Дорогу осилит идущий

— Порчэй Киттисават, к доске! — юноша испуганно вздрагивает всякий раз, когда ему приходится отвечать. Большинство учителей в школе считают Порчэ необучаемым. Они не тратят драгоценное время на бессмысленные, по их мнению, попытки выслушать вечно запинающегося и неспособного написать быстрый ответ на доске ученика, и своим наплевательским отношением поощряют других подопечных глумиться и издеваться над не имеющим возможности дать отпор парнем. Поэтому каждый контакт с классом приравнивается к прохождению девяти кругов Ада. Мелок тихо скрипит, выводя правильный ответ медленными, аккуратно скользящими движениями. И когда остаётся дописать всего несколько символов, учитель нетерпеливо бьёт кулаком по столу. Раздаётся громкий хохот. Порчэй опускает голову, упираясь глазами в пол. Стыд охватывает душу липкими щупальцами, пробуждая желание провалиться сквозь землю. — Да-да, я понял, что ты ничего не учил. Садись, два, — юноша открывает рот, силясь возразить, сказать хоть что-то в свою защиту, но лишь тяжело вздыхает и направляется к парте. Его сопровождают гадкими насмешками, кто-то подставляет подножку, и Чэй едва не падает, чудом успевая ухватиться за край стола и сохранить равновесие. Порчэ смотрит, как учитель быстро стирает всё написанное им. С трудом, с навязчивым желанием показать, что знает гораздо больше, чем любимчики, которые на переменах вырывают из слабых рук тетради и бесстыдно списывают домашнее задание. Порчэй ненавидит своё тело. Порчэй ненавидит свою неспособность говорить. Порчэй ненавидит себя. Так будет всегда… Всегда? *** — Эй, вы видели нашего нового физрука? Он такой няшка! Кажется, случилось что-то поистине легендарное, раз на ланче все только и говорят о новом учителе. Чэю становится любопытно, и он внимательно прислушивается, продолжая отщипывать маленькие кусочки огромного сэндвича, заботливо подсунутого старшим братом перед уходом. — Стой, стой, стой, малец! Я не позволю тебе остаться без обеда! Никаких «но»! Повернись! — А какие у него руки! Этими пальцами только по клавишам порхать да цветы от преданных поклонниц держать, а не штанги сигать! — воркуют девушки. — В чём парадокс, девчонки? — недоумевают парни. — Или, по-вашему, если он с внешностью айдола, значит неженка и цветочек аленький? Нет, это так не работает. — Вы ни черта не смыслите! — все друг на друга дуются, а Порчэй глаза закатывает и посмеивается над этим детским садом. Хотя внутри всё холодеет от страха, потому что ему предстоит объяснять новому учителю, почему он не выполняет упражнения, и при каждой попытке побежать начинает задыхаться? Звенит звонок. Юноша понуро плетётся в раздевалку, даже не обращая внимания на смешки одноклассников. Киттисават чувствует себя ещё более чужим в этой школе, чем раньше, и от этого чувства ему хочется бежать, сломя голову, куда глаза глядят, лишь бы больше никогда не находиться в стенах этого проклятого места. В раздевалке неприлично шумно и тесно. Порчэ старается поскорее переодеться, чтобы смыться незамеченным. — Эй, Коряга, не так быстро. Миссия провалена. Хрупкое тельце впечатывается в шкафчик с такой силой, что кости жалобно хрустят, и Порчэй закусывает губу, чтобы не взвыть от прошившей спину боли. Он упрямо поднимает голову и смотрит в глаза своего вечного врага, отбитого хулигана и первого красавчика школы, чьи русо-пепельные пряди раздражающе щекочут шею. — Небось не терпится увидеть нового физрука, м? — Чэй сминает слабыми пальцами запястья держащих его за грудки рук, предпринимая нелепую попытку отцепить от себя негодяя. — Пофёл НАФУЙ, Пат, — вырывается изо рта юноши невнятный шёпот, вызвав удивлённую усмешку. — Вау, Киттисават подал голос!!! Это надо отметить! — Порчэй ощущает железный привкус на языке, щёку обжигает жуткой болью. Мальчик оседает на пол, но Пат и не думает его отпускать. — Отвали от него! — первое, за что цепляется взгляд Чэя — красивые, тонкие и очень нежные пальцы. Они восхитительно смотрятся в грубой хватке на предплечье громилы, готовые в любую секунду сжаться в кулак и нанести сокрушительный удар. А ещё… глаза. В их тёплой темноте проскальзывает беспокойство. — О, Кимхан, ты уже здесь! — Пат мгновенно убирает руки, примирительно поднимая ладонями вверх, и Порчэ мешком валится на пол, тяжело дыша. — Марш в зал, — рявкает учитель, не обращая ни малейшего внимания на игривое подмигивание ученика. Он склоняется над сидящим на полу парнем, протягивая ему руку. — Ты в порядке, Порчэй? — тот может лишь мотнуть головой, стыдливо принимая крепкую ладонь. — Я Кимхан Тирпанякун, но для тебя просто Пи’Ким, — юноша на это смущённо усмехается. *** Чэй тихонько сидит на лавочке, с интересом наблюдая за ходом урока. Он заостряет внимание на словах и действиях нового учителя. Речь Кимхана отлично поставлена, въедается в мозг ёмкими фразами и остаётся там надолго. Все ученики покорно следуют его указаниям в гордом молчании, будто зная, что если кто-то откроет рот, сразу получит кол в задницу, причём во всех смыслах. Но Порчэ нравится дисциплинированность и строгость учителей. Он считает, что, только приучив детей к дисциплине, можно их чему-то научить. Киттисават хочет скрыться сразу после звонка, но его окликают: — Порчэй, подожди минуту! — юноша стоит, рассматривая трещины на полу, лишь бы не пялиться на стоящего перед ним мужчину, чей тихий, но требовательный голос волнует душу. — Я тут подумал: у меня есть пустые окна после трёх. Может, ты будешь приходить ко мне в это время? Мы придумаем для тебя комплекс упражнений. Чэй не сдерживает удивление, уставившись на Кима во все глаза. Он совершенно не представляет, как на это реагировать и что ответить? Учитель понимающе улыбается, аккуратно похлопав по плечу: — Ну, ты как? — Ладно, — слово сказано с двойным нажимом, каждая буква своими острыми краями режет по перепонкам, давая ощутить всю боль, которую испытывает юноша, когда проталкивает слова наружу. Пи’Ким дарит ему ободряющую улыбку: — Тогда до встречи, Нонг’Порчэ. Завтра в 15:30. Не опаздывай.