Колода карт

Оками пришел сегодня в бар чуть раньше, он ждал… Необоснованно ждал Азусу. Странно, но Оками казалось, что Азуса не откажет Сендзаки — навестит их снова. Оками хотел увидеть его еще раз. Пацан что-то такое затронул внутри позавчера, а потом там и остался. Оками был эффективен, он прекрасно выполнял все свои задачи, вот только Азуса все время маячил ускользающим образом перед глазами. Изящный, оторванный, определенно умный, небезразличный, подавленный, но не сломленный. Сильный. Хотя напуганный. Но этого Оками ему сообщать не собирался. Мальчишка храбрился, как мог, и ему следовало и дальше верить, что он справляется великолепно. Он и правда справлялся отлично. Много лучше, чем можно было. Оками перечитал короткие сообщения от Сендзаки три раза и решил, что уточнять ничего в переписке не будет, расспросит Сендзаки о подробностях лично. Оками было достаточно и того, что он уже понял. Жестко, оскорбительно, и вообще-то… Азуса говорил Кехею «нет». Это не было сомнительным согласием, а было все же изнасилованием. Насильников Оками не терпел. Среди его людей такого дерьма не водилось. Нет, всякое могло случится, и ребята могли войти в раж, но все же… это не было нормальным обращением. Так же как… Вообще-то происходило с врагом, а не просто… с кем-то. Оками курил, сбросив пиджак и поддернув рукава рубашки, когда увидел Азусу. Его кожа была очень светлой, а волосы чуть золотились в тусклом свете, длиннющие ресницы отбрасывали тени. Оками прикрыл глаза, убавляя яркость видению. Азуса был… один. То есть… пришел сам? Это было ужасно интересно. И погрело Оками. Сегодня тот был в футболке и крупный кожаный браслет на его тонком запястье бросался в глаза. Оками улыбнулся и поднялся, протянул руку первым, чего немногие его соклановцы добивались: — Здравствуй, Юя, — Оками нравилось имя, как ужасно нравилось произносить его. — Я ждал тебя, — признался Оками. Он не собирался обманывать пацана. В общем-то ничего не стоило провести его. А можно было и так не усложнять: просто взять — Азуса бы не пожаловался. И вот это Оками бесило — он хотел изменить положение Азусы. Хотел, чтобы тот вспомнил и снова поверил, что так с ним нельзя. Оками хотел Азусу, но не сломленным и напуганным, не беспомощным, а… настоящим, живым, с этой вот провокацией и безуминкой во взгляде. А кто бы не хотел? Оками не собирался вступать в спор со своей совестью. Возможно, у него и совести-то никакой не было. Азуса коснулся руки, сжал ее и не отпустил сразу. Трудно было сказать почему, не хотел, наверное, и сперва сказал: — А зачем? Азуса подумал, что стоит решить, как обращаться к Оками. От «сана» тот отказался еще в прошлую встречу, и имя свое назвал, и Азусу так звал, но… вот их-то положение было точно неравным… Но хотелось говорить «ты», и стоило рискнуть? Азуса отпустил руку и уточнил: — Я сяду? Я должен кое-что рассказать. Это про Сендзаки и Татсуми. Ну, и про Карино. Он задумал что-то, хочет чтобы Сендзаки снова ушел. Что, конечно, повод оставаться, — Азуса хмыкнул. Он смотрел на Оками внимательно, а тот снова снял очки. Его лицо было таким же хищным, как у Сендзаки, с него почти не сходила усмешка, даже сейчас, когда он слушал внимательно и серьезно, она, казалось, все еще тут. — Конечно, садись, — ответил Оками, пока Азуса взял паузу в своей речи, а потом махнул официантке и спросил у Азусы: — Что ты хочешь? Азуса задумался, даже отвлекся по-настоящему, а потом признался: — Есть, наверное. Не успел пообедать. Карино не может прямо противостоять Сендзаки и ничего с ним сделать, зато