театр тьмы

После того, как Скарамучча заснул, Кадзуха приоткрыл глаза. Тело было до отвратительного липкое, волосы уже напоминали грязное гнездо. С тихим ворчанием парень приподнялся на постели, пытаясь бесшумно пробраться в душ. В зеркало он не смотрел чисто из-за страха того, что он может там узреть. Возможно полностью удовлетворённое лицо? Или куча укусов и засосов, которые невозможно будет скрыть? Лучше оставаться в счастливом неведении до утра. Холодная вода не только отрезвила, но и вернула навязчивые мысли в голову. Может уйти прямо сейчас и сделать вид, что его тут вообще не было? Нет, это слишком по-детски, они уже достаточно взрослые для простых разговоров. Задница болела так, будто была против тех самых разговоров. Подговаривала сразу кинуть в виновника что-нибудь тяжёлое, но ведь Каэдэхара тоже виноват в получившейся мути. На часах было почти два часа ночи, когда Кадзуха обречённо вернулся в комнату. Здесь было действительно душно, поэтому парень слегка приоткрыл окно. Каэдэхара аккуратно сел на кровать и ненавязчиво прибился поближе к тёплому телу. В качестве моральной поддержки.

***

Утро выдалось действительно херовым. Поясница ожидаемо ныла, хотя ломило всё тело, поэтому жаловаться только на неё не пришлось. Голова трещала по швам, а в глазах было мутно. Каэдэхара поспешил одеться и привести себя в порядок. За закрытой дверью слышались посторонние звуки, но выходить Кадзуха не спешил. Сначала нужно было объяснить самому себе всю ту херь, которую он вытворял, а потом уже лезть к Куникидзуши. Не дай боже, если Аякс уже вернулся. Парень схватился за свои распущенные волосы, тыкаясь лицом в согнутые колени. — Пиздец.

***

Фиолетовую ветровку продувает лёгкий, но до жути холодный ветер, заставляя Куникидзуши морщиться и жалеть в тысячный раз, что он вообще выбрался наружу. Закинув мусор в бак, он обернулся на лаянье собаки и недовольно топнул ногой, чтобы та отбежала куда подальше от него и не тявкала, но она и не спешила уходить, продолжая противно раскрывать пасть. Скарамучча закатил глаза и вышел в сторону ближайшего универмага. Парень проходит мимо разных полок: алкоголь, игрушки, овощи и фрукты, мясо. Он останавливается напротив детского отдела и задумчиво поднимает голову к полке с мягкими игрушками. Целая куча плюшевых медведей и пони напихана в такое маленькое пространство. Темноволосый отводит взгляд и краем глаза замечает единственного чёрного котика, что стоит дальше других, один единственный. Он как в той самой поговорке «белая ворона», только... чёрный... и котёнок... Парень хватает мягкую игрушку и осматривает её, переминая в руках, будто пытаясь понять, что за материал внутри. На кой хер ему знать вообще об этом? Да просто отвлечься. Домой идти не хотелось. Вообще. Но живот предательски урчал от голода, отвратительно хотелось есть и поскорее вернуться в родную тёплую постель. Куникидзуши вздохнул. Пора идти. Он решил взять игрушку с собой и прошёл к отделу с полуфабрикатами. Дома его, как и ожидалось, ждал Кадзуха, сидящий на его постели в телефоне. Его распущенный, размазанный вид уже раздражал. Внутри что-то просто ныло. Не хотелось его видеть таким, не хотелось нарушать границ дружбы, всё же так хорошо было... Зачем портить? Неужели Кадзухе плевать на их дружбу? Скарамучча вскипел. — Я не думал, что ты такой легкомысленный... блять... — всё-таки вылилось изо рта темноволосого, но он быстро пожалел о сказанном, ведь во всём процессе участвовали оба, а значит легкомыслием страдал не только друг. — Эта ночь была огромной ошибкой и... я... блять... я просто не хочу тебя видеть. Исчезни, – выдавил из себя брюнет, сжимая крепче ладони в кулаках. Из коридора послышались шаги, и Кадзуха тихо выдохнул. Он уже давно переоделся в уличную одежду. Когда парень обнаружил, что находится дома один, то желание убежать от проблем ударило в голову с новой силой. И Каэдэхара почти осуществил задуманное, но вовремя остановился. Они взрослые люди, они обязательно поговорят и всё будет хорошо. Только вот хорошо не стало. Скарамучча думал, что в случившемся виноват только Кадзуха? Хорошо, светловолосый не будет рушить чужие надежды. Очень хотелось сказать, что если бы Куникидзуши не хотел, то не повёлся бы на глупые провокации, оттолкнул, перевёл в шутку и так далее, но у парня просто не было сил спорить. Всё равно как раньше уже не будет, так в чём смысл тратить время на бесполезные ссоры и усугублять? Каэдэхара пожал плечами, как будто ему было всё равно и вышел из чужой квартиры, не обернувшись. Он будет строить безразличие, хотя бы для вида. Бей Доу тактично молчит, когда на следующий день парень приходит в водолазке и с таким видом, как будто у него умерла любимая собака. Девушка просто садится рядом и создаёт видимость активной деятельности. И Кадзуха это действительно ценит. Проходит уже целая неделя, но светловолосый до сих пор возвращается домой поздним вечером, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. Синяки под глазами от недосыпа выглядят плачевно, но парень действительно старается высыпаться. Бей Доу и Горо периодически тащат его на обед в вузе, затем на длительную прогулку, а в конце сидят у кого-нибудь дома и доделывают все долги и задания по учёбе. Своеобразная рутина. На Скарамуччу он не обращал внимания совсем. В самом начале парень порывался найти, поговорить, прожигал тёмную макушку отчаянным взглядом, но, не получив никакого отклика в ответ, смирился и успокоился. Со скуки сдружился с несколькими однокурсниками, и жизнь шла дальше своим чередом.

