Парадокс

Хван Хёнджин. На следующее утро я проснулся оттого, что Феликс пытался выбраться из-под моей руки. Он уже спустил вниз ноги и тихо, стараясь не дышать, поднялся. Не сдержав улыбки и не открывая глаз, я схватил его за запястье и потянул обратно. Феликс рассмеялся. — Сколько времени? — приоткрыв один глаз и щурясь от яркого света, спросил я. Даже дом будто почувствовал, что он вернулся. Солнечными лучами и теплом заполняя комнату. — Десять почти, — наклонившись и убрав волосы с моего лица, ответил он. — Подумать только, из-за тебя я прогулял сегодняшние пары. Ты плохо на меня влияешь. — Просто ужасно, — пробормотал я. — Я крайне тобой недовольна, Хван. Улыбнувшись шире, я коснулся губами его уха. — А ночью непохоже было. — И провел рукой по голому бедру от колена вверх, чуть сжав. Прикосновение растеклось внутри нарастающей от кончиков пальцев дрожью, схлынув по всему телу, и вылезать из постели теперь еще больше не хотелось. — Давай никуда сегодня не пойдем? — попросил я. — Хорошо, — неожиданно легко согласился Феликс. — Только я умираю с голоду. — И, выпутавшись из моих рук, ускакал. Я рухнул обратно на подушку, подминая ее двумя руками под себя. Повернул голову и увидел, что Феликс остановился в дверях, прислонившись к раме. Рассматривая меня так внимательно, словно хотел убедиться в том, что происходящее правда. А потом вдруг улыбнулся, и этот момент так отчетливо впечатался в память, как будто заранее говорил о том, что запомнить его важно. Потом был завтрак, растянувшийся почти на час, потому что целовались мы так, словно не было последней ночи. — Ластишься как кот, — смеялся он, пока я мешал ему мыть посуду, обняв со спины и покрывая поцелуями шею. И лишь спустя полчаса я заставил себя отлепиться от омеги, чтобы заняться наконец делами. Черные буквы торжественной речи на вручение дипломов уже сливались перед глазами в одно сплошное пятно. До выпускного оставался день. Я потер лицо и поднял взгляд, не сдерживая улыбки. Феликс, перескакивая с ноги на ногу, шикал на кота, хватающего его за голые пятки. — Тише, Снежок! — Он подхватил его на руки, как ребенка, и строго произнес: — Не мешай Хёнджина заниматься! На столе зазвонил телефон. Это был отец. — Я отправлял к тебе вчера курьера с документами от Пэка. Почему не переслал обратно? — не утруждая себя приветствиями, произнес он. — Потому что они, разорванные напополам, в моем мусорном ведре, — ответил я, убрав ноутбук с колен. — Еще вопросы? Отец на том конце провода выдохнул: — Какого черта ты творишь? Я не хотел ругаться, но и делать вид, что все в порядке, стало невозможно. — Мы давно закрыли тот инцидент с нападением, — сказал он. Я хмыкнул. — Ты же знаешь, дело не в нем. — Хёнджин. — Завтра встретимся и поговорим, — произнес я и положил трубку. — Все в порядке? — Феликс обеспокоенно поднял на меня взгляд. — Да. Но это была ложь. Я по-прежнему не был в порядке, и, как бы ни строил вокруг бастионы, от боли, что появлялась, стоило только вспомнить имя брата, они не спасали. — Если нужно, ты всегда можешь со мной поговорить. По-видимому, настал момент рассказать правду. — Все началось в день смерти матери, — осторожно произнес я. Феликс отпустил на пол кота, теперь он был сосредоточен и серьезен. — Мне было плохо. Ужасно плохо. — Я сглотнул тяжелый ком в горле. — Ее похороны подкосили всех, ведь, по сути, она была единственным звеном, нас, троих мужчин, скрепляющим. Отец ушел с головой в работу. Мне тогда казалось, что дома я его видел в последний раз в день похорон. Он уходил, когда все спали, и возвращался поздней ночью, когда мы спали уже. У Дон Хёна в школе начались проблемы. Сначала он с кем-то подрался. Потом сломал парню из параллельного класса руку, просто потому что тот неудачно пошутил. Его из-за какой-то глупой ошибки отстранили от соревнований. Все вмиг пошло прахом. Я и сам тогда не знал, что делать, а главное, зачем. Было чувство, что все зря, а вокруг полный мрак. Именно тогда я познакомился с Бён Хо, у которого всегда было средство, что заставит забыть о любых переживаниях... Феликс прикрыл глаза. — Следующие несколько месяцев прошли как в тумане. Не было беспокойства, дурных новостей, ответственности, не нужно было заталкивать мысли в глотку с одной лишь только целью — как-то день прожить. Я утащил за собой сначала Мун Хи, потом Кая. Жизнь превратилась в череду недель от пятницы до пятницы. Пока в один день я не проснулся. Мы находились в загородном клубе у Бён Хо. Был выходной. Раннее утро. Все еще спали. Еле подняв себя в сидячее положение, я натянул джинсы. Голова раскалывалась, в горле было сухо, так что я поплелся вниз, на кухню. По дороге заглянул в первую попавшуюся спальню, чтоб найти Муна. Наступил понедельник, а наша учеба в академии уже висела на волоске. Но мне было наплевать. Однако даже в угаре я помнил про его стипендию: если Мун ее потеряет, это станет проблемой для нас обоих. Я толкнул дверь, но вдруг услышал шум со стороны ванной. Как будто внутри кто-то рухнул. Я подумал: «Плевать» и прохрипел другу: — Айс, поднимайся. Но тот в ответ лишь промычал что-то нечленораздельное. Звук повторился. Кому-то было очень плохо. Я подошел к ванной, открыл