Колода карт

Оками ехал, нарушая все правила — от ангара до дома было близко, на самом деле, минут пятнадцать быстрой езды, но Оками добрался за десять. Азуса ждал его, и это… окрылило, а его вид и вовсе поразил воображение. Оками мог теперь видеть его ноги, и это оказалось головокружительно. Стянув шлем, Оками выдохнул: — Юя… ты здесь. Оками был разгорячен ездой и всем днем. Все шло по плану, но Юя был вне планов. И был восхитителен. — Ты невыносимо прекрасен, — добавил Оками. — Пусть мы и должны купить тебе твои вещи… Ты даже представить не можешь, как я скучал. Оками оставил мотоцикл и потянул Азусу к себе, и Юя подался легко, влипая в руки Оками, в его «скучал». Не было смысла делать какой-то вид, и Азуса обнимал и тянулся за своим поцелуем. Оками уже оттягивал ворот футболки Азусы, довольно требовательно и неожиданно резко. Оками не был расслаблен, скорее взбудоражен. В конце концов, он впервые делал с людьми, что-то такое, как задумал теперь с Карино, и гнев его еще не был удовлетворен. Но теперь фокус сместился мгновенно — на Оками волнами накатывало возбуждение. Он и не думал, что можно скучать так сильно, так ждать встречи, словно они не виделись целый месяц, а не расстались несколько часов назад. Оками и сам не понял, как так вышло, но он уже вжимал Азусу в стену, целуя его взахлеб, без всякой остановки, чуть прикусывая губы и вползая ладонями под футболку. Азуса немного ошалел от напора, даже испугаться успел, но, хотя Оками был очень настойчив, его прикосновения все еще не казались грубыми, и Азуса постарался расслабиться, напомнить себе, что это просто Оками. И ему точно можно. И с ним не страшно. И это были просто поцелуи, так странно — просто поцелуи, потому Азуса сумел попросить: — Можно не здесь? — Можно все, что ты захочешь, — горячо прошептал Оками. — Можно даже говорить «нет», — напомнил он, уверенный, что сумеет остановиться, как бы трудно это ни было. Тем более, что он вдруг осмыслил: тела Азусы, пусть и безмерно желанного, ему очень и очень мало. Оками нравилось нравиться Азусе. Нравилось тонуть в его глазах, нравилось его слушать. И уже нравилось его защищать. Это оказалось естественно. В то время, как право обнимать Азусу, Оками ощущал, как неожиданное чудо. Но кто, как ни сами люди, творят свои чудеса? — Я услышу тебя всегда, — сказал он снова и подхватил Азусу с земли, снова усаживая на себя. — Мне нужно тебя, но мы можем делать только то и так, как ты скажешь. Рядом с тобой и поцелуи сводят с ума, Юя. Азуса смотрел растерянно, думая, что Оками все повторяет и повторяет свои обещания, больше того — выполняет их, и это было… Как и его манера все время Азусу куда-то нести, вообще-то очень странно. Отдаться ему прямо на лужайке было как-то больше в границах понимания Азусы, чем вот это вот все. Это проникало внутрь гораздо сильнее странных поступков Ацуму, и Азусе было почти страшно и почти невозможно отказать… Не Оками — себе. Азуса не знал даже, что отвечать. — Я себе не совсем так представлял наши отношения, — сообщил Азуса, хотя сам толком не понимал, что имеет в виду. — Поставь, пожалуйста, а то я чувствую себя девчонкой. Оками задержал дыхание, а потом отпустил. — Прости, — сказал он тихо. — Ты мне нравишься много больше девчонок, и… Просто это охуенно, когда ты обнимаешь и руками, и ногами, как можно видеть при этом твое лицо, целовать… — Оками незаметно сжал зубы. — Как ты представлял? Скажи, что я должен делать, и будет так. Оками привалился к стене, нужно было очнуться, и холодный камень чуть охладил. Меньше всего Оками хотел пугать Азусу. Он уже почти жалел о своем запале, стоило… Наверное, привезти