мол, «сам разбирайся», и уходит на кухню к ребёнку. Тут правильно, мало ли. Толкаю тушу с края кровати на середину, зная со школьных ночёвок его любовь вертеться. Пытаюсь вытянуть тонкое покрывало из-под художника, но тут я определённо бессилен. — Тьфу! Подхожу к гардеробу, под которым у меня находится маленькая полочка в сеточку с покрывалами и пледами на зиму, достаю серенький с белыми оленями и с мягонькими кисточками по углам. Накрываю Альбедо ровной тканью и проверяю, везде ли укрыт. Убеждаюсь, что нигде солнце не пролазит сквозь шторы, и подхватываю пульт от телевизора. Быстро выключаю мультик Кли, погружая комнату в приятную для сна тишину и темноту. Забираю свою кружку с остатками лимонного чая, надеясь, что Альбедо проснётся и не потеряется во времени. Перед тем, как уйти на кухню, поглядываю на его рожу, которую из-за светлой чёлки не разглядеть. Словно сова зарылась в пёрышки и спит при свете дня. Прикрываю тихонько дверь и ухожу на кухню, где меня встречают две надзирательницы. Люмин держит на руках Кли, у обеих звёздочки в глазах. Прошу… Только не снова их совместная идея… Это похуже атомной бомбы. — Мы хотим блинчиков! — Подойдёшь к моей плите — я сам из тебя блины сделаю. Знаю то, как моя сестра «умело» готовит. Мою квартиру можно сразу же хоронить вместе со спящим Альбедо. Она сгорит быстрее, чем тот проснётся. Только вот эта хитрожопая засранка держит на руках манипулятора с детскими прихотями. Может, я и не как художник, но я точно не холодный камень. — Ну Итэр! Я хочу блинчики или оладушек с сахарной пудрой! — Кли надувает щёки и строит свои рубиновые глазки. — М… Нет, Кли, я… — Ну пожалуйста! — она чуть ли не плачет, чувствую себя последней сволочью. — Посмотри, до чего ребёнка доводишь! — ещё один манипулятор с короткими солнечными волосами в моей белой футболке «Nike». — Ладно… — постыдно сдаю позиции, господи, дай сил. — Блинчики! Кли чуть ли не спрыгивает с чужих рук и бежит обратно на кухню. Люмин хихикает, смотря на меня хитрыми глазами. Да что ж за наглые люди у меня в гостях? Может, психануть и лечь к Альбедо спать?