***

— Я пойду, а то уже действительно поздно. Встретимся завтра, как и договаривались. Каэдэхара попрощался с друзьями, выходя на улицу. Вечерняя прохлада приятно укутывала со всех сторон. Хорошо, что завтра суббота и можно никуда не торопиться. — А я ну ей и говорю: «Ебать, тебя за ногу, это несмешно!» А ей плевать, понимаешь? — рыжий парень хмурится, ударяя Куникидзуши по плечу, дабы хоть как-то привлечь его внимание. — Ало, ёпта, земля вызывает Скарамуччу! Ты слышишь меня? — А? Да-да... что-то там про коней и ферму... — Ты долбоёб? Я не твои мокрые сны тут пересказываю, а про свои проблемы так-то, — фыркнул Чайлд, закрывая с явным хлопком тетрадь. — У нас скоро концерт, помнишь? — Блять! — вскрикивает брюнет, хватаясь за голову. А вот про работу он совсем забыл. Действительно уже как алкоголик. И проблема была вовсе не в том, что у него одежды не было или ещё чего-то, нет, Мона купила всё и подготовила. Проблема заключалась в том, что Куникидзуши не сильно любит общество людей, особенно когда их так много. Его социальные силы высыхают с быстрой скоростью, поэтому Скарамучча привык копить их за неделю до концерта, морально подготавливая себя к встрече с фанатами. Он предвкушал полный провал, а не концерт, и сделать с этим, увы, ничего не мог. Парни поднялись из-за столов в аудитории и выдвинулись в сторону выхода.