дверь, а потом застыл, не поверив своим глазам. Мертвой хваткой впившись в унитаз, на коленях стоял мой собственный брат. Мне кажется, я в тот момент умер, потому что абсолютно точно помнил, что он не должен был оказаться здесь. Вот только не думал, что все это время Дон Хён смотрел на меня. Как на старшего. На того, кто подавал пример. Для меня до сих пор загадка, почему у него развилась такая сильная зависимость. Слишком быстро. Но, главное, увязнув в своих проблемах, я даже не заметил. Его пролечили, прочистили. Выбрались мы в тот раз. — Это случилось зимой? — спросил Феликс, подняв на меня печальный взгляд, и я кивнул. — Я помню. Хотя мы общались, по сути, только на тренировках, я видел: что-то не так. — А вот мы не заметили. Не самый лучший из меня вышел брат, верно? — Неправда. — Феликс подошел ближе и сел ко мне на колени, обнимая. — Позже он признался, почему не рассказал. Боялся, что отец разозлится. Он и правда разозлился. Я думал, он меня убьет. Тогда он впервые меня ударил. Единственный раз за двадцать лет. Я не мог смотреть ему в глаза и сбежал в академию. Лишь бы не возвращаться домой. Но от себя не убежишь ведь. — Я поднял взгляд и горько улыбнулся. Феликс слушал не дыша. — Меня отчисляли, — продолжил я. И в ответ на его удивленный взгляд кивнул: — Да, и такое дерьмо было тоже. «Хёнджин, какого черта ты свою жизнь разрушаешь? — Услышать подобный вопрос от декана, наверное, дорогого стоит. Но вместо ответа я отвернулся. Потому что правду крыть было попросту нечем. — Ты умный парень, но в последние пару месяцев я не могу понять, что с тобой происходит. У вас дома что-то случилось.» «Случилось, — подумал я. — Жизнь с нами случилась. И мы ее не вывезли. — Но тут же поправил себя: — Нет, не мы. Я». Моя жизнь превратилась в полное дно, а самое главное, я не заметил, как и брат, повторяя, начал скатываться туда же. «Дайте мне шанс все исправить. Я обещаю, что больше подобное не повторится». В тот день я пообещал не ему, себе, что Дон Хён больше никогда не увидит меня в таком жалком состоянии. Я сделаю все, чтобы защитить eго. Я оборвал все прошлые контакты. Избавился от всех «друзей». Все свободное время мы проводили вместе. Я, Дон Хён и Мун Хи. Так продолжалось три месяца. Наступило лето. Все было хорошо. А потом случился тот самый заброшенный склад, мои вдребезги разбитые ноги и шрам Муна, протянувшийся от середины брови почти до самого подбородка. Мы загремели в больницу. Врачи пытались собрать мои колени. По факту удалось восстановить лишь одно. Это был ад. А Мун... Я два дня собирался с силами, чтобы войти в его палату. Хотя и сделать это на своих двоих больше не мог. И тут вернулся Бён. Нападение скомпрометировало его семью, ведь накануне отец отказался заключать с ними контракт, но Пэк клялся, что они ни при чем. Вот только мне было наплевать, в тот момент меня волновало лишь одно — как уберечь Дон Хёна от пагубного влияния старых друзей. В ушах все еще звучали слова врача в день выписки брата из наркологии: «Вы должны понимать, что теперь до конца жизни ему запрещается принимать любые вещества, содержащие даже слабые наркотические компоненты. Потому что в его случае зависимость развивается мгновенно». Вот только ни я, ни Мун чисто физически больше не были способны его оградить. Я сомкнул веки, надавив пальцами на переносицу. Феликс, сложив на коленях руки, вытянулся в струну. По щекам его текли слезы. Я вытер их большими пальцами. — Скажи мне, как он умер, — вдруг потребовал он. Он разбился? Это была авария? Пожалуйста, мне важно знать. Я покачал головой. — Передозировка. Скорее всего, по случайности. И я почти на сто процентов уверен, что Бён Хо в этом замешан. Феликс крепко зажмурилась, пытаясь сдержать слезы, соскочил с моих колен, а потом произнес: — Он не виноват. Я оторопел. — Почему ты так решил? Он крепко зажмурился и прошептал: — Потому что это я убил его. *** Когда Хёнджин произнес, что Дон Хён умер от передозировки, мне показалось, я падаю. Потому что прошлое начало собираться, бусина за бусиной, выстраивая все события в логическую цепочку. С его смерти прошло две недели. Был обыкновенный день, каких тысячи, но этот особенно запомнился. — Феликс, — поймал за руку тренер. Вид у него был строгий и встревоженный. — Надо поговорить. — Он отвел меня чуть в сторону, но не стал начинать издалека, а задал вопрос прямо в лоб: — Меня интересует оксикодон, что ты принимал после травмы полгода назад. У тебя оставались таблетки? Мои ладони похолодели. Я покачал головой. Этот препарат был очень сильным, но тогда мы пошли на риск, ведь я шел на золото. Стерев со лба пот, тренер облегченно выдохнул. А я, наоборот, напрягся: — Что-то не так? — Все хорошо, — потрепал он меня по волосам. — Не бери в голову. Я рад, что их у тебя больше нет. Я опустил взгляд, потому что у меня их действительно не было. Больше не было. Вынырнув из воспоминаний, я попытался поднять на Хвана взгляд, но не решился. — Я просто хотел помочь, — шепотом произнес я. — Не знал, что случилось и как он получил те травмы. Видел только, как сильно переживает, что пришлось многое пропустить, но он не хотел сниматься с соревнований. Попросил спортивного врача выписать