Берегись тихой воды

      Когда волна внутреннего моря угрожает утащить в бездну, 

нам кажется, что мы тонем. 

Дэниел Гоулман.

      Взгляд упирается в каменную стену в метре от него. Холодный камень ощущается под босыми ступнями, он же потолок. Камень внутри — там, где кусок плоти качает тяжелыми толчками кровь по венам.       Сколько времени прошло с его первого дня здесь? Сложно сказать. Погода в том небольшом отверстии у потолка, что зовется окном, всегда одинакова — одинаковая серая буря, стылый морской воздух и колючий ветер, задувающий в его камеру.       Если бы он не умел уходить глубоко в себя, ускоряя течение времени, возможно уже в который раз придумывал бы тысячу способов убить заключенного из камеры напротив.       — Давай же, дружок, поговори со мной! Тебе ведь тоже хочется на стену лезть? — мерзко засмеялся парень из камеры напротив.       По одному лишь внешнему виду, мимике и паре фраз, он мог определить, за что сидит человек. Если тех, кто здесь находится, можно назвать людьми. Реддл перевел тяжелый взгляд на сидящего вплотную к решетке и раскачивающегося взад-вперед заключенного. Молодой, меньше двадцати. Бегающие глаза, отдающие диковатостью на грани сумасшествия.       — Поиграй со мной и узнаешь тайну, — поймав его взгляд, прошептал тот.       Он делал это от скуки: молча смотрел на психа, и через какое-то время тот начинал бегать по камере, снимать с себя одежду и биться головой о стену. Это было его единственное развлечение здесь.       Глаза снова пробежались по костяшкам собственных рук — какой вес он сбросил здесь? Сквозь сероватую кожу просвечивали вены — сожми кулак, и они выступят рисунком иссушенных ветвей умирающего дерева на поверхности.       Такой же узор покрыл кожу на ее лице, когда осколок его души проник в нее — всего на несколько секунд ее зрачки расширились и глаза стали абсолютно черными. Словно отпечаток, цвет его души, пытался показать ему — я здесь, теперь я в ней.       Эльбасан, 1947 год.       goodbye - apparat feat. soap&skin (s l o w e d)       Взгляд прошелся по черной гриве идущей рядом женщины — ее глаза блестели, а губы быстро двигались, пока она выражала недовольство сервисом в местной кофейне.       Он думал об этом с тех пор, как нашел заветную книгу среди ее вещей. Навязчивая идея заражала разум, подталкивая наконец реализовать то, о чем он мечтал долгие годы — крестраж. Он перечитал тот фолиант десятки раз, и строчки всплывали в голове без труда.       Реликвия обжигала палец — кольцо с черным камнем так и притягивало — он мог улавливать тонкие вибрации, которых, казалось, не существовало. Вполне вероятно, что он сойдет с ума, если не сделает этого.       — Я хочу есть, — звонкий холод ее голоса врезался в мысли подобно острому кинжалу, пока попавший в состояние прострации Реддл , глядел пустыми глазами сквозь Нимат. — Что?       Он тряхнул головой, возвращаясь в реальность.       Для чего он вызнал, что в Эльбасане есть поселение мертвых душ, он и сам не понимал. Так называли тела, из которых выкачивали магию. Его не интересовала справедливость, ему не была знакома жалость, и все же он просчитал наперед, что узнав об этом месте, Нимат не пройдет мимо.       Зачем он привел ее сюда? Зачем наблюдает, как ярость переполняет ее, заставляя произносить непростительные снова и снова, вымещать свою злость на тех, кто охотился на детей волшебников, которые оказались никому не нужны. Женщин, стариков — тех, кто не мог постоять за себя. Она считала делом принципа решить проблему и наказать виновных.       Боковым зрением он улавливает зеленый луч раньше, чем тот достигает Нимат, и дергает ее за руку в сторону. С глубоким вдохом в его легкие проникает злость — теперь они чувствуют одно и тоже. Только вот для него триггером стала угроза ее жизни — никто не смеет поднимать даже пальца в ее сторону, не лишившись руки.       Кисть, что держала палочку, отлетает, и пронзительный вопль разносится по округе. Она успела освободить заложников и теперь смотрела, замерев, как он отсекает вторую руку, за ней ступню — мужчина заходится в агонии, катаясь по земле из стороны в сторону.       Смог бы он ответить, почему поступил именно так? В этот момент он хотел, чтобы часть его всегда была с ней. Эгоистично, да. Но он никогда не был с ней другим, она всегда знала, кто он.       — Подойди, — медленно, словно очнувшись ото сна, она переводит на него  взгляд изумрудных глаз и вкладывает свою прохладную ладонь в его руку.       Нимат не задавала вопросов, когда он принялся вычерчивать руну в воздухе — сама все поняла. Но покорно стояла, охваченная любопытством. Адреналин все еще бежал по венам.       Зеленый луч смертельного проклятия коснулся того, что осталось от изуродованного тела, и в это же мгновение он ощутил в груди назревающее тепло, перерастающее в жжение, а затем в пульсирующую агонию. Том сильнее сжал ее пальцы и, тяжело дыша, встретил взгляд, полный беспокойства и страха.       Тело словно пыталось отторгнуть само себя, нарастая комом у глотки, пока напряжение не вырвалось из него наружу. Темные волокна магии мгновение метались, будто решая, куда двинуться дальше, пока не замерли напротив ее лица. Он поймал себя на абсолютной завороженности этим зрелищем. А затем часть его души стремительно проникла через ее глаза, нос и рот. Губы Нимат раскрылись, словно она пыталась сделать вдох под водой.       Ему пришлось стереть ее память об этом событии для ее же безопасности. Он и сам не до конца понимал, что испытывает крестраж и как влияет часть души, помещенная в живое тело. Том был уверен лишь в том, что это не убьет ее и не причинит вреда, но все же опасался, что она ощутит осколок в себе и поймет все.       Этого не случилось. Но может ли он теперь сказать, что это не повлияло на расщепление ее личности? Липкое и горькое на вкус чувство вины отравляло его все больше.       Interstellar Soundtrack - No Time for Caution (Organ/Film version)       Морская вода на полу замерзла и превратилась в стеклянную сетку — наступи и услышишь хруст. Оповещение о том, что дементоры снова близко. Где-то раз в пару дней они приходили в гости, чтобы никого не одолевали мысли об одиночестве.       