so tonight that i might see

      Ночью прозвенел дикий, пронзительный крик.       Хината смутно сообразил, что в его дверь колотят кулаками. Когда он открыл дверь, он увидел Сонию, стоящую на крыльце. На ней была только ночная рубашка цвета слоновой кости длиной до колен. Ее края развевались на легком ночном ветерке. То же самое было и с выбившимися из косы прядями волос, растрепанными и неопрятными, что было так на нее не похоже. Ее лицо было искажено тревогой, она закусила нижнюю губу. Хаджиме заметил, что ее руки ужасно трясутся. — Сония, — сказал он, обеспокоенно приподняв брови. — Что такое? С тобой все в порядке? — Я... — начала она, но оборвала себя, не успев закончить. Она судорожно выдохнула, затем схватила его за руку. — Пожалуйста, — умоляла она. — Ты должен со мной пойти.       Он позволил ей вести себя по набережной, спотыкаясь и стараясь не отставать от ее торопливого шага. — Сония, — снова попытался он, только на этот раз гораздо настойчивее. — Что случилось?       Первой пришедшей в голову мыслью являлось то, что Комаэда нарушил их соглашение и совершил нечто радикальное. На островах не было взрывчатых веществ и ничего, что можно было бы превратить во взрывчатку, даже фейерверков. Фонд Будущего, похоже, усвоил урок. Но, учитывая удачу Комаэды и его любовь к пиротехнике, Хината не хотел ничего вычеркивать из списка.       Только мимо домика Комаэды они прошли так же быстро, как мимо остальных. На мгновение он растерялся, пока они не остановились у другого.       Дверь качалась на ветру. Смех Цумики звенел у него в ушах, угрожая тиннитусом. «Ага, — подумал он, — рецидив».       Хината подумал, что ему следовало ожидать скорого рецидива. Даже как бы пессимистично это ни было, он ничего не мог с собой поделать. Он ожидал этого в процессе восстановления. Они не были редкостью, особенно учитывая количество людей на архипелаге. Когда это происходит, мало что можно сделать для помощи этому человеку. Самым важным было просто убедиться, что он не причинит вреда себе или кому-то еще. Неудивительно, что это была Цумики. Все же, она была наиболее подвержена срывам, поскольку изначально была первой и сильнее всех привязавшейся к Эношиме. Ему следовало предположить, что это неизбежно, поскольку она казалась ужасно нервной с того дня, как он нашел ее убегающей с первого острова. Например, то, как она почти не разговаривала на следующий день за завтраком и избегала встречаться с кем-либо взглядом. Тогда, когда Комаэда на нее посмотрел, она казалась более пугающей и расстренной, чем кто-либо другой.       Да, ему следовало этого ожидать, но он не был уверен в точной причине произошедшего. Он был слишком сосредоточен на Комаэде... Да, так оно и было. Да, точно. Но он ничего не мог с собой поделать. В его состоянии Комаэда был самым тяжелым случаем на острове. То, что он имел большую часть мыслей и внимания Хинаты, было логично. (Или, может быть, он просто пытался оправдать свои собственные действия. Он... не хотел думать об этом в таком ключе.)       В коттедже собралось несколько "жителей" других островов. Хотя это может прозвучать дико, но такие случаи всегда привлекали толпу, испытывающую болезненное любопытство, хоть они уже все знали. Сония вернулась в объятия Танаки с широко раскрытыми и остекленевшими глазами. Конечно, будучи выжившей и, следовательно, одной из первых, кто проснулся, она уже видела рецидивы Осколков. У нее тоже были свои, но они никогда не были такими дикими и безумными, как у остальных. Рецидивы более неуравновешенных людей всегда ее шокировали. В любом случае, случаи с Цумики всегда были худшими, это общеизвестный факт. Хината не мог ее за это винить, даже используя и логику, и чувства. Там же был и Кузурю, его татуированные руки были скрещены на груди, а Пекояма стояла рядом с ним.       Овари стояла на коленях перед кроватью, сжимая тонкие запястья Цумики, словно тугие металлические наручники, пока она пыталась вырваться. Хината медленно вошел, бесшумно ступая босыми ногами по ковру. Его появление никак не изменило обстановку. Она продолжала смеяться, хихикать и трястись, а все остальные просто продолжали смотреть.       