Heart song

В порыве злости Джисон срывает с головы наушники и швыряет их через всю комнату, вздрагивая от треска пластика. От осознания, что он, должно быть, только что сломал свои дорогие Beats, раздражение только растёт. Прошло две недели с тех пор, как он по-настоящему проводил время с Минхо! ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ДНЕЙ! За это время они максимум перекинулись парой фраз, когда сталкивались на территории кампуса, — и на этом всё. Практически в мгновение ока они превратились из лучших друзей, которые проводят вместе каждую свободную минуту, в незнакомцев, которые практически не разговаривают. Минхо говорил, что будет занят практикой своего сольного номера. Феликс и Хёнджин подтвердили это неделю назад, выказывая своё беспокойство за старшего. По всей видимости, Минхо только что не спал в студии. А если и спал, то это началось с прошлого понедельника. Джисон точно знал, что на выходных после его дня рождения Минхо спал в кровати с ним. Знал не потому, что они перекинулись хотя бы словом, а так как те два раза он просыпался посреди ночи, укатанный в объятья парня, — но утром всегда оказывался один. И это было единственным утешением… Минхо возвращался к нему в кровать каждую ночь. Джисон мог вынести молчание, когда знал, что в конце концов Минхо придёт к нему. Но даже это прекратилось. Неужели он спал в студии? Или он нашел себе постель получше, чем у Джисона? Он понимал, что цепляться за старшего, когда тот пашет на износ, чтобы осуществить свою мечту, эгоистично. На Зимних и Весенних показах всегда отбирали таланты — это был его шанс. В какой-то момент Минхо вернётся к нему… верно? После фиаско Джисона в баре, Минхо заверил его, что между ними всё нормально. Минхо был просто занят, очень занят. Слишком занят, чтобы встречаться с Джисоном за завтраком, за кофе, или даже за ужином. Слишком занят, чтобы присылать в ответ сообщения длиннее трёх слов. Слишком занят, чтобы перезванивать или соглашаться на просьбы Джисона помочь найти его любимое красное худи. Он говорит себе, что тут нет ничего личного, но маленькая часть, совсем микроскопическая, твердит Джисону, что в этом замешано его впечатление. Мой. Мой. Минхо видел его, касался его. Наутро после дня рождения пальцы Феликса прочертили те же линии, что и пальцы старшего. За всё время их знакомства Минхо ни разу не обсуждал с Джисоном его впечатления. Тем утром старший впервые признал их существование, обведя контур букв рукой. И если попытка Джисона поцеловать Минхо не отпугнула парня, то гигантское слово «Мой», растянувшееся вдоль его шеи, определённо это сделало. Как можно ожидать, что человек, который боится любить, будет с ним, когда само тело Джисона предаёт его доверие? Ему не хочется злиться. На деле он хотел бы остаться безразличным. Хотел бы отпустить Минхо. Тот предельно ясно дал понять, что они всего лишь друзья. Увы, как оказалось, легче сказать, чем сделать. Хотел бы Джисон, чтобы у их взаимоотношений существовала какая-то более ранняя версия, чтобы к ней можно было вернуться, — но он с самого начала, всегда чувствовал что-то. Тягу к старшему. С момента, как он услышал его сладкий голос и вдохнул его парфюм, смешанный с естественным ароматом кожи, Джисона сбила с пути, замела метель по имени Минхо. Его внимание привлекает стук в дверь. — Сони, мы с Чаном уходим. Уверен, что не хочешь пойти на вечеринку? Там будет много народу. Познакомишься с новыми людьми… От жалкой картины, которая возникает в голове, Джисону хочется рассмеяться. Вечер пятницы, десять часов, а он уже одет в пижаму и укутан в одеяло, страдая по парню, который сейчас не с ним. И с другой стороны его друзья, которые проживают свою жизнь и сейчас собираются пить ночь напролёт, как нормальные студенты. Джисон такой идиот. Приподнимая свою мини клавиатуру, он качает головой. — Не, мне нужно поработать над парой треков для занятия. Я лучше останусь тут. До него долетает усталый вздох, а чужая рука сжимает лодыжку поверх одеяла. — Хорошо, но пообещай, что придёшь на вечеринку к Джексону в следующую пятницу. Обычно он не зовёт первокурсников, но Чан попросил его об одолжении. Никто не пропускает вечеринку Вана, если его пригласили. Мозг отстранённо напоминает ему, что Минхо упоминал вечеринку пару недель назад. Минхо будет там? В таком случае… — Я приду, обещаю. — Ловлю на слове, Хан Джисон! Спасовать не получится! Мы с Чаном постараемся быть потише, когда вернёмся. Спокойной ночи! Откидываясь на спинку кровати, он машет Феликсу на прощанье рукой. Вечеринки были прекрасной возможностью встретить соулмейта. Он без сомнения учился в его университете, и, когда они официально познакомятся, было лишь вопросом времени. Что если он встретит соулмейта на вечеринке Джексона, а Минхо тоже будет там? Грудь сжимает физическая боль. Смог бы он выбрать? Есть ли у него выбор вообще? — А Джисон… Он садится прямо и подползает к краю кровати. Он только что услышал своё имя? У входной двери разговаривают Чан и Феликс. — … пойдёт? — Нет, он останется и будет работать над треком. А что с Минхо-хёном? — В последнем сообщении он сказал, что всю ночь будет в танцевальной студии. Кажется, он пробыл там весь день? — Да, он практиковался во время обеда, до того, как я встретился с тобой и Сони. Малыш, я волнуюсь. Танцевать соло — немалое дело, но я не могу избавиться от мысли, что он перерабатывает. Обезвоживание ему не грозит — но на этом всё. Он почти не отдыхает, почти не спит! Складывается впечатление, что он наказывает себя или что-то такое. — Завтра я поговорю с ним, малыш. Если он продолжит в том же духе, то может повредить себе что-нибудь. — Спасибо, Хёнджин думает, что нам стоит… Остаток предложения прерывает звук захлопнувшейся двери. Джисон подскакивает с места, живот скручивает беспокойство. Минхо не ест? Так перенапрягается, что может получить травму? Он немедля выбирается из кровати и стягивает с себя пижаму. Тянется к шкафу и, ощупав вешалки, хватает первую, на которой шрифтом Брайля выбито «худи», прежде чем вытащить пару джинсов из стопки на полке. Спешно одеваясь, он отсчитывает шаги по кухне. Распахивает второй шкафчик справа и выуживает оттуда два недешёвых протеиновых батончика Чана и бутылку воды, засовывая всё это в рюкзак. Запихнуть ноги в первую попавшуюся пару конверсов, схватить трость — и вот он уже на улице. Только на полпути к танцевальному комплексу он осознаёт, что идёт дождь. Когда он заходит в здание, кожа уже усыпана мурашками. Блять, а у них тут холодно. Хотя и винить руководство нельзя: танцы заставляют попотеть, и, конечно, они хотят содержать студентов в прохладе. Это он — идиот, который прошагал милю под дождём. Хлюпанье его насквозь промокшей обуви эхом отскакивает от стен. Постукивая перед собой тростью, он направляется к части здания, где располагались комнаты для практик. Пускай он и не запомнил планировку, как это было с музыкальным корпусом, Джисон всё же был здесь достаточно раз, чтобы не потеряться. Услышав музыку, он понимает, что почти у цели. Из первой комнаты до него доносится хип-хоп, поэтому он двигается дальше. Минхо говорил, что готовит номер под классическую музыку — фортепианное произведение современного композитора. Ощупывая стену, он пропускает ещё два зала, прежде чем до него долетают нежные касания клавиш фортепиано. Прижав ухо к двери, он прислушивается к звукам шагов по паркету. Так звучать может только один человек. Осторожно постучав в дверь, Джисон толкает её. Его встречает лёгкий аромат ванили и пряности — он на правильном месте. Звуки пианино раздаются в небольшом зале эхом. — Хён? — никто не отвечает, до Джисона до сих пор доносятся быстрые постукивания летающих по полу ног. Что бы только он ни отдал, чтобы иметь возможность увидеть Минхо прямо сейчас. Старший потерялся в искусстве, разум и душа накрепко сфокусированы на музыке и шагах. Он знает, что если бы только взглянул Минхо, тот оказался бы самым красивым человеком на земле. Немного громче… — Хён. — Ничего. Он делает глубокий вдох. Джисон не знал этой песни, а потому и не был готов, что в музыке вдруг прозвучит пауза. — ХЁН! В ответ раздается громкий вскрик и грохот рухнувших на землю конечностей. — О Господи, Минхо-хён, ты в порядке? Мне так жаль! — в груди зарождается паника. Что, если он что-то повредил? Ступая в незнакомую комнату, Джисон цепляется ногой за порог и летит на пол. Основной удар приходится на руки: он взвизгивает, когда столкновение порождает вспышку боли в левом запястье. Перекатываясь на спину, он прижимает конечность к груди. Шлёпанье по паркету босых ног спешно приближается к нему. — Джисон, какого чёрта! — Тёплая рука касается его лица, а после проходится по груди и ногам, убеждаясь, что он в порядке. — Ты напугал меня до усрачки! Что ты здесь делаешь? — одной рукой Минхо нежно держит за запястье, а второй помогает подняться с пола. Щёки обжигает смущением. Он когда-нибудь перестанет позориться перед Минхо? По спине пробегает дрожь: в закрытой комнате оказывается даже холоднее, чем в коридоре. До ушей доносится странный звук, и он потрясённо обнаруживает, что это стучат его зубы. — Сон-а, ты замерзаешь! Почему ты мокрый? Челюсть трясётся, но ему удаётся выдавить: — Там шёл дождь, а я не взял зонт. — Стой тут. Он слышит, как Минхо отходит, и через пару секунд возвращается. На голову и плечи падает тёплая ткань — старший начинает вытирать ему волосы полотенцем. Тц-ц. — Какой идиот выбегает из дома без зонтика? Даже одежда промокла насквозь! Ты что, шёл сюда пешком?! Стыд и раскаяние давят ему на грудь, вытесняя воздух из лёгких. Минхо злится… на него. Скорее всего сердится, что его прервали. Не стоило ему приходить. В сердце медленно закрадывается боль. Это может и глупо, но часть Джисона надеялась, что Минхо тоже скучал по нему. Он не ждал, что найдёт старшего рыдающим по нему, свернувшись клубком, но также и не ожидал, что его отчитают за визит. Контроль над эмоциями, уже изрядно истончившийся за несколько недель, проведённых в волнении из-за Минхо, ломается. — Прости, хён. — голос звучит хрипло. Пытаясь сдержать эмоции, он почти задыхается. На ресницы наворачиваются слёзы. Он пытается держать голову опущенной, но тут полотенце с волос исчезает. Видимо, с Минхо достаточно. Твёрдая рука приподнимает его подбородок, вынуждая Джисона встретиться с танцором лицом к лицу. Быстро моргая, он пытается прогнать с глаз слёзы, но этим только вызывает их сильнее. Дрожащие пальцы невесомо касаются его щёк, размазывая влагу по коже. — Сони… малыш. Что случилось? Почему ты плачешь? Малыш? Обращение вламывается в сознание и бьётся о черепную коробку. Тепло распространяется от точки соприкосновения на лице к груди, животу и ногам. Он, может, и дрожит от холода, но всё его тело пылает. Игнорируя укол боли в запястье, Джисон тянет Минхо на себя. Крепко обвив друга руками, утыкается замёрзшим носом старшему в ключицу. Всё это слишком для него. Неделя полная стресса, тоска по теплу Минхо, безответные чувства, радость, которую он ощущает, снова оказавшись в объятьях старшего. Всё это, перемешавшись, доводит его хрупкую нервную систему до предела. Из него вырывается громкий всхлип — обнимавшие руки притягивают его ближе. Губы Минхо оставляют лёгкие, как пёрышко, поцелуи на его висках и мокрых волосах. — Милый, малыш, пожалуйста. Скажи хёну, что случилось. Ты меня пугаешь. Хлюпая носом, он пытается отстраниться, но старший только сжимает его крепче. — Ты никуда не пойдёшь, пока не расскажешь мне, что происходит. Это жалко, но от такого близкого контакта его сердце трепещет. Строгий, но полный заботы приказ звенит в ушах. Вот чего ему хочется. Быть рядом, и чтобы о нём заботился один только Минхо. Так почему же нельзя? Почему судьба так жестока, что отказывает в том, чего больше всего желает его сердце. Он хочет сказать это Минхо. Признаться во всём, обнажить свою душу, и предложить ему своё сердце — предложить всё, что он имеет. Но он молчит. Минхо для Джисона важнее собственных чувств. Признание будет стоить ему тех жалких крох ласки, которые он пока получает. И пускай забота Минхо пустая, лишённая любви, которой он так отчаянно жаждет, этого достаточно, чтобы поддерживать в нём жизнь. Он не может вырасти, не может расцвести на таком скудном пропитании, но этого хватает, чтобы выжить. Он будет довольствоваться тем, что имеет. Вжимаясь в старшего, он трёт ладонями свои бесполезные глаза. — Хён, ты ушёл. Ты сказал, у нас всё нормально, но потом ты ушёл… от меня. — к этому моменту всё его тело уже трясёт от холода. — Прости, что пытался поцеловать тебя, это было ошибкой, и я больше так не поступлю. Просто, пожалуйста, возвращайся. Я скучаю по тебе. Мы давно не говорили. Я не знаю, как у тебя дела. Мне пришлось услышать от Феликса, что ты слишком перенапрягаешься. Не ешь. Ты вообще спишь? Потому что со мной ты этого больше не делаешь. Хватка вокруг него слабеет, позволяя ему отступить. Взяв слёзы под контроль, он поднимает взгляд вверх, к Минхо. Ему не нужно зрение, чтобы знать, что старший разглядывает его впечатление на шее. Друзья каждый день сообщали Джисону о его состоянии. С появления прошло четырнадцать дней, а оно всё ещё отказывалось тускнеть. Метки на лице или шее нельзя назвать делом неслыханным — но они редки. Это говорит о том, насколько впечатление сильно, насколько глубоки чувства соулмейта. Соулмейта, который с ним даже не заговорил. Ласковая рука пропускает меж пальцев его волосы, а потом опускается ниже, хватаясь за пухлую щёку. Его сердце поёт. — Сон-а. — пульс ускоряется от того, с каким трепетом произносится его имя. Минхо шевелится… Тело Джисона мгновенно замирает. Каждый сустав застывает на месте, когда его щеки нерешительно касаются дрожащие губы. Они исчезают так же быстро, как и появляются, оставляя позади себя участок пылающей кожи. Объективно, тут нет ничего особенного: его и раньше целовали в щёку. Но это — это был Минхо. Сейчас его коснулись губы Минхо. Пускай даже в платоническом смысле — это всё равно казалось сбывшейся мечтой. Мечтой и проклятьем… бесценное место, на которое пришёлся поцелуй, теперь горело. Ни один поцелуй до этого не делал такого. Когда целовал Феликс, никакого жара не было… так почему же сейчас его щека будто в огне? Ощущение жжения усиливается, и он инстинктивно тянется к крохотному отпечатку на коже. Не зная, какое впечатление производит на Минхо, он надавливает на щёку и начинает рьяно тереть её, выдыхая, когда через мгновение ощущение ослабевает. — Прости, Сон-а. Я подумал, будет лучше немного уйти в тень… чтобы попрактиковаться, конечно. Побыть одному, чтобы… попрактиковаться. Не думал, что ты заметишь. Он фыркнув, строит недовольное лицо. — Ты один из моих лучших друзей, хён. Я знаю Феликса буквально полжизни, но даже он не понимает меня так, как ты. Конечно я заметил твоё отсутствие. А ещё хуже было услышать, что ты выматываешь себя. Не обедаешь и не берёшь перерывов. Я знаю, что соло это важно, хён, но какой ценой? Есть ли смысл так издеваться над своим телом? Старший смущённо усмехается. — Не ждал, что сегодня меня будет отчитывать мой донсэн. — Но хён… — Нет, Джисон-а, дай мне закончить. Я рад, что ты здесь… Думаю, я немного увлёкся. Пытался забыть обо всём, кроме танца, и зашёл слишком далеко. Так что… спасибо. — тон старшего становится легче. — Но серьёзно, Сон-а! Мне, конечно, нужен был сигнал к пробуждению, но разве для этого обязательно было шагать сюда под дождём? На щеках пылает румянец, напоминание о мокрой одежде посылает по спине дрожь. Минхо вздыхает снова, и, несмотря на все заверения старшего, Джисон всё ещё чувствует себя обузой. Танцор куда-то отходит, и неловкую тишину заполняет звук открытой молнии на рюкзаке. Джисон впервые ощущает между ними такое напряжение. Обычно атмосфера непринуждённая, лёгкая… и это всё по его вине. Поменяйся они ролями, он бы тоже не захотел глазеть на впечатления своего друга. Они будто служили постоянным напоминанием о статусе «соулмейта нет». Может Минхо нужно было побыть одному, чтобы близкий друг хоть на время перестал тыкать его носом в то, что он обречён на вечное одиночество. Неудивительно, что у того депрессия. Одна мысль о таком триггерила тревожность Джисона. В руки пихают сухую одежду, успешно высвобождая его из водоворота, в который уже успели закрутиться его мысли. — Надень, пока ты не подхватил пневмонию. Она чистая, честное слово. Джисон влюбляется в него всё больше. Пробормотав «спасибо, хён», он стягивает через голову своё мокрое худи. Люди часто называли Минхо холодным или безразличным — с ними соглашался даже Чан. Но не Джисон. По отношению к нему старший всегда был добрым и заботливым. Если не брать в расчёт последние две недели, Джисон мог положиться на Минхо во всём. Тот никогда не позволял ему заплатить, если они вместе ходили поесть. Джисону стоило только упомянуть, что он хочет пить, и Минхо уже вставал с дивана или кровати, чтобы принести напиток. Минхо был терпелив: ни разу не жаловался, когда Джисон дольше добирался куда-то, или когда младшему нужна была помощь, чтобы найти вещь, которая где-то затерялась (потерянный предмет непременно оказывался до стыдного рядом). Чёрт, на данный момент, даже если Джисон встретит своего соулмейта, он знает, что тот никогда не сравнится с его хёном. Внимание привлекают звуки пакуемого рюкзака, и он внезапно вспоминает, почему вообще пришёл в танцевальный корпус. — Хён! Я принёс тебе перекус и воды. Они в рюкзаке, который я принёс… но, эмм… ээ, кажется, я уронил его, когда споткнулся. — Так вот что у тебя было с собой. Погоди… он здесь. Пока Минхо отвлёкся, Джисон быстро стягивает с себя штаны, надевая позаимствованные спортивки. Избавившись от холодной ткани, он чувствует мгновенное облегчение. — Ооу. Это один из батончиков Чана? — в качестве благодарности Джисона треплют по голове. — Спасибо, Сон-а. — Феликс сказал, ты не ешь, хён. Я знаю, что не должен носиться с тобой, но ты не можешь сделать этого сам. Если будешь так сильно перенапрягаться, это в конце концов может сказаться на здоровье. Рука ободряюще сжимает его плечо. — Я знаю, Сон-а. Спасибо за батончик и напоминание. Хён будет вести себя лучше. Всё равно хореография уже готова: теперь я просто довожу её до идеала и вношу незначительные поправки. — Ты закончил? Это потрясающе! Я слышал музыку из коридора, и это фортепианная пьеса прекрасна. Кто, ещё раз, композитор? — Рад, что тебе понравилось. Я волновался, что для современного произведения музыка окажется слишком медленной, но она подходит просто идеально. Партитура достаточно новая, её написал Vangelis в 2019. — Как она называется? Хочу послушать перед сном. Целую минуту в ответ ему раздаётся лишь тишина, а потом голос Минхо шепчет: — Тоска. Она называется тоска. Сердце Джисона сжимается в груди. Тоска? Тоска по кому? Человеку? Минхо может и не вступает в отношения, но это не значит, что ему никто не может понравиться. Он в кого-то влюблён? — Звучит красиво, хён. Хёнджин говорил, его группа должна была дать название их танцу. А как называется твой? — Этого я пока не решил. Время ещё есть. — Когда там показ? Через два с половиной месяца? А ты уже закончил с хореографией?! Это было быстро! — Эм… ну… — старший прочищает горло. — Я, эм… начал ставить хореографию где-то на второй неделе занятий. Тогда я увидел… или я вдохновился — и начал работать над ней. Просто не знал, что она будет для показа. Из-за этого и волнительно. Я поставил танец для себя, в нём есть что-то личное, а теперь я собираюсь показать его всем. — Хён, это будет восхитительно. Феликс говорит, ты один из лучших танцоров университета. Такое звание не получают просто так. Плюс, всё это время я буду рядом, чтобы поддержать. Вот только хотел бы я увидеть это… увидеть тебя. Маленькая рука сжимает его ладонь, переплетая их пальцы. — Хочешь, чтобы я показал тебе? Я могу… в каком-то смысле. Лицо Джисона искажает непонимание. — Показал мне? Как? В ответ на это его начинают тянуть за руку, уводя вглубь комнаты. — Помнишь, как я учил тебя готовить рамён? Конечно он помнит: именно из-за этого с тех пор он возбуждается каждый раз, как варит лапшу. — Я помню, — это должно было прозвучать уверенно, но голос пропадает, когда танцор плотно прижимается к нему из-за спины. Тело Минхо обрамляет Джисона со всех сторон. Старший окольцовывает его руками, соединяя их пальцы. Спина прижимается к груди, зад к бёдрам… это гораздо ближе, чем когда они готовили на кухне. Сердце Джисона набирает обороты, интересно, какую скорость оно сможет развить, прежде чем выйдет из строя? Разве не это называют сердечным приступом? — Хён… что ты… — Я хочу включить музыку и провести тебя. Я буду объяснять каждое движение по мере поступления, и ты сможешь выполнить их со мной. Подумал, если ты сможешь почувствовать танец телом, то сможешь и представить его — как будто наблюдаешь. Ты доверяешь мне? Горло сдавливают эмоции, и младший может только кивнуть. Решительно да. Как он мог отказаться? Минхо собирался показать ему танец… направлять его. Никто и никогда даже не думал пойти на такое ради него. И как, чёрт побери, могла судьба не выделить этому человеку соулмейта? Минхо просто идеален. — Отлично. Немного откинься назад, расслабься, и перенеси часть своего веса на меня. Его мозгу приходится перекрикивать звуки вопящего сердца, но через несколько мгновений он убеждает свои мышцы расслабиться и растворяется напротив тела старшего… будто его возлюбленный. Ушную раковину задевают губы. — Отлично. На счёт три мы взмахиваем полусогнутой правой рукой, в то же время вращаем бёдрами вперёд и поднимаем левую ногу, прижимая её к груди. Музыка начинается, и комнату наполняют маняще-сладкие звуки фортепиано. — Поехали. Раз, два, три… раз, два, три… раз…

––––––––

Много лет спустя Джисон напишет песню об этой ночи. Ночи, когда он понял, что вне зависимости от соулмейта, его сердце всегда будет принадлежать одному только Минхо. Агенство отдаст эту песню группе парней, подающих большие надежды. Volcano принесёт 3Racha их первую крупную награду за продюсирование.

