Crash and burn

Чему бы жизнь нас не учила, но сердце верит в чудеса. Федор Тютчев.

Октябрь, 2010 год. Где-то между Нью-Йорком и Ричмондом. — И где ты сейчас? — раздался голос Пайпер, лучшей подруги, в тишине салона машины. — Проехала Вашингтон, часа через три-четыре буду в Ричмонде. Спустя практически двое суток, — простонала Лия, стараясь не отвлекаться от дороги. Провести столько времени за рулем было тяжело. Тем более, учитывая, что за руль она в последний раз садилась полтора года назад. На том конце телефона прозвучал тяжелый вздох: — Не понимаю, почему ты так быстро уехала, — протянула Пайпер. Голос звучал расстроено, и Лия ее прекрасно понимала. Они не расставались с Пайпер со времен колледжа, где жили в одной комнате, затем вместе снимали квартиру, и разъехались лишь год назад. При этом встречаясь практически каждый день. — Ты знаешь почему, — ответила Лия ей, обгоняя едущий впереди минивэн. — Полиция бы разобралась. Я понимаю, что в первый раз они не приняли твое заявление, но сейчас они вроде серьезно взялись за дело. — Да, — согласилась она с Пайпер, поморщившись. — И может быть, когда-нибудь выяснят правду. Но мне нужно было уехать из квартиры и из города — передохнуть. Я не чувствовала себя там в безопасности. — А в незнакомых городах и совершенно одна будешь? — спросила ее Пайпер. — Возможно. К тому же ты же знаешь, что по документам я родилась в Ричмонде. Больница Святой Марии до сих пор работает, может я смогу там что-то узнать. — Это как иголка в стоге сена, — сказала Пайпер, шурша чем-то на фоне. — Я бы поехала с тобой. — И оставить магазин на Бена? Он же сойдет с ума и спалит к чертям собачьим все книги к концу недели. — Твоя правда, — засмеялась подруга над своим бедным продавцом-студентом. Через секунду голос ее поменялся: — Ты же вернешься? Вопрос заставил Лию удивиться: — Конечно, что за вопрос? — С тех пор, как он уехал, оставив после себя только тот злосчастный кусок бумаги, ты сама не своя. А теперь еще эта история с сообщениями… — Все в порядке, Пайпс, — перебила она Пайпер. — Честное слово. — Ты повторяешь мне это последние месяцы. На дворе уже осень, скоро будет твой день рождение, а ты сбегаешь за сотни миль лишь бы не оставаться в Нью-Йорке, — зазвучавшая пауза заставила Лию напрячься больше, чем в начале разговора, который ей и так не нравился. — Подожди, а как же твой день рождение? Ты ведь вернешься к нему? — Ну, — протянула Лия, не зная, как сказать лучшей подруге, что скорее всего ответ будет «нет». — Лия! Боже, — воскликнула Пайпс так, что ее совесть совсем забилась в угол. — Ладно. Ладно. А День Благодарения? — Пайпс, я не хочу загадывать. — Ну уж нет! Не приедешь ты, приеду я. И мне все равно, что будет потом. Ты поменяла номер телефона, оборвала практически все связи, я и твой редактор-придурок — все твое общение. Я не оставлю тебя одну в самый семейный праздник в году! Лия улыбнулась этой гневной и в тоже время милой тираде. Пайпер и, правда, единственная семья, что у нее есть. — А как же Рождество? — И на Рождество тоже! Раз уж ты теперь беглянка. Но в мотеле я останавливаться не буду! — Что ж, звучит практически как план, — произнесла Лия, смотря на вывеску: «Ричмонд 100 миль».