Хината подумал, что он должен быть благодарен, что сам никогда лично не сталкивался с подобным. Даже если бы у него случился рецидив, все было бы по другому. Он не думал, что стал бы агрессивным, как Кузурю или Нидай. Не стал бы нестабильным и жаждущим трагедии и отчаяния, как Цумики. Не был бы склонен быстро переключать эмоции и не был бы подвержен когнитивному диссонансу, как Комаэда. Возможно, он стал бы высокомерным и холодным, как Сония, но по другим причинам.       Он был бы таким же, как Камукура.       Хината не помнил точно, каким был Камукура, поскольку у него не сохранилось многих воспоминаний о том времени. На самом деле он знал только самые основы. Он был талантлив, намного превосходил всех остальных. Он был апатичным. Бесчувственным и холодным по отношению ко всем, кто его окружал. Ему было скучно, ибо его аналитические способности позволяли ему предсказывать практически все. Поэтому он и лелеял неопределенность. Вот почему он присоединился к Эношиме. Она сказала ему, что отчаяние станет его главным развлечением.       Хината задавался вопросом, было ли это правдой.       Остался только один человек, который знал наверняка. Это был точно не он.       Он никогда бы не попросил Комаэду предоставить ему подобную информацию. Если только это каким-то извращенным образом не послужит на пользу его восстановлению — разговор о человеке, которого он когда-то любил. Говоря о человеке, которого Хината знал, он теперь оплакивал. Люди горевали по-разному, и даже Комаэда, который привык к утрате, наверняка все равно испытывал какие-то чувства из-за отсутствия своего спутника. Особенно когда, по его мнению, превращение Камукуры в Хинату произошло совершенно из ниоткуда. Хината не знал, что он чувствовал: жалость или вину. Оторвавшись от своих мыслей, он прочистил горло и обратился к небольшой общине, собравшейся в комнате. — Я справлюсь. — Ты уверен? — спросила Овари с кровати, где ее мозолистые руки все еще обхватывали запястья Цумики. — Она не из самых спокойных, ты же знаешь. Все еще стоя рядом с Танакой, Сония сказала, — Если кто-то и сможет с этим справиться, так это Хината-сан. Он хорошо справляется со всеми нами. — Хотя рецидивы Цумики всегда самые худшие, — заговорила Пекояма, все еще стоя рядом с Кузурю. Он выжидающе смотрел на Хинату, словно ожидая услышать, что он еще скажет. — Все в порядке, — заговорил Хината. — Идите спать, еще ночь.       Это было сказано после одного короткого мгновения, когда все замерли и перевели взгляды с твердо стоящего Хинаты, на Цумики, широко распахнувшую глаза. В конце концов они сдались и ушли. Он и Кузурю обменялись взглядами, а затем Кузурю последним последовал за остальными и тоже ушел. Они безмолвно, лишь взглядами, согласились, что позже между ними состоится обсуждение. Кузурю был надежным. Он всегда был готов поговорить с Хинатой, когда того требовала ситуация. Даже когда этого не требовалось, он все равно выдавливал что-то из Хинаты, если чувствовал, что тот скрывает что-то важное. У Хинаты было трио с Кузурю и Содой, но Сода отличался от Кузурю тем, что он не всегда хотел обсуждать такие вещи. Большую часть времени он предпочитал притворяться, что ничего не произошло, как будто ложь станет реальностью, если он это себе внушит. Хината не винил его за это, это было бы неразумно. Просто у всех людей были разные сильные стороны.       За исключением его, догадался он, ведь Камукура был создан, чтобы не иметь слабостей, никаких отвлекающих факторов, и все же...       