Esmu slinks

***

Солнце за окном, птички поют, благодать прям. Та самая погода, которую ты ждешь весной или осенью: Не жарко, можно накинуть джинсы и легкую кофту, вокруг все либо начинает цвести, радуя взгляд разнообразием после бесконечно серого, унылого, холодного пейзажа, либо наоборот, постепенно меняя яркость, насыщенность, уют на предстоящее уныние. Сейчас была любимая погода для Достоевского. Ты и не сваришься вкрутую на солнце, и не отморозишь конечности, которые не будут слушаться еще долго после прихода в теплое помещение, то и дело роняя все подряд. Было много причин, по которым он любил осень. Вот основные из них: Не жарко и не холодно. Можно достать из недр шкафа водолазки. Дождь. Все насекомые отправляются обратно в ад, где им самое место. Единственный минус осени- большая вероятность заболеть. Он стоял, держа пальцы на белой ручке балконной двери, заставляя себя закрыть ее. Оттуда веял прохладный, приятный носу воздух, который хочется собрать в банку и открыть знойным летом, обнимать под одеялом холодной зимой, поставить на полку и, глядя на блестящие, пузатые края толстого стекла, отправляться в тот самый осенний день, с идеальной температурой, еще греющим нос солнцем, с нотками мороза, но мягкого, как взмах пушистого хвоста, ветра, в день с золотыми листьями, которые все мы собирали в далеком детстве, и небольшим озером в том самом парке, таком родном, таком уютном. Достоевский чихнул. Нет, лучше закрыть. Шум захлопнувшейся двери эхом раздался в голове, которая уже несколько дней болела, посылая импульсы слабости по всему телу. Он заболел. Заболел на следующий день после прогулки под дождем. Загнал в постель плохой иммунитет, или же неустойчивое моральное состояние. Как не крути, а от второго и появляются большинство болезней. Тогда он так и не заскочил в аптеку за каплями, что и привело к нескольким бессонным ночам. На протяжении всего дня в баночке зависимости не было смысла, только перед сном она становилась чем-то незаменимым. Вещь, без которой ты не сможешь уснуть, вещь, без которой ты задыхаешься в кровати, без которой ты можешь стать жертвой сонного паралича. Он передернул плечами, осознав, что тело морозит. Федор прошуршал одноразовыми тапочками, которые носил лишь в случае болезни, к плите, который раз за день ставя чайник на газ. Слегка подрагивающая рука потянулась к прозрачному чайничку, где Достоевский заваривал травяной чай, и, немного проливая, добавил медовую жидкость на дно большой кружки. Струя уже слегка остывшей заварки, с кусочками листиков разных трав, была единственным спасением в такие моменты. Не то чтобы он не воспринимал современную медицину, просто от большинства лекарств была сыпь, не сходившая неделями, или идиосинкразия. Как выразился врач- генетически обусловленная патологическая реакция на лекарственное средство. А если на человеческом языке- его организм не принимает большинство лекарств. Отторгает, не признавая в молекулах вещества, способные помочь. По той самой причине ему достаточно сложно угадать что поможет, а что нет, и с врачами была беда. Никто не мог долгое время вообще выявить причину, многие просто игнорировали проблему со словами "само пройдет, такое бывает". Да пройдет, но для этого нужно время, а зачем делать то, последствий чего можно избежать. А способ был, но для этого нужно часто посещать специалиста, а его не посетишь с температурой, или слабостью, при которой хочется падать к ногам прохожих с просьбой избавить от мучений. У Федора есть длинный список препаратов, которые принимать нельзя ни при каких обстоятельствах, а все остальные в зависимости от случая. И этот случай нужно разобрать по полочкам в светлом кабинете, пахнущем хлоркой. Чаще всего он просто брал детскую дозу, но в какие-то моменты она не помогала. Такой геморрой очень сильно раздражал. По этой самой причине у Достоевского и был единственный выход из любой ситуации. Бессонница- пей чай, апатия- пей чай, отравление- пей чай, боль в горле- пей чай. Вот и сейчас он заливает почти до края кипяток, холодной, слегка влажной рукой, берет гладкую ручку от чашки и делает первый глоток. Жидкость