Пропащие

      Та злополучная штуковина дышала на ладан, но её всё время подклеивали. Берегли не только углы, но и фольгу, измызганные бантики и рюши, которые всегда бывают на таких коробках с прорезью. В них кладут деньги для молодожёнов на свадьбах. Потом гости разбегаются и белое платье переезжает в шкаф, эта аляповатая вещица оказывается не нужна, и её выбрасывают. Или отправляют пропитываться пылью на чердак. Той коробке — монстру среди шкатулок — крупно не повезло, и она оказалась на Свалке у Экзеси, где её и добыли Вёх с Ваксой. Находка показалась им невероятным сокровищем и была притащена домой сей же час. По дороге Вёх всё гадал: супруги открывают её, как только им дают уединиться? Или с утра?       Инкриз открывал её за месяц до конца сезона. Когда дети были ещё малы, они просто любили понаблюдать за этим, чтобы сразу узнать, где проведут зиму, что им купят, будут ли ещё выступления поздней осенью. Ну а потом это стало семейным ритуалом, потому что в сбор денег включились все. Продавали металл, провода, самоделки Тисы, выступали где-то, мели полы.       Когда разговор впервые зашёл про подработки, Вакса упомянула «Чертовник», и родители обеспокоенно переглянулись.       — Нет уж, там вам нечего делать, — качала головой Фринни, вдруг посерьёзнев.       — Но там ищут танцовщицу. А мы умеем, — не унималась Вакса.       — Там ищут не такую, как вы думаете. А такую… скудно одетую, — Инкриз многозначительно приподнял брови.       — Пф-ф, куда ещё скуднее-то?       — Нет, Вакса. Нет. Ребята, я не могу ходить за вами хвостом, но пообещайте все не приближаться пока к «Чертовнику». Добром такое не кончится.       И ведь никто не послушался. И каждый заболел желанием набивать деньгами прожорливую коробку. Вёх не взялся бы сказать, кому какая именно вожжа попала под хвост, но про себя знал: он хочет увидеть, как Инкриз снова будет удивлён и обрадован. Как он хлопнет в ладоши, достанет смородиновое вино с пузырьками, ни на секунду от него не захмелеет, а следующие несколько дней будет летать на крыльях, гордый за свою семью и за то, как отлично они справляются. Шкура Вёха на этакой сделке стоила копейки, он швырял её под ноги всем, кто готов был платить.       Итак, коробка появилась на столе ночью, как обычно. Инкриз принялся убавлять свет керосиновых ламп.       Вёх целый вечер потратил, перечитывая свои неряшливые записи и вспоминая, когда и сколько бросал туда. Он хорошо заметал следы и терпел, сколько мог. Старался не думать и не вникать, слушал Нага, убеждавшего его, что они просто развлекаются и весело прожигают жизнь, и что секреты делают её интереснее. Что ему платят за то, какой он милаха. Сомнения — они в голове, а деньги — в карманах. Настоящие хрустящие купюры и монеты, а не выдумки и страхи.       Девчонкам тоже несладко приходилось. То не спали до утра, то Тиса в кровь стирала руки, пока что-нибудь мастерила. Они теперь выглядели возбуждёнными и загадочно улыбались, похожие на мелких хищников, отдыхающих в своей норе после доброй охоты.       Вёх улыбался им в ответ. Вот сейчас Инкриз обалдеет! Прикинуть, сколько там накопилось, было невозможно: при тряске она могла развалиться в руках, а ключ от замочка был только у Инкриза. Свет, падавший в прорезь, ничего толком не давал, так что количество денег всегда оставалось в тайне.       — Та-а-ак! — отец медленно повернул ключ.       Дужка щёлкнула и выскочила. Инкриз снял замочек и положил на стол. Затем поднял крышку так осторожно, будто под ней кремовый торт.       У него тут же легла тень между бровями. Из горькой гримасы, проскочившей на секунду, губы растянулись в улыбку.       — По виду — очень хорошо. Нам хватает.       Вёх почувствовал как леденеет спина.       — Учитывая, что впереди ещё месяц, — дрожащими руками Инкриз схватился за край стола, — Всё идёт по плану.       Фринни наклонилась над коробкой:       — У меня есть идея. Я продам, пожалуй, пару своих безделушек. Ну кто сейчас такое носит? Уже не в моде, кажется. И тогда все расходы точно покроем.       О чём она никогда не беспокоилась, так это о моде. Продавать украшения, которых у неё и так совсем мало, не считая совсем уж копеечные, которые ей дарит Тиса — вот, до чего они докатились.       — Погоди, ты ведь не считал! — Вёх схватил ворох купюр, — там, наверное, куча крупных.       По одному только цвету этой россыпи всем всё было ясно. Мелочь. Гроши. Змеёныш насчитал, что заработал целую треть от всей суммы.       Выходило, гадания, танцы и концерты принесли совсем мало.       Корна единственного не было. Его никогда не было при пересчёте. И помимо копания на Свалке Змеёныш не мог вспомнить, чтобы Корн пытался заработать. Вёх сел и замер. Он бы ударил по столу, но вышло бы лживо. Хотел что-то сказать, но вместо этого всхрапнул и закашлялся. А нервы его тем временем заорали — их на живую резал главный сбывшийся страх.       Инкриз вдруг подошёл к нему и со всей силы встряхнул за плечи.       — Почему ты не стоишь своего куска хлеба, а?       От неожиданности Вёх совсем онемел.       — Назад в резервацию захотел?       В глаза вдруг ударил свет. Вокруг заворчали голоса и его снова встряхнули.       — Ну вот, опять. Это после приюта видимо, — узнал он голос Тисы.       — Будем надеяться, что не лихорадка так начинается, а то все с ума дружно сойдём, — ответили ей.       Вёх прозрел и долго не мог понять, где находится. Обстановка в последнее время менялась так сильно и часто, что просыпаясь в каждом убежище он несколько секунд сначала вспоминал, как там оказался. А уж теперь, разбуженный от кошмара, с оглушительной болью в каждой жилке, тем более соображал слабо.       Один из гитаристов, держась за верхнюю полку, навис над Змеёнышем.       — Рассказывай, что с тобой происходит.       — Соврать не дадут. Нас с Ваксой опоили в приюте. Ей вроде ничего, а мне такие кошмары снятся, ух!       — Про что хоть?       Ответить было нечего. Про старую коробку? Наругал папаша? На кошмар вовсе не тянуло и только один Вёх мог понять, почему ему стало так жутко.       — Про всякие вещи жестокие. Да не важно…       Эви дошёл до кухни и вернулся с большим металлическим чайником. Он протянул Вёху жестяную кружку и, не терпя возражений, наполнил до краёв.       — Волшебный чай из волшебного самовара!       Судя по запаху, это и правда был холодный чай, только вот порядочно разбавленный чем-то спиртным.       — Как мы придумали, а! Флит не в курсе и не орёт на нас.       — Лишь бы он сам чайком не захотел побаловаться, — сонно пробормотала Вакса.       — Не-е-ет. Только кофе и хлещет. А нет кофе — готов помирать, но даже воды не глотнёт.       Змеёныш приложился к кружке пару раз и заговорил с Ваксой:       — Стыдно перед вами с Тисой, просто кошмар.       — Как ты достал меня, а! То ему страшно, то ему стыдно, а-а-а! — она положила подушку себе на ухо, — Можно хоть полдня не психовать? Просто в окно посмотри. Вокруг себя хотя бы. Мы на «Затмении»! Чуть ли не в составе группы! На дворе лето, руки-ноги не отмерзают, никто не дохает за стенкой! Всё идёт замечательно!       — А ещё мы в розыске.       — Прекращай или вали из койки. И так всю ночь ворочаешься.       Может, и правда стоило жить настоящим моментом? Когда ничего путного нельзя сделать, можно попробовать хотя бы не страдать. Вёх решил, что трезвым у него не выйдет от всего отвлечься и всадил всю кружку залпом. Нашёл чайник — и всадил ещё. Почувствовал, как сразу стал умнее. Только вина всё ещё слегка грызла: как так, всегда ведь первым вызывался на сцену?       В ту минуту прямо над траком могли стоять галинги со взрывчаткой и ружьями, готовые отомстить за кормчего. Это значило бы, что никто из труппы не уйдёт живым. Бросая взгляды на Ваксу, которая уже снова спала, Змеёныш решил, что он, пожалуй, ни о чём не жалеет и к любой развязке готов. В конце концов, кто не мечтает умереть в один день?       Боязно засыпать, когда снова может присниться всякое. Он продолжал потягивать чай, перебравшись на самую маленькую в мире кухню, располагавшуюся в конце вагончика. В грязное окно уже пробрались лучи рассвета. Они успели как следует разогреться, когда пришёл завтракать Эви.       Сев за крохотный столик, гитарист принялся деловито распаковывать бумажный свёрток, пересыпал его содержимое в папиросную бумагу, скрутил и проговорил наконец:       — Мне одному многовато получилось. Будешь?       Вёх отвёл глаза и представил себе Джиму. Та молчала. Даже без осуждения. Несмотря на её мутную городскую компанию, вряд ли она могла дать хороший совет на такой случай. Инкриз вот мог, и наверняка сказал бы, что употреблять неведомые зелья из неведомых недр карманов неведомо кого точно не стоит, но музыканты вряд ли задумали недоброе с утра пораньше. И согласился.             В закутке за траками, чтобы никому не мешать, музыканты начали репетицию. Вёх выбрался на крышу кабины и наблюдал, вслушиваясь в повизгивания гитарных струн и звон тарелок. Солнце кусало кожу и он понял, что обгорает, но не мог сдвинуться с места — до того уютно пристроился. Позже как ни в чём не бывало рядом устроилась Тиса. Змеёныш осторожно вытащил из её волос витой проводок и сказал в него:       — Приём, мадам! Есть кто дома?       Уголком рта она ответила:       — Никого нет.       — И даже ни одной деревяшки в хозяйстве не найдётся?       — Что надо? — она осторожно дёрнула проводок на себя, высвобождая.       — Солишься на нас — так и скажи.       — Много чести.       — Тогда давай мечтать. Что весной с нами будет, если отвалят наконец с убийством?       — Я, конечно, не Корн, — деревяшка опустила подбородок, разглядывая ткань самодельной юбки, — но тоже думаю… Как дальше быть? Нам нужны свои дела. Семьи свои.       — А родители? Одним гаданием не проживёшь. Инкриз везде нас пропихивал, находил работу, а без нас ему как?       Деревяшка задумчиво поморщилась.       — Надо как-нибудь его спросить, какие планы. Не сейчас, конечно.       Тяжёлая мысль проскочила в голове у Вёха: что если Инкриза к коронеру притащат мёртвым, как угрожал плакат?       «Вот тогда гора с плеч! Придётся, конечно, бегать вместо него по всяким управам и директориям, выбивая денежки на выступления, но зато не придётся мыкаться чёрт-те где».       — Да иди ты в пекло!       «Я же не со зла, Змеёныш! Я же всё делаю только тебе во благо. Думаешь, легко мне взвешивать все твои желания и решать, каким пожертвовать ради самого сильного? А жить без желаний это быть как Тиса».       — Что-то ты разболтался.       «Кстати, о Тисе…»       — Не сейчас.       «…Прошу заметить, в твоём грехопадении она виновата не меньше моего. Или ты забыл?»       — Опять сам с собой? — Заметила Деревяшка.       — Извини, я что-то не могу остановить…             «Повернись».       В той стороне, откуда позвал Наг, скала была вся полосатая от разных пород. Блестел океан, спокойный и безразличный к суете на берегу. Но там же сидел он — тёмный, как осколок ночного неба и гротескный как старая измызганная кукла. Его хвост едва заметно покачивался, свисая вдоль двери кабины.       — Вот такую прекрасную услугу оказал нам Лария, сам о том не подозревая!       — Чтоб я ещё раз курил с Эви… — ужаснулся Вёх.       — Поздно.       С площадки, где шла репетиция, заорали во весь голос:       — Кони, ты там сдох? Не попадаешь вообще.       — Да я это… перегрелся. Спал в вагоне со шмотками, теперь башка болит.       — Концерт на носу, не зевай!       — Не сработает, — продолжал говорить Наг, — Я уйду, когда захочу.       Вёху было некуда деваться. По левую руку от него сидела Тиса, по правую — монстр из худших фантазий и приближаться к нему совершенно не хотелось.       — Вы были подростки. Только Тиса постарше и это сыграло свою роль. В таком возрасте пара лет пропастью кажутся.       Рискуя подвернуть ногу, Вёх спрыгнул на землю прямо с того места, где сидел. Не оборачиваясь, он уходил прочь между траков, потом между палаток, поставленных съехавшейся на фестиваль публики, но как бы он ни петлял, спотыкаясь о чужие тюфяки и торбы, голос не становился тише.       — Как ты так быстро ползёшь-то с хвостом своим…       — Дослушай и оставлю в покое. А то, кажется, ты стал забывать важные вещи. Так вот, на чём я остановился? На том, что Тиса бывала вечером в интересном настроении. Как бы случайно переодевалась при тебе и всё такое. Ну вы же из одной семьи, что такого? Ты стал подшучивать над ней, потому что уже всё понимал. Одна шуточка, другая. Делали вид, что играли и боролись, но вы уже совсем не играли. Особенно однажды, когда дома никого не было. Потом ты боялся этого нового чувства. Оно настолько приятное, а всё приятное — очень… очень дорого обходится. Всё приятное — оно вообще не для тебя существует, помнишь? И вы оба решили всё забыть. То ли от стыда, то ли из-за тяжёлой зимы, которую вы еле пережили. Сильно повзрослели за те несколько месяцев и быстро стали другими. Но не всё обратимо.       — Зачем мне сейчас это вспоминать? — Вёх чувствовал страшную усталость, будто шёл в гору несколько часов.       — Я не такой, как ты думаешь. И она тоже не такая. Я всё сказал. До встречи.       Как ни странно, Наг и правда тут же исчез. И казалось, солнце стало светить ярче. Вёх заметил, что зашёл в океан уже по пояс, а плавал он плоховато. Пожалуй, Вакса сожгла кормчего не зря. В тот момент Змеёныш был готов пешком вернуться и сделать это собственными руками без капли жалости.       Они спеклись как оловянные солдатики, брошенные в огонь. Не понять, где чьё ружьё, а где нога. Время сплавило семью во что-то непонятное и теперь оторвать одного можно только с мясом другого.       В обед стало заметно, насколько на самом деле недоволен Флит. Номер Ваксы и Тисы ему очень даже понравился, но Кони ставил под угрозу выступление. Он сделал несколько попыток порепетировать, но так и не смог выдать ничего сносного. Распорядитель, нервно прихлёбывая кофе, ходил к чужим тракам, искал помощи, но в итоге вернулся с дядей Колдером.       На несчастного Кони, уже трезвого как стекло, тот смотрел с разочарованием, которое даже не пытался скрыть.       — Несерьёзно. Очень несерьёзно, старик.       Тот только развёл руками.       — Я не смогу найти того, кто за ночь выучит всю вашу программу и сможет сыграть за тебя.       — Не всю, но хоть половину… — виновато промямлил Кони.       — Десять дорожек? Та же история. И что теперь, мне вычёркивать всю группу из списка? Программу урезать нельзя, иначе всех остальных придётся двигать. Вы год готовились — и всё, просрали своё место на сцене? Многие сюда приехали именно за вами. Понимаешь, без нас у них не будет нескольких пластинок. А без них у нас не будет работы, денег, и вообще всего.       — Да понимаю я.       — У вас же несильно сложные партии, так? — Корн влез в разговор на свой страх и риск.       — Нет! — Кони убрал за ухо выгоревшую прядь, приподняв голову, — Никогда такого не было. Гитара — да, но я сам не лучший барабанщик, не сыграл бы ничего сложного. — За ночь и начало дня я бы выучил что нужно. На десять дорожек меня хватит, только показал бы кто.       Лицо Колдера сделалось таким, будто с ним заговорил придорожный булыжник. Задумчиво причмокнув, Кони ответил:       — Попытка — не пытка. Сейчас найду проигрыватель. Попробуешь повторить, а там станет ясно.       Флит сделал последнее, что мог: договорился дать ответ по участию позже, утром следующего дня. Корн отправился слушать дорожки, Тиса и Вакса продолжили репетировать, а Вёх вдруг остался не у дел.       Он знал, что не вернётся в приют, поэтому ничего из вещей там не оставил. Торбу взял якобы для небольшого запаса еды, на самом деле кроме неё на дне лежала недочитанная книга. Самое время было ею заняться.       Где-то в начале упоминался сход населения чуть ли не всей маленькой страны, проводившийся каждый год. Он длился не один день и на нём решали всякие общие вопросы да судили преступников. Глядя издалека на огоньки множества костров Вёх решил, что от некоторых древних традиций мир, пожалуй, никогда не откажется. Теперь собираются по другой причине, но будто бы так надо — становиться одной стаей хотя бы на несколько дней. Вёх уже успел приметить среди гостей фестиваля нескольких ребят, похожих на беста. Чувствовали они себя вполне вольготно.       Судя по звукам, доносившимся сквозь стенку трака, у Корна неплохо получалось играть. Он ожил. Таким его можно было застать только месяц назад, не позже. Пока они с Ваксой не поссорились, Кукурузина частенько брался за неподъёмные дела и преуспевал, был самым упорным из всех. Вёх замер над книгой и продолжал смотреть на страницы, но ничего на них не видел. Он понял, что рад и не может больше ни о чём думать. Корн был сволочью не больше прочих и заслуживал выкарабкаться из своего горя.       Девчонок не было долго и Вёх успел соскучиться. Наконец в вагончик зашла Вакса. Она огляделась, но не заметила Змеёныша, а он и не дал о себе знать. Залюбовался ею, уставшей и растрёпанной, да и ждал, что начнёт переодеваться.       И тогда случилось странное. Вакса поднесла ко рту ладонь и с некоторым трудом выплюнула на неё целый комок различных вещиц. Там были даже наручные часы. Секунду она разглядывала эту влажную блестящую кучку, затем сунула куда-то под футболку. Обернувшись, она всё-таки заметила Вёха.       — Это что такое?       — Что? Где? — нет, Вакса врать так и не научилась.       — У тебя в руке было.       Она бросила на Вёха такой же взгляд как тогда, в бочке. Горестный что ли.       В воображении Змеёныша девочка под луной молчала. И правильно — своё она сказала уже. Только вот Вёх не ожидал, что это правда.       — Ты своровала все эти штуки? Я не буду ничего такого говорить. Просто… сейчас-то зачем? Опасно.       — Не опасно.       Вакса наверняка хотела что-то сказать, но молчала. Разглядывала свою руку с нелепым и упрямым видом.       — Что надо сделать, чтобы ты больше не занималась таким?       — Пф-ф, «надо сделать», — вдруг выпалила она, — Ты себя слышишь вообще? С Инкризом одного поля ягоды.       — Ладно, — Вёх захлопнул книжку, — Тогда так: я не хочу, чтобы ты воровала. Не надо. Мы перезимуем у Анны. Или ты хочешь себе купить что-то?       — Не-а. Я просто привыкла. Меня учили в детстве карманы обчищать. Я только у чужих беру. Но мне ещё никто не запрещал.       — А Корн?       — Да ему наоборот это нравилось.       — Мы с тобой напрасно наделали делов. Но я завязал и ты давай тоже.       — Поступаю как считаю нужным.       Последнюю фразу она произнесла чуть помедлив и без напора. Затем ушла на кухню, а Вёх улыбнулся ей вслед. Скорее всего его слова сработали как надо.       Когда солнце село, послышался лязг микрофона и ворчание гитары. Пробы звука стали стягивать толпу ближе к сцене. Вскоре там уже яблоку негде было упасть. Глядя на это безобразие с крыши трака, Вёх оценил своё положение по достоинству: не надо думать, как в толчее не разлить пиво и как выбираться из первых рядов, если это самое пиво придавит на клапан. Вскоре к нему присоединились девушки, каждая из которых захватила по половине ящика разнообразной выпивки, если не больше.       — Вы завтра встанете вообще?! — рассмеялся Змеёныш, принимая наверх бутылки, — или будете как Кони полудохлые?       — Я удивлюсь, — пробормотала Тиса, забираясь по лесенке, — если он не приставится к утру. Ему ещё хуже, чем днём.       — Ладно, у группы теперь Корн есть.       — Тебе смешно, а он правда себя возомнил музыкантом. За уши не оторвёшь от барабанов, так и наяривает, слышишь?       — Да и отлично!       Начало концерта сильно задержалось, и циркачи его встретили, уже основательно опустошив запасы, так что знакомые песни вызвали у них восторг с первых звуков. И ностальгию, конечно. Давно похороненные воспоминания.       — Дядя не помирился ещё с Инкризом? — спросил Вёх, склонившись к Ваксе.       — Не-а.       — Хм. Теперь Колдер устраивает «Затмение», а мы, считай, выросли на этих песнях. Всё-таки Инкиз о нём постоянно думал.       — Папаша сам хорош. По его вине ссора. Сегодня Инкриз сказал, что его сын не подведёт и он очень умелый, Колдера аж передёрнуло. Ответил что-то вроде: «Хоть детей своих не мучаешь как меня». И мол, отца они оба не слушали, но мнением Инкриза Колдер дорожил. Ну а папаша, сам знаешь, любитель подколоть музыкантов.       Вообще-то Вёх и раньше испытывал много приятного от музыки, но тот вечер просто переполнен оказался восторгом. Он обнимал девчонок, с которыми провёл большую часть жизни бок обок, подпевал вместе с ними и вспоминал, вспоминал… хорошее, плохое и обычное. К примеру, та встреча с Ваксой в «Чертовнике» была обёрнута в неизменный запах горелого кукурузного масла, яхтенного лака и ритмичные гитарные риффы — всё приходило на ум одновременно. А в ту ночь, когда его чуть не убили на задворках, несколько раз подряд сыграли песню про собаку под палящим солнцем. Она крутилась в голове мучительно и бесконечно, сквозь муть и боль. Ушибленные мышцы жгло, а Змеёныш не мог встать, валяясь на провонявшей аммиаком земле. Её тоже сыграли теперь и Змеёныш на минуту окаменел от отвращения.       Внизу кто-то рвался к сцене, а кто-то сидел у океана и на скалах. Всем хватало огня и звука.       — Нам надо провести остаток ночи с Корном, вам не кажется? — спросил Вёх, как только ушла очередная группа, — Он там один, мечтает не облажаться и всё-таки выступить. И до утра, наверное, будет тренироваться. Нехорошо, что мы тут веселимся без него.       Вёх спрыгнул на землю и зашагал на нестройный звук тарелок. Девушки нехотя покинули насиженные места.       Корну приходилось попадать по барабанам почти в темноте — маленькие самодельные светильники не сильно-то спасали.       — Как дела? Получается?       Кочерыжка тяжело дышал, а на лбу у него поблёскивала испарина. Ответил отрывисто:       — Одну песню пока выучил. Лишь бы ребята не сбились, а то я не смогу подстроиться. Ну и… они отскакивают. Палочки. Когда лупишь ими по всяким предметам, другие ощущения, другая скорость. Всё другое.       — Но ты сможешь. Мы же всё можем! Корн отхлебнул из маленькой позеленевшей изнутри канистры и помотал головой:       — Времени очень мало.       — Если ты облажаешься, группа вообще не выступит. Получается, на тебя вся надежда.       — Херня! — крякнул из тёмного угла Кони, — К утру в голове всё само уложится. Да там сложно ошибиться, ну и вряд ли кто-то заметит. У вашего брата чувство ритма шикарное. Кардан для него как родной стал.       — Если уж ты уверен, всё срастётся, — махнул рукой Вёх.       Все пятеро той ночью старались не спать. Кони, борясь с икотой, рассказывал про свои похождения в группе и складывалось горькое чувство, будто он прощался. Раз уж один день загула делал его надолго таким помятым, то видимо, время его кончалось. Хорошо, если время как музыканта — под глазами у него налились очень уж тёмные синяки, а на коже проступали красноватые пятна.       Над скорчившимся в углу Кони Вёх мысленно дорисовал верхнюю колбу песочных часов.       «А, ну да, — он злобно себя одёрнул, — какие ещё у меня могут быть ассоциации?»       Всё-таки Вёх стал отключаться, несмотря на шум со всех сторон. Приятная дрёма и усталость от хороших впечатлений унесла его на короткое время куда-то в мир без забот и страхов. Он и забыл, каково просто довериться всему вокруг и спать, не беспокоясь о наступающем дне.       