***

Не получилось у меня тогда сбежать, теперь стою, под командами Люмин делаю смесь для оладушек. Я люблю готовить, но… Такое желание редко появляется в моей груди. По большей части, я предпочитаю прогуляться по местный лавкам, купить немного выпечки в местной пекарне домой. В универмаге продаются удобные пластиковые коробочки с разными видами салатов, компактно, и покушать можно даже на улице. Сидеть и готовить самому дома, пачкая руки в соусах, оливковом масле или тесте у меня нет желания. Разве что рассматривать готовку как развлечение с друзьями или же с любимым человеком… По спине пробегают мурашки, когда представляю, как бы он или она могли обнять меня со спины и мило жмурятся от сладкого аромата еды в сковородке или же в кастрюле. Только вот пока что у меня этого человека нет. Мой бежевый фартук уже давно в каплях жидкого теста из большой белой миски. Сахар с солью добавляет Люмин, мимолётно бегая туда-сюда. Кли рядом со мной обезопасить на сто процентов не смогли. Вся её рожа с ладошками в муке, не могу же я ей лицо в защитную плёнку обмотать? Она смеётся рядом со мной, ребёнок уже давно успел испачкать свою алую футболку в муке и в молоке, даже остатки яйца там оказались. Меня Альбедо убьёт. — Я хочу, чтоб оладушки были со сгущёнкой и ягодами! Как тут, в интернете! — она уже тянется запачканными руками к планшету Люмин, но та ловко его забирает. — Кли, покушаешь, помоешься, потом возьмёшь планшет, — хихикает сестра и прячет технику на верхнюю полку на кухне. А младшая прожигает её своим взглядом. Я бы не смог так быстро ребёнка успокоить, ну правда, боюсь навредить этой мелкой засранке. Люмин поднимает её снова на руки, пачкая мою белую футболку без фартука в том, в чем испачкана Кли. Безумно устал уже миксером мешать эту жидкость, от запаха которой меня уже немного тошнит. Вспоминаю, что и сгущёнка, и замороженные ягоды от нашей мамы имеются. Так что Кли в любом случае останется довольна. Пока Люмин веселит моего маленького помощника в беспорядке и мусоре, я спокойно беру половник и делаю первые оладьи. В принципе, тесто неплохое, на слабом огне не сгорает и не прилипает к сковородке. Помню, как нам мама их делала, обычно они были размером с подушечки пальцев, зато их было очень много. Ложку бери, полей сверху шоколадом, добавь нарезанной клубники с огорода на заднем дворе и наслаждайся сахарным месивом. Я, как любитель сладкого, одобряю. — Люмин, принеси тарелку круглую, желательно большую, — Люмин отрывается от игры в ладушки с Кли и подходит мне помогать. — Мы завтра поедем к родителям? — спрашивает меня девушка, ловко своровав с тарелки первый оладушек с золотистыми пятнашками. — Ты имела в виду к маме? Отец же уехал, — напоминаю этой особе об этом, ведь она, походу, не собирается признавать их ситуацию. Или же это я зануда? — Та знаю… Ну так что? Я хочу перед вылетом её навестить! — Люмин съедает угощение и её дергают за тёплую штанину ручки маленького проглота снизу. — Эй! А я? — На, держи, — она ворует третий оладушек, оставив меня без пробы. Вот же… — Так, руки кыш, вы там хотели сгущёнку и ягоды, сейчас всё сожрёте, а я одни ягоды потом глотать буду, — фыркаю и гоню их от плиты. Люмин снова ловко берёт ребёнка на руки и уносит в ванную комнату отмывать от теста и муки, пока художник не проснулся и не увидел своё дитё в таком прекрасном наряде клубничного торта. Ещё тише делаю огонь, чтобы успеть вытащить ягоды с морозилки размораживаться. Сгущёнка пусть в холодильнике побудет, холодненькая будет на тёплых оладушках. Аж у самого слюнки текут, уже не жалею, что согласился потрепать чистоту своей кухни. Тут моя творческая натура решает проснуться, и я где-то минут десять аккуратно по одной ягоде раскладываю на оладушках, чтобы везде было красиво и выглядело вкусно. Не замечаю, как дверца спальни открывается и оттуда вылезает сонное чудовище, которое я сначала пугаюсь. — Господи! Альбедо, мать твою! — вытираю руки об испачканный фартук, забывая то, как я сейчас забавно выгляжу. У художника глаза сонные, прикрытые пушистыми локонами взъерошенной прически, футболка мятая, словно комбайн переехал. О боги, ну и чудный, затискал, если бы не знал, что это пятно краски только этого и ждёт. — Сколько времени?.. — сонно спрашивает парень и падает на стул рядом с окном, на моё любимое место! — Ты лёг спать в три, а проснулся в шесть, считай, три часа поспал, — беру тряпку с батареи и вытираю стол от сахарной пудры и капель сладкого молока. — У тебя есть кофе?.. — он явно замучен и, кажется, вместо алкоголя теперь подсел на крепкий кофе, что ж за проблема. — Для тебя — нет, организм гробишь, — жестко отвечаю, пока быстро вытираю тумбу уже от муки и липких пятен, параллельно скидывая грязную посуду в раковину. Моё сердце начинает болеть от такого количества вилок, ложек, тарелок и мисок. Пусть Люмин моет, у меня аллергия на моющие средства. — Я ж не водку прошу… — тот бурчит и бьётся лбом об поверхность стола. — Я бы за такое заявление отправил тебя в наркоцентр, поэтому и не можешь попросить, — может, я жесток, но с таким человеком слабину давать нельзя, надеюсь, он спустя время придёт в себя. Из комнаты выбегает Кли и сразу же лезет на колени к своей домашней сове. Альбедо укутан в тот плед с оленями, смотрится по-домашнему. У него, кстати, теперь, как и у меня, красные круги под глазами… Только вот ему здоровье надо привести в нормальное состояние, а мне уже ничего не поможет. Люмин говорит мне быстро сесть за стол, чтобы я нормально поел. Чего я ожидал? Я-то видел, как она перед всей этой готовкой нажарила себе картошки с луком и меня тоже заставила её есть, так тут ещё и оладушками решила откормить. Господи… Кли уже съела два оладушка и третий сует под нос Альбедо. — Ешь, сам же говорил, когда кто-то готовит для тебя, это вкуснее! — Кли… Рад, что моя жизнь такая… Завтра будет тяжёлый день, раз уж еду с Люмин навестить маму, как раз с ней и обсужу поездку по работе. С сестрой не так страшно будет… Неужто я так легко передумал? Может, это и к лучшему, что решил поменять снова свои принципы. Пока размышляю, мелкая уже пихает художнику сладкие ягоды, а тот как игрушка в её руках. Что ж, она будет явно хорошей женой, которая подстроит под себя своего мужика. Что уж тут поделаешь, вон, результат с восьми лет налицо. Слабо улыбаюсь и откусываю кусочек сладкой пищи, чувствуя мягкость и приторный вкус ягод с ностальгией детства…

***