обжигает горло, спускаясь ниже, грея пустой желудок. Аппетита нет. Глотать трудно. Стоять трудно. Хочется жижей растечься по дивану и уснуть вечным сном. Но так нельзя. После пробуждения будет еще хуже. А с вечным пока следует повременить, еще не все сделано. Стук со стороны балкона отвлек Федора, поднесшего чай к пересохшим губам для следующего болезненного глотка. Он повернул голову в том направлении и чуть не выронил к ногам чашку из ослабевших пальцев. За прозрачной дверью стоял Гоголь с рюкзаком за спиной, положив ладонь на двойное стекло. Улыбка, растянутая вправо, не сочеталась с цепким, изучающим взглядом, по ощущениям похожим на сканер. Брови Федора взлетели вверх, широко раскрытые глаза излучали высшую степень удивления. Эмоция была недолговременной, но очень запоминающейся. Она появлялась не так уж и часто. Но Николай, каким-то фигом залезший на шестой этаж, заставил вновь ощутить абсолютную пустоту в голове, сопровождающуюся перекати-полем. Напиток отставлен в сторону на столешницу, подальше от края. На ослабевших ногах, но уже с равнодушным лицом Достоевский подошел обратно к двери и, вывернув ручку на 90 градусов относительно пола, дернул на себя. Около минуты они смотрели друг другу прямо в глаза. Их окружала тишина, слегка разбавляемая шелестом хрупких листьев. Пропустив все стадии отрицания, первокурсник понял, что сразу перешел к принятию. Принятию происходящего здесь и сейчас. Это смирение с неизбежным было бы не свойственно в такой ситуации не болей у него каждая клеточка тела. В иной раз, он бы не стал открывать, но то, что стоящий за порогом кухни человек мог выкинуть в ответ на игнор- не входило в планы на вечер. В итоге Федор пропустил незваного гостя во внутрь квартиры с тяжёлым, обречённым выдохом. Гоголь скинул кеды, отнес к входной двери, делая вид что так и должно все быть, и вернулся обратно на кухню. Увесистый рюкзак закинут на заваленный книгами стол. Бесцеремонно отодвинув их в сторону, светловолосый начал выкладывать содержимое на исцарапанную, твердую поверхность. Пакет с варениками, пакет с бластерами таблеток и несколькими баночками, кактус... Что? -А.. - Значит слушай сюда, мой дорогой товарищ и друг. Врать про присутствие зонтика в дождливую погоду очень некрасиво. Особенно с твоей стороны, вечно болеющий ты черт. Николай стоял уперев руки в бока с очень осуждающим выражением лица, а Достоевский все еще задумывался о реальности происходящего. Чтобы это проверить, он тыкнул в одну из острых колючек кактуса. Палец обожгло болью, которая ударила в голову. На подушечке появилась кровь, медленно стекающая по дрожащей руке. -Ты больной, Федь? Да, сейчас да. Служит ли это оправданием или нет- не имеет значения. Единственное что имеет- он не лежит навзничь на полу и ему это не снится. Всякое привидится при температуре. Он облизал кончик окровавленного пальца. Можно было не вонзать его так сильно, но уже поздно сожалеть. Через некоторое время палец был заботливо укутан в липкий пластырь, а Достоевский, в свою очередь, накрыт мягким пледом. За окном усилился ветер, колышущий подол занавесок, а в кухне, впервые за долгое время, было тепло. Свет имел уютный оранжевый свет, в кастрюле кипит вода, Гоголь кидает вареники в нее и солит, помешивая деревянной ложкой. Федору не остается ничего, кроме как попивать третью кружку чая и смотреть на появляющиеся из-за наступления сумерек огни в окнах домов напротив, периодически бросая взгляд на зеленый с бело-желтыми иголками кактус. В голове легкость, подобная содержимому воздушного шарика. Волшебным образом таблетки, принесенные Гоголем, подействовали гладко, без последствий. Во всяком случае стремительных. Да, была вероятность, что завтра у него что-то откажет из органов, но сейчас думать о подобном не хотелось, ведь так хорошо... Возможно дело было в том, что большая их часть была предназначена детям. Достоевский раньше считал, что разницы в составе нет, но это, как оказалось, было не так. А капли, возвышающиеся над горкой препаратов, одним своим видом обеспечивали спокойную ночь без пробуждений от нехватки воздуха. Давно у него не было так спокойно на душе.

