Дорогу осилит идущий

В последнее время Порчэ снились кошмары… Экзамены неумолимо приближались, а мой Ангел не мог сомкнуть глаз по ночам. А если ему удавалось заснуть, то через полчаса он с криком просыпался, дрожащий и ледяной от страха. Прятал холодные ладошки под мою майку, прижимая к горячим бокам, и бормотал что-то невнятное, не в силах контролировать свою речь. Но я понимал. Ломанные движения Чэя просили защитить от неизвестного зла, согреть замороженную ужасом душу и не дать снам завладеть его шатким сознанием. Тело громче слов кричало о охватившей Чэ тревоге. О предчувствии, столь ужасном, что оно приходило во снах. Предупреждало о чём-то… Очередная ночь. Я лежал на спине и слушал дыхание Порчэя, невесомо поглаживая вьющиеся пряди. Ангел распластался на мне, уткнувшись носом в плечо. Вздыхал мой запах и, казалось, успокаивался, проваливаясь в безмятежный сон. Всё спокойно… Но… Хрип… Страшный, надрывный. Порчэй начал задыхаться… Схватился за горло, словно желая разорвать врезавшуюся в шею верёвку. — Чэй? Ангел, проснись! — поднялся вместе с ним на руках, принимая сидячее положение. Бережно поцеловал похолодевший лоб, несильно сжал в объятиях, укутывая ощущением безопасности. — Пи’Ким…, — он смотрел на меня больным взглядом. Дыхание по-прежнему сбитое, но Чэ хотя бы не душил себя… — Я здесь, Ангел, — я тихонько покачивался взад-вперёд, убаюкивая громко стучащее сердечко. — Всё хорошо, маленький. Ты в безопасности. — Как жееее тыыыы со мноооой замуууучился… — Чэ выговорил это с трудом, растягивая слова в тихий стон. — Яяяя не заслуживаюююю твоей любвиииии… — Что ты такое говоришь, Порчэ! — получилось резко, но боль от прозвучавшей в родном голосе безнадёги оказалась сильнее. — Ангел, никогда не думай, что быть с тобой для меня в тягость, ладно? Любить тебя, заботиться о тебе — великое счастье! Понял? — постарался говорить мягко, всеми силами подчёркивая важность и серьёзность сказанных мной слов. Порчэ медленно кивнул. Прижался теснее, свернувшись клубочком в моих объятиях. Потёрся щекой об плечо, тихонько скуля. Закрыл глаза в попытке заснуть, а на деле — дать поспать мне. Вот только сон покинул нас. Мы слушали тишину, нарушаемую нашим дыханием, в поисках покоя. Но находили лишь волнение, растущее с каждой секундой. Вопросы, остающиеся без ответов и выходов. Воздух вокруг будто сгустился… Наполняя лёгкие темнотой. Так и не решился задать вопросы. Терпеливо ждал, когда Порчэ сам захочет поделиться своими сомнениями. Не хотел лезь в душу. Порчэй молчал, закрываясь от меня всё больше. И короткие ночные мгновения уязвимости — всё, что осталось от искренности Ангела. Но на это, как позже выяснилось, были причины… *** Утро перед первым экзаменом началось с кашля, соплей и температуры 38,5. Порш хотел позвонить в школу и договориться о пересдаче, но Чэ, сползший с кровати и шатающийся так, что одно неверное движение — и он полетит на пол плашмя, спокойно сказал: — Встал — значит могу идти. Хиа’, поищи, пожалуйста, парацетамол. Я наблюдал, как Порчэ, отказавшись от моей помощи, пытался непослушными пальцами отрегулировать воду. Тяжело вздохнул и всё же помог настроить комфортную струю, избегая свирепого взгляда. Болеющий Чэ — тот ещё Сатана! А если ещё депрессивный период и сжирающая силы тревога — самое время орать: «Караул!» Но для меня это стало неотъемной частью жизни. Так будет всегда. Иногда мой Ангел сильный и весёлый, заряжающий весь мир своим теплом и радостью. А порой ему самому нужно тепло и смысл продолжать проживать проклятые дни. И я готов стать тем самым смыслом… Порчэ не стал завтракать. Не помогли ни уговоры Порша, ни мои тщетные попытки впихнуть хотя бы ложку пустой каши. В итоге по совету Танкхуна Порш положил завтрак ко мне в сумку, попросив покормить Чэ после экзамена. — Он болеет. Ещё и страшно волнуется! А вы ему противную кашу пихаете! — отчитал нас Кхун, попутно помогая Чэю застегнуть рубашку. — Чэ, малыш, всё будет хорошо! Главное — не паникуй. Что-то не получится — не беда. Всё в этой жизни поправимо. — Йааа знаааю! Спасибооо, Пи’! — я заметил тень тревоги в глазах Кхуна. Перебрал в уме события прошедших дней, не находя в них ничего подозрительного. Быть может, от меня что-то скрывают? В школе было тихо и тоскливо. В классе душно и жарко. Открытое настежь окно не спасало, так как на улице — настоящее пекло. Меня поставили Наблюдателем на экзаменах в соседней школе. Поначалу хотел отказаться, так