Silver sable

      Шаг за шагом Феликс приближался к входу, и с каждым шагом его внутреннее напряжение росло, словно туго натянутая струна. Он чувствовал, как ожидание встречи с Хёнджином сжимает сердце, но при этом ему было сложно понять, что сильнее — страх или надежда. Проходя мимо знакомых мест, Феликс ловил себя на том, что его взгляд то и дело мелькает по коридорам, ожидая увидеть знакомую фигуру, но Хёнджин не появлялся. Сердце стучало настойчиво, будто подсказывая, что встреча неизбежна, что от неё уже не сбежать. Он вошёл в аудиторию, и, не заметив Хвана, почувствовал мгновенное облегчение, как будто ему дали передышку. Но эта пауза лишь усилила внутреннюю тревогу. На самом деле Феликс ждал этой встречи, ждал, что начнётся новая глава в их общении — глава, в которой они попытаются начать всё сначала. Он уже принял решение, но страх того, как пройдёт эта встреча, не отпускал его ни на секунду. Когда Хёнджин наконец вошёл, Феликс ощутил, как каждый мускул его тела напрягся. Хван прошёл к своему месту, неуверенно кивнув в его сторону, и Феликс ответил таким же осторожным жестом, чувствуя, как внутри его захлестнула буря эмоций. В его груди одновременно боролись два чувства: страх — страх, что всё повторится, что Хёнджин снова оттолкнёт его, и тихая надежда — что на этот раз всё будет иначе, что Хван даст им шанс. «Считается ли принятое решение верным, если на душе словно шторм?» — мелькнуло в голове у Феликса, когда его пальцы нервно перебирали ручку. Он пытался сосредоточиться на тетради перед собой, но мысли упрямо возвращались к Хёнджину. Сердце колотилось так сильно, будто пыталось вырваться наружу. В воздухе между ними витало что-то неуловимое, и Феликс не мог понять — будет ли это началом новой истории или окончательным концом того, что было раньше.       После нескольких пар, когда началась длинная перемена, Феликс и Сынмин сидели в столовой, погружённые в свои задания. Тишина между ними нарушалась лишь тихим звоном столовых приборов и едва уловимым гулом студентов вокруг. Феликс нервно барабанил пальцами по столу, его голос звучал сдержанно, но в нем ощущалась усталость: — Знаешь, Сынмин... Я просто не справляюсь. Все задания за последние две недели — неправильные, — он вздохнул, как будто каждая фраза требовала усилий. — Я столько времени убил, пытаясь всё понять, а толку — ноль. Мне нужно всё сдать к концу недели... Но это же невозможно. Сынмин поднял глаза от своих записей и, чуть склонив голову, взглянул на брата с лёгкой улыбкой: — Феликс, ты говоришь, как будто кто-то из нас действительно всё делает правильно, — его голос был мягким, с тенью иронии. — Я не всегда понимаю, что от нас хотят.. Вот и нахожу обходные пути. Неужели в твоей группе нет таких, кто может помочь? Отличников там, например. Или отличниц? — он подмигнул, чуть приподняв уголки губ. Феликс закатил глаза, стараясь скрыть лёгкое раздражение: — Сынмин, серьезно? Мне сейчас совсем не до таких шуток… — он скрестил руки на груди, словно пытаясь защититься от мыслей, которые на него навалились. — Хотя, ты знаешь, ты прав. Даже не понимаю, что удивляет больше: то, что ты это сказал, или то, что я сам до этого не додумался. Почему я раньше не попросил помощи? Он слегка покачал головой, ощущая, как его мысли начали упорядочиваться. Разговор с братом всегда умел вернуть его в реальность. Сынмин, не придавая ситуации особой важности, вернулся к своим записям, но его спокойствие помогло Феликсу взглянуть на проблему с другой стороны. Атмосфера между ними немного смягчилась, как тёплый луч солнца, пробивающийся сквозь облака. Через несколько минут к ним подошла Чэвон, одногруппница Феликса, её светлые волосы блестели в лучах света, падающих из окна. Она мягко улыбнулась и слегка поклонилась: — Привет, старший, — произнесла она, присаживаясь рядом с Феликсом. Сынмин