Колода карт

Мысли возвращались к Азусе постепенно, и он вспомнил, конечно, о Кехее и о том, что будет завтра. И понял, что ему все равно: он будет драться так, как не дрался раньше, и больше не уступит. Азуса одновременно чувствовал в себе силы для этого сопротивления и удивительное безразличие к тому, куда это приведет. И, конечно, совершенно не верил, что Оками будет что-то менять, а не отпустит его. Просто пока он не отпускал, и Азуса запоминал эти минуты. Оками наслаждался послевкусием. Тело восхитительно ныло, и Оками, как последний извращенец, теперь представлял себе, как Азуса полон им — даже мысль была восхитительной. Этот удивительный парень теперь и правда стал его… Как минимум любовником. Секс с Азусой оказался очень хорош, превосходя все возможные ожидания, и Оками поразительно не задумывался о том, что дело было не только в процессе. Зато уже точно знал, что хочет видеть Юю снова и снова, хочет повторить, все больше убеждаясь в том, что Азуса понравился ему не зря — он был удивительным. Оками поцеловал Азусу в волосы и прямо вместе с ним перевернулся набок, переворачивая и Азусу. На языке вертелось: «Я никому не дам тебя в обиду,» — Оками был воспитан так, что защищал бы любого человека, который ему понравился, особенно друга брата, но своего любовника — все же иначе. Но, не желая напоминать Азусе о том, что вообще существует кто-то, кто собирается его обижать, Оками спросил простое: — Хочешь пить? Курить? Есть? В душ? Любые пожелания… — Оками улыбнулся. — А у меня всего одно, Юя. Как бы глупо это сейчас не звучало, но… — Оками попытался подавить внезапный смех. — Прости, это я над собой ржу. Еще никогда не бывал в таком дурацком положении, представляешь? Оками точно знал, чего хочет и собирался в общем-то… Настаивать? — Останься, — теперь Оками звал и даже… просил. — Я прошу, я задолжал тебе экскурсию. Прогулку к озеру, купания. Это будут отличные выходные. Оками тут же представил себе, как Азуса раздевается на берегу озера и почти обомлел, хотя знал — в реальности Юя окажется еще лучше. Азуса ответил не сразу, он просто таял от голоса Оками, его запаха и рук. Ему казалось невероятным, что какой-то человек может так восхищать, так подходить, так расслаблять… не добиваясь этого так, как делал Кехей. Не оставляя без выбора, а давая его? — Я останусь, — легко согласился Азуса. — Только напишу маме. Но я хочу пойти в школу завтра. Это важно. Сегодня ведь четверг — не выходной. Зачем тебе эти три дня? Чтобы добраться до телефона, требовалось выбраться из кровати, но Азуса не спешил сделать это. Оками перегнулся с кровати, извернулся и поймал брюки Азусы. Оками не красовался, хотя был чертовски хорош в таком, просто не хотел выпускать Азусу из постели. — Зачем тебе туда? Всего один день и два выходных. Там ведь нет ничего хорошего, Юя. Пока нет? — Оками не хотел давить, точнее хотел бы знать наверняка, какие доводы уместны. Он подал Азусе мобильник. — Мама это правильно, — Оками сразу представил свою. — Она ведь не будет слишком волноваться? Я мог бы послать к ней кого-то из своих с цветами и обещаниями, но что-то мне подсказывает, что это лишь напугает ее. Оками отлично понимал: работать без крыши на такой работе чревато, наверняка матери Азусы доставалось. И стоило его мыслям поймать этот фокус, как стало очевидно: Оками не хотел подставить ее под удар — даже уже подумывал, как ее из-под удара вывести. — А твоя мама не думала о смене работы? — спросил он осторожно. Азуса посмотрел на Оками, как на придурка, потому что нес он сейчас бред. — Такую работу сложновато сменить, когда нет образования… да и мозгов, признаться, тоже. В этом ведь половина смысла… Если ты стал шлюхой, изменить это почти невозможно. Это в голове. Азуса теперь вздохнул, нашел мамин номер и даже честно набрал. Наврал