Вокруг тишина. Мертвая и гнилая.       Воздух пах страхом, который выдыхал почти каждый здесь. Было ли ему страшно? Холодно — да. Все чаще приходилось глушить в себе воспоминания о тепле — тепле ее рук, тела и мягкой кровати, где она совсем недавно лежала. В этом месте не могло выжить ничего, что могло бы дать хоть каплю тепла.       Он привык смотреть в пасть бездны, что открывалась, когда эти существа окружали, заходили на огонек к каждому — не пропускали никого. После первого же раза, когда дементор высосал его воспоминание, Реддл ощутил дежавю, словно он снова оказался в моменте, когда разорвал душу, поместив частицу в Нимат. Но на Эльбасане чувство опустошения было во сто крат сильнее. Тогда часть его души действительно откололась.       Попытка за попыткой, и он научился бороться — запирать на замок глубоко внутри себя все светлое. Ее... Он прятал ее от них, и тогда они уходили, посчитав его живым трупом — физической оболочкой без души. Мог бы он так сделать, будь его душа целой?       Июнь, 1944       — Давно ты стала обижать слабых и защищать убогих, Фармер? — уставившись на поглаживающую темные волосы малыша руку, иронично спросил Том.       Она бросила на него свой холодный взгляд и продолжила обрабатывать рану.       — Зачем ты пришел? — от теплоты, с которой она успокаивала мальчика, не осталось и следа.       На секунду он захотел, чтобы ему тоже разбили голову, может, и ему удалось бы услышать от нее слова утешения? Мальчик явно был смущен и собирался слезть с лавочки, чтобы оставить двух взрослых выяснять отношения.       — Куда это ты? Нет уж, будешь сидеть со мной, — возмутилась Фармер, перехватывая малыша и усаживая себе на колени. — Я спасла тебя, так что ты должен мне, — с усмешкой проговорила она и принялась наглаживать непослушные кудрявые волосики малыша. — К тому же этот неприятный дядя уже уходит, — более холодно добавила Нимат, смотря на мимо проходящих людей.       — Не уходит, — Реддл повернулся к ней лицом, но неосознанно начал следить за движением ее рук, как вдруг поймал испуганный взгляд малыша.       Мальчик плотнее прижался к Нимат и уткнулся лицом ей в грудь. Том фыркнул.       — Он боится тебя, — кинула ведьма, бросив на него раздраженный взгляд.       — Думаю, им стоит бояться тебя, — парировал Том.       Уголок ее губ незаметно дернулся вверх.       — Ты слышал? — уже понимая, каким будет ответ, все же спросила она.       — Слышал, — Реддл мельком взглянул на мальчика, который расслабился в ее руках, и нахмурился. — Не приучай его к этому, он не сможет здесь выжить, если будет ожидать защиты, — теперь он разглядывал переливы зеленых оттенков, подаренные ее глазам солнечными лучами.       — Сможет. И даже сможет защитить кого-то, если не будет думать, что мир — гребаное дерьмо, — ее глаза бегали по его зрачкам.       Он ядовито усмехнулся, показывая, что ей не удастся его переубедить, и отвернулся. Мальчик наконец-то повернул личико от груди девушки и принялся перебирать ее длинные волосы маленькими пальчиками. Нимат улыбнулась и наклонилась к нему.       — Ты же умеешь говорить? — тихо спросила она. Мальчик кивнул, а с ее губ сорвался легкий смешок. — Как тебя зовут? — ее рука погладила его по спине, и он в ответ на ласку потерся носом о ткань на груди.       — Уильям, — тихо произнес детский голосок.       — Красивое имя, Уильям, — Том закатил глаза, на что Нимат отправила ему короткий, но гневный взгляд. — Хочешь? — она достала из кармана платья зеленые конфеты и протянула малышу открытую ладонь.       Уильям непонимающе уставился на предложенное угощение, и с опаской, но все же взял одну конфету и положил в рот.       — А ты? — ладонь вытянулась перед лицом Тома, и казалось, он вечность разглядывал зеленые сладости на ее руке.       Затем выдохнул и взял одну, касаясь пальцами кожи ее кисти, от чего она напряглась. Оба ощутили разряд тока, прошедший по телу от невинного соприкосновения.       — Спасибо, — синхронно поблагодарили парень и ребенок и уставились друг на друга.       Девушка рассмеялась.       — Пожалуйста, — с улыбкой ответила она.       Он считал, что она становилась в тысячу раз красивее, Салазар, когда вот так улыбалась и эта улыбка касалась глаз.       — Вкусно, — радостно прощебетал мальчик, заерзал на коленях и снова уткнулся в ее платье.       Нимат положила пару конфет ему в кармашек и слегка приобняла маленькое тельце. Она откинула голову назад и закрыла глаза.       Будто кожей она ощущала, что Том разглядывал ее. Она знала, что он сидит близко, поэтому протянула одну руку и положила на его затылок, не размыкая веки. Велика вероятность, что он встретит ее касание с раздражением и, скорее всего, встанет и уйдет. Но Реддл лишь замер, напрягшись, пока ее пальцы мягко почесывали его волосы. Спустя пару секунд он расслабился, позволяя редкому порыву нежности поглотить момент.       Распахнув веки, ее взгляду предстала картина, как Том размеренно дышит с прикрытыми глазами. Опустив взгляд ниже, ее брови взлетели вверх и улыбка расползлась по лицу — маленькие пальчики Уильяма гладили Тома по руке. Видимо, он заметил, как она гладит парня, и тоже решил поделиться с ним лаской, которую получил от нее.       Внутри обоих взрослых тлело что-то теплое и обволакивающее — наверное, так ощущается гармония, о которой она читала. Маленькое зарево добра, подобное волшебству.       Пребывая в себе, он пересматривает жизнь как киноленту, корректируя действия свои и чужие, выстраивая новые сценарии, чтобы увидеть, к какому итогу они могли привести. В конце концов, он осознал, что не смог бы поступить иначе — не оставил бы их там. Он помог бы ей, если бы исчез из ее жизни, но эгоистично не мог существовать без нее. Бредил ею, когда считал, что Нимат мертва. Начинал сходить с ума, попадая в сети Гриндевальда — так умело он сплел концы. Реддл восхитился бы, не иди это поперек его горла.       