оторвал взгляд от своих бумаг и на мгновение задержал его на девушке, внимательно рассматривая её стрижку. — Не часто встретишь такие яркие оттенки, — тихо заметил он, покачивая головой с одобрением. — Очень стильно. «Сынмин... ты сам покрасился в рыжий», — усмехнулся про себя Феликс, но промолчал, лишь коротко взглянув на брата. Затем, обернувшись к Чэвон, он спросил: — Ты сделала задания с прошлой недели? Мы сегодня на семинаре их обсуждали, но, честно говоря, я совсем запутался. Чэвон на мгновение задумалась, как будто прокручивая в голове недавние семинары. — Да, я их сделала. Могу помочь, если нужно, — она посмотрела на него с лёгкой улыбкой. — Правда? Это было бы здорово! — в голосе Феликса мелькнуло облегчение. — Я... пытался, но, похоже, всё пошло не так. Пока они обсуждали задания, Сынмин молча продолжал работать, изредка поглядывая на свои записи и что-то подчёркивая в тетради. Чэвон слегка наклонилась к Феликсу: — Ты занят сегодня после занятий? Мы с подругой недавно нашли место в парке, где тихо и уютно, — она улыбнулась, словно предлагая лёгкий побег от учебных забот. — Можем пойти туда, если хочешь. Сделаем задания на свежем воздухе. Феликс задумчиво кивнул несколько раз: — Это хорошая идея. Свежий воздух точно не помешает. — Потом он повернулся к брату: — Сынмин-хён, ты пойдешь с нами? Сынмин медленно поднял голову, его глаза были спокойны, но в них читалась лёгкая усталость: — Нет, сегодня не получится. У меня встреча с одногруппником после занятий, — его голос был ровным, но в нём звучала тёплая забота. «Встреча?» — удивлённо подумал Феликс, приподняв брови, но решил не задавать лишних вопросов. — О, понятно... Ну, тогда мы вдвоём, — мягко ответила Чэвон, заворачивая белую прядь за ухо. Её взгляд на мгновение остановился на Сынмине, словно она что-то хотела спросить, но передумала. Сынмин коротко кивнул и снова склонился над тетрадью, а Феликс и Чэвон, обменявшись улыбками, вернулись к обсуждению планов на вечер. Атмосфера в столовой смягчилась, наполнившись ощущением новых возможностей и спокойной лёгкости. С каждым словом, с каждой шуткой, Феликс чувствовал, как мир вокруг него вновь приобретает краски — даже учебные заботы отступали на второй план.

***

      Шли последние минуты лекции, и Феликс, сидя в нескольких рядах от Хёнджина, пытался сосредоточиться на словах преподавателя, но мысли всё время возвращались к нему. Он украдкой бросал на Хвана взгляды, замечая, как тот, погружённый в свои мысли, смотрит в окно, будто искал ответы за стеклом. Лекция вот-вот завершится, и аудитория начнёт опустошаться — идеальный момент для попытки наладить разговор. Но каждый раз, когда Феликс пытался придумать, как подойти, его охватывало чувство неуверенности. Звонок, наконец, прозвучал, нарушая тишину аудитории. Студенты начали собираться, разговаривая и смеясь, оживлённые предвкушением перерыва. Феликс быстро собрал свои вещи, сердце колотилось в груди — он знал, что у него есть только мгновения, чтобы догнать Хёнджина, прежде чем тот вновь уйдёт в свою замкнутость. Он подошёл в тот момент, когда Хёнджин уже собирался покинуть аудиторию. Внезапное желание поговорить захлестнуло Феликса, и он произнёс имя друга: — Хёнджин. Тот слегка обернулся, его выражение лица было неподвижным, почти безэмоциональным. Младший Ким почувствовал, как его собственное сердце сжалось; в этом простом движении не было ни приветствия, ни интереса — лишь холодная отстранённость. Не дождавшись ответа, Феликс ускорил шаг, стараясь догнать Хёнджина, который, казалось, пытался уйти от него, как от чего-то неудобного. — Может, сегодня после лекций пообедаем вместе? — предложил он, пытаясь вложить в слова как можно больше тепла. — Я знаю одно тихое место неподалёку... В этот момент Хёнджин чуть замедлил шаг, но в его глазах не отразилось ни интереса, ни