Дорогу осилит идущий

Пит места себе не находит. От Вегаса нет ни звонков, ни сообщений вот уже… Пит не помнит. Правда не помнит. Дни и ночи сливаются в одно серое ничто, пронизанное бездонным одиночеством, грызущей тревогой и болью, отдающейся ломкой во всём теле. Всё больше времени парень проводит у Киттисаватов. Помогает Поршу с готовкой, отвлекает Порчэ от разрушающих мыслей болтовнёй или просто сажает к себе на колени и превращается в тёплую колыбельку, напевающую убаюкивающую мелодию, обнимая мальчика всем собой и позволяя на время почувствовать себя спокойно. Наблюдает за тем, как старший Киттисават раз за разом набирает номер. Кинна. Кима. Вегаса. И так по кругу. Утром и вечером. Это уже становится ужасной традицией, с каждым новым звонком повергающей в душащую безнадёгу. Сам же Пит не осмеливается звонить. Так как Вегас перед каждым уходом говорил: — Я сам тебе позвоню, родной. А если не позвонил — значит случилось что-то плохое. Не звони никогда. Не подвергай себя опасности. Пит слушается. Скрепя сердце, с угасающей надеждой после коротких гудков из телефона Порша, но слушается. Потому что для него нет ничего хуже, чем предать доверие любимого супруга. Пит постепенно теряется. В боли. В ненависти к себе за своё бессилие. В страшной атмосфере беспросветной тоски и монотонно постукивающей чёрной косой Смерти в квартире Киттисаватов. В засасывающей бездне неизвестности… Он не спит. Боится сомкнуть глаза и увидеть нарисованные жутким волнением картинки. Внутренний голос шепчет с противным смехом: — Вегас не вернётся, болван! Иди поплачься у обрыва. Или скинься с него. Хватит позориться, безвольная тряпка! Парень игнорирует бесячий шёпот. Вливает в себя остывший крепкий чай с пятью ложками сахара и садится за комп. Работает на износ, не обращая внимание на время. Принимает и отправляет заказы, рисует что-то, чертит. Пит хочет устроить для них с Вегасом незабываемый отпуск. А для этого нужно хорошо потрудиться, верно? И вот очередное утро. Очередная чашка холодного чая. Пит трёт воспалённые глаза и откидывается на спинку кресла, делая глубокие вздохи.

«Сколько времени? Надо проведать малыша Порчэ. Помочь Поршу что-нибудь приготовить. Отправить его поспать…»

Мысль прерывает звук входящего сообщения. Парень едва не роняет телефон, хватая вспотевшими ладонями. Судорожно скользит пальцами по экрану, пытаясь разблокировать. И читает:

«Родной, со мной всё хорошо. Я еду домой.»

