Without unnecessary emotions

      Спустя неделю болезнь полностью отступила, уже не доставляя никаких проблем как Антону, так и Лизе.       Пока на учебе все спокойно, а декану и старостам не нужен его художественный талант, Мальцев решает заняться здоровьем спины.       — Доброго дня, Вячеслав Павлович, — дружелюбно и весело здоровается Антон, как только проходит в кабинет. Сам врач старше его на каких-то семь лет, но, как ни странно, проблем в общении не возникает у обоих.       — А, Антон, здравствуй, — приветливо улыбается мужчина. — Ты на плановое?       — Ага. А то на экзаменах придется скрючиваться креветкой, это не очень кайфово, — говоря об этом, Мальцев тут же вспоминает бред в горячке. — Хочешь расскажу, чем креветки похожи на тараканов?       — Упаси боже меня от твоих кошмаров, — отнекивается врач. — Я прекрасно знаю обо всем, что ты можешь рассказать мне под наркозом, спасибо, но я любезно откажусь.       — Как знаешь.       — Я назначу операцию на послезавтра, устроит? — парень кивает. — В таком случае, подписывай документики и свободен, — Вячеслав подает другу бумаги и спустя пару минут забирает уже подписанные.       — А может, ты всё же хочешь...       — Антон, — предупреждающим тоном говорит врач. — Не беси, иначе вместо металла я вставлю в твою спину кусок чужого мозга, и может быть тогда ты поумнеешь.       — Ладненько, досвидос, — данная угроза подействовала, как нужно, и через секунду в кабинете не было никого, кроме самого доктора.       — Ребенок...       Но как бы по-детски не выглядели споры и разногласия двух мужчин, оба прекрасно понимали, что познакомились не зря.       Антон нашел в старшем поддержку. Ещё тогда, в юном пятнадцатилетнем возрасте он осознал, как здорово иметь старшего брата, хотя врач таковым и не являлся.       Вячеслав отыскал в младшем сына. У него не было детей, но взрослый кабанчик-переросток заставил его поверить, что подростки могут быть теми ещё злыднями.       Оба прекрасно ладили друг с другом и иногда даже выбирались на импровизированные тусовки.       Обычно, они начинались с сообщения врача, которое чаще всего содержало одну и ту же фразу: «Сегодня свободен, предлагаю выбраться в свет», и оба бежали в полюбившийся бар недалеко от дома Мальцева.       Они не увлекались алкоголем, вовсе нет. Иногда нужно было отвлечься от привычного образа жизни, а так как обоим уже стукнуло восемнадцать, то почему бы и не выпить пару-тройку бокалов чего-то непривычного и отличающегося от воды?       Вячеслав прекрасно знал о детстве юного Антона. Он знал то, о чем даже Лиза была не в курсе.       — Скажи мне, Слава, — просит парень, наблюдающий на плескающимся льдом в стакане. — Какого это: терять любовь?       — Тох, ты ведь прекрасно знаешь – я не любил, — пожимает плечами Вячеслав. Он отставляет свой опустошенный бокал и отдаёт бару счёт. — Идем.       В тот вечер Антон впервые задолгое время плачет. Но не глазах у друга, вовсе нет. Уже когда добирается до дома, опьяневший мозг не выдерживает и начинает крутить старые картинки, так напоминая о любимой женщине. Самира.       Лиза, совсем сонная, ибо на часах два ночи, затаскивает на диван продрогшего брата. Она вешает его кофту, снимает кроссовки и уже хочет настучать матери, как слышит всхлип. Первый, третий, и все раздаются с дивана, хотя боле неоткуда.       — Антон? — Берестовская, ничего не понимающая, сонная, и от того сильнее раздражающаяся, присаживается рядом с вялым телом, слегка поглаживая Мальцева по спине. — Тоша.       Названный поднимается, чтобы в следущий момент с громкими слезами рухнуть в руки сестры и продолжить рыдания.       Берестовская явно опешила от такого выпада, но, понимая, что брату тяжело, обнимает его крепче и гладит по светлым кудряшкам. Её совсем не заботит чистая пижамная футболка, которая вскоре пропитывается чужими слезами. Её не волнует, что ей вставать через четыре часа. Ей вовсе неинтересно, что подумают соседи.       Она отпаивает брата горячим чаем, не заставляя рассказывать что-либо. Это сложно. Лиза понимает примерную причину слез, но решает не допытываться и оставить так, как есть. Позже только помогает расправить кровать и лечь спать, не забывая оставить на тумбе капли – после истерик или срывов нос частенько перестает дышать.       Ну утро Антон не пересекается с Лизой, это удаётся сделать только в девять вечера.       Тут уже платит он: разогревает уставшей сестре поесть, заваривает чай и тихо, совсем не слышно извиняется:       — Прости. Я не хотел.       — Все нормально, — вопреки ожиданиям, Лиза совсем не злится. — Ты вправе показывать эмоции, это естественно. Я поддержу тебя. И пойму.       Не поймешь, — думает Антон. Ошибается.       Да, Елизавета не теряла мать, не переживала переезд, не переносила операции.       Она просто росла без отца.       У обоих проскакивают счастливые моменты беззаботного детства: у одного время с матерью, у другой – с ней же, но на катке. Когда ещё ей было не плевать на дочь. Когда ей не вскружила голову любовь.       Она и не помнила даже, когда и с чего вдруг её мать решила развестись с мужем ради нового, ухоженного южанина. У которого, к слову, был сын.       — Мы ведь не вспомним об этом? — с надеждой спрашивает Антон.       — Если ты не хочешь, — с мягкой улыбкой кивает Лиза. Она уверена, что тот не хочет.