***

Рейчел писала и звала на свидания всю неделю, хоть и весна, наконец, потеплело, но желания выходить куда-то не было вообще. Хотя на самом деле Куникидзуши любит и даже обожает весну, и всегда старается взять всё по максимуму от неё: этот легкий ветерок и тёплая, но не жаркая, как летом, погодка. Сейчас настроение было просто в минус, хотелось даже плакать, но этого парень себе не позволял. — Чё я из-за дружбы ныть буду? — темноволосый давит под собой подушку и включает экран телефона, заходя в инстаграм. Как жаль, что жизнь не остановилась на месте и Бей Доу всё точно так же выкладывала свои тупые сторисы с друзьями и, конечно же, Кадзухой. Сердце заныло. Скарамучча всё же поддаётся желанию и рассматривает фотографии, где Каэдэхара стоит в магазине с детской одеждой в маленькой, вязаной шапочке в виде утёнка. — Да блять! — громко вздыхает парень, падая лицом в постель. К вечеру Куникидзуши решил хоть как-то разбавить свой рацион, дополнив его небольшим салатом. А может это была просто попытка отвлечься. Он стоит напротив кухонного стола и нарезает помидоры черри. Почему вообще всё не может быть хорошо? Зачем надо было это делать? Правда ли у меня не было другого выхода, кроме как прекратить общение? Вспоминается взгляд Каэдэхары, наполненный обидой. Ну а что я мог сделать? Мне тоже больно... а как по-другому... Я бы не смог дальше с ним нормально общаться, зная, что я ебал его, блять... Это невозможно... Нож соскальзывает и оставляет порез на белоснежной коже пальца. — Мгмх! Блядская хуйня...

***

— Кадзуха, мать твою! Открой же ты эту чёртову дверь! Утро воскресенья явно не радужное. Сонный взгляд лениво перемещается на часы. Всего семь утра... Парень с тихим стоном встаёт с кровати, медленно плетясь в сторону коридора, сопровождаемый громкими матами и стуками в дверь. В квартиру вваливаются Бей Доу и Сяо. Ах, точно, сегодня же концерт... — Мы же договорились встретиться в двенадцать утра? Что вы тут делаете? — Каэдэхара трёт глаза и хмуро оглядывает всю компанию, за ним выходит заспанный Горо. — Вы забыли? Мы же говорили, что пораньше придём! — Бей Доу весело хмыкнула. Ахуеть пораньше. Светловолосый молча махнул рукой, возвращаясь обратно в комнату. Делать нечего, придётся терпеть своих друзей на несколько часов дольше. Интересно, что они собираются делать всё это время, если сам концерт начинается ближе к вечеру. Широкие клетчатые штаны и длинная футболка были самым простым решением, ведь на этот раз с одеждой Кадзуха заморачиваться не хотел. Парень вообще не думал, что пойдёт на концерт, но в конце концов там будут все его друзья, а проводить выходной день в одиночестве звучит слишком печально. К моменту, когда парень наконец вышел из комнаты, Бей Доу уже рылась в холодильнике, намереваясь приготовить завтрак, а Горо и Сяо тихо спорили о чём-то за столом. Светловолосый неспешно плюхнулся рядом, периодически проваливаясь в лёгкую дрёму.

