Дорогу осилит идущий

Тогда… Одинокая синяя лампа освещает длинный коридор больницы, врываясь своим тусклым светом в окутывающую помещение, подобно плащу Смерти, мёртвую тишину. Ночь сегодня особенно холодная. Ветер истошно воет, раскачивает деревья, яростно срывая с них листья и унося так же безвозвратно, как Смерть забирает жизнь маленького человечка… Сижу на лавочке, глядя невидящим взглядом на разбушевавшуюся за окном стихию. Глаза болят от выжигающих слёз, щёки нестерпимо щиплет, а внутри сердца слышится звон разбивающейся на осколки отчаянной души. Всем существом ненавижу нашу мать. Именно ей пришла в голову гениальная идея положить на грудь болеющего Порчэ медовую лепёшку. Повезло, что всё время ошивался рядом с братиком и первым заметил, что он задыхается. Неотложная… Реанимация… Счёт перешёл на минуты… А в голове одна мысль:

«Чэй умрёт через два дня. УМРЁТ! Мой малыш умрёт!

Надежда догорает на закате, распыляя оставшийся тлеющий пепел по тёмным закуткам гибнущей вместе с братишкой души. — Эй, пацан, что ты здесь делаешь в такую позднюю пору и чего ревёшь? — слышу грубый голос и поднимаю глаза, видя перед собой большого рыжего мужика, от которого сильно несёт перегаром. — Мой маленький брат лежит в реанимации. И он умирает, — почему-то отвечаю, запоздало понимая, что терять нечего. — Аллергическая реакция на мёд, — шепчу, опуская голову и закрывая лицо руками. Рыжий мужик почёсывает лысый затылок и снова спрашивает: — Как тебя зовут и где ваши родители? — Порш. Маме нет до нас дела, а папа на работе. Незнакомец тяжело вздыхает: — Пойдём. Посмотрим на твоего брата. Иду за ним в реанимационное отделение, слыша, как дежурные встают со своих мест, приветствуя заведующего. Этот неожиданный факт должен удивить, но лишь сознаю, что обрёл последнюю искорку надежды. Заходим в палату. На Порчэя страшно смотреть. Он весь распух и почернел. Маленькое исхудавшее тело опутано трубками. Сердце болезненно сжимается при каждом толчке, когда глаза вновь и вновь пробегаются по бледному лицу брата. Через десять минут выходим из палаты, и доктор серьёзно говорит: — Соберись, пацан. Сейчас тебе предстоит сделать самый важный выбор. Ситуация такова: Мальчика больше нет смысла держать на ИВЛ. Либо мы рискнем и отключим его от аппарата (если сделает самостоятельный вздох — будет жить), либо оставим как есть, и он протянет ещё день-два. Предупреждаю: Его основная болезнь усугубится, он станет тяжелее. Не рассматриваешь вариант дать ему умереть, чтобы не мучиться с ним? — НЕТ!!! — отчаянно кричу, цепляясь за руку мужчины. — Спасите его, умоляю! Мы справимся. Я справлюсь с любыми последствиями. Только дайте нам шанс! — Я сделаю всё, что в моих силах, пацан. А сейчас сядь, успокойся и жди. Я его отсанирую и сниму с аппарата. В любом случае ты узнаешь результат первым, — и исчезает в палате, оставляя одного. Минуты растягиваются в бесконечность. Ловлю себя на том, что шепчу молитву, не зная кому, не зная зачем. Просто говорю, чтобы окончательно не сойти с ума от давящего безжизненного безмолвия. И тут выходит он. Подскакиваю, как ужаленный, и кидаюсь к нему. Доктор долго смотрит в глаза, а затем улыбается широкой счастливой улыбкой: — Твой брат жив, пацан. Завтра его спустят в обычную палату. Ты ляжешь к нему, так уж и быть. Я переговорю с нужными людьми. Ты молодец, Порш. Продолжай оберегать своё солнышко. Кричу… Рыдаю навзрыд… Обнимаю спасителя брата, благодаря заплетающимся от нахлынувших эмоций языком. А он лишь улыбается и смотрит с гордостью. Вижу в глазах непоколебимую веру. В нас… Сейчас… — Порш. Милый, что ж ты так плачешь…? Проснись, родной, прошу... Подушка мокрая от слёз, под боком копошится родное тело, на щеках покоятся потные от волнения ладошки. Легонько перехватываю тонкие запястья, поворачиваю голову и мягко касаюсь тыльной стороны ладони успокаивающим поцелуем, слыша облегчённый вздох. — Прости, что разбудил тебя, Чэй, — Порчэ молча кивает. Крепко обнимает, утыкаясь носом в грудь, и ровно дышит.