Азусе что-нибудь. Хотя бы вкусняшек на ужин. Оками еще никогда так не сомневался. Нет, не в том, что делал, а просто… в себе? Рядом с Азусой все было непривычно и странно. Восхитительно и немного пугающе. Потому что… Пусть Азуса не понимал, но Оками готов был стараться для него. Оками не забирал он… менялся? Отдавал Юе себя взамен на него. — Пойдем… ужинать? — предложил Оками. — Сендзаки наверное что-то нам оставил. Он вкусно готовит. Если нет, я сделаю нам стейки. Или сэндвичи. Что тебе больше нравится? Ты хоть что-то ел? — осенило Оками, сам он успел перекусить в ресторане во время второй встречи. Азуса замялся, потом хмыкнул и уже сам шагнул к Оками, глядя в вырез его рубашки, а не в лицо. — Ну что, по-твоему, я мог себе представить? Что ты будешь, как Кехей, но мне понравится. Азуса сглотнул — это было признание даже похлеще, чем «я его люблю», оно тоже было очень глубоким и страшным, оно было про себя, не про Оками. — И вообще-то я не возражаю, что это выглядит иначе, просто… непонятно и непривычно, и… забудь, и… я не хочу есть, — Азуса теперь уверенно сжал запястье Оками и потянул его за собой к дому. — Тебе там, небось, надо в душ или вроде того. Вот туда и пойдем, — заключил он. Оками вдохнул снова. Азуса, вообще, крайне располагал к тому, чтобы дышать неровно и казался воздухом: он внезапно входил в легкие, наполняя их до боли, внезапно заканчивался, а потом спасительно начинался снова. И был большой вопрос, кто на самом деле управляет этими отношениями? Азуса решал очень много и вообще был ужасно решительным. И можно было бы сказать о многом, например, о том, что Оками никогда не будет с Азусой так, как Карино. И не потому что в действиях существовало такое уж большое разнообразие, но потому что чувства кардинально отличались. Но Оками просто шел за Юей, даже не пытаясь перехватить руку. Шел и улыбался, как идиот, рассматривая пятки Азусы в теннисных школьных тапочках, его ноги от щиколотки вверх, залипая на его задницу, но все же двигаясь дальше. Спина у Азусы была сейчас прямой, разлет лопаток, что угадывались под майкой — дерзким, а по шее вилось несколько локонов светлых волос. Когда лестница закончилась, Оками шагнул ближе, ловя Азусу в объятие сзади, так и не отнимая руки, но обхватывая за талию, утыкаясь носом в затылок, целуя сквозь волосы. До спальни было несколько шагов, и Оками скомандовал в воздух: — Ночь… — и свет на втором этаже погас, оставляя лишь дорожку маленьких светящихся точек, подсказывающих верный путь. — Позер, — фыркнул вдруг Азуса, чуть откидываясь назад, следом выдавая очередное признание: — Твой запах, он сводит с ума. Никогда бы не подумал, что можно так фанатеть от чего-то подобного. Азуса развернулся в руках Оками, снова обнимая его за шею и осторожно целуя туда. Оками теперь держал Азусу в руках и перетекал ладонями под его футболкой, то и дело уползая за пояс шорт, но не роняя их. — Охренительно, — выдохнул Оками Азусе в ухо, теперь он шел вперед ими обоими уже найдя губы. — Три, два… Сердце билось как ненормальное, внутри бушевал восторг и было уже… так хорошо. — Я и правда жуткий позер. У нас это наследственное. Так что… сейчас мы полетим. Один… Оками так и предупредил, и нет, но в следующую секунду они с Азусой вместе упали на постель. Оками успел выставить руки, удерживая себя над Азусой, и вот теперь уставился на него, шалея от восторга. И невозможно было вспомнить о душе — Оками снова забывался. Он рванул рубашку, обрывая пуговицы, и те заскакали по полу, наполняя спальню перезвоном колокольчиков. Азуса почти задохнулся от того, как выглядел сейчас Оками в полумраке