желания. Феликс заметил, как выражение лица Хёнджина оставалось отстранённым, словно слова Феликса не достигали его сердца. Он ощущал, как каждая секунда тянется, как резинка, растянутая до предела, когда в воздухе витало молчание. Наконец, через несколько долгих мгновений Хёнджин просто покачал головой, не произнеся ни слова. Эти несколько действий — лёгкое движение головы и мгновение взгляда — было достаточно, чтобы Феликс почувствовал, как надежда рушится в груди. Его собственный взгляд встретился с холодным, безразличным взглядом Хёнджина на мгновение, и в нём не было ни злобы, ни жалости — лишь бездушная стена, отделявшая их друг от друга. Ким вздохнул, пытаясь скрыть растерянность и разочарование, которые нарастали, как тёмные облака перед бурей. Он ощущал, что внутренние стены, построенные Хёнджином, становились всё выше и выше, делая их общение невозможным… — Хорошо, — тихо произнёс он, и эти слова прозвучали, как невольное признание поражения. Он сдержал себя, стараясь не произнести ничего лишнего, что могло бы обострить ситуацию. С грустью Феликс позволил Хвану уйти, наблюдая, как тот растворяется в толпе студентов, его фигура терялась среди других, таких же спешащих.

***

      За несколько минут до начала семинара Феликс вошёл в аудиторию, обмениваясь с однокурсниками быстрыми взглядами и лёгкими улыбками. Он заметил Хёнджина, сидящего на своём месте и погружённого в изучение заметок, словно весь мир вокруг исчез для него. Атмосфера в комнате была наполнена лёгким гулом голосов и шорохом страниц, создавая ощущение уюта и сосредоточенности. Феликс чувствовал, как сердце бьётся быстрее; это был ещё один шанс, который он не мог упустить. Пока остальные студенты продолжали собираться, Ким шагал к Хёнджину. Он остановился рядом, раздумывая, стоит ли ему садиться рядом... Страх снова столкнуться с холодным молчанием охватывал его, но он решился. Он не мог оставить эту возможность упустить. — Привет, — тихо произнёс он, стараясь вложить в голос как можно больше тепла и дружелюбия. — Как думаешь, семинар будет сложным? Я не уверен, что понял материал... Хван поднял взгляд, и на мгновение в его глазах проскользнуло что-то, что можно было бы назвать вниманием, но это чувство быстро угасло. Хван снова отвернулся, вновь погружаясь в свои записи. Это движение произвело на Феликса угнетающее впечатление, и в этот момент его сердце сжалось от отчаяния. Феликс продолжал, будто его слова могли растопить лёд: — Я думал, может, после семинара мы могли бы обсудить материал. Нам ведь всё равно нужно готовиться к экзаменам... Он пытался придать своему голосу лёгкость, но в глубине души ощущал, что его слова тонут в бездне, полной неловкости. Взгляд Хёнджина оставался прежним, и в этот момент Феликс понял, что его усилия оказываются тщетными. Каждый раз, когда он открывал рот, чтобы заговорить, между ними возникала всё большая пропасть, которую невозможно было преодолеть. Ответа не последовало. Хван, похоже, не собирался реагировать на его слова, словно Феликс не существовал… Каждый новый миг молчания лишь усиливал его разочарование, заставляя его внутренний мир трещать по швам.       Феликс осознавал, что эти две попытки из множества — капля в море их ежедневных встреч. Каждый день, пять дней в неделю, они пересекались в коридорах университета, делили одно пространство, дышали одним воздухом, но при этом оставались на противоположных берегах огромной реки, разделяющей их. Как бы Феликс ни старался, как бы он не пытался подойти ближе, сблизиться с Хёнджином, тот всё равно оставался недосягаемым. Он пытался разговорить его, делая лёгкие шаги навстречу, порой даже ведя монолог о том, как прошёл его день, о мелочах, которые его развлекали, надеясь, что Хёнджин хоть краем уха уловит его слова. Но в ответ получал только молчание — тишину, которая