––––––––

С последним прозвучавшим аккордом фортепиано они останавливаются. Сердце бешено колотится, и Минхо пытается скрыть своё сбившееся дыхание — как полный дурак, он уж было подумал, что сможет выдержать танец с Джисоном. Но сейчас он отпускает руки младшего, разбитый и унизительно дрожащий, а в животе грозовой тучей сворачиваются тоска, желание и любовь. — Так… э… что думаешь? Пойдёт? — Моментами руководить Джисоном получалось неуклюже. Подстраиваясь под младшего, он не смог выполнить немногочисленные перевороты, и довольствовался объяснением движений и того, как они выглядят. И пускай самые сложные элементы пришлось опустить, он был уверен, что смысл… что эмоции переданы верно. Джисон поворачивается к нему, выхватывая из лёгких те крохи кислорода, которые ему удалось втянуть. За недолгое время их дружбы на долю Минхо перепадало много разных взглядов младшего: взглядов удивления, ласки, а однажды даже разочарования. Но сегодня Джисон глядит на него с трепетом; в глазах стоят слёзы, придавая тёмно-карим радужкам эффект мерцания. На мгновение Минхо погружается в их глубину и плывёт среди звёзд. Потерявшись во Млечном пути, он может мечтать о мире без ограничений, мире без соулмейтов. Он тонет в Джисоне, пока вселенная твердит ему, что они смогут быть вместе… что надежда всё ещё есть. — Хён, это было… невероятно… красиво. Спасибо тебе. Благодарность застаёт его врасплох, уводя внимание обратно к реальности. Он заторможено смахивает одинокую слезу, стекающую по щеке младшего. Боясь, что этот момент подойдёт к концу, шепчет: — За что ты меня благодаришь? Джисон сокращает расстояние между ними и снова притягивает Минхо к себе. — Никто никогда и не думал сделать такое для меня. Всю мою жизнь окружающие лишь объясняли: описывали фото, картинки и цвета — но не ты. Ты включил меня в процесс… показал мне, помог мне увидеть. Желание поцеловать Джисона кажется невыносимым. Пухлая нижняя губа младшего идеально дополняет его тонкую верхнюю. И сейчас он настолько отчаялся и изголодался по прикосновениям, что рассмотрел бы такой вариант, если бы только Джисон не вытер со щеки его прошлый поцелуй. — Да пустяки, Сон-а. Я был счастлив потанцевать с тобой. — Для тебя, может, и пустяки, но для меня это значило очень многое. Не могу поверить, что ты сам поставил хореографию! Она такая прекрасная, глубокая… немного грустная. Вообще-то, очень грустная. Клянусь, я прослезился на моменте, когда ты, опустившись на пол, изображаешь молитву. Двигаясь с тобой, я разрывался между предвкушением следующего шага и ощущением боли. От этого мне захотелось обнять тебя. У тебя дар, хён. В эту секунду он благодарен, что Джисон не может видеть: пылающие в ответ на похвалу уши выдали бы его с потрохами. — Это многое значит для меня, Сони. Я рад, что тебе понравилось. А теперь дай мне пять минут всё тут повыключать, и поехали к тебе. Я несколько дней нормально на спал, и теперь моё тело угрожает взбунтоваться. — Правда? Ты снова останешься со мной? Джисон посылает ему свою широкую улыбку, и на краткий миг одержимый мозг Минхо даёт ему поверить, что младший разделяет его чувства. Что тот хочет спать с ним не просто из дружеских побуждений. Его собственное сознание — опасный ночной спутник. На каждом углу его поджидают безумные мысли, ужасающие своей потенциальной вероятностью разбить сердце. — Да, Сон-а, сегодня я останусь. — А завтра? Надежда в голосе Джисона причиняет ему боль. Почему? Почему это должно быть так тяжело? В каком-то смысле Минхо даже жалеет, что сблизился с младшим настолько. Ради своего же ментального состояния Минхо необходимо держаться немного обособленно, а с Джисоном это становится невероятно сложно. И впервые на своей памяти Минхо откровенно лжёт другу: — Наверное, не знаю, как поздно закончу тренироваться. Твой ключ всё ещё у меня. Избегая смотреть на выражение счастья на лице Джисона, он вместо этого фокусируется на закрытии комнаты для практики. Много времени это не занимает: выключив магнитофон, он перекидывает рюкзак через плечо, пока Джисон мнётся у двери. Подойдя к парню, он суёт в его пустые руки сухую пару носков. — Вот, надень их. Могут оказаться большеватыми, но справа от тебя стоят кроссовки — можешь пока позаимствовать. Захлопнув за ними дверь, Минхо ведёт Джисона по коридору и выводит из танцевального корпуса. Они уже почти у машины, когда первокурсник вдруг останавливается при звуках воды, хлюпающей под ногами Минхо. — Хён! От обвиняющего тона Джисона он вздрагивает. — Сон-а, мы уже почти в машине, тут нет ничего страшного. — Нет ничего страшного? Ты должен был сказать, что я забрал твою единственную пару обуви! Хватая Джисона за руку, он утягивает его вперёд, желая преодолеть последнюю сотню шагов. — Я ничего не сказал, потому что знал, что ты откажешься. Ты только согрелся, и я не собираюсь позволять тебе снова надеть те кеды и заболеть. Вот, мы уже и в машине. Всё не так плохо. Открыв пассажирскую дверь, он помогает Джисону залезть внутрь, игнорируя до абсурда очаровательную недовольную гримасу. Минхо не способен отказать парню ни в чём, когда тот дуется вот так. Сорок пять минут спустя они уже обнимаются в кровати Джисона: приняв горячий душ, младший наконец согрелся. Дыхание Джисона выравнивается, и Минхо наблюдает, как его одолевает сон. Последнее, чего он хочет, — это сделать Джисону больно — он разрывался на части, видя, как тот плачет в комнате для практик. Но он не может вернуться к тому, что было до той ночи в клубе, до того, как на шее Джисона появилось слово «Мой». Минхо можно назвать по-разному: холодный, злой, эгоистичный, а иногда рассудительный, — но он не станет причиной, по которой Джисон упустит своё истинное счастье. Начиная с завтрашнего дня, он приложит все усилия, чтобы находиться рядом чаще, чем в последнее время, но кое-что должно измениться. Сон обволакивает кромку его сознания, и Минхо засыпает, уже скучая по парню в своих объятиях.

•••

— Джисон, клянусь Богом, если ты ещё раз вздохнёшь, я оставлю твой макияж недоделанным. — Ладно, ладно, прости, — усилием воли Джисон сдерживает вздох, когда Феликс в сотый раз принимается суетиться над ним. Сейчас вечер пятницы, и он пообещал пойти на вечеринку Джексона вместе с Феликсом и Чаном, но желанием не горит. Неделька выдалась… трудной. В прошлую субботу он проснулся в пустой постели. Поначалу он расстроился, что Минхо опять оставил его спящим, но успокоился, когда послушал сообщение старшего, в котором тот объяснял, что проснулся с расстройством желудка и ушёл домой, чтобы побыть в одиночестве. Историю подтвердил Чан, который ушёл отнести другу пачку крекеров и пару спортивных напитков. Не имея возможности принести Минхо лекарства или просто сходить проверить, как там он, Джисон чувствовал себя беспомощным. Отношения между ними улучшались, но всё ещё определенно оставались натянутыми. Когда Минхо стало лучше, он ещё два раза поспал у Джисона, наутро, как обычно, проводив Джисона на первую пару. Танцор утверждал, что у них всё хорошо, но с каждым днём сердце Джисона чахло всё больше от растущей между ними дистанции. И если Джисон ещё не был убеждён до конца, что с Минхо что-то происходит, события вторника окончательно укрепили все его сомнения. Решив доставить себе удовольствие, Джисон попросил Минхо встретиться с ним за обедом в «District 9». Приближались экзамены, и ему ничего не хотелось больше, чем экстрабольшой айс американо. Конечно, старший не дал ему заплатить, и Джисону доставило чрезвычайное удовольствие то, что хён так любит его баловать. Однако всё его счастье улетучилось, когда к их столику подошли два парня. — Мин-а! Хэй, рад тебя видеть. Прости, что прерываю обед, но это новый студент по обмену, о котором я рассказывал тебе, Ли Джуён. — Добрый день, Джуён-щи. Сан-а много рассказывал мне о тебе. Буду рад взять над тобой руководство. — Спасибо, Минхо-щи. Хён сказал, ты считаешься лучшим на танцевальном факультете, для меня честь, что ты будешь помогать мне освоиться. Чего он не говорил, так это что ты настолько красив. От такого дерзкого заявления у Джисона отвисла челюсть. Кем, чёрт возьми, этот парень себя возомнил? Разве он не видел, что они с Минхо были… ну, чёрт. Они не были вместе, они были никем — только друзьями. Но несмотря на это Джисон сидел там с чувством превосходства, ожидая, когда Минхо отошьёт этого мальчишку… этого не произошло. Напротив… Минхо усмехнулся. — А ты довольно дерзкий для новичка. Джисон слышит, как Джуён подходит ближе. — Дерзкий? Думаю, я предпочитаю «уверенный в себе». Моим первым впечатлением о тебе… Джисон радостно ждал, когда Минхо прервёт его и избавит беднягу от неловкого положения. Его сердце упало, когда старший предпочёл промолчать. — … впечатлением о тебе были твои губы. Твоя улыбка не только красивая, но ещё и милая, с этими выглядывающими зубами. Сказать, что Джисон был в шоке от того, что Минхо позволил новому человеку вовлечь его в игру, это ничего не сказать. И чувство только усилилось, когда старший громко рассмеялся и смущённо, СМУЩЁННО ответил. — Вау, Джуён-щи, а ты знаешь как произвести впечатление. Мои первым впечатлением стало, какой ты уверенный. У тебя особая аура — это освежает. Остаток разговора прошёл мимо ушей Джисона — внутри он умер. На коже выступил холодный пот, а мозг отчаянно сражался с подступающей панической атакой. Минхо играл в «найди соулмейта»… смеялся, нет, флиртовал с Джуёном. Какого чёрта тут происходило? Ему понравилась уверенность парня?! Он назвал её «освежающей»?! И что это, блять, может значить?! Наконец незваные гости ушли, оставив за собой неловкую тишину. От его внимания не ускользнуло, что ни один из парней не предложил сыграть в игру с ним. Минута прошла в напряжённом молчании, пока Джисон не понял, что больше не вынесет. — Хён… почему ты сыграл в «найди соулмейта» с ним? — А мне нужна причина, чтобы играть в «найди соулмейта»? Джисон ничего не смог поделать с лёгкой вспышкой гнева, когда старший уклонился от вопроса. Почему с Минхо вдруг стало так сложно? — Нет, думаю, нет. Просто раньше ты всегда отказывался играть, поэтому я удивлён, что ты дал ему продолжить. – Пф, он был милым, и я решил, почему нет. Иногда бывает интересно посмотреть, какое у людей складывается обо мне впечатление — в конечном итоге это всё равно ни к чему не приведёт. Так что тут нет ничего такого. И впервые с момента их встречи Джисон почувствовал, что начинает по-настоящему злиться на своего хёна. Легкомысленное отношение старшего к тому, чтобы раскидываться фальшивыми впечатлениями, беспокоило его. Если тут не было «ничего такого», почему до сегодняшнего дня тот всегда отказывал? Неужели простое «милый» и вправду стало решающим фактором? Не в силах скрыть свои эмоции и не желая продолжать беседу, Джисон извинился и ушёл, заявив что должен пойти в общежитие, чтобы выполнить задания. На деле он вернулся в комнату только чтобы свернуться калачиком на кровати, утопая в жалости к самому себе. Он делал недостаточно? Был недостаточно милым? Недостаточно смешным? Красивым? Чего Минхо от него хочет? Иногда он был готов поклясться, что слепым из них двоих был Минхо. Ему хотелось схватить старшего, притянуть к себе его лицо и прокричать: «Я здесь, выпрашиваю позволения любить тебя.» Джисону плевать, если они не соулмейты. К чёрту впечатления на теле. С самой первой минуты Минхо пленил его сердце, его душу, все его мысли. Слушать, как тот играет в «найди соулмейта» было ужасно больно. Щёлканье закрытой пудреницы даёт понять, что Феликс закончил. — Выглядишь идеально! — друг воодушевлённо хлопает в ладоши. — Сони, я просто знаю, что этой ночью произойдёт что-то важное! Печёнкой чую. Погнали! Поёрзав, он соскальзывает со своего насиженного места около раковины. Хотел бы он разделять настрой друга, но живот крутит вовсе не от радостного волнения — а от плохого предчувствия.