ей, что останется у друзей, и она легко поверила, хотя друзей у Азусы не водилось. Азуса закончил вызов, посмотрел на сообщение от Кехея, недолго думая, открыл его и показал Оками: — Там он. Он хуже, чем ничего хорошего, но я хочу с ним поговорить. Кехей не писал ничего ужасного, просто интересовался, а во втором сообщении уже возмущался отсутствием реакции. Азуса развернул к себе телефон и чуть задумался над ответом. Потом хмыкнул и набрал: «Я был занят. Трахался. Увидимся в школе» — Хочешь встретится с ним? — Оками странно кольнуло, но он не любил и не выбирал сомневаться. — Ты успеешь, он же не исчезнет, к сожалению, реальность не так милосердна… «К нему,» — подумал Оками, он собирался преподать мальчишке урок хороших манер, справедливого отношения к своему брату и своему… Королю. Оками не смотрел в чат Азусы, ему хватало и того, что он уже увидел. Карино был ужасно самоуверен и непростительно требователен. Нельзя было смотреть на Юю, как на вещь. Что бы Карино о себе ни думал, ему не хватало выдержки и опыта. Он мнил себя королем, но был лишь мальчишкой. А иногда… стоило столкнуться с реальностью. — Тогда тебе тем более нет смысла идти, завтра Карино не будет, он придет в понедельник, — Оками хмыкнул. — Не очень умна, говоришь? А похож ты на нее? Белокурая красавица с длинными ножками? — Оками посерьезнел. — Я не издеваюсь, прости. Просто думаю, какую должность ей предложить. Мне нравишься ты, а значит твоя мама должна быть в порядке. И под защитой. И я ее дам. Социальное положение… Черт, Юя, — это такая херня. Но иногда это важно, хотя это лишь условность и удача. Его можно сменить. Оками не нужно было думать, он просто злился сразу на всех, кто смел обидеть Азусу, а в гневе он был страшен и непреклонен. Если бы Карино был хотя бы немного старше, он бы просто не вернулся в школу. Никогда. Но Оками не любил убивать тех, кто даже гипотетически не мог быть равен. Как не собирался играть с министром, хотя мог убить и его. Второй инфаркт в его возрасте был не штукой, но его сын не мог просто исчезнуть. Значит, должен был понять. И было много способов повлиять на поведение мальчишки и даже на образ его мысли. Азуса собирался обидеться, но пока он прокручивал в голове слова Оками зацепился за другое. — Не будет в школе? Что у тебя за план? Что-то подсказывало Азусе, что хамить якудза дело пропащее, но таков уж он был. Для него и правда социальные рамки были условны, по совести Азуса просто считал себя королем и хотел им быть. И только Кехей шатал это. — Отмени, я сам. Я хочу ему врезать. Теперь смогу лучше, чем раньше. И мне не нужна помощь, — отрезал Азуса, но тут же передумал. — С ним не нужна. А с мамой… Ну да, она красавица, это и есть основа нашего благополучия — внешность. Благополучие и проклятье. Официантка у тебя уже есть, так что… Азуса сел на кровати, притянув к себе колени, закрываясь от Оками. Он никак не мог понять того. Его тон, его руки и теперь не исчезли и звали доверится, но Азуса не хотел и цеплялся просто за все, что мог, чтобы не упасть в эту яму. Оками чуть не скрипнул зубами… Он хотел запаха Азусы и его в своих руках. Ему поразительно не понравилось отпускать Юю. — Иди сюда, — позвал Оками. — Я все еще помню, ты не любишь доверять, Юя, но… это не так страшно, когда ты выбираешь, кому доверяешь, а кому нет. Мой брат вот говорит, что лучше поверить врагу, чем не поверить другу. Он рассказывал мне, как поверил Татсуми. Оками не стал выжидать, протянул руки, возвращая Азусу себе: — Куда ты собрался? Ты же уже позвонил маме… Надумал на экскурсию? Юя… — Оками вздохнул, он не намеривался рассказывать о своем плане, не хотел этим пачкать Азусу, но все же очень хорошо услышал его. То, о чем говорил Юя было глупостью несусветной, однако, Оками отлично его понял. Возможно, в этом праве — встретиться завтра с Карино лицом к лицу и дать отпор — была важная часть свободы Азусы. Он должен был увидеть, что Оками верит в него. — Ты совершенно уверен, что хочешь встретиться с Карино завтра? Оками ужасно не нравилась эта чертова ебанутая идея, но в Азусе звучала такая решимость и такой запал, что останавливать его было так… нечестно. Как запирать ветер в комнате. Оками не хотел запирать, лишь защитить. Он никогда не отступал, но вдруг оказалось, что ради Азусы он может чуть отложить свой план. Если Азуса хотел и чувствовал волю идти к победе, то было так неправильно мешать ему. Оками был школьником недавно, он все еще отлично помнил, что проблемы в школе, это не ерунда и не блажь — это сама жизнь, когда ты в эту школу ходишь. А у него все еще был Сендзаки. И тот был верен, он не отказался бы поддержать и даже… Присмотреться внимательнее, позволяя Оками почти и не беспокоиться. — Официантка — это мелко, ей ведь лет тридцать, не меньше, — Оками хмыкнул. — Но я давно уже ищу секретаршу. Кажется, все же придется нас познакомить… Рискнешь представить ей меня своим другом? Или… парнем? Оками прищурился, он знал, что переходит грань, но вообще-то его уже несло. Азуса снова посмотрел на Оками, как на придурка: — Ты безумный. Хуже, чем очки-кругляшки, — а потом вдруг улыбнулся, отчего-то довольный. — Не меньше, конечно, мне же шестнадцать, — Азуса пожал плечами. — А ты что, мой парень? Азуса улыбнулся этой новости широко, хотя внутри встрепенулась тревога — это не могло быть правдой, а вот не верить Оками уже не выходило. — Как скажешь, так и представлю, — заключил Азуса и снова посмотрел на Оками, теперь грустно. Он был готов на многое для мамы, и оказался готов просто взять что-то у Оками, не как расплату, а просто… он же предлагал? Так поступали друзья? Азуса снова скользнул в его объятия, Оками ведь предлагал и это. А соглашаться на это было проще всего. — А насчет Карино… Хочу. Я хочу, чтобы он увидел… Азуса не знал, как это описать, и тем более не мог сказать Оками то, о чем думал. Но он хотел предстать перед Кехеем не его игрушкой и шлюхой, но вот… парнем Оками. Даже и не обязательно, даже любовником Оками — подходило! И это Азуса был готов отстаивать. Потому что это вдруг сделало его снова кем-то важным. Даже если, на самом деле, он стал лишь шлюхой Оками. Но в его руках было уютно, тепло, надежно? Вроде того. Азуса вдруг фыркнул от смеха: — Они там в своей министерской семье повесятся, что все их активы уплывают к якудза. Оками прижал Азусу к себе, он ему правда нравился, а настрой его был заразительным. — Будем надеется, министра хватит удар. А его… активы, весьма своеобразны. Татсуми давно уже не его, что бы Карино ни думал, а я точно знаю. При том Татсуми умеет играть, пусть… развлекается. А я не безумен. Твоя мама будет в безопасности и обеспечена, уверен, я плачу больше. И, да, Юя. Может быть, ты еще не понял, но… Я же сказал тебе — ты со мной, и меня… ужасно радует, что ты здесь. Уже давно мне никто так не нравился, Юя, — Оками поцеловал Азусу в висок и обнял крепче. — И ты не зависишь, ты… можешь управлять. Оками улыбнулся, его безумие нисколько не пугало, лишь радовало. Жизнь полнилась Юя, играла новыми красками и обретала смысл. — Если ты хочешь, тогда иди завтра в школу, конечно. Я сам тебя отвезу. Только браслет не снимай. Сендзаки должен его видеть. У Карино за спиной свита, так пусть у тебя будут Сендзаки и Татсуми. И ты все еще можешь в любой момент написать мне. Даже пустое сообщение подойдет — я пойму. Или звонок. Что угодно. — Оками уже планировал, переиначивая старый план. — И я приду к тебе. Идет? Оками повернул Азусу к себе. Он не злился, что тот ему не верит. Сам Оками тоже бы не верил. Но он готов был доказывать. Азуса задумался, разглядывая лицо Оками чуть снизу. И