может многообразно вредить Татсуми. Он и в прошлый раз просто вынудил его… Сделать так, что Сендзаки захотел уйти — бросить его. Не знаю, что вы будете с этим делать, — Азуса пожал плечами. — Просто передать сообщение Сендзаки мне было бы труднее. Азуса говорил так, словно сомневался в существовании того, что можно противопоставить Карино. Это было странно и казалось эффектом, который производил на него Карино-младший. Официантка уже подошла к ним, и Оками заговорил: — Не спеши. Не стоит решать серьезные вопросы на голодный желудок, Юя. Расскажи о своих предпочтениях, и Ранко тебе посоветует. Или… я, если хочешь. Ранко была прелесть, но обсуждать при ней дела не стоило. Да и… Оками хотелось накормить пацана. И немного расспросить его самого. Это все равно пришлось бы сделать, чтобы прояснить. Тем более, Азуса принес важную информацию. Оками уже кое-что решил, но не определился со сроками, теперь же время ускорилось. Азуса посмотрел на официантку, потом снова на Оками и улыбнулся дерзко: — Это достаточно все равно. Быстро, несложно, можно дорого, вы же угощаете? — Да, — Оками рассмеялся, делал он это ярко и заразительно, — всегда. Можешь приходить сюда, когда захочешь. Ранко, все, что закажет Юя, записывай на мой счет. — Да, Оками-сан, — девушка поклонилась. — Принеси ему стейк с соусом и овощной салат. И пива. Тебе ведь, наверняка, нравится пиво? — уточнил Оками. — А мне вина, Ранко. Ранко уставилась на Азусу: — Какое пиво, господин? — она решила, что друга Оками стоит в любом случае назвать именно так, сколько бы лет ему ни было. Хотя на вид тому едва исполнилось пятнадцать, он казался чуть-чуть старше младшего брата Ранко. Азуса фыркнул. Это казалось ему какой-то фантасмагорией уже, хотя, наверное, тянуло на ухаживания. На красавицу Ранко Оками почти не смотрел, а когда все же делал это, то вовсе не с тем интересом, что на самого Азусу, несмотря на ее эффектный наряд. — Не надо пива, — помотал головой Азуса. — Мне потом еще уроки делать. И маме запах не понравится. Азуса не сознавал, но не переставал улыбаться, потому что расслаблялся. Не мог ощутить опасности. Зато хотел продолжать оставаться тут. Пиджак Оками лежал сейчас на одном из стульев, и Азусе захотелось снова почувствовать его запах. В целях эксперимента он чуть повел плечами, и обнял сам себя. — Какой-нибудь… чай? Прохладно, — пояснил он, чтобы у Оками уж точно не осталось сомнений в том, на что он намекает. Ранко прикусила усмешку и посмотрела на босса из-под ресниц. Тот выглядел довольным, очень увлеченным и живым. До жути красивым. Ранко всегда нравился Оками, она бы пошла к нему работать и не будь ее отец и братья якудза. Тем более, что Оками был вежлив, галантен и давал реальную защиту. И вот тут Ранко заметила браслет на запястье мальчишки. Это был не просто защитный браслет клана. Юя был под защитой самого Оками, личной. Такой, под которой ходил Сендзаки, хотя в защите не особенно нуждался. Ранко отбросила длинные вьющиеся волосы и не сдержалась: — Знает ли юный господин, что значит этот браслет? — Ранко уперла руки в бедра, и на нее начали оглядываться, но ей это нравилось, тронуть бы никто не посмел. — А чай я принесу, с коньяком и травами, они перебьют любой запах, чтобы мама была спокойна. Мой средний брат всегда так делает. Ранко не ушла, ждала ответа, тем более, что Оками не торопил ее. Оками посмотрел на Азусу с восхищением. Потому что он… Он был просто великолепен и довольно внятен. Оками снова накрыл его пиджаком. — Как я могу позволить тебе замерзнуть, Юя? — спросил