Город без окон

Глава 22

«Любимый день в году»

      Ветви ели, покрытые пушистым, словно сахарная вата, снегом, источали аромат морозного воздуха, смешиваясь с запахом хвои и обещанием скорого праздника, и этот запах, казалось, проникал в самую душу. А воздух, помимо этого, был пропитан теплым, манящим запахом свежеиспеченного хлеба, доносившимся из окон ближайших домов, словно зов из детства, и это создавало ощущение уютного мира, где все было на своих местах. В сердце старого, полузабытого города, на центральной площади, красовалась украшенная ель, высокая и горделивая, каждый год являющаяся символом приближающегося Нового года. Город, обычно погруженный в полудрему, в сонную летаргию, в этот день оживал, наполняясь волшебством, словно магия витала в воздухе, которое касалось и детских, и взрослых сердец, даря им хотя бы на миг надежду на чудо. Школьники, укутанные в теплые шарфы, словно маленькие медвежата, шли под руку с матерями, несущими тяжелые пакеты с праздничными угощениями, словно это был их вклад в создание праздничного настроения, а их смех разносился по округе, как колокольчики, и этот звук грел душу даже самым отчаявшимся. Компании подростков, перешептываясь о тайных мечтах, делились надеждами на новогодний поцелуй под бой курантов, и их смущенные улыбки выдавали их юные сердца, полные любви и ожиданий, словно каждый из них верил в то, что в эту ночь сбудутся все их желания. И все это, несмотря на все внутренние драмы, создавало иллюзию идеального мира, где царила любовь и надежда       В семье Дани было много проблем, но именно в этот праздник, в Новый год, словно по волшебству, все становилось хорошо, а все обиды и распри, на миг, таяли под новогодним снегом. В доме царила атмосфера любви и уюта, хрупкая и ненадежная, но такая желанная. Парень вспоминал те яркие новогодние праздники, наполненные детским восторгом, ощущая привкус хрустящего снега и аромат вкусных блюд на столе, словно это было единственное, что оставалось в его памяти чистым и светлым. И теперь, когда мир казался не таким серым, как в детстве, а скорее наполненным полутонами и тенями, он с ностальгией думал о том, что Новый год остается самым светлым и желанным днем года, даже если он уже не так сильно верил в чудеса, а скорее надеялся на них. И в глубине души он знал, что этот праздник будет для него всегда особенным, наполненным теплом и счастьем. Ведь парадоксально, что все семьи, в предновогодней суете, наоборот ругаются, срываются друг на друга, а его токсичная семья становилась любящей и принимающей, Новый год был их личным лекарством, спасающим от всех бед.       Руслан же помнил семнадцать лет строгого, официального празднования. Елка, наряженная в безликие золотые цвета, унылая речь президента, обязательный костюм с удушающим галстуком, который душил его не только снаружи, но и изнутри, и необходимость держаться в рамках приличия. Каждое новогоднее утро начиналось с поздравительных телеграмм от далеких родственников, которых он даже не знал, а вечер заканчивался утомительными беседами, полными фальши и лицемерия, которые высасывали из него все силы. В детстве парень мечтал о другом Новом годе, о веселье и свободе, о празднике без строгих правил и ограничений, о возможности вырваться из этого золотой клетки. В его доме новогодние столы ломились от деликатесов, словно это было соревнование, а не праздник, но атмосфера была напряженной, словно все ожидали какого-то особого повода для радости, который так и не наступал, и даже самое вкусное блюдо казалось безвкусным. Но всё изменилось, когда он познакомился с компанией друзей, таких же бунтарей, как и он сам, которые научили веселиться, шутить, забывать обо всех правилах и делать то, что хочется, а не то, что положено. С ними он узнал, что Новый год — это не просто день в календаре, а возможность отбросить все заботы и просто радоваться жизни, что это возможность быть самим собой, без необходимости носить маски.       Для них двоих этот праздник означал многое, и всё же, их значения были разными, как огонь и вода, как день и ночь. Две абсолютно полярные и разные дороги, в конце концов, привели их к общему пункту назначения, и это, казалось, было чудом, словно сама судьба, с какой-то злой иронией, решила сплести их жизни воедино. Однако, их представления о празднике были разными.       