•••

Джисон жалок. Спустя пятнадцать минут от начала вечеринки Феликс пристроил его на диване и пообещал вернуться… это было два часа назад. Перекладывая свой пустой стакан из руки в руку, он сутулится, пытаясь казаться как можно меньше. От запаха прокисшего пива, доносящегося от его штанов, Джисона мутит. Вскоре после того, как Феликс ушёл, какой-то незнакомый чувак был так любезен пролить на него свой напиток. Ситуация стала ещё хуже, когда этот идиот решил поиграть в «найди соулмейта», понятия не имея, что его пиво медленно сочится на ногу Джисона. Слава богу, нечленораздельное и не очень оригинальное «твоё лицо» не было его впечатлением. Он всей душой сожалеет, что пришёл сюда сегодня. С ним пытались заговорить пару человек, но никто не задерживался надолго. Они все либо играли в «найди соулмейта» и уходили, когда впечатления не совпадали, или замечали знакомого и убегали к нему. Феликс, наверное, думал, что, оставив Джисона одного, он помогает ему знакомиться с людьми, но на самом деле это вызывало у него тревогу, а от всех непрошенных прикосновений хотелось вылезть из собственной кожи. Ногу пронизывает болью, когда за неё цепляется тяжёлый ботинок. Его обладатель грохается коленями на пол. — Ау, блять. — Чёрт! Хэй, прости, чувак! О, вау… На плечо опускается рука, и потенциальный собеседник занимает место рядом с ним. Лицо Джисона обдаёт его дыханием с горьковатой ноткой ликёра. — А ты очень милый. Отклоняясь влево, Джисон пытается незаметно освободиться от нежеланного физического контакта. — Эм, спасибо. Незнакомец либо не замечает, либо игнорирует его дискомфорт, и только придвигается ближе. — Меня зовут Тхэян, и первым, что я заметил в тебе, были твои щёки. Окружающий его шум вечеринки отходит на задний план, когда сквозь него проходит волна тошноты. Пожалуйста, нет… нет. Дрожа, он отталкивает руку от своего плеча. — Чт… что ты сказал? — Чувак, ты выглядишь очень удивлённым. Стой… так это твоё впечатление? Щёки? — парень, Тхэян, громко смеётся — от неожиданного звука Джисон вздрагивает. — Чувак, это не я, у меня уже есть соулмейт. Мне просто нравится играть в игру с людьми: помогает растопить лёд, знаешь ли. Хотя я впервые угадал чьё-то впечатление. Джисон откидывается на спинку дивана, и с пониманием, что на самом деле этот парень не его соулмейт, его накрывает облегчение. Сердце в груди всё еще колотится, пока наполнившие вены страх и адреналин ищут себе выход. Всё тело каменеет, когда он чувствует, что лежавшая на плече рука возвращается, — правда в этот раз она медленно поднимается по внутренней части его бедра. Кислое дыхание Тхэяна касается щеки. — Моего соулмейта сегодня здесь нет: она уехала домой на выходные. И раз уж мы так быстро поладили, мы могли бы пойти… — Блять, нет и ещё раз нет! Остаток предложения Тхэяна остаётся невысказанным: его руку отбрасывают с бедра Джисона. За запястья хватаются ладони и утягивают с дивана в объятья единственного человека, чьих касаний Джисону сейчас хочется. И, как всегда, от соприкосновения по коже, мчась, распространяется пульсирующее тепло. Минхо. — Тхэян, отъебись и иди протрезвей. Хватка Минхо немного слабеет, и Джисон чувствует, как его уводят сквозь толпу тусовщиков подальше от злополучного дивана. Музыка звучит тише, а ковёр под ногами сменяется плиткой — парень предполагает, что они переместились на кухню. Руки сжимают его щёки, а после начинают пробегать по всему телу, успокаивая натянутые до предела нервы. — Сон-а, какого чёрта там происходило? Почему он трогал тебя? И где, блять, Феликс? Одно только присутствие танцора высвобождает Джисона из когтей тревожности, и все обиды на то, как Минхо повёл себя во вторник, вылетают из головы. Зарывшись носом в чужую ключицу, он глотает пьянящий аромат пряностей и ванили. Опутанный конечностями старшего, смутно осознаёт, что дрожит. Минхо сжимает его крепче. — Джисони, малыш, пожалуйста, сделай глубокий вдох. Всё хорошо. Он трясёт головой, вжимаясь в парня до невозможности ближе. Исход инцидента на диване потряс Джисона до глубины души. На краткое мгновение он подумал, что нашёл своего соулмейта, и в тот миг — он был в ужасе. До смерти напуган, что вместе со слетевшим с губ словом щёки, в воздухе растворилось и то, чего он желал больше всего на свете. Минхо. Ко лбу прижимаются тёплые губы, а после спускаются к щекам и подбородку. — Малыш, прошу. Ты пугаешь меня. Эта фраза наконец побуждает Джисона к действиям. Он сгорает от стыда, когда вдруг понимает, как волнуется сейчас за него старший. Прочищая горло, делает шаг назад, чтобы получилось собраться с мыслями. Нежные руки скользят по его предплечьям, отказываясь отпускать. — Я в порядке хён, спасибо, что вывел меня оттуда. Такой наплыв людей вызвал у меня тревогу, и я был подавлен. Он начал касаться меня, и я запаниковал. Из горла Минхо вырывается низкий рык, и Джисон хватает старшего сзади, пока тот пытается пойти и снова отыскать Тхэяна. — Хён! Успокойся, всё нормально. Он ушёл, я в порядке. — Чёрта с два, Джисон. Ты только-только перестал трястись. Что ты вообще делаешь тут один? Злость в голосе старшего заставляет его опустить голову от неловкости. Какому неудачнику может понадобиться няня на вечеринке? — Со мной пришёл Феликс, хён. Он… он сказал, что вернётся. — Вернётся? Джисон, как долго ты там просидел? Блять, этого, наверное, не стоило говорить. — Эм. Не… не так уж и долго. Просто… Его обхватывают за подбородок, поднимая голову вверх. — Не ври мне. Как долго? Его слабое сердце ускоряется при малейшем физическом контакте. Джисон вздыхает, прежде чем увести своё лицо в сторону от руки Минхо. — Пару часов, хён. Но, клянусь, я в порядке! — Блять! Маленькая ладонь старшего снова хватает руку Джисона и тянет его за собой. — Пошли. Я видел Чана на улице, если он там, то Феликс тоже где-то неподалёку. Плетясь за Минхо, он вместе с ним покидает кухню через заднюю дверь — снаружи их тут же встречает ранняя осенняя прохлада. Неразборчивые голоса дают понять, что несколько студентов собралось на улице — судя по запаху, у костра. — Феликс! — крик Минхо заставляет их умолкнуть, и Джисон внезапно чувствует, что его прожигают глазами. Останавливаясь, он жмётся к спине старшего, изо всех сил пытаясь спрятать лицо. Шелест листьев сообщает, что к ним направляются по крайней мере двое. — Хён, чего ты кричишь? — доносится из-за плеча Минхо голос. Судя по смазанным гласным, Феликс выпил немало. Едкий тон Минхо заставляет его зарыться тому в спину только сильнее. — Какого чёрта, по твоему, ты здесь делаешь? Ты оставил Джисона одного внутри на несколько часов! — Это он за тобой? Джисон? Серьёзно, Минхо, ты вытащил его сюда! — голос Феликса звучит раздражённо. — Я привёл его сюда. Он застрял на диване, в окружении незнакомцев! Что ты за друг, если просто бросаешь его вот так одного? — Прошу прощения, на что ты, блять, намекаешь? Я — тот друг, который хочет, чтобы он познакомился с людьми! В этом и смысл ходить на вечеринки. Я оставил его, чтобы он мог поговорить с другими! Может даже встретить своего соулмейта! Как будто ты в состоянии понять или хотя бы ХОТЕТЬ, чтобы это произошло. Голос Минхо понижается, становясь убийственно мягким. Спина, к которой прильнул Джисон, замирает от сдерживаемой ярости. — Что ты только что сказал? Вмешивается голос Чана: — Ликси, думаю, тебе стоит остановиться. Невнятные слова Феликса пропитаны ядом. — Не надо, Чанни! Минхо-хён, кончай притворяться, что заботишься о Джисоне! Ты не хочешь, чтобы он нашёл своего соулмейта — это очевидно. Ты вечно рядом, держишь его при себе, не отпускаешь. Готов поспорить, ты только что ворвался сюда только потому, что увидел, как он беседует с кем-то. Признай это, хён! Страдание любит компанию. Для тебя невыносима сама мысль о том, что он отыщет своего соулмейта и покинет тебя. Ты хочешь, чтобы Джисон остался один… чтобы был одиноким, прямо как… Пьяный монолог Феликса прерывает звучный шлепок. Руки обвивают Джисона и утягивают его назад; и только благодаря жжению в ладони он осознаёт, что только что произошло. Шлепок исходил от него — он заставил своего лучшего друга умолкнуть. Движимый злостью, он обошёл Минхо, вычислил Феликса по голосу и нанёс удар. От полных ненависти слов младшего внутри всё ещё ключом бьёт ярость. Он может только представлять нелепое выражение на лице друга. Держится ли тот за свою красную щёку, в шоке уставившись на него? Голос Джисона натянут: никогда прежде он не был так зол, и уж точно не на Феликса. — Больше никогда не смей разговаривать с ним так. Ликс, ты понятия не имеешь, о чём говоришь. Я не хочу знакомиться с людьми таким способом. Кто-то лапал меня — и слава Богу, что Минхо увидел и помог. — Сони… — голос Феликса растерял всю свою злость, внезапно становясь слабым. — Нет, я не хочу ничего слышать. — Джисон разворачивается в обнимавших его руках и притягивает Минхо ближе. — Хён. Отведёшь меня домой, пожалуйста? Пальцы расчёсывают его растрёпанную чёлку. — Да, Сон-а, пошли. — соединив с Минхо руки, он обходит дом вслед за старшим. За ним он пойдёт куда угодно. Поездка обратно в кампус проходит в тишине. Воздух вокруг них соткан из напряжения и невысказанных желаний. Открыв дверь, Джисон едва успевает войти внутрь, как оказывается подхвачен сильными руками. Не раздумывая, он обвивает ногами талию Минхо, пока старший на руках несёт его к дивану. Джисона трепетно укладывают на обивку, но он отказывается размыкать ноги, захватывая ими танцора и утягивая поверх себя. Минхо опускается на подушки около него, а затем меняет позу и садится на пятки, все ещё зажатый коленями Джисона. Маленькая ладонь переплетает их пальцы, а потом ведёт их соединённые руки к лицу Минхо. Конечность охватывает дрожью, когда тыльную сторону ладони подносят сначала к щеке, а затем к губам старшего. Вторая рука поворачивает лицо Джисона вперёд, направляя его невидящий взгляд в нужную сторону. — Сон-а… ты не перестаёшь поражать меня. — всё тело охватывают мурашки, когда руку переворачивают, а губы смещаются от ладони к нежной коже запястья. — Ты так прекрасен, и даже не знаешь этого. — пальцы на лице двигаются ниже, очерчивая линию челюсти и шею, прежде чем осторожно надавить на ямочку между ключицами. Следующие за рукой губы не прекращают своих стараний ни на миг. — Ты, блять, идеален. Всё в тебе. Из лёгких пропадает весь воздух, когда захваченный его ногами парень подаётся вперёд, прижимаясь к его груди — своей. Лоб Минхо касается его лба, пока старший медленно ведёт кончиком носа вниз по переносице Джисона. Теперь их разделяют какие-то жалкие миллиметры. Совсем ничего не стоит притянуть старшего вниз и впиться в его губы. Джисон колеблется, в штанах нарастает проблема, а при том, как зажат между его ног Минхо, это никак не может пройти незамеченным. Танцор слегка подвигается и оказывает на его затвердевший член такое необходимое давление, вырывая у него из горла высокий стон. Над ухом звенит хихиканье, которое иначе как злобным не назовёшь, и Минхо переключается к линии подбородка, ведя по ней носом вверх, к ушной раковине. Чёрт, они едва касаются друг друга, а бёдра Джисона уже живут собственной жизнью, дрожа и замирая в поисках желанного внимания. Мозг даёт глюки в виде странных белых пятен, наверняка вызванных шоком от реальности происходящего. Минхо, его Минхо сейчас зажат между его ног. Губы Минхо касаются его, целуют его шею. Руки Минхо двигаются, скользят по его груди к бёдрам, прямо к… ТВОЮ МАТЬ! Ладонь старшего обхватывает твёрдый, как камень, бугорок в его штанах, и Джисон с хрустом выгибает спину. — Чёрт, хён-и, пожалуйста. — мольба слетает с губ прежде, чем он успевает хотя бы подумать, о чём просит. Касания к члену становятся мягче, вынуждая его жаждущие большего бёдра подаваться вперёд. Губы подле его уха растягиваются в улыбке. — А мой малыш чувствительный. Лишь небольшой нажим — и ты уже умоляешь меня о большем. Минхо садится, отцепившись от него, и Джисону приходится изо всех сил сдерживаться, чтобы не начать слёзно умолять его остаться. Старший тянет Джисона за собой и быстро пересаживает его так, что теперь младший сидит как положено: спиной на подушках, ногами на полу. Отличие только в том, что сейчас его ноги расставлены в стороны, а Минхо стоит на коленях между них. Руки сжимают его бедра, а затем движутся к поясу штанов — в мгновение ока пуговица оказывается расстёгнута, а молния — опущена вниз. Ладонь проникает в образовавшееся отверстие, и теперь ещё меньше ткани отделяет его пульсирующе-твёрдый орган от сжимающей его руки. — Ммхмхм, — снова стонет он, когда губы старшего возвращаются к его уху: в этот раз влажный горячий язык скользит по мочке. Чёрт, Джисон никогда в жизни не был возбуждён настолько. — Ты был так добр ко мне, Сон-а. Всегда защищал меня, поддерживал. Ты видишь во мне только самое лучшее. Сквозь дымку желания Джисон протягивает руки и обхватывает ими лицо Минхо. — Потому что ты заслуживаешь, этого, хён, ты заслуживаешь всего мира. — наклонившись, он приближается к его лицу и чувствует, как теплое дыхание Минхо опаляет губы. В самую последнюю секунду старший отворачивается, и, когда губы Джисона встречает лишь нежная кожа челюсти, тот сдерживает желание расплакаться. Но он отставляет жгучую боль от отказа в сторону, предпочитая вместо этого полностью сфокусироваться на том, что происходит здесь и сейчас — а здесь и сейчас он держит Минхо, человека, которого любит, в своих руках. Он ощущает прикосновение к своим бёдрам и инстинктивно приподнимает их, позволяя стянуть с себя штаны и боксеры настолько, чтобы воздух в комнате коснулся его члена. Почувствовав нависшее над истекающим смазкой органом горячее дыхание, Джисон издаёт хриплый вздох. — Господи Боже, малыш, у тебя даже член красивый. Смутившись от похвалы, он прячет лицо в ладонях, но облегчение длится лишь секунду, пока руки не отнимают от него. — О, нет, ты не будешь прятать от меня это прекрасное личико. Я хочу видеть, как ты рассыпаешься на части для меня, малыш. Скользкая от слюны ладонь обхватывает его плоть, и у Джисона заходится сердце. Он кусает губы, стараясь сдержать назревающие в груди жалкие стоны. — Нормально? Откинув голову назад, он не может не расхохотаться, от абсурдности вопроса Минхо. — Хён…блять. — он вдыхает сквозь зубы, когда скользившая по нему вверх-вниз рука резко покручивает головку члена. — Да, более чем нормально. Я… я хочу этого, хотел очень долго. Он слышит, как в ответ на это признание Минхо шумно вдыхает воздух. Влажный язык проходится по органу от основания до самого кончика, руки давят на бёдра, прижимая Джисона к дивану. Каждая клеточка тела вопит, нуждаясь. — Минхо-хён, ты невероятный. Он задыхается, когда горячая полость рта всасывает одно из его яичек, лишая мозг способности думать. Он нерешительно запускает пальцы в шелковистые волосы Минхо, заставляя того простонать, в то время как язык старшего кружит вокруг зажатой меж губ мошонки. Кислород попадает в мозг только когда Минхо отстраняется, чтобы набрать глоток воздуха. Маленькие ладошки возвращаются к его члену: одна сжимает его у самого основания, а вторая непрерывно кружит вокруг головки. Джисон годами надрачивал себе сам, и вот Минхо отправляет его прямиком в рай за считанные минуты, дотрагиваясь до него совершено по-новому. Губы старшего зависают над головкой, поддразнивая его горячими вздохами. — Я хочу, чтобы ты запомнил это навсегда, Сони. Хочу, чтобы тебе было хорошо. Хочу отблагодарить за то, как мне всегда было хорошо с тобой. Произнесённые мягким шёпотом слова прочно заседают у Джисона в голове, и сердце его падает. Хочу отблагодарить за то, как мне всегда было хорошо с тобой. Минхо поэтому делает всё это? Доставляет Джисону удовольствие не потому, что хочет, а из извращённого чувства долга? Его рот приоткрывается, чтобы начать протестовать, но туда тут же проникают два пальца, нажимая на язык, и заставляя его умолкнуть. — Вот, пососи их секунду. Намочи их для меня, малыш. Все мысли о том, чтобы прекратить посягательства на свой орган, позабыты, когда что-то горячее и узкое — рот Минхо — заглатывает его целиком. Джисон знает, что член у него не маленький ни в коем случае, но Минхо всасывает его до самого основания без всяких проблем. Головка пениса врезается в заднюю стенку чужого горла, пока острый нос старшего трётся о подстриженные волоски на лобке. Пальцы Джисона, державшие в кулаке пряди волос, сжимают их сильнее. Давящие на язык пальцы начинают двигаться, в том же ритме, в каком рот Минхо поднимается и опускается на его член. В венах поёт экстаз, пока каждая капля крови в них течёт на юг, подобно реке. Он не знает, в какой момент пальцы у него во рту пропадают, но вскоре узнаёт в заполняющих комнату хриплых «ах» собственный голос. Он громко визжит, а спину прошибает током, когда всё ещё смоченные его слюной пальцы начинают двигаться небольшими кругами, раздразнивая его зад. Чёрт, чёрт. Умелый язык Минхо кружит вокруг головки члена, то и дело задевая щель, и в то же время палец старшего медленно, болезненно проталкивается внутрь Джисона. От напряжения спина выгибается над диваном, а из груди вырывается всхлип. — Блять, БЛЯТЬ, Минхо. — Низкое мычание, охватившее его член, — это всё, что он получает в ответ: Минхо беспощаден в своём намерении довести Джисона. Младший знает, что звучит жалко, пока крохотные разбитые мольбы вроде «ещё» и «не останавливайся, хён» слетают с его губ. Он и глазом не успевает моргнуть, как растягивающий его один палец превращается в два — дополнительное давление выбивает из него новый поток ругательств. Святые небеса, Джисону начинает казаться, что Минхо знает его тело лучше него самого. С каждым касанием языка, посасыванием, поворотом пальца младший поднимается всё выше к обрыву, ведущему в рай. Джисон — инструмент, а Минхо — его музыкант. Маленькие руки играют на струнах тела, взывая к аккордам его сердца. И в момент этого совместного концерта Джисон знает, знает, что любит старшего всем своим существом. Понимает, что без Минхо он ничто, — и пускай соулмейты катятся к чёрту. Эмоции льются через край, и он закусывает щёку изнутри, чтобы случайно не признаться в вечной любви своему другу. Тело накаляется до тысячи градусов; он оказывается в полной власти поворота чужого запястья, касанья алчного языка и опасного изгиба пальца, растягивающего его задницу. Туго сворачивающийся жар внизу живота даёт понять, что он с головокружительной скоростью подбирается к оргазму. — Мин… Мин… Минхо… пожалуйста, я бли… близко. — ТВОЮ МАТЬ! В ответ на его слова два пальца внутри сгибаются и давят на простату со смертельной точностью. — ААА! БЛЯТЬ! — Теперь Минхо массирует комок нервов, идеально синхронизируясь с глубокими толчками на член Джисона. Бедра дрожат в ожидании разрядки, и Джисон, не сдержавшись, погружает руки глубже в волосы старшего, вытягивая из того дрожащий стон. При любых других обстоятельствах собственный высокий скулёж смутил бы Джисона — но сейчас он лишь становится ещё одной партией песни, которую пишет на его теле Минхо. В конце концов всё это становится слишком: лёгкое жжение, с которым ногти свободной руки Минхо впиваются ему в бедро, то, как рот старшего посасывает его член, активное давление пальцев на простату. Джисон кончает, и имя Минхо капает с его губ, будто мёд. Держа руку на шее старшего, он чувствует каждый раз, как танцор сглатывает, принимая выстреливший в горло горячий поток спермы. Минхо выпускает его член с мокрым хлюпом, который эхом откликается в разом притихшей комнате. Лицо старшего приземляется на его всё ещё облачённое в джинсы бедро — Джисон чувствует, как тот с трудом пытается перевести дыхание. Тело кажется ватным, и Джисон падает на диванные подушки, размышляя, не высосал ли Минхо посредством члена и всю его душу. Старший хватает его руку и притягивает её к опухшим губам, а затем проводит пальцами по клейкому от спермы подбородку. Член Джисона жалко дёргается, когда он понимает, что Минхо собирает его рукой всю слизкую жижу лишь для того, чтобы отправить её обратно к себе в рот. Горячий язык, слизывающий с его пальцев сперму, выбивает из Джисона финальный стон. Он хихикает, ещё не оправившись от того факта, что МИНХО… человек, в которого он влюблён, один из ближайших друзей, только что сделал ему лучший минет на свете. Смех превращается в шипение, когда пальцы у него в заднице медленно покидают её. Теперь наступает очередь Минхо мягко усмехнуться при виде лица, которое в эту секунду делает Джисон. Воздух наполняет неловкая тишина. Голова Минхо всё ещё покоится у Джисона на бедре. Тревога, слишком спешащая заполнить собой пустоту, взрывается у него внутри. И что это значит? Неужели он нравится Минхо, или всё это было не более чем извращённой версией «спасибо» за данный Феликсу отпор? Может пришло время признаться? Минуту назад его член был буквально у Минхо во рту… у того точно должны иметься к нему не только дружеские чувства. Обычно люди не разбрасываются минетами направо и налево… так ведь? Но заговорить первым он не успевает: чувствует, как Минхо подвигается выше и утыкается носом в складку между его тазом и бедром. По коже разбегаются тёплые поцелуи, успешно затыкая ему рот. Старший до сих пор лежит у него между ног, и потому Джисон чувствует вздох ещё раньше, чем слышит его. Обе ладони нервно поглаживают его ноги поверх джинсов. — Джисон-а. Я собирался поговорить с тобой… о нас, — танцор издаёт смешок, полный самоиронии. — Я не совсем, эм… так себе это видел, но да… я хотел рассказать тебе, что я чувствую — точнее, что я чувствовал с самой нашей первой встречи. Его сердце ускоряется, непрерывно набирая темп. Он чувствует, как старший отодвигает его ноги. Стараясь игнорировать тот факт, что его член до сих пор на свободе, Джисон отводит взгляд от парня, который теперь устроился справа от него на диване. Что такого собирается сказать ему Минхо? Он тоже это чувствовал? Их постоянное притяжение друг к другу? Рука осторожно подхватывает его подбородок. — Джисон-а. — он чувствует, как лицо поворачивают в сторону старшего. — Я чувствую себя так, будто жд… Остаток предложения прерывает резкий вздох Минхо. Пульс Джисона подскакивает до предела в предвкушении конца его речи — но тот не наступает. Вместо этого тишина в комнате становится угнетающей, а Джисон всё ждёт, затаив дыхание. Дрожащие пальцы, пробегающие по нежной коже прямо под левым глазом, заставляют его вздрогнуть. Подушечки выписывают странный узор на его орбитальной кости, а после отдёргиваются, будто обожжённые. В животе затягивается узел… что у него на лице? Пылкий жар, оставшийся от того, чем они занимались недавно, мгновенно сдувает ледяным потоком, вырывающимся из Минхо, когда тот начинает смеяться. Но в этих звуках нет ни тепла, ни веселья. — Ну конечно, блять. Конечно он, блять, любит тебя. — Хён? Что это значит? Кто — он? Парень рядом с ним становится на ноги, отходя от дивана. — Я должен идти… Я не могу сделать этого. Джисон вскакивает, готовый устремиться за ним, но его сдерживают сдавившие бёдра штаны. — Нет, хён! Пожалуйста, закончи предложение. Ты чувствуешь, как что? — подтянув штаны, он забывает застегнуть их, вместо этого предпочитая помчаться к двери, на звук спешных шагов Минхо. Одержимый желанием не дать старшему уйти, он не обращает внимания на своё местоположение в комнате. Обегая диван, он ударяется ногой об угол журнального столика и растягивается на полу. — У-уф, — падение вышибает из лёгких весь воздух. — Джисон! Минхо помогает ему подняться с пола. Джисон накрепко цепляется руками за предплечья старшего, отказываясь отпустить. Несправедливость ощущается как удар хлыстом. Ещё минуту назад он растворялся в таком новом удовольствии, подарить какое мог только Минхо, а сейчас уже умоляет того не уходить. — Хён, пожалуйста! Что ты собирался сказать? — он давится всхлипом, когда эмоции наконец высвобождаются из своей клетки, толщиной с бумажный лист. Руки пытаются высвободиться из его хватки. — Ничего, Джисон. Забудь. — Нет! Ты собирался рассказать мне, что ты чувствуешь, и остановился. Но если не станешь ты, то скажу я. — вопреки всему здравому смыслу, его сердце открывается нараспашку. — Хён… я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. Я знаю, ты не вступаешь в отношения, но также знаю, что между нами всё по-особенному… по-другому. — Не так представлял он себе признание Минхо. Он всегда думал, что это случится в романтической обстановке. Что они сходят на ужин, за которым последует прогулка у реки Хан. Джисон притянет Минхо к себе, и в городе с населением в десять миллионов человек они будут чувствовать себя единственными во всём мире. Но вместо этого он рыдает, костяшки белеют, пока он цепляется за руку старшего, будто за спасительную соломинку. Он не видит пришедшей вслед за его признанием боли в глазах Минхо. Не может увидеть скопившихся у ресниц парня слёз. Не знает, что эти слова стали одновременно и самым прекрасным, и самым печальным, что слышал Минхо за всю свою жизнь. Поднимаясь вверх по предплечью старшего, Джисон берёт лицо танцора в свои ладони. Минхо отстраняется, отбрасывая его руки от себя. — Прости, Джисон, но я не могу. Я не стану. Сердце пропускает удар, пронзая грудь внезапной болью. — Что? Что значит, ты не можешь? Не станешь? Я люблю тебя и знаю, что тоже тебе небезразличен. Почему мы не можем быть вместе, хён? — У тебя есть соулмейт, Джисон! Ты должен быть с ним! Он — единственный, кто предназначен тебе судьбой. Внутри всё взрывается от термоядерной, ядовитой ярости. От разочарования он начинает рвать на себе волосы. Контролировать громкость голоса становится невозможным. — К ЧЁРТУ ЕГО! К чёрту моего соулмейта, Минхо! Я его не хочу! Мне нужен ты, всегда был нужен только ты. — Он тянется к Минхо, но тот ускользает от него, только чтобы после с силой оттолкнуть от себя. Джисон пятится назад, врезаясь в тот самый журнальный столик, о который споткнулся. Он входит в состояние шока, когда Минхо повышает голос, и впервые за всё время — тот кричит на него. — Закрой свой грёбаный рот! Ты и понятия не имеешь, о чём говоришь! Чего ты просишь у меня. Я бы отдал ВСЁ, чтобы иметь то, что имеешь ты. Соулмейта, который любит меня так пиздецки сильно, что это отпечаталось у меня на лице! Я не могу быть с тобой, Джисон! Я не стану тратить на тебя своё время… свою любовь. — голос Минхо болезненно надламывается. — В конечном итоге ты уйдёшь! Все они уходят! Кем бы ни был твой соулмейт, он совсем близко! Ждёт тебя… уже тебя любит! А я… я не люблю. Я не люблю тебя. Но любит он… не жертвуй этим ради меня. Я не позволю тебе. Я того не стою. И в сотый раз Джисон жалеет, что не может видеть. Жалеет, что не может взглянуть в глаза Минхо, пока тот проделывает дыру у него в груди. — Прекрати! — Джисон рыдает, сгибаясь пополам от вполне реальной боли внутри. Грудь с левой стороны будто пронзают ножом. Он смотрит в сторону Минхо глубокими невидящими глазами. — Прекрати лгать! Ты не… ты не любишь меня? ЧУШЬ СОБАЧЬЯ! — он переходит на крик. — То, как ты касаешься меня! Обнимаешь меня! Ты только что занимался со мной любовью прямо здесь! — он указывает на диван позади себя. — Ты не можешь обнимать меня так, как обнимаешь, а затем заявлять, что не любишь. Не можешь касаться меня вот так и говорить, что ничего не чувствуешь. Может я и слепой, Минхо, но я знаю, что такое любовь. Пространство между ними заполняет жестокий смех, разбивая остатки его уверенности. Джисон чувствует, как Минхо приближается к нему, чувствует, как чужая грудь соприкасается с его собственной, ощущает на лице горячее дыхание, когда парень выплёвывает: — Ты утверждаешь, будто знаешь, что такое любовь — однако ты всё ещё здесь, всё ещё о чём-то меня умоляешь. Если ты считаешь сделанный на отвали минет любовью, тогда позволь тебе сказать: за свою жизнь я любил многих. Как ты, блять, смеешь пытаться рассказать мне, что я чувствую. Ты живёшь в Ла-Ла Ленде, который выстроил у себя в голове для нас двоих, приписав мне чувства, которых никогда и не было! Ты мне небезразличен, да, как друг! Но теперь всё кончено. Я не оставлю разбираться с этим ни одному из нас. Я больше не хочу с тобой говорить. Я пошлю Чана забрать мои вещи. Прижимавшееся к нему тело делает шаг назад, и Джисон паникует. — Нет… хён. Пожалуйста… Я… Прости меня. — он пытается ухватить Минхо за руку, но ту быстро вырывают у него. — Это ненормально, Джисон. Я не могу быть рядом с тобой, пока ты страдаешь по мне. У нас нет будущего. Отпусти. Оглядываясь назад, Джисон будет вспоминать эту ссору и ненавидеть себя за пресмыкательство перед человеком, который никогда не любил его. Он будет вспоминать, как, рыдая, падал на колени, пока Минхо уходил, хлопнув за собой дверью. Будет считать себя жалким за то, что плакал, лёжа на полу, а сердце устремлялось за порог, вслед за Минхо, оставляя за собой кровавый след — невидимый невооружённым глазом, но от этого не менее реальный для него самого. Он лежит на протяжении трёх часов. Слёзы впитываются в расстеленный под ним ковёр, оставляя на ткани пятнышки. В глубине души он чувствует себя идиотом. Почему у него в груди стоит физическая боль? Раньше ему уже отказали, но это никогда не вызывало такой реакции. Боль, она ощутимая… настоящая. От недостатка Минхо у него ломит грудь и конечности. Почему? Он всегда представлял себе боль от разбитого сердца скорее эмоциональной, чем физической, — но как же он ошибался. В конце концов он слышит стук ключей в замке входной двери, но сил на то, чтобы это хоть как-то заботило его, не хватает. Слёзы всё ещё льются, сердце всё ещё рассыпается на части. Негромкие голоса дают понять, что Феликс с Чаном вернулись. Дверь со скрипом открывается, а затем следует звук сброшенных ботинок. Когда они обнаружат его — это только вопрос времени… Позже он извинится перед Феликсом за сцену, которую тот застал, войдя в комнату. Джисон валяется на полу, штаны расстёгнуты, по шее дорожкой спускаются засосы, слёзы пропитывают лежащий под ним ковёр. Тогда Джисон не знал, что, когда Минхо оттолкнул его, упала ещё и лампа. — ДЖИСОН! — лучший друг в ужасе подбегает к нему. — Сони! Что произошло? Где Минхо?! Он подрывается вверх, цепляясь за Феликса, но слёзы начинают струиться только быстрее, дыхание прерывает икота. — Его… его нет. Хён ушёл. — Ушёл?! — в тишине комнаты голос Чана звучит оглушающе. Феликс обнимает его, поглаживая по волосам. — Он и правда ушёл? Джисон решительно кивает в плечо младшему. Он хочет перестать плакать, хочет натянуть непроницаемую маску, но не может. Слёзы льются сами по себе, сердце и разум теперь отказываются слушаться. Держащие его руки сжимаются со всей злостью. Сквозь пелену своего горя он понимает, как это, должно быть, выглядит для них двоих. Огорчённый возможным недопониманием, он усилием воли берёт эмоции под контроль хотя бы на время, чтобы попытаться всё объяснить. Отодвигаясь, он поднимает взгляд на Феликса. Оба парня в унисон вздыхают при виде его нового впечатления. Джисон не нуждается в разъяснениях, что там написано: реакции Минхо оказалось достаточно. Он знает, что прямо под его левым глазом красуется слово любовь. — Мы переспали — хён и я. — Он чувствует, как Феликс шлёпается рядом, ощущает духи Чана, когда тот присоединяется к ним на полу. — Думаю, впечатление проявилось во время этого, и когда всё закончилось, хён увидел его. Он вспылил и ушёл. Я умолял его остаться, но он… он ушёл. Сказал, больше не хочет разговаривать со мной. — даже смягчённая версия событий оказывается слишком для него: плечи сотрясаются, пока в груди снова вспыхивает боль. Парни умудряются поднять его с пола и отвести в ванную. Будто издалека до него доносится шёпот Чана: тот собирается сходить проверить Минхо — Джисону хочется попросить Чана доложить, как там старший, но он молчит. Не хватало, чтобы его назвали ещё и помешанным на своих чувствах. Выжатый физически после недавнего срыва, Джисон не протестует, когда Феликс раздевает его. А когда младший запихивает его в душ, на плечи наваливается изнеможение. Горячая вода только усугубляет его сонливость, расслабляя напряжённые мышцы. Почувствовав, как друг проскальзывает в душ вслед за ним, Джисон не говорит ничего. Лишь прислоняется к плиточной стене, пока Феликс старательно вымывает его. Руки втирают в волосы шампунь, смывая с них лак для волос. После головы наступает черёд тела, и его не хватает даже на то, чтобы смутиться, когда Феликс моет ему зад. Застряв в своём трансе, Джисон слышит низкий голос друга, но на то, чтобы сообразить, что тот задал ему вопрос, уходит целая минута. –Прости… что ты сказал? — Я спросил, ты хочешь, чтобы я зачитал тебе впечатления соулмейта? Первые четыре до сих пор на месте, но… есть, эм, парочка новых. При мысли о соулмейте и впечатлениях сквозь него проходит волна тошноты. Он ненавидит их: ненавидит эти слова и неизвестного, от которого они исходят. Джисон годами представлял себе день, когда встретит свою родственную душу, а теперь лишь жалеет, что не проснулся в свой шестнадцатый день рождения, не увидев никакого сна. Обернувшись, он закрывается в объятья Феликса, подставляя спину под струи воды. — Нет… Я больше не хочу говорить о соулмейтах. Друг вздыхает, но согласно кивает головой. Они стоят, обнимаясь, до тех пор, пока не кончается горячая вода. Позже, когда Джисон ложится в кровать, Феликс сворачивается рядом, даже не спрашивая. Они делают это впервые с тех пор, как младший повстречал своего соулмейта. Ощущение приятное, так ведь? Запах отличается: аромата ванили и пряности сейчас нет, но с этой потерей ему придётся примириться в ближайшем будущем. Сейчас они с Феликсом ближе, чем когда-либо за несколько месяцев, и тот пользуется возможностью извиниться за свои злые слова на вечеринке. Джисон принимает извинения, пускай на самом деле младшему стоит разговаривать не с ним, а с Минхо. Он извиняется за пощёчину: каким бы рассерженным он ни был, не стоило прибегать к насилию. Конечно, Феликс прощает его, даже хвалит его прогресс в тренировках. По-видимому, удар оказался болезненным. Он плачет ещё немного, прежде чем наконец-то уснуть. Ему снится их ссора, Минхо кричащий: «Я бы отдал ВСЁ, чтобы иметь то, что имеешь ты». Минхо не обманул: наутро Чан возвращается с коробкой, чтобы собрать вещи старшего. Между парочкой разражается ссора. Озлобленный на танцора Феликс называет Чана тряпкой за то, что тот выполняет грязную работу Минхо. Чан защищает лучшего друга, говоря, что поддерживает его, пускай и не одобряет его действий. Спор не сдвигается с мёртвой точки, и Джисона заживо съедает вина. Наконец, когда конца дебатам уже не предвидится, он встревает, требуя прекратить. Что бы ни происходило между ним и Минхо, это не должно отражаться на взаимоотношениях их двоих. Дружба Джисона с Минхо развалилась, но будь он проклят, если разрушит ещё и отношения своего друга. Накричав на них, он плачет, но завершается конфликт объятьями. Дни проходят, превращаясь в недели. Наступает конец октября, а вместе с ним и день рождения Минхо. Джисону хочется связаться с ним, но он этого не делает.