***

Достоевский приоткрыл глаз, сонно моргнул и, подумав, все-таки закрыл тяжелые веки. Следующая попытка проснуться была предпринята несколькими часами позже, судя по ясному небу, режущему глаза сквозь щель между темными занавесками. Перевернувшись на спину он начал вспоминать вчерашний день. Сонные глаза широко раскрылись. Федор резко вскочил на ноги и тут же упал обратно на нагретый матрас. -Так... В тишине комнат прорезался его хриплый голос. Сжав с силой переносицу, он снова начал фокусировать взгляд на находящихся перед ним предметах. Сделав вторую попытку, но уже аккуратную, подняться, удалось избежать "головокружительного потемнения в глазах". Это утро было не таким тяжелым, как предыдущие три. Лекарства и временное затишье в области грудной клетки хорошо подействовали и застрелиться при пробуждении не хотелось. Пропал туман в голове, из-за которого все дни болезненного состояния можно приравнять к обрывистому сну, ушла дрожь в руках. Только сейчас он понял, насколько плохо себя чувствовал. Тихо прошествовав на балкон, Федор оперся руками на холодную перекладину заборчика, отделяющего стоящего там от пропасти под ногами. Повторив свой вчерашний вопрос о том как Гоголь сюда попал и как вышел сегодня утром, Достоевский сначала проверил голову в обе стены рассмотрев стену, соприкасающуюся с балконом. Никаких лестниц не наблюдалось. Пожарных там. Например. -А может... Он, высунувшись наполовину, посмотрел вверх. Да, предположение оказалось верно. Все три балкона выше были незастекленными, такими же как этот, что давало возможность перелезать по прутьям сверху вниз. Упираясь ногами о ржавый, плоский пласт металла, на который опирался владелец квартиры, он мог держаться за низ верхнего балкона и таким образом спускаться. Подобные фокусы были достаточно опасными, чтобы адекватный человек их исполнял, но все мы знаем с чем имеем дело в данной ситуации. Этот клоун ничего не боялся, а проделать такое для него было равносильно небольшой разминке. Теперь, выяснив как все случилось, Федору оставалось ответить себе на следующий вопрос "Зачем ?" Чтобы впечатлить ? Это был единственный ответ, ведь больше то причин и не было. Да, возможно Николаю никто бы не открыл, позвони он в дверь, а тут такое дело, сами понимаете, грех не впустить. Вот он и впустил. Так что поздно что-то додумывать, все очень просто и очевидно. С чистой душой и спокойной совестью он направился в свое логово по названию гостиная. Любому, кто откроет дверь, сразу в нос ударит запах книг, которые тут были везде. Стеллажи были битком набиты различными произведениями. Они стояли и на полу, и на спинке небольшого дивана, и на крышке рояля, стоящего посередине помещения. Здесь Достоевский проводил большую часть своего времени, безвылазно сидя на полу, подоконнике, стуле перед инструментом, мягкой подушке от дивана в углу, образовавшемся из-за свободного места между двумя шкафами. И вот он опять здесь. Когда голова способна мыслить и переваривать информацию из книг, полностью готов утонуть в чтиве, раствориться в пространстве вместе с мелодией, наигрываемой ловкими пальцами, находиться здесь еще приятнее. Вытащив из стопки первый, попавшийся на глаза том, Федор сел на диван, так как по полу тянет, а возле окна опасно по той же причине, так что оставалось лишь пристроиться там. В руки попал сборник детективов, что не могло не радовать. Если вы у него спросите о любимом деле или хобби- он ответит именно это: Рыться уже в пройденном, оставленном позади, было поистине восхитительно, ведь всегда, абсолютно всегда, ты находишь что-то новое.

***

Просто для нашей работы нужны более проницательные люди. Если нам потребуется новый сотрудник, то мы скорее пригласим миссис Йетмен. Единственный человек в этой комнате разбавил тишину не только переворачиванием страниц, но и прысканьем, которое не было нужды сдерживать. Только сейчас Федор заметил, что уставшие глаза опять начали слипаться. Кинув взгляд на настенные часы, не издающие привычные звуки, он осознал, который сейчас час. Зачитавшись, потеряв связь с реальностью, темноволосый пропустил обеденный, и вечерний прием лекарств. Да что там, про утренний тоже позабыл. Зевнув и отложив книгу с закладкой на нужной странице, он поставил ее сверху небольшой стопки, образовавшейся за этот день. Так. Стоп. Федор быстрыми шагами пересек небольшой коридор с вечно холодным полом и зашел в спальню. Взяв телефон, он сверился с датой и облегченно выдохнул. Сидел не сильно долго. Всего лишь весь вчерашний день и половину сегодняшнего. Ночью вроде даже успел вздремнуть на пару часиков. Наверное. Помимо даты в прямоугольном куске металла не было ничего, что могло заинтересовать. Никто не писал, вот и славно. Не ответь он кому-то через сутки- наведались бы в гости далеко не с тортиком. Поставив гаджет на зарядку, обеспечив тому возможность существовать весь следующий день, Достоевский пошел мыться и спать эти королевские двенадцать, а может и больше, часов.

***

Уже лежа на нагретом месте, свернувшись клубочком и уткнув нос в соседнюю подушку, предназначенную именно для этого, у него возник вопрос "А как он вчера, собственно, оказался в кровати?" Последнее что было возможным вспомнить-это сытость, тепло, и уж очень удобную книгу, на которой Федор пристроился, сразу вырубившись. Сразу пришла мысль, что Гоголь отнес его в соседнюю комнату. Все ничего, но представив картину, как он аккуратно, плавными движениями, перекладывает голову уснувшего себе на плече, после подхватывает под коленями и спиной, осторожно, чтобы не задеть ничего, ведь сон у Достоевского очень хрупкий, несет в спальню, а на повороте у Белоснежки спящего нос утыкается в шею блондина, от чего он вздрагивает, но продолжает нести, опускает на кровать, накрывает одеялом, ставит на тумбочку капли для носа и несколько упаковок таблеток... Достоевский лежит с широко раскрытыми глазами, чувствуя как горят уши. "Может температура вернулась?" -задает он сам себе вопрос, щупая лоб. Но нет, ее нет, как и желания спать. -Уже поздно, пора спать. Сам себе, резко, доходчиво, холодно сказал себе Федор. Темнота поглотила эту фразу, молча соглашаясь. Перевернувшись, он открыл первый выдвижной ящик, достал почти закончившуюся пластинку снотворного. Выдавив на руку две сияющие в темноте пилюли и запив водой, стоящей в бутылке на полу, Достоевский упал обратно на подушки и стал ждать мгновения, когда он утонет в царстве сновидений.