Спор о том, как лучше отмечать Новый год, начался как невинное обсуждение, но быстро перерос в лаконичную перепалку накануне, полную резких слов, колких замечаний и обид, которые, как казалось, словно острые осколки, рвали их связь на части. Даня, со своим привычным недовольством, настаивал на своей «традиции» с Ильей, будто это было единственное, что могло его удержать от полного погружения в этот новый, пугающий его мир. А Руслан упрямо доказывал, что праздник у Давида — это негласная традиция, которую никак нельзя нарушать. Их голоса повышались, каждое слово становилось острее, и с каждым новым аргументом они всё больше отдалялись друг от друга. Руслан обвинял Даню в эгоизме и нежелании меняться, а Даня в свою очередь, обвинял Руслана в стремлении всё подчинить себе и в том, что тот не дает ему дышать. Хлопки дверей и громкие шаги стали единственной музыкой в их квартире, словно они были участниками болезненной симфонии раздора. И все же традицию шатена отмечать у Давида, пришлось перенести на январские выходные, привычку Дани сбегать в заброшенный спорткомплекс с друзьями, пришлось перерасти, приняв тот факт, что теперь у него есть более важные вещи, чем юношеские забавы. И лаконичная ссора длинною в три часа, полная хлопков дверей, горьких обид и тишины, которая была громче всяких слов, закончилась странным компромиссом — решением отметить Новый год вдвоем, в тепле и любви, вдали от шумных празднеств и официальных традиций, словно они оба, на миг, захотели обрести свой собственный мир, где не будет места правилам и условностям.       Накануне, холодильник был заполнен до отказа, словно бездонный. Пока Руслан, с сияющими глазами, шутил и скидывал в тележку всё подряд, Даня старался сдержать улыбку, но она прорывалась, и вскоре он сам поддался этой беспечности. Он смеялся над неуклюжими попытками шатена и его театральными вздохами. Наблюдал, как тот, словно ураган, хватал гирлянды и мишуру. Они выбирали виски, споря о вкусах, наслаждаясь самим процессом.       Вернувшись домой, принялись готовить, и кухня быстро превратилась в поле битвы. Руслан, с присущим энтузиазмом, нарезал овощи, а Даня, с непривычной нежностью, помогал. Перепачкавшись всем, чем только можно было, их смех разносился по квартире. Напевая рождественские мелодии, они украшали елку, смеясь над неуклюжестью одного и придирчивостью другого. Нарядили квартиру гирляндами и мишурой, и дом преобразился. Закончили подготовку поздно вечером, и усталости не было, только любовь и тепло.       Последний день года тонул в снежной темноте, окутывая город непроглядной, давящей мглой. Квартира, погруженная в полумрак, казалась зловещим убежищем, в углу стояла маленькая искусственная ёлка, её хрупкие ветви и тусклые украшения казались отголоском давно забытых праздников. Комната, когда-то принадлежащая лишь Руслану, пропитанная его мрачной аурой одиночества, теперь стала их общей, словно отмеченной следами присутствия Дани. Голубые глаза скользнули по комнате, ища в ней следы своего влияния. На прикроватной тумбочке, рядом с книгами шатена, лежала его домашняя одежда, небрежно брошенная. На вешалках висели его вещи, даже глупый, растянутый старый свитер, который Руслан намеревался выбросить, теперь валялся на кресле, словно предмет, на который наложили запрет на его изгнание. В розетке лежал черный зарядник Дани, а рядом, на тумбочке, его телефон, подмигивал своим экраном. Это была уже их комната, пропитанная свежими следами присутствия Кашина.       Даня лениво потянулся, наблюдая за спокойным дыханием спящего рядом парня. Тот сопел от усталости, ведь столько дней работал без отдыха, лишая себя покоя. На электронных часах время показывало семь часов вечера — они проспали весь день, погрузившись в летаргический сон, нежась в тишине, забыв о суете внешнего мира, которая так раздражала их обоих. — Доброе утро, — прошептал рыжеволосый, проведя большим пальцем по щеке соседа, его прикосновение было осторожным, но в то же время требовательным, словно он пробуждал его ото сна. Тот поморщился, лукаво улыбаясь, словно кот, который играет со своей жертвой, пряча лицо в подушку, — Нет, не смей укладываться спать дальше, — вдруг рассмеялся Даня. Смех звучал одновременно и нагло, и нежно, легко толкнул Руслана в плечо, пытаясь разбудить, но в голосе проскальзывала нотка нетерпения. — Завтра отметим, — протянул Тушенцов, накрывая партнера одеялом и притягивая к себе. — Руслан, боже, и так жарко, — попытался высвободиться рыжеволосый, руки сжали его крепче, не давая ему уйти, и он оказался в объятиях, — И чего ты добиваешься? — с игривостью, спросил он, словно готов был принять эту игру. — Тебя, — Руслан уже без стеснения пристроил свою ногу между ног Дани, ведя ее выше, — Ты разве хочешь сменить планы на готовку? — губы коснулись шеи Кашина, оставляя влажный след, а в голосе звучало откровенное желание. Но Даня резко перевернул его под себя. — Да, хочу отметить праздник, — парень заметил в карих глазах искру голодного желания, отразившуюся и в его собственных глазах. Он был бы и не против поддаться этому искушению, но долг, или, скорее, навязчивая идея порядка, требовала: встать, принять холодный душ и сесть за стол. — Вы разбили мне сердце, Данила Владимирович, — проскулил шатен с наигранным, театральным тоном, сводя брови. — Ненавижу, когда ты придуриваешься.       Даня мотнул головой, словно отгоняя наваждение, резко поднялся с кровати, словно спасаясь от соблазна, и, хмыкнув, ушёл в душ, оставляя Руслана в одиночестве, и одновременно с этим, в плену его собственных желаний.       