Пара часов, которых он провёл на пыльных кусках картона рядом с так же уснувшей Ваксой дали удивительно много сил. Вёх выбрался глянуть на рассвет и вспомнил, как в детстве думал: вот Демиург или некий бог — кто там всем заведует? — рисует ему действительность здесь и сейчас. Знает, куда Змеёныш собирается посмотреть и быстро-быстро малюет картинки. Теперь этот бог явно был в хорошем настроении. Он изобразил пустую сцену, облитую солнцем, столбики полупрозрачного дыма от костров, сонный спокойный океан. И даже осколки стекла между камней сияли как драгоценности. Гнев сменился на милость, но внутри зрела всё та же мерзкая тревога. Рано или поздно фестиваль кончится и снова нагонит неизвестность.       К полудню со сцены грянула музыка. Тиса и Вакса отвоевали себе кусочек площадки и прогоняли номер с огнём. Грунт на том месте быстро потемнел от того, сколько на него выливалось керосина. Ребята из других групп приходили поглазеть на репетицию. Они одобрительно качали головами, только всё это не имело значения: кто бы что ни сказал, решение оставалось за дядей Колдером и зависело от ритм-секции. Вёх припоминал немало случаев, когда уже отработанное выступление внезапно отменяли из-за плохой погоды или других причин. Вакса после такого всегда страшно бесилась, норовила что-нибудь испортить и под горячую руку ей лучше было не попадаться.       Допивая особый чай, Вёх чуть не упустил решающий момент. Гитаристы подключились к репетиции и прогоняли по порядку песни. Дядя Колдер на пару с Флитом явились, не привлекая внимания. Сколько ни старался Змеёныш что-то понять по их лицам — не мог. Ясное дело: речь уже не шла о действительно хорошем концерте. Сбивающийся Кони и перенапряжённый Корн, у которого аж вены на висках вылезли просто не успевали довести свою игру до ума.       Они отыграли уже много, когда Эви взял гитару за гриф и сбросил ремешок с плеча.       — Что скажете?       Колдер забрал у Флита его неизменный стаканчик с кофе и налил туда что-то из фляжки. Поболтал и выпил залпом. Он явно ждал, что Эви начнёт просить, но тот тоже молчал.       — Вижу, вы все постарались. И те, кто к нам присоединился — особенно. Я считаю, что это можно показывать публике. Скажи, как сам думаешь.       Эви пожал плечами:       — Мы выйдем на сцену, даже если нам откажут выступать с профессионалами. Значит, будем играть среди любителей.       — Я в тебе никогда не сомневался, — чуть оттаял Колдер, — Группа твоя, последствиями наслаждаться тоже тебе. Не просрите своё время — шесть вечера.       — Да, сир.       Развернувшись, Колдер ушёл по своим делам, а Флит глубоко и облегчённо выдохнул, провожая его взглядом.       — Ну что, времени мало, — распорядитель мигом освоился, — нам ещё добро переносить за кулисы.       Вёху нравилось снова погружаться в привычную жизнь: доехать, всё дотащить, всех пересчитать, всё отрепетировать, дождаться всех вердиктов по поводу выступления — это и есть главная часть, от которой зависит, состоится ли оно вообще. Подчистую его сорвать не дадут, испортить можно только при желании. Чтобы поблистать на публике, приходится сначала изрядно погнить в гримёрках, а некоторым ещё и в траках.       Всё то добро, которое хранилось в резервации, переезжало теперь в шатёр за сценой. Суматохи там вообще никакой не чувствовалось, одни обмякшие участники ждали своего часа на раскладных стульях и лежаках.       Улучив момент, Змеёныш спросил у Эви:       — Что за персонал вон там?       — Чёрная сцена. Играют ночью, после Колдера. Просто не любят опаздывать. Те сидели вокруг пластикового столика, одетые по-простому, в шлёпанцы и шорты. Одни уткнулись в книги, другие тихо что-то обсуждали. Но уже через час их стало не узнать под слоем грима и искусственной крови, а приближаться — страшно из-за шипов, а то и просто гвоздей, торчавших отовсюду из их концертной одёжки. Впрочем, когда они кого-то задевали, то с чувством извинялись.       В очередной раз пробегая мимо с охапкой каких-то проводов, Змеёныш зацепился взглядом за очередное лицо в чёрно-белом гриме. Оно тут же оскалилось. Ничего не скажешь, Наг отлично вписывался в компанию к дьяволопоклонникам.       — Мы это непременно должны послушать, — сказал он отчётливо, — И вообще, ползи сюда, там и без тебя разберутся.       Вёх, наверное, впервые не отреагировал вообще никак, просто отвернулся.              Задник сцены был затянут чёрной тканью, но кое-где оставались прорехи. Вёх осторожно забрался на ящики в шершавой, плохо оструганной опалубке и стал наблюдать оттуда в одну из них. С непривычки страшновато было лезть прямо в толпу, в первые ряды. Вроде Лария про давку даже не сочинял, бывали случаи, когда кого-то придавливали насмерть.       Над головами реяли флаги, заграждения перед самой сценой гнулись от напора. Периодически кто-нибудь начинал скандировать: «Затмение!». Никто и никогда из циркачей, даже мама Фринни, выступавшая в цирке, не выходила перед таким количеством публики. Трудно было даже представить себе, что чувствует Корн.       «Тёмные скалы» шли последними перед группой дяди Колдера. Тот уже присоединился к шипастой братии. Скорее всего, ему было любопытно, как сыграет барабанщик-недоучка, иначе бы сидел себе в дорогущем траке и попивал виски со льдом.       Первую половину выступления группа играла старым составом. Кони по-прежнему выглядел паршиво и еле справился с низкой лесенкой, ведущей на подмостки. Навиду у всех, как нормальный артист, он мигом выпрямился и поприветствовал публику. Несколько парней из персонала стояли неподалёку на случай, если он свалится под стул.       В пору было позавидовать девчонкам, что именно они, а не Вёх, примут всю славу в такой день. Но Змеёныш даже со своего ящика чувствовал адский запах плохого керосина и не то что ко рту бы его не смог поднести, он и дышал, отфыркиваясь через каждые полминуты.       