Глубины памяти заменяли ему унылый вид из окна. Возвращаясь в холодную реальность, Реддл жаждал вновь утонуть в омуте своих воспоминаний. Он хотел бесконечно анализировать те минуты, когда пребывал в обманчивом состоянии спокойствия только потому, что мог находиться рядом с ней. Позволять себе закрыть глаза и представлять, словно нет кровавого камня на пальце, словно они просто путешествуют по разным странам, изучая культуры древних народов и их магические особенности.       Но как только позволяешь себе подумать, что все хорошо, оказывается, что кто-то за твоей спиной роет тебе могилу. Мысль, что он мог стать отцом, убивала его месяцами. Он скорбел не только от потери жены, но и от потери ребенка.       До того дня, когда Гриндевальд не привел его в дом малютки на юге Франции. В один из первых дней, когда он перестал быть пленником Нурменгарда и стал пленником проклятого артефакта, который грел его палец.        Глаза. Детские любопытные глаза долго преследовали его — он мог воскресить их в своей памяти с удивительной точностью. Глаза разного цвета: один зеленый, цвета налитой жизнью травы, другой — ониксовый, словно в радужке собралась вся темнота июльской южной ночи. Они вырывали его душу с глубокими корнями, оставляя кровоточащие раны на едва покрывшейся коркой ране.       Стоя в дверях, Реддл смотрит на то, как Нимат играет с маленьким мальчиком двух лет. Его взгляд невидяще застыл, как только память подбросила ему воспоминание со школьных времен, когда он проник в голову Нимат и увидел... Тогда он увидел то, что наблюдает в эту самую секунду. Нимат и ребенок. Ее нос, губы и его взгляд. Такой осторожный и расчетливый. Малыш так сильно был похож на его маленькую копию и это не могло не бросаться в глаза, особенно, когда была возможность сравнить вживую.       — Душещипательная картина, не так ли? — вырывает из мыслей ненавистный голос.       Если бы силой мысли можно было убить.. Гриндевальд ухмыляется, считывая все его желания по выражению лица. Ребенок жив. Его сын жив и в эту секунду с интересом изучает его фигуру любопытным взглядом.        — Ну-ну, к нему здесь хорошо относятся, его навещает мать. Тебе и такой роскоши не предоставили, правда? — продолжает Белый маг, наслаждаясь его беспомощностью и впитывая его немой яростный крик.       — Смышленый ребенок, называет меня дедушкой, представляешь? — его голос эхом разносится в голове.       Нимат подхватывает малыша на руки и помещение заполняет звонкий детский смех.       — Чего ты хочешь? — сквозь зубы мертвенным тоном потребовал Реддл.       — Разве я могу хотеть чего-то еще? Я дожил до момента, когда смог увидеть внука, — смеется Гриндевальд, улыбаясь Нимат.       Переведя взгляд, он снисходительно хмыкает, принимая поражение противника. Реддл думал о том, стер ли он личность Нимат до или после рождения сына. Было очевидно, что она и не догадывается, кого держит на руках, прижимая к себе.       — Ох, ну ладно. Твоя скупость в общении делает тебя не самым приятным собеседником. Есть кое-что, в чем ты можешь быть полезен мне, — с широкой улыбкой Гриндевальд и мягко похлопывает Киллиана по макушке.       Маг шепчет что-то ему на ухо и мальчик поворачивается к Тому, изучающе смотря на него своими гетерохромными глазами. Он слезает с рук Нимат и подходит почти вплотную к нему. Выжидающе прожигает взглядом. Реддл хмурит брови и все-таки присаживается на корточки. Внутренности сжимаются от оценивающего взгляда ребенка. Все должно быть по-другому. Он ощущает себя заложником постановки безумного сценариста, где плата за выход из образа — смерть.       — Дедушка сказал, ты мой отец, — малыш Киллиан прошептал так, чтобы услышал только Том.       Кивок. Он впервые с момента как потерял Нимат, ощутил всепоглощающую пустоту от невозможности что-либо сделать прямо здесь и сейчас. Кровь закипала, когда внешне Реддл оставался невозмутим.        — И он сказал, что это секрет, потому что мама забыла и тебя тоже.       Кивок. Забыла… Словно речь шла про список дел на день. Ему хотелось расчленить кого-то. Кого-то конкретного.       Реддл переводит взгляд на Геллерта, который многозначительно улыбается, говоря «ну и что же ты ему ответишь?»       — Нам пора, — заканчивая разговор с Нимат, бросает Геллерт.       Киллиан сжимает маленькие ручки в кулачки.       — Мы еще увидимся? — тихо спрашивает мальчик, опустив взгляд в пол.       — Да, — такой же тихий ответ, но он уверен, что его услышали.       — Обещаешь? — стойко сдерживая нахлынувшие эмоции, Киллиан отводит влажный взгляд в сторону.       — Даю слово, — притягивая маленькое тельце к себе, шепчет он ему на ухо.       Грейс странно смотрит на эту картину, а потом вопросительно поднимает бровь, но Гриндевальд снова увлекает ее в разговор.       Его разрывало от беспомощности. От невозможности помощь жене вернуть память, спасти сына... Вернуть свою семью. Он дал слово. Обещал.       Она была так наивна в своей слепой вере отцу, что даже не заметила, как стала одним из инструментов, что Гриндевальд по привычке использовал в своих целях.       Шаркающий звук шагов и скрип колес старой тележки вырывают его из раздумий. Раздался металлический звон подносов от удара о каменный пол — ужин подан.       — Проснись и пой, принцесса, время трапезы, — гнусаво усмехается охранник, довольный своим остроумием.       Каждый раз он ждал его реакцию на смачный сгусток слюны, который демонстративно отправлял в миску с кашей. И каждый раз уходил разочарованный — Реддл продолжал смотреть ровно перед собой. На лице прочно сидела маска безоттеночной пустоты.       — Знаешь, у меня был сын примерно твоего возраста. Один из лучших в своем потоке. Сильный и умный, редкое сочетание, — звук хрустнувших костяшек пальцев рук и минутное молчание не нарушают его сосредоточенности.       Реддл боковым зрением ощущает на себе прожигающий взгляд, но едва ли это способно вынудить его повернуть голову, чтобы признать в своем лице слушателя.       — У него была невеста и будущее начальника Аврората в Министерстве магии во Франции, — не нуждаясь в ответе, продолжил охранник. — Пока Гриндевальд не убил его, — с ненавистью закончил он.       Медленный поворот головы, словно большое одолжение, и лениво поднятый темный взгляд, исполненный злой насмешки, говорят больше, чем он мог бы выразить словами.       — Оказалось, не такой сильный и умный, — растягивая губы, ядовито бросил Том.       