Колода карт

Всегда, когда Кехей… ругался, на самом-то деле, с отцом, он двигался умом. Азуса старался относится к этому философски, но получалось хреново. Это были те моменты, когда Кехея хотелось послать даже во время секса. Который, чего греха таить, нравился. Азуса не отказывался от него, не отказывался от этой больной близости, иногда даже кайфовал с нее и не мог ответить себе — почему же? Он знал: это не похоже на то, что было между Сендзаки и Татсуми, где Татсуми находил себя, как бы это ни выглядело со стороны. У них же с Кехеем… Сначала это был просто проигрыш, потом способ Кехея немного осаживать и придерживать, но в сексе с ним всегда было какое-то странное больное удовольствие. Даже просто в том, как Азуса уступал, как исчезала и игра, и просто мир — оставались какие-то не посчитанные минуты, застывшие в янтаре. Не такие ценные, чтобы подвергать их огранке, скорее такие, когда устаешь бороться, и вдруг приходит… почти что свобода. Азуса кинул камень в реку, и тот послушно утонул, а потом над ухом раздался голос Сендзаки. — Зачем писал? — Буквы знаю, — отозвался Азуса. — И смотреть на твоего парня, который весь размазался, утомился. Ну, как так-то? Все вокруг него дерьмо, и ты его в этом оставил. Скажи, очки-кругляшки, у тебя есть мать? Сендзаки странно не смог отказать Азусе, потому пришел. Если в школе и был кто-то интересный, кроме Татсуми, так это Азуса. — Ну, и вопросы у тебя. Я бы сказал, что не твое дело, — ответил Сендзаки. — Но… пусть не твое, а матери у меня... нет. Сендзаки знал, почему не смолчал: пусть он... немного слукавил насчет матери, м все это было таким сложным, но Азуса заговорил о Татсуми, и Сендзаки готов был слушать. Он еще не совсем понимал, все еще злился и помнил, как Татсуми не пришел — выбрал. Выбрал эту жизнь. И Сендзаки… нет, не сдался, просто уступил. Он еще не знал, чего хочет, но точно хотел Татсуми. Хотел, чтобы тот перевыбрал. Чтобы не мог ни жить, ни дышать без Сендзаки. Сендзаки устроился вышибалой в баре: не шибко прибыльно, зато он мог ни от кого не зависеть и даже снимать каморку под крышей. В ней все было зашибись, только окон не хватало — Татсуми бы не понравилось. Сендзаки знал, что нужно больше. И не сомневался, что все будет. Сендзаки не забывал. Он все помнил. Помнил Татсуми в деталях и, на самом деле, даже скучал. Он не строил иллюзий, лишь планировал. И как и обещал — не оставлял Татсуми в покое. Присматривал, но старался делать это не слишком часто. Сендзаки всегда считал, что стоит ему решить, как… К Татсуми трудно было не подходить, и Сендзаки держался на расстоянии. А Татсуми был тих, и образ правильного мальчика прилепился к нему снова. Он нравился Сендзаки и таким. А вот то, что на лице Татсуми стало невозможно прочитать больше ни одного живого чувства — нет. Тот казался серьезным и собранным, интеллект, сука, проступал на его лице неоновой вывеской. А Сендзаки снова и снова представлял себе Татсуми под собой и его связанные руки. Его лицо… И лучше было бы вот этого не делать. Потому что целовать предателя нельзя, но так хотелось. А Азуса говорил что-то странное, совсем непохожее на эти мысли. Но Сендзаки его не переспрашивал. Ждал, когда тот сам скажет больше. — Почему-то я так и подумал, — вздохнул Азуса. — Ну, может, хоть сестра младшая? Знаешь, такой человек, который от тебя зависит, ничего не хочет, но, блин, так переживает, что лучше бы по-нормальному требовал? Азуса вовсе не чувствовал себя просветленным и понимающим, но когда он смотрел на ту игру, что шла между Кехеем, его отцом и Татсуми, у него аж живот сводило. — Моя мама не такая. Она еще и меня пытается куда-то тянуть, хоть и выходит хуево. Азуса снова вздохнул и швырнул очередной камень. Он написал, потому что Кехей проболтался. В его словах не было ничего особенно компрометирующего, зато они позволили Азусе понять. «Его чертова мамочка, такая вся знаешь» «Не знаю» И Кехея понесло. Азуса