Колода карт

Ацуму на последних уроках внезапно активен и не только как ученик. Не все ему рады, но задроты реагируют на него с нежностью, они вполне довольны распределением тоже. Ацуму подходит к Азусе на последней перемене: — Может… их тоже позовем праздновать? Ты им нравишься… А они же ничего, просто анимешники. Никогда… — Ацуму замирает лишь на секунду, — никогда не обижали меня. И тебя не обижали тоже. Они же хорошие, хоть маленькие по картам. Давай, их тоже возьмем. Они же не помешают, сядут за свой стол. Их все игнорят, но… мы ведь не такие? Кузэ прикрывает глаза и мысленно делает харакири. От дружелюбности Ацуму он всерьез страдает и так трудно не ревновать. «Сорян, — пишет он Азусе. — Я его утешу, если что…» Азуса никак не готов к большому празднику, одно дело позвать… ну, правда своих, а с другой стороны… Ему не хочется отказывать, а это еще и даст им те самые очки, что должны разрушить игру. — Ацуму… Это хорошая идея, и мы не такие, но только ты знаешь, о чем с ними говорить, — Азуса думает еще несколько секунд и выдает: — Зачем отдельный стол? С Кузэ только договорись, — Азуса улыбается, уже представляя себе, как Ацуму восходит и в этой компании, а Кузэ и аниме-то, небось, не видел. — О! Спасибо, Азуса! Ты так добр… поверь, нам всем будет весело! — Ацуму улыбается ярко и оборачивается к Кузэ. Тот только восхищается и соглашается на этот бред — что угодно, лишь бы Ацуму был счастлив. Ацуму спрашивает его в коридоре: — Ты же их не боишься, да? В чем тогда дело? — Я боюсь, что не впишусь… Я… в общем… Ацуму… — О! — Ацуму улыбается. — Да они не так уж отличаются, ты им понравишься! А потом они падают в темноту подсобки, и Кузэ уже задыхается, потому что Ацуму льнет к нему и прогибается. И теряет очки. Кузэ обожает его глаза, огромные, и его всего. И уже не кажется трудным превзойти свой предел. В торговом центре Азуса немного теряется, не понимая, как все это будет… Таку встает с ним рядом и подсказывает: — Время широких королевских жестов. — Немного, как подкуп, и… — Ну… с учетом того, чем ты можешь распоряжаться сейчас — это скорее, как подать руку или платок. Расслабься, я обставлю, а потом… это к тебе придет. Таку без труда переключает внимание на себя, не затеняя Азусу, а будто вещая его волю. Задроты, как и Ацуму в восторге, Азуса в смущении, и его похлопывает по плечу Татсуми. Их, на самом деле, не так уж и много, и они действительно рассаживаются за одним столом, неловкость немного заслоняется шуршанием оберток, Азуса чуть выдыхает и действительно сам начинает разговор, честно признав: — Никогда я еще не был в такой ситуации. — Что и в детстве на дне рождения? — искренне удивляется девчонка-пятерка, и только потом чуть пугается, что сказанула что-то такое самому Королю. Азуса пожимает плечами. — Не-а. Мы как-то всегда праздновали только с мамой. Это было круто, на самом деле, а не грустно. Просто жизнь меня к такому не готовила. Азуса улыбается, и эта улыбка рассеивает напряжение девчонки, и она вдруг рассказывает про то, как было у нее, а остальные подхватывают. И скоро они смеются вместе. Татсуми любит аниме и в среде анимешников чувствует себя удивительно… легко, просто. Легче, чем в школе. Он обсуждает с ними «Атаку титанов» и делится своими реальными мыслями. Это ново и круто, потому что они с удовольствием слушают его. — Черт, какая досада, что Король не может состоять в нашем клубе! У тебя крутые идеи. Татсуми усмехается: — Может быть мы что-то придумаем… — Например, я могу навещать вас и делиться его идеями, я ведь могу ходить, где угодно и даже безнаказанно любить аниме, — Сендзаки смеется. Ребята не пугаются, хотя смотрят на Сендзаки все еще немного недоверчиво. Сендзаки же обнимает Татсуми и шепчет ему в ухо: — Ты не говорил мне, что любишь аниме. — Просто… не успел. Это же… ничего? — уточняет