***

      Есть хотелось неимоверно.       София сама не поняла, в какой момент все вышло из-под контроля. Её тошнило.       Иногда она позволяла себе чуть больше, чем в обычные дни. Например, когда до утра засиживалась за учебой. В такие моменты организм требовал чего-то помимо воды, и Софии приходилось доставать питьевой йогурт, самый низкокалорийный, который только удалось найти в городе. Обычно эти «моменты» начинались после трёх часов ночи, продолжались до утра и уснуть совсем не получалось.       Ненавидела, но не могла прекратить.       Кататься оставалось чуть больше двух месяцев, за которые – София просчитала – вес может достигнуть минимума. А потом все. Финита ля карьера.       Она сама не хотела этого. В её неполные восемнадцать иметь вес числом «пятьдесят» было чуть ниже нормы. Однако сейчас он едва ли достигал сорока.       Ей хочется заявиться в больницу и жаловаться каждому встречному на головокружение и головные боли, на слабость и тошноту, а еще на ужасно низкое давление, в следствие которого и носовые кровотечения. Но так же с большей вероятностью ей диагностируют не только анорексию, но и расстройство пищевого поведения, а следом за поставленной печатью упекут в психушку. На венах все еще не зажил шрам.       Кристина подозрительно веселая почти на каждой тренировке. Они не достают друг друга вопросами, в частности потому, что Софии от неё ничего не нужно, а Витальченко, в свою очередь, просто бегает глазами по арене. Она раз за разом ловит четверные, пока Братиславская наконец ставит тройные. Абсолютно одна. Сама по себе.       На одной из тренировок происходит нечто, выходящее за грани обеих. Кристина, желая остановить старшую по пути в раздевалку, хватает её за рукав кофты. Левый манжет загибается, открывая вид на белый бинтик. София, тут же спеша прикрыть марлю, получает полный недоумения взгляд.       — Это ведь не то, о чем я думаю? — под конец вопроса голос предательски садится, а Кристине стоит усилий не заплакать. Она – эмпат, и никогда не верила, что подруга может заниматься подобным.       Ответа не следует, и это заставляет Кристину поверить в свою правоту.       Сначала она и представить не могла даже. Поняла, что ошиблась.       Кристина – впрочем, и не только она – считала Софию слабой, и это стало её главной помаркой. Такая, как София просто не могла быть слабой.       Но опять же, после того, что она пережила, какая причина масштабней могла найтись, чтобы так отнестись к себе?       Возможно, она и правда не сильна морально, раз смогла наложить на себя руки. Но с другой стороны, у каждого сильного человека есть предел, даже у Софии. И если этот предел наступил, неужели не было другого выхода, как...       Ненависть к себе подступает мгновенно. Как она могла допустить такое? Кристина ведь хотела помочь, хотела стать ближе, а в случае трудностей подставить плечо и сказать о том, что они со всем справятся вместе.       Но Витальченко не всесильна. Она не может следить за собой и другими одновременно. Она старается приглядывать, но, очевидно, не дальше территории ледового дворца. Дома София сама по себе и ограничивать её не может никто.       Пока Кристина думает об этом, подруги и след простыл. Она решает подождать ещё пару минут и дать Братиславской уйти, поэтому начинает перевязывать шнурки.       А нужно ли кому-то об этом рассказать, или стоит довериться Софии и оставить её в покое? А если и рассказывать, то кому? Матери, чтобы привлечь лишнее внимание? Тренеру, которому глубоко плевать на ментальное здоровье спортсмена?       Но один человек на заметке есть всегда. Необязательно рассказывать ему все до мельчайших деталей, можно просто кратко ввести в курс дела. Но можно ли попросить помочь?       Нет, это ведь не его проблемы. Не думаю, что он должен вмешиваться сюда.       Но мягкий характер и боязнь навредить никогда не позволят Кристине давить на старшую. Она знает, что есть тот, кто не боится пересечь грани дозволенного ради спокойствия и здоровья, но не будет ли это нарушением мира?       Что же, тогда она подождет. Подождет пару дней и напишет Антону просьбу о встрече.

