Дорогу осилит идущий

Тогда… Порчэ двенадцать, и жизнь — редкая сволочь… Опять мучает тревога… Не могу понять, что на этот раз? Ведь сейчас каникулы, и Чэ ошивается рядом. Старается лишний раз не выходить из дома, чтобы старшему брату было спокойнее. Сидит в нашей комнате молчаливой тенью, что-то бездумно чертя в блокноте. Что не так? Ответа не нахожу. Всерьёз задумываюсь о своём психическом здоровье. Размышляю о том, как пройти психотерапевта и не угодить в психушку? С такой-то жизнью у кого угодно потечёт крыша. Но… тревога всё нарастает. Увы, как всегда неспроста… Сегодня заканчиваю дела пораньше. Отпрашиваюсь с работы заранее, планируя прогуляться с Порчэ по магазинам. Нужно кое-что прикупить к новому учебному году. В новой школе.

«Может, поэтому так колбасит? Волнуюсь о том, как братишка приживётся в незнакомом месте, где много людей? Как примут учителя его недуг? Не будут ли обижать дети?»

Погрузившись в тяжёлые мысли, чуть не пропускаю входящий звонок. Быстро прижимаю телефон к уху, говоря: — Привет, Чэ! — и слышу надрывный плачь, от которого сердце ухает в пятки: — Хиа’, они уводят меня куда-то. Дядя Арти и какие-то люди. ОНИ МЕНЯ УВОДЯТ. НЕТ!!! — а затем гадкое хихиканье: — Я же говорил, что добьюсь своего! Пускай поживёт в законной среде! И ты отдохнёшь, может жизнь переосмыслишь, хахахахах! Тихо. Только стекло хрустит под пальцами. Сжимаю телефон с такой силой, что экран крошится. Плевать… Шепчу в мёртвую тишину: — Я убью тебя, дядя. И срываюсь, чуть не забыв запереть дверь. У дома поджидает Вегас. Как у него получается знать всё наперёд? — Прочь с дороги! — рычу, пытаясь обойти. — Порш, остынь! — с расстановкой произносит Вегас. — Этим поступком ты никак не поможешь Порчэ. Рискуешь лишить его единственного близкого человека. Пожалуйста, подумай! Гнев стихает. Вегас прав. Если с дядей что-то случится, сяду в тюрьму. А малыш останется один в этом грязном мире. Страшно подумать, что с ним может случиться. Достаю сигарету. Вегас тотчас же щёлкает зажигалкой. Сидим и смотрим на свет в окнах дома, в котором всем похуй на то, что Порчэй пропал. Даже, возможно, радуются… — Что собираешься делать? — спрашивает Вегас после долгого молчания. Вздыхаю, пожимая плечами: — Забрать Чэ, думаю, не составит большого труда. Но оставлять одного дома опасно. Работу я не могу бросить. Ночные «сеансы» тоже. Поэтому вынужден попросить вас с Питом приютить малыша до начала учебного года. Потом видно будет. Пожалуйста, помогите нам, Кхун’Вегас. Мужчина морщится. Не любит, когда обращаюсь к нему так официально. Но не могу иначе. Хоть как-то сохраняю последние капли нормального человека в себе. — Конечно, Порш. Приводи Чэ сразу к нам. Пит будет счастлив, — спустя мгновение улыбается Вегас. *** Вхожу в мрачное здание, осматриваясь и скрывая ужас вперемешку с отвращением. Дом инвалидов похож на руины, прям под стать немногочисленным обитателям. Стены облупились лет сто назад, и из них проглядывал осыпающийся кирпич, а кое-где и гнилые доски. Из мебели лишь несколько стульев, ножки которых нещадно шатались, норовя сломаться в самый неподходящий момент. И стоящий в углу диван с рваной обивкой и дырой вместо сидения. Здесь пахнет концом. Концом всего. За стойкой администратора сидит пожилая дама с безучастным лицом, одетая в потрёпанное жизнью серое платье. На голове — доисторическая шляпа с обвисшими полями. — Вы к кому, молодой человек? — скрипучим голосом осведомляется старая леди, оторвавшись от разгадывания кроссворда. — Понимаете, — кладу перед ней папку с документами. — Тут такое дело. Вчера к Вам поступил мальчик по имени Порчэй. — О, этот печальный кучерявый Ангел! — эмоционально восклицает женщина. — Бедняжка, остался круглой сиротой, — она глядит с недоверием. — А Вы ему кто? — Старший брат, — с готовностью отвечаю, замечая тень у двери. — Родители живы. Сюда его привёл дядя. — Правда? — удивляется старушка, внимательно изучая информацию. — Этот болван мне такую грустную историю наплёл, — и поворачивает старинный монитор, на котором оказываются включенные камеры, показывая застывшее мутное изображение. — Он? — утвердительно киваю. — Я так и подумала, что тут дело нечисто. Зачем же тогда привёз мальчика, если у него есть кому заботиться о нём? — Дядя ненавидит брата, — коротко смеюсь. — Считает, что он сломал семье жизнь, хотя по факту всё с точностью до наоборот. — Это признак слабого человека, — грустно хмыкает женщина, отдавая документы. — Вам повезло, что Вы наткнулись на меня. Я хозяйка этого приюта. Условия оставляют желать лучшего, но скоро это здание снесут, а мы переедем в новый дом. Забирайте скорее Ангела из этого ада. И дяде передайте, что ему будут очень рады в этом дрянном местечке. Чуть не сдувает мотыльковым вихрем. Прижимаю к себе бледного братика и тихо шепчу: — Всё хорошо, Чэ. Ты дома. *** Сейчас… Ким откидывается на спинку дивана и с силой потирает глаза, отгоняя накатывающую сонливость. На его коленях спит Кинн. Брат вырубается сразу после разговора с Поршем, буквально завалившись на бок. Кимхан спешит уложить уставшее тело поудобнее, дабы не причинять дополнительную боль. Обезболивающее действует слабенько, но Анакинн хотя бы смог сомкнуть веки. В отличие от Кима... Который с замиранием сердца ждёт, когда перезвонит Порчэ. Или Вегас напишет коротенькую весточку. Знает: что-то произошло. Пытается представить, что же отвлекло Порша?