Татсуми. — Это прекрасно. Сендзаки откусывает от своего бургера и рассматривает стол. Юно предлагает Кейоко свой лимонад, и она соглашается, находит трубочку губами. Кадык на шее Юно замирает, а потом подпрыгивает. Кузэ решается и пересаживает Ацуму к себе на колени, тот жутко смущается, но не пытается покинуть свое внезапное кресло. Азуса светится. И словно может поговорить со всеми. Он расслабляется настолько, что теперь его окружает ореол света. Сендзаки нравится смотреть. И он решает разделить радость: фоткает Азусу и Таку рядом с ним и отправляет брату: «Только полюбуйся!» Оками любуется. И присылает в ответ большие глаза. А потом отвечает Азусе: отправляет ему вид из окна в машине, а потом и себя приспускающего галстук. Азуса рассматривает Масами в телефоне и спрашивает: «Ты скоро?». Тот пишет, что у него последняя встреча, и это ненадолго, заканчивая обещанием: «Часа полтора, и я буду с тобой. Но мысленно я — уже». Отпуская на время образ Азусы, Оками переключается на отчет своего «подражателя», узнавая, что мать Татсуми счастлива. Сегодня ей достался и звонок, и цветы, которые доставили к порогу. Огромный букет едва прошел в дверь. Она аж заплакала. После Оками пишет Коре: «Может, тебе нужны выходные, если не новое место работы? Что скажешь?» «Я подумаю, — отвечает Кора. — Хорошая идея, но я хочу быть уверена, что с Татсуми-тян без меня ничего не случится. И я не хочу, чтобы за мои выходные досталось Йочиро. Иногда Татсуми-тян готовит. И я вижу, как Йочиро никогда не отказывается есть это. Хотя… даже я едва справляюсь. Хорошо у нее выходят только рисовые шарики.» «Думай, я сделаю, как скажешь. Тебе все же нужна и другая жизнь.» Оками в этом уверен. Кора может и не мать мечты, но зато любит Азусу по-настоящему, и Оками благодарен ей ужасно. Только благодаря такой любви и можно стоять всему наперекор. Последний, кому Оками пишет перед встречей, Татсуми. «Смело отпрашивайся у мамы на ночь, она все разрешит. Можешь сказать, что поедешь к отцу.» «Я скажу, что останусь у друга. Спасибо. Я… не знаю, как это выразить, но никто еще не делал для меня так много.» «Не парься,» — отзывается Оками. Ему не жалко для Сендзаки. И для самого Татсуми уже не жалко тоже. Тот любит так ярко. И не бросает. И… пусть Оками считает идиотским решением позволять его матери и дальше сходить с ума, но это то, чего она хочет. И ее маленький сын дарит ей сказку. И всегда дарил. А должно быть наоборот. Вместе с расслаблением и удовольствием к Татсуми возвращается способность думать. Он больше не тревожится и вспоминает их с Эно странную встречу, замечая вдруг, что Эно не пугал его. И не пытался забрать, скорее… отдаться? Словно Эно собирался соблазнить его, но сам же этого и боялся? Если это был страх Эно, тогда зачем он начал? И эти его реакции в конце… Более чем странные. Они могли бы показаться издевательством, но Татсуми не чувствует подвоха. Скорее наоборот, он поразительно верит: вот в этом Эно был искренним. И ужасно интересно, что он предпримет дальше. Это кажется непредсказуемым: привычный Эно стал бы мстить, но Эно сегодняшний не выглядел так. Даже отпора не давал. Татсуми мало информации, и он думает о Кагуре, который так близко дружил с Эно в детстве… Они были неразлучны, дружили и вне школы, вместе ходили домой, наверное, даже в гости другу к другу. Но Кагура теперь держится на расстоянии от Эно и всегда готов повторить Татсуми, что это важно. Какого ж хрена? Татсуми выдает неожиданно вслух: — Кагура что-то знает… Сендзаки тут же оборачивается: — Ты о чем? Куда исчезаешь? Татсуми прикусывает кончик языка: Сендзаки его любимый и лучший, но он не самый подходящий человек, чтобы после произошедшего обсуждать с ним Эно. А обсудить вдруг хочется. — Кагура что-то знает об Эно. Что-то, чего мы не знаем. Но… ты не будешь пытаться расспросить его