разрывала его изнутри. Младший Ким вспомнил, как сам Хёнджин предложил начать общение сначала. Это предложение когда-то казалось лучиком надежды, искоркой, способной зажечь огонь их дружбы заново. Но теперь, оглядываясь на последние попытки, Феликс задавался вопросом: что же делает Хёнджин для этого? Почему он не откликается, не проявляет заинтересованности, не делит с ним эту возможность? Каждый отказ лишь укреплял в сердце Феликса боль и чувство брошенности, как будто кто-то снова и снова закрывал дверь, за которой он жаждал оказаться. С каждым новым молчанием он всё больше ощущал, как растёт между ними пропасть. Хван не только не отвечал, но и не делал шагов навстречу. Внутри Феликса возникало ощущение, что он играет в одни ворота, пытаясь наладить связь с человеком, который, казалось, уже выбрал жить в одиночестве. Почему он так привязан к Хёнджину? Почему его слова, полные искренности и заботы, не находят отклика? Он вспомнил их прежнюю дружбу, их смех и разговоры, и сердце наполнилось тоской по тому времени, когда они были ближе друг к другу. В его разуме всплывали мысли о том, что Хёнджин мог бы попытаться больше открыться, сделать шаги навстречу. Почему он не понимает, как важны для Феликса эти моменты? Как важна эта дружба, которую они когда-то делили? Феликс знал, что, возможно, Хёнджин нуждается во времени, чтобы преодолеть свои собственные страхи и сомнения, но он чувствовал себя беспомощным, как будто не может влиять на эту ситуацию. «И важно ли это для него? Он сам предложил, сам…так в чем же дело? Передумал?» — Послушай, — вырвалось у него, когда он шумно уселся рядом, приземляя свой рюкзак на парту так, что звук разразился по всей аудитории, привлекая внимание однокурсников. Хёнджин вздрогнул от неожиданности, его лицо на мгновение отразило смятение, но Феликс был уже не в силах остановиться. — Ты ведь сам предложил начать сначала? Да, мне же не послышалось? Понимаешь, с этого момента прошло много времени... Улавливаешь ход времени? — он продолжал, искренне надеясь, что в его словах прозвучит что-то, что сможет достучаться до Хёнджина. — Ты в курсе, сколько раз я делал первый шаг и сколько получал твоего молчания и отказов? Слова, как выпущенные стрелы, летели в цель — в молчаливое сердце Хёнджина. Феликс чувствовал, как внутри него нарастает волна эмоций, переполняя его. — Сколько ещё мне нужно сделать попыток? Сколько, Хван? Я не могу сделать всё и за тебя тоже... — его голос звучал как мольба, полная усталости и разочарования. Он смотрел на Хёнджина, надеясь увидеть хоть какое-то движение, хоть искорку понимания, но в ответ получал лишь тишину. У него уже не было сил продолжать, но, сдерживая дыхание, он с горечью произнёс: — Ты сказал, что постараешься, но, если честно, я не вижу этого. Ты передумал? Так просто скажи, я перестану унижаться и бесконечно подходить к тебе. В этот момент в аудитории повисла тишина. Студенты, еще не покинувшие свои места, обернулись на них, внимая тому, что происходит. Феликс чувствовал, как его слова проникают в пространство между ними, создавая щель, через которую можно было увидеть глубину его страсти, гнева и, что более важно, страха потери. Сердце Кима колотилось, словно в ожидании ответа, но в глазах Хёнджина он не видел ни сочувствия, ни жалости — только отстранённость. И в этот момент Ким понял, что может снова потерять Хёнджина, как уже случалось прежде. — Если ты не готов говорить, скажи хотя бы это, — пробормотал он, голос его стал тише, но в нём звучала сила, которую он не хотел терять. —Мне важно знать... На мгновение Феликс заметил, как Хёнджин вскинул голову, и в его глазах мелькнула тень эмоции — но также быстро исчезла, как и появилась. Хёнджин открыл рот, но лишь издал негромкий звук, который даже не был похож на слово. Это было такое же молчание, как прежде, и оно словно сжимало Феликса в своих тисках. Он чувствовал, как его надежды снова начинают рассыпаться, как песок сквозь пальцы. — Я не знаю, что происходит в твоей голове, но, возможно, мне стоит уйти, если тебе это нужно, — продолжил Феликс, чувствуя, как горечь накрывает его, словно волна. — Но прежде чем уйти, я просто хочу знать, что мои попытки не были напрасны. Что между нами есть что-то, что стоит спасти.       