«Кто-то пожаловал? Вегас? А вдруг это Кан или Макао?! Ви не успел?! Что?»

С каждой секундой мысли становятся всё мрачнее. Волнение подкатывает к горлу, вызывая тошноту. Руки страшно чешутся. Так хочется набить рожу Макао. Пристрелить любимого дядюшку, чтобы уж наверняка обезопасить Ангела… Размышления прерывают голоса: — Кхун, ты получил моё сообщение? — Да, Вегас. Мои люди прочертили дом вдоль и поперёк. Всё чисто. Медперсонал готов к работе. — Отлично. Порчэ, останься снаружи…

«Ангел здесь? КАКОГО ХУЯ?»

Аккуратным, но стремительным движением Ким перекладывает голову Кинна на подушки. Тот даже не шелохнулся. Мельком окинув себя в зеркале, Кимхан с тихим вздохом смиряется с тем, что он появится перед Чэ с видом сутулой побитой собаки. Но с другой стороны… пусть… — Упс! Кажись, мы себя обнаружили! — слышится нервный смешок. Ким не верит своим ушам. — Као, лучше бы тебе исчезнуть…, — справедливо замечает Танкхун Кимхан выходит навстречу гостям. На лице ни одной эмоции. Только руки судорожно сжаты в кулаки. Усмехается, видя, как подросток боязливо пятится, прячась за спиной старшего брата. О, его ничто не остановит! Ярость застилает разум, побуждая ускорить шаг. Плевать, что Ви предостерегающе скалится. Эта мелкая дрянь должна быть наказана. — Пи’Ким! Порчэй… Стоит перед ним, загораживая своей узкой спиной Вегаса и Макао. Дрожит от напряжения, удерживая тело в прямом положении. Смотрит большими блестящими глазами, проникая в душу усталым, но полным решительности взглядом. Больно видеть Порчэ таким: разбитым, нуждающимся в поддержке, но всем своим существом готовым защищать только-только воссоединившуюся Семью. Даже если ради этого ему придётся сломаться. Снова... — Отойди, Ангел…, — просит Кимхан. Да, сейчас перед Порчэем Кимхан — младший принц мафии. Лучше не вставать у него на пути, пока он не воздаст негодяю по заслугам. — Нет, Пи’Ким! Отомстишь Макао — уподобишься ему. Будь выше этого. Мордобой не изменит прошлое. Но может пошатнуть хрупкую надежду на светлое будущее. Стоит ли оно того? — Чэ говорит медленно, растягивая каждый слог. Но чисто и твёрдо. — Считаешь, что… — Да! Считаю, что у Макао, как и у всех вас, — Порчэ обводит пристальным взором собравшихся. — Не было выбора. Им нагло манипулировали. Детский мозг гибкий, к сожалению. Его легко перестроить. Но никогда не бывает поздно. У Као всё ещё впереди. И, поверь мне, однажды ты сможешь гордиться своим кузеном. Они стоят неподвижно, глядя друг другу в глаза. Тихо так, что слышен стук заполошных сердец. Каждый пытается найти во взгляде понимание. Убедить в правде... Ким… признаёт правоту Чэ. Когда у человека появляется выбор, остаётся уповать на то, что он сумеет воспользоваться им правильно. Макао получает такой шанс. И Кимхан надеется, очень надеется, что тот оправдает веру Порчэя в него… Ким… опускается на колени. Прижимается лбом к животу Чэя, зарываясь лицом в складки слишком большого худи. Вздыхает. Ещё раз. Чувствует, как холодные ладошки обнимают голову, расчёсывая пальцами спутавшиеся пряди. И… тихо всхлипывает, не в силах совладать с захватившей душу радостью и любовью. Порчэ осторожно наклоняется. Укутывает всем телом, превращая их в огромный, дрожащий клубочек. Вжимается в Кима и, кажется, закрывает ото всего мира белыми пушистыми крыльями. Шепчет: — Я рядом, Пи’Ким. Со мной ты можешь быть слабым…, — и осушает лёгкими поцелуями слезинки на бледных щеках. Ласкает кончиками губ трепещущие нежные веки и касается приоткрытых уст, оставляя целомудренный, но полный любви поцелуй. Ким осознаёт, что счастье ещё никогда не было настолько абсолютным. А ещё он, спустя столько лет, может быть уверенным в завтрашнем дне… *** Кимхан стоит около больничной койки, пристально наблюдая за кривыми линиями на экране большого монитора и переводя взгляд на безмятежно спящего Порчэя, совершенно не реагирующего на поступающие через специальные наушники сигналы. — М да, слух всё хуже и хуже, — бормочет сидящая перед компьютером доктор Джадис, переключая диапазоны. — Кхун Тирпанякун, успокойтесь! — обращается она к мужчине, убеждая перестать сжимать прохладную ладонь парня. — С ним всё будет хорошо. — Вы сказали, что слух стал хуже, — цепляется за сказанное Ким, смотря, как синяя линия переплетается с красной. — Что это значит? — сурдолог печально вздыхает, выключая программу. — Чэй теперь слышит только правым ухом. Левое полностью потеряло чувствительность в любых диапазонах, — Ким тяжело сглатывает, ненавидя этот мир за вопиющую несправедливость. — Мне жаль, Кхун Тирпанякун, но это уже неисправимое изменение. Вам остаётся только смириться и помочь ему адаптироваться в новых условиях. Порчэ начал жаловаться на то, что вообще не воспринимает звуки левым ухом совсем недавно. Порш и Ким не хотели верить в плохое, списывая это на отказ носить аппараты в период мании, когда Ангелу казалось, что здоровье почти выправилось. И слух нормальным стал, и зрение улучшилось. Заключительное переосвидетельствование инвалидности было решено провести до начала учебного года. При содействии главы Семьи все нужные врачи собрались в одном месте — личной больнице семейства Тирпанякун. — Не спорь со мной, Киттисават! — рявкнул Танкхун, пресекая попытку Порша вежливо отказаться от предложенной услуги. — Ваши проблемы — наши проблемы! Усёк? — оставалось кивнуть и горячо поблагодарить мужчину в сотый раз под тихое улюлюканье Кинна. К слову, здоровье Порчэ оставляло желать лучшего. У Порша на руках неутешительное заключение от аллерголога:

«Помимо основного перечня запрещенных продуктов (мёд, куриное яйцо, орехи, цитрусовые, какао, ягоды (клубника, малина), горчица) добавляются морепродукты. А также некоторые группы лекарств. Препараты подбирать строго под наблюдением!»