Хината обратил внимание на Цумики, которая теперь сидела на кровати, опираясь руками на спинку и вытянув ноги вперед. Она казалась олицетворением томной расслабленности. Она совсем не была похожа на ту, какой она была, когда он впервые вошел в коттедж. Однако он видел, что в ее глазах все еще кружились темные спирали. — Цумики, — разумно осторожно произнес он, ожидая, какой шаг она предпримет дальше. Он мог проанализировать, что это спокойствие, скорее всего, было неким фасадом, чтобы он ослабил свою защиту, и у нее появилась возможность атаковать. Он старался поддерживать стены вокруг себя как можно дольше. И, похоже, он был прав, потому что, когда она заметила, что он не поддался на ее уловку, ее лицо скривилось, а язык ее тела быстро стал недовольным. — Хината, — выплюнула она. — Что ты от меня хочешь, а? У меня для тебя уже ничего не осталось, вор! — Я ничего не воровал, — сказал он ей. — По крайней мере, ничего, что изначально принадлежало тебе. Она замялась, а потом пронзительно рассмеялась. Она резко выдохнула. — Ты ничего не понимаешь, да? Ты никогда этого не поймешь. Камукура тоже не понимал. — Тогда… помоги мне понять.       Она на мгновение замолчала, ее зрачки сузились, когда она посмотрела на него. На ее лице мелькнуло что-то среднее между хмурым выражением и бессердечной усмешкой, прежде чем она, наконец, заговорила снова. — Невозможно научить человека понимать любовь, — сказала она ему. — Это так не работает. Даже я, которой никогда не показывали никакого подобия этого чувства, пока меня не нашла Джунко-сама, все равно знала, что это такое. Камукура никогда не знал любви, никогда не знал ничего о чувствах, а ведь он тот, кем ты на самом деле являешься, не так ли? — Нет, — ответил он. — Я это не он. — Почему ты так уверен?       Возможно, в какой-то степени он им был физически. У него были таланты, улучшенный слух, зрение и тому подобное, но ничего оставшегося от него в разуме. Отсутствие воспоминаний и отсутствие апатии и вечной скуки, которые были неотъемлемой частью Камукуры. Это было не то же самое, он не мог являться Изуру. Он знал, что Цумики была не в своем уме, но даже если так, то одно лишь упоминание этой мысли вызывало тяжелое чувство в его груди.       Он решил проигнорировать вопрос. Вместо этого ему пришла в голову другая мысль. — Камукура никогда не знал ничего о чувствах, — повторила Хината. — Тогда почему... Почему он взял с собой Комаэду? — Слуга? — Цумики звучала так, будто хотела снова рассмеяться. Ее брови были высоко подняты, и она выглядела порозовевшей от удивления. — Это ничтожное маленькое существо? Ну, зачем он нужен, а? Чтобы быть слугой.       Хоть это и казалось разумным, Хината не мог не иметь сомнений. Какая польза Камукуре, самому талантливому человеку на Земле и лучшему практически во всем, что он делал, от какого-то слуги? Что Комаэда мог бы сделать для Камукуры, чего сам Камукура не мог бы сделать? Возможно, это была грязная работа, но когда Камукура мог с ней столкнуться? Тот, кто был связан с самой Эношимой ближе всех остальных? Он не был похож на остальных из Абсолютного Отчаяния, не был похож на Осколков, которыми они стали после ее смерти. Она приберегла для него все самое лучшее, и она никогда бы не навязала ему Комаэду. От этого не возникло бы отчаяния ни у Комаэды, ни у Камукуры. Значит... должна была быть другая причина, и хотя она могла показаться нелепой, Хината был в ней уверен. Может быть, не любовь, но что-то вроде привязанности. Или же Камукура мог найти в Слуге какое-то развлечение для себя. Но что-то. Что-то большее, чем апатия. То, что он чувствовал по отношению ко всем и всему остальному. Что-то большее, чем абсолютное ничего. — Ты его любишь? — тихо и почти шипя, спросила Цумики. — Вот почему? Вот почему ты позволяешь ему *ее* оставить? Это ведь фаворитизм, не так ли? — Это не фаворитизм, — прямо ответил он. — Он не позволит, чтобы ее убрали. Я не согласен с этим решением, и если она начнет вредить его организму, то ее придется удалить. Но на данный момент это не является важнейшим вопросом.       