Кто-то услужливо поднёс зажигалку и факелы вспыхнули. Вакса и Тиса исчезли по бокам сцены, чтобы выйти перед ограждениями. Их видели только первые ряды да те, у кого нашлось немеряно денег на места, располагавшиеся на специальных подиумах. Публика там ошивалась ленивая: кто макароны ел, кто развалился на стульях, но даже они оживились, когда грянула музыка. С первой минуты стало ясно, что у ребят лучшие танцовщицы за весь фестиваль: двигались будто одна отражение другой, бескостные и дьявольски ловкие. На самом деле, они придумали слишком сложные вещи и пару раз недотянули трюки, но Вёх решил, что никто не заметил.       И только когда они вернулись в первый раз за кулисы, стало ясно: что-то пошло не так. Очень сильно не так, судя по Тисе, часто икавшей в истерике и заливавшейся слезами. Он хотел осторожно спуститься на землю, не заработав занозу, но лучше бы спрыгнул, потому что там Вакса уже орала на Флита громче гитар:       — Бабе своей запрещать будешь, понял?       Бедный опешивший управляющий не знал, препираться ему с одной танцовщицей или успокаивать другую, всё мусолил вечный стаканчик и испуганно крутил головой как голубь.       Вёх чуть не выпалил с дуру: «Ты же деревяшка!» при виде того, как Тиса прижимает к себе руку со сломанным пальцем. То ли она его несколько раз задела, то ли сам по себе разболелся, но видимо, было уже невыносимо. Змеёныш осторожно обнял её без всяких слов. Да и что там услышишь, когда Эви с рыка переходит на воль, а Кони, видимо, твёрдо решил сдохнуть на сцене от старательной игры.       Как ни странно, Тиса сначала перестала вздрагивать, потом смогла поднять голову. Вокруг уже сбежались музыканты, включая дядю Колдера.       — Что случилось? Ну-ка покажи, — потребовал он, когда между песнями воцарились несколько секунд тишины.       Рука выглядела неплохо: не побледнела, не почернела, только мизинец заметно распух.       — Вроде жить будешь.       — Я закончу выступать. Всё нормально, — просипела Тиса, размазывая слёзы поверх стойкого грима.       Тут со сцены сошёл задыхающийся и весь мокрый Кони.       — Драм соло в перерыве не будет что ли? — Поддел его Вёх.       Кони только палочками и смог погрозить в ответ.       Колдер сходил договориться, и Тисе сделал укол обезболивающего парень по уши в цветных татуировках. Зато перчатки у него были настоящие, как у врача, так что доверие он внушал.       — Сейчас опять повеселеешь, ну, — Колдер осторожно поднял её подбородок, — Мы же с тобой крутые.       Он опять отнял у Флита стаканчик и налил туда из своей бутылки.       — Давай, за маму… за папу не будем, он скотина грязная…       Деревяшка слабо улыбнулась.       — Мои папа с мамой умерли. От болезни.       — Мои тоже. Надо же.       Дядя Колдер не стремился ненавидеть кого-то, кроме Инкриза, и это вселяло надежду. Как-никак он возглавлял один из мирков подполья. Вёх смекнул, что можно получить у него помощь, если правильно и вовремя попросить.              Где же, между прочим, был Инкриз в ту минуту, когда Корн, с квадратным от окаменевших желваков лицом, подходил к барабанной установке? Вёх не видел их с мамой ни в первых рядах, ни на крышах траков вдалеке. По всей видимости, нашлись ещё хорошие точки обзора.       Казалось, все только и смотрели на то, как девчонки дают жару. Это стоило страданий Тисы, это стоило… вообще всего, что выпало на долю семьи за те дни. Змеёныш хоть и не верил в судьбу, но она так причудливо на его глазах сплеталась! Не умори Гиля Амьеро его собственный сын, шаман своими кознями или засланный убийца, не видать бы циркачам «Затмения» даже по самым дешёвым билетам.       Весь скованный и еле живой Корн, по всей видимости, отыграл хорошо. В конце выступления его даже отдельно представили. Тиса и Вакса вернулись на последнем издыхании, когда уже и ключицы ходят ходуном. Зацепившись ногами за ящик, Вёх осторожно свесился вниз головой и успел поцеловать Ваксу, проходившую мимо.       Казалось, лучше ржавый нож получить в глаз, чем этого не сделать.       Он трясся весь и таял, и плевать было, что на них смотрят.       Плевать было, что упал куда-то ещё горевший факел.       — Я отстала от ритма в конце, — сказала Вакса, едва отдышавшись.       — Даже не заметил.       — Я лажаю!       — Нет.       — Ты же никогда не ошибаешься, почему я не могу так?!       — Да я даже обжёгся в «Чертовнике» в последний раз, вот… где он там…       Проклятый ожог на руке уже сошёл и даже пятнышка после себя не оставил. Настрой Ваксы Змеёныша так удивил, что он разом забыл все свои промахи и растерялся, глядя на её поджатые губы.       Тиса выглядела куда лучше и вполне довольна осталась выступлением. По всей видимости, ей теперь хотелось вздохнуть полной грудью и повеселиться, дело-то сделали. Деревяшка забралась к Вёху на ящики и они вместе стали наблюдать как за кулисами скапливается вся королевская рать в ожидании дяди Колдера. Посмотреть было на что: к настоящему оркестру во фраках прилагался детский хор, одетый как толпа сектантов, да ещё дородная оперная певица, тонувшая в платье с рюшками.       — Вот это интересное… — Вёх прицелился в её декольте капелькой смолы, которую он отломил аккуратно от доски.       Тиса поймала Змеёныша за руку, и он всё-таки промахнулся. Заметив возню, Вакса только кинула в их сторону безучастный взгляд и продолжила сердито попинывать угол ящика.       Странно. Вёх и без неё знал это чувство: пусть хлопают и орут сколько угодно, но когда ты сам себе противен за промахи, не хочешь ничего слышать. Но он всегда считал, что Вакса его опережает. Что она выносливее и… Она всё-таки красивая девчонка.       Пора было увести её, а то, чего доброго, с кем-нибудь поссорится.       — Идём к тракам. Иначе точно оглохнем тут сидеть. Целый симфонический оркестр пригнали. А ты оставайся, — сказал он Тисе, подняв голову, — Не буду мелькать, а то мужик, который тебе укол делал, подумает, что я твой парень и смоется.       