ему что-то, блокирующее боль, но тот отказал. И тогда... — Я всхлипнул. — Тогда я отдал ему свои таблетки. Хёнджин молчал. Сидел, уперев локти в колени, пряча лицо. Совсем близко, но бесконечно далеко. Я протянул руку, чтобы коснуться, но он произнес, даже не глядя в мою сторону: — Уйди. Закрыв рот ладонью, чтобы не разрыдаться, я подхватил свои вещи и выбежал из спальни. Вытирая рукавом щеки, накинул джинсовую куртку, застегнул ботинки и схватил лежащую на комоде сумку. До последнего верил, что он спустится за мной, но сверху не раздавалось ни единого звука. Только кот застыл у порога, глядя на меня своими серебристыми глазами. — Прощай, — сказал я ему и, хлопнув дверью, вылетел на площадку. Уже не сдерживая слез. Выходит, во всем, что все эти годы происходило, виноватым был я. И, не будь я таким влюбленным дураком, не было бы ничего. Ни Долины Всадников, ни исковерканных судеб, а главное... он был бы жив. И он был бы со мной. От этой мысли захотелось у насть на пол и завыть. Находиться здесь, в одном здании с тем, кому я причинил столько бед, стало просто физически невозможно. Почти так же, как и дышать. Словно кислород исчез. Несколько раз я ударил по кнопке вызова лифта. Индикатор указывал на первый этаж. — Ну давай же! — разозлился я, но лифт будто специально где-то застрял. Я метнулся к лестнице, решив: пропади он пропадом, и плевать, что здесь больше пятнадцати этажей, пойду пешком. Я побежал вниз по лестнице, ничего не замечая из-за пелены слез, застилавшие глаза. Сверху открылась и закрылась дверь, раздались шаги, и я обернулся, остановившись между этажами. — Хёндж... — всхлипнул я, но договорить не успел. Из-за поворота медленно появился Сонхун. — Ну здравствуй, Феликс. Ты на пары не пришел. Я беспокоился. Он улыбнулся чуть криво, под глазами его залегли тени, словно этой ночью он не спал. Я неосознанно попятился. — Откуда ты здесь? — Хотел задать тебе тот же вопрос. Но не стану. Видел собственными глазами, как ты убегал из его квартиры, вытирая слезы. «Надо уходить, поскорее». Судорожно глотнув воздух и не желая выслушивать дальше, я кинулся вниз по лестнице, дернул дверь, ведущую на другой этаж, но она оказалась заперта. — Какая жалость, — медленно спускаясь по лестнице, произнес Сонхун. В его глазах вспыхнул нездоровый блеск. — Кто б знал, что удирать придется вот так позорно, через заднюю дверь, правда? Вот только в целях безопасности открыть ее можно лишь ключом. — Он поднял вверх связку, на которой висела белая карта, точно такая же, которой Хёнджин обычно открывал ворота, чтобы въехать на стоянку. Я попятился, пока не уперся спиной в дверь, больно врезавшись в металлическую ручку. — Откуда они у тебя? — Та, кого он имел до тебя, оставила. Случайно на столе забыла. Да, и вот еще... — Сонхун полез в карман, выуживая оттуда телефон. Провел пальцем по экрану, включая запись. «Да будь моя воля, я б с ним вообще никогда не связался, — донесся из динамика мой голос. — Я делал это лишь потому, что мне приходилось». — Как ты посмел? — все еще не веря, прошептал я. — Это ты показал её Хёнджина? Сонхун улыбнулся. — Я не показывал. Всего лишь случайно забыл среди всех разговоров, что записывал для него, работая на Бён Хо. Или ты думал, он меня просто так, по доброте душевной вернул обратно? Хван выжимает из людей все, что может, а потом... — Он гадко ухмыльнулся. — А дальше ты и сам знаешь... — Сделал паузу и закончил: — Выбрасывает. Я покачал головой. — Видишь, как быстро меняются идеалы, — спустившись еще на одну ступеньку ниже, произнес Ким. — Каких-то пару месяцев назад ты мне пел, что ненавидишь этих мажоров. А сейчас погляди... — Он, улыбнувшись, приподнял брови. — Прыгнул в койку сначала к одному, — произнес он медленно, словно наслаждаясь эффектом, — потом ко второму. На какую-то долю секунды мне показалось, что он не в себе, что он шутит, потому что это не может быть тот человек, с которым я общался столько месяцев. Но Сонхун спрятал телефон в карман и предельно серьезно посмотрел мне в глаза. — А еще говорил, что деньги не решают, Ён. В секунду он оказался рядом, загоняя меня в угол. — Я все смотрел и не мог понять, каким образом? Каким образом тебя занесло в эту их чокнутую компанию? Ведь ты и Айс — невозможно просто! И эта девка, которую каждая собака знает. Сонхун пощелкал пальцами, словно вспоминая. — Джи Вон, — шепотом произнес я и тяжело сглотнул, сильнее вжимаясь спиной в дверь. Глядя на дикий блеск в его глазах и не понимая, как не замечал раньше. — Неужели не видишь, что ты с ней даже рядом не стоял? Тоже захотел быть как она? В таком случае тебе стоит хорошо подумать и вспомнить, кто ты. Я зажмурился, стараясь держаться. — Я напомню, — произнес он с самодовольством. — Минуту назад ты несся из его квартиры в слезах. Так же быстро он найдет другую или другого. А вот тебе возвращаться будет некуда. — Сонхун, уйди. — Я попытался оттолкнуть его с дороги, но не вышло. — Чья это, интересно, была идея? Встречаться, когда никто не видит? Наверняка его — чтобы репутацию себе не подпортить. — Уйди, — уже громче повторил я. — Нет, Ликс, дослушай. Знаешь, в чем разница между мной и ним? Я тебе никогда не врал. — Серьезно? — Слова