не пытался найти в словах Кехея истину, но он впервые услышал о человеке… из-за которого Татсуми так старался. Потому он и был так не похож на Кехея. Татсуми боролся не за лучшее место, не за место под солнцем, даже не за место для себя — он боролся за странную женщину, которую Кехей ненавидел почти так же, как самого Татсуми. — Мать Татсуми, по словам Карино, та еще змея, манипулирует своей слабостью, продвигает сыночка перед Карино-старшим, делает вид, что она вся такая хорошая… Ну, я и подумал, что если оба Карино — ебанутые, а это точно так, то ни хрена они не понимают: кто кого продвигает, и у них уж точно нет матери, даже если технически она есть. И им, как видно и тебе, не понять Татсуми. Сендзаки хмыкнул, ему было нужно время, чтобы понять слова Азусы и найти ответ. Даже для себя. И пока он спросил сам: — Если ты считаешь его таким… дерьмом, то почему трахаешься с ним? Ну, то есть, он же не совсем насилует тебя, а это… — Это единственное время, когда с ним может быть хорошо, — пожал плечами Азуса. — И это позволяет… влиять на него. Он получает, что хочет, и в общем-то, когда я согласен, он действительно хорош… наверное, это потому, что я сын шлюхи, — Азуса фыркнул и запустил очередной камень прыгать, он упал на третьем скачке. — В смысле, мне нравится подчиняться, наверное. Хотя не нравится Карино. Но я же должен как-то с ним мириться. И я говорю тебе в точности то, что иногда слышал от матери о клиентах. Азуса фыркнул. Он даже почти не злился на себя за это все. Иногда по привычке злился на Кехея, но и правда отпускал и забывал об этом в сексе. До новой стычки. — Сын шлюхи и шлюха короля. Но это мои выборы и мои проблемы, мне не нравится, что Татсуми тоже платит по этому счету. Сендзаки чуть скривился. — Не стоит говорить о себе, как о дерьме. Глядя на тебя, слушая тебя… даже мои уши сворачиваются в трубочку. Уважаю твой выбор, но звучит так, словно… зря я не выкинул его из окна, да? — Сендзаки отлично помнил, как это было. — Но… Татсуми же выбрал тогда… Кехея. Ушел за ним. А сейчас ты говоришь, что он платит по счету. Какому еще счету? Сендзаки сверкнул глазами из-под темных зеркальных очков. Они были не нужны в темноте, но Сендзаки не любил их снимать. Азуса пожал плечами, он не считал себя дерьмом, только ситуацию. Но как ни крути в дерьме он был по уши, и больше всего в этом его бесило пожалуй именно то, что единственным не дерьмом и правда был секс с Кехеем. Он бывал разным, но чаще всего заканчивался все же оргазмом и несколькими минутами или часами покоя, в которые они даже говорить могли почти нормально. — Счету амбиций Кехея, — пояснил Азуса. — Татсуми не его выбрал, и не своего отца, а мать. Сендзаки вспомнил, как Татсуми улыбается матери, что встречает его в дверях. Или соседке. И внутри начало что-то взбухать, а потом и вскипать. Сендзаки хотел отобрать у них всех эту улыбку. — Когда я видел Татсуми в последний раз, он улыбался своей… матери. Сендзаки немного запутывался. Он сам своему отцу не улыбался. Азуса вдруг хмыкнул, представив, как сейчас прозвучит для Сендзаки: — Татсуми тут исхитрился получить больше «отлично», чем Карино, и это трагедия века. Папашка заметил, и не преминул ткнуть Кехея в это. Дальше неинтересная часть про то, как он сорвался на меня, а вот потом случилось то, ради чего я это терплю. Он поведал мне, как выглядит семья Татсуми. Его мать нездорова, она считает, что Карино-старший просто очень занят, но любит только ее и их сына. И с подачи Кехея это звучит, как история о том, что мать Татсуми страшно обманывает его отца, тянет из него деньги, как и Татсуми. Но с поправкой на то, насколько он ошибается в Татсуми, я думаю, что Татсуми не ушел из-за матери. Они полностью зависят от господина министра, и тот решает, что давать, а что отбирать в зависимости от поведения Татсуми. Ну, а теперь вернемся к тому, что у тебя матери нет, а если бы была? Если бы это была не