***

В четыре часа дня все начали собирать свои вещи, а Бей Доу пыталась накрасить Каэдэхаре глаза. Когда незаметные стрелки были готовы, то у неё в руках магическим образом появился телефон для совместной фотографии. — А теперь пойдёмте, я уверена, что там уже весь зал битком набит. И правда, народа было очень много. Кадзуха заранее ухватил Сяо за руку, наблюдая, как двое других друзей расчищают проход от людей. Пару раз в них летели какие-то банки, палочки и другие непонятные вещи, но это неудобство можно было потерпеть. В конце концов они остановились в первых рядах, ведь впереди стояла охрана. Если бы не этот факт, то компания бы хоть на сцену залезла, чтобы подбодрить своих друзей. Крики толпы слышны даже в гримёрке. Куникидзуши хмурится с закрытыми глазами и нервно дёргает струны. Сосредоточиться так и не получилось. Состояние было такое, будто ещё чуть-чуть и он рухнет на месте и уснёт. Дело вовсе не в недосыпе. — Эй, Скара, нам пора, — Мона бережно поглаживает друга по плечу, а после указывает на дверь. — Да-да... минуту дайте мне, — выдыхает брюнет. Группа выходит из комнаты, оставляя парня одного. За эти пару дней столько мыслей посетили голову Куникидзуши, что, кажется, он вообще перестал понимать, какая каша тут творится, мысли превратились в белый шум, создавая прочную стену вечной тревоги и печали. Микрофон неприятно шипит, заставляя морщиться, а после из него слышится всё такой же звонкий голос Чайлда: — Доброго вечерочка, мои любимые! Знаете, сегодня проснулся и подумал, что хуже дня не бывает, но вспомнил про вас, и сразу теплее на душе стало! Давайте зажжём! Не подведите меня, я на вас надеюсь, — рыжеволосый дарит поцелуй толпе и ярко улыбается, поднимая вверх палец, указывая группе на начало игры. Итер начинает медленно перебирать струны своей гитары, эффекты со стойки разносят звук по всему помещению с эхом, дальше подключаются Чайлд и Мона. Мона безупречно отбивает ритм на барабанах, кивая головой в такт музыке. Скарамучча вступает в песню где-то на припеве, быстро перебирая аккорды. Он закусывает нижнюю губу, сердцебиение будто затихает, заставляя думать лишь о том, как бы не сбиться и отыграть лучше, чем вчера. В такие моменты вечно что-то идёт не так: то рука резко начнёт чесаться, то ветер подует, смещая неудобно волосы, то ещё что-нибудь не менее отвратительное. Оканчивая самую сложную партию, Скар расслабляется, продолжая бегать пальцами по струнам уже чуть медленнее и покачиваться под биты мелодии. Он осматривает толпу. Будто специально ищет Кадзуху взглядом. А с чего бы ему вообще приходить? Глаз цепляется за знакомую фигуру: длинные, тёмные волосы и пронизывающие до ужаса и мурашек на коже глаза. Мать. У меня галлюны уже или что? Брюнет щурит взгляд, устремляя его на женский силуэт. Женщина складывает руки на груди и явно вздыхает. Точно она. Что ей здесь делать? Мы не виделись несколько лет. Почему сейчас? Откуда она знает про группу? Палец неумело слетает со струн, издавая неприятный звук, а струна сама отлетает, ударяя Скарамуччу по щеке. Ебучий случай. День дерьма. Темноволосый отводит взгляд от матери в толпе и поднимает его на друга рядом, тот безмолвно понимает, что что-то не так, и кивает в сторону выхода. Куникидзуши вздыхает, отцепляя гитару от общей аппаратуры, и уходит со сцены под громкие недовольные крики фанатов. После концерта, когда уже все разошлись, он-таки встретился с матерью. Тет-а-тет, возле сцены. Она задумчиво проводила пальцами по микрофонной стойке. — Что ты здесь делаешь? — Хочу, чтобы мы снова были семьей, — женщина оборачивается на голос сына и выдавливает улыбку. — В честь чего? — Понимаешь, я вышла замуж за твоего... неумёху-папашу, надеясь на то, что любовь существует в этом мире, что мы создадим семью и у нас всё будет хорошо. Но не сложилось. Признаю я решила сбежать от проблем, оставив тебя одного. Я поняла, что любовь — это и есть ты, мой единственный ребенок. Я хочу позаботиться о тебе так, как ты этого заслуживаешь, — она поднимает ладонь и подносит её к лицу сына, поглаживая его по щеке. — Я не требую ответа сейчас. Понимаю, что ты не думая откажешь, но я хочу, чтобы ты подумал. Семья — это всё, что есть у человека, и я не намерена тебя этого лишать. Мучительное молчание, Куникидзуши отбрасывает руку матери и уходит, оставляя за собой лишь шум уходящих шагов. Отлично, сначала Кадзуха, а теперь рыба покрупнее — мать. И что, нахуй, с этим делать?

