Правила взаимопонимания

«Ты мне нравишься».       Эти слова набатом стучали Сугуру по стенкам черепной коробки всю ночь, даже когда солнце пролило свои первые лучи на его постель, он не шелохнулся и все безрезультатно размышлял.       Всякий раз, когда заканчивался учебный семестр, на Сугуру накатывала тревога, ведь он не знал, как проводить свободное время. Наверное, стоило уделить время подработке, навестить родителей, потусоваться с друзьями, как делают все одногодки на каникулах, только для обыденных вещей, которые всегда казались обязанностями, теперь в голове не хватало места. Все мысли охватывал один Сатору.       И только сейчас он знал наверняка, чем будет занят ближайшее время — самобичеванием.       С того момента, как он покинул его комнату, Сугуру не сомкнул глаз. Все думал, думал и думал, но ни к чему конкретному не приходил. И так до раннего утра. Он протрезвел окончательно еще в тот миг, когда услышал признание, но теперь запах перегара выветрился из него окончательно. С сухостью в горле, которая довела до першения, он сосуществовал до самого пробуждения.       Сугуру через силу встал, чтобы переодеться в домашние вещи — толстовку, в капюшоне которого его лицо утопало, и спортивные штаны; возможно, он перестарался, ведь оделся довольно закрыто для влажной тридцати градусной жары, но таким образом он пытался спрятаться от стыда и позора, каким успел окрестить себя же за ночь. Он на цыпочках прошел на кухню и, каково было его удивление, когда он заметил Сатору, который с усталым видом пил кофе. Кажется, ночка выдалась трудной не только для него.       На часах восемь утра — и по часам Сатору это время причислялось ко сну.       Меньше всего Сугуру хотел встретиться с ним лицом к лицу именно сейчас, когда назойливое «ты мне нравишься» с надеждой билось в груди, но никак не могло сорваться с губ.       Он не умел лгать, даже сам Сатору прекрасно это знал. Замять и проигнорировать тот факт, что все сказанное ночью он слышал достаточно четко, чтобы из раза в раз прокручивать в голове оставшуюся ночь, будет наиглупейшим поступком, а еще выдаст его в отстраненном поведении с потрохами. Но что ему оставалось?       Сугуру сел напротив. А хотел бы сесть ближе, соприкоснувшись коленями. Взять его за сжимающую чашку ладонь. Поцеловать в сладкие губы… Он не знал их вкус, но сомнений в их сладости не было.       Он схватил себя за волосы на затылке и завыл, пряча пристыженное лицо за упавшими наперед смолистыми локонами. — С тобой все нормально? — Сатору звучал небрежно, выглядел не лучше, хотя он всегда выглядел лучше всех, но взгляд то и дело бегал от кружки, которую сжимал в руках, до озадаченного Сугуру. — Похмелье, м?       Он сумел только кивнуть в ответ. — Сделать тебе супчик? Слышал, что еще рассол помогает. Могу сбегать до магазина и… — Ничего не нужно, не волнуйся. Просто… можешь сделать мне кофе? — Сатору задумчиво замер на секунду и кивнул рвано, затем поднялся и стал копаться в поисках остатков кофе по полкам, он всегда забывал, куда перекладывал кофе, пока сам Сугуру бездумно смотрел на его спину, очерчивал взглядом затылок, думая о том, как сильно он бы хотел забыть то, что слышал. Нет, не хотел бы забывать. Наверное, забудь он все и просто уснув, как происходило по обыденному пьяному сценарию, ему пришлось бы ползком добираться до остатков уверенности, которые, без знания чувств Сатору, помогли бы ему только в том, чтобы в очередной раз опозориться и все испортить.       Сугуру всегда замечал это: обворожительный взгляд голубых глаз в его стороны, то, как ледники таяли, стоило им устремиться в его сторону, как они превращались в теплое и ласковое море; его резкие прикосновения, исход которых никогда не предугадаешь — то Сатору смущается и морозится, то продолжает свою игру.       Он всегда замечал это, но только теперь ему стало абсолютно понятно, почему к нему было особое отношение. «Сатору сказал, что боится признаться… И я его понимаю,» — Сугуру нахмурил брови и нервно покрутил пальцем у виска: «Хотя чья бы корова мычала. Я даже посмотреть ему в глаза боюсь. И почему я боюсь? Я ведь уже знаю о его чувствах. Может, боюсь будущего? Нет, с ним я думаю об этом меньше всего».       