Солнечный свет мягко лился через большие окна, заливая весь кабинет яркими золотистыми лучами, которые играли на деревянных партах и холстах. Воздух был наполнен спокойствием, едва нарушенным шорохом карандашей и лёгкими взмахами кистей. Феликс сидел за своим местом в почти идеальной тишине, чувствуя, как свет нежно согревает его спину. Казалось, что сама атмосфера кружка по рисованию была создана для творческих поисков и медитативного уединения. Он и Хёнджин сидели рядом, как всегда — их места были возле окна, в самом уютном углу кабинета. Солнечные лучи ложились на их холсты, подсвечивая каждую линию, каждую каплю краски. Феликс, сжав в руке кисть, медленно двигал её по холсту, пытаясь создать что-то осмысленное, но всё выходило не так, как он представлял. Линии выглядели кривыми, краски смешивались неудачно. Внутри всё больше нарастало чувство досады. Он хотел, чтобы его рисунок получился хотя бы немного лучше, чем обычно, но чем больше он старался, тем больше казалось, что его усилия были тщетны. Время от времени он украдкой посматривал на холст Хёнджина. Рисунок его друга, как всегда, был совершенен: линии аккуратные, цвета точно подобранные, картина будто оживала под его кистью. Хёнджин был лучшим на кружке, и этот день не был исключением. Он легко, с улыбкой, управлялся с красками, словно сам процесс доставлял ему нескончаемое удовольствие. Лёгкие, непринуждённые мазки ложились на холст, создавая что-то удивительное, что-то, что Феликс не мог повторить, как бы он ни старался. Ким взглянул на свой холст — неровные мазки, неправильные линии, всё выглядело так убого в сравнении с ярким и живым рисунком Хёнджина. Ещё один вздох, ещё одно разочарование. Он вновь бросил быстрый взгляд на работу друга и заметил, как тот с лёгкостью завершает очередной этап своей картины. Хван казался полностью поглощённым процессом, его улыбка была почти беззаботной. В этот момент Хёнджин заметил, что Феликс сидит с застывшей кистью и хмурым взглядом, словно пытается победить собственное произведение. Хван медленно опустил свою кисть и повернулся к нему с той же привычной улыбкой, которая всегда выводила его из равновесия своей простотой и лёгкостью. — Что-то не выходит? — тихо спросил Хёнджин, наклонившись к его холсту. Феликс сдавленно кивнул, не находя слов. Его раздражение становилось сильнее, но он не мог признаться в этом. В тот момент он больше всего на свете хотел быть лучше — или хотя бы равным... Хёнджин бросил взгляд на рисунок друга, и мягкая усмешка скользнула по его лицу. — Давай, я помогу, — предложил Хёнджин, потянувшись за кистью Феликса, словно это было самым естественным в мире жестом. Но в порыве желания помочь он не рассчитал расстояние между своей палитрой и холстом друга. Капля краски, сверкающая в лучах солнца, сорвалась с кисти и упала прямо на центр рисунка Феликса, оставив на холсте неопрятное пятно. — Хёнджин! — раздражённо выдохнул он, не в силах сдержаться. Его голос прозвучал тише, чем он хотел, но это возмущение было слишком сильным. — Ты что наделал? Хван замер, а затем, видя, как его ошибка повлияла на друга, взорвался лёгким смехом, будто не понимал всей серьёзности ситуации. — Прости, я не специально, — сказал он, всё ещё улыбаясь, но теперь уже с ноткой смущения. Он попытался удержаться от смеха, но, глядя на реакцию Феликса, не смог сдержать его. Этот смех, такой непринуждённый и искренний, вызывал у