«Я дышу, Порш. Со мной всё хорошо. Я с тобой.»

Верю… Себе нет.... Порчэ — всей душой... Прошло целых пятнадцать с половиной лет. С маленьким солнцем всё было хорошо Справился… *** Порчэй сидит на кровати, печатая доклад по биологии и не обращая внимания на то, что происходит в доме, оставаясь для семьи невидимкой. Всё тело ноет после первого урока физкультуры с Пи’Кимом. Но Киттисават даже наслаждается этой болью, вспоминая сильные руки на своих уродливых плечах. Ласковое сияние строгих глаз, внимательно следящих за каждым движением. И прекрасный властный голос, напевающий смешную считалочку. Юноша понимает, что не может дождаться завтра, дабы снова оказаться на коврике и вновь окунуться с головой в эту странную веру в прекрасное. Из раздумий его выдёргивает крик вернувшегося домой после двух дней отсутствия дяди Арти и Порша, готовящего ужин. — Какого хуя? Мы, блять, не такие богатые, чтобы покупать каждому по планшету, — Чэ тихо крадётся к лестнице, стараясь не напрягать слух и слышать продолжение разговора. — Чем ты думал? У него что, день рождения? — Заткнулся нахуй, — рявкает старший Киттисават. — Я купил ему подарок за свои деньги, не взяв из семейного бюджета ни копейки. И даже если бы взял, это было бы куда полезнее, чем отмывание их тобой. Я имею право подарить брату нужную ему вещь. Потому что, сюрприз, он, блять, человек. Умный, светлый человек, который ещё и подкармливает нас за счёт болезни. И ему нужен этот кусок железа, чтобы он мог говорить так, как, блять, не может. Представь себе. Но не ты сидел в больнице, плача и понимая, что через два дня племянник умрёт, и не ты постоянно занимался им и уловил его первые слова и шаги. Так что, давай мы как-нибудь сами разберёмся, ладно? Порш, грохнув сковородкой по столу, хватает две тарелки с лапшой и овощами и поднимается наверх, замечая скользнувшую за дверь тень: — Чёрт… Порчэ откладывает планшет и смотрит на брата нечитаемым взглядом. — Слышал? — коротко кивает, забирая у старшего тарелку и едва не переворачивая всё содержимое себе на пижаму. — Тихо, Чэй, не кипятись, — юноша глубоко вздыхает несколько раз, приводя тело в спокойствие. — Молодец, братишка. Не обращай внимание на этого психованного. Я знал, что он закатит скандал. — Хиа’, ти не должен мне ничево покупать. Он прав, — Порш рычит, безумно злясь на дядю за то, что тот постоянно сует нос в их жизнь. Надо же проявить фальшивую заботу. Очистить душу, так сказать. — Порчэ, мы живём отдельно, вкладываясь в семейный бюджет. Ему нечего считать наши расходы, понимаешь? — юноша недоверчиво качает головой. — Выбрось этот вопрос из головы. Сделай это ради меня, — Чэ что-то мычит неразборчивое, принимаясь за еду. Но грустные глаза устремлены на сидящего рядом брата, вяло поедающего свой ужин и о чём-то размышляющего. Так они и сидят в недолгой, но уютной тишине… *** Пат спускается по лестнице, перескакивая через две ступени и по привычке бесцеремонно расталкивая попадающихся на пути людей, сопровождая сие действие сердитым: — С дороги, уебан! Он спешит, чтобы застать Кимхана до того, как к нему придёт сутулое чудище, и попытаться уговорить мужчину уйти с работы пораньше, дабы сходить в кино, а после зависнуть у него дома по случаю отъезда родителей за город. Они так давно не оставались наедине, что парень истосковался по ласкам своего Пи’. Ему хотелось, чтобы Ким занялся с ним жёстким сексом. Остановившись перед входом в зал и восстановив дыхание, он уже хочет открыть дверь, но тут его слух улавливает знакомый, противный голос: — Пи’Ким, может не надо? — Пат застывает, услышав ответ: — Не спорь со мной, Порчэй. Поднимай ногу. Парень вихрем врывается в зал и замирает на полпути, понимая, что реальность далека от той, которую он успевает себе напридумывать. Киттисават лежит на полу, раскинув руки. Правая нога закинута на плечо сидящего на коленях Кимхана, одной рукой обхватывающего костлявое колено, а второй придерживающего лодыжку. — Сейчас будет больно. Терпи, — учитель начинает медленно подниматься, и вместе с ним приподнимается выпрямленная нога Порчэ, почти подстраиваясь под прямой угол. Пат видит, что юноше ужасно больно. Пот блестит на лбу, а из глаз текут слёзы. Но Порчэй не издаёт ни одного звука. Парень вдруг понимает, что все стереотипы, навязанные обществом, давно устарели. Пора уже признать тот факт, что такие как Киттисават во много раз выносливее и сильнее спортсменов и прочих здоровых людей. Всё потому, что они закаленные. От боли, от боязни неудач, от чуждости мира. Здоровые люди не привычны к невзгодам, и когда они случаются, бросают всё, забираются под плед и начинают ныть. Порчэй же поднимается и, отряхнувшись, говорит:

«Надо стараться лучше. В следующий раз получится!»

Между тем Ким пересаживается немного в бок, соединяя ноги Порчэ. — Раз, два, три, — и он резко поднимает обе ноги, удерживая их прямыми. — Молодец, Чэй, а теперь попробуй их подержать так. Сколько можешь, — Тирпанякун постепенно отпускает парня, и его ноги зависают в воздухе на несколько мгновений. Прямые, стройные и прекрасные. Пат про себя отмечает, что, если бы их подкачать, то они стали бы эталоном идеальных ног. Но вот Порчэй дрожит, и коленки опять сгибаются, а он грустно и как-то отчаянно хнычет. — Эй, Нонг’Чэй, не раскисай. Мы же знаем, что начали с нуля. Ничего не бывает мгновенно, — успокаивает Кимхан, помогая встать. — Но ты у меня молодец. Помни об этом. *** Ким поворачивается к Пату, как только за Порчэем захлопывается дверь, и улыбается взволнованному парню. — Ты знал, что я смотрю? — тихо спрашивает, чувствуя себя неловко под внимательным взглядом. Мужчина утвердительно кивает, собирая разбросанные вещи: — И Чэй, кстати, тоже. Я боялся, что он запаникует. Но Нонг' имеет удивительно стойкий самоконтроль. Просто постарался абстрагироваться от постороннего наблюдателя, сосредоточившись на мне и на упражнении. И это поразительно, — в голосе учителя звучит гордость, и Пат недовольно морщится. — Ну что, ты по-прежнему при своём мнении? — неожиданно задаёт вопрос Ким, выбивая из парня дух. — Так ты специально начал пораньше, зная, что я приду? — вскипает Пат, так что голос охрип от ярости. Менять мнение насчёт Киттисавата он не собирается, Всё также считает мальчика уродом и не понимает стремления Кима помочь ему. Или же понимает? — Почему бы нет? — спокойно отвечает мужчина, поманив парня к выходу. — Считай это уроком для мозгов. Ну, а теперь, мне кажется, мы хотели сходить в кино, а потом устроить ночёвку у тебя. Я ничего не путаю? — Кимхан кокетливо хлопает ресницами, вызывая на губах парня усмешку. Как можно быть таким красивым? Пат старается выбросить противные мысли из головы, а когда вечером он оказывается под Кимханом, млея от умелых ласк и лихо подмахивая глубоким толчками в глубине тела, крепко хватаясь за накаченные плечи, убеждает себя, что у Коряги нет ни единого шанса. Ким Тирпанякун принадлежит только ему и волноваться совершенно не о чём. *** Месяц спустя. Ангел: Пи’Ким, ты же пошутил насчёт бассейна? В любом случае я сделал всё, что ты мне сказал, потому что я дохуя послушный. Ким звонко смеётся, читая данное сообщение и краем глаза замечая приближающегося к нему Порчэ. Он сканирует его оценивающим взглядом и остаётся довольным увиденным. За месяц занятий заметны первые изменения. Походка мальчика твёрдая, тело меньше качает. Плечи из-за постепенно расслабляющегося валика свободнее расправляются, от чего Порчэ выглядит прямее. Ноги всё ещё ужасно сгибаются, но Чэ сам старается держать их прямыми. Ходить ему гораздо легче, хоть и больнее. Процесс трансформации успешно запущен. Главное — не забрасывать. — Привет, Пи’Ким! — машет ему Киттисават. Кимхан подходит к нему и забирает висящую на плече сумку, прерывая протестующего юношу поднятой вверх ладонью. — Нет, Нонг’Порчэй, я не шутил насчёт сегодняшнего урока. С этого дня три раза в неделю мы будем заниматься в бассейне. Я хочу научить тебя держаться на воде, плавать, а также займусь твоими ногами вплотную. Ты же в курсе, что в воде тело становится легче, соответственно, и упражнения делаются практически без боли? — ученик согласно кивает, едва поспевая за широко шагающим в направлении соседнего корпуса учителем и вспоминая, как в центре его сажали в специальную ванную и делали гидромассаж. А потом приходил Порш, которого пускали к нему, так как капризный