своими методами, обещай. — Ладно, — Сендзаки не видит смысла возражать. — Только ты сам к Эно не подходи. Татсуми и не собирается: слишком трудно рядом с Эно думать. Словно его безумие заразно, и Татсуми мог бы понять его так хорошо, почувствовать, в чем оно. Татсуми теперь даже не может сообразить, чего так напугался. От чего просто не двинул Эно, тот ведь, наверняка, дерется еще хуже. И это был не страх боли, а… что-то другое. Словно… чужое. Татсуми обнаруживает, что ему нужно покурить. — Я хочу поделиться своими мыслями, — решает он. — И покурить. — Пойдем на балкон, — сразу предлагает Сендзаки, поднимается, протягивает Татсуми руку и, задевая брата свободной рукой, выдает тихонько: — Мы на балкон. Покурить. Присоединяйтесь. Сендзаки улавливает другую странность: его брат… явно познакомился с Эно ближе, чем следовало. И остался с ним на дольше. О чем они говорили? Азуса слышит и кивает — с непривычки тусовка утомляет, и предложение оказаться на балконе более, чем заманчиво, а ребятам уже на них с Таку пофиг. На балконе приятно: чуть прохладно и свободно. Таку прикуривает у Сендзаки и отходит к Азусе: — Приемы всегда утомляют, — усмехается он, и Азуса только вздыхает. — А ты не куришь, — констатирует Татсуми про Азусу, с удивлением понимая, что Таку— да. Хотя по нему было и не сказать: он ни разу не шарился в кармане в поисках сигарет. Татсуми выпускает дым и смотрит, как он тает, есть в этом что-то прекрасное и мистическое. — Я хотел поговорить с вами об Эно. Потому что… Все это чертовски странно. Я так и не могу понять, чего именно он хотел. — Тебя, — Сендзаки звучит резко, его голос чуть вибрирует от гнева. — Нет, — Татсуми машет головой. — Тебе я же уже рассказывал, он, на самом деле, ничего не сделал. И уж точно не пытался меня… изнасиловать, — Татсуми чуть вздыхает. — Скорее уж соблазнить и сделать так, чтобы я… вставил ему. Но это же бред полный! — Почему же? Ты… такой красавчик, а Эно всегда снизу… Татсуми просто смотрит на Сендзаки, и тот замолкает. — Не уверен, что я во вкусе Эно. Не уверен, что он был хоть сколько-то возбужден. И эти его реакции потом… Эно чертовски опасный и играет в жуткие игры. Но сегодня это был какой-то… другой человек, не тот, которого мы обычно знаем. И судя по тому, что никто не пришел и не вызвал нас на беседу, то… Эно, выходит, ничего не рассказал. А мог, и у нас были бы неприятности. Пусть мелкие, но… Мелкие пакости вполне в духе Эно, так чего он молчит? Татсуми обнаруживает все больше вопросов. — Я как-то видел, как Эно спровоцировал в параллельном классе охоту на мишень. Но сам он в ней участия не принимал. И сказал какую-то чепуху, что-то философское о том, что «каждый из них только и ждал повода, и Эно просто им его дал». И я бы считал, что все это пафосные речи для создания образа, но теперь я уже не уверен, может, в этом есть какой-то смысл. — Хочешь, я его спрошу? — Сендзаки улыбается. — Мне трудно отказать, когда я спрашиваю. А у Эно есть еще много чего, кроме носа. И вряд ли он очень терпелив. Выглядит как изнеженная девчонка. — Сендзаки! — Ну что? Ты сказал не спрашивать Кагуру, так почему бы самого Эно не спросить? Что мы выделываемся? Это уже не игра — это жизнь. Королева не Королева, а за хуйню придется отвечать. Почему, скажите мне, мы таимся и боимся? Можно же просто отправить его в больничку на пару месяцев. Может, и голову там подлечит… — Сендзаки! — Татсуми хватает Сендзаки за ворот. — Вот только не надо никого калечить раньше времени. Больничка — это наш запасной план. Очень запасной план, если другие не сработают. А нужны другие. В конце концов… Я же Король, не возражай мне. Сендзаки ловит пальцы Татсуми и дергает его к себе, касается губ губами — дразнится и отвечает горячим шепотом: — Да, Ваше Величество… Азуса размышляет над словами Татсуми, и над тем почему