твоя замечательная жизнь, а вопрос того, будет ли ей что поесть? Кехей считает дикой несправедливостью, что папочка с кем-то делится деньгами и вниманием, и изо всех сил хочет отобрать и это. Азуса нашел очередной камень, но пока сжал его в руке. — Кехей дерьмо настолько, что просто не может быть сам по себе, обязательно надо за чужой счет. Ты ведь лучше меня знаешь Татсуми… ты веришь, что ему нравится то, что сейчас? А не то, что было с тобой? Мне казалось, наоборот, но теперь, когда ты сгинул — ради чего ему стараться? Если Кехею захочется… Азуса мельком глянул на профиль Сендзаки и выкинул своего джокера: — Ничто не помешает ему сделать с Татсуми то, что он сделал со мной. И даже хуже. Его сдерживает опасения насчет гнева отца, но… Плохой запор, как по мне. Сендзаки развернулся так резко, что очки упали, он успел их поймать, но теперь Азуса видел его взгляд. Безумный. А Сендзаки видел Азусу незатемненным. Светлым. Но сейчас и не сказать было, что тот младше на пару лет. — Сука, — процедил Сендзаки, имея в виду, конечно, Кехея. — Тогда я убью его. Но «тогда» стремительно отступало: Сендзаки такое будущее не подходило. Он обещал Татсуми не мешать делать его чертов выбор, но вот отдавать его никому не собирался. Это был его Татсуми. И… как бы ни было обидно, Сендзаки точно знал — он любит. Любит Татсуми любым. Было невыносимо знать, что он не выбирает, тогда как Сендзаки был готов весь мир взорвать, только бы… Только бы… Сендзаки вернул очки на место, а потом усмехнулся: — Спасибо, что позвал. Мне нужно было услышать. Впредь я стану смотреть внимательнее. Сендзаки не позволял себе изучать Татсуми достаточно пристально. Знал: стоит сосредоточиться, как он увидит. Он помнил Татсуми и знал все до одного его выражения лица. И кроме того, что тот был прекрасен… Там можно было еще много чего найти. Как тогда, когда Татсуми вдруг сказал: «Тогда… надень мне ее.» От воспоминания, сердце тут же ускорило бег. — Завтра. Я проведаю Татсуми завтра. А ты… Азуса, обещай, что скажешь мне, если что. Я не просто прошу, я в долгу не останусь. Азуса усмехнулся, а потом все-таки запустил очередной камень. — Я вроде и так тебя позвал. Не оставляй его, школа кончится, но Татсуми играет не только в ней. Я не понимал этого раньше, а теперь уверен, — Азуса упал на спину и уставился в небо. Иногда он думал о том, как это быть с Кехеем так долго, как Татсуми. Не полгода, а больше десятка лет, играя в его подхалима. Кехею было так невыносимо не быть королем, а в своей семье ему приходилось оставаться лишь принцем, но и это его тяготило, и Татсуми был его мальчиком для битья задолго до школьной игры, и Азуса не знал, кому из них хуже рядом с Кехеем. — Татсуми выбирал такую карту, которая всегда ставила его ниже, чем Кехея. Такую роль, которую вынужден играть с отцом, с братом, с матерью. А потом взял другую… Но если тебя нет, то ведь они остаются. И быть с ними кем-то другим… Для Татсуми это примерно, как мне противостоять Кехею. Наверное, так. Азуса вздохнул и закрыл глаза. Сендзаки тоже глубоко вдохнул и снял очки: теперь ему хотелось смотреть. Слова Азусы проникли в уши, а потом взорвались внутри черепной коробки. Рассыпались там на атомы, и их разнесло по всему телу. — Пиздец. Пиздец, ты умный, — Сендзаки не стал улыбаться. — А я не очень-то. Но я исправлюсь. Азуса вдруг открыл Сендзаки такое… В общем, меньше всего Сендзаки задумывался о подобном. Ведь Татсуми никогда, ни разу не жаловался, и Сендзаки верил, что его… семья — это его богатое и пафосное будущее. Но… если его семья — это вот вообще не то, тогда… Сендзаки уже не был так уверен, что хочет наблюдать зачем-то и ждать, когда… Когда Татсуми поймет, что не счастлив, что скучает. Азуса сейчас предположил, что вся жизнь Татсуми и была несчастьем. С самого начала. И тогда… Подлостью было бросить его. Того, кто решился выйти на свет, подал чертову сережку, сказал те слова, стерпел ту