Esmu slinks

***

Этот мир разносторонний. Он лежит далеко не в одной плоскости и не с одной стороны на него смотрят. То, что сначала нам кажется очевидным, на самом деле имеет второе дно. То что может выглядеть несомненным, бесспорным, заключает в себе что-то ещё. Совершенно. Абсолютно. Другое. Есть одна вещь, которая воспринимается нами одним образом, но что, если это восприятие в корне неверно? А существует ли верное восприятие вообще? Он не знает. Сначала было подозрение что ему удалось глянуть на себя со стороны. Удалось увидеть ту сторону, под другим углом. Докопаться до истины и суметь расширить свою точку восприятия этого мира и разных ситуаций своей жизни. Но сейчас это не имело никакого значения. Сейчас имело значение лишь новая доза. Новая доза препарата, который утолит ту душевную боль, которая начинает стучать в двери его мозга ежечасно. Не просто стучать. Нет. Она начинает эту дверь выбивать. Свое состояние Гоголь сравнивал с двумя столбами, ожидающих прилива и тоскующие во время отлива, которые можно встретить на первых страницах книги Стивена Кинга о Мизери. Он не помнил сюжет книги. Не помнил также, как и то, что было до заточения в этих серозеленых стенах. В памяти лишь появлялись те самые столбы с первых глав. Только вот, у главного героя боль сначала была физической, Николай же умирал внутри от боли душевной. Что-то надломилось и захлебнулось. Если бы не эти таблетки. Их приносит врач. Только этого человека видит Гоголь изо дня в день. Больше никого. Тут даже окон нет. Только стены, стены и ещё раз стены. Сверху, снизу, по бокам. Скоро у него начнется эпилепсия от их ряби, и никто не прийдёт, никто не спасет. Каждый день уколы, транквилизаторы, капельницы и он не помнит ничего, ни капли, только некоторые тени из прошлого. Чаще всего во снах к нему приходил юноша с прямыми, черными волосами. У него не было лица, но, казалось, то что у него есть хоть что-то, хоть самая крупица из прошлого, должно было приводить в восторг. Но нет. Все чувства если не были притуплены, то вообще отсутствовали. Лишь невыносимая боль вспыхивала, болело невероятно сильно, область грудной клетки была поражена и вряд-ли подлежала восстановлению. Неизвестность не пугала. Не пугала так как никаких чувств он не испытывал. Но что случится, когда лекарства перестанут действовать? Он взорвется? Сойдёт с ума? У сердца лопнет сосуд ? Тромб в голове от накотивших эмоций? И он умрет ? Какая воистину страшная смерть. Доктор на все такие вопросы отвечал однотипно и основной составляющей было "Тебе никогда не перестанут вкалывать препараты. Так что нечего думать о то, что твоя грудная клетка лопнет, как арбуз, стянутый сотней резинок для денег." Да, Гоголь задавал свои вопросы с весьма странными сравнениями. Неизвестно откуда они у него. Доктор Николаю не нравился. Что-то в этом человеке было нехорошее, отталкивающее. Как у крысы. Пухлое тело. Сальные волосы. Блуждающий взгляд, не останавливающийся ни на чём. Этот доктор не смотрел в глаза. Никогда. Если случайно так получалось- сразу отводил. Не больше секунды, из-за этого даже цвета глаз назвать не получится. Это бесило бы Гоголя, чувствуй он хоть что-то. Но и симпатии к этой персоне от недостатка чувств не прибавилось. Николай прозвал его клиничной блохой в своих мыслях, так как настоящее имя постоянно забывал. Он и свое не всегда назвать может, а тут чужое, да ещё и полностью стирающееся из памяти, записать негде, ручек и листов не положено. А клиничная блоха- отличное прозвище, к тому же очень подходящее этому человеку. Возможно так все и проходило бы до бесконечности. Одни стены. Кровать посередине, рядом "почему-то" круглая тумбочка. Скудная еда и баснословные количества препаратов. Но судьба распорядилась иначе. Через неизвестное количество времени блоха принес ему что-то новое, помимо таблеток и уколов. Его выписывают со штампом прошедшего реабилитацию человека. Причем здорового. Но над этим пунктом можно и поспорить, но ему лень. Главное что дали таблетки, которые уберут боль и помогут пребывать в вечном приливе, окутывающего покрытые тиной столбы. А остальное неважно.