они таятся, хотя даже не боятся… — Эно подкатывает ко всем Королям, так? Но ко мне не пытался… Не сказать, что обидно, но странно. — Зато ко мне уже подкатил, — вставляет Таку, выпуская дым. — И это действительно странно. Но насчет пожаловаться — это ему не интересно, у него какая-то своя тема насчет игры. Типа «Короли контролируют мир — я контролирую Королей». А еще Камо разбил ему рожу, для Эно это драматично, и чем меньше людей увидят его с разбитым носом, тем лучше. Таку затягивается, у него есть неплохой шанс понять чуть больше остальных, потому как он не знает обычного Эно. — Он вроде как хотел, чтобы Сендзаки убил его? — Азуса устраивается на полу, притянув к себе колени и положив на них голову. — А потом последовательно предложил это Таку и мне… Как ни странно не вставить ему, а именно добить. Вообще эпичная реакция на несколько ударов. Азуса отлично понимает, что рука у Сендзаки тяжелая, но с Эно он почти и не старался после первых двух ударов, ведь Эно не сопротивлялся, а это всегда сбивает запал. — Убил, это вы далеко берете. Но нарывался на продолжение… побоев. Потому что дракой это не назвать, конечно. Даже на ее иллюзию не тянет. Очень мешает, когда кто-то так реагирует. Не думаю, что Эно дрался или его когда-либо били всерьез. Так что про «добей» — это он преувеличил от того, как впечатлился, я так считаю, — Сендзаки старается оценить ситуацию теперь трезво, без все застилающей ярости. — Но реакция неожиданная. Я думал он станет верещать и звать на помощь. Хоть от боли орать… А он, не орал, вот вообще ни звука, только дышал. Сендзаки теперь озадачивается всерьез. — Вот, — Татсуми теперь тоже обнаруживает эти детали. — Таку, а что значит, что он к тебе уже подкатил? Что хотел? И… зачем ему контролировать Королей? — Татсуми почти ловит новую мысль, но она ускользает. — Если честно все Короли вокруг Эно жуткие придурки. К нашему бывшему, нормальному, он тоже не подкатывал, так что… не расстраивайся, Азуса, ты не один такой… Мысль, наконец, формируется, и Татсуми кашляет: — Я бы даже сказал, что, как Король, ты получил от Эно признание. Он как-то сразу уловил, что ты не придурок. Татсуми сам плохо понимает о чем он, но есть тут что-то важное, Татсуми оглядывает всех, потому что ему явно не хватает подтверждения, что он в своем уме. Азуса думает об Эно, о том, что увидел как-то в туалете, теперь та сцена обретает дополнительные смыслы. — Однажды я застал, как один парень буквально умолял Эно дать ему отсосать. Я не концентрировался на том, что это Эно тогда, но если приложить в картинку и этот кусочек, то Таку прав насчет управления, потому что парень тот был из бывших Королей. Хрень же какая-то… И при этом, Татсуми, ты сказал, что Эно негласный «заводила» в игре. А к тебе-то он зачем полез? Чего хотел? Он ебанутый, но вряд ли всерьез думал, что поразит твое сердце своей страстью. Азуса прикрывает глаза, переключаясь, но не позволяя себе вспоминать и по-настоящему помнить. — Как по мне, план Кехея устранить Сендзаки из школы и лишить тебя опоры как-то надежнее. И вообще… я могу придумать объяснение почти любому действию Кехея, они логичны, просчитаны и у них есть очевидные цели. Довольно, признаться, прозрачные и простые. Но Эно… нравится игра? Нравится быть Королевой? Таку, уже докурив, теперь от скуки играет своим ножом. Он всегда носит его с собой, как другие игрушки-антистресс. Таку пока нечего добавить по существу, но он отвечает на вопрос Татсуми: — Обычно он ко мне подкатил. Как Юно к Кейоко, — хмыкает Таку. — Сперва распереживался, что я буду Девяткой — то есть хотел соблазнить властью, потом приебался, когда я отдавал карту Осуге. Но не угрожал и не пугал — поражался. — Кехей прозрачен, потому что его цели очевидны — власть и удовлетворение своих желаний. С Эно не так. Вы улавливаете: сейчас у нас