Пока сказанное доходило до Тисы, Вёх уже отскочил подальше, чтобы не получить пинка по голове.       Таща за собой Ваксу, он спросил, где Фринни и Инкриз. Оказалось, что их с утра никто не видел. На долю секунды у Змеёныша в глазах потемнело, но раньше времени он решил не паниковать.       На стоянке он нашёл их почти сразу, но от тревоги не избавился. Инкриз выглядел рассеянным и вялым. Он сидел возле входа в вагончик и что-то потягивал из закопчённой жестяной кружки. Увидев Ваксу и Вёха, приложил палец к губам.       — Мама спит.       — С ней всё в порядке?       — Мгм. Слегка перегрелась на солнце. — он спохватился, — Мы видели ваше выступление от начала до конца, и вот, что вам скажу, дети мои. Грандиозно!       — Не пустовато без меня смотрелось?       — Ах… хм… — Инкриз закатил глаза, — Ну без тебя-то и земля вращаться перестанет, зачем ей? А если серьёзно, то ты уже был бы лишний.       — Ладно. Пора перестать хлестаться уже, — Вёх потёр наморщенный лоб, — Вы с цирком не передумали? Он точно ещё работает?       — Да-а-а! Я в этом году даже видел афиши.       — А мы не можем, к примеру, пересидеть у кого-нибудь из этих ребят? Не дома. Они же репетируют где-то. Записывают пластинки.       — Зачем у них? Попасть будет трудно. Карантины, пропуски, вы же знаете Юстифи. Дальше первой линии нас без прописки не пустят.       Не верил почему-то Вёх в гостеприимство настоящего большого цирка. Инкриз никогда не подводил с решениями, но именно это будто выбивалось из всех прежних. Сказать ему, что ли, про беста? Змеёныш почти решился, но тут из вагончика показалась Фринни.       — Я уже жду-не дождусь, когда доберёмся до цирка. Так по всем соскучилась! Сколько же меня там не было? Вот уже, наверное, третий десяток пошёл. Меня ведь там всему научили. А я научила вас.       — Не выставят нас за порог?       — Нет! Что ты! Мы все как родственники там. Все свои.       Такое наверное и вправду существует, но Вёх всякий раз вспоминал, как Тоби щедро наливал мутное пойло в плохо вымытый стакан, приговаривая, что все хорошие настойки такие. Говорил уверенно, и не приходило в голову смотреть в чужие бокалы, чистые, где мутнеют настойки только от добавленной воды, да и не так сильно. В его заведении тоже все были «свои», «родные», но вечно избитые и обдолбанные неизвестно чем. Память от того пойла отшибало всякий раз подчистую, на том и спасибо.       Со сцены на толпу и алые косогоры стала накатывать густая волна оркестровой музыки, прошитая басовым рыком электрогитар.       Инкриз вздрогнул и покачал головой.       — Эх. А я ещё помню, как мы с ним делали банджо из консервной банки. Вместо струн были скрученные овечьи кишки. Что ж, прогресс налицо.       Уже отыгравшие музыканты стали возвращаться к своим тракам, приводить знакомых, и стоянка быстро превратилась в проходной двор. Флит наконец-то разговелся бутылкой пива и сразу выпил половину. Крутанув внутри неё маленький водоворот, залпом прикончил. У Вёха от такого зрелища заболел желудок, а управляющий спокойно вытащил из ящика вторую.       Ясно стало, что пощады не будет и проще надраться вместе со всеми, чем пытаться уснуть в таком хаосе или бродить грустным среди отупевших и весёлых.       Вакса снова проявила талант, где-то стащив большую бутылку газировки, разведённой неплохим спиртным. Что это такое, она и сама не знала, просто подрезала со столика внутри трака.       Змеёныш поглядывал на костры на пляже, звёзды, залитую светом сцену. Он вдруг почувствовал себя очень счастливым.       — Я раньше думал, что концерты нужны только тем, кому деньги девать некуда. Всё же есть на записях, сел и послушал. И все в ноты попадают, и идти никуда не надо. А дело-то совсем в другом...       Вакса перебила:       — Тебе не кажется… — она сощурилась, прислушиваясь к словам песни.       Нет, никому ничего не казалось.

И в доме, славно развлекаясь,

Она осталась до утра,

Где ночевал его хозяин,

О том не думала она.

      Выходило, что сказка догнала их. Только теперь стало непонятно, кто её на самом деле сочинил.       Остаток вечера циркачи провели в большой компании, таская еду с костра, пока она не обуглилась, и допивая остатки алкоголя. Разговоры шли одни интереснее других, многим новоприбывшим хотелось послушать про то, как сгорел целый трак. Начинать рассказ пришлось издалека, Вёх и Вакса едва смогли пересказать всё.       Кутёж ещё никогда не захлёстывал Змеёныша с такой непреодолимой силой. Как горная река, он нёс хрен знает куда, на скалы похмелья, не оставляя шансов не выпить ещё и не выдумать какую-нибудь идиотскую шутку.       — Ты станешь рыбой, а ты — птицей, а ты… — вещал Вёх с крыши трака, изображая проповедника.       — А ты шлюхой? — крикнула ему Тиса.       — Эй! Это потому, что я в твоей юбке? Не суди книгу по обложке! — он посмотрел на книгу, которую держал в руке вместо сочинений Петера Галинга, — В этом телефонном справочнике, кстати, побольше пользы, чем в их учении.       В горле пересохло, хотелось воды. Просто воды, которую так легко пить после всего, что уже было выпито. В одном из вагончиков была кабинка с поддоном, позволявшим музыкантам худо-бедно вымыться. Вёх решил, что в баке ещё может быть вода. Добравшись туда, он даже спьяну не стал трогать кран, до того тот выглядел жутко. Догадался крутануть его, схватившись через натянутый рукав, но ни капли не вылилось из проржавевшей лейки под потолком. Вёх чертыхнулся. Он хотел выйти, но вдруг увидел себя в расслоившемся зеркале.       — Привет! — оскалилось отражение.       Мёртвые, замыленные глаза, слипшиеся волнистые пряди волос. И оно будто было старше лет на пять.       — На пару слов. Когда Корн играл, у него, кажется, были на руке синяки. Между кистью и локтем.       Вёх упорно молчал, но с места сдвинуться не мог, парализованный страхом.       — Вряд ли его кто-то тащил или хватал за руку, — продолжал Наг, опустив ресницы — мне вот ка-а-а-ажется…       Невозможным усилием воли Вёх всё-таки смог себя толкнуть в сторону двери. Он стал захлёбываться воздухом, не понимая, когда и как вдыхать, а когда выдыхать.       —… Что он впоролся. По-взрослому. Крышку гроба открыл. Понимаешь?       Распихивая всех, кто попадался на пути, Вёх отчаянно метался в поисках Корна. Он вцепился в Тису и, изрядно её напугав, стал трясти.       — Опять с тобой плохо? Успокойся. Успокойся! — Прикрикнула на него Деревяшка, хлопнув по плечу, — он где-то здесь, не потерялся.       — Ты не понимаешь, — еле выговорил Змеёныш.       Наконец, он различил в одной из компаний знакомую кудрявую голову. Подошёл сбоку и мёртвой хваткой вцепился в запястье Корна, поворачивая его к себе. Хватило, впрочем, и секунды. Наг много чего плохого делал, но никогда не обманывал. На него, вмиг замолкнув, уставились те, с кем только что преспокойно разговаривал Корн.       — Ты охренел? — только и смог выдохнуть Вёх.       — Не твоё дело, иди отсюда, — Кочерыжка отмахнулся.       — Если родители узнают…       — Иди проспись и не приставай.       Последние слова Вёх еле расслышал от свиста крови в ушах. Впридачу сердце у него колотилось безумно быстро. Корн оттолкнул его и следующим бы явно был хороший удар по лицу или рёбрам, так что Змеёныш разговор продолжать не стал. Да и не смог бы.       Его, плетущегося назад к тракам, перехватил Флит.       — Ты темноты что ли боишься? Вылетел из кабинки, чуть дверь не снёс.       — Допустим, — Вёх вытер со лба холодный пот.       — Я в детстве так же делал, вот и обратил внимание.       — Есть у нас что-нибудь, чтобы не уснуть? Не хочу засыпать. Слишком испугался. Приснится ещё…       — Ну, этого добра у меня всегда с собой полно, — хохотнул Флит.       Поняв, что Змеёныш совсем плох и до кухни не дойдёт, управляющий сделал всё сам. Пока его не было, Вёх рассеянно разглядывал мусор, валявшийся повсюду на земле. Пересчитывая бутылки и окурки, он чуть отвлёкся и пришёл в себя. Ему не хотелось поднимать глаза, ведь где-то среди этих славных смешных парней и девушек веселилась та сволочь, что заправила шприц для Корна. Смотреть на мусор было приятнее.       Судя по вкусу кофе, щедрых несколько ложек ушло на стаканчик еле тёплой воды.       — А где ты воду взял?       — У водителей всегда есть, чтобы охладить двигатель. Надеюсь, канистры не перепутал, а то тебе крышка. Ха-ха! Белое дно стаканчика стало последним, что Вёх увидел перед тем, как беспробудно уснуть на старом измызганном стуле в укромном месте между вагончиками.       Половина следующего дня прошла так, будто Вёху было девяносто лет. Он спотыкался на ровном месте, страдал то от озноба, то от жары. Спать не мог, делать что-либо тоже и отчаянно завидовал Тисе и Ваксе, которые просыпались только воды хлебнуть.       Фестиваль свернулся, оставив пляж снова пустым и диким. Музыканты собирались долго, потому что ждали, когда готовы будут все. Выдвигаться по одному траку теперь не стоило, ради безопасности решили держаться вместе.       Солнце уже валилось за горизонт, когда колонна, наконец, тронулась с места. Скрылся из виду сверкающий розоватый океан, затем и злополучное плато. Вёх проводил взглядом осколки и гарь, которые заметил на дороге. Может, тогда всё обошлось. А может, они подписали себе уже настоящий приговор.              Флит позвал всех в кухню послушать, что он придумал.       — Если вас нужно высадить за пару миль до города, то так и сделаем. Поговорил с водителем. Один из вагончиков переделали из контейнера. Его можно снять с колёс и оставить в укромном месте. Переночуете хоть под какой-то крышей, потом заберём.       — Отлично, — просиял Инкриз, — в контейнере ночевать мы как раз и привыкли.       — Спасибо вам, — довольно щурясь, сказал Флит, — Хорошо бы нам каждый год так пересекаться у океана. Вам — проход на фестиваль, а нам — ваши умения. Все в восторге.       Вакса и Тиса переглянулись.       — Без проблем, если не сгниём в тюрьме.       — Насчёт этого… Мы могли бы придумать что-то. Отправить вас за город… Был же у кого-то летний дом, родственники с фермами.       — Не беспокойтесь, — Фринни покачала головой, — мы останемся в надёжном месте.       Трак остановился у подножья высокого холма в сумерках. Пока сгружали контейнер, Вёх заметил, что ветер стал холоднее. Уже прошлой ночью он захотел надеть рубашку с длинным рукавом, а теперь и она не спасала.       Стоящий поодаль Инкриз смотрел себе под ноги. Змеёныш прекрасно понимал, о чём тот думает: лето кончается. Скоро ко всем проблемам прибавится холод. И когда станет уже совсем туго, придётся забрать спрятанную у Анны коробку с деньгами, вот тут-то они и попадутся. Либо попадутся в деревне, куда захаживает коронер. А если нет, то на пороге бункера, где ведут учёт. Их побег день ото дня становился бессмысленным, да и жертвы тоже.       Юстифи находился в низине и открывался весь как на ладони. Он бросал на небо рыжее пятно света, в котором луна и звёзды блёкли и наполнял округу мерным гулом. Такие города вечером только просыпаются, отдавая жителям сразу всё, что те упустили днём. Хлебнул жизни, и снова на дно, чтобы снова вынырнуть на миг.       — Мам, — Вёх обернулся к Фринни, тоже засмотревшейся вдаль, — Ты ведь жила здесь?       — Совсем ребёнком, - ветер бросил ей на лицо тонкую ореховую прядь, - Перед тем, как ушла в цирк.       — А что дома не сиделось?       — Стало не на что жить. Такие шли времена. Но мне нравилось выступать. Правда, когда я захотела вернуться, дом уже опустел. Не знаю, что там случилось и куда все пропали. Меня никто никогда не искал.       Захотелось сильнее натянуть рукава подаренной музыкантами джемпера. Змеёныш почувствовал, что снова замерзает.