Анестезия для бога

Снова утро. Снова серое небо. Снова улица. Всё снова, снова и снова. После ночного кошмара появляться на работе не было никакого желания. Где-то внутри до сих пор крылось мерзкое ощущение, что кровь того парнишки так и не смыта с рук, а потому, подобно своре насекомых, бежит вверх по коже, затягивая в свои склизкие объятия. И была бы его воля, он бы обдал своё тело кипятком, только бы унять это чувство. Почему-то.. именно вчерашний случай его так тронул. Возможно, из-за сочувствия к юному возрасту пациента, а возможно тот показался чем-то.. близким?.. Ведь родных узнают по крови, а своих по шрамам. Суицидников за людей мало кто считает. На земле будет лежать тело, а люди только плюнут сверху. И неважно, что толкнуло его на этот шаг. Его поведение девиантно, а потому и места среди людей нет. Семья поплачет, друзья сделают вид, будто не знали, а после все забудут. И сгниёт тело в земле, так никому и не открыв, насколько было тяжело. Он сам помнил каково это. **** Ему шестнадцать. Его отец снова сорвался на сыне, не в силах вынести его язвительный характер. Смутный взгляд падает на стол с незаконченным школьным макетом. Рядом с тем, как издёвка, лежит канцелярский нож. Его лезвие сверкает в свете настольной лампы, подобно драгоценному камню. Он никогда бы не подумал, что кровь может так красиво растекаться по рукам, узорами огибая нежную кожу, морать пол россыпью алых цветов. Он вовсе не ощущает боли. Режет медленно и аккуратно, как будто вырезает детальку. Его взгляд уставлен уже куда-то в потолок, пока кровь морает штаны и футболку. И как же чудно было прикрыть глаза, наконец дав сознанию покинуть его.. **** Скрежет колёс выбил Дадзая из транса. Где-то послышался крик ребёнка, а из-за руля ругань водителя. Всего в паре метров от шатена лежит голубь, по чьему крылу только что пронеслась машина, вмазав его в асфальт. Несчастная птица билась в предсмертных конвульсиях, пыталаясь отползти подальше из лужи собственной крови, но увы, водитель дал по газам, переехав тудовище птицы. Та даже не успела толком поняться, как её внутренности стали лишь достоянием взгляда окружающих, пока клочки перьев растянулись следом за колесом машины. **** На работе было непривычно. Белые больничные коридоры витляли, подобно лабиринту, где с каждым уровнем получаешь новый артефакт: в родном кабинете белый халат, в регистратуре медкарту нового пациента на один лист, в кабинете медсестры "подержать бинты", которые та же и забыла забрать. Закончив с блужданием по коридорам, он остановился около приоткрытой двери палаты номер 8. Кажется, именно сюда вчера привезли того белого суицидника. Как уже выяснил шатен, парня звали Николай Гоголь. Предварительно, попытка суицида на фоне рецедива обсессивно-компульсивного расстройства. Ранее подобное уже приключалось, отчего парень и угодил на лечение. Обстоятельства нового случая, к сожалению, неизвестны. Мужчина было был готов переступить порог палаты, как изнутри послышался бодрый голос юноши, так резко рассказывающего что-то человеку с чёрными, как смоль, волосами. Тот внимательно слушал Николая, переодически кивая на его невнятные речи. Из-за скорости речи и, кажется, мешанины неизвестных для Осаму слов, разобрать о чём шёл монолог было невозможно. — И помни.. — неожиданно заговорил мужчина перед пациентом. Шатен было навострил уши, но далее речь и вовсе пошла полностью на ином языке. Этот язык казался куда грубее японского или английского, словно кто-то ругается с собеседником. Но почему-то тон говорящего вовсе не переходил на крик или брань, а белобрысый с интересом слушал его, будто бы его подружка делилась новыми сплетнями. Правда как бы не выглядело это со стороны, что-то в этом тоне настораживало. Отдалённо врачу казалось, на лице Гоголя застыла глиянная маска испуга, которую вытянули в подобие кривой улыбки, закрепив веки на иголки. — и запомните ещё кое- что. — будто по желанию Дадзая, говорящий в миг переменился на японский. — Вы всегда можете набрать мне, если будет необходимость. Или же попросить помощи у вашего врача. Я прав, Дадзай-сан? — в миг стало ясно, кто же сидит подле Гоголя. Обернувшийся в пол оборота мужчина был никто иной как вчерашний психиатр белоснежки. Уставившись на застывшего за дверью Осаму, по его лицу расплылась вежливая улыбка. Неужто, он с самого начала знал, что их подслушивают? — охх.. — показавшись из укрытия, устало протянул врач. — Неловко как-то вышло.. — как опоздавший школьник, он наконец виновато высунулся из-за двери. — И вам доброго утра. Не думал, что вы в такое время вы решите посетить Гоголя. — боюсь, днём слишком много работы. — отмахнулся Достоевский. — тем более, после вчерашнего проишествия мне нужно было удостовериться о состоянии своего пациента. В вашем штате же вряд ли есть врачи моей специализации. — в этих словах и вправду был смысл. Клиника редко работала с подростками, а потому подходящих врачей у них не найдётся. — ойй.. А вы?.. — подал голос Николай, с интересом уставившись на