боль, а потом захотел и ни разу не сделал вида, что не хочет. — Пойдем-ка, покажу тебе одно место. Не вздумай отказываться, там нам нальют бесплатно и даже закусон притащат. Соглашайся. Я твой должник, но… если все получится, как я сейчас решил, то я и останусь тебе должен, Азуса. А сейчас мы должны вместе бухануть. Ты же оторванный, значит, можно. Азуса фыркнул, но отказываться не стал. Только, вставая, проверил телефон. Кехей писал ему… на самом деле, часто, проверял. Сейчас он тоже хотел знать, чем Азуса занят. И Азуса выбрал соврать, но не так, как делал иногда, когда выбирал Кехея бесить: «Думаю о тебе. Собираюсь спать.» Кехей мог и так заподозрить что-то, но скорее успокоился бы. Его больная страсть была мучительной, но Азуса уже понял все ее плюсы для себя. Кехей не хотел его отпускать, и это было его огромной слабостью. Азуса не стремился о ней рассказывать или показывать Кехею, что понял ее, но использовал. Сендзаки не торопил, и, когда они пошли от реки прочь, Азуса сказал вдруг: — Я тоже по тебе скучаю, очки-кругляшки. Пока ты был в школе в ней было хоть что-то живое и настоящее. Даже когда ты не выкидывал придурков в окно. Знаешь, недавно Кехей спросил меня, каким Татсуми нравился мне больше: подхалимом или с тобой. Ему я не ответил, конечно. Что с ним говорить? Но неважно, как я относился к Татсуми, только с тобой он тоже был живым. И это было классно. — Охуенно, — подтвердил Сандзаки и улыбнулся. Он всегда решал легко, быстро, сразу. С Татсуми тоже, но… отчего то начал останавливать себя после того, что случилось. После того, как Татсуми выбрал. Но теперь в груди рождался вихрь, и Сендзаки предвкушал действие. Он так странно, но поверил Азусе. Врать тому в общем-то было не за чем, да и Сендзаки бы понял, но Азуса не сомневался тоже и не отказывался. — А ты сейчас прямо как мой братишка! Он тоже все твердит, что я должен вернуться в школу. Вообще-то он классный, но иногда такой зануда, прямо как заезженная пластинка, — Сендзаки достал сигареты. — Хочешь? — он протянул пачку Азусе. — Мы идем в отличное место. Только не стремайся там ничего. А я тебе покажу своих. Я сколотил небольшую банду, но они не станут мешать. Азуса просто кивнул. Идти рядом с Сендзаки было приятно, как-то необычно по-человечески. Последнее время, из-за Кехея, Азусе редко удавалось до конца почувствовать что-то такое… нормальное. — Ты всерьез думаешь, что меня что-то застремает? — Азуса вытянул себе сигарету, но не искал огня, просто крутил ее в пальцах. — Я же не Карино, просто сплю с ним, — Азуса хмыкнул. — Не знал, что у тебя есть брат. Банда меня не так сильно удивляет. — Мой брат, это нечто, — заявил Сендзаки. — Ты не поверишь, но он у нас типа… и крутой, и умный. Он даже закончил чертов университет. И недавно вернулся. Отец, конечно, в восторге. А Оками нашел меня, а после… купил бар, где я работаю вышибалой. И теперь это наш бар. Не знаю уж, что он там льет в уши папаше, но Оками на моей стороне. С отцом я так и не разговариваю, с тех пор как ушел, но Оками сказал ему что-то такое, что он не мешает. И это… Знаешь, мы с Оками раньше не очень-то ладили, но теперь все иначе. И это… странно. Не привык я к такому. Но вообще-то офигенно, когда теперь есть Оками. Сендзаки не понимал до конца, что это за чувства такие, но теперь не сомневался: старший брат у него правда есть. Оками не лез, не расспрашивал особо, не мешал. Только со школой этой нудел в ухо, а в остальном был просто бомба, а не предок. — По всему видно, что старший брат это подарок судьбы какой-то, — хмыкнул Азуса, действительно думая так. Как славно было бы, если б был кто-то способный просто оставаться рядом, не волноваться, но помогать… решать… Вот поговорить вместо тебя с отцом, купить бар, просто поддержать без лишних тревог. Сендзаки повезло, и он знал об этом. У Азусы никого такого не было, но идти сейчас рядом с Сендзаки просто… Куда-то — вперед Азусе нравилось.