В душе холодные капли стекали с рыжих волос, струясь по шее и плечам, оставляя болезненные прохладные следы на ключицах. Голова от сна казалась тяжелой, словно набитая свинцом, но вода приятно окутывала уши, заглушая назойливые мысли и унося в зыбкий мир ощущений, где на миг можно было забыть о реальности. Она проникала в каждую пору его тела, смывая усталость и напряжение, и одновременно, пробуждая его от апатии, оставляя после себя только призрачную свежесть и болезненную легкость. В дверь настойчиво постучали, нарушая хрупкую тишину и пробуждая от полудремы, словно врываясь в его тайное убежище. — Я зайду? — послышался голос из коридора. — Да, но когда я выйду, — голос был хриплым и одновременно игривым. Он схватил полотенце, выключив кран, и спустился на скользкий коврик в ванной.       Льстило ли ему это внимание? Безусловно. Особенно после бесконечных дней работы, которые высасывали из Руслана все силы, оставляя после себя только усталость и апатию. Теперь, когда шатен запутывал его в свои объятия, словно паук в свою паутину, даруя нежность и тепло, от которых сердце пело не только от удовлетворения, но и от осознания ценности этих хрупких моментов, которые могли закончиться в любой момент. Эта чрезмерная тактильность казалась чем-то таким важным и родным, словно он боялся не успеть насладиться ею, впитать в себя до последней капли.       Ни капли раздражения, только окутывающая пелена любви, словно наркотик, что растворял все сомнения. — Теперь можно?       Усмехнувшись, Даня мотнул головой, накидывая футболку, и вышел в коридор. Чужие руки, горячие и сильные, мгновенно прижали его к холодной стене, лишая возможности сбежать, лишая свободы, словно он был приговорен к пытке наслаждением. Карие глаза, полные неутолимого, голодного желания, застыли в немом вопросе, моля о разрешении продолжить. — Тебе пубертат в голову стучит? — голос звучал одновременно насмешливо и с едва заметным желанием, но голубые глаза выдавали его, и он сам забирался руками под теплую худи своего парня. Его пальцы скользили по теплой коже, чувствуя биение сердца под ней, и внутри у него зашевелилась нежная волна желания, пробежавшая мурашками по спине, словно собственное тело предало. — Дань, — протянул шатен, растягивая гласную и облизывая губы, приближаясь к уху, — Ты сегодня такой красивый, такой… домашний, — его дыхание щекотало ухо, оставляя на коже влажный и горячий след. Даня уже чувствовал, как у него в животе завязывается тугой узел ожидания, словно его внутренности скручивали в жгут, и словно это было приятно. — Иди в душ, — Кашин уперся руками о чужую грудную клетку, чуть надавливая, стараясь отодвинуть наваждение, но в тоже время, его руки скользили по его груди, словно они сами по себе тянулись к нему. Сам вжимался в стену, — Мы так ничего не успеем, — его дыхание становилось частым и прерывистым, — Пожалуйста, Русь, давай не будем начинать. — Хорошо, — Тушенцов быстро перехватил чужие руки в свои, заводя их за спину, словно связывая, и оставляя мокрые следы на его коже, кратко поцеловал в губы, влажно и требовательно. И, широко улыбаясь, с откровенно похотливой улыбкой, зашел в ванную комнату, — Если хочешь, то присоединяйся. — Прекрати, — Даня закрыл дверь в ванную, оставаясь один в коридоре, но в ответ прозвучал лишь смех, раскатистый и радостный.       Кашин прислушался, дожидаясь звука потока воды, сам покачал головой и прошел на кухню.       В холодильнике лежала тарелка с главным блюдом этого дня, салатом, который они вчера терпеливо нарезали. Колбасы было меньше, чем остальных ингредиентов, но отнюдь не от бедности. Скорее от того, что Руслан, не в силах устоять перед соблазном, отрезал кусочек то для мелкой резки, то в свой рот, утоляя голод не терпением, а немедленным удовлетворением. Кашин не сразу заметил этот недостаток, но пообещал себе, что больше не будет резать салаты с партнером.       Лампочка холодильника замерцала, издавая характерный и повторяющийся писк, напоминая о своей функции — хранить прохладу и сохранять вкус продуктов. Но голубые глаза бегали с полки на полку, не находя ничего привлекательного. Вроде бы и пора было начать готовить ужин, а вроде бы и лень. Стоило бы закинуть что-то в пустой желудок, но ничего не лезло. Даня почесал затылок, вновь сверяя содержимое холодильника, вдруг все же что-то затерялось за банкой соуса или контейнером с остатками пищи.       В этот год впервые парень проснулся вне дома и это ощущение было пугающим, и в тоже время, почему-то манящим. Даня смиренно закрыл холодильник, включил электрический чайник и чуть поежился, рассуждая о празднике и семье. Окно было открыто, и он захлопнул его с силой, не желая простудиться с еще мокрыми волосами. — Будем заниматься твоей рутиной? — Руслан возник в проеме двери, потирая бледные щеки, — Холодно до жути. — Мне вдруг перехотелось готовить, — чуть щурясь, ответил Кашин, уступая в планах на день, — Какие у нас планы до курантов? — Выпить кофе, — парень тут же прошмыгнул ближе, обнял Даню и приблизился к его шее, — Или приставать к тебе могу. Поверь, я это умею. — Охотно верю.       