выйдет, что Эно сошел с ума? — выдает Сендзаки. — Типа раньше у него был один план, а теперь он переключился на… нормальных? Вкус, что ли, проснулся? — Сендзаки затягивается. — Властью ты не соблазнился сразу, видно, он решил… а что он от тебя вообще хочет? Азуса, а Эно… дал тому бывшему в итоге? — Сендзаки вдруг щурится. — Если мы поймем, чего он хочет, то сможем объяснить его поступки. Наши вот объясняются тем, что мы хотим вообще-то пустить игру по пизде, создать такие условия, чтобы она больше не имела значения. И каждый просто был на своем месте. Пока мы помогаем эти места занять, но вообще-то… Это то, что вышло бы и само, не будь никакой игры. Люди всегда делятся, объединяются в свои группы, но они как-то сами справляются, без дурацких карт. — Кагура. Кагура общался с Эно так близко, он должен знать, — выдыхает Татсуми. — Но на мои расспросы Кагура реагирует всегда одинаково: «Ты никогда раньше не имел дел с Эно, вот и дальше держись от него подальше. Эно опасен.» О чем Кагура, я так и не разобрался за два года. И, может, тут нужен какой-то… иной подход? — Дал. А это как нам поможет? — уточняет Азуса. — Сказанул мне, что есть «те, кого используют, и те, кто использует». Я в общем-то и сам так думаю, но… это ведь про то, чтобы не сдаваться? И давать отпор? Но отпор Эно выглядит… мягко говоря странно. — Кто, ради всех святых, такой Кагура?! — не выдерживает Таку. — Ваша дурацкая школа сложнее, чем организация клана. Мне нужна, блядь, блок-схема! Азуса поднимает на него взгляд, а потом фыркает от смеха: — Мне, на самом деле, тоже. — Как быстро дал? — осведомляется Сендзаки. — Какое у Эно было лицо? — Ну, и вопросы у тебя. Хочешь знать, как кончает Эно? — Татсуми странно сердится, но зато отвечает на вопрос Таку о Кагуре. — Кагура сейчас моя Девятка и почти всегда где-то от Семи до Девяти. Нормальный парень, но… ужасно душный, хоть и умный. Не злой. Он глава студсовета. Схему я тебе нарисую, — обещает Татсуми и рассказывает дальше о дружбе Кагуры с Эно и даже повторяет про Эно в детстве. Сендзаки притягивает Татсуми к себе: — Не ревнуй, я для дела спрашиваю. Есть идея. Но вообще-то мы можем просто сказать Оками провернуть свой фокус, тот который с Кехеем, еще разок уже с Эно. Оками явно нашел успешные методы объяснения. Азуса смотрит на Сендзаки с недоумением, но тот и правда интересуется для дела, и Азуса старается припомнить детали. — Я стирал свои тапки, а бывший Король буквально ползал перед Эно, умоляя «дать хоть что-то», ужасно противное зрелище, я даже не могу понять, как можно до такого дойти… Ну, если не заставляют и не угрожают… Азуса замокает и поеживается от своих воспоминаний, его отношения с Кехем и так иногда выглядели, но ведь у Азусы не было выбора, а тут… этот парень сам? Горло чуть сжимает от леденящей мысли, что Кехей мечтал об этом вот… Чтобы Азуса сам… — Меня тошнит, — тихо говорит Азуса. — Сейчас. Он закрывает глаза, заставляя себя думать только о Масами, вспоминая утро, теплые руки и легкие поцелуи, его лицо и его «люблю тебя». Это помогает, пусть и медленно, и Азуса продолжает: — Эно… его игнорировал? И болтал со мной об этой ситуации. И согласился-то, наверное, чтобы мне что-то показать… Большой страсти я в нем не заметил. Ему просто нравится унижать? Азуса вдыхает и выдыхает, вдруг понимая — Сендзаки сейчас говорит не абстрактно: он знает, что произошло в те «трудные выходные», но Азуса не хочет знать об этом. От этих мыслей в нем мало облегчения, даже если все прекрасно сработало, это как-то… неправильно. Якудза не волшебные феи, это Азуса понимает, но он не хочет, чтобы Масами делал вещи подобные тем, что делал Кехей. Сендзаки приподнимает очки и щурится: — Все чудесатей и чудесатей. Беседовал с тобой на философские темы, значит? И ломался. Он говорил этому… бывшему что-то унизительное? Татсуми