сорвались с языка случайно. Я не хотел распалять его сильнее, но не смог сдержаться. — Напомни мне, когда это было? Может, тогда, когда я вытащил тебя, пока ты не изгадил свою жизнь, толкая студентам экстази и мет? Ты хоть сам понимаешь, что с ними делает эта дрянь? Сонхун рассмеялся. — Я же не идиот, — ответил он. — Точно так же, как и они не идиоты. Никто им таблетки в глотки не толкал. В эту секунду я мечтал услышать, что это такая шутка. Что он не серьезно. Ведь не серьезно же? — Они просто зазнавшиеся куски дерьма, которые не знают цену деньгам и тому, как они достаются. С них не убудет, уж поверь мне. Хотят себя травить? Пусть травят. Я здесь ни при чем. Для меня это всего лишь шанс выбраться. — Шанс? Ты вообще понимаешь, что несешь? — выкрикнул я, отталкивая его от себя, но по факту не сдвинул ни на сантиметр.  — Ах, ну да, — вскинул подбородок Ким. — Теперь ты их защищаешь. Я только одного не могу понять, почему же ты тогда так уносил ноги?  — А вот это тебя не касается, — сквозь зубы процедил я.  — О, поверь, очень даже касается. — Он с силой схватил меня за руку. — Когда он в очередной раз тебя вышвырнет, куда ты приползешь? Ко мне. От этих гадких слов меня передернуло. Он грубо схватил мой подбородок, до синяков впиваясь в него пальцами.. — Сонхун, отпусти! — пропищал я, захлебываясь от страха, но мои слова, кажется, его только сильнее разозлили. — Вот только не надо снова изображать недотрогу! За последний год я уже сыт этим твоим дерьмом по горло. — Убери от меня руки! — громче и грубее повторил я. Даже слезы на глазах высохли, оставляя лишь голую решимость. Кровь стучала в ушах. «Выбраться, только выбраться». Я быстрее и, если выиграю хоть немного времени, смогу убежать. — Есть один плюс, за который я обожаю твоих мажоров, — прошипел Сонхун, наклоняясь ниже. — За все время, что я провел здесь, ни один не воспользовался лестницей. Знаешь, что это означает, Ликс? Я сглотнул застрявший в горле ком. — Что здесь нас никто не потревожит. Я понимал: моя борьба с ним почти не имеет шансов. Но в этот момент в голове раздался собственный голос: «Я могу быть на двадцать сантиметров ниже, но это не помешает мне победить». А потом все случилось словно в замедленной съемке. Он протянул руку меня схватить, но вместо того, чтобы отбиваться, я сжал пальцы и направил кулак в его горло. Сонхун схватил воздух, согнувшись, и тогда я со всей силы ударил по переносице. Рука вспыхнула как в огне. Из носа Кима хлынуло так много крови, что я сам закричал, испугавшись даже больше, чем он сам. Оттолкнул его и побежал вниз по лестнице, не оборачиваясь, потому что знал: он кинется следом. Умом понимал — нужно звать на помощь, вопить во всю мощь легких, но от сковавшего страха из горла не вырывался даже хрип. Внизу мигал спасительный свет открытой двери, но я вдруг почувствовал резкую боль. А потом он повалил меня на пол. *** Хван Хёнджин. Абстинентный синдром. Именно так называется на языке медиков самое страшное для наркомана слово. Ломка. Сильнейшая боль, пронизывающая тело, избавиться от которой можно только двумя способами: принять новую дозу либо навсегда отказаться от наркотиков, что в тот момент ощущается невыполнимым — как до луны долететь. Большинство людей никогда не узнают, каково это. И я не знал. До момента, пока не увидел своими глазами. Мой брат был наркоманом. Он умер рано утром. Я даже не сразу понял, что произошло. Говорят, люди чувствуют, когда должно произойти что-то плохое. Нарастающее чувство тревоги внутри, как назойливый сигнал будильника, что никак не выключить. Но я ничего не ощущал. Проснулся, кое-как доковылял до ванной, опираясь на костыли, зачесал еще короткие волосы назад. Бросил взгляд на часы и, не услышав знакомого шума за дверью напротив, подумал с раздражением: «Он снова проспал». Прежде чем успел закончить мысль, моя рука оказалась на дверной ручке. — Вставай, девять уже! — крикнул я. Брат даже не пошевелился. — Поднимайся, идиот. Но единственное, что я услышал в ответ, — тишина. Он ушел. С момента, когда я его нашел, до приезда скорой прошло всего пятнадцать минут. Мало. Но, пока я сидел напротив, пустыми глазами глядя на него, оказалось достаточно, чтобы раз и навсегда во мне что-то переломилось. Образ Хвана, родившийся несколько месяцев назад, в те пятнадцать минут сформировался окончательно. В сентябре мы с Мун Хи вернулись в академию. Другими. И не только внешне — очки, трость. Сначала мы избивали каждого, кто хоть как-то был замечен в распространении этого дерьма. Словно от грязи очищая. Но прошел один, второй месяц, а дряни не становилось меньше. И тогда мне в голову пришла мысль о собственной системе. Системе, построенной на страхе, на таком авторитете, который ни единому человеку не удастся сломать. С тех пор минуло двадцать девять месяцев, пятьдесят шесть красных карточек, девять черных и бесконечное число часов, которые я провел в наркологии и деканате. И все это перечеркнул он один. Все замкнулось на одном лишь омеге, к которому вела эта тонкая ниточка. У судьбы абсолютно точно садистское чувство юмора. Я пытался взять себя в руки, чтобы как-то переварить случившееся. Феликс ушел. Что я ему наговорил? Я