Как только Сатору развернулся к нему лицом, то сел уже рядышком, а не напротив. Сократил дистанцию, соприкоснулся плечами, пока Сугуру пытался найти в себе силы, чтобы начать дышать. Теперь, зная истинные чувства соседа, ему стало понятно, почему тот всегда находился так близко. Его прикосновения, шутки и нелепая, но трепетная забота… Все это плод чувств, а не проявление его характера. Хотя без этой детали никуда.       Его сердце болело при мысли, что прямо сейчас он ходил по тонкой грани распадающегося на части обрыва, где у него было два варианта: сделать вид, что он ничего не слышал, чтобы все шло своим чередом, либо же признаться в чувствах, которые начал испытывать сравнительно недавно.       Сугуру задумчиво сжал губы в тонкую линию, подкладывая ладони под подбородок. «Что будет, если я просто признаюсь?»       Он посмотрел на Сатору, который заботливо размешивал кофе чайной ложечкой, делал это так медитативно и с легкой улыбкой, из-за чего на щеках расцвели ямочки. Под голубыми глазами залегли темные мешки. На его бледной коже это было особенно заметной деталью. Кажется, он тоже не спал всю ночь. Немудрено, его состояние можно легко понять. Сугуру чувствовал бы тоже самое на его месте.       Он всю жизнь боялся и, признаться честно, до сих пор в ужасе от мыслей о желании встречаться с другим парнем. Потому что никогда этого не делал. Потому что никто из его знакомых этого не делал. У него не было примера, с которого он мог бы списать шаблон. Он не представлял, как сделать лучше для себя и для Сатору. Единственное, что он точно не мог контролировать даже своим железным терпением, была какая-то аномальная космическая тяга, словно чем больше он пытается отнекиваться, тем сильнее его тянуло назад, вопреки его усилиям. — Сатору… — А? — он поднял взгляд и, как ни в чем ни бывало, захлопал белоснежными ресницами, заглядывая Сугуру в глаза. Ни о чем не подозревая, совершенно искренне. — … За кофе… спасибо, — он крайне деликатно и терпеливо сделал глоток.       Сатору недоуменно сдвинул брови, но только кивнул. — Сатору. — Ну что такое? Ты так жалобно зовешь меня по имени, будто в чем-то провинился, — Сатору нервно вздохнул, а затем нахмурился. — Ты же ничего не натворил? — Я был в своей комнате всю ночь, ты придурок. — Мало ли. Говорил, что не помнишь ничего после того, как выпьешь. Вдруг натворил чего и даже твоей башке стало за тебя стыдно. — На этот раз помню.       Сатору еле заметно дернулся, замер и с придыханием отвел взгляд, растерянно поджимая губы. — Все помнишь? — Да. — Ты меня что, обманул? Хотя это неважно. Я рассказал тебе все это, потому что доверяю, — он тряхнул головой и набрал полный рот кофе. И в этот момент Сугуру не выдержал, приобнял себя за плечи и зажмурился, будто в ожидании удара: — Ты мне тоже нравишься, Сатору.       Стол мгновенно оказался залитым кофе, а комнату оглушил пронзительный приступ кашля, которым зашелся Сатору. Сугуру виновато распахнул глаза, пытаясь придумать, чем бы посодействовать в этот момент, но его руки дрожали, голос в голове осип, кажется, что и картинка перед глазами тоже начала расплываться. — Черт возьми, ты в порядке? Я-Я не хотел. Так, надо полотенце, — Сугуру вскочил с места в поисках бумажных полотенец, — кофе не горячий? — Ты что, издеваешься? — на выдохе пробормотал Сатору.       Сугуру не нашел салфеток, так что достал первое, что попало под руку; повернулся к нему с тканевым полотенцем для посуды в руках и выпал из этого мира, увидев смущение на лице Сатору: он прикрывал одной рукой лоб, будто щурился от яркого света, его глаза выглядели как расплавленное под лучами июльского солнца море, они переливались и искрились. Сугуру был влюблен в него. — Прости, что так неожиданно. Я… Ты мне нравишься. — Я у-услышал с первого раза! Н-Не говори больше… — он выхватил полотенце из его рук и стал вытирать капли кофе с одежды, а затем и со стола. Уши его нещадно горели, пока Сугуру впервые за долгое время испытал облегчение. Ему не было стыдно или неловко. Он лишь чувствовал освобождение, признавшись в том, что сначала так долго отвергал, а потом отчаянно прятал.       Сатору шумно выдохнул в попытке прийти в себя и застенчиво посмотрел в глаза Сугуру боковым зрением. — Значит ты все слышал? — Мне жаль, что так вышло. Я не специально… Я и подумать не мог, что ты выдашь такое.       