Порш страшно боялся, что Чэю из-за этого не смогут подобрать курс для лечения биполярного расстройства. Офтальмолог сообщил о тотальном ухудшении зрения и рекомендовал урезать количество времени, проводимое Порчэ за планшетом, до минимума. Правда, тот наплевал на все справки врачей, однажды сказав: — Если так посудить, то лучше уж тогда дядя Арти меня убьёт, чем я буду жить без возможности что-либо делать. Но сюрпризы всё сыпались, и каждый оказывался ужаснее предыдущих. Порчэ шевелится, открывая подёрнутые сонной дымкой глаза и фокусируясь на Киме. — Порчэ, как Вы себя чувствуете? — с улыбкой задаёт вопрос доктор Джадис, передавая листок с написанным заключением Тирпанякуну. — Как бухто проспал 1000 лет…, — растерянно отвечает юноша, вставая на ноги и слегка пошатываясь. Благодарно опирается на подставленное плечо своего мужчины. — Что ж, Порчэ, надеюсь, это наша последняя встреча, — тихо говорит врач, пожимая ладонь парня. — Желаю, чтобы твоё здоровье больше не портилось, а только улучшалось, — она кивает Кимхану. Ким опускает взор, прекрасно понимая, что имеется в виду:

«Чтобы оно застыло в том состоянии, в котором есть сейчас. Ибо в лучшую сторону пути уже нет.»