Если бы это был любой другой человек, это, вероятно, не имело бы значения. Но он знал, с кем имеет дело. Если Хината слишком поторопится решать этот вопрос, то Комаэда может сделать что-то необдуманное. Что-то опасное для себя и окружающих. Лучше всего действовать медленно и постепенно. — Такой настойчивый, — пробормотала она, возмущенная. — Какое это имеет значение? Какое значение имеет то, что он позволяет и не позволяет? Я тоже не хотела лишаться ее. Но та доктор Фонда Будущего все равно ее забрала... — Это не то же самое, — медленно сказал он ей. — Айкава сделала это, потому что у нее не было другого выбора. Выйдя из капсулы, ты впала в септический шок. — А он? — спросила она, все еще возмущенная. — Рука пока что не заражена, — ответил он. — Я связываю это с его удачей. Но сейчас он физически в порядке. А ты не была. Ты бы умерла, Цумики. От его слов она снова разозлилась и в отчаянии закричала, — Вы должен были это позволить! Ты должен был позволить мне умереть! Тогда... тогда я могла бы быть с ней, и моя любимая обращалась бы со мной правильно. — Она бы так и сделала? Она хоть с кем-то из нас правильно обращалась? Хотя она и презирала Комаэду за его настойчивость, в тот момент она сама стала такой же. — Я была другой! — настаивала она. — Я была... Она не любила всех остальных из вас так, как любила меня. Я была особенной. — Но она ведь не была к тебе добра, да? — Доброта, — выплюнула она. — Она была ко мне добрее, чем кто-либо другой. Она никогда не дразнила меня, никогда не поступала со мной жестоко. Она злилась на меня... только когда я была... особенно жалкой... Он осторожно приблизился. Ее глаза следили за его движениями. Он медленно сел на край кровати прямо перед ней, пока она прижимала свои украшенные синяками колени к тяжело вздымающейся груди. Он поддерживал с ней зрительный контакт, держа руки перед собой, чтобы она могла видеть, что он не планирует применять насилие. — Что она делала, — начал он осторожно. — когда она на тебя злилась? — Я... Я не хочу об этом говорить. Ты никогда этого не поймешь. Он поднял руки, сдаваясь и успокаивая Микан. — Ладно, ладно, все в порядке. Так и было. В какой-то степени, он понял ее логику. Но это заявление заставило его задуматься.

***

      Хината знал, что у него много работы. Это было очевидно, будучи псевдолидером архипелага, оккупированного травмированными, бывшими террористами подростками с когда-то промытыми мозгами. И вот он начал. На самом верху его мысленного списка остывала каша из самых острых проблем острова.       Рецидив Цумики прошлой ночью не был чем-то новым. Это был не первый эпизод, с которым им пришлось столкнуться на острове, и для Цумики он тоже не был первым. Черт возьми, это был даже далеко не худший из ее рецидивов, наоборот, он был довольно скромным. И это нисколько не удивило Хинату. Они уже пришли через самое худшее. Но даже несмотря на то, как бессердечно это звучало, когда он сам об этом размышлял, Хината не мог не думать о том, что момент был выбран более чем неподходящий.       Учитывая то, что принесли ему все прошедшие дни и ночи в плане осознания, это стало последней каплей.       Хотя он сам обладал талантами терапевта, психолога и психиатра, он считал, что другим будет лучше обсудить свои проблемы с кем-то, с кем они не были так близки. Кем-то, кто не сталкивался с теми же недавними бедами, что и они. Последнее заявление Цумики, сказанное ему прошлой ночью, доказали, что его рассуждения вовсе не были такими уж нелепыми.       Не составило труда убедить Майю Геккогахару предоставить своего бота с искусственным интеллектом для его дела. Другая была более чем рада помочь, поскольку всегда была бодрой и жизнерадостной. Когда Хината впервые снова увидел яркую, волшебно розовую Усами, горько-сладкое чувство чего-то вроде вины устроилось в самой глубине его живота.       Остальные не были в восторге от перспективы терапии, особенно с жизнерадостным виртуальным кроликом из Программы. Он считал, что, вероятно, потребуется много принуждения, много аргументов и, возможно, немного бартера время от времени, чтобы большинство из них согласились на сеансы. И даже в этом случае они, вероятно, все равно будут колебаться. — Это глупо, — сказала Овари, закатив глаза. Она сидела на своем места за столом для завтрака. — Мне не нужна никакая терапия, дурачок. — Хорошее психическое здоровье важно! — решительно упрекнул ее Нидай, ударив кулаком по ладони в декларативной настойчивости. Овари в свою очередь небрежно помахала рукой в воздухе перед собой. — Такой повелитель тьмы не нуждается в чужом вмешательстве в разум свой, — неодобрительно фыркнул Танака. — Как неприлично так развлекаться. — А нам обязательно это делать? — заныла Сайонджи. — Я