вошедшего. Точно, он так и не представился. — Дадзай Осаму. Ваш хирург-травматолог. — наконец вернув себе ореол добродушного врача, произнёс мужчина. — Дадзай-сама.. Дадзай-сама.. м.. Рад познакомиться с вами!! — лучезарно отозвался парень. На его лице всё ещё сияла та улыбка. Столь милая, но чем-то напряжённая. Смотря на этого юношу на душе возникало странное чувство. Хоть парень и был ещё подростком, но его взгляд выглядел иначе, чем у множества его сверстников. В невинных глазах навсегда отпечаталось отражение его же пролитой крови. И в её количестве можно было запросто утонуть, найдя где-то на дне множество скелетов, что прячет его сознание за глиняным извоянием приветливости. — Николай, вам лучше? — наконец промолвил Дадзай, оглядывая забинтованную руку своего пациента. — Аа??.. Ну, я всё-таки не умер, так что не знаю. Вообще, рука чуток болит. — не отводя взгляда от хирурга, пролепетал парниша. И его спокойствие было раной на душе. — что ж.. Я могу осмотреть вашу руку? Прежде, чем шатен смог услышать ответ, с места поднялся Фёдор. Его рука, казалось, дёрнулась в сторону Гоголя, но тот быстро заложил её за спину, разворачиваясь к выходу. — вынужден вас покинуть. Николай, — на миг, он всё же остановился, взглянув на парнишку. И в этот момент с лица подростка упала улыбка. — мы позже обязательно поговорим на эту тему вновь. До скорого. — он не одарил хирурга даже взглядом, лишь окончательно закрыв за собой дверь. Сняв бинты на чужой руке, можно было наконец разглядеть россыпь шрамов вокруг ровного шва. Они были похожи на звёздное небо, в центре которого находился настоящий млечный путь. Если так подумать, когда это заживёт, Николай вполне себе сможет стать плодом вдохновения для какого-то художника-садиста. Осаму даже позавидовал парнишке. Работа и вправду сделана хорошо. Рубец вряд ли останется. Да и перекрыть татуировкой он наверняка позже сможет. В случае шатена, его шрам больше походил на след от тесака. Пускай и шёл он ровно вдоль вены, но местами был зашит настолько плохо, что на месте бывших нитей сформировался уродливый рубец разной ширины. Ещё бы, его ведь зашивал далеко не профессиональный хирург. Закончив с осмотром, Дадзай лишь на пару секунд задержал взгляд на чужом лице. И смотреть в эти глаза было больнее, чем провести скальпелем по собсвтенной руке. Только вчера этот юноша лежал у него на столе, совсем бледный, но такой спокойный. А сейчас улыбался во все зубы, то и дело игриво поглядывая за окна палаты. — что ж, Николай, как вижу, со швами всё хорошо. Можете отдыхать. — незнамо зачем, но Осаму саморучно наложил новый бинт на руки юноши, вместо того, чтобы заставить заняться этим медсестру. Может, не хотел, чтобы кто-то ещё это увидел? — его раны ведь не требовали столь раннего осмотра. — первое, что услышал шатен, покинув палату. У стены за дверью стоял Фёдор, облакотившись на белую стену. Его руки всё так же были заведены за спину, а взгляд скучающе рыскал по плакатам о профилактике инфекционных заболеваний. — вижу и вы подслушивать любите. — проигнорировал замечание Дадзай. — вы же сказали, что вам нужно удалиться. — подметил он, переводя взгляд на новоиспечённого коллегу. — всего навсего не хотел оставлять вас без ответов. Вы ведь хотели что-то спросить, не так ли? — на его лице наконец отобразилась всё та же ухмылка, что сопровождала каждый их немногочисленный диалог. — и это заметили.. Что ж, на каком языке вы говорили? — с неподдельным интересом озвучил свой вопрос мужчина. — это русский. — бросил Фёдор, задумчиво устремляя взгляд куда-то ниже лица шатена. — нечасто встретишь, чтобы врач и пациент были.. — были что? С одной части света? У нас разве до сих пор действует Указ Сакоку¹? — знать своих на чужбине довольно полезно. С родителями Николая я был знаком довольно давно, так что на лечение сына она решили определить в нашу клинику, дабы быть уверенными в состоянии сына. Благо, его возраст позволял определить его во взрослое отделение. Уж не знаю, что вызвало рецидив, но надеюсь, это последний раз. — скучающе пояснил тёмноволосый, что-то внимательно рассматривая. — вот оно как.. А где же сами родители? — вполне очевидный вопрос, но будто, ответ на него он уже слышал. — ммх.. Они пока не могут приехать. Я вроде бы говорил. Доверенность на Николая написана на меня.. — точно. Их вчерашний диалог.. Совсем вышло из головы. — Что ж, — отлипая от стены, переменил тон Фёдор. — был рад с вами пересечься, Дадзай-сан. Надеюсь, божья воля сведёт нас вновь. — с этими словами, Достоевский направился прочь. Что-то в походке этого человека казалось устрашающим. Казалось, тот шагает по тонкой леске, но с такой грацией кошки, будто это и есть его стихия. Так плавно и осторожно можно ступать разве что по чужим костям.. Внезапно Фёдор остановился, обернувшись назад. На его лице сверкала всё та же ухмылка, но на сей раз он выглядел напряжённо. — и вам стоит опустить манжет. — он не добавил ни слова, но до Осаму наконец дошло, что так долго выглядывал врач – шрам на предплечье.