даже не помнил. И вдруг, когда ярость улеглась, когда адреналин, бушующий в венах, успокоился, я задумался: а если бы вообще ничего не было? Если бы мы прошли мимо друг друга, так и не встретившись? Хотел ли я этого? Лишь в первую секунду — да. Но потом вдруг осознал, что больше не будет ни совместных завтраков по утрам, ни поцелуев, распаляющих до безумия, ни смеха друг другу в губы. Никто больше не будет по ночам утыкаться носом в мою ключицу, прижимаясь всем телом, чтобы спрятаться от всего мира. И под кожей медленно взвился страх. Мысль о возврате в прежнюю жизнь, туда, где было так спокойно, но пусто, ужасала. А главное, там не будет его. Моего любимого омеги. В комнату незаметно вошел кот и потерся о мои ноги. И вдруг я понял, что сам сказал ему уйти. Я вскочил с кресла и кинулся на выход, подхватив первую попавшуюся под руку обувь. Не закрыв дверь, выскочил на площадку и несколько раз ударил по кнопке лифта. Натянул кроссовки, прыгая попеременно то на одной, то на другой ноге. Колено тут же прострельнуло. — Черт! — поморщился я. Все, что я должен был сразу сделать, это просто заткнуться и обнять его. А я снова все испортил. — Ну давай же! — торопил я, надеясь лишь на то, что Феликс не успел далеко уйти. Пусть он будет внизу! Пусть он будет внизу! Разве я о многом прошу? Лишь бы согласился выслушать. Лифт прозвонил и открылся. Я заскочил внутрь и судорожно нажал на значок первого этажа, как вдруг услышал крик. Он раздался со стороны лестницы. Внутри все похолодело. Эта квартира принадлежала мне больше года, но никто из жильцов на моей памяти не пользовался аварийным выходом. Судорожно глотнув воздух, я оттолкнул закрывающиеся двери лифта и бросился вниз на шум голосов, в эту же секунду возненавидев ступеньки. Каждый прыжок отбивался болью в суставе. А потом я у видел кровь. Площадка между этажами была ею буквально забрызгана. Нет, нет. Его не могли ранить. Снова раздался крик. Теперь я точно мог расслышать, что это Феликс. Я перемахнул через несколько ступеней и увидел его, прижатого к полу. Ким навалился на него сверху, удерживая руки. А дальше все происходило как в тумане. Я набросился на него, оттаскивая в сторону. Феликс попятился, хватаясь за сумку. В его глазах плескался дикий ужас, а рубашка вся была забрызгана красным. Теперь я видел — кровь принадлежала ему. Сонхун метнулся в сторону, но я перегородил дорогу. Он был крепче меня и сильнее, но даже это бы его не спасло. После смерти брата я считал, что лишь одна вещь может разъярить меня до состояния полной потери контроля — наркотики. Но с появлением Феликса осознал — их две. — Уходи вниз! — приказал я, и на этот раз Феликс послушался. Все это время я не хотел мешать их дружбе, хотя видел, как он на него смотрит. И Мун Хи предупреждал, что надо быть осторожнее с этим парнем, а его чутье прежде никогда не подводило. — Слишком уж часто мы встречаемся при одних и тех же обстоятельствах, не находишь? Этот ублюдок отбросил спортивную куртку в сторону. — Отойди, — ответил, оскалившись, — пока я тебя вниз по ступенькам не спустил. Тогда костылями не отделаешься. Он знал, что в Долине Всадников ему делать больше нечего. А значит, нечего и терять. Каждый нерв внутри меня буквально кричал, вспоминая дни, проведенные в больнице. Драться на лестнице — безумие. Но я не сдвинулся с места. Ярость. Ненависть. Желание избить его, чтобы места живого не осталось, — все, что я чувствовал в тот момент. Ким замахнулся первым. Попытался меня схватить, но я увернулся. Пусть он был сильнее, я ведь рос с Мун Хи, и меня тоже учили драться. А потом он бросился на меня, и мы вместе врезались в стену. Удары сыпались как град, я пропустил несколько раз по лицу, чувствуя, как из рассеченной брови струйкой бежит кровь. Внизу раздавались звуки голосов. Руки будто онемели. Повсюду была кровь. Моя, его. Льющаяся из разбитого носа и губ. И ни один из нас не смог бы остановиться, если бы не глупая случайность. Он попытался столкнуть меня с лестницы. Бросился так резко, что устоять не было ни единого шанса. И я не знал — и так, наверное, и не узнаю, — как это вышло. Может, состояние аффекта сыграло на руку, а может, мистика и брат помог, но я видел нас будто со стороны и, используя его же силу, оттолкнул, меняя нас местами. Он оступился, попытался схватиться за перила, но поймал лишь воздух, и, как в замедленном кино, упал спиной вниз, позвонками пересчитывая ступеньки. Оставляя за разбитой головой липкий красный след. Я кинулся к нему, падая рядом. Ударяясь коленями о бетон. — Ким, черт тебя дери! А потом откуда-то возникли люди. Много людеи. Кто-то оттащил меня от лежащего без сознания парня. Крики и шум драки привлекли внимание соседей сразу с нескольких этажей. Всех вывели вниз, в холл. Я завертел головой, ища Феликса, но натолкнулся на посланного с документами Бён Хо. — Что с тобой, брат? — испуганно воскликнул он. Пытаясь остановить меня, говорил что-то еще, но я больше не слушал. Искал его. Просигналила скорая. Я видел, как Сонхуна погрузили на носилки. Один из врачей попытался осмотреть мое разбитое лицо, но я отмахнулся. — Хёнджин, что произошло? Нас пытались ограбить? — Пожилая соседка с девятого этажа