Как казаки спасали Ариану

      — Всё отдыхаете? Как бы всыпал вам картечью по рожам, три очереди, так тут же взялись за ум и перестали прозябать в бездействии, — застрочил Шихловский, как из пулемёта, с важным и претенциозным видом прохаживаясь по квартирке, держа в руках кавалерийский стек. Это была его излюбленная угроза — обещать кому-то по несколько залпов картечи вне очереди.       — Вашбродь... — тут же подал голос Митька, такой же смущённый, как и прежде.       — Молчать!       Рука у Шихловского дёрнулась, и он уж было намеревался прижучить разговорчивого урядника стеком, но, благо, воздержался, состроив серьёзную морду кирпичом.       — Значит так... Квартиранты, — последнее слово он протянул особенно неприятно, как бы его пролепетав с изрядной долей иронии, — С Нагатеевым расплачиваетесь за постой и после рысью в расположение штаба, вы там нужны. На носу войсковая операция на Кубани, — процедил он сквозь зубы, пристально вщуриваясь своими маленькими, крысиными глазками в лицо Данилы.       Кубань? Войсковая операция? Да как же... Белую армию уж давненько оттуда вытеснили, и казалось, что надежд на возвращение осталось очень мало. Неужто настала пора возвращаться домой..? И Данила, и Митька воодушевились от одной только этой мысли. Но что-что, а виду они не подавали, — как никак, в разговорах с Шихловским лучше не выдавать лишних эмоций, и посему они лишь послушно слушали, ожидая, когда же он закончит.       — Вам всё ясно? Подробности будут на месте, — гаркнул есаул, подойдя вплотную к казакам.       — Есть, вашбродь!, — ответили хором казаки, прислонив ладонь к виску, отдавая воинское приветствие.       — То-то же. Вольно.       После столь краткого экскурса Шихловский не преминул возможностью как можно скорее покинуть ненавистную ему квартиру — он терпеть не мог запаха табака, поскольку сам был некурящий, и не терпел, когда в его присутствии курят другие. Сослуживцы и вверенные ему в подчинение солдатики обычно сходились на одном — это пренеприятнейший человек старой закалки, очень суровый и грубый, но превосходно знающий своё дело. Митька и Данила попросту считали его «рыжим бесом», «живодёром» и «самого черта братом и товарищем», но держали рот на замке, — как никак, их жизни зависели только от одного этого человека. Была пора, когда Митька и Данила находились в командовании у есаула Дмитрия Ефимовича Диденко, родовитого казака из Псебая, из известного и славного семейства, — то был стареющий, но не теряющий хватку мужчина, коему не чуждо было сострадание и понимание. Как сейчас они помнят — хотя это и было безрассудно, но в дни Ледяного похода он даже не расстреливал пленных красноармейцев, а позволял им воткнуть штыки в землю и вернуться по домам. Такого уж он был склада ума — милосердный и всё-таки слишком мягкий для той стези, которой посвятил жизнь. За своё сердоболие и поплатился — пленный красноармеец, идейный большевик, которого он по мягкости душевной хотел взять к себе в сотню за неимением других людей, в итоге полоснул его по горлу перочинным ножом. С тех пор закадычные друзья-казаки и находились под командованием нелюбимого ими Шихловского, как и в годы Великой войны, мирового пожара.       — Ах, Митька, рвануть бы сейчас в родные края, в Баталпашинскую... Интересно, как там она? Небось всё хозяйство уже и погорело... Как там батько с мамкой, эх, — погрузился в тоскливые раздумья Данила, плюхнувшись на кресло и закурив очередную папироску, — Кстати, ты что-то про свой сон говорил. Я слушаю-с, — добавил он после непродолжительной паузы, прищурившись подобно хитрой лисе, высматривающей добычу.       — Что?       Это ёмкое "Что?" было произнесено настолько громко, что неподготовленного человека вполне могло выбить из колеи. Данила аж ахнул от неожиданности.       — А... А, да. Она мне сказала проснуться... И я... Проснулся, — промямлил Дима, как-то неуклюже поправив волосы и сложив руки на коленях.       — Сказки какие-то рассказываешь, ей Богу, Митя, — рассмеялся Данила, выпустив дым изо рта, — Корабль какой-то, девка какая-то белёсая. Опять с безделья всякую чепуху заумную читаешь, что тебе такое снится?       Он улыбнулся полумесяцем, смотря на своего друга.       — Слушай, ты думаешь, у меня на это так много времени? Да и не читаю я ничего такого, подумаешь... Король в жёлтом хорошее чтиво, Чемберс увлекательно пишет, — как-то оскорблённо произнёс Митька, поджав губы, — Но этот сон мне далеко не в первый раз снится, понимаешь? Вот уж как недельки две он меня мучает, да всё не отпускает. Господи, да эта девка мне уже один раз наяву причудилась, — выпалил он, налившись багровым румянцем, как спелый томат.       В ответ послышался раскатистый хохот, как будто в помещение загнали целый выводок жеребят.       — Во даёшь, мне бы грёзы, как у тебя..., — на выдохе проговорил он, едва не выронив папироску изо рта, — Ладно, ты так не переживай из-за этого. Сон как сон. Хотя, может, кто и сглазил тебя...