***

Уже давно стемнело, на часах около одиннадцати. Время от ужина пролетело очень быстро, кажется, Кадзуха уже и не помнит того, о чём говорил Горо. Его болтовня превратилась в белый шум, заглушая звуки вокруг. Странное чувство. Каэдэхара пытался уснуть, у него был чёткий график сна в телефоне, чтобы засыпать вовремя и высыпаться. Но в этот раз не получалось. Отвратительное чувство усталости, которое так и тянет к постели, но заснуть, к сожалению, не получается. Спустя час мучений светловолосый медленно поднялся, усаживаясь на постели, повернул голову в сторону часов, которые противно тикали, и громко выдохнул. — Какая чертовщина... Каэдэхара усаживается за стол и включает лампу. Глаза бегают по поверхности, цепляясь за художественные принадлежности. Взяв из папки большой акварельный лист, он встаёт со стула и лёгким движением руки намечает рисунок. Взяв в руки акварель и кисти, он наносит пятнами тёплые краски. Парень наклоняет голову в бок, чтобы с разных ракурсов посмотреть на то, что вообще сделал. Кадзуха вздыхает и опускает кисти на стол, выходя из комнаты. Он успел пройтись до кухни и налить себе горячего чая. Все это для того, чтобы скоротать время, пока краска сохнет. Вернувшись обратно к себе, парень поставил кружку рядом с акварелью и вновь схватился за кисти. Выбрав светлый, почти бледный оттенок и добавив ко всему немного розоватый, он прорисовывает мягкость чужой кожи, румянец, изгибы тела, ключицы, кадык. Каэдэхара неосознанно берёт тёмный цвет, превращая его в локоны волос, которые отдают синими бликами. Все мы понимаем, и он понимает, кто же вырисовывается. Чёртов Куникидзуши, засевший в подкорках подсознания. Светловолосый нервно сглатывает и сжимает ладони в кулаки, пытаясь унять раздражение. Чёртов Скарамучча. Свет гаснет, и наступает тянущаяся тишина, которая растворяется в лунных просветах.

***

— Игра просто бомбезная! Ты бы видел эту графику, честно тебе скажу, порой там 2д тян такие... такие... ну короче, как говорится, гуляй рука, балдей писюн. — Ч... Что, блять? — Скарамучча незаметно для себя во время диалога с Аяксом ушёл в свои мысли, и вернула его внимание только последняя фраза. — Дебил, что ли? Чайлд в ответ лишь звонка смеётся, ударяя ладонью по спине друга. — Ты чего такой напряжённый? Расслабься, ну и что, что сессия скоро. Я вот бездарь и то не переживаю, — рыжий весело хмыкнул, доливая кипятка в свою кружку с зелёным чаем. — Да я об этом даже не думаю... У меня встреча с матерью сегодня вечером и я хуй знает, чё от неё ожидать можно, — брюнет нервно поправляет чёлку. — Ну... она мамка твоя, вряд ли насиловать или на органы продавать будет. Выглядела она в принципе нормально, на наркоманку не похожа. Чё переживать-то? — Я не знаю... у меня просто дурное предчувствие. На фоне громко болтают однокурсники, брюнет трясёт пластиковый стаканчик со льдом, всматриваясь в потрескавшиеся кусочки. Кажется, его душа внутри сейчас выглядит точно так же.