***

Солнце настолько яркое, что глаза заслезились от навернувшихся слез. —Значит смотри. Ты- Николай Гоголь. Это твоя мама.– Блоха стоял справа от мальчика и тыкал в светловолосую женщину, стоящую напротив.–А это,–Он перевел "курсор" влево.– Твой отчим. Отчим был высоким и крепким, в народе таких описывают "взбитый парень". Стоял, скрестив руки на груди, и пялился своими черными глазами в упор. Женщина рядом обладала приятной и хрупкой внешностью, но на солнце Гоголь заметил пятно тоналки под глазом, переходящее на скулу. Видимо, закрасила синяк. Немного неаккуратно, скорее всего торопилась. Или тон ей не сильно подошёл, в любом случае, он списал все на свое хорошее знание, которое поражало своей четкостью. Блондинка смотрела в пол и жевала нижнюю губу. В худых руках черная, дорогая, сумочка. Что-то шевельнулось у Николая в памяти. Она казалась знакомой. —Привет, Коль. –Женщина наконец подняла голову и встретилась глазами со своим сыном, но тут же отвела их куда-то в сторону.– Ты меня наверное не помнишь. Я- твоя мама. Меня зовут Кристина. Что-то ей это имя не подходит. Гоголь склонил голову к правому плечу, рассматривая ,,маму,,. От это взгляда она потупилась, но взяла себя в руки и ласково улыбнулась. Ну, или считала что ласково. На самом деле, это была улыбка неуверенного в себе человека. В ответ на эту фразу он лишь хмыкнул и молча кивнул. Отчим, так и не представившись, развернулся и ушел в сторону серой машины. Она похожа на консервную бочку. Забавно. —Идем. Кристина положила руку ему на плече и опять с натяжкой улыбнулась. —Доктор, спасибо вам за все, надеюсь ему теперь будет лучше и он никогда больше не вернётся в то состояние. —Конечно. Конечно. Всего доброго. "Лол, она тоже не помнит его имя." Николай мысленно прыснул. Клиничная блоха кивала им вслед, как голова игрушечной собаки на пружине, и пригладила свои сальные волосы. Гоголь не знал, что за состояние из прошлого, но было как-то все равно. Ещё он радовался что наконец отошёл в сторону от блохи, а то изо рта у того пахло чем-то тухлым. Прям фу. Они подошли к машине за рулём которой уже сидел отчим. Мама села впереди, так что ему ничего не оставалось, кроме как устроится на задних сидениях. —Андрей. Но зови меня папой. —Очень приятно. Мое имя вы уже знаете? —Конечно. Как могу я не знать имя своего сынули. Мужчина повернулся и криво ухмыльнулся, следя боковым зрением за "сынулей". Наконец развернувшись, Андрей настроил управление и выехал на дорогу. Гоголь опустил уголки губ. Он предпочитал бы к нему никак не обращаться. Куда милее сердцу было сейчас выйти на свежий воздух. На полном ходу. Лицом в асфальт. Чтоб наверняка не встать никогда больше и не слышать этой мерзкой речи из его рта. Прям противно стало. Объяснить себе эту реакцию он не мог. Но выходить проблеваться он также не стал. Лекарства действовали, так что даже отголоски чувств и реакций на что-то быстро испарялись, как и желание что-то делать. По этому он откинулся на спинку тканевого кресла и вздохнул. Запах пыли ударил в нос. Под зеркалом болталась желтая ёлочка. Видимо, когда-то она была зелёной. В некоторых местах ещё можно было увидеть участки другого цвета. Правда икон не было. Почему-то Гоголь считал их отсутствие неправильным. Но думать об этом в тягость. Вместо этого он прикрыл глаза и моментально уснул.