опасность на нем была все очевиднее, но она все еще не пугала — скорее внушала…то самое доверие. И Азуса сделал вещь в высшей степени для себя необычную: не стал спорить, но зарылся в руки Оками глубже, приникая к нему, дыша в плечо. И не стал говорить, что так и так не снял бы браслет, он теперь был нужен ему самому, чтобы помнить. Азуса ни капли не сомневался, что справится, даже без Сендзаки и Татсуми: ему не понадобиться звать на помощь или звонить Оками. — Так странно, — сказал он тихо. — Я просто хотел помочь Татсуми, а в итоге помог себе. Как-то не благородно выходит, — Азуса усмехнулся, щекоча дыханием кожу Оками. — Останешься тогда и в понедельник? Азуса был готов согласится, хоть и не понимал зачем, но если Оками просил… — Про понедельник потом поговорим, — упрямо заявил Азуса, сильнее вплавляясь в Оками, не чтобы отвлечь, просто именно так соглашаясь на его условия. Азуса не успевал задуматься, но по всему выходило, что он диктовал эти самые условия, не выкупал себе какое-то право, а просто уговаривал и просто получал. Это было до чертиков странно. Но, наверное, нормально для… парня такого большого человека. Азуса еще повозился, влипая в объятья Оками поглубже, теперь снова закрывая глаза и утекая в это необычное тепло. — Я написал ему, что был с тобой. То есть не называя, но просто, что ты есть. И так будет. Оками мог бы выдернуть Азусу наверх, мог бы снова гладить и распалять, но вот сейчас Азуса доверял, и это стоило многого. Оками лишь прижал его к себе сильнее, гладя по голове, утопая в мягких волосах: — И так будет, — подтвердил он. — Не сомневайся. Можешь называть имя. Оками грел Азусу в своих объятиях, давая ему расслабиться полностью, заснуть, и уже уступая. Он дождался, когда дыхание Азусы выровняется, но не отпустил его, лишь нашел свой мобильник и написал своим: — Отбой. Переносим на после школы, — и зарылся носом в волосы Азусы. Оками и не знал, что бывает так хорошо. Азуса не был якудза, но был диким и необузданным. Безумным по-своему. Он хотел предъявить Кехею себя, и так неуместно было запрещать. Азуса не знал, но уже мог управлять Оками, это должно было пугать, но Оками лишь сиял ярче. На границе сознания мелькнула мысль: «Я убью за тебя,» — и погасла неуловимой. А потом Оками уснул тоже. И, наблюдая Азусу во сне, потому что проснулся за пятнадцать минут до будильника, как обычно, Оками вдруг провалился в чувства. Он заблудился в них и успел обнаружить в чаще и восхищение, и интерес, и желание и какую-то такую странную, незнакомую раньше нежность. Азуса просыпался медленно, находя вокруг себя Оками и его волшебные руки. Оками обнимал сзади: его теплое тело и утренний стояк показались Азусе почти мечтой, он развернулся, целуя Оками в грудь, ловя на мгновение его сосок, а потом запрокинул голову и спросил: — Ты спишь? — Нет, я хочу тебя, — честно ответил Оками. — И времени хватит, но это время на завтрак. А ты ничего не должен… Оками знал, что сумеет и дождаться вечера, как бы ни хотелось сейчас… — его странно почти клинило на том, что у Азусы должен быть выбор. — К черту завтрак, — согласился Азуса, ловко оказываясь сверху. Оками позволил ему это, а Азуса позволил себе целовать, гладить, чувствовать. Он снова был сверху, а Оками владел им, но настолько иначе: наполняя, забирая, лаская, что Азуса таял так удивительно — чувствуя собственную решимость и силу. Азуса и правда хотел прийти с этим в школу, предъявить Кехею. То, что наполняло внутри: не чтобы сказать «мой парень сделает тебя», а чтобы уверено защищать — «у меня есть мой человек, и я не позволю тебе». Азуса не боялся и умереть в этом ощущении, настолько оно сделалось важным. И когда он вышел из машины на дорожку, в рубашке Масами, с восхитительной тяжестью браслета на запястье, он не сомневался. Просто шел вперед.

