Когда умирают ангелы

Сложно не согласиться с тем, что дни в ожидании приятных событий обычно тянутся безумно медленно. Будто кто-то специально их замедляет, чтобы заветная дата никогда не наступила. В случае Скарамуччи все было с точностью наоборот.  Чем больше думаешь о том, чего тебе не хочется, тем быстрее, кажется, оно начинает подбираться. Так и Скара не заметил, как поплыли дни перед глазами. Общага. Универ. Кадзуха.  Даже не так.  Кадзуха. Общага. Универ.  И все бы ничего, но с каждым новым днем сердце Скарамуччи становилось все более неспокойным. Со временем он даже разучился определять причину внезапной тревоги.   После смерти матери он кое-что понял. Помимо того, что пока одни боролись за жизнь, другие прощались с ней по каким-либо причинам. Эта мысль была очевидной.  Что было менее очевидно, так это реальность смерти. Та самая «мифическая» реальность смерти стала слишком уж реальной для Скарамуччи спустя примерно три дня после кончины матери.  Он не был на похоронах, не видел оттуда никаких фото, Мико очень старательно избегала эту тему в разговорах со Скарамуччей. Но сколько бы он себя ни оберегал, тревожные мысли по поводу непосредственно смерти никуда не делись.  И теперь он в полной мере осознавал: люди умирают. Люди вокруг него тоже умирают. И это может произойти в любой момент времени. К этой мысли он шел очень долго и все никак не решался принять ее рядом с Кадзухой, но новости о матери мгновенно встряхнули и отрезвили его.  Страх перед относительно скорым прощанием усилился, оттого и время будто бы ускорилось. Скарамуччу это пугало. Он не понимал, куда утекали мгновения, проведенные с Кадзухой.    Казалось, вот только они посмотрели фильм или сходили на свидание в кафе, обнялись, расцеловали щеки друг друга. А вот уже Скара лежит один на пружинистой кровати общежития и не понимает, как эти часы любви и счастья могли кончиться так скоро.  Это было первой причиной его постоянных тревог и возвращения к снотворному. Он пил его раньше, когда только сбежал от матери к Мико. Та давала ему пить таблетки, чтобы он не подскакивал каждую ночь. Жизнь с матерью превратила его в невротика и, чтобы избавиться от бессонницы, Скарамучче пришлось долго сидеть на таблетках и переучиваться спать спокойно заново.  Теперь все это повторялось, но Скарамучча не особо жаловался по этому поводу. Пока снотворное помогало ему как можно скорее уснуть и проснуться от сообщения Кадзухи, он был не против.   Вот кто был точно против, так это Тарталья. Он прекрасно знал, что любые лекарства для Скарамуччи могли рано или поздно стать наркотиком. Особенно те, что так сильно контролировали его жизнь.   Поначалу Тарталья переживал лишь за сам факт принятия таблеток на постоянной основе, а потом стал переживать еще и за Скарамуччу и его отношения с Кадзухой. Сложно было отрицать, что парень рядом с новеньким ну просто расцвел.   Тарталья не помнил, когда еще Скарамучча был таким увлеченным и влюбленным, но эта любовь душила его. С каждым новым днем все больше душила фактом своего скорого конца.   Кадзуха обсуждал это со Скарой тысячи раз, но он не слушал. Пока он мог наслаждаться Кадзухой и его присутствием, ему было все равно на то, что происходило вокруг.   И что Кадзухе как его парню, что Тарталье как его лучшему другу пришлось это принять. Скарамучча хотел этих отношений, несмотря на всю ту боль, которую они причиняли сразу после обжигающего сердце счастья и любви.   Из этого следовала вторая, чуть менее важная, но все же причина для тревоги Скарамуччи. Хотя тревогой назвать это было сложно.   Им двигала не тревога, а ревность.   Скарамучча не шутил про собственнический характер. Было ли это следствием травм или темпераментном, парня не особо волновало, но видеть обращенные на Кадзуху взгляды ему очень не нравилось.  Да, в его группе все относились к парню, скорее, с жалостью, около нейтральностью, прекрасно зная про его проблему со здоровьем. Да вот только Скарамучча крутился не только в своей группе и замечал, что некоторые девушки с универа заглядывались на Кадзуху.  