обеспокоенно схватила меня за предплечье. — Все в порядке, — невнятно из-за разбитых и уже опухающих губ ответил я. — Возвращайтесь домой. Кое-как отвязавшись от и соседей, я рванул к выходу, распахнул стеклянные двери и наконец увидел его. Он сидел прямо на асфальте, обхватив руками колени. — Хёнджин! — подскочил Феликс, кинувшись мне навстречу. Я тут же заключил его в объятия. — Малыш, все хорошо, все будет хорошо. — И почему-то в этот момент я подумал лишь о том, что это первый раз, когда я так его называю. Но стоило карете медицинской помощи уехать, появилась полиция. Все остальное было как в тумане. Все кричали и толкались, лаяли собаки. Феликса от меня зачем-то силой оторвали и куда-то поволокли. Кажется, я ударил кого-то из полицейских. Меня скрутили, заведя руки за спину. «Позвони моему отцу!» — успел я выкрикнуть Хо до того, как меня погрузили в машину с мигалками. Последними словами, что я слышал, были: — В участок его, там разберемся... — Имя. — Хван Хёнджин. — Дата рождения. — Двадцатое марта двухтысячного. — Вам выдвинуты обвинения в причинении тяжких телесных повреждений. Вам знаком пострадавший? — А почему вы не говорите ту самую фразу из фильмов, что все, что я скажу, будет записано и использовано против меня в суде? — Поюмори мне тут, — отозвался один из следователей. Хотя я и не шутил вовсе. У меня с собой не было ни телефона, ни документов — все осталось в так и не закрытой квартире. — Мы отправим кого-нибудь проверить, — заверили меня в участке, решив, что я переживаю из-за вещей. Меня беспокоил лишь кот. Только бы этому лохматому идиоту не взбрело в голову отправиться на поиски приключений. Я не собирался заводить животных, но с этим мы как-то сжились. Я продолжал методично отвечать на вопросы. В отделении со мной обращались довольно сносно. Даже позволили медику обработать лицо и перевязали руки. — Со мной был омега. Невысокий, блондин. Вы его видели? — попробовал я узнать у врача. Но тот отрицательно покачал головой. — Одно тебе скажу, парень, никогда не нападай на людей в форме. Не рыпался бы, было бы проще. — Я и не нападал, — ответил я, морщась, пока мне зашивали бровь. — Просто защищал кого люблю, его хотели увести силой. Врач лишь снова покачал головой. Потом снова была запись показаний. Невероятно долгая. Я рассказал все как было, начиная с момента, когда кинулся догонять Феликса, и заканчивая дракой с баскетболистом. Мои показания зафиксировали, разъяснив: если Сонхун умрет, мне светит срок за непреднамеренное убийство. Если серьезно покалечится — за причинение тяжких повреждений. День тянулся бесконечно. Но все, о чем я в тот момент думал, — что мне нужно поговорить с ним. Узнать, все ли в порядке. Увидеть его. Но на мои вопросы о Ёнбоке следователи отвечать отказывались. Спустя полтора часа приехал отец. Стоило ему войти в комнату, я подскочил. — Омега дома, — произнес он с порога, скидывая с моих плеч тяжелый камень ожидания. — Его допросили на месте и отпустили. Вот только... Какого черта, сын? — И снова этот взгляд, прожигающий во мне дыру. — Я не знаю. Понятия не имею, если честно. Отец молча выдохнул, посмотрев в сторону. Возможно, не о таком наследнике, как я, он мечтал. Так случилось. — Ну, прости, — ответил я. Не оправдание, конечно, но уже что-то. И вдруг он подошел и, подняв за плечи со стула, обнял. Я замер. В нашей семье не принято обниматься — слишком серьезные мы для подобных нежностей. Слишком гордые и принципиальные. — Собирайся, обо всем поговорим дома. — И даже обойдемся без нотаций? — Нет. Я улыбнулся, потому что вот он — тот отец, которого я знал. Всегда оставляет последнее слово за собой. Он медленно отстранился, снова вернув прежний фасад. Став отзывчивей не более, чем бетонная стена. — Я решу формальности. Главное, чтобы тот пацан жив остался. Что-то сжалось в груди. До этого момента я даже не думал о том, как изменится моя жизнь, если Ким вдруг умрет. Я тяжело вздохнул, упираясь руками в металлический стол. Рассматривая на нем зазубрину и почему-то думая: что могло ее оставить? Нож? Зубы? Голова раскалывалась. Адреналин, кипевший в венах во время драки, давно схлынул, и теперь каждое место, куда удачно попал Ким, пульсировало и ныло. — Еще немного, сын. — И тяжелая рука опустилась на мое плечо. Отец действительно все решил. Спустя еще пару часов допросов и бессмысленного ожидания мне разрешили уйти. Когда мы вышли из участка, на улицы опустилась тяжелая ночь. Я и не думал, что прошло так много времени. Пошарив по карманам, в которых завалялась пара сотен бумажными, я хотел сорваться и ехать прямиком к Феликсу, но отец не позволил, забрав домой. — Он в порядке, — заверил он. — А тебя стоит в него привести. Завтра увидитесь, на выпускном. Господи, выпускной! От усталости и нервов глаза закрывались. Я, не раздеваясь, повалился на кровать и, несмотря на то что за окном была ночь, написал Ёнбоку сообщение: Хёнджин(мой): Прости меня. Не ожидая в ответ ничего, надеясь только на то, что утром он увидит и, возможно, у меня будет шанс объясниться. Но на экране появился отчет о прочтении, и Феликс принялся тут же что-то набирать. Ликси: О боже! Ты дома? Тебя отпустили? Что они сказали? Все в