Кашин запрыгнул на подоконник, чувствуя, как тепло шатена, словно вязкая, горячая лава, окутывает его, плавя сопротивление и заманивая в ловушку. Холодные пальцы Руслана с мучительной нежностью скользили по его коже, пробуждая дрожь и безумное желание. Горячие губы, опускались на его шею, оставляя на коже влажные следы, заставляя кровь бурлить в жилах, и Даня чувствовал, как его тело перестает ему подчиняться, становясь орудием чужой похоти. Невольно сжались бедра, тело напряглось. — Пошли уже? — прошептал Тушенцов, его голос звучал хрипло от желания, каждое слово было наполнено обещанием чего-то.       Руслан, проводя рукой по бедру парня, прижимал его к себе так тесно, что прикосновение было требовательным, словно это был акт подчинения. Шорты Дани соскользнули вниз, обнажив бледную кожу, когда парень притянул его еще ближе. — Не хочу в спальню идти, — сквозь рваные выдохи произнес Кашин, в руке скручивая ткань темной худи партнера, притягивая его к себе, а губами впился в чужие.       Поцелуй был глубоким и страстным, их языки сплелись, и шатен провел рукой по спине парня, ощущая, как его тело дрожит от желания. Он нежно поцеловал парня в шею, будто пробуя на вкус, опустился ниже, к его ключицам, обжигая кожу горячими прикосновениями. Слышал, как Даня вздрагивает от его касаний, его дыхание становится более звучным, и это заводило еще сильнее, вызывая дикое желание. Его татуированные руки, словно крадущиеся звери, спустились к шортам парня, оттягивая резинку с концами, и острыми ногтями, с мучительной нежностью, прошлись по его коже, вызывая еще один выдох, но более громкий. Даня вцепился в плечо партнера, пытаясь удержать его от дальнейшего падения в бездну, но руки продолжали свое неумолимое движение, словно они были движимы чужой волей, и прикосновения вызывали не только возбуждение, но и отчаяние.       Руслан ухом прислонился к горячим губам юноши, вслушиваясь. Данины руки, в плену у собственного желания, сместились за ширинку джинс шатена, прожимая пуговицу, и грубо потягивая за молнию. Но не успел он стянуть с него резинку боксеров, как его руки отвели назад, к холодному подоконнику, лишая его возможности контролировать ситуацию. — Что не так? — с непониманием и досадой выдавил рыжеволосый, стараясь вернуть руки на прежнее место, стремясь к этому контакту, но их удерживали крепко, не давая двинуться. — Просто расслабься, — карие глаза, словно угли, играли темным блеском, в них отражалась хищная искра, — Хорошо? — он резко придвинул парня к себе, заставляя Данины ягодицы оказаться на самом краю подоконника. — Что ты задумал? — тело Дани, повинуясь инерции, поддалось вперед, и он облокотился на руки, чуть прогибаясь в спине, пытаясь сохранить хоть какое-то равновесие на краю. — Хотя бы сейчас не пытайся все контролировать, — голос Руслана звучал хрипло, — Просто доверься мне, ладно? — он придвинулся еще ближе, оттягивая ткань оставшейся одежды у себя. Татуированная рука обхватила оба члена, сдавливая их и грубо делая резкое движение по всей длине.       По телу рыжеволосого прошелся мощный импульс, пробивающий его насквозь, заставляя перехватить дыхание, и распахнуть глаза. Но Тушенцов застыл на мгновение, словно хищник, прислушивающийся к стону своей добычи, улавливая бурную, почти безумную реакцию, и наслаждаясь его уязвимостью. — Повтори, — сорвалось с губ Кашина, тело трясло от желания, чтобы это действие продолжилось. — Чего? — на лице Руслана блеснула самодовольная улыбка, как только он понял вызванную им реакцию. — Сделай так… — голос был полон мучительного желания и, одновременно с этим, отчаяния, — …еще раз.       Ритмичные движения, растягивающиеся во времени, плавно повторялись, на что Даня, вдыхая воздух сквозь сомкнутые губы, словно задыхаясь от нахлынувшего, откинул голову назад, отдаваясь своим ощущениям. Тело, казалось, полностью подчинилось воле Руслана. По шее стекали горячие поцелуи, словно клейма, оставляя после себя нежные следы зубов — не грубые засосы, а легкие, почти игривые покусывания, словно он дразнил его, играл с ним. Шатен, с явным наслаждением, поддавался бедрами вперед, провоцируя тело парня на еще большую реакцию, продолжая рукой совершать фрикции по обоим органам, вызывая свой хаос.       На руке, покрытой татуировками, размазались вязкие капли предсеменной жидкости. Сам шатен прикусил нижнюю губу, понимая, что не достиг того же наслаждения, что и партнер, и в его глазах вспыхнуло неутолимое желание большего, его тело требовало удовлетворения. Голубые глаза быстро пробежались по парню, анализируя движения, улавливая мельчайшие детали, схватывая ситуацию. Даня толкнул Руслана, ловко слезая с подоконника, и присаживаясь на колени, он словно вернул себе власть над ситуацией, и теперь, он хотел диктовать правила игры. Его руки, горячие и нетерпеливые, обхватили бедра партнера, большие пальцы вдавливались в его кожу, оставляя на ней следы, как предупреждение, как напоминание, что теперь его очередь.       