слушает очень внимательно и просто пробует представить. Зрелище и правда тошнотное. — Нужно что-то долго делать с человеком, чтобы он так сломался. Тем более сам пришел. И почему-то именно к Эно. А ведь… Я ни разу не видел, чтобы Эно унижал кого-то сам. Может… Этот парень… воспринимал Эно, как… доброго? Хотел, чтобы он ему… ну, помог так, то есть… пожалел? Татсуми теперь тоже интересует, что говорил парню сам Эно. — Прости, Азуса, но вопрос и правда актуален, зато потом мы этих гадостей обсуждать не будем. Есть и еще вопрос: ты знаешь, чей это был Король? Азуса понимает все и рад бы помочь, и еще больше был бы рад, если бы все это не мешалось с воспоминаниями. — Это был бывший Король 3-5, то есть Король Эно? — говорит он. — Эно… да нет, ничего унизительного дополнительно он не говорил. А бывший… Ну, он выглядел… влюбленным, наверное. Как-то Кузэ и Ацуму… эм… сильно поругались, и Ацуму его не подпускал, ну… вот Кузэ похоже за ним таскался. Не в смысле мерзости, а в смысле обожания… Я не очень понимаю… Эно же ничего ему не дал… То есть… эм… Азуса краснеет, он прекрасно представляет себе теперь, как можно хотеть сделать хорошо тому, кого любишь, и в этом нет ничего мерзкого, а в той сцене было именно это. Сделать что-то для Масами, отдаться ему, даже просить, говорить о своем желании — вообще вот другое. И у Азусы в голове не монтируется. — Мне сейчас кажется, что даже Кехей был лучше, — вдруг выдает он. — Вот уж не думал, что скажу такое, но… Возможно, все это выглядит немного иначе. Бывший Король класса 3-5 был полный… кошмар. Чудовище просто. Как Кехей, но еще хуже. В их классе всегда, как минимум, пара мишеней. И несколько раз доходило до больницы с тем, кто отказался играть. Так что… Мне даже не жалко, — заключает Татсуми. — Выходит, Эно свалил этого козла своими играми, — Сендзаки присвистывает. — Получается так, но на его место… пришел другой. Не меньший говнюк, ты же видел. Хотя… все же меньший, — Татсуми вздыхает. — При прежнем Короле я бы свою власть не удержал, тот бы достал своими правилами. Они бы с Кехеем спелись, хорошо, что не успели. — Пиздец, — хмыкает Сендзаки. — А теперь предлагаю выйти за рамки привычного и посмотреть с другой стороны. А что если Эно ломался не чтобы помучить своего бывшего, а потому что… просто не хотел сам? Если он и правда ждал, чтобы тот убрался, а дал ему, потому что… Проще было дать, чем объяснить почему нет? Ведь его роль это предполагает, а ты, Азуса, видел. И это уже совсем другая позиция. Нормальные люди не дают кому-то, потому что не знают, как нормально сказать «нет». И еще немного отзывов лично от меня. Эно очень любит всякие жесты, и младшим, конечно, кажется богом. Он объявляет перетасовку, может подвалить и толкнуть речь о том, что не то, не так, не по правилам, скучно и прочую чушь. И за ним все время эти его шестерки. Или чужие. Они, конечно, смотрят Эно в рот и ужасно боятся не угодить. Но ведь, если забыть о картах — Эно же… просто подстилка Королей. Это дорогая и буйная подстилка с привилегиями, но… Он поразительно равнодушен вот даже к предложению дармового минета. Кто-нибудь, вообще, видел, как трахается Эно? Татсуми хлопает ресницами и выдыхает тихо: — Кажется, нет. — То есть он еще и не любит, когда смотрят на него, что ли? — Сендзаки возвращает очки на место. — Смотрите какая загогулина получается, — Сендзаки рисует закорючку в воздухе. — Ни хрена не понятная, — отзывается Азуса. — А тебе? — обращается он к Таку. Тот пожимает плечами, а потом поясняет для Азусы: — Камо пытается сказать, что Эно не похож на парня, который кайфует от секса. И вся эта одежда, нарочитость жестов, манерность — это маска. Некоторым проституткам важно сохранять вид, что это их выбор и их удовольствие. Не для клиента, а для себя. И если бы не игра, и не все то, что вы мне рассказываете… я