И какую цену вы готовы заплатить?

— Кинич! Вставай! Опаздываешь на обучение!   Открывая глаза юноша увидел перед собой женщину, что стягивала с него одеяло и теперь собирала сумку.   — Быстро беги завтракать! Нельзя опаздывать в первый же день!   Молча следуя указаниям, он вышел на кухню и сел за стол, что стоял по средине их хижины. Все еще недоумевая взял в руки приборы, сонно поглядывая на женщину, будто он не до конца отошел от слишком глубокого и реалистичного сна.   — Чего такой сонный до сих пор, милый? Все в порядке?   Ему было сложно узнать, но общие черты казались ему чем-то знакомым.   — Все нормально, — прожевывая похлебку вкус которой напомнил тот, что он ел когда-то давно, еще в детстве, — мама?   — Что еще за неуверенность в голосе? Скорее просыпайся, жуй активнее, тебе скоро выходить и идти на урок.   — Какой урок, мама? Разве я еще учусь?   — Что за странные вопросы, милый? — Женщина была невысокого роста с такими же темными волосами и ярко зелеными глазами, что выделялись на фоне ее внешности, завораживая и притягивая к себе взгляд.   — А, нет, ничего.   Кинич ощущал некоторую растерянность, а видя обеспокоенный взгляд матери, он ощутил чувство давно позабытое и практически стертое из памяти.   — М-мама, — все еще неуверенно позвал он женщину, — я хотел бы остаться сегодня дома и побыть немного с тобой. Можно?   Он боялся поднять взгляд на нее, казалось, что она сейчас же разозлиться и ударит, потому инстинктивно он сжался, ожидая чего-то, но точно не этого:   — Хорошо, милый. Если ты так сильно хочешь остаться дома, то можешь никуда не идти. Все равно о тебе учителя говорят только хорошее в нашем племени, ничего не станет если один день и не пойдешь.   Она как-то по-доброму погладила его по голове, а затем спросила:   — Чем бы ты хотел тогда заняться?   Этот вопрос поставил в ступор, ведь у него не было плана на такой вариант ответа. Он по-прежнему ожидал отказа.   — Можно снова побыть с тобой, когда ты работаешь?   — Хорошо, милый, тогда пойдем со мной в мастерскую.   Хижина была сама небольшого размера. На полу земля, а только у импровизированного камина из больший валунов был такой же каменный пол из мелкой океанской гальки с застывшими ракушками в нем. Столы и стулья  деревянные, а на стенах из украшений висели несколько шкур. В Натлане не было так уж холодно зимой и за редкостью приходилось утепляться в аномальные морозы, что достигали максимум минус одного. Вероятно, эти шкуры больше бы подошли тем, кто отправляется в пустыню на западе Сумеру, где ночью может быть уже до минус пятидесяти. Но это все там, где-то далеко, в краях, где он никогда не был. Его родители вряд ли когда-то тоже путешествовали, да и на это просто не было денег. Вот и мастерская, о которой говорила женщина, была всего в паре шагов от основного здания, где они жили, и представляла собой небольшую деревянную каморку или же сарай. Зайдя в нее, Кинич увидел множество черепков, а так же глину, которую замешивала его мать еще с самого утра.   — Дорогой, поможешь маме?   Юноша кивнул и взял большой кувшин с водой, отправляясь к реке. Та была совсем недалеко, но подниматься приходилось в гору, потому женщине это делать было тяжело, да и неизвестно когда в тине поджидает опасный хищник.   Легко справляясь с таким заданием, Малеппо постепенно начал улыбаться, когда подходил к двери, а переступая через порог уже радостно воскликнул:   —  Мама! Я все сделал!   — Мой ты умничка, как много ты набрал, не тяжело ли было сразу так много поднимать? — Женщина взяла кувшин и с трудом попыталась переставить, а после наклонить, чтобы перелить в кувшин поменьше.   — Давай я, — юноша помог ей, а затем принес и деревянной ящик сухой глины, —  это ведь тоже нужно?   Все столь знакомое, что достаточно действовать по наитию и сразу понятно, чем он сможет помочь матери.   — Нет, нет, у меня уже готово на сегодня. —  Она улыбнулась и после этого смочила руки, садясь за станок, начиная месить глину и формировать горку. С помощью педали под станком она заставляла круг двигаться, начиная свою работу.   Денег от горшков и кувшинов, которые она продавала на рынке, было не так уж много, но заниматься натуральным хозяйством или писательством, когда нет денег прокормить какую-то скотину тоже не назвать хорошим вариантом. Когда-то давно их племя настигли заморозки, и тогда им сразу стало ясно, что охота лучшее, чем выйдет обеспечить себя в любое время года. А эти горшки пускай и напоминали больше хобби, но она это делала настолько искуссно, настолько красивыми  и завораживающими были ее работы, что порой можно было выручить до несколько десятков моры.   — Мама, если бы мы только могли представить твои работы в Фонтейне! Уверен, что они бы там взыскали ценителей твоего искусства.   Та не удивилась сказанному, но лишь немного рассмеялась. Ее сын всегда думал о большем, хотел лучшего, хотя вырос в богом забытом месте. Его взгляд был шире, чем это небо и глубже чем океан. Он думал о том, что невозможно было представить. Он был мечтателем.     — Глупости говоришь, —  улыбаясь ответила она, теперь формируя из глины вытянутый цилиндр, — хотя в этом весь ты. Будь у нас такие деньги на поездку в Фонтейн, то и мне не пришлось б продавать свои работы за бесценок.   — У нас обязательно будут деньги, мама! Я смогу заработать их.   — Я тебе верю, милый, но всему свое время, ты еще должен отучиться как положено и сдать экзамен на подготовку, чтобы я была уверена в твоем выживании в этом непростом мире. — Сгибая мокрыми руками цилиндр, она протянула руку мальчику. —  Давай, иди сюда. Сделаем что-нибудь уникальное и неповторимое на этот раз?   И Кинич был счастлив услышать это. Ему нравилось возиться в мастерской вместе с мамой, создавать кувшины самой немыслимой  формы, расписывать их и подвергать обжигу, а мама всегда хвалит его и вторит ему: «Какой у меня чудесный мальчик! Как я тебя люблю, Кинич!». Это время по-настоящему можно назвать счастливым, в этом небольшом деревянном домике, где после ливневых дождей было сыро и прохладно, она всегда работала, чтобы заработать хоть что-то и всегда делилась с Киничем всем, что только у нее было.   —  Вот видишь, у тебя снова выходит что-то необычное! —  Женщина сидела за спиной у юного мастера, помогая ему сформировать шар, который затем станет чьей-то вазой и вполне стильным украшением дома. —  Как назовешь ее на этот раз?   —  Жемчужиной! — Со сверкающими глазами ответил мальчик, смотря на свою готовую работу.   — Какое хорошее название! Тогда это очень большая жемчужина, Кинич.   — Да, очень большая! Я заработаю много денег и подарю тебе настоящий жемчуг. Самый настоящий вот с такими большими бусинами колье, правда-правда, мама!   — Верю тебе, дорогой мой, —  она поцеловала его в лоб, а затем сказала пойти помыть руки, —  уже столько времени, пора готовить ужин, давай ты все поставишь на обжиг, а я приготовлю нам поесть.   —  Хорошо!   Кинич быстро разобрался что к чему и приступил к работе. Сначала он нарубил дров, разрубая полено на несколько частей, а затем, с помощью сухой соломы и пилок развел огонь в печи. Подождав не так уж долго, когда поленья достаточно прогорят, он поставил каждую вазу в округлую печку, аккуратно расставляя уже готовые работы матери за вчерашний день, а сегодняшние выставил на сушку. Все очень просто. Он всегда занимался этим и всегда будет помогать ей. И когда-нибудь обязательно подарит ожерелье!   — Ки-и-и-и-ни-и-ич, —  прозвучал голос матери, и юноша сразу же направился в дом, —  иди к-у-у-шать…   Мама приготовила немного рагу с бататом и кабаном, что был припасен со вчера. Зайдя в дом, Кинич сразу почувствовал вкусный аромат специй и мяса, что наполнил весь дом. Это проникающее чувство приглушенного света, тишины за окном, на улице лето и достаточно тепло для вечерней прогулки. Она стоит у плиты спиной к тебе и помешивает горячее блюдо в чаше, пробуя на вкус с деревянной ложки. «О, ты уже пришел, садись» —  говорит она, оглядываясь слегка назад, а затем достает из печи такой же свежий и хрустящий хлеб. Он так горяч, что можно обжечься, но так хрустит, когда мнешь его пальцами, чтобы оторвать кусочек и макнуть в самую вкусную мамину подливку. И свечи, и маленький старый коврик под ногами, и эта деревянная посуда за столом, и даже этот комнатный цветок —  все это создает уют здесь, который так окутывает сердце.   — Мама…я так соскучился по тебе, — еще немного и его голос бы дрожал, но он сдержал себя. Это и неоткуда взявшееся чувство внезапной ностальгии, и столь же неожиданного желания сказать эти слова: — Я…так долго мама, мама, знаешь…я просто.   Еще немного, и на глазах бы наворачивались слезы, но сейчас намного труднее сдержаться, а какие-то неведомые слова так и рвутся из него, но он и сам не знает что он хочет сказать.   Все так же растерянно. Одинокого. Просто больно в груди.   —  Что с тобой, Кинич? — Она улыбается и наливает компота в деревяный стакан: - Кушай давай, сынок. А то сейчас остынет и будешь есть холодное.   Кинич сильнее сжал в руке ложку и съел еще, как и сказала мама, что сидела перед ним и так же ела.   —  Завтра только точно чтобы пошел на занятия. Хорошо?   —  Да, мама… — Смотря в полупустую тарелку с рагу сказал он и кивнул, ему совсем не хотелось уходить отсюда. — Мама, я хотел еще кое-что сказать тебе…   — Ах вот вы где! — Громкий мужской голос пронзительно развеял тишину этой небольшой комнаты. — Почему меня никто не встретил? И с чего вы две неблагодарные морды не подождали меня перед тем как сесть за стол?   Мир которым так дорожил Кинич, тот небольшой островок мгновения обретенного им счастья, столь быстро разрушился этим мужчиной вошедшего в эту дверь.   — Кинич, почему ты не встречаешь отца? Разве ты не знаешь, как я устал? Сколько мне стоило сил для того, чтобы заработать вам на еду и вы оба спали сегодня сытые?   Мать замолчала, она сидела неподвижно, пока мужчина не подошел к ней и не взял за волосы.   —  А ты сука, почему мне не наложила? Почему ты такая неблагодарная тварь?   От него несло спиртным, и его речь была несвязной и местами больше походила на мычание какого-то злого зверя, что не может выговорить слово.   — Отпусти ее! —  Кинич подал голос, резко вставая со стула. — Не смей трогать ее.   —  Ах ты ж щенок, —  мужчина сразу же переключился на парня, теперь хватая его за шкирку и откидывая на пол, —  сколько раз я говорил тебе держать свой рот на замке, когда разговаривают взрослые?   Повалив парня на землю, он начал избивать его ногами, замахиваясь и ударяя по животу, ногам, спине. Он бил его ногой и пинал, продолжая проклинать, совсем не контролируя ни себя, ни свой рот. Удар за ударом переносимый Киничем становился все тяжелее и больнее. Он сжался на полу, стараясь прикрыть живот и голову, но все равно получил удар в лицо после чего у него потекла кровь из носа. Вероятно, тот сломан. В такие моменты он ни о чем не думал кроме того, как сильно ненавидит этого мужчину, которого сложно назвать отцом. Выпивая, он жалуется на жизнь, бесконтрольно прожигает деньги на выпивку, а затем впадая в горячку: поднимает руку то на него, то на мать. Точно, мама. Она единственная, ради кого он до сих пор не покинул это затхлое и гиблое место, ради кого он остается здесь и терпит это. Единственная, кто его лю..   Поднимая взгляд чтобы посмотреть на нее, он увидел как та сжалась в углу, закрывая голову руками. Она дрожала от страха и совсем… Она совсем не смотрела на него.   