как это — большая ответственность. Но когда узнал, что в этой же школе будет сдавать Порчэ, согласился, не раздумывая. Быть рядом с Ангелом. Хоть как-то я могу быть ему полезным. Ведь поддержка близкого человека ценна в нужный момент... Мне казалось, что Порчэ попросту задохнётся. Он сидел на крайней парте у окна, сгорбившись над листком. Дышал через раз, стараясь не шмыгать носом. Но с каждой секундой ему становилось хуже. Поэтому, не выдержав, вывел Порчэ в коридор, несмотря на протесты. Заставил выпить воды. Помог прочистить и закапать нос. Когда понял, что малыш более-менее дышит, сказал с улыбкой: — В бой, мой герой! Экзамен по математике Порчэ написал за два с половиной часа. Когда он вышел из класса, его пальцы онемели и посинели. Но на губах сияла облегчённая улыбка. — В одном задании сомневаюсь! — признался мне Чэ, когда мы вышли из школы. — Но надеюсь, на итоговый результат оно не повлияет? — Ангел сложил ладошки в молитвенном жесте. — Я думаю, нет! — мне хотелось поскорее отвлечь малыша от размышлений и, наконец, накормить. Голодным ему быть нельзя. — Надеюсь… Сомнения остались. Ощущение надвигающейся беды никуда не делось. Откуда исходит угроза — не ясно. Приходилось лишь ждать… А пиздец… подкрался с неожиданной стороны… *** Выпускной... Долгожданный и очень волнительный день… Вот только мой Ангел сегодня особенно грустный. Ночь, пронизанная кошмарами, высосала из него все силы. Он сильно похудел за последние недели. Под глазами залегли круги. — Они опять приснились мне? — Кто? Как ни странно, но Макао — единственный человек, которому Порчэ рассказывал свои сны. Видимо, считал, что мой кузен не воспримет их всерьёз. В отличии от меня и Порша. Порчэй не хотел нас нагружать своей «дурацкой» мнительностью. Но сегодня ему не удалось спрятаться. — Две огромные змеи. Они вцепились мне в глотку. Кусали, напитывали ядом. Казалось, я чувствовал боль их укусов наяву. Порчэ боялся змей. Тревога спроектировала его страх в ночной повторяющийся кошмар. Но… её причины найти так и не удалось… Не подал виду, что слышал рассказ. Одно я понял: всё станет явным сегодня… *** В маленьком актовом зале невозможно вздохнуть. Выпускники топтались, выстроившись корявым рядом на сцене. Мест катастрофически не хватало, поэтому родители сидели на стульчиках, ножки которых подкашивались при малейшем неудачном движении, а учителя вынуждены были стоять за их спинами, вжавшись в стену. Ни о каком праздничном настроении речи не шло. Одно радовало: цирк скоро закончится, и можно будет спокойно отпраздновать в кругу семьи. Мой Ангел стоял в самом конце галдящей цепочки. Он не смотрел по сторонам, опустив глаза в пол. От него веяло печалью, горькой и… смиренной… — Что с ним такое, Ким? — недоумевал Порш. Старший Киттисават предпочёл стоять рядом со мной, уступив место пожилой учительнице обществознания. — Ты же смотрел результаты? Всё же хорошо? Или нет? — Хорошо. Чэ сдал всё. Профильную математику решил сдавать как вступительный экзамен…, — тихо проговорил, стараясь не привлекать ненужное внимание. — Но что-то не так… Поддержать Чэя пришли только мы. Наша огромная семейка ни за что не вместилась бы в это жалкое подобие актового зала. Но теперь думал: лучше бы все припёрлись. — Порчэй Питчайя Киттисават! — Порш радостно вскинулся, хлопая в ладоши. Чуть шею не вывернул, желая видеть, как его малыш выходит забирать аттестат. Судорожно щёлкал фотоаппаратом, чтобы запечатлеть все грани красоты робко улыбающегося братика в элегантном сером костюме. А я мог лишь любоваться. Чёрным кружевом мягких прядей, сиянием больших оленьих глаз, улыбкой, так редко посещающей чувственные губы, хрупким телом, закутанным в серебро… Порчэй... Совершенство в каждом мимолётном вздохе... — Родной мой! Я так горжусь тобой! — у Порша глаза на мокром месте, когда он, наконец, смог прижать к себе свою крошку. — Ну давай! Показывай! — ему не терпелось увидеть воочию плод тяжкого, многолетнего труда. Краем глаза я заметил, с каким интересом обернулся в нашу сторону Кхун Суппасит. Во взгляде которого сверкнуло что-то злорадное… — Что такое, Хиа’? — встревоженный голос Чэ заставил меня посмотреть на застывшего Порша. В его глазах — гнев и ненависть. — Ты видишь вещие сны, малыш! — Порш зло тыкнул в верхнюю строку табеля. Всё встало на свои места. Предчувствие не обмануло Порчэ. Змеи из сна приняли человеческий облик и оставили подлый укус.

«Алгебра. Удовлетворительно.»