*** — Нет, блять, ты не ляжешь в эту ебаную психушку! — выкрикивает Ким. Они вместе с Поршем встречают Порчэ из кабинета психотерапевта. Парень спокойно рассказывает им, что ему нужно лечь в больницу, чтобы подтвердить диагноз и подобрать правильное лечение. Бонусом дадут вторую группу инвалидности. Пособие увеличится. Но… Кимхану это не по душе. Ему страшно… — Спокойно, Пи’Ким! — руки обхватывают мужчину за талию, закутывая в объятия. — Мы же знали, что так будет. Именно поэтому Порш оттягивал поход в психдиспансер до последнего. — Но я не хочу, чтобы ты был там, — возражает Ким, изворачиваясь в кольце рук, желая видеть выражение любимых глаз. — Это клеймо, понимаешь, маленький? С подтверждённым диагнозом тебя не допустят к учебе. Ты не сможешь поступить в институт. — Этого и боялся Хиа’..., — шепчет Порчэ, глядя на переминающегося с ноги на ногу Порша, прячущего от них лицо. — Но разве у меня есть выбор? — усмехается он, опять возвращаясь к Пи’ — Ты потеряешь шанс реализовать себя, — вздыхает старший Киттисават, хмурясь. — И тем не менее, выбора у нас вправду нет. Чэй, послушай меня. Ты ведь сознаёшь, что это серьёзно? — юноша молча кивает, не выпуская из объятий Кима. — Я переговорю с врачом, — недоверчиво хмыкает. — Ты должен помочь нам смягчить заключение. Ляжешь в больницу и будешь во всём слушаться своего лечащего врача. Мы с Кимом будем навещать тебя настолько часто, насколько нам позволят. — Когда сказали? — Ким взволнован. — Сегодня, через полчаса, — говорит Чэ. — Пойдём, мне ещё надо бумажки подписать. Кимхан очень хочет сломать проклятую палочку с чернилами и разорвать белый клочок бумаги. Видеть, как на бумаге появляются размашистые кривоватые подписи невыносимо. Мужчина отворачивается, боясь показаться этому сильному мальчику, не страшащемуся смотреть правде в глаза, слабым мудаком. — Не скучайте без меня. Я тут ненадолго! — Ангел улыбается широко и светло, стараясь подбодрить поникших мужчин и обнимая старшего брата, тихо шепча ему в шею. — Присмотри за ним, ладно? — Порш отвечает ласковым жестом, легонько сжимая холодные пальцы, как тогда, в детстве. Порчэ подходит к Киму, перехватывая подбородок и приподнимая голову. Принуждает смотреть прямо в лучистые глаза. — Наша война ещё не окончена. Кто мне это говорил, м, Пи’Ким? — Ким невольно ухмыляется, прижимаясь лбом ко лбу Порчэ. — Держи это в уме и жди моей выписки, — Чэй целует легко, с щемящей нежностью и затаённой в глубине души грустью. Отпускает, наконец, из объятий и идёт в направлении железной решётчатой двери. — Порчэй! — окликает юношу родной голос, заставляя обернуться с лучезарной усмешкой. — Да, Кимхан? — Дорогу осилит идущий! *** Три месяца спустя… — Порчэ, я состарюсь, пока ты там прихорашиваешься! — ноет Ким, стоя перед дверью их спальни. Ангел запер её на ключ и вот уже два часа не выходит, чем-то шурша. А между прочим, они рискуют опоздать на вечеринку. — Пи’Ким, я ни пойгу! — доносится до навострённого слуха невнятное бормотание. — Мене ни нравится, как йа выгляжу! — Кимхан глубоко вздыхает, стараясь не паниковать. Порчэ только выписали из больницы, назначив курс различных препаратов. Он послушно принимал всё по расписанию, но пока прогресса особого не наблюдалось. Настроение устраивает «американские горки», с каждым разом заворачивая всё круче. Сегодня — не исключение. — Ангел, открой дверь. Давай поговорим, прошу…, — мужчина прижимается лбом к двери. — Чэй? — Пи’Ким, иди без меня. Пеледай привет Хиа’… — Нет! Без тебя я никуда не уйду, ты же знаешь. Мы просто звоним всем, говорим, что не придём, и садимся смотреть любимый фильм, идёт? — Ким уже достаёт из кармана смартфон, собираясь осуществить задуманное. Но за дверью долго возятся, что-то шепча, а потом распахивают её перед самым носом, едва не долбанув по нему. — Стрёмно? — спрашивает Порчэй, поворачиваясь на пятках. Чэ умопомрачительно идёт красный. Алая рубашка, расстёгнутая на три пуговицы, идеально сочетается с белыми брюками и пиджаком с красной розочкой в кармашке. Дополняют образ крохотные звёздочки в ушах, тонкая серебряная цепочка на шее с маленьким рубином, утопающим в ямочке между крыльев ключиц, и широкий пояс, делающий талию юноши ещё стройнее. На ногах — изящные белые ботинки с красным ремешком на маленьком каблучке. Ким понимает сомнения Ангела. Он по-прежнему считает себя уродливым для красивой одежды. Этот костюм ему подарил Кинн, слёзно попросив набраться смелости и выйти в нём в свет. Момент настал… — Совершенство! — восхищённо выдыхает Кимхан, обнимая Порчэя за талию и подводя к