бы составил вот вообще другое впечатление. Чисто из нашего контакта. Эно был милым, заигрывающим, можно даже сказать вежливым. И зачем он играл со мной в эту игру? — Ну… ты ему понравился? — выдает Азуса, думая теперь о том, как пришел к Масами в сортир. И как это было совсем не так, и как действительно хотелось… — Мое первое впечатление было именно таким, — кивает Сендзаки Таку. — Про размалеванную шалаву. Эно, конечно, не красится, но весь его вид орет об этом. И о доступности. Однако он занимает такое положение, что он шлюха для элиты, а остальным за него пальцы переломают, — Сендзаки хрустит своими. — Он был странно бесстрашным, когда я его бил. Так не всякий умеет, если честно. Инстинкта самосохранения у Эно нет, за это ручаюсь. И мы можем попробовать… поиграть в изнасилование и посмотреть на реакцию… — Сендзаки, нет! Мы, — Татсуми делает ударение, — мы… не будем пробовать никого насиловать. Мы нормальные. Зато мы вот теперь точно должны попробовать разговорить Кагуру. Он, кстати, считает, что наш класс всегда шел по периферии, потому что Эно не трогал нас из-за него, Кагуры. Нужно еще раз поговорить с ним. И, может быть, у Таку или Азусы выйдет лучше, чем у меня. Эно обычно не подходит к кому-то, кто ниже Валета, сам. А к тебе подошел. И, ты говоришь, был милым, — Татсуми вздыхает. — Хочется найти подвох, но может Азуса просто прав? Татсуми смотрит на Таку с мольбой — ему нужна поддержка. — Углубленная биология проще всей этой каши, — вздыхает Таку. — Но насиловать Эно даже не до конца точно не надо. Мы, как говорит Ацуму, не такие. Азуса энергично кивает, у него от предложения Сендзаки снова сводит желудок. — Татсуми, и правда собери нам с Азусой досье на Кагуру, чтобы мы могли придумать план… А я попробую и самого Эно разговорить, раз уж я ему нравлюсь… Я всегда нравлюсь разным извращенцам, — Таку печально хмыкает. — Пойдем к остальным? Азуса мотает головой: — Я еще немного посижу. Ему хочется прийти в себя и побыть с Масами, пусть и только через мессенджер. — Конечно, извини, что тебе пришлось вспомнить все это, — Татсуми уже уводит Сендзаки обратно в зал. Прежде, чем отойти он просит Таку: — Все же будь с ним очень осторожен, а я все сделаю. У меня куча информации, но Кагура прямо непробиваем. Таку кивает, а потом спрашивает: — Татсуми… а ты бы какую карту дал брату? — Я бы предпочел никогда не играть с Кехеем в одну игру, но… наверное, ту, что у него сейчас. Кехей слишком хочет быть Королем, и близко к Королям его подпускать не надо — предаст — как и сделал. Или станет настоящей правой рукой, если Король будет жестким и дурным, и Кехей будет его бояться, — Татсуми чуть вздыхает. — Я бы хотел, чтобы он стал другим. Но иногда мне кажется, Кехей не чувствует вообще ничего. Таку кивает снова и не уточняет, хотя хотел бы знать, что сделал бы Татсуми не на своем месте, а на месте Азусы. Оками успевает написать Азусе уже несколько раз, и он… не беспокоится, что тот не отвечает, но ждет ответа. «Я уже выехал к тебе, полчаса и буду на месте. Какой длинный был день. Но вечером мы будем праздновать» Азуса смотрит в телефон, ему удается написать только: «Я очень жду тебя». На большее сил нет. Хочется укрыться в руках Масами и забыть. Совсем обо всем забыть, а получается только думать, крутить все свои воспоминания, пытаясь натянуть на них новую кальку, чтобы понять. И это в общем-то тоже отвлекает. Азуса может понять жажду мести, но Эно мстит — всем? Не одному своему бывшему Королю, но буквально всем — даже просто случайным ученикам? Если он может влиять на распределение, то в чем смысл того, чтобы у власти всегда оказывались… действительно извращенцы? Даже у маленькой власти. Ведь если бы за спиной Кехея стояли другие люди, было бы все же иначе. Но одноклассники Азусы ждали того, что Кехей поступит так, как он поступал. Они