напольного освещения. Азуса так и не разнял рук вокруг его шеи, и теперь повел ими вниз, снимая так и пиджак и рубашку, чувствуя под ладонями налитые мышцы и гладкую кожу. Азуса не обнимал Кехея, лишь иногда держался за него, но никогда не хотел даже этого, никогда не задумывался о том, что у него под руками. Теперь было иначе. Азуса замер ладонями над запястьями Оками, и тот отпустил, чтобы одежда упала, а пока сам потянул футболку за горло. Оками обычно забывал раздеваться, но Азуса неизменно раздевал его, и это тоже было восхитительно. Потому что то, как он смотрел, стоило всего. Оками плавило от этого взгляда не меньше, не меньше, чем когда он смотрел, как раздевается Юя. Оками оказался сверху — он дорвался, а ожидание теперь само по себе обернулось отдельным удовольствием. Член распирал ширинку, и Оками отстегнул верхнюю пуговицу, но не стремился лишать Азусу шортов — те были границей. И Оками ее не переступал. Он ласкал, целовал и гладил, где угодно еще: блуждал руками по телу Азусы, по его груди и выпирающим косточкам таза, по животу и бокам, следовал за прикосновениями языком, остановился на сосках, заведя руки назад, найдя колени Азусы и ведя от них вверх по бедрам, задирая великие шорты. Внутри все бурлило, дрожало и пенилось, волны поднимались, захлестывая с головой. Оками любовался, он впитывал запах, запоминал Азусу на ощупь и, кажется, впервые готов был кончить даже от того, как просто касается. Азуса чуть дрожал от удовольствия и от предвкушения, Оками совсем не спешил — и вот уже ждать стало почти невыносимо. Азуса резко приподнял бедра, вжимаясь в Оками, отвлекаясь от того, как гладил его по спине и зарывался в волосы на затылке, чтобы расстегнуть шорты: после этого утечь вниз им мешали только руки Оками. Оками ждал жеста, как сигнала, как разрешения и, шалея от зрелища, повел ладонями вниз, стягивая с Азусы шорты и белье. Член Азусы стоял навстречу откровенно и ярко, открытый и чуть влажный. Оками облизал губы, и, не давая ни Юе, ни себе опомниться, склонился над ним, обводя головку языком. Это оказалось удивительно будоражаще. Оками взял в рот глубже, прихватывая губами основание головки, а потом обхватил там пальцами, продолжая ласкать только головку, второй рукой, приближаясь ко входу, гладя Азусу осторожно, едва касаясь там подушечками пальцев. Азуса задохнулся от неожиданности даже больше, чем от самого удовольствия, поймал плечо Оками, выталкивая через прерывистые вдохи: — Что ты! Нет! Сумасшедший! А после просто застонал, утекая в эти ласки, не понимая, что делать, но чувствуя и почти умирая от удовольствия. — Да, — отозвался Оками неразборчиво. — Бесспорно. Никогда еще такого не делал, но… Ты… особенный. И вкусный. Мне нравится, — Оками чуть приподнялся и облизнулся снова. Юя выглядел, как мечта, как самый сладкий сон, он дышал через чуть приоткрытые, припухшие от поцелуев губы и алел охуенным румянцем, а еще едва слышно стонал. И это все точно давало Оками право продолжать. Он уже немного давил на входе, гладя и расслабляя вокруг, Азуса был ужасно напряженным, таким, что и пальцем войти было бы кощунством. — Ты мой, а я твой, — прошептал Оками на секунду, выпуская член Азусы, чтобы потом втянуть его сильнее. Оргазм был очень близко, Азуса выгнулся навстречу, но сумел все же чуть толкнуть Оками, не давая ему довести все до конца так, а потом прошептал: — Масами… Это было вместо «иди сюда», или «не так», или «возьми уже», вмещая в себя и мольбу и требование. Оками понял, уловил интонацию, напор и желание, которое теперь накрывало их обоих абсолютно и дрожало, сочась каплями. — Я здесь, — вышептал