Языком Даня прошелся от основания до головки члена парня, смакуя его солоноватый, терпкий вкус. Каждым движением провоцировал его на еще большее желания. На секунду, что-то заставило его застыть, нерешительность промелькнула в голубых глазах, но тут же, с жадностью и откровенной похотью, он губами обхватил орган, чуть всасывая выделения. И этот акт был одновременно покорным и дерзким, словно он был и рабом, и хозяином. В рыжие волосы запустилась чужая рука, заставляя его углубить этот поцелуй похоти, а сверху послышался хриплый, едва слышимый стон. Движения Дани чуть ускорились, пока тело Руслана придавалось дрожи, а бедра сами выталкивались вперед на каждый толчок. Во рту рыжеволосого растеклась теплая, вязкая горечь, и он отстранился. — В спальню пойдем? — наигранно усмехнулся Кашин, протер губы, которые тронула самодовольная улыбка, и вставая с колен, с явной надменностью, как победитель, похлопал шатена по плечу. — Пошли, — парень, очнувшись от транса, застегивал джинсы, озираясь за окно, словно опасаясь, что кто-то стал свидетелем. — Тебе не хватило? — Даня тоже взглянул в окно, и его лицо скривилось, понимая, что если кто-то из соседнего дома хотел увидеть подобную сцену, то у них бы это получилось, — Черт. — Бывает. Никого не должно волновать, что у нас дома, — хмыкнул шатен, прижимая Даню к себе, носом зарываясь в его волосы. Он губами опустился к уху парня, чуть кусая его и шепча, — Предлагаю взять салат, бутылку виски и закрыться в спальне. Как тебе такой Новый год? — Ты просто искал причину поесть в постели или причину затащить меня туда? — голубые глаза прикрылись, поддаваясь усталости, а голова легла на плечо Руслана, позволяя гладить по спине. — Если честно, то поесть в кровати я хочу больше, чем тебя, — хмыкнул Руслан, перебирая пальцами рыжие волосы. В ответ послышался смех, приглушенный и уставший, и полный какого-то удовлетворения, на что шатен кратко поцеловал его в щеку, — С того дня, как мы встречаемся, я не ем в постели. — Бедный ты мой, в крошках спать будем? — юноша уперся лбом в плечо партнера, щурясь, и чувствуя, что сейчас ему действительно было хорошо, — Ладно, будет по-твоему.       Из холодильника достали вчерашний салат, не особо заморачиваясь, заправили его, и, пересмеиваясь, вернулись в спальню, прихватив с балкона, привычно прохладную бутылку виски и пакет яблочного сока. На телефоне Руслана, как легкий фоновый шум, играла прямая трансляция с федерального канала, где, с нарочитой серьезностью, подводились итоги года, но им было абсолютно все равно, словно они находились на своей отдельной волне, и эти итоги не имели к ним никакого отношения. Из открытого окна, как будто доносясь из другого мира, врывался шум новогодней ночи — веселые голоса детей, полные радости, фейерверки, расцветающие в небе, и приглушенный гул машин. Даня распахнул окно еще шире, впуская свежий, бодрящий воздух в комнату, смешанный с легким ароматом снега, и в этом холоде они находили что-то свое, в этом контрасте был их особый уют. Руслан, слегка поежившись от прохлады, зарылся в одеяло, натягивая капюшон худи, но он делал это с явной беспечностью, и без какого-либо намека на дискомфорт.       Из больших, простых бокалов, с непринужденной легкостью, они наливали себе виски, смешивая его с яблочным соком и смеясь над чем-то только им понятным. В этом простом, и даже немного нелепом новогоднем вечере, в прохладной комнате с запахом яблочного сока, и с легким ароматом виски, была вся их любовь — бедная, но такая настоящая, и даже более ценная от этого. — Мама звонит, — прервался Даня, глаза, скользнув по экрану телефона, стали более задумчивыми, — Привет, — парень приложил телефон к уху и отставил свой бокал на пол. — Данечка, с наступающим тебя, — пролепетала мать, ее голос звучал неестественно сладко, словно она читала заученный текст, — Вы там с друзьями как отмечаете? — вопрос звучал фальшиво и неискренне. В ее голосе слышалась натянутая забота, и она делала вид, что переживает за сына, хотя на самом деле, ее волновали лишь ее собственные переживания.       Видимо, парень не сделал звук тише, и слова матери, полные нелепого вопроса и скрытых обид, прозвучали в комнате так же ясно, как и их собственный смех ранее. Руслан тут же поджал губы, его брови недоуменно взметнулись, искренне удивившись. Даня же, почувствовал, как кровь прилила к щекам, и его лицо вспыхнуло от стыда и неловкости. Он не мог сказать матери ни об отношениях с Русланом, ни о том, что они отмечают вдвоем, ведь в первом случае она бы засыпала его сотней вопросов, и не оставила бы ему ни единого шанса на объяснение, а во втором, она бы начала упрекать его в том, что он покинул ее в этот праздник. Он чувствовал, как по щекам пробегает волна краски, и пытался отвести взгляд. — Все здорово, — кивнул Даня, стараясь закончить этот бессмысленный разговор, — Вас тоже с праздником. Я пойду? — его вопрос звучал больше как просьба о помиловании. — Конечно, — Светлана с облегчением сбросила вызов первой, а на душе сына затягивалась горечь, просыпалась старая боль.       В тишине, повисшей в комнате, длившейся всего пару секунд, возникло нечто невыразимое. — У тебя хорошая мама, — Руслан бросил на парня спокойный взгляд, — Почему ты с ней так резко? — его голос звучал мягко, но в нём слышалась и нотка упрека, и нотка нежного любопытства.       