На кухне воцарилась тишина, которую изредка нарушали проезжающие за окном машины и ерзания на стуле каждого поочередно. Сатору решил прервать молчание первым. — Ты что-нибудь скажешь наконец? — Но ведь это я тебе признался. — Я сделал это раньше! — Ты думал, что я сплю! — Ты!.. Идиот! Просто придурок, — Сатору упал макушкой на стол и взвыл.       И вновь тишина. Но эта тишина более не напрягала. Сугуру чувствовал себя в ней расслабленно, словно дома, которого у него никогда не было. Он спрятал за тыльной стороной ладони счастливую улыбку. — Почему ты не сказал об этом раньше? — тихо пробормотал Сатору. Он скрестил пальцы рук вместе и исподлобья посмотрел в глаза Сугуру, а тот шумно сглотнул, наблюдая за дрожью чужих рук, и долго молчал, не в силах оторвать взгляд от того, как Сатору сжимал пальцы, которые покалывало от желания взяться за руки. Кровь прилила к щекам и ушам. — Сатору… для меня такие вещи очень сложные. Я не то что в своих чувствах к другим разобраться не могу, я и себя не особо понимаю. Но я должен был сказать это тебе лично, потому что эти чувства — одна из немногих вещей в моей жизни, в которой я наконец-то разобрался. — С-Сугуру… — Сатору не отводил взгляд. Приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но замолк, после чего, поразмыслив еще немного, произнес, — я даже не думал, что услышу от тебя ответное признание. Я думал, что ты меня ненавидишь. Ладно, может, не настолько, но, по крайней мере, я понятия не имел, что ты можешь быть во мне заинтересован. — Знаешь, для столь социального человека ты довольно плохо эмоционально развит. — А ты, можно подумать, эмпат на интуитивном уровне и гений эмоционального интеллекта! — Нет, но… — Сугуру смущенно отвел взгляд в сторону и слабо улыбнулся. — Я чувствую, что между нами есть искра, когда ты рядом. Как бы инфантильно это ни звучало.       Сатору покраснел как вареный рак и забегал округлившимися глазищами по своим рукам, не находя себе покоя. Сугуру мог прочесть его мысли неглядя. — Так… что теперь? Мы… давай встречаться, Сугуру? — внезапно выпалил Сатору, зажмурившись словно котенок. Сугуру хотел бы его поцеловать, только вот не умел. — Вообще-то, это были мои слова, — на его губы бесцеремонно прилипла теплая улыбка, ведь игнорировать распаляющие сердце чувства он больше не в силах. Это ощущение казалось невероятным. Пожалуй, в последний раз Сугуру чувствовал себя так, когда сбегал с уроков и занимался боевыми искусствами или веселился с друзьями. — Да, Сатору, если ты тоже этого хочешь. — Конечно хочу! Я мечтал об этом столько месяцев! — Что, правда? — Ну конечно! Ты вообще себя в зеркало видел? — Сугуру непонимающе почесал затылок, но далеко не сразу понял, насколько корявый комплимент ему только что отвесили. Что ж, конкурс они не проводили, а если бы и соревновались, то Сатору одной своей улыбкой покорил бы сердце Сугуру. — Сейчас лучше не смотреть. Выгляжу ужасно и чувствую себя также. А тебе… пожалуй, нужно постирать одежду. Пойдем, — Сугуру мягко улыбнулся ему, посмотрел на пятно от кофе на одежде и протянул руку.       Сатору просверлил вытянутую ладонь взглядом, но засиял, когда схватился за нее. Может, этот жест значил для него гораздо больше, чем думал Сугуру. Возможно, этот жест был началом новой главы в жизни Сатору, где он сможет отбросить внутреннюю неуверенность и школьные травмы из-за дерьмового к себе отношения сверстников, просто быть счастливым в своей университетской рутине с неподходящей под его техническую специальность подработкой аниматора и любовью к сладкому. Такой он, полный противоречий, ругающийся матом как сапожник, но будучи таким ласковым рядом с Сугуру, не мог оставить за собой другого исхода кроме ответных чувств.       Какое глупое признание, словно в седзе манге. Какая нелепая ситуация. Из этого всегда состояли их чувства и тщетные попытки их выразить. Но какая же эйфория настигла Сугуру от того, что он наконец мог бесстрашно сжать его ладонь в своей руке. Все слабости, которым он был ранее подвержен, перестали иметь хоть какое-то значение, ведь Сатору был рядом. Наконец-то он мог вздохнуть полной грудью, видя, что человек, чью душу он полюбил сквозь тернии, оказался одной из мириады звезд на небосводе, которая стала сиять лишь для него.