Оками, резко расстегивая свою ширинку до конца. Азуса требовательно развел колени и потянул его к себе за шею. И Оками не сумел дать им время достать смазку, взял то, что было между ними, качнулся, преодолевая сопротивление, входя сразу и до упора, целуя Юю в этот момент. Это все еще было кощунством, но безумства им обоим было не занимать. Мир озарился вспышкой, дал трещину, рассыпался, облетая вокруг конфети. Азуса не расслабился, но вытолкнул себя вперед, сжимая всем собой, обхватывая ногами так страстно, так бесконечно хорошо, втягивая в себя, и пульсация внутри стала больше. Не нужно было движений — общее сердцебиение где-то внутри заменило все — Оками кончил стоило ему оказаться внутри и почувствовать все это. Он мерцал и разливался, заполняя Азусу, целуя его нежно, двигаясь по члену медленно, но сильно — до упора вниз. Оками не успел обругать себя за несдержанность, потому что Азуса выгнулся, вжимаясь сильнее и вскрикнул, успевая дойти. Оками выпустил его губы, давая дышать, но обнимать не перестал. Оргазм теперь длился от того, как Юя сжимался вокруг, и Оками стонал тоже. Оками не отпускал, и это было хорошо отдельно, Азуса обычно не проживал свои оргазмы, как что-то длящееся, их в полном смысле даже удовольствием было сложно назвать, они были вспышками, окруженными болью, а теперь было что-то такое… Не хотелось вставать и приводить себя в порядок, тело не ныло, не болело, оно как-то тягуче текло в пространстве, в руках Оками и его запахе. Азуса вдруг почувствовал странный порыв и коснулся губами щеки Оками, не совсем понимая, что имеет в виду, чего хочет, ну кроме того, что почувствовать Оками так. Оками лишь чуть повернул голову, подставляясь этой нежности. Вот теперь к нему приходило расслабление. Восхитительно воздушное, но все еще полное смысла и азарта, а главное — Юи. Они все-таки оказались в душе вдвоем, Азуса не знал, откуда у него такие фантазии, но Оками угадывал и их. Он гладил, целовал и совершенно неприлично намыливал, пока Азуса снова не потерялся в ощущениях и желаниях. Даже когда Оками брал его сзади, это оказалось лишено всех прошлых смыслов. Азуса принадлежал, но не был вещью, он отдавался и вот теперь странно получал в ответ. Даже позволил после отнести себя в комнату. Он, может, и заснул бы, но ему хотелось смотреть на Оками, говорить с ним, а сон бы всему этому помешал. Так что они решили ужинать. Азуса натянул на себя прежние шмотки, Оками же облачился в домашнее. И разглядывая его шорты, которые и начаться-то не успели, в сочетании с рубашкой а-ля Татсуми-туз, Азуса выдал: — Парни такое не носят! Там же Татсуми! — Парни может и не носят, но я у тебя отпетый хулиган, — рассмеялся Оками. — А что с Татсуми? Думаешь он решит украсть у меня шорты? Сендзаки ревнивый, он не оценит. А ты… ревнивый тоже? — уточнил Оками с улыбкой. — Смотри как можно, — Оками теперь положил руку Азусы на свое бедро, так что пальцы его задели дыру и оказались в миллиметрах от члена — белье Оками надеть забыл. Азуса распахнул глаза, а потом включился в игру: нарочито медленно облизал губы, он не сдвинул руку, но не убрал ее тоже, зато поцеловал Оками в шею, провел там языком, прижимаясь к нему всем телом. Рядом с Оками это было странно легко, не всякую секунду, но вообще — да. Оками не закрыл глаз лишь по тому, что ему ужасно нравилось смотреть на Юю. — Видишь, в них своя прелесть, — выдохнул Оками, найдя вдох. — Но мы все же пойдем ужинать… Оками потянул Азусу за собой, но, еще с лестницы учуяв запах ужина, остановился, склоняясь через перила, а потом подвинулся, открывая Азусе вид: — Кажется, нас ждали. Все ужасно прилично…