-----

Дни сливаются воедино, и ноябрь кончается. Доктор повышает ему дозировку таблеток против тревожности. В груди болит до сих пор.

-----

Наступает первое декабря, а вместе с ним и Зимний показ. Боясь быть увиденным, он стоит в глубине зала, наблюдая, как выступают студенты-танцоры. Знакомые аккорды предупреждают его о начале программы Минхо. Он мысленно танцует вместе со старшим — та ночь в комнате для практик навсегда отпечаталась в памяти. В конце зрители аплодируют стоя… конечно, Минхо достоин этого. Он спрашивает ближайшего человека, как называлось это выступление. Он уверен, что девушка смотрит на него с насмешкой, но она хотя бы отвечает. Минхо назвал номер «Для тебя». Этой ночью он ловит себя на том, что снова рыдает, и будь он проклят, если не устал от этого. Ему хочется отпустить и забыть, но сердце слишком упрямо. Ночами, вместо сна, он работает над музыкой. Единственным утешением становится то, что потеря Минхо вдохновила его на грёбаную тонну песен.

•••

Кидая свою танцевальную сумку у порога и сбрасывая обувь, Минхо облегчённо вздыхает. Отправляясь на кухню, выцепливает из холодильника прохладные бутылки соджу и пива, чтобы смешать сомэк. Сейчас только два часа дня, но он решил, что заслужил награду после того, как сдал последний экзамен в осеннем семестре. Залпом опрокинув в себя напиток, он звучно отрыгивает и оставляет стакан томиться в раковине. Плевать, помоет позже. Проходя по коридору в свою комнату, он подпрыгивает от неожиданности, заслышав голос Чана. — Я должен осуждать тебя за то, что пьёшь так рано, но я знаю что ты только что сдал свою курсовую. Это был последний экзамен? Засунув выскочившее было из груди сердце на место, Минхо оборачивается и видит друга сидящим на диване в окружении ноутбуков и звукового оборудования. — Да, последний, — и слава Богу. Не уверен, что вынес бы ещё хоть неделю этой херни. Мне нужен перерыв. Этот семестр выдался… тяжёлым. — на последнем слове он запинается. Минхо знает, почему этот семестр изнурил его как никакой другой, и занятия тут совершенно не при чём. И, судя по брошенному в его сторону скептическому взгляду, Чан тоже видит все его оправдания насквозь. Желая завести тему о чем-нибудь ещё, кроме себя, Минхо подходит ближе, теперь возвышаясь над стоящим на кофейном столике ноутбуком. — Над чем работаешь? Я думал, ты уже закончил со всеми заданиями. Чан пару раз что-то нажимает на ноутбуке, а после протягивает Минхо свои наушники. — Я только что получил аудиофайл песни, которую Джисон представляет на финальном зачёте по музыкальной композиции. Он прождал до последнего — сдать надо завтра, двадцать первого числа. Я хотел послушать её сразу. Тебе стоит это услышать. Инстинктивная реакция — выхватить гарнитуру из рук друга и натянуть её на уши. Он сдерживает порыв… — Разве это хорошая идея? Тебе вообще разрешено показывать её мне? Чан лишь пожимает плечами и забирает наушники обратно — Минхо тянется его остановить. — Хуже не будет, верно? — он хватает гарнитуру и натягивает себе на голову. Его друг улыбается, устанавливая в очередь файл с песней. — То, что он спродюсировал за такой короткий срок, просто невероятно. Он написал лирику две недели назад, а затем наложил её поверх уже отложенного для этого трека. Ему повезло, что у Сынмина с Чонином получилось в последнюю минуту помочь с вокалом. Минхо наблюдает, как Чан нажимает «play» и закрывает глаза, чтобы послушать. С первыми словами, пробивающимися сквозь бэктрэк в стиле электро, он забывает как дышать. Рэп и пение Джисона каждый раз лишают его дара речи. Ты заполнил собой мою пустоту Восполнить её мог только ты Просто будучи рядом, Ты придал мне сил И всё, что я мог сказать, — это «спасибо» Но сейчас я протягиваю к тебе свою ладонь С тобой, с человеком, который взял мою руку, Я могу гореть большими мечтами, чем до этого Если я могу жить для тебя, я способен на что угодно Если ты можешь сиять ярче, я могу стать тьмой Я — это ты, в тебе я вижу себя Я знаю это, когда я с тобой В одно и то же время, в одном и том же месте Я нашёл тебя, я нашёл себя в тебе В тебе я вижу себя В одно и то же время, в одном и том же месте Позволь мне убежать, позволь мне убежать, позволь мне убежать вместе с тобой Ты сиял надо мной тогда, когда я даже не знал самого себя Не знал и был потерян Но в какой-то момент я увидел сквозь окно Ведь ты находился со мной в одном месте, в одно время Теперь мои вопросы и твои ответы складываются, будто пазл Мои тревоги и твои тревоги пересекаются Наше влечение невероятно, каждый момент Когда мы вместе — всё идеально Сквозь тебя я вижу себя, и сквозь меня Видишь себя ты — какая великолепная сцена Будем вместе Ты и я, ты и я, ты и я, я рядом с тобой Буду всегда направляться в одно место, как и ты Ты и я, ты и я, ты и я Тебя невозможно сравнить ни с кем Я — это ты Стянув наушники, он протягивает их обратно Чану, а затем отворачивается. Не хочет, чтобы тот увидел эмоции, которые сейчас отражаются на его лице. — Он назвал её «Я — это ты». Восстанавливая контроль над выражением лица, он поворачивается к давнему другу. — Почему ты попросил меня послушать это? — сдержать злость в голосе не удаётся. Чан наблюдает за ним понимающими глазами. — Подумал, тебе нужно это услышать. Ты должен знать, что он чувствует… Весь прогресс, достигнутый после успешного избегания младшего на протяжении трёх месяцев разом стирает в пыль одна песня длиной в три с половиной минуты. Глаза Минхо сужаются. — Я, чёрт подери, отлично знаю, что он чувствует, Кристофер. Мне не нужны твои напоминания. — Мин… Я знаю, ты напуган, но если и существует человек, который будет любить тебя, не глядя на соулмейтов, то это он. Кислая надежда съедает всю решимость Минхо. На целых тридцать секунд он позволяет себе представить: какого это могло бы быть. Выбежать за дверь, и помчаться прямо в объятья Джисона. Они снова будут вместе смеяться и спать в обнимку. Минхо будет сглатывать чужие стоны, вытягивая из любимого человека бесконечные оргазмы и мольбы «ещё». Время вышло. — Крис, я установил нам границы, и разговоры о Джисоне — это та, которую я не перейду. Не знаю, чего ты хочешь добиться, опять поднимая эту тему. — Я знаю, что ты не хочешь говорить об этом, но, думаю, ты лишаешь себя шанса стать счастливым! — на лице друга отражается разочарование. Вспыльчивость Минхо берёт верх. — А что насчёт счастья его соулмейта, а? Ты готов украсть его у другого человека, чтобы отдать мне? Представь: ты бы встретил Феликса только чтобы узнать, что он уже с кем-то встречается. Что ТВОЙ соулмейт уже влюблён в другого, и у тебя нету и шанса. Что бы ты сделал тогда? Чан кусает губу, отказываясь встречаться с ним взглядом. Ничего, Минхо не нуждается в ответе. Тишина в комнате говорит сама за себя. — Вот именно. А теперь оставь это. Я завязал с попытками найти своё счастье. Он уходит прежде, чем скажет слова, о которых пожалеет, и хлопает дверью спальни, создавая барьер между собой и внешним миром. Находясь в одиночестве, он позволяет себе отреагировать на сжимавшую грудную клетку боль. Скрутившись калачиком на полу, он прижимает колени к груди, отчаянно пытаясь унять боль, которая мучила его месяцами. Он знает, откуда она берёт начало. Пульсирующее жжение появилось в ночь, когда он оборвал все связи с Джисоном. Иногда она вполне терпимая… но сегодня не тот день. Смирившись с тем, что он на некоторое время застрял в позе эмбриона, Минхо прокручивает в голове песню Джисона. Тот был безумно талантлив — и музыка отражала это. Слушать текста младшего было больно… не нужно быть гением чтобы понять, что песня написана о Минхо. Твою мать. Боль прошедших двух месяцев не привела ни к чему: милый первокурсник всё ещё оставался зациклен на нём. И чтобы вынудить Джисона двинуться дальше, Минхо придётся принять радикальные меры.