><> <><

      Сугуру был так окрылен признанием и взаимностью чувств, что позабыл о некоторых нюансах, которые в течение целой недели вставали ему поперек горла и вопреки желаниям.       Оказывается, преодолеть смущение и неопытность гораздо труднее, чем просто взять и поцеловать Сатору. Как только он оказывался близко к нему, а подобные позиции они конструировали довольно часто, внутреннее напряжение не давало сделать шаг дальше: он касался рук Сатору, позволял погладить его по впалым коленям, но стоило пальцам начать неспешную прогулку к губам, как оба куксились, словно девственники, коими они, в общем-то, и были, отворачивались и продолжали сидеть вдалеке друг от друга, будто совсем недавно не признавались друг другу в чувствах и, даже более того, никогда не касались друг друга.       Оказывается, вся бестактность и тактильность Сатору была закинута в подвал под набор тяжелых замков, стоило им вступить в отношения: он был столь осторожным и неловким, что Сугуру раздражало это больше, чем когда он не церемонился в своих действиях и выражениях. Он никогда так часто не спрашивал разрешения войти в его комнату или провести с ним время, как теперь. Сугуру чувствовал, что в этом было меньше всего от настоящего Сатору.       Хотя он и сам не лучше.       Дрожал как осиновый лист перед возможностью обнять его; но никогда не обнимал полноценно, так, чтобы обвить руками и упиваться звуком сердцебиения, кульбитом, отдающийся в ушах, ограничиваясь тем, чтобы прижать ладонь к пояснице. Сатору ерзал каждый раз, когда руки обжигали его бледную кожу под одеждой, случайно или специально. Конечно же исключительно специально. Сатору только и мог, что вести себя как самый плохой трикстер в истории.       Сугуру в такие мгновения ощущал себя куда более развязно, чем тот же Сатору пытался себя выставить: ведь они уже вместе, так разве имело значение хоть какое-то стеснение? Черт возьми, еще как имело. У него сводило скулы от того, каким нежным был Сатору, а руки сами тянуло обвести все самые сокровенные его части.       И так всю неделю с начала каникул он боролся с двумя крайностями, — неудержимой страстью к Сатору и его защите от себя же самого, — пытаясь найти в этих желаниях золотую середину. Да все не получалось никак.       А сам Сатору по большей части бездействовал. Мельком Сугуру замечал, как тот стеснялся находиться с ним в одном квадратном метре, дышать и смотреть в глаза, будто начатые между ними отношения — грешок пострашнее семи смертных, но Сугуру уже прошел этот этап — понимать, что творилось в белобрысой голове, очень важно для сохранения баланса вселенной и для его собственного ментального здоровья. Но все было просто, как детская книжка с картинками, на лице Сатору все было также ясно написано — опыта в отношениях ноль, а все, чем он кичился раньше, бахвальство и пустые подкаты, которые, в общем-то, сделали свое дело: Сугуру научился их парировать, ломая высокомерие Сатору, топтая его, а затем мягко оттирая с земли грязь, потому что Сатору плавился от этого сильнее, чем злился.       Может, по этой причине — бездействие Сатору — Сугуру и не мог сдвинуться с мертвой точки, блуждая вокруг да около. Из раза в раз приходя к данному выводу, он решил, что подождет его и не будет действовать против его воли. А затем Сатору снова пускал в ход свое милое личико и сражающую наповал улыбку; сопротивляться его чарам было бесполезно. И как в школе его вообще додумались так обижать? Хотя, на первый взгляд, характер у него и впрямь раздражающий. Обычный японец и дня не продержится с таким и, будучи на необитаемом острове, скорее поплывет против морского течения в попытке сбежать, чем будет пытаться выжить вместе с Сатору. Но Сугуру не был обычным в этом плане. Через пот, кровь и слезы, но он разглядел в этом двухметровом демоне нечто, что другие не смогли.       