устала от этой тупой крольчихи, даже когда она была еще слабой и жалкой и все такое! — Она была не такой уж и плохой, — ответила Коизуми, хотя легкая гримаса на ее лице подсказала Хинате, что на самом деле она думает иначе. Остальные посмотрели так же. Хината изо всех сил старался сдержать свое раздражение. — Я понимаю, что она не была лучшей, — успокоил он. — Но, э-э, это как-то... не в этом суть. После... недавних событий... Я считаю, это был бы шаг вперед. — Как скажешь, — кисло пробормотала Сайонджи, резко втыкая палочку в кусочек онигири, лежавший на ее тарелке для завтрака. — Мы не должны быть наказаны только потому, что эта шлюха снова впадает в отчаяние каждую вторую ночь. Это совершенно несправедливо.       Он не был удивлен, что она уже знала о рецидиве. Ветер гонит сплетни, в конце концов. Он оглянулся на тех, кто там был — Кузурю, Пекояму, Танаку, Овари и Сонию — и задался вопросом, кто именно из них это рассказал. Или, может быть, это была просто удачная догадка Сайонджи. — Может, нам стоит напомнить тебе, что ты пыталась сделать в прошлый раз? — спросил Сода, насмешливо приподняв бровь и наклонившись вперед, опираясь локтем на стол.       Хината уже не помнил, что тогда случилось. С тех пор произошло так много всего. Ответные слова Сайонджи были чистой злобой, — Заткнись нахуй, чертов ты...       Сода снова открыл рот, чтобы ответить, выглядя крайне сбитым с толку, но Хината опередил его. — Сода, — вмешался Хината. Он слегка покачал головой, когда взгляд собеседника скользнул по нему. Им нельзя начинать ссору, это противоречило всей цели Хинаты поднять эту тему именно сейчас. Им нужно было прийти в себя, помириться друг с другом, а не начинать новые драки. Механик вздохнул, но уступил. Сайонджи лишь закатила свои кораллово-оранжевые глаза и ничего не сказала в ответ. — Это не наказание, — заговорил Самозванец, твердо ответив на предыдущие слова танцорши. — Я думаю, что Хината прав, и он заботится только о наших интересах, не так ли? Сайонджи, ворча, ответила, — Наверное, да. — Когда это начнется? — заговорила Пекояма, устремив красные глаза на Хинату с ее места напротив стола. — Эти… сеансы? С чего начнутся? В каком порядке? — Необходимо будет составить график встреч, — ответил он. — На основе желания или необходимости, я полагаю. И как можно скорее. Это уже согласовано с Геккогахарой.       Их ответы были недовольными, но, похоже, в конце концов они поняли необходимость этого или, по крайней мере, более ответственная их половина это осознала, что все еще было больше, чем ожидал от них Хината. Он предполагал, что будет одерживать маленькие победы там, где сможет. Особенно, учитывая, что его следующая задача будет гораздо более трудной.       Стоя перед приоткрытой дверью коттеджа Комаэды с тарелкой завтрака в руке, Хината чувствовал себя почти как образец под микроскопом. Глаза Комаэды сузились почти до двух тонких серых щелей, когда он уставился на него сверху вниз. Его рот был таким же маленьким, сжатым в сжатую белую линию поперек его лица. — О, это ты, — сказал Комаэда невозмутимо. — Что тебе еще нужно? Хината, не говоря ни слова, поднял тарелку в своей руке чуть выше. Глаза Комаэды скользнули вниз, чтобы взглянуть на нее, прежде чем снова безжизненно уставиться на Хинату. — Хорошо, — ответил он, просовывая правую руку в щель двери и забирая предмет из другой. Он сделал вид, будто собрался снова закрыть дверь, и равнодушно сказал, — До свидания. — Подожди, — вмешался Хината, быстро останавливая закрывающуюся дверь рукой. — Я хотел с тобой поговорить. — ...О чем еще нам осталось говорить? — Несколько вещей, — просто ответил он. — Я зайду?       