Внезапно он что-то понял, а его грудную клетку пробил еще один удар чужой ноги.   —  Кха..— Кинич съежился от боли, а удары прекратились.   — Теперь будешь знать как возражать своему отцу, щенок!   Но лежа на полу словно побитая собака и ощущая привкус крови во рту, парень внезапно начал улыбаться, а потом и вовсе рассмеялся.   —  Хахахахаха, —  он сделал краткий вдох, продолжая, - хахахахахаха…   — Чего ты смеешься? Я тебе выбил остатки мозгов?   — Хахахаха, как же я сразу не понял, —  утирая стекающую струю крови, капли которой уже падали с подбородка, он произнес, — вы не мои родители.   —  Что ты сказал? —  Ошарашенный голос отца и его недоумевающий взгляд был направлен на парня.   — Кусок дерьма, ты так похож на него, что я сразу не заметил от слова совсем. Насколько же я был беспечен? — Парень зачесал волосы назад и сел на пол, теперь уже не ощущая ни ненависти, ни страха перед ним. — А вот она, — он кинул взгляд на мать, —  совсем не похожа.   Юноша плавно встал и отряхнул колени, его голова немного кружилась после довольно сильных ударов, а в животе осел жгут сильной боли. Но он не давал и виду об этом, показывая свою непринужденность в разговоре с «ними».   — Сначала я и не думал об этом, хотя меня посещали сомнения. Но сейчас встало все на свои места. — Он указал пальцем на свою мать, громко произнося. —  Ты не моя мать и никогда не была ею. Я не знаю кто вы, но точно не мои родители!   — Хаха…как ты понял?   Чей-то голос послышался со стороны «матери» и та встала в неестественную позу, словно тряпичная кукла, а от ее руки показалась тонкая нить ведущая к «отцу», что повис в мертвой позе плоти и кожи.   — Кто ты такой и что тебе нужно?   — Нет…ты сначала скажи. Где я допустил ошибку? Все здесь воссоздано в точности…   — О чем ты говоришь?   Лица женщины не было видно, оно скрылось темными волосами, а она сама начала приближаться к нему, на сломанных ногах, хруст которых разносился по всему дому в мертвой и окутывающей тишине.   — Ну же, ответь на мой вопрос…разве это не то, чего ты желал на самом деле? Разве не она причина почему ты здесь? Ты ведь обещал ей купить ожерелье…   Этот голос было не узнать, хриплый, будто старый он становился злее и кровожаднее с каждым шагом по мере того как это тело женщины становилось ближе к нему. А когда она стала совсем близко, ее темные волосы почти касались его лица.   Кинич оцепенел от страха, его побитое тело ушло на второй план. Ему хотелось сбежать, уйти в эту окутывающую тьму или закрыть глаза и не видеть того, что скрывается под этими темными локонами, что становились длиннее у него на глазах.   — Моя мать! —  Громко начал он, сжимая всю волю в кулак и выпрямляясь перед лицом дикого ужаса, представшего перед ним. — Она никогда бы не сидела сжавшись в углу! Она всегда меня защищала, прикрывала собой от ударов, принимая все на себя. Она никогда бы не оставила меня! —  Ха-х-а, — выдохнуло на него нечто, слыша столь смелый ответ, становясь внезапно выше парня на голову, оно нависло над ним, длинным и костлявым пальцем тыкая тому в лоб, —  врешь, врешь, врешь, врешь,   врешь,   врешь,   врешь,   врешь,   врешь…   Она оставила тебя одного, оставила,   оставила,   оставила,   оставила,   оставила,   оставила,   оставила...   —  ПРЕКРАТИ!   Громко крича, Кинич закрыл ладонями уши, зажмуриваясь. Этот голос проникал ему в голову и безостановочно долбил, разгоняя сильную боль в голове. Еще немного и его перепонки лопнут. Он определённо слышал его. Он знает этот голос. Улавливая мгновение тишины, он поднял на это страшное нечто взгляд.   —  Ты тот голос, я тебя уже слышал. В том месте… —Без малейшего сомнения смотря на чужую черную капну волос, он произнес. —  Я ведь еще в той пещере руин, верно? Продолжение следует...