бы и правда не отказались сделать это все вместе… И Кехей не позволял им этого… Из-за соглашения с Азусой? Из чувства собственности? Из каких-то остатков человечности, которых не было в бывшем короле 3-5? Азуса пролистывает список контактов до чата с Кехеем. Его последние сообщения были написаны в пятницу, Азуса на них не отвечал, а теперь пишет вдруг: «Я тебя никогда не прощу». Кехей читает сообщение от Азусы и точно знает, тот не шутит. Именно это он и демонстрирует. Милосердие, но не прощение. «Я и не просил, так что не прощай,» — отвечает Кехей и пролистывает их чат. Сейчас он понимает, что ошибся. Что нужно было как-то иначе. Он благодарен Азусе за свое положение сейчас. И даже не собирается возбухать. Пусть так — это просто школа. После Кехей собирается метить в министры. А Восемь позволит ему учиться так, что все это станет достижимо. Азуса торчит под вечереющим небом, пока за ним не приходит Масами, поражая школьников. Масами довольный, улыбающийся производит впечатление едва ли не большее, чем когда он зол и разгневан. Оками находит своего мальчика ужасно красивым, романтичным и печальным. Он сидит на полу, привалившись к парапету балкона. Оками опускается перед ним на колени и притягивает к себе. Оками похуй на людей, он уже пересаживает Азусу на себя, не чтобы что-то сделать, просто чтобы забрать у мира, впаять в себя и дать Азусе почувствовать и наполниться… любовью? Оками шепчет Азусе о ней и целует его нежно, мягко, прилично. И Азуса ныряет в него и целует сам, страстно и жадно, тоже забывая обо всем. — Я всегда хочу быть с тобой, не оставлять и на минуту, мой хороший, — Оками поднимается и протягивает Азусе руку, а потом указывает ему вперед: — Посмотри. Это целый мир, наш мир. И он будет таким, как ты хочешь. В нем будем только мы и те, кого ты выберешь, Юя. Масами считает, что все выглядит лучше, когда горит, и Азуса не знает, но так сложно лишь потому, что он хочет по-человечески. Это все для него. И мир этот для него. И школа стоит лишь по тому, что он хочет, чтобы все было честно. Азуса чуть вздыхает и обнимает снова, бурчит почти сердито: — Пока я хочу, чтобы в нем был только ты. А у меня прием… чтоб его. — Корона тяжела, — смеется Масами. — Зато очень тебе идет и не жмет нигде. Азуса не может развеселится достаточно, но все же это немного происходит и дает ему достаточно сил со всеми проститься — время расходиться, и все ждут его. Масами не смущает его, стоит чуть позади, и это помогает тоже: Азуса собирается и становится почти таким, как днем в классе. Когда они остаются впятером, Масами обнимает Азусу сзади, и тот поворачивается к нему, скрываясь в объятии. И вся эта сцена напоминает Таку о родителях. Азусе вовсе не хочется обсуждать с Масами школу, и он оставляет на откуп Сендзаки и Татсуми делиться с ним их планами. Сам он предпочитает перевоплотиться просто в парня Масами и засыпает в машине, положив голову ему на колени. Чтобы потом его все же отнесли в комнату. Азуса просыпается, когда Сендзаки паркуется, но глаз не открывает, только обнимает Масами, когда тот поднимает его. И думает о такой простой вещи, как то, что сегодня уже среда. Азуса привык отсчитывать школьные дни и ждать выходных, как манны небесной, и теперь так же, только лучше. Хотя логика подсказывает: у Масами не все выходные вот прям выходные. Оками несет свое сокровище домой. Это чарующе и сладко. Оками гордится Азусой и так хотел бы просто… Юя — это целый мир. Солнце и звезды. Небо и воздух, который повсюду. Оками захлебывается, любит и хочет лишь одного — чтобы Юя был счастлив. Когда они подбираются к лестнице, Азуса пробует высвободиться, но Масами прижимает его чуть ближе и напоминает с улыбкой: — Ты же спишь. — Ты же навернешься, — фыркает Азуса. — Ну, если не будешь ерзать, то нет. И Азуса затихает, утыкаясь в его шею.