порядке? С тобой все хорошо? Как ты? Хёнджин? Слова появлялись на экране с космической скоростью, каждым вопросом так врываясь в мое сердце, что страшно было глаза закрыть. Вдруг все окажется сном? Я поднес телефон к уху, зажмурившись и закусив губу. Вслушиваясь в медленные ленивые гудки. — Да. — Торопливый вздох и сбивчивое дыхание. — Я тебя разбудил? — шепотом произнес я, не раскрывая глаз, представляя, словно он рядом. Все еще фантомно ощущая запах ванильного шампуня, которым теперь пахнет все в моей ванной. Чувствуя свой промах еще сильнее, чем прежде. Еще яснее понимая, что больше всего нуждался в том, чтобы знать, что он есть. — Нет, я не спал. Мир медленно замкнулся. Снова повисло молчание. — Феликс... Я так хотел сказать ему. Сказать впервые в жизни те самые три слова, которые не говорил никому. Прошептать тихо на ухо, позволяя им заполнить себя до самого края. Услышать свой собственный голос, их произносящий, чувствуя, как каждое отпечатывается внутри. Но Феликс сказал совсем тихо: — Тебе вставать рано... — Да, — ответил я, упустив момент. — До завтра? — Да... А потом долго пялился в погасший экран. *** — Сюда. Только накиньте халат, пожалуйста. — Совсем молодой медбрат вел меня в палату, куда положили Сонхуна. Вчера вечером он пришел в себя. Как объяснил врач, травма оказалась серьезной, но не смертельной. Я вошёл в большое светлое помещение с двумя окнами и четырьмя кроватями, расставленными к стенам. На одной спал мужчина, его перемотанная нога была пробита спицами и подвешена на металлическом механизме, от вида которого мне стало дурно. На другой сидел старик, молча наблюдая. А у самого окна лежал Сонхун. Его голова была перемотана, а глаза, под которыми залегли глубокие темные тени, закрыты. На ватных ногах я подошел к нему и присел на соседнюю кровать, что не была заправлена. — Привет, — тихо произнес я, стараясь сделать вид, что морально к этому разговору готов. Он приподнял веки, с трудом на меня глядя. Наверняка не мог говорить, но мне это было и не нужно. Я хотел, чтобы меня выслушали. — Хёнджин не знает, что я здесь, — сжимая собственные пальцы, произнес я. — Он бы не позволил. Сонхун попытался что-то ответить, но я показал жестом, что не надо. Я ненадолго, скажу и уйду. — Я тебя прощаю, Сонхун, — неожиданно для себя самого произнес я. — Я мог бы дать показания, что ты напал на меня. Рассказать о тех словах, что были сказаны. Но не буду. Не стану предъявлять тебе обвинения. Потому что несмотря на то, что говорят другие, я все еще верю: ты бы ничего дурного не сделал. Я протянул руку и сжал его пальцы. Сонхун зажмурился, пытаясь удержать слезы. — Ты злился, наговорил мне гадостей. Но просто докажи, Сонхун, ладно? Докажи сам себе, что ты не такой. Потому что я в это все еще верю. Я встал и под пристальным взглядом сидящего на соседней кровати старика покинул палату. ...Актовый зал академии был битком набит учащимися, родителями и выпускниками. Мы с Джисоном заняли места в одном из средних рядов с краю. Джи Вон с Мун Хи сидели впереди, уже сжимая в руках синие корочки. Церемония вручения дипломов шла к завершению. Все это время я пытался отыскать знакомую чёрную макушку среди черных мантий, но Хёнджин словно сквозь землю провалился. Ликси: Где ты? Написала я ему сообщение, но отчет о доставке так и не пришел. И когда уже собрался идти искать, Хвана пригласили на сцену. Зал устало зааплодировал, приветствуя очередного выпускника. Но стоило ему выйти из-за кулис к трибуне, по рядам пробежал шепот. Мун в первом ряду рассмеялся, за что получил тычок локтем в бок от Джи Вон. — Заранее прошу прощения за мой внешний вид, — чуть наклонившись к микрофону, произнес Хёнджин. В отличие от остальных выпускников, он не надел мантию. А может, уже снял. Несмотря на следы драки, его лицо оставалось удивительно красивым. Его не портили даже синяки и ссадины, — особенно досталось губе и виску, зашитый нитками порез на котором ярким росчерком бросался в глаза на фоне бледной кожи. — Меня попросили сказать пару слов перед уходом. Некое напутствие всем, кто остается. И это, бесспорно, большая ответственность, — произнес Хван, доставая из кармана пиджака сложенный пополам лист, даже в таком виде оставаясь привычным собой. — Я писал эту речь два часа сорок минут. По залу пронесся дружный смешок. Хван тоже улыбнулся, тут же поморщился из-за разбитой губы, коснувшись ее пальцами, а потом разорвал лист с речью пополам. — Это все чушь, — сказал он. — Я вдруг понял, что хочу сказать совершенно иные слова. Сердце заколотилось. Что он делает? Зачем? — Многие знают меня как человека, ответственного за большинство местных правил. Всегда неукоснительно их соблюдающего, — своим привычно строгим тоном сказал Хёнджин. — Наверное, в какой-то момент я сам просто привык делать так и поверил, что так «правильно». Но весь сюрприз в том, что иногда жизнь не подчиняется никаким правилам. И именно она и есть то самое лучшее, что может с вами случиться. — О чем он? — шепнул, пододвинувшись, Джисон. Но я попросил его помолчать. Все вопросы потом. — Сегодняшнюю ночь я провел в полицейском участке. — Хёнджин улыбнулся. Зал возбужденно загудел. — Я на самом деле не шучу. Друзья