Изо рта охранника готова была пойти пена, когда он схватился за решетку камеры. Полный боли и гнева взгляд, трясущаяся челюсть. Реддл смог увидеть все мысли этого никчемного человека и без применения своих способностей.       — Ты сдохнешь здесь, как поганая собака, и я позабочусь об этом лично, — прорычал он, пытаясь совладать с разрывающими изнутри эмоциями.       Потеряв всякий интерес к недобеседе, Реддл вновь отворачивается к стене, желая утонуть в воспоминаниях — они грели его лучше любой теплой постели, о которой здесь мечтал каждый.       Он не впервые получает угрозы, и Азкабан не первая тюрьма, в которой ему довелось побывать. С той лишь огромной разницей, что в эту дверь не войдет ведьма, желающая выведать у него все тайны мира. Уголки губ поднимаются, и на этот раз искренняя улыбка отражается на сером лице.       Реддл полулежит на кровати, свесив одну ногу на пол, а другую согнув в колене. Пальцы покоятся на лице, прикрывая глаза. На нем была все та же черная рубаха и брюки. Когда она вошла, Том убрал руку, чтобы посмотреть, кто потревожил его уединение, и затем растянул губы в усмешке.       — Уже соскучилась, любимая? — усмехнулся Реддл.       Она прошла вглубь холодной камеры, запечатав за собой дверь, и остановилась в центре.       — У меня есть пара вопросов, — ведьма скрестила руки на груди, облокотившись на дальнюю стену спиной.       — Как пожелает моя Госпожа, — иронично пропел заключенный, медленно принимая сидячее положение.              Даже воспоминания о ее пытках были слаще меда, и он отдал бы левую руку за возможность пережить все вновь.              — Круцио, — несколько шагов, и она возвышается над ним. — Невинный? Это ты о себе?       Его тело напряглось, а челюсти сжались, но Реддл не издал ни звука — поднявшись на четвереньки, он сплюнул кровь и приподнял уголок рта в вызывающей усмешке.       — Ты так считаешь? — холодно повторила она, наклонив к нему лицо.       Нимат выкрутила ладонь сильнее, увеличивая натиск проклятия — его пальцы сжались, крупные вены выступили на шее. Густая струя крови стекала из приоткрытого рта, и он сплюнул ее. Нимат присела на корточки напротив, усиливая боль до максимума, но он лишь приглушенно рассмеялся, поднимая на нее властный взгляд. Она тяжело дышала — длительное использование этого проклятия давалось ей тяжело, но желание заставить его забрать свои слова назад, насколько бы они ни были правдивы, взяло верх.       Пока она пыталась снова взять себя в руки, Том резко вскинул ладонь, хватая ее за затылок дрожащими пальцами и притягивая к себе. Она ощутила во рту металлический вкус крови, когда он прижался к ней губами. Ее глаза резко распахнулись от шока, а палочка от неожиданности опустилась. Только он припал к ней, как  ведьму пронзила сила собственного проклятия и она сразу же сняла чары.       Нимат замешкалась на долю секунды, и тут же оттолкнула его от себя, отползая назад.       Он готов был сидеть в той камере всю жизнь, если бы она приходила к нему спросить, какую сегодня он приготовил игру для нее. На свободе же его ждала иная правда. Игры придумывал больше не он.

      ***

      Palladio: I. Allegretto       Нимат не единственная, кто посещал его во время заключения в Нурменгарде. Она была так слепа и наивна, когда дело касалось отца. Любая мысль о возможной связи его жены с кумиром его детства вызывала отторжение теперь, когда появилось знание истинной сути положения дел.       — Что ты сделал с ней? — подрываясь с места, зарычал Реддл.       Не успев достигнуть своей цели, он оказался припечатан к стулу движением руки мага, что не повел и бровью, словно ожидаемый сценарий воплотился в реальность и ему нужно было лишь отыграть давно отрепетированную роль.       — Сильного человека ничто не нервирует так, как оказаться слабым, — возвышаясь напротив, Гриндевальд отрешенно смотрел перед собой. Так же быстро, как облако меняет форму, его лицо сменило выражение, и на тонких губах растянулась холодная улыбка, что граничила с безумством.       Он опустился на стул напротив Тома, противно скрипнув ножками по камню, и сложил пальцы домиком, словно готовился выслушать удивительно занимательный рассказ старого друга. Долгое время он молчал, и Реддл не желал нарушать эту странную тишину, понимая, что не получит ответ ни на один из своих вопросов.       — Мы в чем-то похожи с тобой, признаю, однако ты оказался слишком слаб, — наконец разочарованно произнес маг.       — Возможно, я был бы огорчен подобной оценкой, если бы это меня волновало, — равнодушно проходясь взглядом по камере и говоря этим «все несущественное несущественно», усмехнулся Реддл.       — Однажды я убил, смог поставить точку в поэме своей слабости, — сфокусировав взгляд на лице Тома, продолжил Гриндевальд, игнорируя последнюю реплику.       У Реддла создавалось впечатление, что маг говорил сам с собой, нежели с ним. Но затем на его лице отразился гнев с примесью разочарования, когда он вновь посмотрел в темные глаза.       — Ты же слаб и жалок, мальчишка. Если бы ты поступил как я, то смог бы достичь куда больших высот! — глаза цвета холодных ледников пронзали его, обвиняли, словно он подвел лично его.       Словно они были заодно и Том не справился. Реддл с непроницаемым выражением лица выдерживал взгляд, заинтересованный, чем обернется визит мага. Затем в мыслях вдруг всплыла цепочка фактов, которая не давала ему покоя.       — Она утверждает, что сбежала благодаря кровной магии. Как тебе удалось обмануть ее? — Реддл отрывает хмурый взгляд от столешницы, пытаясь сдержать рвущееся любопытство. Гриндевальд может не ответить, потому что ему покажется забавным мучение ожидания.       — Никак, — рассмеялся маг, внимательно наблюдая за ним и как бы намекая, что он уже знает ответ.       Только связанные родственными узами способны на подобного рода призыв. Если он примет такой ответ, у него возникнет еще тысяча вопросов. Выражение лица Гриндевальда насмешкой предвещает, что он получит ответы только на то, что маг сочтет нужным.       — Почему ты оставил ее? — обвиняюще прошипел Реддл, не способный принять ни одно оправдание, которое мог предложить человек, оставивший свое дитя гнить в одиночестве.       — Ты плохо слушал меня. Я поставил точку в своей слабости, — на секунду ему показалось, что маска хладнокровия треснула. — У тебя был шанс освободить себя, но ты выбрал любовь, — с отвращением выплевывая последнее слово, отчеканил Гриндевальд.              Тогда его мысли занимала Нимат. Все, что не касалось ее, рикошетом отлетало, архивируясь в раздел «не сейчас» и ожидая лучшего момента, чтобы всплыть в памяти в подходящий момент.       Момент настал. Время собрать факты воедино и посмотреть на сложившуюся картину со стороны. Для чего? Возможно, так он сможет отогнать мысль, что больше не увидит ее даже на лишних пару минут. Не думать, что душа сгниет раньше, чем тело, от осознания, что его жена никогда так и не вспомнит его. Начнет новую жизнь и его имя со временем сотрется из ее памяти как нечто незначительное. Несущественный эпизод с похитителем, что помешался на ней, считая своей женой. Ненормальный псих, которого неудачно решили использовать ради общего блага.       Кровь кипела от невозможности выплеснуть весь гнев, которым он питался сутками, как единственным источником, который поддерживал в нем жизнь. Он мог не обращать внимания на слабость в мышцах от длительного пребывания в одной позе. Мог принимать пищу раз в несколько суток только для поддержания мозговой деятельности, игнорируя животный голод, разрастающийся в теле от недоедания.       Но был не в силах погасить смертоносное жжение в груди, что восставало в нем все выше с каждым днем. Ведь он действительно не справился. Не помог ей. Она все еще в неведении, не подозревает, что травит себя кислотой вместо тыквенного сока. И он не может связаться с ней.       Бессилие. Кажется, так себя должны чувствовать слабые люди все время своей жизни. Нужда мириться с бездействием. Для кого-то это хроническое состояние, он же ощущал, как оно поглощает, разъедает его день за днем, вынуждая забываться все больше. Настолько, что временами сложно отличить где реальность, а где фантазия.       Paisiello: Nina, o sia la Pazza per Amore - «Il mio ben quando verrà»       — Бабочка села на твой палец, не подозревая, какой трагичный конец ее ждет, — Гриндевальд разбил долгое молчание, откидываясь на спинку кресла.       Весь его вид источал главенствующее положение, и он не преминул обозначить его. Из граммофона лился женский голос, что исполнял оперу.       — Единственная трагедия в ее жизни — это участь родиться дочерью такого отца, — лениво парировал Реддл, бросив быстрый взгляд на кровавый камень, с недавних пор украшающий его руку.       Едва ли это задело Гриндевальда, скорее он был удивлен подобной дерзости человека в таком безвыходном положении, как у него.       — Воспоминания такая хрупкая вещь, я был бы счастлив кое-что забыть. Память — как фреска. Она делает события вечными, но забывчивость дарит умиротворение. Забывать — это хорошо, не правда ли? — словно насмехаясь над ним, говорил Белый маг.       — Что ты сделал с ней? — вторил сам себе Реддл.       — Подарил ей свободу, — острый ледяной взгляд снова насмехался над ним.       Ответ был едва ли лучше молчания, которым в прошлый раз Гриндевальд встретил вопрос. Теперь они не в камере. Магия приятно греет нутро, давая чувство контроля над собой.       — Не пытайся влезть в мою голову, мальчишка, — усмехнулся он. — Ты узнаешь все в свое время.       Попытаться стоило. Ему нечего терять, у него отобрали все, что могло бы побудить его фильтровать свои действия.       — Для чего ты освободил меня?       — Знаешь, о чем она поет? — довольно вслушиваясь и впитывая звуки, Гриндевальд откинул голову на кресло, растягивая рот в мягкой улыбке.       Ответа не последовало, но создавалось ощущение, что он и не нуждался в нем.       — Нина влюблена в графа Линдоро, но ее отец предпочитает другого поклонника. Граф Линдоро и его соперник дерутся на дуэли. Нина считает, что Линдоро был убит и сходит с ума, забывая детали травмирующего инцидента, — он эмоционально взмахивает руками, сетуя на несправедливость печального сюжетного оборота.       Реддл продолжает смотреть в пустоту, преодолевая желание закатить глаза и выйти из кабинета. В своих фантазиях он ушел, громко хлопнув дверью, что, несомненно, оценил бы мастер игры, вещающий о любовной оперетте. Его раздражала свойственная Гриндевальду черта устраивать спектакль, вынуждая собеседника стать невольным участником действа. Словно из него вырывалось подавленное в детстве желание опробовать свои актерские способности на сцене. Будто желание вести пространные монологи на отвлеченные темы, которые в конечном итоге выводили на суть, было его невысказанной страстью. И тут Том вспомнил еще одного любителя растягивать время и бросаться странными советами в пустоту. Вероятно, они бы спелись с Дамблдором, и эта мысль не могла не позабавить.       — К ней возвращается рассудок только тогда, когда граф Линдоро приходит к ней невредимым, и ее отец, наконец, разрешает ему жениться на ней, — его глаза хитро блеснули, и он наконец замолчал.       Том напряженно слушал, еле сдерживая порыв задушить мага голыми руками.       Еще во время второй их встречи Реддл начал замечать странную одержимость Белого мага играми. Словесные баталии, головоломки и загадки будто были его эрогенной точкой, заставляющей волшебника ерзать, а взгляд загораться озорными искорками. Едва ли он мог бы назвать себя психически здоровым, но хотел бы думать, что чужими глазами со стороны видится иначе.       — Нина напоминает мою Грейс, думаю, ты это заметил, — Гриндевальд довольно усмехнулся, поймав, как Реддл скривился при упоминании дочери. — Конец этой пьесы будет зависеть от тебя, — многообещающе закончил мужчина.       Взгляд Реддла переместился за спину мага, туда, где стоял причудливый набор необычных вещиц. Человеческий череп, безделушки с символикой Даров Смерти, своим количеством дававшие фору небольшой сувенирной лавке. Он пытался отвлечься, чтобы вернуть себе мнимое подобие спокойствия и не думать о том, что только что услышал. А именно извращенную метафору, преподнесенную как нечто забавное и обыденное. Словно бросить свою дочь в приют, а затем выкрасть и стереть из памяти всю ее жизнь, заменив другой, это абсолютно нормально для любого любящего отца. Ведь так будет лучше для общего блага. Он полагал, что именно это скажет Гриндевальд.       — Смелее, — снова издевается он, вырывая Реддла из собственных мыслей. — Ты совершенно не умеешь скрывать свои эмоции, — цокнул он. — Впрочем, так же как и она.       — Сколько еще ты будешь сотрясать воздух? Твои марионетки устали слушать хозяина и ты берешь в плен людей, чтобы пытать их душещипательными историями? — зло бросил Том, и тут Белый маг рассмеялся и одобрительно хмыкнул.       — Забавно, что ты вспомнил о них. Ведь они были рядом всегда, — Гриндевальд подался вперед, подталкивая взглядом к началу их общей игры.       — Кэрроу, — первый ход был самым очевидным, оскал на лице Гриндевальда лишь подтвердил это.       — Если бы все были такими догадливыми, боюсь, она бы не смогла прятаться в стенах хваленой самой защищенной школы магии и чародейства, — едко подметил Геллерт, откидываясь обратно на спинку кресла.       — Бартлетт, — продолжал перечислять Реддл.       — Слышал, ты изрядно потрепал старика. Как некрасиво, — в притворном осуждении цокнул Геллерт, загибая палец.       Понадобилось какое-то время, чтобы Том смог вспомнить всех людей, что потенциально попадали под сомнение, а таких, в силу его прогрессирующей паранойи, было немало.       — Эйстенлен, — с нотами сомнения в голосе рискнул Реддл, всматривалась в холодные глаза цвета арктических ледников.       — Самое неудачное из моих вложений, — презрительно выплюнул Гриндевальд.       — Зачем? — простой вопрос, на который он не мог найти логичного ответа.       Геллерт перевел взгляд за спину Реддла, словно там кто-то стоял. На деле же он сверлил глазами пустоту, раздумывая то ли над ответом, то ли над его необходимостью вообще.       — Знаешь, беседы с тобой приносят мне искренне удовольствие. Я был лишен его со времен молодости, — маг увел взгляд, задумавшись и очевидно вспоминая диалоги, о которых вскользь упомянул. — За годы, что я наблюдал за Грейс и, соответственно, за тобой, поскольку ты всегда находился поблизости, мне также удалось разглядеть твою излишнюю склонность к контролю, которая присуща и  мне. Такой ответ тебя устроит? — растягивая слова, прищурился Гриндевальд.       — Все пошло не по плану, так? В какой именно момент? — пытаясь подтвердить теории, которые приходили ему на ум за время одиночного пребывания в камере, уточнил Реддл.       — Повторюсь, ты довольно смышленый мальчишка, — усмехнулся маг. — Но боюсь, тебе придется довольствоваться своими фантазиями на этот счет. В чем прелесть беседы, если не оставить напоследок легкое чувство голода? — прозвучал риторический вопрос.       — Зачем я здесь? — устав от пустого сотрясания воздуха, раздраженно бросил Реддл, переводя взгляд на окно.       За окном высились заснеженные вершины гор, а небо было затянуто серыми тучами, что сбрасывали на землю мелкий снег, больше похожий на дождь.        — Хочешь ближе к делу? Чудно. Сначала я хочу посмотреть, насколько сильно тебя стимулирует страх лишиться жены. Ты станешь одной из моих марионеток, — пропел Гриндевальд, с удовольствием отмечая нарастающий в глазах собеседника гнев при упоминании Нимат.       — Конкретнее, — сжав челюсти, Реддл прищурил глаза.       — Конкретнее узнаешь вместо со всеми, не воображай себе, что ты особенный, — рассмеялся Геллерт, поднимаясь из кресла.       Что бы ему ни пообещал этот человек, Реддл понимал, что станет расходным материалом, как только перестанет приносить пользу.       — Мне нужны гарантии, что ее жизни ничего не угрожает...

      ***

      Petricor - Ludovico Einaudi       Он мог бы избежать пожизненного срока в Азкабане, к которому его приговорили, если бы пошел на сотрудничество. Если бы поделился планами Гриндевальда, о которых не знал, но догадывался. Помог Аврорату в деле по его поимке. Но все это не значит ничего и не имеет и шанса даже на осмысление, если она может оказаться в опасности.       Кто бы мог знать, что профессор трансфигурации в свободное время волонтерит в отделе международного преступления и станет одним из тех, кто поспособствовал его взятию под стражу? Лежа в луже на мостовой, все о чем он мог думать это скорая смерть и ее глаза, когда Розье уводила Нимат как можно дальше.       Пожизненный приговор — мгновение длиною в жизнь. Столько суд посчитал достаточным наказанием для пособника Гриндевальда, коим его признали. Сыворотка правды не работала и Министерства не оставалось вариантов, кроме заключения в Азкабан. Или все-таки остались? Он долго думал, почему не поцелуй Дементора, но ответ вскоре пришел к нему сам.       — Том, любое сотрудничество с твоей стороны может стать шансом на спасение, — твердили тонкие иссушенные губы профессора трансфигурации.       Дамблдор говорил так, словно и сам верил в эту чушь. Откинувшись на пробирающий до костей холод металла стула, Реддл встретил речь бывшего преподавателя без намека на энтузиазм.       — ...у Кэрроу был сын, он учился в Дурмстранге и, насколько нам известно, он замешан в случае с похищением Нимат и других девушек. Все это подстроила сама Кэрроу, опаивая директора... — вещал профессор, пытаясь найти рычаг давления, как казалось Тому. — Сейчас местоположение мистера Эйстенлена неизвестно, — задумчиво почесывая бороду и бросая якобы незаметные оценивающие взгляды на своего бывшего студента, продолжал повествование Дамблдор.       Ему вполне было известно местоположение ублюдка, о чем Реддл любезно смолчал — лишь недобрый отблеск в темных глазах выдавал хоть какую-то эмоцию. Старик успел поведать ему поучительную историю жизни Кэрроу, которая, в отличии от него, получила поцелуй дементора. Он рассказывал о том, что именно она была причастна к странному поведению Диппета и что сама призналась в работе на Гриндевальда. Эта сука заслужила подобной смерти, как и ее отродье, с которым кровожадно разделалась Витория.       