•••

Джисона, лежащего лбом на столешнице, слегка передёргивает от запаха кофе из собственного рта. Гадость. Если айс американо собирается стать его каждодневным завтраком, то придётся начать таскать с собой пачку жвачки. — Сони! Тонкие руки обвивают его — и вот Джисон уже затянут в объятья Феликса. — Как проходит первый день? Мои утренние пары были отстойными, но я знаю, что послеобеденные это компенсируют. Он пожимает плечами, мечтая иметь хоть малую долю энергии друга — но это бессмысленно. Сердце больше не лежало. Ни к учёбе, ни к чему-либо ещё. Три недели зимних каникул прошли как на автомате: проснуться, поесть, поваляться и послушать музыку, съесть обед, пописать музыку, съесть ужин, а потом спать. Семья была так обеспокоена, что его старший брат прилетел из Японии, чтобы проведать его. Они провели день вместе, и Джисон изо всех сил старался казаться увлечённым, но не выдержал спустя несколько часов. Люди называет это депрессией — он зовёт это жизнью без Минхо. Он чувствует, как Феликс вздыхает, не получив должного ответа, и крохи энергии, остававшиеся у Джисона, перерастают в злость. Он знает, что друзья и семья устали от его апатии, блять, он тоже устал. Не то чтобы он получал от этого удовольствие! Эта постоянная боль в груди, придушенные эмоции и интересы. Джисону хочется снова наслаждаться жизнью, хочется улыбаться, ощущая озёра тепла внутри. Это всё не его вина. Или, может, и его. Он сам оттолкнул свой солнечный свет, своё тепло, своего Минхо прочь. В нём проснулась жадность, и в момент слабости он потянулся, чтобы ухватиться за солнце. А теперь всё, что осталось ему в награду, — это обугленное сердце. Прижимаясь ближе, он сгибает руки и на мгновение крепко обнимает друга. — Занятия прошли нормально. Длинные, скучные — ничего особенного. Пойдём встанем в очередь и закажем обед. Утром я выпил только кофе, и теперь умираю от голода. — он не упоминает, что в какой-то момент поесть для него стало просто обязанностью: еда потеряла свой вкус. Маленькая рука проскальзывает в его ладонь и вытаскивает Джисона из-за стола, уводя в сторону прилавков. Стоя в очереди, он чувствует запахи университетской столовой, и в животе что-то переворачивается. Феликс спрашивает, чего он хочет, и Джисон рефлекторно называет первое попавшееся овощное блюдо. Раз уж еда всё равно не принесёт никакого удовольствия, можно по крайней мере взять что-то полезное и безвкусное. Джисон стоит, опираясь на Феликса, когда произнесённое шёпотом имя вдруг привлекает его внимание к разговору двух девушек, стоящих в стороне. Отсутствующе замечает, что тело Феликса напрягается. Подслушивать невежливо, но при упоминании имени Минхо он не может не придвинуться и не прислушаться. — Минхо? Который с факультета танцев? Ты уверена, что это был он? — Да! Я видела их собственными глазами! Он целовался с тем студентом по обмену, Ли Джуёном. — О Боже, когда это произошло? Как думаешь, они встречаются или просто спят? — Точно встречаются! Они целовались в коридоре, так что это ни для кого не секрет. Я почти уверена, что они уходили, держась за ручки, но я пыталась сделать фото, и… Остаток предложения проходит мимо Джисона: его заглушает гул прилившей к ушам крови. Минхо встречается? Он целовал кого-то… нет, не просто кого-то. Джисону уже знакомо имя Ли Джуёна. Тот самый парень, с которым Минхо играл в «угадай соулмейта». — Джисон… Сони. Джисон! — крик Феликса приводит его в себя. Он поворачивается к младшему, цепляясь за его руку. — Ты знал? — Знал что? — Не прикидывайся дурачком, Ликси. Я знаю, что ты их слышал. Ты знал, что Минхо… встречается с этим студентом по обмену? — слова на языке отдают горечью. Глубокий вздох сбоку от него сообщает Джисону всё, что он хочет знать. — Я. да. Да, я тоже видел их этим утром. Боль в груди усиливается. Тряся головой, он делает шаг назад, врезаясь в какую-то девушку. Джисон извиняется, а живот в это время сжимается, все органы будто спешат вывернуться из него. — Сони, успокойся, — голос Феликса звучит искажённо, издалека. Все голоса в столовой разом сливаются воедино, резкий звук окутывает его со всех сторон, и внезапно начинает казаться, будто тысяча людей разом надвигается на него. По коже бегут мурашки, он буквально чувствует взгляды всех них — они смотрят… осуждают. — Мне нужно… Мне нужно уйти. Я… Я не могу здесь находиться. Игнорируя крик «подожди», Джисон оборачивается, спешно удаляясь от ждущих в очереди студентов. Протискиваясь между людьми, он врезается не в одно и не в два тела, пока пытается добраться до стены. Пальцы касаются бетона ровно в ту же секунду, как из глаз выкатывается первая капелька. Блять, он так пиздецки устал от слёз. Не прекращая плакать, он пробирается по стенке к выходу. Постепенно та начинает идти немного под наклоном, и Джисон понимает, что цель уже близко. Когда он огибает угол, то неожиданно врезается в чьё-то крепкое тело и пошатывается, накренившись назад; чувствует, как пальцы хватают его на запястье, не давая упасть. По руке проносится тепло, отдаваясь во всех конечностях, а после обосновываясь в груди. Джисон замирает на месте, поскольку точно знает, с кем именно сейчас столкнулся. Знает, что, имей он зрение, смотрел бы сейчас прямо в глаза Минхо. По лицу скользит ещё одна струйка слёз, пальцы сжимают его запястье сильнее. Голос слева от Минхо удивлённо произносит: — Ээ, мужик! Ты появился буквально из ниоткуда. Ты в порядке? Джисон не способен различать лица, но голос он не забудет никогда. Взгляд мечется в сторону Ли Джуёна, а затем останавливается на Минхо. Боль перетекает в гнев. Вырывая свою руку, он отступает назад, вытирая слёзы рукавом любимого красного худи. — Сон-а. — голос Минхо не поднимается громче шёпота. Глядя в сторону старшего, он низко кланяется и выдавливает быстрое извинение за то, что врезался в него. Вынув из кармана худи свою белую трость, он вытягивает её на всю длину, а после уходит. Пусть это мелочно, но он зол. Он не знает, что Минхо внутри умирает. Сердце старшего даёт трещину, когда Джисон уходит прочь, отказываясь признавать его присутствие. За время их краткого соприкосновения непрерывная боль в груди угасла — теперь она возвращается с новой силой. Слёзы в глазах младшего не дают покоя, но его гнев — гнев вызывает у Минхо улыбку. Злой Джисон может двинуться дальше. Врываясь в общежитие, Джисон швыряет свою сумку и трость. Кулак ударяет по небольшому столику, стоявшему у двери, — тот отлетает на пол, внутри что-то щёлкает. Отсчитав шаги до своей комнаты, Джисон хватает первый попавшийся предмет и запускает его в стену. Он слышит, как банка с мелочью разбивается о гипсокартон — монеты разлетаются во все стороны. За ней отправляется лежавшая на комоде пачка Nik Naks. Затем его альбомы, его проигрыватель. В конечном итоге он остаётся сидеть на полу в окружении обломков собственных вещей. Джисон повёл себя по-детски, но теперь он, на удивление, чувствует себя немного лучше. Сейчас, после приступа ярости, он ощущает себя более живым, чем когда-либо за уже много недель. Передняя дверь открывается. Он сидит и ждёт. — Сони? О БОЖЕ МОЙ! Джисон! Феликс находит его посреди поля битвы. Руки притягивают к себе, плечи Джисона сотрясаются от эмоций, но с глаз не падает ни слезинки. Откидывая длинные волосы младшего назад, Джисон осыпает его лицо поцелуями. — С меня хватит, Ликси. Всё кончено. Лучший друг улыбается. — Знал, что однажды ты вернёшься.

•••

Ладно. Может он и жалеет, что сказал Феликсу, будто готов выйти в люди и снова начать заводить знакомства, поскольку проходит неделя — и вот он снова на вечеринке, выслушивает очередную болтовню незнакомца. Могло быть и хуже. В нескольких шагах от себя Джисон слышит смех Феликса, так что по крайней мере друг выполняет своё обещание и держится рядом. Парень, с которым он разговаривает — не его соулмейт, но Уджи тоже специализируется на продюсировании, и у них совпадает несколько пар — поэтому беседа протекает неплохо. Феликс тоже умудрился нашептать, что под правильным углом Уджи поразительно похож на Мин Юнги — факт, который Джисон, пускай и не в состоянии подтвердить, не может не оценить. Хёнджин всовывает ему в руки третий стакан пива, и Джисон чувствует себя… хорошо. Легко? До нормы не дотягивает, но определённо лучше, чем в последнее время. Шок от новости об отношениях Минхо причинил невероятную боль, но та послужила таким необходимым пинком под зад. Разбито ли всё ещё его сердце? Да. Но настроен ли он это пережить? Тоже да. К несчастью, в то время как Джисон воспринял новости стойко и принял решение двигаться дальше, все университетские сплетни кишели вестью, что «Бессердечного Минхо» наконец прибрали к рукам, — доказательством тому волна шёпота, которая захватывает переполненную комнату, стоит лишь объекту всеобщих обсуждений показаться в дверях. Джисон узнаёт о присутствии танцора и его нового бойфренда, когда Уджи вдруг умолкает на середине предложения и увлечённо восклицает: — О, вау! Вы разве не друзья со старшекурсником танцевального факультета, Минхо-сонбэнимом? Сердце на мгновение останавливается, но Джисон пытается сохранить на лице улыбку. — Тусовались пару раз вместе. А что? — Он только что вошёл и, кажется, привёл этого своего парня. Я, конечно, не знаю всего, но мой друг Хоши с танцевального факультета рассказывал мне о них. Они оба привлекательны, но у Минхо есть какая-то особая аура. Сексуально. У Джисона дёргается глаз. — Сексуально? Я, эм… не замечал. — Правда? Думаю, это понятно: слепота и всё такое, но… О чёрт, они смотрят сюда. При мысли, что Минхо увидит его на вечеринке, по спине проносится паника. И в порыве чистейшего идиотизма, как позже он сам назовёт его, Джисон делает первое, что приходит в голову. Он хватает Уджи за уши и притягивает лицо парня к себе, соединяя их губы. Он полагает, что поцелуй не так плох… для первого поцелуя. К его губам прижимаются чужие, мягкие и тёплые. Когда шок Уджи от того, что его так агрессивно поцеловали ни с того ни с сего, проходит, тот даже начинает отвечать. Руки ложатся к Джисону на талию, притягивая его ближе, и он инстинктивно наклоняет голову вправо, углубляя поцелуй. По губам мажет язык, и Джисон решает, к чёрту. Он уже зашёл так далеко — почему бы не сделать ещё один шаг? Приоткрыв губы, он пускает язык Уджи проникнуть к своему — и ему хорошо. Ему нравится. Нравится этот нажим и притяжение между ними двумя. Звуки свиста и одобрительных выкриков отвлекают его внимание, заставляя поднять голову и разорвать поцелуй. Он слышит, как Уджи бросает ёмкое «чёрт», а после на спину Джисона опускаются руки, одобрительно поглаживая. За считаные секунды к нему подскакивает Феликс, крича, как же горячо он выглядел, пока целовался. На недолгое время Джисон наполняется воодушевлением, но очень скоро оно с треском рассыпается. В глубине сознания звучит тихий голос. Зачем ты сделал это? Он не тот, кто тебе нужен. Он знает, что голосок внутри него прав. Целоваться было забавно, но он не почувствовал ничего. Ни тепла, ни слияния. Поцелуй был пустым. Он и сам был пустым. Стремясь выбраться из окружавшей его толпы, он даёт Феликсу знать, что направляется в ванную. Он продирается сквозь море тусовщиков: двадцать шагов влево, затем повернуть за угол. Стучит в дверь и проскальзывает внутрь, благодаря небо, что там не занято. После предварительного ощупывания незнакомого помещения ему удаётся воспользоваться туалетом и вымыть руки. Чем дальше отходит на задний план адреналин после поцелуя, тем сильнее он сожалеет о своих действиях. О чём он, блять, только думал? Он девятнадцать лет хранил первый поцелуй для своего соулмейта, и отказался от него в жалкой попытке вызвать ревность. Слава Богу, что он слеп, ведь если бы он мог видеть своё отражение, не узнал бы человека, глядящего на него в ответ. Осторожно, чтобы не задеть макияж глаз, он слегка сбрызгивает лицо водой, стараясь вернуть себе хотя бы часть здравомыслия. В дверь раздаётся стук, и ему приходится, слишком скоро, покинуть комнатку и вернуться в гущу событий. Возвращаясь тем же путём, что и пришёл, Джисон едва успевает выйти из коридора, как ему на плечо опускается рука, утягивая в сторону. — Кажется, тебя можно поздравить. Ледяной голос Минхо холодит в венах кровь. Почему Минхо говорит с ним? И о чём он говорит? — Поздравить? С чем? Старший фыркает, как если бы Джисон специально притворялся, что не понимает. Звук действует Джисону на нервы, вызывая раздражение. — Поздравить со встречей своего соулмейта, конечно. Все видели шоу, которое вы там устроили. Джисона пронзает понимание: глаза широко распахиваются, рот приоткрывается в форме буквы «о». Минхо знал, что он хранил свой первый поцелуй для соулмейта, и только что видел, как он целует Уджи. Минхо думает, Уджи — его соулмейт. До Джисона доходит нелепость всей ситуации, и ему не удаётся сдержать бурлящий внутри неловкий смешок. Он пренебрежительно машет рукой. — О, нет. Ха! М-да… Уджи? Нет… он не мой соулмейт. Просто знакомый. Рука на плече сжимает его почти до боли. — Не твой… ты хочешь сказать, что только что поцеловал человека, который не является твоим соулмейтом? — в голосе Минхо сочится ярость, отчего Джисон заводится ещё сильнее. — Именно это я и хочу сказать, и, откровенно говоря, Минхо-щи, я не совсем понимаю, каким боком то, кого я целую, должно касаться тебя? — услышав формальное обращение, Минхо отшатывается, будто его ударили. — Какого чёрта с тобой не так, Джисон-щи? Этот первый поцелуй должен был стать для тебя особенным! С Джисона достаточно. Его прежний энтузиазм сошёл на нет, оставляя после себя впивающуюся в мозг головную боль, и выслушивать нотации — от кого? — от Минхо, — для его терпения это слишком. — О, засунь себе это куда подальше. Ведёшь себя так, будто я уже не отдал свой первый раз человеку, для которого это не значило НИЧЕГО. — ссылаясь на ту ночь, на его диване, Джисон не видит, как от лица Минхо отливает кровь. Молчания в ответ ему достаточно. В этот раз он победил. — Так я и думал, — обернувшись, он собирается отойти, но рука дёргает его обратно. Слова Минхо полны отвращения. — Так это то, чем ты занимаешься теперь? Осуждение в голосе парня вызывает у Джисона прежнюю неуверенность и вину. От этого становится горько, возникает желание сорваться и накричать. Выдергивая свою руку, он подаётся вперёд, врываясь в личное пространство старшекурсника. Их лица зависают в сантиметрах друг от друга. — Да, хён. Это то, чем я занимаюсь. За спиной Джисона раздаётся покашливание, разбивая образовавшееся между ними напряжение. Звучит полный вопросов голос, его обладатель не решается, стоит ли встать между ними двумя. — Минхо-хён? Всё в порядке? Джисон узнаёт его, и губы изгибаются в злобной ухмылке. Ли Джуён. Он снисходительно фыркает, надеясь, что его глаза сейчас направлены прямо на Минхо. — Не нравится то, что ты видишь, хён? Какая жалость — это дело твоих рук. Развернувшись, он проносится мимо Джуёна по коридору, задевая по пути того за плечо. Последним, что он слышит, огибая угол, становится вопрос парня: «Это он?». Когда Джисон оказывается вне поля зрения человека, забравшего его сердце, ноги Джисона подкашиваются. Падая на стену, он, спотыкаясь, плетётся дальше, пытаясь как можно сильнее увеличить расстояние между собой и парочкой в коридоре. Звуки вокруг него меняются. Цоканье по дереву шарика для пинг-понга уведомляет, что он вошёл на кухню, где были установлены столы для бирпонга. Джисон всё ещё некрепко держится на ногах из-за адреналина, перемешавшегося с тревожностью, когда гортанный крик «еессс» привлекает его внимание. Чанбин! Он идёт на безбожно громкий голос парня до тех пор, пока не впечатывается в стену мышц. — Чанбин-хён. — Тот оборачивается. — Сони!!! Хэй… ты в порядке? Качая головой, он прижимает мускулистое тело к себе. — Мне нужно уйти. Можешь найти Феликса? Хёнджин успокаивающе проводит по его спине рукой. — Дай я напишу ему, кажется, он зашёл внутрь вместе с Чаном. Двадцать минут спустя он уже оказывается на заднем сиденье машины Чана, рядом с Хёнджином. Тот вместе со своим парнем решил, чтобы не ехать на автобусе, прокатиться до общежитий с ними. Джисона съедает вина за то, что благодаря ему ночь всех друзей подошла к концу так рано, но, как только он пытается извиниться, ему немедля затыкают рот. Когда короткая поездка подходит к концу, он желает спокойной ночи Чанбину и Хёнджину, а после направляется внутрь. Он не видит, что Феликс жестами останавливает парочку, приглашая войти с ними. — Эм… Ликс? Помнишь те леггинсы, что я одолжил тебе на прошлой неделе? Ты уже можешь мне их вернуть? — Да! Заходи, я принесу тебе. Вчера я постирал их, так что они чистые. Сони! Ты ведь не против, если Хёнджин и Бинни зайдут к нам? Погрузившись в свои мысли, он не сразу отвечает: — Конечно, всё, что тебе нужно. Я буду в душе.

-----

Феликс собирает друзей в гостиной и дожидается, пока включится душ, а затем обращается к ним: — Так… кто-нибудь знает что-нибудь о проведении интервенции?