Несколько секунд Пит пялится в экран. Перечитывает снова и снова, думая, что слова ему мерещатся. И… засыпает… Падает головой на стол, проваливаясь в беспробудный сон. Не чувствует боли от удара, не слышит треск разбившегося об пол телефона. Облегчение настолько сильное, что усталое сознание, наконец, смогло отпустить все страхи и дать истощённому бессонницей организму передышку. *** Сквозь сон слышны голоса. Знакомые, родные. Под ухом стучит сердце. Пит теснее вжимается в широкую грудь, оплетая руками талию. И поднимает глаза… Вегас… Потрёпанный, исхудавший. Лицо покрыто ссадинами и синяками. Но… живой. Сидит в кресле, держа парня в крепких объятиях. Прижимается потрескавшимися губами ко лбу, осыпает нежными поцелуями щёки, касаясь мимолётно, будто страшась причинить боль. Укачивает, словно ребёнка, согревая полузабытым теплом. И шепчет в макушку: — Прости, что заставил волноваться, родной. Но всё закончилось. Мы с тобой больше никогда не расстанемся… Улыбается широко. Так, что вокруг мудрых глаз появляются солнечные лучики, делая его ещё более прекрасным. Неземным. — Обещаешь? — Пит чувствует себя капризным мальчишкой, которому нужно подтверждение. Значимости. Надежды. Будущего. Его восхитительный Ви всё понимает. Умиляется сдвинутым бровям, спеша расправить чуткими пальцами морщинки. Ласково ерошит волосы на затылке, трепетно перебирая прядки. И торжественно произносит: — Обещаю, родной! Скрепляя эти необходимые для всё ещё мечущейся в тревоге души слова мягким поцелуем. Голоса в соседней комнате становятся громче. Пит прислушивается. — Малыш Порчэй здесь? И Макао?! Они беседу беседуют?! Вегас смеётся. — Не волнуйся! С ними Порш. Давай лучше послушаем… *** Макао сверлит сидящего перед ним юношу ненавидящим взглядом. Он намерен пропускать мимо ушей всё, что попытается втереть ему этот высокомерный урод. А потом чётко поставленным словом зарыть его головой глубоко в песок. Так он планирует. Но чем дольше Као смотрит на невозмутимо молчащего Порчэ, тем больше сомневается в своих выводах. Дядя Корн всегда выставлял братьев Киттисаватов отбросами. Порчэя рисовал натуральным Квазимодо, на которого невозможно взглянуть без рвотного позыва. — Не верь красивым фоткам! Он ползает в грязи, наматывает сопли на кулак, и вообще на спине у него горб, полный гноя! Брррр! А Порша — дешёвой шлюхой, жадной до денег и раздвигающей ноги перед кем попало. — Хотя задница у него отменная — тут соврать не могу! — гадко хихикал дядюшка, попивая винцо. Реальность шокирует Макао. Он видит перед собой красивого юношу, держащего спину звенящей струной. Порчэй сидит, положив руки на колени, и с любопытством наблюдает за ним, своими глубокими глазами залезая в душу и считывая охватившее её смятение. Ни один мускул не дрожит на лице, ни единым движением не показывает злость. Но своим спокойствием рассказывает всё, что думает о деяниях Као. Лишь на секунду улыбается старшему брату, успокаивая. Порчэй откашливается. Глубоко вздыхает, расправляя плечи. И говорит: — Рад, наконец, познакомиться с тобой лично, Макао Тирпанякун. Голос Чэ изумительно чистый. Никаких дефектов. Он льётся свободно, лишь иногда чуть растягиваясь в слогах. — Ты пытался сделать мне больно, сказав, что я и говорить-то не могу толком, — улыбается юноша на удивление в глазах. — Как видишь — могу. Они с минуту молчат. — Макао… — голос мягок. — Зачем тебе всё это? Что даёт тебе необоснованная агрессия ко всем окружающим? Почему так рьяно издеваешься над слабыми? Дерзко проявляешь неуважение к словам старшего брата? Поощряешь ужас, творящийся в семье? Мне отвечать не нужно. Все эти вопросы задай себе самому. Чувствуешь себя значимым, унижая других? Ощущаешь власть над бесхребетным скотом, которому сам этот хребет вырвал? Испытываешь удовольствие от чужой боли? Подумай! Као завороженно слушает. Голос Чэя действует на него гипнотически. Вынуждает ужасаться звучащей в нём правды. Ему хочется сбежать. Кричать на весь дом, приказывая замолчать. Приставить нож к дрожащему горлу и полоснуть, наслаждаясь хрипами и струйками крови. Но… с ужасом понимает:

Встреча с Порчэ — свидание с самим собой.

Убить — значит окончательно стать… монстром.