Сугуру распахнул глаза от будильника и встал без промедления. Весь день он потратил на уборку, потому что из-за экзаменов совсем забыл о быте, пока Сатору работал. Признаться честно, почти вся неделя прошла именно в таком виде — в одиночестве. На весь день до вечера он уходил на подработку. Хотя Сугуру не понимал, зачем ему так срочно понадобились деньги, но ценил его трудолюбие. Сатору же молчал в тряпочку, не раскрывая всех карт.       Сугуру испытал легкое дежавю, когда он стоял в прихожей, встречая уставшего Сатору с работы. Он был весь в блестках, а на макушке были зарыты конфетти. Глаза скрыты за темными очками. — Я вернулся. — Я ждал тебя, — мягко добавил Сугуру и улыбнулся, наблюдая, как Сатору ярко озарил прихожую своим смехом. Кажется, он был в приподнятом настроении, а еще уверенным в себе, что раньше казалось характеристикой по умолчанию, а теперь выглядит исключением из правил. Этим стоило воспользоваться. Сугуру сделал шаг вперед и притянул его за лопатки, крепко прижимая Сатору к своей груди. От него пахло влагой и потом, а еще усталостью и радостью. Сугуру неосознанно провел носом в изгибе ключицы и прикрыл глаза, не заметив, как Сатору сжался.       Из-за такого покладистого и девственного поведения Сугуру и позабыл, что перед ним, вообще-то, шпала выше него самого. Делало погоду еще и то, что Сатору сутулился, чтобы быть с ним на одном уровне. Он не знал, как к этому относиться, ущемиться или умилиться.       Его рука легла на поясницу и опустилась ниже, на таз — Сатору тихо выдохнул ему на ухо, отчего по рукам прошлась стая мурашек. Даже его дыхание источало сексуальную энергию. — Что, больше не стесняешься? — прошептал Сатору и ткнулся кончиком носа в стальную штангу на его ухе. Сугуру почувствовал жар, исходящий от его щеки, случайно соприкоснувшись. А еще он слышал его сердцебиение так громко, словно били в гонг на расстоянии метра, и это подбило продолжить. Он находил в подтрунивании над Сатору что-то личное и очень горячее. — Разве же это я стеснялся? — Сугуру дрожал, но всеми правдами и неправдами скрывал этот факт. Его рука приподняла футболку и коснулась вспотевшей охлажденной кожи, Сатору прижался грудью теснее и шумно сглотнул, кажется, не обращая внимания на чужое волнение, а полностью сконцентрировавшись на ощущениях. — Это ты меня сторонился. Резкое перестал быть придурком и начал спрашивать разрешение по каждому пустяку. Как будто если ты сделаешь что-то, что мне не понравится, я тебя накажу. — Ну я бы хотел, чтобы ты меня наказал, — пробормотал Сатору, отчего они оба замерли.       Сугуру промотал эту фразу в голове и прыснул от смеха, уткнулся в плечо Сатору, будучи близок к тому, чтобы расплакаться от хохота. — Ты че ржешь?! — Сатору приподнял очки на лоб и недовольно посмотрел на него. — Это было так плохо, Сатору. Неудивительно, что за это время ты даже со своей внешностью никого себе не нашел, — Сугуру продолжал говорить это сквозь смех, пока Сатору порозовел от переполняющей его злости. — Да иди ты в жопу. — Это можно устроить. — И с каких пор ты передразниваешь меня?! — Ученик превзошел учителя, — Сугуру победоносно улыбнулся, вытирая скопившиеся капли слез в уголках глаз.       Сатору надул щеки и зажмурился. Пока Сугуру был отвлечен на дешевый флирт, руки Сатору переместились на его локти. Он сжал его и вдруг на выдохе прильнул к губам Сугуру.       Не ожидая этого, он покачнулся и, удержав равновесие, вернул ладони Сатору на талию, сжимая ее как можно крепче. Сильные пальцы Сугуру пытались запомнить рельеф тела Сатору под футболкой, голова действовала, чтобы запомнить каждое вздрагивание и стон от нажатия на чувствительные клеточки его тела.       