Feel the thunder

Игорь привык к боли с самого детства – и к своей, и к чужой. Ссадины и синяки на его теле появлялись регулярно по сотне разных причин.  Зеленые потеки синяков на боках – от того, что вмазал Петьке, за то что тот обзывал Игнатика жирным, и получил от трёх его дружков по рёбрам.  Рассечённая бровь и царапины на руках – это Игорь отбил у хулиганов-старшеклассников бродячую псину, которую они камнями закидывали. Отец, правда, Дружка на следующий же день на дачу к Прокопенко отправил. И ремня всыпал за то, что Игорь блох на собаке домой принёс.  Ожог на указательном пальце – готовил яичницу и схватился рукой за бок сковороды…  А ещё синяки и царапины часто появлялись на Игоре из-за соулмейта. Похоже, что он или она часто ввязывались в драку, не реже него самого – нижняя губа Игоря лопалась, как от удара, стабильно раз в неделю, а ссадины на костяшках не заживали и вовсе.  Знание того, что его соулмейт – не нежная фиалка, а такой же, как и он сам, обычный человек, почему-то заставляло Игоря чувствовать себя спокойнее. И чуть меньше чувствовать вину за каждую драку, в которую он самозабвенно ввязывался на пару с Игнатом.  Пока Игорь получал чужие раны, он хотя бы знал, что его соулмейт жив. И хранил наивную надежду, что, быть может, они хоть когда-нибудь встретятся.  Игорь рос – ни в школе, ни в армии ничего не поменялось. Только получать и он, и соулмейт стали меньше – драться научились лучше. Ну как… научила жизнь. После армии Игорь отучился в академии и пошёл на службу. И вот тогда шрамы стали хуже, и у него, и у соулмейта. Ножевые, пулевые… Игорь даже начал подумывать, что его соулмейт, как и он сам, мент – травмы уж больно характерные.  А потом понял – нет. Военный, наверное. Вряд ли на гражданке часто глохнешь от гранат.  Порой Игорь смотрел на свои руки, покрытые сеткой шрамов, и думал: “Господи.” Господи боже. И как-то даже радовался очередному следу под лопаткой или шраму на животе.  Это значило что жив. Всё ещё, каким-то чудом.  Одной ночью Игорь проснулся от боли – руку обожгло, как раскалённой иглой. Нашарив кое-как шнур напольной лампы, дёрнув его, жмурясь от боли, Игорь только и мог, что смотреть, как на руке медленно проявляются цифры.  15:26.  Тату. Выжженное на коже.  Игорь даже пытался найти, что значат эти цифры – время, может, год, но не понял ничего – если только его соулмейт не был поклонником османо-венгерской войны. О том, что это был именно мужчина, Игорь почему-то был уверен. Не то, чтобы он сомневался в способности какой-нибудь девушки на себя навлечь столько неприятностей, просто… он так чувствовал. Это точно мужчина, и всё тут.   С появлением цифр на коже ничего особо не изменилось. Только Игорь теперь каждый раз поглядывал на запястья других людей при встрече, в слабой надежде, что, может быть…  Тату на руке иногда напоминало о себе болью. Словно часы на таймере тикали, отсчитывая время до встречи.  И Игорь ждал.  Соулмейт казался чем-то вроде алых парусов. Далеким призраком на горизонте. Его наличие (или отсутствие, смотря с какой стороны посмотреть) никак не мешало Игорю жить – подружиться с Юлей Пчёлкиной и новым стажёром, Димой Дубиным (больше их стремлениями, чем его собственными), ездить на дачу к Прокопенко и ловить преступников по всему городу.  Не помешало разоблачить Чумного Доктора и помочь запереть свихнувшегося Разумовского в психушке.  Не помешало начать встречаться с Юлей, что, впрочем, ни к чему не привело – расстались они быстро, оставшись хорошими друзьями.  Только о соулмейте ничего уже долгие месяцы не было слышно. И шрамов новых – ни единого – больше не появлялось.  Машинка с бомбой нашла Игоря на крыше ресторана – Юлька попросила составить ей компанию, хотела пару фото сделать для блога.  Дальше всё смазалось в сумасшедшую карусель – взрыв, испуганная Юля. Прыжок на соседнюю крышу, где виднелась чья-то фигура, бег по крыше, дымовая граната. Толчок и полёт.  Разбитое стекло.  