Глаза Комаэды прищурились еще больше. Он облизнул губы, затем открыл рот. Несомненно, он собрался сказать какой-то негативный комментарий, но потом снова закрыл рот. Через мгновение он слегка фыркнул и неохотно открыл дверь, достаточно широко, чтобы пропустить внутрь. Когда он вошел, дверь снова закрылась, и он огляделся. Внутри все казалось таким же, как и три дня назад, когда Хината в последний раз там был. Хотя, бросив беглый взгляд, он мог заметить, что некоторые вещи были не на своих местах, как будто Комаэда швырял предметы. Самым примечательным моментом был вид его ошейника, беспорядочно лежащего на полу у стены. На белых обоях были небольшие потертости. На самом деле, они были едва заметны, но у Хинаты был зоркий глаз. Он смутно задавался вопросом, почему Комаэда так обошелся с тем, чем он когда-то дорожил, но размышления длились недолго. — С тобой все было нормально, когда я тебя оставил? — спросил он, хотя был уверен, что уже знает ответ. — Конечно, — легко ответил Комаэда, поставив тарелку с едой на столик и устроившись на краю стоящей рядом кровати. — А что не так?       Сначала Хината просто хотел убедиться, что Комаэда не получил физических травм, особенно если швырялся вещами. Но присмотревшись, он понял, что эту ложь легко распознать. Было что-то еще, возможно, что-то психологическое. Даже сейчас Комаэда выглядел далеко не в порядке. Его серые глаза были тусклыми, затуманенными, а под ними виднелись мешки, такие фиолетовые, что походили на синяки. Выражение его лица было унылым и бесстрастным. Одна его рука, которая не была вынуждена безвольно свисать, слегка дрожала, прижатая к его бедру. Было очевидно, что мыслями он был не тут. Его мысли были заняты чем-то другим, высоко и далеко. Тот веселый фасад, который он напустил на себя с Хинатой в ресторане и ранее, был фальшью, теперь это было ясно.       Два дня назад, когда они разговаривали, он был саркастически весел, а вчера на пляже был холодным. Возможно, он немного подумал после того, как Хината ушел от него, и наконец понял, как именно он хочет действовать. Или, может быть, нет. Комаэда менял эмоции так быстро, как никто другой. Хината не встречал кого-либо, кто мог менять их как перчатки, прямо как Комаэда, кроме... …       Нет. Он не мог их сравнивать. Это было бы несправедливо.       Он глубоко вздохнул. — Здесь произойдут перемены, — сказал ему Хината, умело меняя тему разговора. — Для всех будут проводиться сеансы терапии, и это касается в первую очередь тебя. Ты помнишь Геккогахару?       Ответный взгляд Комаэды был пустым, говоря Хинате, что он либо не помнит, либо ему было все равно. Ладно, это не было неожиданностью. Он мог с этим поработать. — Она бывший Абсолютный Терапевт, — легко объяснил он. — Она не может прийти сюда сама, но ее ИИ — Усами будет вести сеансы. Одна из белых бровей Комаэды слегка приподнялась. Он выглядел не впечатленным, хотя и смутно любопытным. — Разве ты не говорил, что так звали ту маленькую учительницу из программы? Почти смущенно Хината признался, — Да, там тоже была Усами, но ничего из того, что было в программе, здесь не произойдет. Это не программа виртуальной реальности. Ты просто будешь разговаривать с Геккогахарой через Усами. Все еще скептически глядя на него, Комаэда поджал губы. — Я могу пообещать, — продолжил Хината. — Клянусь жизнью, что из-за нее ничего плохого не произойдет. Комаэда просто смотрел еще несколько мгновений, тихо и скептически, а затем вздохнул. — Я все равно не помню, о чем ты говоришь, — отмахнулся он. — Так что кого это волнует? Может, было бы интереснее, если бы произошло что-то плохое... Все это отчаяние… — Нет, — быстро вмешался Хината. — Как я и сказал, ничего плохого не произойдет. Губы Комаэды сжались в суровую гримасу, и он вдруг стал выглядить недовольным. Хината почти что хотел спросить, что это за взгляд, но ему этого не было нужно. Своим взглядом Комаэда уже дал ему понять, — Ты вообще на него похож? Не думаю, что он бы так сказал.       Тут настала очередь Хинаты нахмуриться. Разумеется, Комаэда говорил о Камукуре. Это было более чем очевидно и Хината даже не удивился этому, особенно учитывая состояние Нагито. Но это все еще не означает, что Хинате это нравится. Комаэда проводил сравнения, противопоставляя Хинату, каким он был сейчас, той личности, которой был Камукура раньше. У него были стандарты, которым Хината, очевидно, не соответствовал, и это его немного расстраивало. — Я не тот, каким ты его помнишь, — мягко напомнил ему Хината. — Я же говорил тебе это, не так ли? — Может быть, и так, — раздался неопределенный ответ от другого. — Но ты сказал, что слился с ним, ты сказал, что в тебе есть его частички. Только таланты? Это все? — Я не знаю, — ответила Хината. — Я... не уверен. Я и сам до сих пор не знаю. Но... разве это не единственное, что тебя волнует? Таланты? Комаэда усмехнулся. — Ты меня совсем не знаешь, Хината-кун. — ...