***

Машина, скрипнула колесами и медленно подъехала к пятиетажному дому. Он выглядел старым. Полусонный Коля смотрел снизу вверх на строение и гадал, какое окно теперь будет считать своим. Сзади закончилось копошение и Андрей с силой захлопнул дверь. —Маам, а сколько мне лет. —Все вопросы дома. Вместо нее ответил мужчина, достающий ключи. Повернув голову в сторону мамы, Николай увидел что у нее глаза на мокром месте. Возможно это "маам", протянутое им неосознанно, натолкнуло женщину на какие-то воспоминания. С этим предстояло ещё разобраться. Он вообще пророчил себе большое количество работы. Они шагали по ступенькам до четвертого этажа, ведь лифтов в пятиэтажках нет. Этот район представлял себе фигову тучу однотипных домов и однотипных площадок. За обедом Гоголь планировал слинять и все изучить. Как оказалось, он учится на первом курсе в элитном вузе. Как туда попал -непонятно. Судя по квартире с незакрывающимися дверцами кухонного гарнитура и подбитой плиткой, его названная семья не могла такой позволить. Ему семнадцать и сейчас середина декабря. Ну почти середина. Восемнадцатое декабря. —Угум. Понял, спасибо. Суп был отвратительным. Бульон каким-то пресным, картошка разварена, но попалось и несколько сырых. Славно. Единственное что стоило внимание в этом застолье, так это хлеб. Вот что-то, а хлеб вкусный. За это время Гоголь узнал, что насчёт учебы переживать не стоит, так как есть справка. Ещё ему будут давать карманные деньги и ещё у него есть своя комната. Вау. Эти новости действительно радуют. Но есть одно но . —Недавно умер твой родной отец. Мама выглядела грустной, говоря эту новость. Сидела понурив голову и незаметно следила за реакцией сына. Ну как незаметно. Очень даже палевно. — Насколько недавно? Они находились в его новой комнате. Мебель такая же древняя, как и на кухне, но на вид целее и надёжней. А то находясь под кухонным шкафом для посуды, Гоголь боялся что тот свалиться ему на голову. — В начале декабря. "Херасе ты быстро, мать". Но Коля успел прикусить язык , перед тем как сказать что-то в этом духе. Это получается, по ее словам, его родной батя умер в аварии, а жонушка покойника уже успела выскочить и при этом попасть в какую-то финансовую дыру. Ведь, судя по сумочке из крокодиловой кожи, с предыдущим браком ситуация была куда лучше. —М. Понятно. После этой фразы Кристина сначала состроила несчастное лицо, а после, осознав сказанное, просила. Такое ощущение было, что она ожидала лютой истерики от известии о гибели, но, поняв что расхлебывать эту муть ей не прийдется, несказанно обрадовалась и, поцеловав сына в щеку, выпорхнула из комнаты. А реакции ждать и не стоило. Он не помнил ничего из своей прошлой жизни. Откуда взяться боли утраты и всего а этом духе. "Она мне больше не мать". Заключил Коля, агрессивно стирая остаток материнской любви со своей кожи. Однозначно, ситуация складывается скверная. Прям очень. Подойдя к зеркалу, он стал рассматривать себя. Белые, прям белые, волосы. Коса до конца лопаток. Разные глаза. Один черный, второй ясный, желто-зеленый. Челка непослушными прядями падала на лицо. —А я точно... Он оттянул впереди край спортивных штанов вместе с бельем. Нет, все на месте. И грудь плоская. Но вроде так быть не должно. Надо с этим что-то делать. Выглядит странно. Он отодвинул несколько шухлядок, найдя в последней ржавые ножницы. Холодный, тяжёлый метал скользнул в руку. Обхватив инструмент тонкими и весьма длинными пальцами, Коля с неприятным звуком из открыл и медленно поднес к основанию толстой косы. Но вдруг дверь распахнулась. —Кстати, похороны через три недели. – В проеме появилась Кристина. Сказанное ею предложение содержало радостные нотки, не сочетавшиеся со смыслом слов. —Что ты делаешь? Добавила она уже несколько испуганным голосом. —Нельзя? —Можно, но... Ты ее так долго отращивал. Она что-то типо...