Сатору обвил руками шею Сугуру и зажмурился так крепко, что его ресницы дрожали словно в заснеженный холод. Он резво водил языком по нижнему ряду зубов, очерчивал десны, пока Сугуру наблюдал и анализировал, как сделать лучше. Он перехватил инициативу, всасывая язык Сатору и выбивая из него внезапный стон. Он кружил вокруг его языка, прерываясь на то, чтобы своевременно целовать его губы. Как он и догадывался, губы Сатору слаще любых конфет.       Сугуру медленными вальсовыми шажками вел его до своей спальни — она была ближе. Он прижал Сатору к внешней стороне двери, отчего тот приложился затылком о выступ дверной рамы и матюгнулся, затем дернул за ручку под его талией и открыл дверь. Толкнул Сатору поперек кровати, отчего тот шумно выдохнул.       Теперь Сугуру мог внимательно изучить его — лицо красное от нехватки воздуха, губы влажные от мазков поцелуев, а глаза без очков сверкали возбуждением. Сугуру вытер испарину со лба и навис над Сатору, заботливо снял очки со лба и положил их на тумбочку, сглатывая ком в горле. Он посмотрел в глаза Сатору и наклонился ближе. Темные смолистые волосы прикрывали их лица с двух сторон и щекотал щеки Сатору, отчего тот жмурился и вел носом. Конфетти на кончиках его волос разлетелись по постели. — Я знаю, что ты хочешь сказать. — Значит можно сказать? — Нет, ты убьешь атмосферу. — А ты убьешь меня, если продолжишь щекотать волосами! — Сугуру демонстративно цокнул языком, наблюдая, как голубые глаза искали укромный уголок от анализирующего взгляда, а затем наклонился ближе, обжег горячим дыхание его шею, лизнул ее, пробуя солоноватую от пота кожу на вкус, затем приподнялся к губам и вторгся в приоткрытый рот Сатору, который жадно пытался найти воздух, в перерывах между этим даже не прикладывая усилий, чтобы совратить своим видом еще больше. Сугуру было до лампочки, что умел и не умел Сатору, потому что один только вкус его тела приносил столько наслаждения, сколько не принесет ему ни успех в работе или учебе, ни победа в лотерее. — Ты много отвлекаешься, — прошептал ему в губы Сугуру и ловко вытянул Сатору за язык; он открыл рот и застенчиво захлопал глазами. В белобрысой головешке промелькнуло осознание, как страшно было двигаться дальше, но он не придал этому значения. Лишь кивнул, сразу понимая, что имел в виду Сугуру, а затем приподнял колено, надавливая Сугуру в пах. Тот шумно простонал и втянул живот, а Сатору довольно ухмыльнулся, но тут же оказался застававшимся врасплох.       Сугуру приподнял вверх его футболку и стал щупать грудь, отчего Сатору несдержанно взвыл и опрокинул голову. Сначала он сжимал мягкую кожу, сдавливал попеременно сильно, затем слабо, после чего его пальцы коснулись выпирающих сосков. Сугуру поочередно гладил их, мучительно медленно и тягуче, вызывая у Сатору мурашки по всему телу. — С-Сугуру… Ч-Чтоб тебя, — он закашлялся от нехватки воздуха и сжал пальцы ног вместе, еле сдерживаясь, чтобы не умолять зайти дальше. — Тебе ведь нравится… — прошептал он в его губы. — Очень. — Хочешь еще что-то сказать? — Блять, Сугуру… Возьми меня, пожалуйста, — пот с лица Сугуру падал на Сатору, отчего тот каждый раз вздрагивал. В голубых глазах уже не осталось сомнений и стыда, осталось только животное желание.       Сугуру полностью отключил голову и следовал инстинктам, но разрешение на продолжение от Сатору вытянуло его на поверхность промозглым осознанием. — У нас же нет презервативов…       Вожделенный взгляд Сатору тут же прояснился. Он устало простонал в ладони и повернулся набок, схватив подушку с кровати и кинув ее в Сугуру.       Уворачиваться Сугуру не стал, а лишь тяжко вздохнул, принимая этакий удар судьбы на себя.