он и накрыл его руку своей. Пальцы мальчишки и правда были ледяными и даже напряженными. Словно мальчик и делал то, что хотел, но ужасно на самом деле нервничал. Будто ждал чего-то. Азуса руки не скинул, но второй чуть стянул пиджак на груди, чувствуя его уютный запах. Оками отозвался на провокацию, и это было Азусе приятно. — Знаю, — ответил он Ранко, вскидывая на нее глаза и улыбаясь теперь зло. — Это значит, что я — его. Азуса дернул головой в сторону Оками. В отличии от Оками, девушка Азусу нервировала. Не было никакой возможности, что она доложит Кехею, но внутри Азусы вдруг нашлась именно эта тревога. Но под пиджаком и защитой Оками, он чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы противостоять. Ранко вдруг смутилась и даже подумала, что… не стоило ничего говорить. Не такого ответа она ожидала. У Оками внутри от слов Азусы странно екнуло, он посмотрел на его жест и сжал его пальцы. — Не мой, а со мной, — поправил он. — Ты со мной, Юя. Захотелось добавить: «Не бойся,» — но Оками не хотел при Ранко — Азуса явно напрягался. — Неожиданная трактовка. Но я… не на это намекала, — Ранко чуть вздохнула. — Он значит, что выше тебя только Оками, господин. Если ты прикажешь что-то якудза в этом районе, или вот мне — мы выполним твой приказ. Такое положение только у Сендзаки. Оками прикрыл глаза ладонью и усмехнулся. — Я удаляюсь, скоро все будет, господа, — закончила Ранко. Оками уставился на Азусу. — Она сказала правду, — предупредил он все вопросы. — Только Сендзаки не говори. Он не знает и не надо, а то начнет снимать, а я этого не хочу. Браслет дает ему власть в клане, ну и неприкосновенность от других кланов, конечно, тоже. Хотя те его слушаться не будут. И тебя не будут, — на всякий случай, предупредил Оками. — Но сейчас ты… Не важно, кто ты в школе, Юя. В этом районе — ты король. Азуса хмыкнул и помотал головой: — Тогда уж принц. Король-то — ты, — все же решил Азуса. На самом деле, слова Ранко Азусу более, чем впечатлили, даже плохо помещались в голове. И Азуса странно не мог сейчас разделить их, как делил слова Кехея, вычленяя суть. А теперь… Азуса снова потерся щекой о пиджак. Он был из много лучшей ткани, чем школьный и чуть кололся, но приятно. — Я знаю, что игра это просто игра, но школа живет так. А ходить в нее приходится, — пробормотал Азуса тихо. Оками все время так интимно звал его по имени, и то, как оно звучало у него, действовало как и пиджак. Хотелось длить все это, хотя Азуса в общем-то уже передал свое сообщение и стоило свалить. Но к чему было отказываться от еды? К чему было отказываться от этих часов… покоя? Телефон завибрировал в кармане, и Азуса опал с лица, ему так не хотелось читать. Он чувствовал: Кехей очнулся. Он достал телефон, но сообщение было всего лишь от мамы. «Гуляю. Все хорошо,» — написал он и посмотрел на Оками после. — Игру можно выиграть или по правилам, или разрушив их, — выдал Оками, но пока решил перейти к сути. — Это мать или Карино? — спросил он тихо. Сендзаки как раз появился в дверях, и Оками, ожидая ответа, набрал ему сообщение: «Оставь нас пока наедине, Камо.» Брат не ответил, и лица его было не разобрать, но пошел он к стойке и завис у нее. — Мама, — отозвался Азуса глухо. — Глупо обсуждать, как в нее выиграть, когда я внизу цепочки. А так-то… есть некоторая вероятность, что все, кто ниже шестерки объединятся и дадут отпор, но за тем, чтобы этого не вышло, зорко следят. А те, кто сверху не хотят ничего такого. В этом ведь смысл иерархий. Те, кто сверху — довольны, а низы — подавлены. Парень, что