ну...то что связывает тебя с прошлым тобой. Ее попытка говорить бегло и со смыслом провалилась. Паузы между словами говорили о том, что она не привыкла говорить много или не вставлять лишние слова. Не оратор короче говоря. Многих такая речь дико раздражает, но не Гоголя. Ему всё равно. Как на нее, так и на ее речь. —Прошлое осталось в прошлом. Лязг. И в его левой руке лежит аккуратно сплетенная косичка. Он не давал себе отчёта, когда делал прически. Опустив руку с ножницами, он встряхнул головой. Идеально. Без косы намного удобней. Голове свободней и легче стало, да и мыть проще, расчёсывать там. —Три недели не сильно ли много для похорон? Такие вещи разве не проводятся быстрее? Он посмотрел на оцепеневшую Кристину. —А...ну. –Медленно приходя в себя, она наконец посмотрела в глаза первокурснику. –У нас просто денег нет сейчас . —Чё? Тут он уже не стал держать в себе негодование. Женщину смутил его вопрос. Ее щеки покрылись румянцем. —Давайте вместо карманных денег вы устроите все как надо. А то хоронить будет нечего через три недели. Николай развернулся к ней спиной, лишь бы не видеть. Тут даже таблетками не прикрыть разочарование, распространившееся, как пожар. И это его мама? Серьезно? Они ничего не путают? Але! Бог? У меня пара вопросов. —Да, так и сделаем. Кристина смущённо кашлянула в ладонь и закрыла дверь. —Пиздееец. С этим тихим, полным разочарования, высказыванием он швырнул ножницы обратно и опять глянул на косу. Довольно хорошую. А вот, собственно, и карманные деньги подъехали. В ближайшее время надо продать эти волосы, зачем зря выбрасывать. Аккуратно положив их в пакет, Гоголь вынул из кармана выданный за столом телефон. К чему ему волосы? Вот вам штука из прошлого. Пароля нет. Ну и хорошо. Ему как-то безразлично, что гаджет уже облазили до владельца. Этот кошмар с похоронами уже ничто не перелюнет. Пришло время хоть что-то интересное найти.

***

—Где я? Коля вздрогнул, оказавшись в незнакомой комнате на жёсткой кровати. В правой руке телефон. —А, бля. Он уснул. И проснулся в непонятках, опять. Прошерстив быстренько в памяти крайние пол часа, он вспомнил, что в черной, гладкой, прямоугольной штуковине ничего интересного не обнаружилось. Лишь пустые переписки с несколькими людьми маячили перед глазами в соцсетях. В записной книжке три номера. Один Кристины, второй принадлежит отчиму, а третий- какой-то девушке. В скобках рядом было короткое предписание "староста" и все вопросы отпали. Игор нет. Заметки пусты. Из развлечений - перелистывание переписок в его группе. Одним словом Ни-че-го стоящего внимания. Уже вечерело. Он проспал целый день. Закинув в рот таблетку, Гоголь ушел на кухню и выпил воды. Квартира хранила гробовую тишину, так что самое время все рассмотреть. Ногами в теплых носках он скользил по паркету. Стены покрыты обоями, которые многое повидали в своей жизни, по ним прям видно, а в углу квадратной спальни есть плесень. Теперь Гоголю не будет скучно. Теперь у Гоголя есть компаньон. И это...барабанная дробь!