-----

Перевернувшись на другой бок, Джисон зарывается глубже в одеяло и проводит по нёбу шершавым языком. Крепко зажмуривая глаза, изо всех сил старается заблокировать звучащий в голове голос. «Это он?» Джуён спросил о нём. Он знает. Минхо ему рассказал. Доставляя мучения самому себе, Джисон представляет их смеющимися над тем, как он плакал, умоляя Минхо остаться. Сердце сжимается в груди. Боль становится сильнее. Самоуничижительные мысли уже теснят его со всех сторон, когда тишину комнаты разбивает стук в дверь. — Сони? Он не отвечает, вместо этого предпочитая натянуть одеяло себе на голову. Он знает: это бесполезно. Феликс в любом случае войдёт. Это подтверждает скрип двери. — Сони… ты пробыл здесь целый день. Почему бы тебе не выйти? Матрас кровати проседает, когда Феликс усаживается рядом. Джисон натягивает одеяло сильнее. — Уже больше четырёх дня, а ты ещё не ел. Я знаю, что ты проголодался. Он старается сохранять тишину, но живот-предатель выдаёт его громким урчанием. — Ха! Я знал это! По телу бьёт холодный воздух: у него вырывают одеяло. Рука ерошит ему волосы. — У тебя пять минут, чтобы встать и принять душ. Я позвал к нам ребят, а Чанни заказал жареную курочку. Они будут здесь через полчаса. Он недовольно дрыгает под одеялом ногами. – Не-ет! Феликс! Серьёзно, я сейчас не настроен c кем-то общаться. Решительный тон Феликса не оставляет места для споров. — Джисон, прекрати. Хватит. — голос друга смягчается. — Прошёл уже целый день, и тебе нужно поесть. Я знаю, тебе больно, — но нам ведь тоже. Они скучают по тебе. Невысказанное «я скучаю по тебе» повисает в воздухе между ними. Сердце Джисона пронзает виной. Он делает это снова — снова отдаляется. На прошлой неделе всё вроде бы наладилось, но стычка с Минхо швырнула его обратно в чёрную яму отчаянья. Он ненавидит это… ненавидит себя за то, как поступает с лучшим другом. Вздохнув, он садится на кровати, при этом врезаясь в Феликса. — Ликси. — по охрипшему голосу сосед может точно определить, сколько часов он проплакал. На плечи надавливают тёплые пальцы, массируя напряжённые мышцы. — Пожалуйста. Произнесённой шёпотом мольбы хватает, чтобы Джисон сдался. Он ловит себя на том, что согласно кивает. — Я скоро выйду. Голос Феликса снова наполняет улыбка, и с поспешным «спасибо» тот слезает с кровати и покидает комнату. Призывая все остатки прежнего Джисона, он выкарабкивается из постели и отсчитывает шаги до ванной. Ступает в кабинку, не включая горячей воды, и надеется, что холодный душ вернёт ему способность мыслить здраво. Пока чистит зубы, понимает, что в глубине души благодарен Феликсу за то, что вытянул его из кровати. Ощущение во рту и правда стояло дерьмовое. Вернувшись в комнату, он слышит стук во входную дверь и торопливые шаги Феликса, спешащего впустить друзей. Звучные голоса отскакивают от стен квартиры. Он позволяет им заполнить пустоту у себя внутри. Понимает, что это нужно сделать, и молит небеса дать ему сил вести себя рядом с друзьями как обычно. Они любят его. Этого должно быть достаточно. Несмотря на принятое ранее решение, зайдя в гардеробную, он игнорирует вешалки и направляется прямо к худи, которую запихнул в самую глубь месяц назад. Заношенная ткань мягкая на ощупь. Он натягивает её на голову, и лёгкие заполняет слабый запах ванили и пряностей. Скоро аромат пропадёт — если честно, удивительно, что духи уже продержались так долго. Натянув бини на слегка влажные волосы, он берёт себя в руки и покидает своё убежище. В гостиной его встречают дружным «Джисон». Мышцы лица ожидаемо сопротивляются, пока он растягивает губы в улыбке. От запаха жареной курочки рот заполняется слюной. Идя на запах, он присоединяется к друзьям на полу перед диваном. Усевшись, он активно заталкивает изображение Минхо, стоящего на коленях с головой между ног Джисона, в дальний угол сознания. Сейчас он не может думать об этом. Хотя, не то, чтобы он не представлял себе эту картину каждую ночь с того дня. Не прокручивал в уме те события по тысяче раз. Что, если бы метка «любовь» так и не появилась? Что бы сказал ему Минхо? Сглатывая эмоции, он замечает рядом с собой Чонина. — Хён, я положил перед тобой курочку. Он выдавливает «спасибо, Инни» и начинает набивать рот. По крайней мере так у него появляется оправдание, чтобы не разговаривать. Несмотря на паршивое настроение, Джисон прислушивается к смеху друзей вокруг него — даже изгибает губы в неподдельной улыбке при звуках кудахтанья Чанбина. Высокий смех того никак не вяжется с его мощным телосложением. Попивая воду, Джисон чуть не давится, когда Хёнджин называет Чанбина «омежкой» за то, что тот не ест острые крылышки. Вслед за этим вся компания поднимает гам, и на короткий миг Джисон снова чувствует себя нормальным. А потом все вокруг разом умолкают и Джисону остаётся только гадать, какого чёрта сейчас произошло. — Джисон? — многозначительную паузу прерывает голос Феликса. От сквозящей в голосе друга нерешительности беспокойство начинает бить через край. Ладони покрываются потом. Младший продолжает… — Не сердись, но сегодня я позвал сюда всех, потому что мы беспокоимся. Я… мы хотим поговорить с тобой о Минхо и о том, что происходит в последнее время. Дыхание Джисона становится отрывистым, голова идёт кругом от недостатка кислорода. На спину, похлопывая, опускается сильная рука, и этого хватает, чтобы вырвать его из лап накатившей паники. К глазам подступают злые слёзы. — Какого хрена, Феликс, ты притащил сюда всех, чтобы что? Ополчиться против меня? Колени Чонина сталкиваются с его собственными: младший придвигается ближе. — Нет, хён. Всё не так. Мы здесь не для того, чтобы к чему-то тебя принуждать. Но он прав. Мы беспокоимся. Последние три месяца на тебя было больно смотреть. Складывается впечатление, что ты угасаешь прямо на наших глазах. А мы ничего не можем сделать, чтобы это прекратить. На последнем предложении голос младшего срывается. В нём явно слышится острая боль. Блять. В нос ударяет смесь привычных запахов друзей, и Джисон понимает, что те окружили его со всех сторон. Чан, Феликс, Сынмин, Чонин, Чанбин и Хёнджин. Они все здесь… хотя, все, кроме него… того, кого Джисону сейчас так не хватает. Надеясь, что это приведёт его в себя, он тянется дрожащими пальцами за стаканом ледяной воды. Из-за спины звучит голос Хёнджина: он мягкий, успокаивающий, словно парень пытается наладить контакт с диким животным. — Джисон-а. Мы хотим быть рядом. Понять, что случилось. Ты бы мог… — Хёнджин шумно сглатывает, прежде чем закончить. — Ты бы мог рассказать нам, что произошло той ночью? В разговор вклинивается Сынмин. — Если мы узнаем, что случилось, то, возможно, сможем тебе помочь. А если не помочь, то по крайней мере посочувствовать. Мы все были на вечеринке у Джексона. Мы видели, как ты уходишь с хёном, а следующим уже узнали, что вы не разговариваете. И ты… ты буквально разваливаешься на части. Когда Сынмин, несомненно, самый эмоционально отстранённый член их компании, умоляет его открыться, Джисон наконец сдаётся. Одинокая слеза скатывается вниз, прямо по слову любовь, до сих пор начертанному у него под глазом. Честно говоря, он удивлён, что Феликс с Чаном не рассказали остальным, что произошло. Джисон предполагал, что с уходом Минхо о его позоре узнают. Но с другой стороны, он никогда не рассказывал Феликсу всей истории. — Я… — голос звучит слабо. — Всё началось задолго до той вечеринки. — в груди болит, и рука, сжимающая кружку с водой, теперь трясётся сильнее. — В день, когда я встретил хёна, — нет, в ту секунду, как я его повстречал, я подумал… — голос надламывается, из глаз вытекает ещё больше слёз. — Я подумал, что он мой соулмейт. По резкому вдоху Феликса, Джисон определяет, что тот сидит в противоположном конце комнаты напротив него. — Ты подумал, что он твой соулмейт? — голос Чана не громче шёпота, но среди повисшей в комнате тишины он звучит будто крик. Джисон кивает, вытирая слёзы свободной рукой. — Я понял, как только услышал его голос. Или по крайней мере думал, что понял. Тогда я почувствовал… что-то. — он потирает рукой ноющий узел в груди и чувствует, как глаза друзей отслеживают его движение. — А потом он коснулся моего лица, и по коже будто пробежали искры. — даже сквозь боль он отчётливо вспоминает радость, которую испытал в тот момент. Джисон улыбается… наверняка он выглядит как сумасшедший. Издав издевательский смешок, он отбрасывает эти мысли прочь. Смотрит в направлении Феликса. — Всё, казалось, было именно так, как описывали Чанбин и Феликс. — А потом появилась та девушка. После того, как Минхо ушёл, а Чан всё объяснил, мне было… грустно? Не знаю, думаю, я просто принял это как факт. Что хён не мой соулмейт и никогда им не станет. — Тогда ты и перестал спрашивать о своих впечатлениях, — низко рокочет голос Феликса, заставляя Джисона вздрогнуть. — Да. Я… да. И потом он постоянно появлялся рядом. Мы сблизились, а та глупая искра всё не исчезала. Я никогда не спрашивал, чувствует ли он то же, но всё равно надеялся. Понимаете? Я так ужасно этого хотел, что, кажется, обманул самого себя, поверив, что его тянет ко мне так же сильно, как и меня к нему. Я решил, что, если мы будем проводить вместе достаточно времени, если сблизимся достаточно, возможно, он тоже полюбит меня. Слёзы струятся по лицу всё сильнее, и Джисону требуется вся его выдержка, чтобы не разразиться рыданиями. Чья-то рука гладит его по спине. — Глубоко внутри я знал, что он не чувствует того же. Я никому не рассказывал, но за неделю до вечеринки у Джексона я был с ним, когда он играл в «найди соулмейта». — в воздухе повисает неодобрительное бурчание Чана. Ироничность того дня заставляет Джисона горько рассмеяться. — Так уж совпало, что играл он тогда с Джуёном. — Он сделал это при тебе? — голос старшего твёрд, как сталь. — Он не знал — я ничего не рассказывал. — Джисон глубоко вздыхает и внезапно чувствует себя вымотанным, будто тряпка, которую скрутили в узел и отжали до последней капли воды. — На тех выходных состоялась вечеринка, а после мы вернулись сюда. — лицо пылает, и Джисон знает, что щёки у него сейчас ярко-красные. — Мы переспали, но даже тогда он по-прежнему отказывался поцеловать меня. Я должен был понять. Ещё до того, как мы начали, он назвал это благодарностью за то, что я всегда видел в нём только лучшее. Блять, я был так слеп. Кто-то, предположительно Чан, издаёт болезненный стон, услышав намёк Джисона на свой физический недостаток. — В общем, мы кончили — ну, или, скорее, кончил я. В этот момент на моём лице появилась метка, и хён огорчился. Постойте, нет… Перед этим хён собирался что-то сообщить. Сказал, что думал о нас и хотел поговорить. Если честно, я решил, что он сейчас признается… — голос обрывается, и он наконец прекращает попытки сдержать слёзы. Раздаётся сломанный всхлип, и его спину начинают потирать ещё больше рук, помогая собраться с силами, чтобы закончить. — Я был ослеплён любовью. Своей собственной, конечно, поскольку теперь я понимаю, что он никогда не воспринимал меня так. Он увидел метку и заявил, что уходит. Что больше так не может. Я, как идиот, умолял его остаться. Я признался ему в любви и послал своего соулмейта к чёрту, сказав, что мне нужен только он. Слева, в паре метров от него, раздаётся усталый вздох, в котором Джисон подсознательно узнаёт Чана. — Хён сказал, что не любит меня. — крепкая рука Чанбина успокаивающе сжимает его предплечье. — Я заявил, что он лжёт, и тогда он назвал меня сумасшедшим. Сказал, что я живу в Ла-Ла Ленде, где могу просто приписывать людям чувства, которых те не имеют. Раздаётся скрип стула, а затем кто-то начинаем мерять комнату шагами — Джисон понимает, что это Феликс, который буквально излучает разъярённые пары. — Хён заявил, что не может находиться рядом, если я собираюсь продолжать страдать по нему. И он ушёл. Вплоть до прошлого вечера это был последний раз, как я говорил с ним. На вечеринке он видел, как я целую Уджи, и после подошёл, чтобы поздравить. Думал, я встретил своего соулмейта. — Крис! — Феликс продолжает расхаживать по комнате, его голос полон злобы. — Я знаю, ты любишь этого парня, но пошёл он нахуй! Я собираюсь надрать ему зад. Джисона охватывает паника. Как ни странно, последнее, чего он хочет, — это чтобы его друзья злились на Минхо. — Он не виноват. Хён никогда не просил ни о чём таком. Мне стоило отступить в момент, когда я почувствовал к нему что-то большее, чем должен был. Он с самого начала дал понять, что не вступает в отношения, но я это проигнорировал. Голос Чонина звучит мягко и опечаленно: — Хён, частично это может и правда, но Минхо-хёна нельзя назвать полностью невинным. Думаю, он тоже подавал тебе надежду. — Я тоже не могу защищать его. Не знаю, о чём он думал, когда проводил столько времени с тобой — я должен был сказать что-то, когда Минхо начал вести себя так для него нехарактерно, но я был рад видеть вас вместе. Я думал… — Чан запинается. — Я думал, что вы подходите друг другу. Я знал Минхо несколько лет, но никогда не видел, чтобы он улыбался так часто, как с тобой. — Мне ненавистна мысль, что он сказал всё это тебе. Он всегда был остёр на язык, но назвать тебя сумасшедшим… Как будто ты влюбился абсолютно без его в этом участия. Ты ему небезразличен, Сони, по-своему. Не могу поверить, что он играл в «найди соулмейта» — тем более, при тебе. — Чан смеётся. — Чёрт, он убьёт меня за то, что рассказал, но с тех пор он играл в неё ещё однажды. От слов Чана боль в груди у Джисона возрастает. — То был его день рождения, и он явился из клуба просто в хлам. Настолько пьяным я его не видел никогда — а это уже что-то да говорит. Тогда он впервые упомянул тебя с момента той вечеринки. Джисон перестаёт дышать… Минхо говорил о нём. — Он стал свидетелем того, как в клубе встретились соулмейты. Сказал, он не удивлён, что ты до сих пор не встретил своего. Услышав это, Феликс зло фыркает, мечась по комнате, как лев в клетке. — Он заявил, что никто и никогда не будет тебя достоин, поскольку ни один из них не способен видеть тебя так, как видел он. Сердце Джисона разбивается снова. Нездоровый мазохизм заставляет его цепляться за каждое слово Чана. Его пальцы уже переломаны и кровоточат: он держался за свои мечтания слишком крепко. Возможно, настало время отпустить. — Я этого не знал, но он видел тебя за неделю до вашей встречи. Это всё равно не важно, но его первым впечатлением о тебе стали твои щёки. Чашка выскальзывает из рук Джисона, со стуком приземляясь на пол. Шаги Феликса прекращаются, кажется, тот так и замирает, с поднятой в воздух ногой. — Я не мог поверить, что он играл со мной, но впечатления были о тебе. Не могу поверить, что он сказал, будто ты живёшь в Ла-Ла Ленде. Я так зол! Он грёбаный лицемер, поскольку тогда его пьяная задница начала изливаться мне о том, что ты выглядел как ангел, и о том, какой счастливый твой соулмейт, ведь ты… — Совершенство. Тираду Чана прерывает голос Феликса. Голова Джисона подлетает вверх: он знает, без тени сомнения, что Феликс смотрит на него в ответ. В голосе Чана слышится удивление и страх. — Как ты узнал? Хёнджин громко ахает. Все эмоции ударяют разом, отчего Джисона бросает в дрожь. Притянув к себе ноги, он утыкается в колени лицом и кричит. Гнев, радость, боль, облегчение. По телу пульсирует живая энергия, и держать её в себе становится невозможным. Сорвавшись, он выбрасывает ноги вперёд и переворачивает стол со всей едой на нём. Затем встаёт, — друзья отходят подальше — теряет равновесие и летит назад, врезаясь в стену. Картина, о которую он ударяется, с громким звоном разбитого стекла падает на пол. — ФЕЛИКС! — его горло болит. Он слышит приближающиеся торопливые шаги, и через секунду оказывается сжат в крепких объятьях. Джисон практически чувствует себя безумцем, пока рыдает: — Это он. Это он. Это он. — Твою мать. — до Сынмина доходит первым. Феликс отворачивается от Джисона, глядя ему за плечо, и тот знает, что взгляд блондина направлен на Чана. — Щёки — первое впечатление Джисона. Позже появились остальные. Ангел, счастливый, совершенство, надежда и… — Феликс снова поворачивается к нему, понижая голос до шёпота, — и страх. К ним подходит ещё один человек, в котором Джисон инстинктивно узнаёт Чанбина. — Вы несколько месяцев провели вместе, не завершив слияние, а теперь отдалились. Твоя душа, должно быть, убивается по нему. Джисон сжимает руку в кулак прямо над местом, где всё это время жила боль. — Ликси… — в голосе сквозит смесь эйфории и боли. — Всё — всё это было впустую. Это он, он… Вместе с осознанием его руки подлетают к горлу и щеке. Мой… любовь. Внутри вспыхивает злость, перекрывая собой все остальные эмоции. Протиснувшись между Чанбином и Феликсом, он отсчитывает шаги до выхода. Уже держа пальцы на дверной ручке, оборачивается назад. — Чан, где он? — Эм… думаю, в танцевальной студии. Что ты... Распахивая дверь, он вылетает, даже не обувшись. Топанье ног даёт понять, что друзья бегут за ним. Феликс догоняет его первым и тянет за руку. — Сони… Он стряхивает с себя пальцы младшего, а после оборачивается. — Задницу хёну надеру лично я: этот ублюдок солгал.