Я бы хотел узнать тебя получше. Я всегда хотел, даже в программе, но ты мне никогда не позволял. — Какой смысл это бы имело, даже если бы я тебе позволил со мной сблизиться? Что бы ты мог сделать? Ты мне не нужен. — Я думаю, ты мне это уже говорил, — сказал Хината. Внешнее выражение лица Комаэды было неразличимо, но его взгляд, хотя и знающий, был ледяным. — Но, разумеется, мои желания ничего не стоят. Хината нахмурился, его губы неуклонно поджимались. — Твои желания имеют значение и... Я хочу, чтобы ты знал, что мне жаль, что я не могу тебе ничем помочь. Я просто ничего не могу сделать. — Тебе совсем не жаль, — сказал Комаэда, полный такой же ярости, как тогда на пляже. — Мне не нужно, чтобы ты извинялся. Мне также не нужна твоя жалость, — он выплюнул эти слова, словно яд, скользкий и мерзко кислотный. — Я хочу, чтобы ты ушел, спасибо пожалуйста. Ты не позволяешь мне ничего для тебя сделать, и ты для меня никто... Так что же остается? — Мы можем начать двигаться дальше, — ответила Хината. — Даже если ты не помнишь. — Почему? — потребовал Комаэда. — Почему? Почему тебе это так важно? — Ты знаешь почему, — легкомысленно сказал ему Хината. Это было похоже на то, что он сказал вчера, но это все равно было правдой. Если Комаэда снова захочет узнать почему, он снова скажет ему правду. — Я забочусь обо всех своих друзьях, я же тебе говорил. Глаза Комаэды сузились, на самом деле лишь слегка, но Хинате было нетрудно это заметить. — Как я уже говорил тебе вчера, я тебе не друг, — безучастно сказал Комаэда. — Извини, но это так. — Это не имеет значения, — ответил Хината, хотя и чувствовал жгучую боль, которую оставили в нем слова другого человека. — Ты все еще здесь, на этом острове, не так ли? — Если бы был выход, я бы им воспользовался, — ответил он. Хината не сомневаясь, что он бы так и сделал, все равно вздохнул. — Комаэда, вот в чем дело, — начал он, становясь все увереннее и жестче в своих словах. — Какова бы ни была причина, по которой у тебя возникла эта амнезия, будь то болезнь, побочный эффект комы, твой разум, который все еще тебя защищает, или что-то еще... об этом нельзя говорить. Понял? Если Фонд Будущего заподозрит, что ты в отчаянии, они тебя убьют. Наэги едва смог защитить нас в первый раз, и я уверен, что из-за этого у него будут большие проблемы. Не думаю, что он сможет сделать это снова. — Мне плевать, — прошипел Комаэда. — На самом деле, я хочу, чтобы они меня убили. Я хочу, чтобы они попробовали это сделать. Они узнают то, что я еще давно все знаю. Если я и умру, то это произойдет либо от моей собственной руки, либо когда я буду старым, дряхлым и несчастным, и не раньше. Я никогда не буду кем-то убит, что бы ни случилось. Моя удача не позволит мне быть убитым. Ты единственный человек, которого так волнует что-то столь глупое. — Я волнуюсь за тебя, — он сказал. — Я волнуюсь за всех и за тебя в том числе. — Скучно. Какое скучное, скучное заявление. — Комаэда покачал головой, и его белые волосы развевались, развеваясь в воздухе, словно падающие пушистые перья. — Уходи. Оставь меня одного. — Комаэда... — Уходи! Подушка с простыни вылетела в открытое пространство между ними. Хината инстинктивно отбросил подушку, и она с характерным звуком приземлилась на пол. Он взглянул и увидел, что лицо Комаэды скривилось в подавленной ярости. Так он теперь кидается вещами? Ладно... Как хочешь, Нагито. — Хорошо, — сказал Хината. — Тогда я вернусь позже. — Я бы предпочел голодать, — выплюнул другой. — Тяжелая работа не очень-то тебе к лицу. Ты забываешь, кто из нас двоих слуга. — Ты не слуга, — указал Хината. — Мы это уже обсуждали. — Ты прав, — согласился Комаэда, хотя его слова были ядовитыми. — И мне все еще плевать. Хината вздохнул еще раз. В последнее время он очень часто зевал.