***

      Помещение казалось до ужаса знакомым. Наверное, потому что Мальцев частенько здесь бывал сам, и не всегда в лице больного или пострадавшего.       Белые стены заставляли вспомнить о последней ссоре, далеко не самой приятной.       — Привет всем бесхребетным! — с порога заявляет Лиза. — Как ты? — спрашивает она, оставляя на столике пару мандарин и лимон.       — Спины не чувствую, — и в доказательстве этого Антон зачем-то двигает пальцами, что выходит не очень удачно.       — О да, твой лечащий сказал, что это норма, ровно так же, как и для рёбер.       — По-моему, он просто переборщил с наркозом, — не соглашается парень.       — Я даже больше скажу, он это специально сделал. Твой бред слушать никто не хочет, — Антону остаётся только хмыкнуть и в шутку показать язык.       Телефон, лежащий на подоконнике, издаёт забавный «треньк», но его владелец не в состоянии даже руку с одеяла поднять, что уж говорить о таком сложном деле, как ответ на сообщение?       — Ого, не знала, что кто-то еще пишет тебе, — смеется Лиза, снимая блокировку фэйс айди брата.       — Что бы там ни было, ответь им, что я умер.       — Не думаю, что здесь это поможет. Кристина просит встретиться.       — В таком случае, я буду свободен, словно птица в полёте, — тут же оживляется Мальцев, заставляя Лизу поверить в его актёрское мастерство. — Пиши, что смогу встретиться в том же кафе пятого числа. И поздороваться не забудь! — вспоминая о том, что девушки – натуры чуткие, а особенно те, что вещают о подругах, не стоит забывать о вежливости.       — Роман на стороне, Антон, — шутливо цыкает Лиза, какая головой и набирая сообщение бывшей сокоманднице.       — А ты вообще когда из моей квартиры свалишь? — тут же вспоминает Антон, щурясь.       — Ну, чего ты сразу?       Лиза собиралась съехать ещё позавчера, но в связи с болезнью и операцией брата, отложила это дело в чёрный ящик. Сейчас ему точно понадобится помощь, в целом, как и всегда после недовольных песен организма, ослабленного северным климатом.       — А если серьезно, вы общаетесь? — Лиза перестает улыбаться, даже выглядит удивленной, когда откладывает телефон.       — У нас была деловая беседа неделю назад, но это касается чисто Софии.       — И что, Крис даже не против твоей помощи?       — Мы заключили мирный договор, основанный на моем невмешательстве и её молчании.       — Ну да, Соф явно не обрадуется, если узнает про ваш контакт, — телефон снова тренькает. — Крис согласна, но только восьмого. У них, скорее всего, будет официальный выходной, они ещё двадцатого летят на финал Гран-при.       — Пиши о моем согласии.       Раздаётся тихий стук ноготков об экран, и Антон пугается за сохранность стекла.       Он не знает, стоит ли развивать разговор дальше. С одной стороны, хочется поговорить, а иначе он загнется в одиночестве, а с другой – отвлекать сестру совсем не хочется.       Нужно будет обязательно не забыть взять конспекты пар у друга, написав ему просьбу скинуть записи фотками.       — Лиз, — тут же просит об этом Мальцев.       Спине потихоньку возвращалась чувствительность, руки уже свободно двигались по постели, а ребра неприятно заныли.       — Ты знаешь, — вдруг подает голос Лиза, глядя в окно. — София панически боится машин. Как ты думаешь: почему? — и внимательно смотрит в глаза парня. Тот хмыкает.       Ему кажется, что она врет. Обманывает, вводит в заблуждение. Заставляет думать, что права, в то время, как лжет.       — Но она не боится машин, — хмуро отрицает Антон.       — Хорошо, я перефразирую. Подумай, почему люди могут бояться машин.       И Мальцев впал в ступор. Он не умел ни думать, ни гадать, хотя и отличался логическим мышлением.       — Ну, сложно сказать обобщённо. Нужны примеры.       — Я же привела тебе пример, но ты не поверил. Думай, — загадочно улыбается Лиза. — И желательно вслух.       — Хм, — Антон всерьез задумывается. Как-то он обещал себе, что попробует разгадать эту головоломку сам. — Во многом поведение человека зависит от его психологии, не так ли? Его действия и эмоции являются отражением психики. Значит ли это, что боязнь машин может исходить из определённого психологического давления? — парень поднимает глаза, сталкиваясь со взглядом напротив. — Из чего может исходить боязнь сама по себе? Возможно, это побочные эффекты чьих-то действий, а в следствие этого психологической травмы. Но простое действие психику не сломает, верно? Значит, здесь кроется нечто большее.       — Но ты не забывай, что некоторые люди подвергаются психологическому насилию гораздо раньше, чем проявляется сама травма. И иногда это вовсе не касается определённой боязни, а лишь становится последней каплей, и вот потом фобии и возникают.       И в груди что-то ноет. Точно. Каким надо быть идиотом, чтобы не догадаться?       Психология – страшно убийственная штука. И Антон не хотел туда влезать до последнего.       — Пару раз у неё были панические атаки, когда я подвозил её, но в остальном она весьма спокойна, — размышляет парень.       — А эта следующая исходящая загадка.       — Так, — Мальцев внимательно прогоняет моменты в машине, стараясь вспомнить что-то необычное. Отклонения в состоянии Софии, которые двигают её к паничкам. — Возможно, это эмоции. Возможно, воспоминания.       Исходя из первого, можно подумать, что ей было тяжело в сам момент езды в машине. Она как-то упомянула, что её эмоциональная неустойчивость очень неудобна и мешает в жизни. Это вполне может быть обоснованной причиной, ведь иногда мы просто не можем справиться с нахлынувшими чувствами. Это норма, но не значит, что все эмоции мы должны копить в себе, чтобы в один раз просмеяться или прорыдаться целый день. Либо же ей навредили до того, как она села в машину, а это стало крайностью. Она совершенно умело контролирует ситуации, когда собственные ощущения бьют через край, она вообще очень собрана и не позволяет увидеть больше, чем считает нужным.       Думая над вторым, смею предположить, что у неё есть воспоминания или чувства, связанные с ездой в машине. В это я верю больше, потому что, повторюсь, эмоции она мастерски скрывает. Я не могу сказать ничего более, лишь то, что воспоминания, понятное дело, не очень приятны. Так или иначе, панические атаки с пустого места не возникают, верно?       — Ты чертовски прав, Антонио, — ухмыляется Лиза и хлопает в ладоши. — Но она не всегда в машине откидывается в обмороки. Что скажешь на это?       — Скорее всего, в момент езды эмоцию «страх» перекрывает нечто посерьезней, либо же, мысли берут верх. Она много думает, буквально живёт в своих мыслях, водит хороводы с тараканами в голове и виснет, не реагируя на окружающих.       — Ты прав, Тош, ты абсолютно прав, — говорит Лиза, сразу меняясь в лице. — Они попали в аварию пару лет назад, отец был за рулем.       — Он...?       — Да.