– зелёное, растительное сокровище. Отрада для глаз в этой серости. Вид из окон более-менее. Хоть не упираешься лицом в дом напротив, а смотришь в нескольких направлениях. Вау. Одним словом своя эстетика. "Родителям" до него особо дела нет, ну и замечательно. Гоголь накинул осеннюю куртку, так как больше ничего не нашел в шкафу, и вышел из квартиры, ключи от которой получил в комплекте с телефоном. Подъезд сырой и обычный. Как во всех стандартных пятиэтажных зданиях. Четвертый этаж был приемлемым вариантом сейчас, но отсутствие лифта не сильно удобно. Хотя люди живут, и он, значит , жаловаться не станет. Выйдя из парадной, Коля вдохнул холодный воздух. На улице уже темно. Быстро однако вечереет. Снега не было, так что декабрь можно спутать с поздней осенью, ведь, насколько он помнил, в больницу отвезли его в середине октября, тогда ещё была золотая пора. Хотя как помнил. Ему так сказали , когда он спрашивал о количестве упущенного времени. До следующего полугодия Гоголь освобождён от занятий. Ну хоть что-то. На самом деле ему бы и в радость уходить на учебу, пропадая в уроках, не замечая царящей в доме гнетущей атмосферы лицемерия, которую он уже ощутил всеми позвонками своего острого хребта. Но нет. Ему, увы, не оставили выбора. Просто сказали сидеть здесь, в этой квартире, в незнакомом районе, без друзей и собственной личности, без полноценного общения. Он не знал сколько так протянет. Так что первым решением было проведать окрестности и присмотреть пару мест, в которые можно слинять. Дома находится постоянно будет невозможно. Это он уже отметил для себя. Лицо обдувал холодный ветер. Вокруг темно. Но множество окон и пара тусклых фонарей освещали пространство своим мерным сиянием. Выглядит очень уютно. —Я уже подумал, что ты не тут заселился. Николай вздрогнул и повернулся в сторону темной фигуры, слившейя с тенью. Черное пятно, в котором угадывалась фигура, медленно встало с покосившейся лавочки и сделало два стремительных шага ближе. Это... — Пошли уже. Столько сидел, что даже кости болеть от холода начали. Это был элегантный, стройный и невероятно красивый молодой человек. Хорошо выраженные скулы, покусанные губы с ранками, выделявшимися на бледных губах. Деталь, которая больше всего запомнилась- глаза. И дело было не только в цвете, который мог выделить его из любого количества людей хотя что там, он в целом и выделялся и сливался одновременно. Поразительно а в том что эти глаза были большими и выразительными. Они смотрели в самую душу. Казалось, они знают все, понимают все. Грустные, но не без резкости. — Ну? Чего уставился? Я, если ещё немного постою, заболею. Оппонент теряет терпение. Рука, вцепившаяся в предплечье, потянула сильнее. Коля послушно побрел следом за этим удивительным человеком. Кто он? Они знакомы? Дружат? Ах, точно. Силуэт именно этого человека вырисовывала скудная память. Хотя куда там, память. Лишь ее жалкие ошмётки. Видимо этот темноволосый человек из прошлого, так званый ловелас, много значил для Гоголя. Иначе как он мог ещё объяснить себе это чувство в груди. Такое воздушное. Лёгкое. Свободное. Хоть и притупленное. Он может чувствовать, но все равно те препараты достаточно сильные, чтобы ощущать не эмоции, а их фантомы. — Дорогой друг, не знаю, уместно ли спрашивать такое, но не подскажешь ли вы свое имя? На него резко обернулись. Свет фонаря отразила пара ярких, внимательных глаз. —Скажи, что именно ты помнишь? —М...Ничего? —Это нехорошо. Все хуже чем я думал. Незнакомый знакомый отпустил руку Гоголя и повернулся всем корпусом. —Я- Федор Достоевский.– Он указал на себя. –Ты- Николай Гоголь. – Перевел палец на Гоголя– Мы- очень хорошие, давние друзья. А теперь идём. Федор взял его теперь за кисть и поволок в неизвестном направлении. Коля даже обрадовался. У тего оказывается есть хороший (очень хороший) друг, который сам его нашел, так ещё и с детства знает. Возможно хоть что-то сейчас проясниться. И к тому же Гоголю нравилось, то, что его куда-то тащат. В частности этот Достоевский.