Макао не знает ответ ни на один из поставленных вопросов. Всё, что он делал было инициативой дяди. Собственных решений Као не принимал. Не стремился познать сладость власти. Сил и уверенности от злодеяний не прибавлялось. Радости и удовольствия от чужих страданий Макао никогда не испытывал. Лишь безразличие с каждым днём закутывало в сети плотнее. Прочно держало детский разум взаперти. Защищало. Не давало думать. Но сейчас рушится щит. Ужас овладевает хрупким сердцем, когда мальчик сознаёт, что вся его жизнь — манипулятивная стимуляция. С ним никогда не считались. Им бессовестно пользовались, чтобы вредить другим людям. Его настраивали против любимого старшего брата, дабы потом, наверняка, спровоцировать смертельную бойню. Ведь Вегас не стал бы сопротивляться… Макао смотрит на Порчэя затравленной пташкой. Юноша поднимается с дивана, намереваясь уйти. Но Као остервенело хватается за тонкую руку, словно за верёвку, висящую над пропастью. Держит цепко, до синяков. — Что мне делать, Порчэй? Скажи…, — предательские слёзы застилают глаза, стекая по щекам и подбородку. — Как мне быть? Помоги мне, Ангел, пожалуйста! Не отворачивайся от меня! — он плачет, разрываясь на мелкие лоскуты. — Помоги…, — хрипит, впадая в спасительное смирение. Не стоит пытаться... Поздно... Но Ангел… нежно улыбается… ему. Притягивает в робкие объятия, опутывая всем своим фарфоровым телом. Мягко поглаживает спину, делится назойливым теплом, проникающим под кожу исцеляющим жаром. Порчэ сияет внутренним светом. Способным ослепить и дать узреть свет в кромешной Тьме искалеченной души. — Извинись перед Хиа’. Это и будет твой первый верный шаг, — Порчэ отпускает Макао и вглядывается в глаза. — Не бойся! — просит он, отгоняя последние сомнения. И легонько толкает в сторону кухоньки… Макао идёт медленно. Представления не имеет, что сказать? Но когда заглядывает на кухню, сердце пропускает удар. Вегас похож на мумию. Впалые щёки его отнюдь не украшают. Синяки по всему телу не добавляют сил и здоровья. А Пит, сидящий на коленях Ви, напоминает несчастного котёнка, наконец-то нашедшего пропавшего хозяина. Больно. От того, что позволил случиться подобному. Не сберёг. Стал причиной… — Чего застыл, мелкий? — хриплый голос Вегаса — ушат ледяной воды. Макао вздрагивает. Но не останавливается. Подходит к креслу. Опускается на колени, втягивая голову в плечи от страха. Берёт руку брата и прижимается к ней лбом, мелко дрожа. Голос трещит, ломается, сочится искренним раскаянием: — Прости… меня… Хиа’… Я… Но договорить не успевает. К нему тянутся четыре руки, вздёргивая с пола. Сажают рядом и буквально впечатывают в себя. Широкая ладонь треплет по макушке, ласково, знакомо. Щёки начинают гореть, когда их шутливо щиплют, а затем мягко целуют. Голова кружится, мысли разбегаются от неверия.

«Слишком просто… Слишком… безупречно…»

Хиа’, как всегда, видит несказанное. Тихо смеётся и говорит, глядя прямо в глаза: — Для меня важно, чтобы ты понял ошибки, Као. Я всегда на твоей стороне. Так коротко… Так обнадеживающе… Так… бесценно… Впервые за долгое время мальчик чувствует себя… в моменте…

«Во Вселенной света я был Тьмой. Может быть, во Вселенной тьмы я стану светом...»

*** — Я поеду с вами! — Чэй, милый, останься с Питом. Прошу тебя! Уверен, Пи’Ким не обрадуется, если увидит тебя посреди проклятого дома. Побудь в безопасности, пока всё окончательно не утрясётся! — С Пи’Питом безопаснее, чем с Пи’Вегасом и тобой? Не гумаю! Мы — лёгкие мишени. И если один Пи’Пит справится, то я стану его Ахиллесовой пятой! Порш вздыхает. В словах Порчэ есть доля правды. Нельзя быть до конца уверенным, что всё позади. Кто знает, что у Кана на уме? Но Поршу очень не хочется злить ослабленных братьев. — Вынужден поддержать Чэ! — встревает в разговор Макао, вставая рядом с юношей. — И вообще! Ви, зачем оставлять Пита? Поехали все вместе! Перевезём потихоньку раненных в дом Основной семьи. Он же пустой! Но там имеется медперсонал. Кхун, я думаю, уже взял борозды правления в свои руки. Все молчаливо слушают. Только Порчэ скромно усмехается, ткнув Као кулачком в плечо. — С чего это ты у нас таким понимающим стал? — щурится Вегас. — Пытаюсь исключить малейшую угрозу. — отвечает Макао. — Тем более, Чэ не будет сидеть, сложа руки. — Верно! — хохочет Порш. — Сделает всё, чтобы поскорее встретиться с Кимом. — Что ж, — поджимает губы Вегас. — Тогда пакуйте свои манатки. Вряд ли мы ещё вернёмся в эти края. Семья возвращается домой. Туда, где прожито столько несчастий, коих никогда не счесть. Быть может теперь они найдут там Истинный дом?…