зеркалу. — Посмотри на себя, Чэ. Князь небес во плоти! — До Люцифера мене далико! — смущённо крякает Порчэ, избегая смотреть на своё отражение, тем самым вызывая усмешку. — Не думай ни о чём. Доверься моему чутью. А оно шепчет мне, что мой прекрасный парень произведёт фурор на Хэллоуинской вечеринке. — Угу! — неверяще хмурится Порчэ. — Вот увидишь! Ну что, пойдём? — Ким галантно подставляет локоть, и Чэ, вздохнув, цепляется за обтянутую коричневой кожей куртки руку в тщетной попытке удержать равновесие. Голова кружится от волнения, пол уходит из-под ног от ненависти к себе и своей слабости. Но… Пи’Ким говорит, что ему хорошо в этом образе. Как можно ставить его слова под сомнение?… *** Дом Основной семьи преображается к празднику до неузнаваемости. Огромные тыквы с жуткими рожами расставлены повсюду. Самодельные гирлянды, вырезанные умелыми руками Пита и Као висят на каждом углу, поражая воображение фантастическими красочными сюжетами: Тут стая ведьм летит под полной луной на метлах. Там нечисть танцует перед костром и злобно воет на охотников, припёршихся незваными гостями на пир. А здесь инопланетяне смотрят на всё это пёстрое безобразие с выражением Вселенской скуки. У Макао богатая фантазия… Большие столы ломятся от обилия всяких вкусностей и дорогой выпивки. Ненавязчиво играет шикарная музыка, под которую можно как отжечь на танцполе, так и просто посидеть в укромном уголочке, попивая коктейль и благодушествуя. Танкхун — отличный организатор. Всё сделано продуманно, выверено до мелочей. Каждый штучка на законном месте. Каждый человек — желанный и любимый гость. Если только Вам, родные, есть восемнадцать. — Где Порчэй? Вроде, Ким не звонил…, — волнуется Порш, поглядывая на часы. Грим Пеннивайза делает его устрашающим и до дрожи печальным, а голубой костюм ну совсем не вяжется с образом. И всё же есть в этом сумасшествии что-то очаровательное… — Успокойся, душа моя! — Киттисавату приходится немного задрать голову, чтобы видеть любимые орлиные глаза. Теперь Кинн... выше. Из-за протезов, отныне служащих ему ногами. Пока он передвигается на костылях, но скоро начнёт учиться обходиться без них. Они вместе облегчённо улыбаются, замечая в разношёрстной толпе знакомые силуэты. — Будда, как же ему идёт этот костюм! — с чувством восклицает Кинн и спешит поравняться с парочкой. — Порчэ, ты такой красотулька! Удобно тебе в нём? — усмехается и ласково треплет по пунцовым щекам. — Не стесняйся! — Как же не стесняться! — подмигивает Ким, сжимая крепче похолодевшую ладошку. — Чэй? Порчэ, очнувшись, смущённо тараторит: — Мне очень уютно в нём. Просто никак ни привикну к такой красоте. Спасибо, Пи’Кинн, он бесподобен! И профтите, что торможу… — Не страшно, — успокаивает Кинн, обнимая за плечи. — Я счастлив, что тебе в нём комфортно. А теперь… оставляю Вас, — и, широко улыбнувшись, удаляется, медленно переставляя ноги. Порш идёт рядом. Порчэ на месте. Душа старшего спокойна. — Не будь таким безупречным, Тирпанякун! — бурчит он, встречая изумлённый взгляд. — А то что? — Кинн делает большие глаза, взаправду становясь похожим на Кота в сапогах. — Зацелую до смерти! — угрожающе скалится Порш и впрямь лезет за поцелуем, ловя тихий хохот и торжественное: — А я и не прочь! — мир исчезает под шляпой… Праздник продолжается. Все танцуют, поют, играют в разные игры. Вокруг царит счастье, которого этот проклятый дом никогда не хранил в своих стенах. Порчэй идёт сквозь толпу, аккуратно лавируя между людьми. Крепко обнимает танцующего Марка, делая с ним изящное па. Охотно принимает руку Пата, с улыбкой позволяя закружить себя, а потом нежно обнять и шепнуть: — Ты — невероятный! Спасибо, что научил жить… Сжимает руку Макао, поддерживая и уча двигаться плавно. Расслабляет одеревеневшие мышцы одним лёгким прикосновением, и мальчик начинает чувствовать уверенность и танцует смелее, грациознее. Подталкивает Кима к Ви, наслаждаясь их счастливыми объятиями, и о чём-то шепчется с Питом, многозначительно кивая на Макао и Марка. Кажется, Пит понимает намёк. Шутливо тычет локтем в бок брата, вопросительно склонив голову в сторону Пи’Кинна, и сияет ярче Солнца, когда понимает: Пи’ получил свою порцию счастья. И, наконец, оказывается на середине танцпола в крепких объятиях Кимхана. Красивая фея-крестная нещадно хрипит в микрофон, проверяя звук. Танкхун — великолепен. Как и всегда. — Ты должен мне танец, Чэ! — хитро щурится Ким. — Веди, чего уж там! — хмуро ворчит Ангел. Нежная музыка наполняет помещение. А голос Кхуна, поющий песню, звучит так, будто он из потустороннего мира.