говорят, у меня нет чувства юмора. Ректор встал, словно пытаясь помешать Хвану закончить речь, но он остановил его, подняв ладонь. — Жизнь может измениться в любую секунду. И когда это случается, ты понимаешь, что все это время пропускал самое главное. Иногда счастье протекает бессимптомно. Научитесь замечать его в буднях, в том, что есть сейчас, не гонясь за тем, что когда-то будет. Остановитесь и загляните внутрь себя, а потом ответьте на вопрос — вы счастливы быть тем, кто вы есть? Я и сам на это попался. И если бы не один человек, если бы не люди, которые были рядом, я бы никогда не нашел дорогу к себе. Такие друзья — это бесценно, скажу я вам. Выпускники начали хлопать, решив, что Хёнджин закончил. Но он снова поднял ладонь, призывая к тишине. — И раз уж мне выпала возможность сказать, я хочу ей воспользоваться и поблагодарить одного человека в этом зале лично. Хёнджин безошибочно выхватил меня из толпы взглядом и сделал паузу, словно ожидая моей реакции. — Человек, который все это время был рядом. Раздался дружный женский вздох, и взгляды тут же переметнулись к Джи Вон. — Нет, — заметив это, покачал головой Хёнджин. — Имя настоящей моей любви, которому пришлось так долго терпеть. Это было несправедливо, Феликс. Я закрыл лицо руками. О боже, нет! Прошептал: — Что ты творишь? — Малыш, я люблю тебя. Прости, что я столько времени не говорил этого тебе. Я обещаю: если ты меня простишь, я больше никогда не буду молчать. Он подошел к краю сцены и, опираясь на нее одной рукой, спрыгнул вниз, а потом направился между рядами прямиком ко мне. Уже гораздо позже, посмотрев этот момент на видео, я замечу, как, несмотря на улыбку, по моим щекам текли слезы, как я обнял его дрожащими руками. Как он сжал мое лицо ладонями, стирая мокрые дорожки, и прошептал теперь уже только для меня: — Я люблю тебя. А потом его руки сомкнулись на моей талин, и он поцеловал меня так, будто нас не снимали три камеры. Будто вокруг не было сотен пар глаз, хлопающих рук и свиста, заглушающего даже музыку. На праздник, знаменующий окончание учебного года, мы не остались. Предпочли спрятаться ото всех в нашей квартире с собственным небом, следующие несколько часов залечивая поцелуями оставленные жизнью раны и царапины. Сердечные и физические. А спустя неделю стояли в аэропорту, прощаясь с нашим общим другом. — Мне так жаль, что ты уезжаешь! — Вытирая слезы, я обнял Джи Вон. Она еще не ступила на борт самолета, а мне уже ее не хватало. Парижская академия моды приняла ее в ряды стажеров. Шанс, который выпадает одному из миллиона, и Джи Вон заслуживала его полностью. Она говорила по-французски так, словно жила. А выкройки строила, будто дышала. К тому же не заметить ее великолепное чувство стиля мог разве что слепой. Узнав о разрыве помолвки, семейство Чон пришло в ужас. Казалось, мечты Джи Вон стать известным кутюрье разбились вместе с этой новостью, но спустя пару недель вдруг пришло приглашение: «Счет на обучение оплачен. Ждем вас в новом семестре». Впервые за двадцать три года они увидели свою дочь теми глазами, какими всегда видел ее Айс. А может, просто решили, что так от него будет проще избавиться. — Но как же Мун? — прошептал я, вытирая слезы. — Ты ведь его любишь. — Люблю, — ответила она. — Но иногда жизнь ставит перед выбором слишком сложным, понимаешь? Я не понимал. Еще раз обняв ее на прощание, отошел к окну, глядя на белых стальных птиц аэродрома, и постарался не расплакаться. Хёнджин встал рядом и коснулся губами моего виска. Его сердце тоже болело, хотя он это и скрывал за безучастным выражением лица. А Мун... Мун Хи был разбит, но об этом не смог бы догадаться никто. «Не хочу быть тем, кто ее удерживает. Если попрошу, она останется и будет жалеть об этой возможности всю оставшуюся жизнь, — сказал он утром. — Джи Вон — все, что у меня есть. И я хочу, чтобы она была счастлива». Мне хотелось выть, рыдать от несправедливости, но я дал себе обещание не портить их последний день слезами. Украдкой наблюдая за тем, как они прощаются, я крепче сжал руку Хёнджина. Понимая, как безумно и отчаянно люблю его. И как ценю тот мир, что он, несмотря на протесты отца, для нас строит. Наше собственное северное королевство. — Ее родители никогда бы не поддержали это обучение, — прошептал Хван так, чтобы только я услышал. — Они и в архитектуре-то смысла особо не видели. — Но откуда тогда деньги? — не сдержался я. Хёнджин поджал губы так, как делал обычно, когда был очень недоволен, и кивнул на друга: — Все то, что он несколько лет собирал на собственную операцию. Но лишь между нами. Мун взял с меня слово, что Джи Вон никогда об этом не узнает. Последнее, что я видел расплывающимся от слез взглядом, — как Айс завязал ей на запястье зеленую нить. — Что она означает? — спросил я у Хёнджина. Тот лишь недоуменно пожал плечами. — Больше мне нечего дать, затягивая узелок, — произнес Мун, глядя на ту, что улетала от него на другой конец света. Домой мы ехали в полной тишине. Я крепко сжимал руку Хёнджина. Айс, отвернувшись, глядел в окно. — Не все сказки кончаются одинаково красиво. Некоторые просто кончаются, — скажет он позже. Возможно, это и так, но впервые мне не хотелось верить.