***

      Спустя несколько дней он начал проводить остальных на терапию. Первыми пошли самые спокойные — такие, как Сония, Нидай и Самозванец — те, кто не собирались спорить или драться. Затем более тяжелые случаи, более нестабильные или подверженные рецидивам, как Цумики. И, конечно, еще предстояло разобраться с Комаэдой. Это был вопрос, который Хината поставил себе на сегодня.       Комаэда выглядел совершенно невеселым, когда Хината снова появился на пороге его коттеджа. Хината все равно дружелюбно улыбнулся. — Терапия, — повторил он. — Мы недавно про это разговаривали. Ты забыл? — Если бы, — тупо ответил Комаэда. Он на мгновение скрылся за дверью, и Хината обладающий хорошим слухом, услышал легкое шарканье — звук шагов Комаэды. Тот быстро появился снова, теперь уже в туфлях без застежек — тех самых, которые, судя по словам Комаэды, занесло ветром в окно его коттеджа. Хината даже не знал, что об этом думать.       Они вышли из коттеджа в относительной тишине. На лице Комаэды было какое-то неприятное выражение. Хината мог видеть его боковым зрением, выражение чистого недовольства. — Это будет не так уж плохо, — попытался успокоить того Хината. Но его слова, похоже, возымели противоположный эффект, поскольку он заметил, как Комаэда крепко сжал губы, прежде чем заговорить. Дернув головой в каком-то неопределенном кивке, Комаэда саркастически ответил, — А, если Хината-кун так говорит, то это точно должно быть правдой. — Это правда, — легкомысленно возразил Хината. Ему пришла в голову еще одна мысль, и он быстро добавил в конце, — Не только потому, что я так сказал.       Комаэда просто промычал. — Тебе сегодня лучше? — спросил Хината. Это была какая-то попытка заставить другого говорить. Не то чтобы тишина сама по себе была ему неприятна, но то, что Комаэда вообще был таким молчаливым, когда Хината привык к его постоянному бреду, делало тишину неприятной. — Я знаю, что тот разговор мы закончили не на... лучшей ноге. И ты выглядел расстроенным. — Я в порядке, — пусто ответил Комаэда. — Я уверен, что у тебя есть дела поважнее, чем беспокоиться о никчемном Комаэде. — Ты не бесполезен, — ответила Хината. — Я считаю, это еще одна тема, о которой тебе стоит поговорить с Усами.       Комаэда в ответ на это издал какой-то хриплый полухохот. Это был циничный смех, не искренне веселый в каком-то более добром смысле — но даже более снисходительный. Очевидно, он не совсем понимал всю суть этой ситуации, насколько мог судить Хината. Тем не менее, это было необходимостью. Его потребности перевешивали его желания, как бы ужасно это ни звучало. Хината хорошо знал, что Комаэда не из тех, кто удовлетворяет свои собственные потребности, даже когда ему это крайне необходимо, поэтому… он не чувствовал себя слишком виноватым из-за того, что заставлял его это сделать. — Может, я вообще ничего не скажу, — небрежно сказал Комаэда. — Слова не вырвешь из моего горла. Да и не о чем тут говорить. Ты очень оптимистичен. — У меня есть вера, вот и все, — просто ответил он. — Надежда, если пожелаешь. Комаэда усмехнулся. Его звучный ответ был сухим, балансирующим на грани больного юмора. — Ты должен знать лучше всех остальных, что это не надежда, не так ли, Абсолютная Надежда? Они вместе перешли мост с первого острова на центральный, направляясь к административному зданию. — Ты так говоришь, потому что ты в отчаянии, — сказал он другому как ни в чем не бывало. — Раньше ты так не думал. — Ты говоришь об этой программе, не так ли? — ответил Комаэда, глаза которого уже светились знанием. — Ну, ты сам сказал, что мы потеряли более двух лет воспоминаний. Многое могло измениться за два года. Хината был уверен, что он понял. Тем не менее, он медленно спросил, — На что ты намекаешь? Он равнодушно пожал плечами. — Возможно, сам мой разум поменялся. Она могла быть очень убедительной. Мысли Хинаты застыли, а затем он глубоко нахмурился. — Если ты захочешь, — сказал он, — если ты сможешь, я хочу, чтобы ты поговорил с Усами о том, что это должно значить. Комаэда бросил на него быстрый, недоумевающий взгляд. — Ты слишком самоуверен, если думаешь, что я вообще что-то скажу. Может быть, так оно и было на самом деле.