***

Сендзаки смотрел на эпичный приход Азусы, на половину вытарчивая из окна сортира. — Азуса рехнулся, — утвердил он для Татсуми. Тот как раз натягивал брюки, а потом устроился на подоконнике рядом, так и не застегнув до конца ширинку, но уже выпуская струю дыма. — Мы должны помочь, — просто ответил он. Татсуми не спрашивал, а решал, и Сендзаки оставалось лишь подчиниться. — Должны, — ответил Сендзаки, — и мы поможем. Это не было игрой, а было правдой. Азуса был в общем-то классным, к тому же… ужасно, убийственно откровенным сейчас. Сендзаки такое ценил, но… следовало подстраховать. Помимо ненавязчивого сообщения брата, которое ничего, на самом деле, не решало — зато решал Татсуми: именно он делал все таким реальным. — Люблю тебя, — Сендзаки сгреб Татсуми в охапку за грудки расстегнутой рубашки. — А я тебя, — отозвался Татсуми, нарушая сразу все правила, и это было просто и естественно. Сендзаки не ждал: — Тогда пойдем, ведь побеждает тот, кто видит в темноте, — анонсировал Сендзаки и Татсуми его понял — застегнулся, ловко соскочил с подоконника и просто вышел в коридор. В своих очках, костюмных брюках и пиджаке, но полурасстёгнутом, такой растрепанный и… со своей особенной ухмылкой. Ради нее Сендзаки был готов на что угодно. Кехей проводил шествие Азусы взглядом. Он не спешил — знал, что Азуса только его. Азуса шел в школу будто, как обычно, но браслет, который он не рискнул надеть вчера, теперь наполнял уверенностью и силой. Не потому, что на быстром наборе, где никогда не было никого, стоял номер Оками, а потому, что были эта ночь и утро. Азуса не замечал людей вокруг, но все же заметил Ацуму, лишь чуть менее вяло, чем обычно, ответил на его приветствие. Азуса ждал одной встречи, и сдаваться не собирался. Он написал Кехею ночью, так разрывая их договор, и было неважно, что именно Кехей понял — имело значение лишь то, что понял Азуса. Кехей поймал его в коридоре и сразу предъявил: — Что это было? — То, что я тебе вчера написал, — Азуса сдвинул на лоб темные очки, которые одолжил у Оками. Он оставил пиджак в его доме, но забрал все, что мог. — Я не твой, — Азуса ухмыльнулся, и уклонился от первого удара Кехея. — Тебе показалось, — улыбнулся Кехей. — Ничто не важно, кроме нас. И ты… можешь забыться на одну ночь, но ты — мой. Кехей ударил снова и на вылет, но Азуса снова уклонился — в этих решениях стоило жить? — Ты позабыл свое место? Но оно ведь не изменилось, — Кехей гнул свою линию. Сендзаки с Татсуми уже замерли в коридоре пока еще за углом, и Сендзаки поймал Татсуми за ворот, разворачивая к себе, не пуская дальше: — Разбуди меня, — попросил он, досадуя. — Нам нужно время… Сендзаки знал, о чем говорит, он уже чувствовал в кармане тяжесть мобильника, и точно угадывал, чего брат не потерпит… Сендзаки был готов. Вот и все. Азуса усмехнулся и нанес свой удар: Кехей позабыл, как это может быть, и удар попал в цель. — Не твой, — выплюнул Азуса. Ему было посрать, кто смотрит на них, даже если снова не выйдет, он готов был драться до упора, не отступать. Браслет скользнул по запястью, закрепляясь выше. — И это то, что изменилось! — Азуса и сам слышал, как его голос звенит, отражаясь от почти пустых стен коридора, находя в них свое эхо. Раньше было неважно, кто будет владеть им — теперь это одно и стало смыслом. Азуса не собирался сдаваться. Он дрался