***

Долго идти не пришлось. Минут пятнадцать быстрого темпа ходьбы и они на месте. Гоголь увидел дорогу, которая расходилась прям перед девятиэтажным домом в две стороны. Вокруг было ещё много таких строений. Они зашли, поднялись на шестой этаж. Только пешком. Так как Федор наотрез отказался ехать лифтом. И зашли в общий тамбур, а оттуда в небольшую, ухоженную квартирку. Внутри было тепло и Федор, закрыв дверь на ключ, съехал по ней вниз, довольно прикрыв глаза. Гоголь уверен, не будь он под препаратами- его сердце сделало бы кульбит в виде сальто назад с крыши этой самой многоэтажки. —Не знаю сколько ты там стоял, но осеннее пальто... Не слишком ли рискованно? Особенно если ты быстро заболеваешь. На него глянули одним прищуренным глазом. —Но ты тоже в осенней. —У меня ничего другого нет. —Так у меня тоже —Но ты не выглядишь как человек, не способный преобрести куртку. —Я ее не покупал, так как люблю замерзать, чтобы , приходя в тепло, чувствовать невероятное удовольствие. —Но если долго находиться на улице, то можно замерзнуть и в теплой куртке —Я никогда не выхожу надолго. Только если по делам, но тогда замёрзнуть не успеваешь, а вернее осознать что замерзаешь, и когда оказываешься в теплом месте - ловишь кайф. —Звучит интересно. Думаю, у меня будет возможность попробовать. Лёгкая улыбка на губах Достоевского померкла, когда он понял что представляет из себя это высказывание. —Пошли. Они сняли осенние свои наряды, словно душой и сознанием перебывали там, где эта одежда была ещё актуальна, разулись и направились на кухню. Перед Гоголем поставили чашку горячего чая. Посередине стояла тарелка печенья, а в углу кухни красовалась среднего размера ёлочка, гирлянду которой предварительно включили. Точно. Скоро новый год. Многие уже начинают наряжать и украшать свои жилища. Достоевский присел рядом с такой же чашкой, а на стол поставил заварник с добавкой. —М! Какой вкусный чай! Коля в своей новой жизни еще ничего вкуснее не пил и не ел. То, что Кристина подала на стол под предлогом чаепития, было отвратно на вкус по сравнению с этим. Ему даже сравнивать их стыдно. Федор слабо улыбнулся и тоже отпил, соглашаясь. Сидеть на кухне в холодный, зимний вечер, пить горячее и краем глаза наблюдать за мерным свечением разноцветных лампочек- настоящее удовольствие. Тихие разговоры не умолкали очень долго. Рассказывал в основном Федор, отвечая на поступающие вопросы. —Да, твоя мама не самый хороший человек. —Называй ее просто Кристина. —Как скажешь. Так вот. Она постоянно играет на публику. Там, где необходимо прослыть жертвой ситуации- ей без проблем это удается. Слабой, хрупкой девушкой? - да хоть дважды. Твоему родному отцу, например, нравились сильные морально, безэмоциональные, красивые девушки миниатюрной внешности. Она захотела- она сделала. И вот вам счастливый брак, длящийся восемнадцать лет. Она всегда подстраиват свое поведение под человека. Только, обычно это у ущерб второму. Таким людям необходимо менять личину, "развлекаться", вот она и нашла себе кучу любовников. А когда брак развалился, выбрала самого подходящего и сразу вышла за него. —Отвратительно. —Ещё не всё. Этот новый муж, за невероятно короткий срок, проиграл почти все состояние, оставшееся с прошлого брака. Так что им пришлось искать жилье по средствам. Гоголь с каждым словом все больше хмурился. — Так что вот- *#4230- это код от подъезда.– Федор поймал непонимающим взгляд. – сможешь открыть дверь без ключа. Запомни на случай, если надо будет быстро убежать куда-то. Я дома всегда. Если вдруг меня не будет , всякое бывает, - ключ найдешь в горшке под искусственным цветком на подоконнике подъезда. —Мне что-то угрожает том, новом доме? —Естественно. – Федор сделал глоток из своей чашки. – Я бы закрывался, будучи в комнате. —Всегда ?