Несомненно, даже больным он был очень красив. В хорошо скрывающей тело одежде, с аккуратно уложенным париком и уставшим взглядом Кадзуха становился мечтой многих, что Скарамучче не нравилось.   Он не высказывал этого Кадзухе по очевидным причинам. Ну а что бы он сделал? Надел на голову мешок? Разумеется, нет. А других вариантов у Скары не было.  Кадзуха, конечно, не давал поводов для ревности. Он спокойно общался с Хэйдзо переодически, мог поболтать с друзьями Скары, но не более. Кадзуха не искал нового общения, а хотел посвящать все свое свободное время Скаре.    Это было очевидно. Настолько, что даже Тарталья на возмущения Скары о том, что на Кадзуху заглядываются, покрутил у виска и слегка встряхнул друга от подобных мыслей. Даже рыжий понимал, что Кадзуха был верным до мозга костей, а еще безмерно влюбленным (скорее, уже любящим).  Так что проблемы в голове Скарамуччи замечали все вокруг, кроме самого Скарамуччи. Он может быть и знал о их наличии, но бороться с ними не умел и с досадой осознавал, что его несносный характер теперь придется терпеть не только ему самому и его друзьям, но и любимому человеку.  За такими днями, наполненными огромной любовью и счастьем, поцелуями, объятиями, прогулками, страхом и ревностью в контраст, прошло несколько недель.   Скара потерял точный счет времени, когда уже наступила середина ноября. Где-то там не за горами маячили и скорые новогодние праздники. Они оба очень ждали их. С одной стороны, потому что зимние гуляния всегда было одними из самых ярких в году. С другой, оба просто надеялись, что смогут встретить эти дни вместе, что Кадзуха будет жив. Хоть он и тускнел на глазах. В прямом смысле этого слова.   Ему становилось все сложнее делать даже самые базовые вещи. Скара видел все эти изменения так явно, что сжималось сердце. Кадзуха выглядел более уставшим, продолжал терять вес. На его теле постоянно были синяки, а кровь начинала хлестать из носа или рта чуть ли не каждый час. Появились частые проблемы с едой. Кадзуху постоянно тошнило от всего на свете.   Скара сначала просто отправлял его домой после каждого приступа кашля или тошноты, а затем и вовсе стал запрещать появляться на парах при хоть малейшем дискомфорте с утра.  Но что было еще более грустно и тяжело для понимания, помимо физических изменений, так это чуть менее явные, но заметные для Скары проявления болезни. Кадзуха стал забывать. Он мог забыть то, что происходило всего пару минут назад. Или полностью стереть из памяти приятные моменты двухдневной давности.   И его нельзя было в этом обвинить. Скара и не винил. Он видел, как Кадзухе самому тяжело было справляться с этим. Физическую боль в голове он мог пережить, но постоянные провалы в памяти становились для него реальной проблемой.   Кадзуха привык быть хватким и готовым воспринимать новую информацию, а теперь его организм не справлялся с этим. Что еще хуже, помимо памяти, стали притупляться и органы чувств.  С огромной печалью Кадзуха замечал, что лицо Скары с каждым днем казалось ему все более размытым, а голос менее звонким. Это было нормально для такой стадии болезни, но мириться с тем, что его органы чувств больше не справлялись с нагрузкой, становилось тяжело.  Тем более Кадзухе как художнику и ценителю главного произведения искусства: Скары.  Все эти аспекты привносили в, на первый взгляд, идеальную картину счастья отношений огромную ложку дегтя. Но оба понимали: друг без друга они не смогут, а если и смогут, то не хотят. Слишком любят, чтобы отказываться от этого из-за сложностей.   Скара готов был мириться с любым течением болезни, пока Кадзуха был еще жив, а Кадзуха… А Кадзуха просто был счастлив и хотел, чтобы Скарамучча тоже был счастлив.  — С кем болтаешь?- Кадзуха зашел в свою комнату и прикрыл дверь, оставляя поднос с горячим кофе и печеньем на прикроватной тумбочке.  