***

Левая нога отказывает, когда Минхо завершает вращение. Игнорируя укол боли, он наклоняется вперёд и, воспользовавшись инерцией, в кувырке опускается на деревянный пол. Спружинив, делает прыжок вперёд, широко раскинув руки и выгнув спину. Резко приземлясь, отодвигает в сторону усталость: он практикуется уже несколько часов. Перекрутившись на коленях, падает вперёд и подставляет руки, стоит только носу коснуться земли. В голове прокручиваются картины с предыдущей ночи. Джисон, затянутый в страстный поцелуй с тем коротышкой, на противоположном конце комнаты. Губы в виде сердца прижимаются к чьим-то чужим. Блеск языка, когда поцелуй углубляется. Глаза, которые снились Минхо каждую ночь, глядят на него со злостью. «Не нравится то, что ты видишь, хён? Какая жалость — это дело твоих рук». Нескончаемая история, полная трагизма и боли в сердце. Минхо ещё никогда не ненавидел себя так сильно, как сейчас. Перевернувшись, Минхо начинает часть на полу. Музыка давным-давно кончилась, но он знает её наизусть. Тишина в комнате оглушает. Единственный звук — это поскрипывания, которые издают его вспотевшие ступни на протяжении всей хореографии. Напрягая корпус, он делает переворот назад и заставляет себя принять стойку на руках, пока пятки снова не оказываются на полу. Ноги ватные, всё тело протестует, конечности умоляют дать передышку, но он не останавливается. От засохших дорожек слёз на лице зудит кожа. Не думать, не чувствовать… просто двигаться. БАМ! Дверь в комнату для практик с шумом распахивается, ударяясь о стену позади. Отвлёкшись, Минхо спотыкается, едва не подвернув лодыжку. — Блять! — он резко поднимает голову. — Кто, бл… В зале стоит Джисон, его грудь яростно вздымается. Голодные глаза Минхо жадно впитывают зрелище перед собой. Сердце сжимается в агонии. На Джисоне любимое худи старшего. Когда-то нежно-розовая ткань теперь вымылась в очень бледный пунцовый оттенок. Тускнеющий цвет теряется на фоне тёмно-красных пятен, подводящих бездонные глаза. Глаза, направленные на Минхо. Боль в чужом взгляде лишает его способности говорить. Источник всей его душевной боли проходит глубже в комнату. При звуках шлёпанья кожи о дерево Минхо опускает глаза к полу. Пятнышки крови тянутся за ступнями Джисона, ступнями босыми и распухшими. Мизинцы на ногах уже начали синеть. Он пришёл сюда босиком? В январе? — Джисон, где, чёрт возьми, твоя об… — Ты солгал мне. Глаза Минхо снова поднимаются, встречаясь с океанами бесконечной боли. Он знает, что младший не видит его, но всё равно чувствует себя так, будто стоит перед Джисоном догола раздетым. Обнажённым. Его тон язвителен. — О чём ты говоришь? — Я знаю, кто мой соулмейт, хён, и ты мне солгал. Его накрывает волной внезапного головокружения, вокруг бесшумно раздаётся звук разбивающегося сердца. Он даже едва не смотрит вниз, чтобы убедиться, что орган и правда вырвали из груди. Внимание привлекает движение у двери, где шесть пар глаз уже мечутся между Джисоном и Минхо. И если бы сейчас весь его мир не катился в тартарары, Минхо бы посмеялся над комичностью картины, увидев, как шестеро его бывших друзей наседают друг поверх друга, оставив Чана в самом низу. Жгучая неприязнь во взгляде Феликса заставляет его с позором отвести глаза. Джисон ступает ближе, и Минхо, будто в танце, делает шаг назад. Он здесь, чтобы насыпать соль на рану? Джисон какой угодно, но не жестокий — никогда таким не был. Неужели Минхо подкосил его настолько сильно? — Зачем ты мне это говоришь? — Ты попадал в больницу до этого. Ребёнком. Минхо в недоумении нахмуривает брови. Фраза прозвучала как утверждение, будто бы для Джисона это уже являлось фактом. Но как? И почему он вдруг заговорил об этом сейчас? — Да. Как ты… — И у тебя, наверное, осталось что-то вроде шрама, так? На левом боку. Рука Минхо поднимается к сморщенной полоске кожи, оставшейся с левой стороны живота, прямо под рёбрами. Он видит, как остальные отслеживают его движение. У Чана открывается рот. — Когда мне было десять, я упал в парке со скалодрома. Внизу находился кусок сломанного оборудования, и он прошёл сквозь меня. Дыхание Джисона заметно замирает. — Ты никогда не видел мой шрам… даже не касался. Как? Он снова переводит взгляд на Чана, но тот мотает головой. Феликс больше не впивается в Минхо взглядом — теперь из глаз парня струятся слёзы. — Сон моего соулмейта. Его воспоминание. Он находился в скорой, истекая кровью из левого бока. Крови было так много. Хён, расскажи мне свой шестнадцатый день рождения. Требование вселяет в него ледяной ужас. «Омма. У меня нет соулмейта.» Воспоминание о том утре отравляет назревающие внутри эмоции. В голосе Минхо сквозит холод. — Зачем? Гнев вспыхивает на лице Джисона, и тот кричит: — ПРОСТО РАСКАЖИ МНЕ! Расскажи мне, хён, и я уйду. Я найду своего соулмейта, и больше никогда не заговорю с тобой снова. Грызущая пульсация в груди усиливается. Он тянется оттереть её — люди в дверях внимательно отслеживают его действия. Текущая по венам злость командует приказать Джисону отъебаться — Минхо ничего ему не должен. Но он устал и хочет покончить со всем этим. — Я пошёл спать и проснулся на следующий день. Никакого сна не было. Только… темнота. Ничего, понятно? Ни картин, ни звуков. Джисон заметно поникает, и досада Минхо только растёт. Чего он вообще ожидал? — И это всё? Ничего, кроме темноты? Голосом, полным сарказма, Минхо огрызается: — Жаль разочаровывать. Но на этом всё. Ничего. Я не слышал и не видел ничего. — Нет! Джисон прикрывает руками распахнутый в шоке рот. Минхо снова пробивает замешательство: какого чёрта здесь происходит? — Хён. — глаза младшего полны слёз. Зрелище разрывает переломанное сердце Минхо на куски. — Хён, ты чувствовал хоть что-нибудь? Запахи? Вкусы? Вопрос заставляет его содрогнуться. Об этом он никогда не думал. Всё, что осталось в памяти, — это тёмная яма, лишённая света. — Я не по… Я не могу вспомнить. — У тебя остаётся ещё три органа чувств — и это меня называют слепым! Отношение младшего разрывает последнюю ниточку, на которой держалось терпение Минхо. — Ты спросил — я ответил, Джисон. Теперь можешь идти. Тот игнорирует его. — Я тоже попадал в больницу. — услышав это, Минхо умолкает. За всё время их поздних ночных разговоров они не разу не затрагивали эту тему. — Когда мне было двенадцать, рядом с местом, где проходили мои подготовительные курсы, взорвался газопровод. Я очнулся в больнице не только слепым, но ещё и глухим. Я на неделю потерял слух. Хён, когда ты не видишь, вокруг нет ничего, кроме темноты, а на недолгое время я не смог ещё и слышать. Момент, когда я очнулся слепым и глухим, был моим худшим воспоминанием. В дверном проёме ахают, и Минхо замечает, что шесть лиц в изумлении застыли. Одинокий проблеск света освещает мрак в его душе. Между рёбер расползается трещина, куда проникает воздействие слов Джисона. Касание, нежное, тёплое, будто летний бриз, остаётся у него под подбородком, снова обращая взгляд Минхо к тому, с кем теперь его разделяют лишь сантиметры. Мучительная боль в зоне сердца начинает утихать. Тоска уступает место надежде. Хрупкой, несмелой. Он наблюдает, как розовые лепестки губ формируют слово… два коротких слога заставляют каждую клеточку тела замереть. — Щёки. Это моё впечатление соулмейта. Оно, эм… — повёрнутое к нему лицо заливается румянцем. — Оно у меня на попе. Щёки. Простое слово. Пустой звук для большинства остальных, но для Минхо оно значит всё. Освобождение от жизни, скованной цепями одиночества. Ему хочется верить в это, но годы, проведённые с осознанием, что ему суждено быть одному, не так легко оставить позади. Минхо хватается за запястья, удерживавшие его лицо. Его единственный спасательный трос. — Джисон. Я не… Я не могу… — Ты солгал мне, хён. Той ночью. Я знаю это. Я не люблю тебя. Из горла вырывается сдавленный всхлип. Пальцы вытирают слёзы, которые теперь льются из его глаз. Джисон так близко. Губы в виде сердца, хранящие в себе либо ключ к его освобождению, либо контрольный выстрел в сердце, сокращают расстояние между ними. Лицо овевает тёплое дыхание. — Позволь доказать тебе. Нежные, трепещущие губы прижимаются к нему. Пламя. Жар. Реакция синтеза поджигает пороховую бочку в его душе. Боль на месте сердца взрывается миллионами мелких искр, которые мгновенно принимают форму его мира. Джисона. Невидимая нить связывает их воедино; руки Минхо обвивают целующего его парня, прижимая того к груди. Тысячи пустых поцелуев опустошили его — но этот один-единственный возрождает снова. Всё тело от ступней до кончиков пальцев пылает изнутри. Он нашёл свой дом. Своего соулмейта. Отчаянные пальцы цепляются за его волосы у корней, притягивая до невозможного ближе. В ушах звенит высокий умоляющий стон, и, честно говоря, Минхо не знает, кто из них издаёт его. Обоюдная тяга сносит крышу, и поцелуй постепенно становится развязным. Зубы сталкиваются друг с другом, языки переплетаются, и Минхо больше не знает, где заканчивается он и начинается Джисон. Это неистовость, безумие. Пальцы, зарытые в прядях его волос, сперва сжимаются, а после отрываются. На грудь опускаются тяжёлые удары, создавая пространство между ними двумя. В кровеносную систему снова поступает кислород, а перед глазами проплывает разбитое лицо Джисона, лицо его соулмейта. Измученные всхлипы парня разбивают их такой хрупкий покой. — Я хотел, чтобы это был ты. Это всегда был ты. — Джисон падает на землю. Минхо опускается вслед за ним и утягивает стройную фигурку в объятья. — Малыш. Прости меня, — голос надламывается. — Я тоже хотел, чтобы это был я. Больше всего на свете я хотел оказаться твоим. На плечо приземляется ещё один удар, Джисон врезается лицом ему в грудь. — Ты сделал мне так больно, хён. Так чертовски больно. Почему?! Пмф… — младший отталкивается от него, закрывая лицо руками. Минхо видит, как Джисон буквально ускользает сквозь пальцы, и внутри всё в панике холодеет. Притянув своего соулмейта обратно, он усыпает каждый обнажённый сантиметр кожи поцелуями. — Сон-а. Пожалуйста, прости меня. Хён был глупым, слепым и напуганным. Я так сильно тебя люблю. — руки, покрывавшие лицо Джисона, отбрасывают в стороны, и Минхо встречается глазами с чужими, глубокими и покрасневшими. — Что… что ты сказал? Подавшись вперёд, он снова припадает к губам младшего. Слияние душ уже завершилось, и прежняя острая реакция ушла, сменившись знакомым успокаивающим теплом, которое излучают их соединённые рты. На коже всё ещё пляшут мелкие искры, и Минхо не уверен, что когда-нибудь сможет привыкнуть к этому ощущению. Обхватывая лицо Джисона, он слегка отстраняется — ровно настолько, чтобы произнести: — Я люблю тебя, Джисон. — ещё один нежный поцелуй в безупречные губы. — Я люблю тебя. — он переходит к милым ангельским щёчкам. Ещё один поцелуй. — Я люблю тебя. — следом — подрагивающие веки, по губам бегут солёные слёзы. — Я люблю тебя. — кончик круглого носа. — Я люблю тебя. — впечатление «мой», выгравированное на смуглой коже. — Я люблю тебя. — впечатление «любовь». — Я тебя люблю. Глаза Джисона теперь сухие. Музыкой для ушей Минхо раздаётся его звонкое хихиканье. Всё ещё немного дрожащей рукой младший указывает на впечатление «любовь», жирно выведенное под опухшим глазом. Улыбка в виде сердца, которую он посылает Минхо, ослепительна. — Я знаю. Глубоко внутри зарождается смех, и Минхо с чувством свободы даёт ему выйти наружу. Искренне смеётся впервые за несколько месяцев. Привлекая Джисона обратно к себе в объятья, он не может сдержать вздох облегчения. — Знаю, что прозвучит банально, но когда ты снова со мной, мне кажется, что я способен на всё. — он отклоняется, чтобы открыть себе лучший вид на самое прекрасное лицо в мире. Сердце замирает, когда переполненные любовью глаза глядят на него в ответ. Ну, почти. Он поворачивает лицо Джисона всего на пару сантиметров влево. — Вот так. Между ними повисает тишина, безмятежная, исцеляющая. Минхо отслеживает божественные черты лица Джисона, заново изучая очертания своей Вселенной. Широкие изогнутые брови. Самая вкусная родинка-шоколадная крошка, размещённая на левой щеке. Сама щека невероятно мягкая и податливая. Бесценный круглый носик. Окрашенные в светло-розовый губы в виде сердечка. Минхо мог бы провести целую жизнь, составляя по своей Вселенной путеводитель, но всё равно не смог бы подобрать слов, чтобы описать неизгладимый взгляд любви в глазах Джисона. Руки Джисона находят его лицо. Пальцы вырисовывают на коже тёплые линии. Тлеющие после слияния душ угольки проникают к нему в поры. Джисон приоткрывает рот, молча вдыхая, пока пальцы исследуют заострённый кончик носа Минхо. Губы его соулмейта трепещут у выступа с «аркой купидона» над верхней губой Минхо. Надутые в улыбке губы сменяет печаль на лице, и Минхо не может не спросить: — О чём ты думаешь? Джисон негромко вздыхает. — Все и всегда говорили, что ты безбожно красив. И до этого момента я просто не осознавал, насколько ты горяч. Как счастлив я, что имею право звать тебя своим. Разум Минхо взрывается. Джисон — его солнце, его начало и конец. Его соулмейт. Эта мысль до сих пор выбивает из-под ног землю. Его соулмейт. Самая милая, добрая, весёлая, самая прекрасная душа, когда-либо ступавшая по этой Земле, досталась Минхо — чтобы любить, преклоняться и никогда не отпускать. — Это я должен называть себя счастливым. Джисон улыбается — щёчки пухлые и мягкие. Излеченное сердце Минхо поёт. Дверь в зал захлопывается — глухой стук напоминает, что они не одни. Зрители уже ушли, но одно лицо до сих пор задерживается у маленького окошка. Феликс наблюдает за ним, прищурив глаза, и увидев, что заполучил внимание Минхо, показывает на него, а после угрожающе полосует по горлу большим пальцем. В поле зрения возникает рука побольше и хватает танцора за воротник, уволакивая того прочь. Перед глазами вспыхивают кадры с прошлой ночи. Глаза ангела, направленные на него со злобой и болью. Стыд валуном опускается к нему на плечи, ломая позвоночник. Ему столько всего нужно искупить. Внутри подымается страх. Что если он поймёт, что ненавидит меня? Что если он уйдёт? На подкорке мозга эхом отдаётся ещё более важный вопрос. Что станет с нами, если я не смогу? — Сон-а. Мне нужно кое-что сказать, и я знаю, что если не сделаю этого сейчас, то не смогу уже никогда. Глаза младшего широко распахиваются, а после настораживаются. Он убирает с глаз Джисона чёлку. — Джуён. Руки, лежавшие у него на лице, отдаляются. Минхо хочется притянуть их обратно, хочется успокоить своего соулмейта, которому больно, но сперва он должен покончить с этим. — Прошлой ночью мы расстались. Он сказал, что не может быть со мной, когда я очевидно влюблён в другого. — у линии ресниц собираются новые слёзы, но он сдерживает их. Он не имеет права испытывать грусть — не когда причинил боль стольким людям. — Я проебался, Сон-а. С тобой, с ним. Джисон замыкается в себе, ссутулившись, будто защищаясь. Защищаясь от него, от действий Минхо. В голосе слышны слёзы. — Он тоже… он тоже нужен тебе? От этого сломленного вопроса внутри что-то обрушивается. Утыкаясь лицом в шею младшего, он подаётся вперёд и крепче обхватывает парня у себя на коленях. — Боже, нет. Джисон, мой Сон-а, моя душа. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, как ужасно поступил. Насколько я был неправ. Разочарование в самом себе растёт, вызывает желание рвать на голове волосы и наказать себя в знак раскаяния. — Ты должен знать. Всё это было ради тебя. Той ночью, когда ты сказал, что любишь меня. Мне было так страшно. Страшно отнять у тебя шанс на счастье со своим соулмейтом. Я знал, что люблю тебя. Понял на вечеринке, когда ты ударил Феликса, защищая меня. При упоминании его жестоких действий младший отдёргивается. — Позже я стоял там и смотрел на тебя. Впечатление «любовь» красовалось у тебя на лице. Лице, держать и целовать которое мне хотелось больше всего на свете. Блять, меня убивало то, что приходилось говорить все те слова. Причинять тебе боль. Я думал, что оттолкнуть тебя было единственным вариантом. Если бы тогда ты смог меня возненавидеть, по крайней мере был бы способен отпустить, двинуться дальше. Видеть, как ты плачешь… знать, что причиной тому — я, — меня это уничтожило, но, во всяком случае, у тебя появился шанс. Шанс на счастье. Счастье, которого, как я верил, мне было не отведено. Счастья, которого ты никогда бы не нашёл, останься ты со мной. Минхо поднимает голову и проводит вдоль челюсти Джисона дорожку мокрых поцелуев, до тех пор пока не находит губы своего соулмейта. Пламя между ними двумя пылает до сих пор. — Я пригласил Джуёна на свидание в надежде, что если ты узнаешь, что я встречаюсь с кем-то другим, то вернёшься к поискам своего соулмейта. Я… я знал, что поступаю неправильно. Бессердечно. Я причинил боль себе, ему и ранил тебя. Мне так чертовски жаль. По спине, утешая, скользят ладони и утихомиривают ураган чувств. Нежный голос, запинаясь от переизбытка эмоций, успокаивает его. — Хён, всё хорошо. Всё… ну, вообще, не хорошо, но скоро будет. — из Минхо вырывается невесёлый смешок. — Думаю, я понимаю. Не могу даже представить, каково жить, думая, что у тебя нет соулмейта. Но я знаю, каково не иметь возможности любить человека, который нужен тебе больше всего. Мне хочется думать, что я поступил бы по другому — но я этого не знаю. Я не ненавижу тебя, хён. Я всё ещё тебя люблю. Больше, чем когда-либо. Но тебе нужно поговорить с ним. Всё рассказать. Если он чувствует к тебе хотя бы долю того, что чувствую я… думаю, ты задолжал ему объяснения. Минхо накрывает волной любви и привязанности. Великодушие младшего вызывает у него трепет. — Я не заслуживаю тебя, Сон-а. Джисон смотрит на него. От сияющей в глазах младшего необъятной искренности и чистой любви замирает сердце. — Конечно заслуживаешь, хён. Каждый достоин любви. Блять. Рванувшись вперёд, Минхо припадает к его губам. Он вкладывает в прикосновение каждую крупицу своей любви, своей страсти, своего стремления к Джисону. Он хочет, нет, ему нужно, чтобы тот знал. Чтобы ощущал весь масштаб его чувств. Джисон откликается тем же. Отвечает на поцелуй ровно с такой же пылкостью. Когда поцелуй углубляется, комнату наполняет стон — и на этот раз Минхо знает, что это он. Потрёпанные концы их усталых душ сшиваются друг с другом. Чтобы больше никогда не разделяться. Джисон приостанавливается, чтобы подышать, и в этот момент Минхо проскальзывает языком в чужой размякший рот. Младший издаёт гортанный стон, и будь Минхо проклят, если тот не отправляется прямиком к его члену. Они теряются друг в друге, движения становятся обезумевшими. Большие пальцы Джисона обводят контур его лопаток, прижимая его грудь к себе. Позвоночник простреливает ослепляющий укол удовольствия, когда бёдра младшего качаются вниз, ища трения. Такой напор вынуждает Минхо отстраниться, с шумом втягивая воздух. — Блять, Сон-а. Я должен тебе сказать. У нас с Джуёном ничего не было. Я не смог… не смог заставить себя хотеть кого-то, кроме тебя. От неожиданного толчка Минхо приземляется спиной на деревянный пол. Зад Джисона давит ему на член сверху, посылая вспышку желания от паховой области в мозг. От ощущения задницы парня, трущейся о него, Минхо сходит с ума. Голос Джисона напряжён. — Это не должно заводить меня настолько. Но, блять, я ужасно хочу тебя, хён. Хочу тебя здесь. — младший заводит руку Минхо себе за спину и прижимает его пальцы к щели между своих ягодиц. Минхо хочет этого — хочет всего. Хочет заявить о своих правах на первый раз Джисона. Хочет погрузиться в Джисона настолько глубоко, что отпечаток его члена останется навеки выгравирован на мышцах парня. Спинные позвонки начинают жечь от лежания на твёрдом полу, и это отрезвляет его. Не здесь. Не на грязном паркете университетской танцевальной студии. Не в незапертой комнате, где любой может их застать. Член дёргается при мысли, что кто-то становится свидетелем того, как Минхо выбивает из младшего вопли удовольствия, — но об этом он подумает позже. Принимая сидячее положение, он обвивает ноги Джисона вокруг своей талии. — Держись крепче. — он поднимается, ноги болят. В любой другой день дополнительный вес не смог бы его замедлить, но сегодня Минхо танцевал с самого рассвета. Ковыляя по комнате, он захватывает свою сумку для танцев и игнорирует уязвлённую гордость, когда Джисон посмеивается над его трясущимися ногами. Закидывая на плечо лямку рюкзака, Минхо дёргает туловищем, из-за чего их стояки сталкиваются. Сидящий на нём парень скулит, а после начинает покачиваться. Минхо чуть не спотыкается и шлёпает Джисона по заднице — движение прекращается, но раздаётся ещё один отчаянный стон. — Будь терпеливым, малыш. Я скоро трахну тебя, но не здесь. Череду нецензурной брани сменяет оставленный зубами на шее укус, который пускает по венам жгучее пламя желания. — Поторопись. Дважды Минхо просить не нужно. Он выключает свет, затем захлопывает дверь и уверенными шагами проходит через здание и студенческую парковку. Шокированные взгляды однокурсников провожают их на всём пути до машины, но он игнорирует их. Джисон — его, наплевать, что думают люди. Когда Минхо усаживает Джисона на пассажирское сиденье, голодные руки тянут его обратно на себя. Губы сливаются, распаляя огонь его возбуждения. В нижнюю губу вонзаются зубы, и вскоре Минхо уже вжимает младшего в сиденье, пока они целуются до потери в лёгких воздуха. Блять, нам нужно ехать. Минхо отрывается от Джисона — сердце замирает, когда чужие нетерпеливые руки подаются следом, очерчивая его эрекцию. Он разрывает контакт, борясь с желанием проворковать что-то сопливое при виде мило надутых опухших губ Джисона. — Скоро.