Реддлу не стоило усилий объединить историю с нападением пауков и этой чокнутой психопатки, которая вопреки любой логике хотела смерти Нимат. Дамблдор не знал об этом, как и не знал о том, что Реддлу открыто гораздо больше. Гриндевальд успел упомянуть, что Кэрроу и ее выродок Эйстенлен были худшим его решением. Что старые счеты с матерью Нимат оказались важнее для Кэрроу, чем «общее благо». Он не хотел и думать, о каких счетах шла речь — если бы не Василиск, ей удалось бы осуществить задуманное. Это все, что он знал.       Реддл с трудом мог понять, почему Нимат осталась жива, учитывая сколько раз ее жизнь была в опасности и припоминая, что однажды по собственной инициативе она чуть было не рассталась с этим миром, Салазар ее подери.       — ...ты боишься за жену, не так ли? Мальчик мой, я даю слово, ее не тронут, — продолжал свой нескончаемый монолог Дамблдор.       Не тронут? Реддла почти развеселила эта мысль. Она готова умереть за отца и с радостью сделает это раньше, чем кто-либо нападет на след Гриндевальда, не говоря уже о его поимке. Приторный оптимизм старика раздражал его. Словно тот действительно верил, что если они обсудят вариант сотрудничества по поимке злодея и остальные условия сделки, то все будет в точности так, как он это себе представил в своей полной остроумных стратегий, что не имели ничего общего с реальностью, голове.       — ...накажут виновных и тебе сократят срок, — устало бросая последний козырь, доверительно прошептал Дамблдор, придвигаясь ближе.       Словно поведал величайший секрет. Он все еще размышлял, какое дело профессору Хогвартса до поимки международного злодея. Слишком много вовлеченности, в чем Реддл интуитивно видел личный мотив. Но какой? Неужели в Министерстве закончились сотрудники, способные к боевой магии и они разослали письма детям и старикам, в надежде, что те помогут не качеством, а количеством? Эта мысль забавляла. Дамблдор не бывший аврор в отставке, что подался в преподаватели. Также Реддл уверен, что профессор не ответит прямо и честно ни на один из его вопросов, а потому не видел смысла озвучивать свои мысли.       Конечно старик ушел, не добившись от него ничего. Скорее всего решил попытать счастье в другой раз, заранее расписав в красках свою речь и все возможные преимущества сотрудничества на дюжине пергаментов, чтобы зачитать их ему вслух и с выражением. Упомянуть долг, честь и, конечно же, любовь, во имя которых он обязательно должен помочь стране.       Во имя любви он хранил молчание, черт бы ее побрал. Иного варианта не было. Своим молчанием он защищал не только Нимат... Ведь она не помнила, кем ей приходится Киллиан, несмотря на явную симпатию к ребенку. К собственному сыну.       Их сын.       Всего одна встреча, и он пообещал вернуться. Дал слово, которое не сдержал. Даже не успев стать отцом, он заранее оставляет после себя лишь горечь и разочарование. Он старался не думать об этом, потому что у жизни Нимат есть шанс, один из тысячи, но все же шанс, прожить ее не в страданиях о том, кто до конца своих дней будет гнить в тюрьме и подохнет как крыса.       Она может выйти замуж, ведь у нее даже был жених. И пусть брак будет не магический, потому что магия не даст заключить новый брак, пока он жив, но все же она сможет получить свидетельство в Министерстве, и уж отец этому точно поспособствует. Завести детей и делить постель с другим человеком. Вместе состариться и... Салазар, он медленно убивал себя, представляя жену с другим. Ее взгляд и полную нежности улыбку, которая всегда принадлежала только ему. С той самой первой улыбки, когда он поделился с ней конфетами, она была его. Каждый гневный взгляд из-за его дерзких выходок, переходящих все грани дозволенности; ревнивый румянец, когда она придумывала тысячу способов убийства ни в чем не повинных девушек.; ее неловкие движения пальцев чтобы поправить волосы, когда она ощущала на себе его взгляд и пыталась сдержать рвущуюся наружу улыбку; то, как она годами была его тенью в стенах Хогвартса, следила за его передвижениями по замку, забавляя и теша его эго; на все готовый и покорный взгляд, который говорил ему, что она готова умереть, если он попросит. Она готова была жить, потому что он приказал. Только лишившись этой власти, он понял, какой всеобъемлющей она была. Какую ответственность за собой несла. И он не смог справится с этой ответственностью, потеряв ее. Потеряв навсегда.       Киллиан не забывал и, он уверен, не забудет никогда, человека, являвшегося его биологическим отцом. Человека, что дал обещание, которое не сдержал. Он будет помнить и ненавидеть его за это. Как он сам ненавидит своего отца, вот ведь ирония...       Он будет жить без матери, которая бы помнила и признавала его, пусть и без отца. С таким дедом, который отдал его в приют, как отдал когда-то собственную дочь. Каким человеком он вырастет? Реддл готов был крошить собственные кости в пепел от беспомощности. От несправедливости той жизни, что ждала его ребенка. Пока он молчит, у него хотя бы есть дед, которого не пожелаешь и врагу, и мать, которая его не помнит. Если он откроет рот, Киллиан лишится и этого ничтожного шанса на какую-то человеческую близость.       Думал ли он, что когда-нибудь станет отцом...       Целительница протянула ладонь и похлопала его по руке.       — Такое случается во время беременности, — улыбнулась она. — Скажу честно, ведьмы переносят ее тяжелее, чем магглы. В вашем случае миссис Реддл нужен лишь постоянный уход, — продолжала она, но заметив, как на его лице застыл шок, замолчала.       — Беременна? — тупо переспросил он, пытаясь понять: она действительно это сказала, или он случайно сложил буквы в своей голове так, что они выстроились в это слово.       — Вы не знали... Ох, да, мистер Реддл, у вас будет ребенок. Срок беременности около двух месяцев, — добавила колдомедик.       Этого не может быть... Они предохранялись, он ни разу не забыл о контрацептивных чарах. Ни-ра-зу. Пока Том пытался осознать этот факт, до слуха, как из-под толщи воды, доносился монолог и наставления врача о переутомлении, стрессе и правильном питании.       — Это ваш первый ребенок, мистер Реддл? — повторила она, пытаясь поймать его взгляд.       — Что? Да, первый, — звуки, вылетающие изо рта, звучали глухо и почти неправдоподобно, словно кто-то отвечалл его голосом, пока он наблюдал со стороны.       