***

За все свои практически двадцать три года жизни Лия ни разу не выезжала куда-то одна: школьные поездки вместе с классом, в колледже поездки с друзьями (в основном с друзьями Пайпер), с Пайпер, книжные туры с агентом, редактором и многие другие. Но всегда был кто-то рядом. И вот она за несколько часов упаковала чемодан, сумку, ноутбук, погрузила в машину, которой практически не пользовалась (не удивляйтесь, она все-таки живет в Нью-Йорке) и едет в неизвестность. Где она буду жить? Что она буду делать? Без понятия. Практически. Официальная версия для всех: Лия едет в одиночное путешествие, чтобы набраться вдохновения и написать следующую книгу, с которой у нее возникли проблемы (частично правда, если что). Словно как Джек Лондон или Тур Хейердал. Неофициальная версия: она сбегает. В город, в котором родилась и больше ни разу не была. В город, в котором она хочет снова почувствовать, что имеет хоть какой-то контроль над своей жизнью. В город, где надеется найти хоть какие-то ответы, а если нет, то хотя бы выдохнуть. Остановившись где-то между Вашингтоном и Ричмондом, она воспользовалась телефонным справочником и забронировала отель. Так что, по крайне мере, на один вопрос ответ у нас есть: ночевать она будет не на улице. План был таков: передохнуть с дороги, а завтра с утра попытать удачу в больнице Святой Марии. Благодаря свидетельству о рождении, остановленному вместе с ней в корзинке двадцать два года назад на ступеньках больницы в Бруклине, Лия знала, что родилась четырнадцатого ноября 1978 года в Ричмонде, штате Вирджиния, родителей звали Сара Скотт и Джеймс Куинн. Выяснить что-то про них по именам ей не удалось, но методом небыстрых поисков в интернете, она выяснила, что родиться могла либо в больнице Святой Марии, либо дома (домашние роды). Но последние не дало бы никаких зацепок, поэтому Лия надеялась, что в больнице ей смогут помочь хоть чем-то. Но, как говориться, хочешь рассмешить Бога, расскажи Ему о своих планах. Спустя несколько дней Лия выходила из такси, напротив больницы Святой Марии. Это было небольшое пятиэтажное здание, состоявшее из нескольких построек: главное здание из красного кирпича и больших панорамных окон над главным входом, а по бокам два здания поменьше. Подходя ко входу, она обводила взглядом газоны ярко-зеленого искусственного цвета и небольшие деревья, на которых уже начали желтеть листья. Где-то недалеко было слышно сирену «Скорой помощи», скрип шин и громкие голоса, видимо, от недалеко стоящего отделения «Скорой помощи». Пройдя вращающиеся двери, она зашла в холл больницы и попала в какофонию звуков: спешащие и разговаривающие люди, голоса по громкоговорителю, работающий телевизор на стене напротив стойки информации — все это накинулось на нее и оглушило на секунду. Оглядывая помещение и ни на чем не задерживаясь взглядом, Лия направилась в сторону стойки информации. Она не знала, что именно пыталась здесь узнать, но попытаться стоило. Ведь когда Лия обратилась в социальную службу в Нью-Йорке в попытке хоть что-то узнать о людях, которые от нее отказались, — ей не удалось ничего узнать. Это была незакрытая информация, тем более имея на руках свидетельство о рождении, да и имена родителей она знала. Но никаких данных о них не было. Ни адресов, ни телефонов, ни родственников. Лишь даты рождения и номера социального страхования. Помочь они ей никак не смогли. И вот, она здесь, в Ричмонде, пытается добыть хоть какую-то информацию в больнице, где гипотетически родилась. Подойдя к стойке, Лия увидела двух женщин: чернокожая с пышной шевелюрой, на вид ей было уже за сорок, и молодая белокожая с бейджиком «практикант» на груди, не смелой улыбкой и большими глазами. — Добрый день, — привлекла она их внимание. Чернокожая по имени Эмбер, написанному на ее бейджике, повернула голову и посмотрела на Лию с приветливой улыбкой; крупные позолоченные серьги громко звякнули при этом. — Добрый день, мисс. Чем можем вам помочь? — Я здесь по одному личному и деликатному вопросу, — Лия замялась. Как-то она не продумала то, как будет им объяснять ситуацию. Что-то выдумывать уже не было времени, придется сказать правду. — Дело в том, что я ищу больницу, в которой родилась. Заметив приподнятые брови у Эмбер, она сглотнула и продолжила, надеясь, что не выглядят как сумасшедшая. — От меня отказались биологические родители, в социальной службе мне никак не смогли помочь. У меня есть имена и дата моего рождения. Но отыскать по этой информации родителей не удалось. И я подумала, что, возможно, в больнице, где проходили роды, могла остаться какая-то информация о моей матери. То ли из-за печальной истории ее жизни, то ли из-за надежды в ее голосе, но лицо Эмбер и ее практикантки приняло то выражение, которое Лия ненавидела всей душей с детства — выражение жалости. Многие люди, стоило им только узнать, что ты сирота, начинали тебя жалеть. Общение с ними потом носило горький привкус жалости, снисходительности и легкого превосходства. Почему-то считалось, что раз ты без родителей и семьи, то априори ниже других. Когда ты ребенок — это может бить по тебе, заставлять думать, что ты и правда ничтожество, думать, что от тебя отказались, что тебя не хотели, не любили и жалеть себя. Когда ты взрослеешь — это начинает тебя злить. Единицам удается перерасти эти проблемы, а у кого-то эта боль остается навсегда глубоко в душе. — Ох, мисс. К сожалению, мы ничем не можем вам помочь, — от приторности ее голоса аж зубы сводило. — Вся информация о пациентах строго конфиденциальна. Мы не имеем право ее разглашать. «Черт!» Захотелось постучаться головой об стол. Закусив губу, Лия подумала, что не ожидала другого, но все равно было обидно узнать, что и здесь провал. Она уже собиралась попрощаться, как Эмбер продолжила: — Но я могу сделать исключение для вас, то есть посмотреть по базе была ли вообще ваша мать в нашей больнице. Если данные не очень старые может повезти, и они могли сохраниться до наших времен, — обнадежила она Лию. Практикантка жадно ловила каждое слово и действие своей старшей наставницы. Стараясь унять частое сердцебиение и подавить надежду, Лия улыбнулась: — Это было бы замечательно. — Как имя вашей матери? И год вашего рождения? — спросила Эмбер, опуская руки на клавиатуру, стоящую перед ней. — Сара Скотт, 1987 год, — смотря, как пальцы бегают по клавиатуре, Лия, затаив дыхание, ждала. Вбив имя и фамилию, Эмбер посмотрела на экран монитора, работая колесиком мышки она вчитывалась в слова, ища так нужные данные Лие. Спустя несколько секунд Эмбер подняла на нее взгляд. Сердце Лии замерло. — К сожалению, Сары Скотт в этот год в нашей больнице не было. — Может ли быть такое, что ее просто нет в базе? — Не думаю, записи с того года хранятся в базе, так что, если бы она рожала в нашей больнице, то я бы нашла ее, — произнесла Эмбер с извиняющей улыбкой. Поблагодарив ее, Лия пошла в сторону выхода. Вопросов становилось все больше… Если она родилась не здесь, то где? Домашние роды? Тогда она могла родиться в любом городе в пределах Ричмонда, разве нет? Она думала, что в этой поездке ей будет чем заняться, что найдет хоть какую-то зацепку, — но все тупик. Зачем она вообще продолжала искать этих людей?