шестилетний малыш не давал никому, кроме брата, заниматься больными ногами, и принимался разрабатывать сначала одну, потом вторую ножку, утопая по локоть в воде и иногда получая в лицо фонтаном брызг, а бывало и острой коленкой по щеке. Не специально, конечно. Нет-нет. В раздевалке Тирпанякун продолжает наблюдения, помечая в голове, с чего начать сегодняшний урок, пока Киттисават, почему-то густо краснея, снимает свитер и брюки. Он нездорово худ, рёбра почти разрывают тонкую прозрачную кожу, а всё тело покрыто синяками и ссадинами. Кимхан сглатывает комок в горле и спрашивает: — Кто тебя так? — Я сам чахто падаю, ну и остальные обстоятельства меня не жалеют, — усмехается Порчэй, снимая аппараты и кладя их в коробочки. — Я тебя всегда слышу, Пи’Ким. Твой голос достаточно низкий и чёткий, — заверяет он учителя, застенчиво улыбаясь. Ким незаметно смахивает скупую слезу, даря улыбку в ответ. Он знает, что Чэю постоянно влетает то от пьяного дяди, пришедшего в дурном настроении, то от одноклассников, которым, видите ли, не понравилось, как он на них посмотрел. Пат больше не трогает Порчэ, но Ким всё равно каждый раз напоминает, что если он сделает неверный шаг к парню, то поплатится за это. А с недавних пор Кимхан решает встречать Порчэя каждую перемену и проводить с ним время на улице, покупая им по стаканчику кофе и болтая обо всём на свете. Они останавливаются около лестницы, и Ким, лукаво подмигнув, первым прыгает в воду, окатив Чэ фонтаном тёплых брызг. Ворчливо фыркнув, Чэй аккуратно спускается по ступенькам, оказываясь в воде по пояс и оглядываясь на вставшего рядом с ним учителя. — Ну что, Пи’Ким? Мы в воде, с чего начнём? — с серьёзным лицом спрашивает юноша, смотря на мужчину из-под опущенных ресниц. — Расслабься, ты слишком напряжен, — Ким обходит вокруг него и притягивает к себе, заставляя прижаться спиной к груди и расправить плечи. — Доверься мне. Пока я рядом — тебе ничего не угрожает, понял? — горячее дыхание щекочет ухо парня, и он чуть-чуть подрагивает, боясь шевельнуться. — Я доверяю… тебе…, Пи’, — шепчет Чэй, и в следующее мгновение учитель подхватывает его на руки, словно пушинку. — Вода — твой самый лучший и надёжный друг. Она лечила тебя всё детство, помогая телу справиться с силой тяжести Земли и даруя то, чего тебе так не хватало — свободу и лёгкость движений. Но настало время вам подружиться теснее, и для начала надо заставить её признать тебя и полюбить, — руки тихонько поглаживают спину юноши, очерчивая пальцами каждый выпирающий позвонок. — Вытяни ноги и раскинь руки, — Порчэ послушно выполняет приказ. — Молодец, а теперь закрой глаза и просто глубоко дыши. Ничего не бойся, я с тобой. Голос Кима — единственное, что существует в данную секунду для Порчэя. Он с улыбкой закрывает глаза, полностью отдаваясь во власть учителя. Его тело моментально расслабляется и будто разворачивается, походя на только распустившийся бутон розы. Дыхание спокойное и глубокое. Кимхан, продолжая говорить, лишь бы Порчэ слышал его голос, одной рукой осторожно выпрямляет ноги, а другой поддерживает лежащего на спине мальчика. — Чувствуешь? Она тебя держит. Вода любит твоё тело, Порчэ, — смоляные волосы шелестят под толщей, создавая вокруг головы блестящее обрамление, подобное короне Посейдона. Господи… Кимхан Тирпанякун только сейчас осознаёт, что не может отвести взгляда от лица Порчэя. — Пи’Ким? — на него смотрят глаза, полные спокойствия и счастья. — Я здесь, — бормочет мужчина, встрепенувшись. — Сосредоточься на мне, — и Ким медленно опускает руки, неотрывно смотря в глаза Чэю, не позволяя разрушить зрительный контакт. Хотя внутри всё орёт от всепоглощающей радости, потому что…:

«Его Ангел, сука, сам держится на воде, блять! САМ, господи Иисусе!»

— Не отвлекайся, — продолжает учитель, держа ладони в метре от прямой спины. — Попробуй сделать гребок, — руки юноши неуверенно шевелятся, делая едва заметное движение. Дыхание остаётся спокойным. — Умница, давай ещё разок, — ещё один маленький гребок под водой, потом ещё. Ким идёт за ним, всё также сохраняя установившийся контакт. Потом он незаметно передвигается к ногам, неожиданно схватив за пятку и потянув к себе начавшего бултыхаться от потери равновесия Чэ, вынудив обхватить ногами талию. — Тиш, Нонг’Чэй, всё хорошо. Ты огромный молодец, — парень неосознанно вжимается в него всем телом, судорожно дыша. — Нужна практика, но для первого раза это большой успех, — Ким убирает мокрые пряди со лба и заглядывает в лихорадочно блестящие глаза, читая в них волнение и перевозбуждение. — Йа поплыл, — наконец выдавливает из себя Порчэй, и Кимхан смеётся, успокаивающе лаская. — Держался на воде…. Это так круто, как будто паришь в космохе. Спасибо, Пи’Ким. Учитель легонько хлопает ученика по бедру, призывая собраться. — Тоже самое, но на животе, — на этот раз ладони Кима ложатся на грудь и живот Порчэ, удерживая хрупкое тело на поверхности. — Подвигай ногами под водой, — юноша быстро работает ногами. Кимхан поражается, каким грациозным может быть Порчэй в правильной среде. — Так, замечательно, а теперь… Ким берёт его за руки и отходит, вытягивая их по всей длине. — Дыши глубже, я держу тебя, — Чэй слушается, работая ногами изо всех сил. — Смотри, котёнок, ты держишься! — с чувством восклицает он, и юноша скромно сияет ему в ответ, чувствуя себя по-настоящему живым. — А сейчас, — учитель снова притягивает к себе, усаживая на закорки и подхватывая под коленки. — Я твой единорог, и мы отправляемся в далёкое-далёкое путешествие, — и Ким принимается катать Чэя, слегка подпрыгивая и слыша звонкий заливистый смех, ради которого он пойдёт на всё. Жизнь Кимхана Тирпанякуна неуклонно меняется, и он чертовски рад этому, потому что в непроглядной тьме, окружённой сумрачной тишиной прошлого воссияло Солнце. *** — Нонг’Чэ, ты пойдёшь на вечеринку в честь Хэллоуина? — интересуется Ким. После бассейна они решают перекусить