– В ответ молчаливый кивок. –Не знаю в каких мы были отношениях, но спасибо тебе большое за все, Федь. Не знаю как будет дальше, но надеюсь ничего криминального.– И светловолосый криво улыбнулся своим последним словам. Встав, Коля взял свою чашку и развернулся в сторону раковины, чтобы вымыть. —Стой, а где твоя коса? Он странно реагирует. Глаза с фиолетовым отливом округлились, но Федор, в отличие от Кристины, долго не удивлялся. —Можно сфоткать ? –А? "Всмысле сфоткать? Зачем, собственно, это делать? " —Я не знаю что косичка могла для тебя значит, но ты с ней ходил ещё до нашего знакомства, а познакомились мы, когда тебе было шесть, а мне восемь. —Ладно, фиг с ним. Делай что хочешь. Федор без звука сделал несколько фоток, когда гость опять развернулся спиной. —Кстати, есть одна проблема. —Какая. —У них нет денег на похороны для моего второго родителя. —Предложи маме обратиться туда, где он работал при жизни.– Федор рассматривал фото, которые сделал и удалял лишние. –Пусть вспомнит, что Гоголь старший важная шишка. Была. —А каким он был. —Кто? Федор поднял голову, встречаясь с разноцветным взглядом собеседника. —Мой папа. —Давай ты сам потом вспомнишь. Не хочу обременять ещё и этим. Он опустил голову, что-то печатая на клавиатуре телефона с побитым экраном. "Значит ничего хорошего сказать не может. И как это так получилось? Я хоть знал какие люди меня окружали на протяжении прожитых семнадцати лет?" Гоголь опирался поясницей на столешницу и рассматривал своего нового старого знакомого, сзади которого мигала ёлочка. —Почему ты так много знаешь? —Ты большую часть мне рассказывал, да и простая наблюдательность. Федор, не отрываясь, вел с кем-то активную переписку. —Есть кто-то или что-то, что может подтвердить сказанное тобой? Темноволосый наконец поднял голову. —А что я такого сказал? За ма..Км, Кристиной и сам проследить можешь. Она не настолько хорошая актриса. Про былое состояние советую не спрашивать, особенно у отчима. – Гоголь надеялся что собеседник назовет имя этого мужчины, что подтвердило бы несколько подозрительных пунктов, но нет. Видимо, Коля только за зря придумывает себе подозрения. –А отца твоего я при жизни застал, дело одно общее было, но никто его истинную натуру не знает лучше, чем ты. — Скажи, почему у меня волосы такие белые? —Ты поседел. Раньше цвет был как у Кристины, ну, может на несколько тонов светлее. —Что такого случилось, чтобы волосы полностью поседели в таком возрасте? —Надеюсь, этого ты никогда не вспомнишь.– Федор стал в разы серьёзнее с этой фразой. –Я бы оставил все как есть, но лекарства, которые ты сейчас принимаешь, невозможно купить. Так что рано или поздно... Светловолосый тяжело вздохнул и уселся за стол. —Насколько все плохо ? —На процентов шестьдесят девять. —Это ты по каким критериям оцениваешь? —По жизненному опыту. Николай резко поднял взгляд на своего собеседника. —Своему? —А ты как думаешь? —Надеюсь что нет. —Надейся. И тишина. Для полноценной картины не хватает сверчков, но не беда, их добросовестно заменил ветер за окном. —У тебя тоже столько процентов, или ты на сотню оцениваешь? —Не скажу. —Ладно. Единственное, о чем мечтал Коля, так это не вспомнить ничего. Обычно люди наоборот стараются сделать все ради восстановления памяти, но обстоятельства складываются иначе. Да и кто бы не попросил стереть болезненный опыт минувших дней? Но, с другой стороны, его друга это не сломало. Либо он очень сильный. Либо не все так плохо. Гоголь даже не знал какой вариант лучше.