Феликса ещё большее раздражение. Он схватил кисть, полную краски, и, недолго думая, протянул её к холсту Хёнджина, намереваясь испортить идеальную работу друга. — Ну вот тебе! — произнёс он, не столько в шутку, сколько из чувства справедливости. Но Хёнджин, всё ещё смеясь, ловко отступил и закрыл свой холст спиной, словно защищая его от атаки. Он продолжал смеяться, его лицо было полно веселья, в то время как Феликс с раздражением пытался мазнуть кистью по холсту. — Даже не думай! — смеясь, воскликнул Хёнджин, пряча картину, словно это была великая ценность, а не просто упражнение на уроке. Феликс сдержанно усмехнулся, понимая, что его попытки были бессмысленны, и что этот момент, несмотря на гнев и раздражение, был наполнен чем-то другим — лёгкостью и теплом их дружбы. Учительница, стоящая неподалёку, наблюдала за ними, пытаясь сохранить серьёзность, но их детская игра не поддавалась никаким уговорам. — Хёнджин, Феликс, успокойтесь, — тихо произнесла она, но её мягкий голос затерялся в звуках их смеха и беззаботных попыток прекратить маленький спор.       Солнечные лучи, так же как и тогда, освещали кабинет, мягко падали на их лица, а время, казалось, замедлилось. Этот свет пробудил в нём образы далёких, почти забытых дней, когда они были моложе и беззаботнее. Всё в этом мгновении было пропитано тем самым ощущением детской лёгкости, и воспоминание нахлынуло на него, будто мягкий бриз летнего дня. «А ведь это было одно из последних моментов перед последующими годами разлуки…» Младший Ким поднялся. — Мы с Сынмином после пар идём в парк делать задания, — произнёс он, оборачиваясь к Хёнджину. — Если ты не передумал, то приходи. Это будет твоим ответом на мой вопрос. Не дожидаясь ответа, он развернулся и покинул аудиторию.       Сынмин уверенно вел группу, его голос звучал весело и бодро, как веселая мелодия, поднимая настроение окружающим. Феликс шагал рядом, его ум был полон ожиданий и волнений, а Хёнджин немного отстал, погружённый в собственные мысли, как будто сам парк становился для него загадкой... Когда они добрались до парка, Сынмин быстро выбрал уютное место под большим деревом, где мягкий ветерок игриво трепал листву. Вокруг царила атмосфера спокойствия, и золотистые лучи солнца, пробиваясь сквозь ветви, создавали на земле таинственные узоры. Они разложили плед, и Феликс, вытаскивая из рюкзака тетради и учебники, ощутил, как в его сердце нарастает нечто волнительное, что-то, что он не мог описать. Хёнджин, наблюдая за друзьями, стоял немного в стороне, его глаза блестели от света, но выражение лица оставалось задумчивым, как будто он искал что-то глубже в этой идиллии. Сынмин, кидая любопытные взгляды на парней, приступил к выполнению своих заданий. Феликс тоже попытался сосредоточиться, но, чем больше он углублялся в свои задачи, тем более тяжело становилось, ведь желания делать их только уменьшалось…как и концентрация над процессом. Каждый взгляд на Хёнджина только подчеркивал его внутренние терзания. Хёнджин держал свою тетрадь в руках, но взгляд его скользил мимо слов. В его глазах читались эмоции, как бурлящий океан, готовый к шторму. Эта сцена была знакома до боли… Сынмин, заметив, что Феликс теряется в своих мыслях, начал рассказывать что-то увлекательное, его смех раздавался, как весенний дождь, наполняя атмосферу радостью. И младший Ким был благодарен брату…       Вдруг, Хёнджин, смеясь, заметил, как птичка пролетела мимо и оставила свой «автограф» на открытой тетради Феликса. — Это же не смешно, Хёнджин… Как я сдам такое? — произнёс Феликс, его голос дрожал от разочарования, а голова поникла. Хван, наклонившись, увидел, как птичка испортила страницу, где до этого была самая прекрасная таблица, которую он когда-либо видел. И он сказал об этом, не в силах промолчать. — Конечно, не видел. С твоим то почерком… Как будто летучая