***

      Кажется, она уже не осознавала происходящее. Перед глазами вертелись сотни разноцветных пятен, а при поворотах головы все плыло. Слабость в теле не давала спокойно ходить, заставляла хвататься за стены, привлекать внимание матери. София упрямо доказывала, что все хорошо, пока запивала таблетки и склонялась над унитазом. Желудок не принимал даже воду, а о нормальной еде можно было забыть.       Ныло все. Все тело, ослабленное без приёмов пищи уже более месяца, не выполняло свою функцию нормально.       Она не понимала, как ещё не падает в обморок на каждом шагу.       Голова кружилась и звенела, плотный, будто металлический обруч давил на виски. Она боялась закрывать глаза, опасаясь, что откроет их в больнице, где её состояние обязательно вскроется. А затем вскроется она.       Ей нельзя было прикасаться к лезвиям, София понимала, но не слушала сама себя. На запястье появлялось всё больше и больше шрамов, но чувство меры всегда останавливало сознание на первом порезе.       Кристина догадалась.       Где она не усмотрела? Какой момент проглядела, что сейчас заставляет переживать единственного родного человека? Почему так больно и сложно, черт возьми?       Ей хотелось позвать на помощь. Закричать громко, отчаянно, а потом пасть в объятия кого-то любимого и тёплого, того, кто поддержит и поможет справиться с этой хренью. Того, кто примет её такой, какая она есть.       Болезненно худая, с бледной кожей и острыми костями, поникшая и убитая, сломанная, разбитая собвстенными руками.       Она сама довела себя до такого, а значит, не посмеет просить помощи. Будет страдать, медленно убивая себя ещё больше. Будет продолжать голодать, желая соответствовать выдуманным стандартам. Будет молчать, никому не расскажет о своём состоянии.       Но не сейчас.       — София? — дрожащий голос звучит в телефонной трубке.       — Помоги мне.