***

      Последующие несколько часов Данила и Митька провели в неловком молчании, — каждый из них занимался своими делами. Данила, как обычно, смолил и накручивал волосы на штык, а Митька читал. Он никогда не был особенным ценителем ужасов, но Король в жёлтом прямо-таки запал в его душу, — с таким прежде он не сталкивался. Вообще, Митька сам по себе был недурно начитанным парнем, — в своё время, ещё на галицийском фронте в годы Великой войны, он даже учил грамоте куда менее образованных казаков-сослуживцев, чем он сам, и весьма на этом деле преуспел, даже помогая братцам составлять письма домой. Судьба у него могла сложиться совсем иначе, если бы он захотел, — этот тихий, мечтательный казачонок больше походил на штатского канцеляра или адъютанта коллежского асессора, нежели горделивого кавалериста с шашкой наперевес. Но выбор за него был сделан ещё в детстве — семейство Небейголова славилось своей воинской преемственностью, и всякий из них вставал под знамёна императорского двуглавого орла, когда гремела труба.       Вскоре на пороге квартиры появился и сам держатель жилища, Иван Прокопьевич Нагатеев, — худосочный мужчина преклонных лет, лысый и в маленьких очочках, неприятно сверкающих в свете тусклого абажура. Он поправил очки и лишь презрительно угукнул себе под нос, смотря на пребывающих в его квартире двух казаков.       — Господа-с, вы будете оплачивать своё пребывание здесь или нет? Я ни в коей мере не оказываю своё давление на Вас, однако...       Не успел он договорить, как Данила всколыхнулся и вскочил с кресла, грозно нахмурив брови.       — А с какой стати мы вообще должны платить? Мы, видите ли, защитники Расеи, солдатики главнокомандующего Врангеля...       — Данила..., — тихо пробубнил Митька, закрывая лицо руками.       — Гм... Видите ли, — Нагатеев сделал акцент на этом слове, — У евреев есть такая замечательная песенка, называется, если память мне не изменяет, dire gelt, что в переводе значит рента. Я сдаю Вам эту квартиру в аренду, и, разумеется, я признаю все Ваши заслуги, однако плата есть плата, и если вовремя не заплатить, возникнут проблемы, коих желательно было бы избежать. Так вот, в этой песенке жалуются на то, что за неуплату к квартиранту пришли городовые с намерением изыскать долг и выселить человека на улицу, — Нагатеев потёр свою переносицу, выжидательно смотря на Данилу.       — Да заплати ты ему уже..., — выдохнул Дима, всё ещё прикрывая своё лицо руками.       Данила, выдержав небольшую паузу, всё-таки выдал, подойдя вплотную к Нагатееву.       — Ладно. Сколько?       — Гм... Согласно первоначальному договору, я был готов Вас заселить в свою квартиру на срок до одной недели, что подразумевает плату в размере десяти рублей.       — Сколько?! Десять?! Да на эти деньги жить да жить!, — не на шутку вскипятился Данила, выпятив свою грудь.       — Гм... Видите ли, мне тоже требуется на что-то жить. Времена сейчас неопределённые, и я коплю весьма однозначную сумму денег на то, чтобы...       Данила грубо его прервал.       — Ладно, так уж и быть. Хреновы иногородние..., — с придыханием выдавил он из себя, направившись к небольшой кожаной походной сумке, что бесцельно лежала на старинном дубовом столе. Он отсчитал оттуда, как и было оговорено, десять рублей и всучил их Нагатееву, — абсолютно бестактно и даже нагло, с очевидной претензией.       — Гм... Благодарю. Приятнейшего вам постоя, господа-с.       Нагатеев столь же поспешно ретировался, как и прибыл, вновь оставив казаков наедине с самими собой.       — Ну, что, Митька? Завтра в расположение части, будем-с выслушивать, чего нам там преподнесут. Авось и правда вернёмся на Кубань, изгоним оттуда большевистскую мразь, а там и до петрова града рукой подать..., — размечтался Данила, прокручивая меж пальцев штык.       — Угу..., — подытожил Небейголова, убрав руки от лица и откинувшись на диван.