мышь в конвульсиях. — продолжил Феликс. — Вот увидишь, мой почерк станет лучше! Давай поспорим! — с уверенным блеском в глазах предложил Хёнджин, искренне веря в победу. Ким, хотя и недовольно покачивая головой, не мог не улыбнуться. — Какой смысл в спорах? Я не люблю такое, — произнёс он, но в его тоне уже слышалась игривость. — Ну давай! — Хван схватил его за руку, его голос искрился надеждой. — Если мой почерк в будущем станет лучше, ты купишь самый горький кофе на свете и выпьешь его, а если мой почерк не изменится, то я куплю себе. Нам же можно будет пить кофе, когда мы подрастём ещё? —Ну нет… Я не хочу пить это. —А разве не в этом смысл? Ну, Ликс, давай… - напирал Хёнджин, не отпуская руку друга, словно это могло убедить того. Феликс не удержался от улыбки, и в ответ произнёс: — Ты же не отстанешь… Хёнджин радостно хлопнул в ладоши, вскакивая с места: — Мой почерк будет лучше твоего! Готовься пить этот ужасный напиток! В глазах Феликса читалось: «Мечтай». Он не мог не чувствовать лёгкую зависть к беззаботности друга. Но теперь, когда страница была испорчена, он не смог сдержать досады, когда Хёнджин вырвал её из тетради. — Просто перепиши всё, уверен, новая таблица будет лучше прежней. — Хёнджин пытался подбодрить его, но тот не реагировал. — Если ты быстрее закончишь, мы успеем съесть мороженое! Мне папа денег дал! — Хёнджин широко улыбался, размахивая перед Феликсом несколькими купюрами. Эта искренность, эта детская радость в его голосе заставляли Феликса на мгновение забыть о разочаровании. Феликс, подняв глаза, ощутил тепло от мысли о мороженом и о том, что они всё ещё могут погулять. Он принялся за работу, его рука скользила по бумаге, но, несмотря на усилия, он снова и снова ловил себя на мысли о Хёнджине, который, выполнив свою часть задания раньше, весело бродил вокруг, изучая каждое дерево и цветок, иногда возвращаясь, чтобы проверить успехи друга.       Когда Хёнджин поднял взгляд к небу, сгущающемуся к ночи, он увидел, как солнце всё ещё светит, в то время как первые звёзды начинают пробиваться сквозь темноту. «Как давно это было…и будто вовсе не со мной.»       Неожиданно Сынмин вскочил и начал спешно собирать вещи, пугая своих друзей. Его движения были такими быстрыми и порывистыми, что Феликс только успел приподнять брови, наблюдая, как брат суетливо запихивает учебники в рюкзак. — Что случилось? — удивлённо спросил Феликс, ошарашенно глядя на хаотичные движения Сынмина. — Надо... Мне нужно идти, — бросил Сынмин, даже не останавливаясь, и уже через мгновение, не попрощавшись как следует, стремительно направился прочь, словно ему нужно было убежать от самого времени. — Эй! — воскликнул Феликс ему вслед, голос его дрожал от смешанных чувств — недоумения и веселья. — Ты с ума сошёл? — Увидимся дома! — крикнул Сынмин через плечо, взмахнув рукой, не оборачиваясь. В его жесте было столько лёгкости, что он мог показаться вовсе беззаботным. Феликс лишь покачал головой, наблюдая, как брат удаляется с такой скоростью, будто его подгоняли... — Совсем сдурел, что ли? — пробормотал он себе под нос, иронично усмехаясь. — Его там что, земляная оса ужалила? Сынмин уже практически исчез за горизонтом, а Феликс всё ещё сидел, недоумевая. Он перевёл взгляд на Хвана, который тоже выглядел несколько растерянным, его лицо словно светилось лёгким удивлением от неожиданного бегства Сынмина. — Ты же знаешь Сынмина, не обращай внимания... Он всё такой же, если ему что-то вздумается… — с улыбкой произнёс Феликс, но тут же прикусил нижнюю губу, понимая, что эти слова, в контексте их напряжённой ситуации с Хёнджином, могли прозвучать совершенно не к месту. Хёнджин поднялся, Феликс, взглянув на него, не предпринимал никаких действий, просто продолжал сидеть, стараясь не выглядеть обескураженным. — Прогуляемся? — неожиданно донеслось до Кима.