К этой оценке не было никаких предпосылок. За все годы обучения Порчэй не получил ни одной тройки по этому предмету. А итоговая оценка всегда выставлялась как среднеарифметическая за все годы. Но загвоздка состояла в том, что Чэя ненавидел завуч. Кхун Канаут считал, что особенные дети должны учиться в специальных учреждениях. Им не место в нормальном обществе. Их нужно изолировать. Но Порчэ успешно учился по общей программе. По некоторым предметам являлся лучшим учеником в классе. Это злило завуча, ведь все убеждения рушились на глазах. Он зацепился за единственный спорный для Порчэ предмет — математику. И вместе с Кхун Суппаситом, разделяющим его взгляды, устроил подлянку. Видно, чтобы жизнь мёдом не казалась. В университет не поступил. Только вот закон никто не отменял. За подобную выходку можно и к уголовной ответственности привлечь. Но, видимо, Кхун Канауту это было невдомёк. Мой Ангел никак не отреагировал. Вообще. Лишь грустно хмыкнул да плечами пожал. — Это ожидаемо…, — шепнул он. — Пойдём, Хиа’. Хочу домой! — Порчэй потянул Порша за собой, уводя из зала. Знал: если брат останется, он разобьёт рожу учителю и завучу. А лишние проблемы не нужны. Но остался я. И это, на самом деле, гораздо хуже… *** Домой я вернулся под вечер. С трещинами на костяшках. С разбитой губой. Но спокойный и счастливый. — Пи’Ким! Что случилось? — воскликнул Чэ. Он хотел встать и подбежать ко мне, но Макао, сидящий рядом с ним, удержал его на месте. — Сам подойдёт! Чистая правда... Моя голова коснулась острых коленок. Мои губы пленил нежный, осторожный поцелуй. Мои волосы перебирали любимые пальцы, принося душе умиротворение. — Ангел, я всё исправил! Тебе завтра нужно забрать новый листок с оценками. Я ловил взгляды Семьи. Порш смотрел с удивлённым восхищением, Кинн с лёгким укором и пониманием, Танкхун с одобрением и печальным смирением, а Макао с раскрытым в неверии ртом. — ТЫ НАДРАЛ ЗАД КХУН СУППАСИТУ?! — смешливо поднёс палец к губам: — Только тссс… — Нам ждать проблем? — с кислой миной вопросил Кинн. — Никаких проблем! — ответил, подмигнув Поршу. — Суппасит и сам понимал, что нарушает закон. А Канаута… уволят. Никто не осмелился задавать вопросы. В конце концов, главное — справедливость восторжествовала. *** В этом году лето выдалось замечательным. Ласковое, одаривающее жаркими деньками и проливными дождями, оно давало возможность хорошенько отдохнуть на активном отдыхе или набраться сил в тёплой постели под убаюкивающий стук дождевых капель. Мы с Порчэ расположились на той самой поляне. С которой начался путь во взрослую жизнь. Ангел сам выбрал это место для пикника... И теперь с любопытством оглядывался по сторонам, с благоговением бормоча: — Столько лет прошло — а здесь всё по-старому... Я жадно следил за каждой эмоцией на лице. Видел светлую грусть и тихое счастье. Необъятный восторг и искреннюю радость. Покой и надежду. Порчэ наконец-то ни о чём не тревожился. Он твёрдо уверен в своём будущем. Потихоньку готовился к вступительным экзаменам. А в свободное время помогал Танкхуну с организацией свадьбы... Вытащить Чэ из дома — тот ещё квест! Но пока что я в этом преуспел… — Чэ… — Ангел повернулся ко мне всем телом и смешно навострил ушки с торчащими в них аппаратами, всем существом выказывая заинтересованность. — Да, Пи’Ким? — не смог сдержать любящего смешка. Мягко чмокнул в кончик носика, заставив поморщиться. В моих руках появилась гитара. Порчэ смотрел на неё во все глаза, ошеломлённо хлопая невозможно длинными ресницами. — Знаешь, Ангел..., — я запнулся от внезапно нахлынувшего смущения. Закашлялся, прочищая горло. И продолжил более спокойным голосом. — Когда-то мне приснился сон. Мечта, из которой не хотелось уходить. В ней было ласковое море, песчаный пляж и мы вдвоём. Не помню, что же было дальше. Но в памяти осталась песня. Позволь же спеть её тебе... Песню, которую спел мой Ангел, оставшийся нежным образом в грёзах. Я записал её. Сочинил для неё музыку. И сейчас хотел, чтобы Чэй услышал красивые слова, что написала его необъяснимая любовь ко мне. Конечно, во сне песня звучала лучше. Чище, мелодичнее и звонче. Но и в реальности она не потеряла очарования. И смысла, что глубже синевы Небес. Порчэй слушал внимательно. Чудилось, что он чувствует каждую ноту, каждое слово, каждую паузу. А когда я закончил петь, обнял крепко-крепко. Поцеловал мягко-мягко, складывая в поцелуй всю любовь своего хрупкого сердца. Улыбнулся ярко-ярко, затмевая просочившиеся сквозь ветви зелёные лучи. И молвил тихо-тихо, но с трепетом в каждом звуке: — Твоя любовь — моя причина любить Жизнь...