Ступор. Единственное слово, которое приходило в голову, когда он предпринимал слабые попытки проанализировать ощущения. Не могла она... Или могла? Если он предохранялся, мог ли это быть не его ребенок?       Злость, вызванная неконтролируемой ревностью, заставила кровь вскипеть. Он отошел на пару шагов, рукой останавливая женщину и заставляя ее рот закрыться, пока он не сделал этого сам.       Он узнал, что станет отцом в день, когда Нимат похитили. Вспоминал об этом каждый гребаный раз, когда видел детей. Думал о том, каким бы отцом он мог стать, когда взял к себе Уильяма. Позже он принял решение отдать ребенка на попечение Реддлам. Или тем, кто от них остался после смерти Мэри. Он не хотел признавать это, но на самом деле больше не желал им смерти. Он никогда не простит и не станет считать их семьей. Но Нимат погасила его гнев, направленный на этих людей, своей к ним привязанностью. Он не стал бы вредить им, даже если бы она никогда больше их не вспомнила. Не вспомнила бы поместье, в котором проводила дни в ожидании, когда же он вернется. Поля с лошадьми и то, как неудачно свалилась с жеребца, вынудив его нести ее хрупкое тело на руках до кровати.        Уильяма приняли даже без магии принуждения: Томас настолько потух, что мальчик вынудил его познавать эту жизнь заново, разглядывая ее глазами ребенка. Том-старший лишь бросал взгляды раскаяния на сына, но ничего не говорил.        Так было правильно, мальчик не должен быть рядом с разлагающимся заживо человеком, который не способен на нежность и заботу. Несмотря на это, Уильям искренне плакал в момент прощания, хоть и пытался держать лицо, как Том учил его.       Он хотел верить, что на жизненном пути его собственного сына попадется человек, который сможет его оберегать. Либо ему проще было убеждать себя в этом, чтобы окончательно не сойти с ума от того, что все, когда-либо бывшее ему дорогим и важным, было  разрушено до самого основания. Его жизнь превратилась в руины когда-то великого города. Многообещающего и амбициозного.       В руины памяти, на обломках которых он день за днем хоронит частицу себя.

      ***

      Ascension - Joel Nielsen       Резкий порыв ветра разбросал по острым плечам длинные волосы, донося до него ее запах. Ему казалось, словно перед ним очередная галлюцинация…              Никто не сказал ему ни слова, когда дверь камеры открыли. Когда с силой толкнули вдоль каменного коридора, где местами проглядывал мох, разросшийся от сырости и уже ставший частью вековых стен.       Охранники провожали его полным ненависти взглядом, словно он собственноручно топил их детей, как котят. Они молча сверлили сузившимися от ярости зрачками его осунувшееся лицо, когда вручали коробку с вещами. С теми, в которых его задержали. И палочка...       Реддл непонимающе поднял глаза на мужчину, что протянул вещи. Никто не собирался вдаваться в объяснения, но красноречивый тычок в спину подсказывал, что стоит взять вещи. С пожизненным заключением не полагаются каникулы и выход на прогулку в Рождественскую ночь. Что-то не так. И интуиция подсказывала ему, что заключение может быть приятнее того, что ждет его за воротами древней крепости.       Он не мог поверить, что власть Гриндевальда простиралась так далеко, позволяя вытащить отбывающего наказание лишь по своей прихоти.       Ворота открылись, и вдалеке он увидел до боли знакомый силуэт.       Реддл упал на колени от неожиданно накрывшего чувства. Что это было? Так, именно так он ощущал счастье, от прилива которого готов был умереть в эту секунду. Мерлин все-таки исполнил его желание, услышал горячечную молитву, которую он сотни раз шептал в полубреду. Потому в это мгновение она стояла на расстоянии пары метров от него, укрытая от дождя зонтом, и нечитаемым взглядом смотрела на него.       Его Нимат.        Он готов был поклясться, что это его жена, закутанная в черный плащ, полы которого развевал морской ветер, стояла здесь. Настоящая. И он был почти готов в это поверить, если бы не ловил себя неоднократно на том, что сходит с ума.       Ее брови вдруг сошлись на переносице, а в глазах заметалось беспокойство. Опершись о воротные камни, он все еще стоял на коленях, растягивая рот в самой искренней улыбке, которая когда-либо появлялась на его лице. Она сделала неуверенный шаг навстречу, словно сдерживала порыв броситься бежать. Поджав губы, она перевела взгляд ему за спину, затем снова встретилась взором своих малахитовых радужек с его поглощающими свет бездонными темными глазами.       Ему было плевать, кого она увидела. Плевать, если она пришла по поручению отца, чтобы убить его. Если ее лицо будет последним, что он увидит — пусть так. Лучшей смерти он и представить не мог.       Отдышавшись, словно пробежал половину земного шара, он поднялся и, словно пребывая в состоянии аффекта на грани безумства, начал медленно шагать в ее сторону как ведомый, не сводя с нее глаз. Сейчас он больше всего в жизни боялся, что если моргнет — она исчезнет. Ветер развеет ее образ в морских глубинах, и тогда ему не останется ничего, кроме как упасть замертво прямо здесь.       Шаг. Ее губы приоткрылись, словно она хотела что-то сказать.       Зрение вдруг стало мутнеть, и он не сразу понял, что дело в соленой воде, которая стекала с его глаз.       — Нимат, — вырывается хрипло и обессиленно прямо из груди.       Так, будто эти буквы несут магическую ценность, дают знак его потенции к действию.       Она улыбается, но губы ее практически не участвуют в этом движении — улыбаются ее глаза. Так тепло, что это согревает внутри него камень, который целую вечность назад назывался сердцем. Нимат берет в свои руки его ладонь, глядя прямо в глаза. Она вкладывает что-то небольшое ему в руку, зажимая на мгновение пальцы, и отпускает. Она пахнет так, словно им снова семнадцать.       Реддл раскрывает ладонь и видит в ней несколько маленьких яблочных конфет. Он поднимает взгляд, полный надежды, и ведьма подходит вплотную, прижимаясь лбом к его груди.       Две фигуры у ворот, символизирующих вечное заточение, растворяются свободным ветром, исчезая прочь.