Отбитые рёбра ноют от жёсткого столкновения с полом, удар сыпется за ударом. Игорь уходит в оборону, уворачиваясь от чужих кулаков и судорожно думая, как бы половчее ударить неизвестного, который словно бы знает каждое его движение наперёд.  Поймав ритм, подаётся вперёд, бьёт с силой – болит всё тело, так что он даже и не замечает, что удары ощущаются не только на своём теле, но и на чужом. Тут не до ощущений – тут лишь бы выжить, лишь бы не пропустить очередной удар.  Летит крошево гипсокартона, когда они швыряют друг друга о стены, пыль с пола – здесь, в заброшенном здании, явно давно никого не было.  Голова взрывается болью, когда Игорь с силой бьёт подрывника о зеркало – он списывает это на недавнее падение.  Один удар, другой, третий – неизвестный выкручивается из его хватки, хватает его со спины, сжимает горло своим посохом. Игорь вертится, пытаясь вырваться, но подрывник сжимает мёртвой хваткой, так, что перед глазами начинает темнеть.  Из последних сил, задыхаясь, Игорь царапает кончиками пальцев чужое запястье.  И видит выжженое на коже тату.  15:26.  Вспоминаются странные вспышки боли – ровно в тех местах, куда попадали удары его, Игоря, кулаков.  В голове проскакивает глупая мысль – “Жив, всё же. Хах.”. Проваливаясь в обморок, Игорь всё же кое-как задирает рукав своей кожанки вверх, чтобы сунуть под нос неизвестного собственное запястье – с теми же самыми цифрами.  Игорю даже кажется, что неизвестный – его соулмейт, вот же чёрт! – замирает, ослабляя хватку. А потом его принимает в объятия темнота.  Приходит в себя Игорь, когда на его голову бесцеремонно льётся ледяная вода. Неизвестный всё ещё рядом с ним – стоит чуть в отдалении, смотрит настороженно, сняв широкие очки. Перед глазами всё расплывается от боли – Игорь видит только, что у незнакомца широкие густые брови. И светлые глаза.    — Это ничего не меняет, — выдыхает незнакомец глухо.  Игорь понимает, что он имеет в виду. Их тату. Их связь.  — Это меняет все, — возражает Игорь, и, попытавшись встать, только со стоном падает обратно на пол. — Кто ты такой? Зачем ты пытался убить меня? — Если бы я пытался убить тебя – ты был бы мёртв, — равнодушно возражает незнакомец, покручивая в руке свою палку. Рёбра Игоря ноют от фантомной боли. А может, и не от его собственной. Незнакомцу ведь тоже от него досталось. — Разумовский, — отвечает коротко неизвестный, бросая на Игоря холодный взгляд из-под нахмуренных бровей.  — А что Разумовский? — хмыкает Игорь. Жмурится на секунду, резким движением вставляет себе вывернутое запястье, закусив до боли губу. И видит, что неизвестный от его боли жмурится тоже. Почему-то это вызывает злорадное удовлетворение. — Взорвал полгорода и сидит в комнатке с мягкими стенами. Каракули свои небось рисует.  Неизвестный порывисто шагает вперёд. Посох легким движением раскрывается и длинный его конец тычет Игоря в грудь.  — Разумовского. Пытают. В клинике, — хрипло выплёвывает неизвестный. Крутит легко запястьем – и посох, вновь становясь коротким, возвращается в его ладонь. Игорь смотрит, как незнакомец шарит по карманам, как достаёт откуда-то из необъятных просторов куртки телефон, как швыряет его Игорю на колени.  — Реши этот вопрос, — приказывает он коротко и поворачивается, явно собираясь уйти.  — Подожди! Игорь знает, что ведет себя глупо. Этот человек пытался его взорвать. Избил его, мог убить.  “Не убил ведь!” – шепчет гаденькое подсознание. – “Значит, не так уж сильно и хотел!”. Этот человек – его соулмейт. Это, наверное, хоть что-то да значит? — Как мне тебя…  — Призрак, — прерывает его неизвестный. — Зови меня призрак. Пока что. Увидимся, майор.  Призрак ловко выскакивает в разбитое окно, игнорируя дверь – но Игорь почему-то уверен, что с ним ничего не случится.  Запястье ноет – явно нужен лёд и бондаж, а тело ноет за двоих – впрочем, утешает то, что самому Призраку не легче. Но Игорь отчего-то знает, что теперь всё будет хорошо. И, улыбаясь разбитыми губами, прижимает кончики пальцев к выжженным на коже цифрам.