----

Спина Джисона влетает в стену квартиры Минхо. Губы танцора прокладывают пылающую дорожку вдоль его шеи. Звуки, которые он издаёт, должны бы его смутить, но сейчас Джисон слишком опьянён возбуждением, чтобы это хоть как-то его заботило. Пятнадцатиминутная поездка до квартиры старшего высосала из него все оставшиеся нервы, так как каждая клеточка тела приказывала ему залезть обратно в объятья Минхо. Короткий поход от машины до двери занял целую вечность: они постоянно останавливались, чтобы прижать друг друга к первой попавшейся двери. Когда они наконец вваливаются в квартиру — руки обхватывают, пальцы зарываются, бёдра отчаянно жаждут освобождения, — Джисон снова сидит у Минхо на руках, обхватив ногами талию танцора. Руки старшего везде и всюду, оставляя после себя обжигающие отпечатки. Пальцы Минхо путаются у него в волосах, когда-то надетая на голову бини давно потерялась в безумной схватке. Внезапно опора в виде стены у него за спиной пропадает, и Джисон визжит, цепляясь за плечи Минхо, чтобы удержаться. Он болтает ногами, прося, чтобы его поставили, а в то же мгновение, как ноги касаются земли, разворачивается и меняет их позиции у стены. Упав на колени, он нащупывает и вслепую пытается развязать узел на штанах Минхо. Распутывая шнурок, он слышит шорох стянутой через голову футболки и стонет от изображения молочной кожи, которое рисует у себя в голове. Джисон утыкается носом в каменно-твёрдый бугорок, всё ещё скрытый тканью спортивок, и позволяет рукам побродить по телу Минхо. Пальцы находят плотные возвышения и впадины пресса, и ему приходится сглотнуть наполняющую рот слюну. Поднимаюсь дальше, он натыкается на внушительных размеров грудные мышцы, покрытые гладкой кожей. Внимание привлекает затвердевшая верхушка соска — прощупывая почву, он слегка ущипывает бусинку, а после прокручивает её между большим и указательным пальцами. Низкий стон и последовавшее за ним «блять» заставляют его послать улыбку в твёрдую выпуклость члена Минхо. Руки танцора возвращаются к его волосам и резко дёргают, вырывая из него высокий скулёж. — Сон-а, перестань дразнить меня. Закончив издеваться над твёрдой плоскостью груди Минхо, он тянет за резинку чужих спортивок, помогая парню переступить через них. Поворачивается обратно и вздрагивает от неожиданности, когда о его нос ударяется кончик члена. Твою мать, на Минхо не было белья. Старший шепчет извинения, и он качает головой. — Всё нормально. Просто удивился — вот и всё. — проводя рукой по до безумия мускулистой ноге, он наконец обнаруживает член, коснуться которого мечтал приблизительно пару сотен раз. Пальцы обхватывают пульсирующую длину, и сверху доносится свист втянутого сквозь зубы воздуха. Поглаживая бархатную кожу, он наклоняется ближе и касается мягкого мешочка под ней языком. Его встречает резкий привкус пота и дико эротичный запах, характерный одному только Минхо, отчего глаза Джисона закатываются обратно в черепную коробку. Отстранившись от нежной кожи, он пытается побороть растущую неуверенность, вытекающую из недостатка опыта. Прикосновение к щеке заставляет его поднять голову. –Сон-а? Почему ты делаешь такое лицо? На щеках пылает обжигающий румянец. Конечно Минхо уловил его нерешительность. Никому и никогда не удавалось считывать Джисона так же хорошо, как его соулмейту. Он презирает дрожание в своём голосе, когда произносит: — Я хочу, чтобы тебе было приятно хён, но не знаю, что я делаю. Я не вижу, приносит ли это тебе удовольствие, или же я делаю что-то не так. — Господи, и это то, о чём ты думаешь? Чувствуешь это? Рука обхватывает его пальцы, всё ещё сжатые на члене старшего. — Я так твёрд для тебя, Джисони. Блять, да я готов взорваться от одного твоего вида на коленях передо мной. Не волнуйся о моих ощущениях. Обещаю, мне будет хорошо, что бы ты ни сделал. — Минхо — будто читает мысли — чувствует, что его всё ещё нужно подтолкнуть. — Может, мне попробовать побыть немного громче, да? Я смогу направлять тебя, говорить от чего мне приятно. Предложение смягчает беспокойство внутри. Джисон кивает. — Пожалуйста. Думаю, это поможет. Он снова наклоняется, и пальцы в его волосах сжимаются сильнее. Начиная от основания, где находится его рука, Джисон проводит языком по нижней стороне затвердевшего ствола. Достигнув кончика, он кружит языком вокруг головки, упиваясь звуками, которые вылетают из его соулмейта. — Прикрой свои зубы губами, — да, именно так. Хороший мальчик. — следуя инструкции Минхо, Джисон даёт кончику проскользнуть между своих губ. Толстый орган старшего заставляет его раскрыть рот как можно шире. Он толще, чем любая из прежних игрушек Джисона, и парень даже представить себе не может, каково будет объезжать этот член, ощущая себя растянутым до предела. Он опускает левую руку к Минхо на бедро и начинает медленно, аккуратно посасывать и потирать языком чувствительную головку снизу. Тяжёлый стук откинутой на стену головы в паре с дрожащим под его рукой бедром придаёт ему смелости. Решив добавить движения, он качается вперёд и глубже вбирает Минхо к себе в рот. — Блять, блять, Сон-а, это идеально. Просто, ах… соси сильнее, когда отклоняешься, ах! — голос старшего звучит напряжённо, и Джисон уверен, что тот не преувеличивал, когда сказал, что уже близок. Сжав кулак, он начинает поглаживать ту часть члена Минхо, заглатывать которую пока не рискует. Старший может и способен на глубокий минет, но он сам этого ещё не умеет. Вкус не несёт в себе ничего особенного, но провалиться ему на этом месте, если тяжесть на языке не ужесточает его жажду. Настроив темп, он впитывает в себя стоны танцора. От слетающих с губ Минхо грязных слов похвалы он чувствует себя сексуальным, желанным. — Сонни, ты выглядишь так пиздецки прекрасно, когда твой рот заполнен моим членом. Боже, твой рот. Так, бл… чёрт, вот так идеально, сделай эту штуку языком ещё раз. Ах! Да, да. Член Джисона положительно пульсирует в штанах. Он знает, что на внутренней стороне его белья уже натекает пятно предэкулята. Стремясь к облегчению, он переносит руку с бедра Минхо на собственную эрекцию, резко надавливая на бугорок основанием ладони. Он так долго игнорировал его, и потому сейчас из-за чувствительности не может сдержать стон, который посылает вибрации прямо по члену Минхо. — Блять, блять! Стой! — у него неожиданно вырывают член, и Джисон остаётся сидеть с распахнутым, как у рыбы, ртом, пытаясь восстановить дыхание. Сверху над ним тяжело дышит Минхо. — Нам нужно остановиться, или в ближайшее время трахнуть тебя я буду не в состоянии. Чёрт, у тебя получается слишком хорошо. Сильные руки поднимают его с пола; колени болят от долгого стояния на земле. Чужие губы снова впечатываются в него, и прежнее отчаянное желание возвращается с новой силой. Беспомощный в незнакомой обстановке, всё, что может Джисон, — это поддаваться Минхо, который сейчас подталкивает его идти назад. Пару раз споткнувшись, они наконец проходят несколько дверей и оказываются в, по всей видимости, спальне Минхо, ни на секунду не разорвав поцелуя. Задняя сторона его коленей ударяется о твёрдую поверхность. Потеряв равновесие, он падает спиной на матрас и тут же оказывается окружён запахом пряной ванили. Да, определённо спальня Минхо. Старший в мгновение ока избавляет Джисона от худи, и, следуя указаниям старшего, он отползает дальше на кровать, попутно стягивая штаны. Стыд посылает ему в мозг сигналы и заставляет свести ноги вместе. Не считая Феликса, ещё никто никогда не видел его голым. Вдруг с ним что-то не так, а он и не знает? Джисон почти уверен, что будь у него какое-то нелепое тело, Феликс бы предупредил… но что, если нет? Голос Минхо, полный трепетного восхищения, развевает его страхи. — Малыш, я никогда не видел кого-то настолько идеального. — Между его бёдер проскальзывает рука и расставляет его ноги в стороны так, чтобы старший мог усесться между ними на коленях. Пальцы танцуют на коже живота, а после поднимаются выше и покручивают соски. Джисон не выдерживает. — Я не настолько идеален, как ты, хён. Я хожу в зал с Чанбином, но всё равно довольно мягкий. Резкий треск заставляет его вскрикнуть от удивления и от того, что ласкавшая его рука исчезает, перемещаясь на спину. Минхо нависает над ним, губы двигаются вдоль его ушной раковины. — Ты, блять, идеален, Сон-а. — покрывающие лицо поцелуи подчёркивают слова его соулмейта. — Мой идеальный, — поцелуй, — прекрасный, — поцелуй, — сексуальный соулмейт. — рука обводит выгравированное на шее слово «мой». — И ты полностью мой, малыш. Их губы сталкиваются в безумной схватке, пытаясь заявить о своих правах на обладание. Язык Минхо проталкивается к нему в рот, поглощая его, смакуя каждый сантиметр. Кажется, что с момента в танцевальной студии прошло уже несколько часов, и в глазах Джисона собираются слёзы, пока тело извивается под Минхо. До боли хочется, чтобы его коснулись. По коже бегут мурашки, и складывается впечатление, что, если он в ближайшее время не почувствует облегчения, то просто сгорит. С хлюпом отворачиваясь, он разделяет их идеально дополнявшие друг друга губы. Голос Джисона тонкий и просящий. — Трахни меня, прошу, хён. Я… Я не могу больше ждать. — смешок разбрасывает его чёлку по лбу. Губы Минхо находят впадинку на его шее, а после опускаются ниже. Горячее дыхание опаляет живот, его каменно-твёрдый член дёргается от осознания, что чужой рот направляется к нему. От лёгкого, как пёрышко, прикосновения к головке спина Джисона в исступлении выгибается. — Малыш, такой нуждающийся. Мне нужно, чтобы ты расслабился, иначе ничего не получится, ладно? Он слабо кивает, а затем позволяет старшему перевернуть его на живот. — О, Господи! Восклицание Минхо заставляет его в панике завертеть головой. Что случилось? Я… со мной… что-то не так? Поджав колени, Джисон начинает разворачиваться, но руки хватают его за бёдра, побуждая оставаться на месте. В такой позиции он полностью обнажён: задница и её отверстие выставлены на всеобщее обозрение, налившийся кровью член зависает между ним и простынями. — Хён? Скажи что-нибудь! — О чёрт, прости, малыш. — губы прижимаются к его правой ягодице, именно там, где… — Я просто… не могу поверить, что оно здесь. Щёки. Ты правда мой соулмейт, Сони, а я — твой. — голос Минхо дрожит от подавляемых эмоций, и это практически разбивает Джисона. — Минхо, хён, я, блять, так сильно тебя люблю, но клянусь Богом, если в ближайшее время ты ничего не сделаешь, я могу умереть. Смех старшего звучит громко, несдержанно. — Чёрт, ладно, сейчас. Позади него происходит движение, за которым следует скрип сперва выдвинутого, а после захлопнутого ящика. Кровать под ним снова прогибается. Заслышав щелчок открытой пластиковой крышки, Джисон навостряет уши. В лёгкие проникает запах кленового сиропа. — Что? Что это за вкус смазки? Его отверстие обдаёт горячим воздухом, отчего бёдра подлетают кверху. — По сути должна быть карамель, но, честно говоря, я считаю, что на вкус она даже лучше. Не дёргайся, Сон-а… Я мечтал сделать это. Предвидя нажатие пальцев, Джисон расслабляется и опускает голову на подушку, но дёргается и ахает от неожиданности, когда вместо твёрдых костяшек ощущает горячий мокрый язык, толкающийся внутрь него. — Твою мать! — вопит он, вскрикивая в порочном удовольствии, пока Минхо вылизывает его. Бёдра подёргиваются вперёд, и Минхо приходится крепко схватить их, чтобы удержать на месте. Джисон яростно вцепляется в простыни — зубы задевают его тугое колечко мышц. Дыхание выходит прерывистым, и он изо всех сил старается удержаться на коленях. Вслед за языком протискивается палец, растягивая его шире, и в глазах Джисона вспыхивают звёзды. Никогда, ни разу в жизни он не представлял, что римминг может ощущаться вот так. Мокрые причмокивающие звуки смешиваются со скулежом Минхо, и, блять, его член практически истекает предэкулятом. Один палец скоро превращается в два, и теперь уже Джисон хнычет от ощущений. Горячий язык выскальзывает из него, а от ягодиц до поясницы начинает появляться дорожка из поцелуев и засосов. Из глаз вытекают слёзы, когда внутрь жмётся третий палец, раскрывая его и опаляя. С губ слетает всхлип, и успокаивающая рука массирует его мышцы снизу спины. Пальцы внутри него слегка сгибаются, потом нажимают — и Джисон не выдерживает. Оргазм сносит его со всей силой несущегося поезда. Член дёргается, изливаясь прямо на простыни под ним, а имя Минхо разбитым вскриком разносится по комнате. Сотрясаясь всем телом, он падает на матрац. Перевернувшись на спину, он чувствует жар, исходящий от тела Минхо. Обжигающие губы смыкаются вокруг кончика его члена, жадный язык прижимается к щели, слизывая с кожи остатки спермы, и из Джисона вырывается ещё один вскрик. Тяжело дыша, он поднимает глаза к небу, а Минхо тем временем сворачивается на кровати у него под боком. Джисон накрывает лицо рукой. Чувство унижения сжирает послеоргазменный блеск его лица. — Не могу поверить, что я кончил так быстро. — О, малыш, всё хорошо. Это твой первый раз, и я сам не пытался остановиться. Я в порядке, мы можем немного подождать и начать ещё раз. Но каменный стояк старшего, упирающийся ему в бедро, говорит Джисону другое. Ну уж нет, к чёрту. Он приподнимается на локте и перекидывает ногу через Минхо, чтобы оседлать своего соулмейта. Руки старшего смыкаются у него на талии, кончики пальцев вжимаются в рёбра. — Сони, нам стоит подождать. Игнорируя слова Минхо, он скользит до сих пор смазанной задницей вверх и вниз по зажатому между ними органу. — Не-а. Я ждал этот член полгода, и больше не собираюсь ни секунды. Нагнувшись вперёд, он хватает член Минхо и подносит головку к узкому колечку мышц. — Стой! Нам нужен презерватив. Он замирает, напрягшись. — Я не против и без него, хён. Ты чист? — Да… Я не спал ни с кем с момента нашей встречи, а незадолго до этого проверялся. Джисон пожимает плечами. — Тогда к чёрту его. — он толкается назад. Из лёгких выбивается весь воздух, когда в него заходит толстый член Минхо, растягивая отверстие сильнее, чем когда-либо до этого. Руки Минхо подлетают к его талии. Старший выгибает спину. — Господи Боже, Джисон! Притормози! Он игнорирует команду и продолжает толкаться назад, пока его зад не оказывается полностью прижат к паху Минхо. Ногти впиваются ему в кожу так сильно, что точно оставят за собой отметины в виде полумесяцев. Минхо извивается под ним, бормоча целой чередой нечленораздельные ругательства. Голос парня, пробивающийся между дрожащими вздохами, звучит слабо и разбито. — Если бы прямо сейчас ты не сидел на моём члене, я бы перегнул тебя через колено и отшлёпал за это! Упираясь ладонями в грудь Минхо, он снова приподнимается на коленях. Приятное ощущение растяжки и жжения вырывают из горла ещё один всхлип. — Блять, хён, как же это хорошо звучит. Пожалуйста, пожалуйста, можешь сделать это в следующий раз? Сжимавшие его талию руки перемещаются к ягодицам и разводят их в стороны. — Ты так чертовски идеален для меня, — выдавливает парень под ним. Осторожные движения направляют Джисона, и вскоре он уже скачет на Минхо в сумасшедшем ритме. С каждым подъёмом и последующим падением рассудок медленно ускользает от него. Его недавно ещё вялый член оживляется и подпрыгивает с каждым движением, ударяясь о живот старшего. От мокрых звуков желание только усиливается. Нервные окончания внутри Джисона кричат, когда Минхо начинает подкидывать бёдра вверх, синхронизируясь с ним: толчок за толчком. Голова в экстазе откинута назад, с уголка рта стекает слюна — и он чувствует себя оттраханным до потери рассудка. Ноги начинают дрожать от напряжения, и внезапно Джисон оказывается скинут с члена Минхо и снова вжат в матрац. Его ноги опять раздвигают, и Минхо проскальзывает обратно внутрь ещё до того, как он успевает воспротивиться такой смене позиций. Решительная рука хватает его за бедро и прижимает ногу к груди, а в это время жестокие пальцы покручивают затвердевшую бусинку соска. Губы опускаются к его уху; старший двигается внутри него, ударяя по простате с каждым резким толчком. Какофония ощущений заставляет Джисона выгнуть спину в беззвучном крике. Из-за стиснутых зубов доносится голос Минхо: — Ты ведь этого хотел? — бёдра старшего не останавливаются, полностью заполняя его членом, на внешнюю сторону бедра опускается шлепок. — Ты так сильно хотел этого, что не мог даже подождать, хм? Твоя задница настолько изголодалась по мне. Джисон хлюпает носом в перерывах между стонами и мольбами не останавливаться. Из глаз вытекают одинокие слёзы, и голодные губы Минхо тут же сцеловывают их. — Ты был создан для меня, Сони. Блять! Такой узкий, так хорошо меня принимаешь. — Джисон чувствует, как старший садится на колени и сменяет толчки на более медленные и глубокие, отчего каждая мышца его спины напрягается. — Хотел бы я, чтобы ты мог взглянуть на себя сейчас. Ты будто прекрасный вид, раскинувшийся передо мной. Рука обхватывает его истекающий смазкой член и надрачивает его в такт медленным толчкам Минхо. Джисон пытается ухватиться за что угодно, что поможет ему не потерять связь с реальностью. Его ногти царапают крепкие бёдра старшего — низкий рык, который слышится в ответ, даёт понять, что он оставил после себя несколько отметин. В животе снова сворачивается удовольствие, но в этот раз он успевает выдавить пару слов. — Хён, я… блять, я сейчас кончу. Не останавливайся. Как и положено блестящему партнёру, Минхо усиливает напор, прокручивая ладонь всякий раз, как пальцы достигают головки. Голос старшего хриплый, полный эмоций. — Я люблю тебя, Сон-а. Эти слова становятся тем, что толкает его в пропасть. Поджимая пальцы ног, он расщепляется на тысячи осколков, прежде чем снова расплавиться. Горячие струи спермы брызжут на его грудь и живот. Минхо толкается в него ещё раз пять, а после падает за грань разумного вслед за ним. Обвив ногами талию Минхо, Джисон не позволяет старшему выйти из него. Вместо этого он тянет парня вниз, укладывая того на себя. — Твою мать, — он игнорирует лёгкие, которым отчаянно не хватает воздуха. — Хён, секс такой всегда, или он настолько хорош только потому, что мы соулмейты? Минхо смеётся, лёжа на его груди и с трудом переводя дыхание. — Феликс ещё не успел провести с тобой беседу о пестиках и тычинках? Джисон шутливо бьёт его по руке. — Ты понял, что я хотел сказать. — Сон-а, я далеко не девственник, и у меня НИКОГДА раньше не было такого секса. Возможно, дело в слиянии душ, а может, это просто ты. — Или, может, это просто мы. Вместе. Тело старшего всё ещё лежит поверх него. Голос Минхо становится нежным, заботливым. — Да, малыш. Думаю, так и есть. Дело просто в нас. Переплетя руки и ноги, они лежат в комфортной тишине и восстанавливают дыхание. Спустя некоторое время Минхо пытается отстраниться, и Джисон не может сдержать жалобный скулёж. — Ч-ш-ш, Сон-и, я никуда не ухожу. Несмотря на свой протест, Джисон всё равно с облегчением вздыхает, когда мягкий член Минхо выскальзывает из него. Он позволяет перевернуть себя на бок и утыкается головой в сгиб чужого плеча. На него накидывают мягкое одеяло, и он довольно мычит, ближе прижимаясь к человеку, в руках которого находится его сердце. — Джисон? Челюсть щёлкает, когда он пытается подавить зевок. — Да, хён? — Я мало что знаю о впечатлениях соулмейта. Это нормально — иметь так много? Мозги будто набили ватой, и на то, чтобы полностью переварить вопрос Минхо, уходит целая минута. — Я не уверен. Думаю, в среднем должно быть пять или шесть. Обычно, когда выцветает одно, появляется другое. А что? Плечо, на котором он лежит, дёргается. — Я насчитал десять. — Десять? Какого чёрта? Ты уверен? Минхо сладко усмехается ему в макушку. — Уверен. Я только что получил возможность разглядеть тебя полностью. Это не плохо, Сон-а, перестань переживать. Его притягивают ближе, а после рука почёсывает его по голове. Джисон чувствует, как Минхо поворачивается, чтобы взглянуть на него сверху вниз. — Что такое? Почему ты так улыбаешься? Джисон передвигается и прячет лицо у Минхо на груди. — Ничего. Просто мне кажется милым то, что ты так много думаешь про меня. Все эти впечатления — это ведь твои мысли обо мне, так? И если только Феликс не врал мне всё это время, думаю, можно утверждать, что ты неслабо очарован мной. Злые руки щекочут его под одеялом, отчего Джисон протестующе визжит. — Ты, наверное, считаешь себя особенным, а? Просто потому, что я время от времени подумываю о тебе что-то хорошее? Они смеются вместе, идеально сливаясь, и Джисон взмаливается о пощаде. — Хватит! Хватит! Беру свои слова обратно! Они снова устраиваются рядом, в этот раз в обнимку: спина Джисона прижата к груди Минхо. Руки старшего крепко сжимают его, а губы в это время оставляют на его шее горящий след. — Знаешь, а ты прав. Я очарован тобой — жаль только, что не понял этого раньше. Сейчас, когда я смотрю на впечатления, для меня очевидно, что почерк мой. Я мог избавить нас обоих от стольких страданий. — Хён, пожалуйста, не вини себя. Мы оба не знали. Вообще, у меня есть одна теория, но одной судьбе известно, правдива ли она. — Да? Что за она? — Ну, знаешь, почему у тебя нет впечатления? Думаю, возможно, это из-за того, что я слепой. Я не умею писать, хён… Я не знаю, как. Думаю, в этом виноват я. — Минхо глубоко вдыхает, носом вжимаясь в волосы Джисона. — Каждый раз, когда я думаю, что любить тебя больше уже невозможно, я убеждаюсь в обратном. В этом не виноват никто. Есть сон — нету сна. Есть впечатление — нет впечатления. Я знаю, что чувствую, когда мы касаемся друг друга. Когда целуемся. Других подтверждений мне и не нужно. Ты был предназначен мне, а я — тебе. — Я бы отдал что угодно за возможность увидеть твоё лицо прямо сейчас. — А-ах, мой Сон-а. Если бы ты мог взглянуть на моё лицо, то увидел бы то же самое, что вижу я всякий раз, как смотрю на тебя. Любовь.