Он подсел к Скаре, который с кем-то переписывался, удобно сидя на кровати. — С Нахидой,- спокойно ответил он. — Передавай ей привет от меня,- Кадзуха улыбнулся, ложась у груди Скары и обнимая его за талию.   Парень опустил руку на гладкую голову и принялся поглаживать ее осторожно. — Она тебе тоже передает. Спрашивает, как ты себя чувствуешь?  — Напиши, что хорошо.  Кадзуха уже пару дней не появлялся в универе из-за какой-то неожиданно выскочившей болячки. Иммунитет не справлялся, а осенняя пора только подливала масла в огонь. Кадзуха подхватил какой-то вирус и теперь лежал дома с заложенным носом и больным горлом.  — Окей…  Скара отписал сообщение Нахиде и предупредил, чтобы в ближайшие часы его не отвлекали. Время в гостях у Кадзухи он хотел посвящать только Кадзухе. — А теперь честно. Как ты себя чувствуешь?- повторил вопрос Скара, нежно гладя горячую спину Кадзухи через футболку. — Тошнит…- он покачал головой,- хочется посидеть в обнимку с унитазом, но горло жжется… если пойду два пальца в рот сувать, вообще там в том туалете и умру.  Кадзуха усмехнулся хрипло и потер заложенный нос ладонью. — Горло надо греть и полоскать,- строго заметил Скара, целуя гладкую макушку. — Пока ты рядом, у меня ничего не болит,- прошептал Кадзуха, крепче обнимая парня за аккуратную талию.  Скаре эти слова льстили, хоть он и пытался все еще придумать, как облегчить состояние Кадзухи. Они могли бы обратиться к его матери, но дергать ее не хотелось.   Бэй Доу недавно пришла с работы и отвлекать ее от законного отдыха было бы преступлением. Ей тоже нужно было время, чтобы расслабиться и успокоить вечно тревожащееся сердце.   Женщина всегда была очень рада Скаре. Она видела, каким счастливым становился Кадзуха рядом с ним, и безмерно радовалась тому, что помимо религии в жизни ее сына появился кто-то по истине важный.  — Давай тебе вместо кофе сделаем чаек с лимоном, чтобы горло не раздражать. — Давай. Только сначала нужно поговорить,- более серьезно сказал Кадзуха, но не переставал мягко улыбаться. Он немного отстранился от парня, чтобы смотреть прямо в глаза.  Скару это чуть напрягло, но он ничего не сказал, молча смотрел на парня в ожидании. — С Тартальей недавно списывался,- Кадзуха пожал плечами, замечая, что Скара теперь выглядел слегка раздраженным,- точнее, он мне написал. Ты опять подсел на снотворное?  На свой вопрос вместо ответа получил закатанные глаза и недовольно искривившиеся губы. — Не подсел. Просто плохо сплю,- таки объяснил безразлично,- с чего рыжий вообще решил, что может обсуждать это с тобой…  Вопрос был риторическим, но Кадзуха заметил, как Скара теперь злился на друга. Значит причина была. — Почему плохо спишь?- проигнорировал вторую часть, становясь чуть серьезнее. — Просто плохо сплю, бл*ть,- Скара резко дернулся назад, падая в мягкую подушку и отворачиваясь.   Проблемы Кадзухи были общими, а проблемы Скары становились общими лишь тогда, когда он сам этого хотел.  — Котеночек…  А Кадзуха честно-честно не хотел надоедать своими вопросами. Только позаботиться. Он-то прекрасно видел, как вместе с ухудшением его состояния менялся и Скара. — Я чувствую, что тебе тяжело.  Кадзуха нежно обнял талию парню, прижимаясь к ней худой щекой и прикрывая глаза.  — Я просто понимаю, что… — Ты не понимаешь,- прошептал Скара, обнимая в ответ гораздо крепче,- ты не понимаешь… Кадзуха…  Он бы сказал что-то еще, но не смог даже слова вымолвить. Сжал Кадзуху еще крепче и добавил совсем тихо: — Я не знаю, как буду жить дальше…  Кадзуха тяжело вздохнул. Ему было больно слышать эти слова. Еще больнее было быть причиной всего происходящего. — Возможно мне не стоило тогда…- хотел было вспомнить Кадзуха, но его перебили. — Все время, начиная с нашего знакомства— лучший период моей жизни. Когда он оборвется… я не знаю…- Скара потер лицо рукой, пытаясь скрыть свою нервозность,- я умру вместе с тобой…   Говорить все это Кадзухе не хотелось. Скара знал, как это звучало. Почти как обвинение, к тому же довольно серьезное. Но держать в себе это было невозможно. Обсудить не с кем. Только Кадзуха понимал Скару так, как ему было нужно. — Котеночек мой… это будет просто этап твоей жизни. Ты будешь знать, каково это, когда тебя любят…  Скара прикрыл глаза, скрывая лицо в изгибе локтя и вздыхая тяжело. Одним этим вздохом заставил Кадзуху замолчать.    — И как мне после этого встречаться с другими, если я…- Скара почти произнес это вслух.   «Я люблю тебя».   Но ему снова не хватило воздуха в легких, а возможно и простой смелости. Скара не знал, зачем оттягивал момент этой фразы, по пока просто не готов был говорить ее так, прямо в глаза. — Послушай,- Кадзуха с трудом вылез из крепкой хватки Скары и залез в телефон. Он быстро нашел в заметках нужный контакт и скинул его парню,- это,- он указал на экран,- мой психолог. Он работал со мной, когда я впервые узнал про свой диагноз. Очень толковый дядечка. Пообещай мне, что…- глаза Кадзухи наполнились теплотой и нежностью, желанием защитить, пока Скара смотрел на него самым жалостливым и печальным взглядом,- когда я умру, ты сходишь к нему… даже не спорь. Я спрячу где-нибудь у тебя в одежде конвертик с деньгами, и ты первым делом возьмешь ноги в руки и побежишь к нему. Пообещай.  Кадзуха не просил, он настаивал в самом чистом виде. Он, в отличие от Скары, был гораздо более здоровым ментально. Все свои выборы и действия он мог чем-то оправдать и как-то объяснить. Кадзуха был своеобразным якорем их отношений, который держал весь корабль, чтобы Скара своими волнами не отправил его плавать невесть где.  Только за счет продуманности и уверенности Кадзухи их общение со Скарой было таким уютным и спокойным. Сам Скара так не умел. Он был импульсивным и зачастую гораздо более эмоциональным, чем хотел бы. Кадзуха его заземлял. Настолько сильно подходил ему как партнер, что они складывались, словно пазл, идеально сочетаясь.  Но не как черное и белое. В святом Кадзухе были свои страхи и пороки. Просто в Скаре их было больше. Они оба были серыми, отличалась лишь степень.  — Скара. Пообещай,- серьезно добавил Кадзуха. — Обещаю,- прошептал Скара, опуская взгляд,- а ты обещай, что будешь беречь себя.   Кадзуха улыбнулся, тихо хихикая и кивая, склоняя голову к плечу. — Обещаю, мой котенок.  — Все. Серьезно поговорили, теперь давай обниматься опять.  Скара сам загреб Кадзуху в свои объятия. Его тело слабело и худело с каждым днем, так что Скара мог чувствовать каждую косточку на тонкой спине. Кадзуха казался донельзя хрупким. Хотелось спрятать его от всего этого… сохранить от этой боли и страданий.   Что хуже всего, Кадзуха, может быть, и смирился с мыслью о болезни и смерти. Да вот только подготовить себя к последним дням он не мог. И Скара видел это. Видел страх в алых глазах, когда Кадзуха рассказывал про приступы боли.  Они были такими сильными уже сейчас, и от мысли о том, что дальше будет только хуже, в сердце Кадзухи все сжималось. Он не боялся смерти. Только боли и потери близких. И если потеря близких до вселенской тоски расстраивала, то боль пугала.  Кадзуха подумывал о том, чтобы написать отказную от реанимации заранее на случай, если его будут пытаться спасать в последние дни его жизни. Сидеть на тяжелых наркотиках, чтобы боль была чуть меньше, чем адской, он не хотел. Предпочел бы умереть на несколько дней раньше, но не мучиться в агонии. — Котенок,- Кадзуха плавился в объятиях Скары, чувствуя его тепло и растворяясь в нем. — Да?  — Я хотел кое-что предложить, потому что знаю, что ты сам никогда не сделаешь это первым,- он помолчал пару секунд, ощущая этот выжидающий вздох от Скары, который явно заинтересовался,- потому что любишь меня.   Темные брови поползли вверх на лоб. Скара опешил, и это еще мягко сказано. Что же там такого хотел предложить Кадзуха, чего не предложил бы Скара из любви к нему?  Сделать досрочную эвтаназию?  — Хорошо. Ты меня заинтриговал. Я уже согласен,- Скара напрягся, дожидаясь, когда Кадзуха озвучит ему свое желание.  Фея крестная, ей богу… — Мама сегодня в ночную уходит. Давай…- Кадзуха поднял огромные алые глаза на Скару, точно просящий щеночек,- займемся любовью?