Один взгляд — и я не могу перевести дух, Две души в одном теле. Когда ты не рядом со мной, Я чувствую себя неполноценным.

Потому что я горю Словно тысяча солнц. Я не смог бы сжечь это, Даже если бы захотел. Этим пламенем сегодня ночью Посмотри в мои глаза и скажи, что Ты хочешь меня так же, как я хочу тебя.

Они движутся неспешно, не стремясь попасть в такт. Ким бережно сжимает рукой талию, второю держа хрупкую ладонь. Осторожно кружит Чэ, не переставая создавать телом защищённое пространство. Завороженно следит, как Ангел стремительно поворачивается на носочках. И в один миг заставляет упасть в объятия, обхватив шею.

О, дорогой, позволь увидеть, что внутри твоего сердца, Все трещины и разбитые части. В просвете видны тени, Не нужно ничего скрывать.

Это словно голод во мне, что никогда не закончится, И я сгорю для тебя (сгорю для тебя). Это словно голод во мне, что никогда не закончится, И я сгорю для тебя (сгорю для тебя).

Чэ ошалело хлопает ресницами, и от его ошеломлённого вида сердце сжимается от нежности, наполняющей до краёв. Чэй… мягко улыбается. И молвит: — Я счастлив, Пи’Ким. Спасибо, что остался со мной! Я люблю тебя... Кажется, глаза снова на мокром месте. Но Киму можно. Он столько всего пережил, прежде чем очутиться в счастливом моменте. Он заслужил право плакать от счастья. И шептать сквозь пелену слёз, ощущая на щеках ласковые, любимые губы: — Я тебя больше, Ангел…