был мишенью до меня теперь валет, а ведет он себя… Азуса даже улыбнулся вспомнив Ацуму. — Он прав, конечно, мы те, кто мы есть, независимо от карты, но понимаешь-то это, когда становишься мишенью и возможностей менять что-то почти нет. Мне, можно сказать, даже больше повезло, в некотором смысле я управляю королем… Азуса замолчал, понимая, что рассказывает Оками о себе много больше, чем хотел, а потому переключился: — С Татсуми у Кехея возможностей больше. С ним он может играть не только в школе. Карты распределяет его отец, но Кехей может на это влиять, и не может упасть в его глазах ниже восьми. — Ты прав: у них в семье карты раздает министр Карино, но в школе не так, — напомнил Оками, просто на всякий случай — Азуса как-то уж слишком верил во всесилие Кехея Карино. — Это мелко для господина министра. Да и здоровье у него… не очень. Карты ищут ученики. За некоторые дерутся или заполучают обманом, ты же знаешь. И ужасно беспокоишься о Татсуми. Не стоит, Сендзаки теперь не спустит с него глаз. И… Существует много вариантов, которые помогут изменить исход. Но у меня есть один — самый очевидный. И самый эффективный. Оками уже спланировал, как вывести Татсуми из-под удара. Это не стоило особого труда, в том не было ничего невозможного для Оками, хотя он не собирался рассказывать Азусе все, но… План Оками позволил бы изменить не только положение Татсуми. — Представь себе, что завтра все изменится. Точнее в понедельник. Министру не было дела до игр детей, но Оками было дело до брата, до его большой любви, не меньше чем до гроба — раз Камо не отпускало, а только клинило сильнее, стоило именно так считать — и до Азусы. И Оками знал, как вернуть тому карту короля. Как защитить Татсуми, пока Сендзаки пробивает почву и решает, как… В общем-то выкрасть Татсуми и его мать из-под колпака министра. И все это не было так уж трудно, когда ты — Оками Масами. Школа — это просто школа. Но в школе вся жизнь, когда ты в десятом классе. А значит, Карино должен был выйти из игры. Оками не пугал даже министр, что уж говорить о его шестнадцатилетнем извращенце-сыне… Для подобных мер Оками не нужно было особого повода: Оками просто не нравился Карино, так же как тот не нравился Камо. Зато им обоим нравился Азуса, а воздействие на Карино помогало убить сразу двух зайцев — Оками любил подобные простые и эффективные решения. Оками теперь гладил ладонь и пальцы Азусы, вскользь касаясь его запястья. — Для этого мне понадобиться несколько вещей. Мой брат, Татсуми и… ты. Пойдешь со мной? План окончательно сложился у Оками в голове, и время начала его исполнения наступило сейчас. Кровь бурлила и пенилась, Оками улыбался. Он бы надел очки, но хотел, чтобы Азуса видел глаза, и сам смотрел в него. Глаза у Азусы были зеленые, и сейчас, когда он распахнул их, а не прищуривался, сразу стало видно, какие они огромные — в пол-лица. И глубокие, как темный лес, а может быть как омут. Оками убрал волосы от лица Азусы, невзначай задевая его щеку. — Ты же ничего не боишься. Ты не боишься Карино. И не будешь бояться меня, верно, Юя? — голос Оками стал почти что шепотом, ему захотелось коснуться уха Азусы языком, но Оками не собирался делать ничего подобного. Пока. Азуса испугался. Это было его первое и самое яркое чувство. Этого не было, когда Оками смотрел и касался раньше, но после его «пойдешь» — Азуса словно оступился, упал и покатился. Он не смог бы объяснить почему. Ему нравилась рука, что теперь коснулась волос, нравился запах и вообще… нравился Оками, но Азуса вдруг оказался не готов