в закусочной. Мужчина с умилением смотрит на жадно поедающего курицу в сливочном соусе юношу, старающегося не испачкаться и раздосадованно ворчащего ругательства, всё-таки выпачкав щёки соусом. Взяв салфетку, Кимхан мягко вытирает вымазанную щёчку, ощущая, как она вспыхивает под его пальцами. — Я как бы не собирался идти туда. Там шумно, тесно, я боюсь толпы, — отвечает Киттисават, запивая съеденный кусок классической колой и сыто облизываясь. — Ну, а ты, я полагаю, пойдёшь с верзилой Патом, — хохочет, неуклюже подмигивая. Ким хмыкает, стараясь не смотреть на Порчэ так откровенно, будто серый волк на красную шапочку. — А что, если я скажу, что хочу видеть тебя на празднике? — Порчэй кашляет, поперхнувшись глотком колы. Его прищуренные глаза недоверчиво глядят на учителя — Со мной толпа тебе не страшна. Аппараты можно не надевать — слушать особо нечего. Заберу и отвезу тебя домой в целости и сохранности я. Мальчишка несколько раз тяжело сглатывает, прежде чем тихо промямлить: — Эт приглахение? — мужчина невозмутимо кивает. — А как же Пат? — А что Пат? У него друзей целая орава, ему не до меня будет, — уверяет Ким, мысленно моля всех Богов, чтобы Порчэ согласился. Парень долго терзается в сомнениях. В его голове крутятся мысли по типу:

«Пат заметит и будет ещё больше меня ненавидеть!»

«Я заебал Пи’Кима! Ему нужно отдохнуть от меня!»

«У меня нет костюма!»

А потом сердце шепчет голосом Порша:

«Но ведь он же тебя пригласил, дурень! Чё голову морочишь?! Не просирай блядский шанс, ссыкло!».

— Да, Пи’Ким, я приду, — наконец, слышит Кимхан долгожданный ответ, вызвавший на губах радостную улыбку. Они молча скрепляют очередную победу Чэя над собой нежным рукопожатием. *** Порчэй взволнованно залетает в дом, снимая наушники. Он искренне надеется, что Порш уже пришёл с работы и сейчас стряпал им обед, готовый разделить с ним потрясающую новость. Но его улыбка тускнеет, едва он видит стоящую у плиты женщину в мужской рубашке, громко говорящую с кем-то по телефону. Младший Киттисават всё бы отдал, лишь бы никогда в жизни не встречаться с этой особой. Она снится ему в кошмарах. Но выбора у юноши нет. Глубоко вздохнув и взяв себя в руки, он молвит безэмоциональным голосом: — Мама?