Даня закусил губу, лицо напряглось, и стало словно маска. Эти разговоры всегда вызывали неприятную смесь злости и тоски, как раны, которые никогда не заживут, и которые постоянно ноют, причиняя нестерпимую боль. — Потому что… — он замолчал, собирая разбитые осколки своих эмоций в кулак, — Детские обиды остались.       Шатен медленно наклонился к нему, и его рука вальяжно легла на щеку Дани: — Какие? — Всегда хотел, чтобы она ушла от отца, — Кашин выпалил эти слова, не отдавая себе отчета, — Не от отца, а от алкоголика, который не ценит и не любит никого, кроме себя.       Руслан немного поморгал, обдумывая услышанное, и на лице его появилось сочувствие, такое явное и откровенное, что заставило Даню почувствовать неловкость. Это сочувствие парень терпеть не мог. Он всегда чувствовал себя жалко, когда кто-то пытался его жалеть, и это было словно признанием его слабости. — Дань, люди, которые находятся в созависимых отношениях, не всегда могут уйти из них. К сожалению, это психология и привязанность, — проговорил Руслан, будто цитируя медицинскую энциклопедию, и в его словах было сочувствие и какая-то отстраненность, будто он сам никогда не испытывал таких чувств. — Никогда не хотел повторить их сценарий, — рыжеволосый хмыкнул и почувствовал на своей щеке горячие губы партнера, — Мы же не будем, как они? — вопрос прозвучал больше как мольба, и как поиск надежды. — Выбирай: алкоголизм или нездоровые отношения? — шутка была резкой и грубой, но обиды не было, а в ней было столько иронии и насмешки над самими собой, что она вызвала у Дани некое подобие улыбки, и сам Руслан сдавленно посмеялся, — Я слишком люблю тебя, чтобы относиться к тебе плохо. — Я знаю.       Тушенцов ничего не ответил, лишь искренне заулыбался. Было видно, как он, словно неловкий мальчишка, пытается скрыть свою пьяную улыбку, полную радости от того, что его чувства взаимны. Но тут же, повинуясь какому-то внезапному порыву, он потянул Даню на себя, одной рукой держа его за подбородок и притягивая к себе ближе, а второй, небрежно, делая громкость на телефоне выше.       Голубые глаза столкнулись с карими, выстраивая невидимую нить из тепла и полного доверия, и в этом взгляде было столько любви, и столько надежды, что казалось, будто они видят друг друга насквозь. В этот момент все остальное перестало существовать, не было никакой важности в том, что на экране телефона, с напыщенной серьезностью, подводили итоги года, не было никакой важности в шуме новогодней ночи за окном. В этой комнате, залитой мягким, теплым светом, был только их мир, только их чувства, только их истина, а все остальное перестало иметь значение. — В таких искренних порывах, в чистоте помыслов, в бескорыстной щедрости и проявляется настоящее волшебство новогоднего праздника, — голос президента из динамика телефона звучал так же напыщенно, как и всегда. — Он открывает в людях лучшие черты, преображает мир, наполняя его радостью и улыбками.       Парни продолжали выискивать себя во взгляде друг друга, всматриваться в уже родные друг другу черты лица, боясь нарушить ту хрупкую, почти волшебную идиллию, которую они выстроили вместе. — Светлые новогодние чувства, чудесные впечатления живут в нас с детства и возвращаются каждый Новый год, — мужской голос озвучивал каждый шаблонный новогодний клише, но в этой комнате он звучал не так уже и надоедливо. — Когда мы обнимаем своих любимых, наших родителей, готовим сюрпризы для детей и внуков, вместе с ними наряжаем ёлку, достаём фигурки из картона, шары и стеклянные гирлянды.       Даня нежно приблизился, ему хотелось сейчас же коснуться пьянящих губ, но он словно прочел мысль того, что хотел сделать его партнер, поэтому остановил себя. — Друзья, с Новым годом! — речь завершилась, на экране появился циферблат из кремля, и зазвучали куранты.       Последний удар курантов, глухой и торжественный, прозвучал в тишине. В эту же секунду, будто в такт этому звуку, Руслан наклонился, и его губы, с медленной нежностью, коснулись губ Дани. Мир остановился, и вселенная замерла. Звон курантов размылся в шуме крови в ушах, в дрожании сердца, в волне чувств, что пронеслась по телу.       Губы встретились в легком, едва заметном, почти неуловимом прикосновении, и в этом поцелуе не было страсти, лишь бережность и искренность. Дыхание слилось в одно, а губы двигались в ритме звона курантов, который отдавался в ушах. Даня нежно провел пальцами по щеке парня, чувствуя тепло его кожи. А тот обвил его руку своей, сжимая её слабо, но уверенно. Их поцелуй был знаком принадлежности, обещанием и подтверждением любви. Они все же нашли друг друга в этом огромном и жестоком мире. — С новым годом, лисенок, — прошептал шатен, не размыкая губ. — Люблю тебя, — вторил Даня, вовсе не разбирая, что алкоголь затуманил сознание, словно он был полностью честен с собой и с Русланом, пробивая на полную искренность, говоря эти слова прямо из своего сердца. В словах не было никакой игры, лишь чистая, горячая правда.       На дисплее рыжеволосого засветилось голосовое сообщение от Ильи. Руслан кивнул, не отрывая взгляда, и перешел в свои мессенджеры.