вот так просто… сменить покровителя? Действительно так. Хотя еще минуту назад Азуса хотел бы, наверное, даже соблазнить Оками. Но не хотел снова продаваться, а звучало все это именно так. Азуса точно знал, что хотел бы пойти с Оками, как точно знал, что хотел бы уничтожить Кехея, и даже разрушить чертову игру, но он не хотел все это связывать в один узел. Хотя не хотел отказываться ни от браслета, который что бы они ни говорили, значил для Азусы то, что он сказал, ни от пиджака, ни от руки. — Слишком… щедро, — нашелся Азуса, он почти шептал, потом сказал чуть тверже: — Не надо. Я с тобой пойду без вот этого вот. Я уже хожу за Кехем из-за таких вещей. Оками остановился на полужесте, оглядел Азусу и вздохнул. Карино, конечно, на него действовал. И, конечно, пугал. — Я не он, — тихо напомнил Оками. — Я не белый и не пушистый, и никогда не был добряком. Но я не такой урод, как Карино. И я не покупаю тебя. Оками отлично улавливал, о чем был ответ Юи, и от этого… в горле сделалось горько, а в груди — тесно. И, очевидно — не только в груди. — Я не хочу просто трахнуть тебя в туалете, Юя. Это не твое место. Но я точно не позволю никому, кого ты не выбираешь сам, тронуть тебя. Для этого мне нужны три дня. Неужели ты считаешь, что… Я такой мудак, который сможет сейчас заняться с тобой сексом, а потом отпустить к твоему мучителю? Тогда я много лучше, чем ты думаешь. «Ты просто мне нравишься, » — мысль эта была очевидно ясной, и Оками не собирался от нее бегать, как не был намерен отказываться от Азусы. Хотя его настрой, и эти его слова раскрывали, что… Может, Азуса и готов был отдаться, это не было для него просто. И значило много больше, чем он сам был готов признать. И Оками ужасно уже хотел, наконец, спросить самого Азусу: «Что он делал с тобой?» — но знал: сейчас точно рано и не вовремя. — Послушай меня, — Оками не взял Азусу за подбородок, только за руку. — Ты ничего мне не должен за то, что я сделаю. Я сделаю это для себя. Потому что я… так… хочу. «Хочу урыть Карино, раздавить его нахрен!» Злость на Карино внезапно ощущалась все сильнее, возможно, чрезмерно: Оками почти тошнило от отвращения и гнева. И он не считал свою реакцию безосновательной. Карино был школьником, но… Его принципы категорически не сходились с принципами Оками, хотя тех было крайне мало. Оками сделал бы для любого из своего клана все то, что собирался делать сейчас. Или почти все… — Еще раз повторю. Ты не мой, ты со мной, если захочешь. И если ты мне поможешь, Юя, это будет прекрасно. Если нет, я все равно не отступлю. Это не сделка. Я прошу… разрешения, — Оками вдруг нашел нужное слово. — И ты такой, кажется, первый, может, пафосно — один в мире? Юя, я хочу украсть тебя на три дня. И даже отпросить у мамы, если она будет волноваться. Оками не смеялся, просто сейчас было так очевидно, насколько мало Азусе лет. Однако это не отменяло того, что… Оками воспринимал его всерьез. — Это ни к чему тебя не обязывает. Будет только то и так, как ты захочешь. Не захочешь — не будет ничего. Комфортный дом, отдельная комната, вкусная еда и разговоры. Даже они не обязательны, только если тебе захочется. Мне нужно кое-что понять… А ты знаешь больше, чем может наглядеть Сендзаки, — Оками вдохнул. — А еще я не хочу, чтобы ты возвращался в школу мишенью даже на день. Оками в точности знал, как это может сработать: Карино показал им, как можно с Азусой, и тем снял социальные запреты. А дерьма всегда вокруг хватало, мало ли кто мог захотеть повторить за королем? Потому, даже если бы в школе не оказалось вдруг