***

Пять лет назад. Двор окрашивают оранжевые краски, дует лёгкий тёплый ветерок, приносящий с собой только спокойствие и умиротворение. Дворовые дети один за другим разбегаются по домам, и улицу постепенно накрывает абсолютная тишина. Воротник рубашки неудобно жмёт шею, да и в принципе неприятная ткань давно промокла под подмышками, отчего ветер неприятно моросит. Брюнет стягивает с ушей наушники, потому что музыка давно надоела и захотелось разбавить шум в голове живыми звуками. Парень усаживается на скамейку и вытягивает ноги вперёд, прикрывает глаза и даёт ветру обдувать его лицо. — Долго ждёшь? — глаза раскрываются и встречают перед собой рыжего друга, который мягко, но с уловимой усталостью улыбается. — Да какая разница уже... — вздыхает Скарамучча. — Снова не хочешь домой? — Типа того. — Есть хочешь? — Очень, я не ел с утра. — Пошли, мама приготовила ягодный пирог. Парни встают со скамейки и выдвигаются в сторону дома Аякса. Аякс... со стороны не сказать, но это тот человек, с которым болтать мне всегда было комфортнее всего. Он безмолвно мог прочесть моё одиночество, скуку, страх, сломленность, счастье и то, как я хочу прожить эти эмоции: наедине с собой или поделившись. Дома, как и было сказано, нас ждали вкусный ягодный пирог и куча разных блюд до этого. Мама Чайлда домохозяйка, которая всегда была рада меня видеть и накормить до боли в животе. И это... наверное действительно счастье. Вкусный кислый сок ягод стекает по губам, а в голову приходит осознание: как же я давно не ел... ещё и так... вкусно... Глаза быстро становятся мокрыми, слёзы стекают по щекам и падают прямо на тарелку. — Эй, Скар, ты что, плачешь? — Дорогой, что случилось? Держи скорее салфетки! Я не слышу голоса, звуки притупляются, а я всё больше осознаю бредовость собственной жизни. Брюнет с трудом завязывает шнурки и поправляет лямку рюкзака на плече. — Точно на ночь не останешься? — Нет, завтра на уроки, а у меня нет с собой нужных тетрадей. Химичка убьёт, если приду без тетрадки. Ты ж её знаешь, — Куникидзуши вздыхает. — А... вот... я собрал тебе еды на завтра. Чтобы в школе не голодал, уроков-то много... — рыжий неловко протягивает пакет с ланч-боксами. — Спасибо... На улице вовсе стемнело, где-то вдалеке носятся собаки, слышны возгласы пьяных студентов. Жизнь — та еще суета, которая не останавливается ни на миг. Куникидзуши тихо поворачивает ключ в замке и незаметно проходит в свою комнату. Отец спит. Брюнет облегчённо выдыхает, усаживаясь на пол. Он поднимает голову наверх и громко, страдальчески стонет, жмуря глаза. — За что... за что мне... аргх... — тихо повторяет он. Скарамучча не знал, он не знал, почему мама оставила его одного с этим человеком, почему она решила, что так будет лучше. О чём были её мысли? Они вообще были? Она хоть знает, как её сын страдает? Отец не был особо буйным пьяницей, но и активистом жизни сына его тоже не назвать. Ему просто плевать на большинство вещей. И это, наверное, больше всего убивало и раздражало. Казалось, не прийди Скарамучча вообще домой, не ночуй он неделю, пропади он где-нибудь, отец просто не заметит. Ему было противно видеть отца. Он не хотел жить в той истории, в которой живёт. Потому большую часть времени старался избегать.

***

— У тебя красивые волосы, — шатен напротив мягко улыбается, поглаживая Куникидзуши по голове. Сердце замирает, а щёки наливаются румянцем. «Правда..?» — так и не смог вымолвить он в ответ, лишь продолжил тупо пялиться и краснеть. Лучи заката из последних сил согревают кожу и заставляют сверкать глаза. Скрип качелей разбавляет неловкую тишину между двумя юными парнями. Скарамучча отводит взгляд и тихо произносит: — С-спасибо... И вновь скрип качелей, более звонкий, чем до этого, пластмассовые сидушки стукаются друг о друга. Куникидзуши чувствует на своей щеке чужие горячие пальцы, что невесомо касаются его кожи, и самое главное... губы, что сливаются в детском поцелуе с его губами.

***

— Ты что, в педики прописался?! Да как я тебя только воспитывал! — мужчина кричит, а его крик заставляет кухонный стол содрогнуться. — Ты меня и не воспитывал! — Что ты сказал?! Говнюк неблагодарный! Скажи спасибо, что я тебя на улицу не выкинул! — Да лучше я на улице буду жить, чем с тобой! Посуда летит, разбиваясь на многочисленные осколки, оставляя за собой не только мелкие раны, но и очень громкий звук, который теряется в сознании. Скарамучча вылетает из кухни быстрым шагом и запирается у себя в комнате. Горячие слёзы текут по щекам, а грудь то и дело вздымается от большого потока мыслей. Нет! Нет! Нет! Хватит! Я не хочу больше! Хватит... Хватит... Пожалуйста... Алая, холодная кровь стекает на пол. Пустой взгляд зациклен на одном месте. Долгожданное спокойствие. Я так и не был принят. Кажется... совсем никем. Всё это ложь. Пустая и бесстыдная ложь.