«Данечка, с Новым Годом!

Я уже в хлам, но такой счастливый!

Жаль, что мы не отмечаем вместе, как раньше. Ты со своей дамой, а я со своей… Денис, похоже, снова пропал.

В любом случае, рад, что мы все еще друзья. Давай на каникулах встретимся, устроим настоящий праздник, как в старые добрые. Помнишь, как мы тогда… А, ладно, не буду начинать, тебе и так уже все понятно.

Надеюсь, у тебя все хорошо. И ни в коем случае не теряй своего положительного настроя, он тебе очень к лицу!

Ну, все, пока. Пиши когда будешь свободен»

      Даня рассмеялся и быстро набрал ответное сообщение, поблагодарив Илью и поздравив его в ответ. Все же Коряков, как был, так и остался собой — беспокойный, шутливый, и с этой его глупой привычкой называть парня «Данечкой». Но в глубине души растаял лёд, и по телу разлилось тепло. — С какой ты девушкой отмечаешь? — Руслан, с наигранной обидой, надул губы, прищурившись, карие глаза наполнились лукавым огнем. — Прости, я не говорил Илье про наши отношения, — Кашин тут же отдернулся, улыбка тут же сошла с лица, но, заметив ехидную улыбку партнера, понял, что это всего лишь шутка, но неловкость все же осталась. — Дань, я шучу. Это твое право, — шатен вновь погрузился в свой телефон, и, не отрывая взгляда от экрана, небрежно бросил, — Но ты смотри аккуратнее, — голос стал более хриплым, в нем проскользнула нотка резкости. — Я ревнивый, а вот Илья тебя так мило называет… — Ты ревнивый? — Даня усмехнулся. Прилипчивый, тактильный, теплый, да какой угодно, но только не ревнивый, — То есть мне к официанткам ревновать нельзя? — свою же глупость вспомнил парень, и ему стало немного стыдно. — Тебе всё можно, — Руслан подмигнул, и его пальцы на мгновение замерли над экраном телефона, — Я тебе это говорил уже, — слова были полны намеков и обещаний. Он привстал, готовый к уходу, — Я Коле и Давиду наберу.       Тушенцов, закутанный в пушистое одеяло, прихватил пачку сигарет и вышел из комнаты, не закрывая за собой дверь. Из коридора донёсся его хриплый смех, пропитанный радостью праздника. Сквозь этот смех звучали звонкие поздравления Давиду с женой, и в этих словах проскальзывала тихая радость за их семейное счастье, звучали тёплые пожелания здоровья будущему малышу. Затем последовали нелепые шутки, обращение к Коле, и эти разговоры были о планах на будущее, словно они говорили на другом языке. Даня лишь вскинул бровь, а в его взгляде читалась отстранённость, отмечая пропасть, разделяющую их миры, и разницу в их заботах.       Он бесцельно разглядывал контакт Дениса, пальцы, с тоской, скользили по этому имени, а сердце сжалось от грусти, в голову ударило осознание потери их дружбы, и что их общее прошлое ушло навсегда.

«Привет, Денис, с праздником! Жаль, что наша дружба оборвалась так внезапно. Но я искренне желаю тебе добиться того идеала, к которому ты так стремишься. Ты хороший человек, хотя иногда слишком зацикливаешься на себе или учебе.

И спасибо за детство, что ли?»