Карино, это ничего не гарантировало. Оками все же поймал Азусу за плечо, пусть старался держать нежно, чтобы ни о чем не напоминать. Азуса не знал, каким его видит Оками, но Оками надеялся, что сумеет показать ему это. И вернуть ощущение, что есть то… что с ним нельзя никому и никогда. Оками мало знал о том, что происходило с Азусой, но мог представить. И он чертовски хотел понимать больше. Азуса смотрел, не моргая, а потом моргнул и уже не открыл глаз. Ему вдруг захотелось проверить — оттолкнуть и увидеть, что Оками ничего не сделает, просто отпустит. Но Азуса ведь не хотел, чтобы его отпускали. Он мечтал, чтобы Кехей забыл о нем нахрен, иногда казалось, что лучше уж и правда «все», чем он один, и лишь то, что Азуса был уверен — «все» они ничем Карино не лучше — его останавливало. Оками же казался лучше. Азуса вздохнул, поникая плечами. Ситуация казалась ему тупиковой. Оками тоже не дал ему выбирать, хотя Азуса так и так собирался, наверное, выбрать его. — Меня не у мамы надо отпрашивать, — сказал он вдруг. Азуса не знал, что дальше, но тут возле столика материализовалась Ранко и ее чай. Азуса отвлекся на нее, вспомнил о голоде, он теперь не смог посмотреть на Оками, потому уставился на сапоги Ранко. — Я тебя пугаю? — Оками на секунду растерялся. — Хочешь, я поселю тебя на эти три дня в отеле и уеду? Я… не совсем, наверное, понимаю, как ты меня видишь, Юя. Но я не хотел обидеть. Пойдем отсюда, тут слишком много людей. Пойдем в машину… Если захочешь, я просто отвезу тебя домой. Забудь о Карино, он больше тебя не побеспокоит. Но в школу завтра не ходи. Мне достаточно будет этого, Юя. Говорить все это было просто, а вот мысленно пытаться отпустить — трудно. Оками хотел Азусу. И хотел уже сильно, так сильно, как давно с ним не бывало. А может так… и никогда не бывало за все двадцать четыре года? Азуса завораживал. И где-то глубоко даже жили жуткие мысли вроде: «Карино значит можно тебя трогать, а со мной это так мучительно?!» Но Оками чувствовал — эта грань тонка, и за ней стоит не стена, что возникнет между ними — пропасть. — Пойдем, возьмем чашку с собой. Оками не собирался сдаваться, но не хотел быть насильником. В голове возникла другая мысль, детская: «Ты знаешь, что нравишься мне?» — Оками вдруг решился ее озвучить: — Ты же знаешь, что нравишься мне? Так вот… правда нравишься, как человек тоже. И я хочу, чтобы ты запомнил это, Юя. Но… ты можешь забыть. Независимо от этого — ни один волос больше не упадет с твоей головы. «Я… клянусь», — подумал Оками со свойственным ему пафосом, но вслух не сказал, только прижал руку к татуировке под рубашкой. Это была не татуировка клана, а его собственная — он обещал сразу и Азусе, и себе. Азуса посмотрел теперь исподлобья и решился все же хамить, если не уходить. — Я так и не поел, — напомнил он. — А как человека, вы меня не знаете. И не надо ничего обещать. Я же ни на что еще не согласился. Азуса снова поежился, теперь притягивая к себе колено, все больше прячься под пиджаком. Ему вдруг пришла шальная мысль, но терять ведь было нечего: — Просто отдайте мне пиджак. — Забирай, — Оками согласился легко, хотя ему было чертовски трудно. — И ешь, конечно. Оками чуть сжал столешницу, а потом поднялся: — Я не буду мешать, выйду освежиться. Если хочешь, могу не возвращаться. Жесты Оками сделались рваными и резкими, что-то рвалось изнутри, но он задержался, склонился к столу и написал на салфетке номер: — Это мой телефон. Ты можешь набрать, если что-то понадобится. Образ Юи, сжавшегося под пиджаком, Оками унес с собой.