так, как давно не делал этого. Кехей пока не звал никого себе на помощь, и Азуса забыл, что честной драки ждать не приходится. В случае проигрыша, Кехей на это не пошел бы. Кехей был выше и сильнее, но Азуса оказался ужасно ловок — он не давал, как раньше, поймать себя, а его удары настигали и обжигали. Кехей хотел бы просто схватить и утащить Азусу в сортир неподалеку, хотя бы в ближайший класс, но тот не давался — это бесило и распаляло сильнее. Кехей решился, схватил Азусу за грудки, пропуская очередной его удар, принимая его, зато успел шепнуть ему в ухо: — Ты забыл? Или я, или все остальные. Кехей не то чтобы был согласен на остальных, но точно готов к очередному представлению. Это всегда работало. А он давно не напоминал Азусе его место, и в голове рождались воспоминания и планы. Кехей не собирался прощать Азусе таких выступлений — тот должен был пожалеть, сдаться, а потом… просить. Азуса не забыл, но ему стало уже наплевать. Потому что если не Оками, то никто. За это стоило драться и умирать. Азуса исхитрился вырваться, но он не стал тратить время на слова, сберегая дыхание: оно могло пригодиться и чтобы драться, и чтобы бежать. Но думал он яростно: «Не ты! Давай, вперед, рискни!» — и нападал снова, вымещая на Кехея всю свою злость. Ее оказалось безмерно много: за каждое слово, за каждый раз, за то, что Кехей заставлял говорить и чувствовать. Он сыграл на том, чего Азуса действительно боялся, потому что для него никогда не было иллюзией, что человек может не иметь права распоряжаться своим телом. Но… не теперь! Это все может было и глупо, Оками ведь… Вообще-то обещал и отдал и пиджак, и браслет, и даже вот рубашку. Она была велика, и Азуса накинул ее на футболку и закатал рукава, сверкая своим браслетом. Для него это оказалось не про то, что кто-то большой и сильный придет и спасет его, нет… — но про то, что Азуса… выбрал сам, а значит он сильнее, чем был. И сильнее, чем Кехей. Сендзаки придержал Татсуми за запястье. Сендзаки не видел лиц, но словно чувствовал все, опасность разливалась в воздухе, заставляя улыбаться, но собираться, сжимаясь в пружину — приходя в боевую готовность. Сендзаки не сомневался в себе, но слово держал — набрал брату: «Пиздец». А Татсуми сделал еще шаг вперед из-за угла, но Сендзаки не пустил, шепча: — Если ты попытаешься помешать сейчас, твоя игра рассыпется. — Плевать, — охренительно усмехнулся Татсуми, и Сендзаки вдохнул его усмешку через нос и через рот. Кехей перешел из азарта в простую злость, ему больше не нравилась эта драка. И не нравилось выражение лица Азусы. Кехей хотел видеть, как оно сменится другим: тогда Кехей проведет пальцем по приоткрытым и чуть дрожащим губам, а глаза Азусы будут блестеть от слез… Кехей хотел бы отыметь его в рот, прямо так посреди коридора. А потом, возможно, оставить в этом коридоре без штанов и без сил одновременно. Затраханного до смерти и с надписью на заднице — «моя собственность», чтобы никому не пришло в голову… Эти мысли высверкивали в мозгу, сводя с ума, мешая драться. Кехей сделал рывок и швырнулт Азусу в стену. Маневр удался, а Кехей не оставил Азусе шанса оклематься. — Держите его, — проговорил он достаточно громко, чтобы все вокруг пришли в движение, выступили вперед, а шепот и голоса вдруг взорвали тишину коридора. Они только и ждали команды. Кехей улыбнулся — он уже победил.