      Пальцы на клавиатуре двигались так небрежно, так устало, словно он уже был готов сдаться, и отправил это сообщение, не перечитывая. Как только сообщение улетело, настроение упало в пропасть, и парень почувствовал, что-то похожее на отчаяние. В комнату с коридора потянул сквозняк, смешанный с запахом табака. Запах, словно нечто отвратительное, проник в его легкие, и юноша невольно поморщился. Попытка курения единожды не вызвала у него ни привычки, ни желания повторять это снова.       Впереди маячила пересдача по химии, новый семестр, и Даня уже тонул в делах и заботах. Дружба расклеивалась, будь то старая фотография, из-за отношений, которые были как дикая река, уносящая его в неизвестность взрослости, что словно тяжёлое бремя легла на его плечи, а ещё из-за неумения разговаривать и понимать друг друга. У родителей также было стабильно — грустно и мрачно.       Но именно сейчас все это меркло, и его проблемы казались такими мелкими и незначительными. Меркло в карих глазах, в каждом штрихе татуировки на его длинных пальцах, в каждой теплой улыбке. И все-таки, несмотря ни на что, было хорошо, и его сердце устремлялось к этому свету. Руслан был тем, кто дарил любовь и некую стабильность миру. Он был олицетворением того, что в мире бывает что-то хорошее, что согревает душу, и это хорошее нашлось в безумном мире, и это хорошее, по какой-то странной иронии судьбы, было именно в Руслане.       Из мыслей наяву появился и сам парень, с нарочитой небрежностью укладываясь рядом, и заставляя Даню обнять его. Весь трясся, как осиновый лист на ветру, словно его пробила лихорадка, щеки и нос ярко краснели, как будто кровь пульсировала под кожей, и от него пахло табаком и виски. — Зато покурил? — усмехнулся Даня, крепко прижимая Тушенцова к себе, грея его своим теплом, и целуя в алую щеку, — Ты бы хоть оделся теплее, — в голосе слышалась нотка заботы, и одновременно, некое раздражение. — Ты меня и грей, — шепнул шатен, поглаживая плечо парня, — Что бы ты хотел получить на Новый год? — вопрос звучал скорее как каприз, а не как искренний интерес. — Мы же договаривались без подарков, — с возмущением, но в тоже время, и с некой игривостью, взглянул голубоглазый. — Помню, но я слишком люблю дарить подарки, — Тушенцов хитро заулыбался, перекладываясь на грудь парня, заглядывая в глубину его глаз. — Мне отношения с тобой уже подарок. Я серьезно, — кивнул Даня, стараясь увести разговор в другое русло. — Дань, не нуди, а? — холодными руками Руслан пробрался под футболку парня, пальцы касались кожи с мучительной нежностью, отмечая каждую уязвимость, пытаясь выжечь на его ребрах свои клейма, — Можешь мне более интимный подарок сделать…       Тушенцов, не дожидаясь ответа, нагло скользнул ладонью под резинку шорт Дани, пальцы скользнули по коже. Он усмехнулся, довольный произведенным эффектом, и в карих глазах вспыхнул хищный огонек. — Что-то конкретное желаешь? — Кашин чуть выгнулся под его прикосновениями. — Не знаю, — игриво потянулись слова. Руслан прильнул к шее, оставляя на коже влажные, горячие следы, зубами нежно покусывая и дразня, — А что вы можете предложить? — Нужно подумать, — Даня, уловив его настроение, обхватил руками шею парня, притягивая его к себе ближе. Ногти прошлись по его спине, словно царапая душу.       Руслан, не медля, перекатился, нависая над парнем. — Ты за все не доведенные до конца попытки решил отыграться? — рука рыжеволосого нагло скользнула за резинку боксеров шатена, поглаживая чувствительную кожу, чуть поцарапывая, — Тебе сегодня все мало? — Осуждаешь меня за то, что я сначала выстраиваю отношения, а уже потом сплю с кем-то? — прохрипел шатен, прижимаясь ближе. — Ни капли.       Тушенцов, игнорируя последние слова, с нарастающей наглостью и жадностью, впечатался бедрами в его тело, жестко вдавливая парня в постель, он чувствовал, как его член упирается в его бедро, словно требуя немедленного освобождения. Руслан скинул с себя худи, отбрасывая ее на пол, а каждая жилка на его руках напряглась от желания. Рука, покрытая незамысловатыми картинками, обвила талию Дани, притягивая его ближе, до боли сжимая позвонки. — Так мне подарок будет? — шатен, с затаенной угрозой, заглянул в голубые глаза, наблюдая, как чужие зрачки расширяются.       Кашин усмехнулся, предвкушая неминуемую бурю, и его рука скользнула вниз вновь, обхватывая член партнера с легким надавливанием, провоцируя утробный рык, который гулко отозвался в груди. Не дав ему даже шанса на ответ, Даня ловким и резким движением перевернул партнера, укладывая его на живот, а сам навис сверху, прижимаясь всем телом к его спине, не давая и шанса двинуться. Руслан, почувствовав вызов, чуть прогнулся в спине, кратко выдыхая сквозь зубы. Рыжеволосый принялся осыпать плечи Тушенцова жадными поцелуями, то и дело покусывая кожу, а затем провел языком по позвоночнику, чувствуя, как кожа под его губами становится горячей и влажной, вызывая у Руслана все более частое дыхание, полное предвкушения. — Руслан, — Кашин вернулся к уху партнера, чуть посасывая мочку, вызывая у него легкую дрожь, продолжая руками оглаживать тело парня, чувствуя под пальцами напряженную кожу, — Где смазка? — У кровати нет? — вопрос прозвучал с легкой хрипотцой, еще не остывшей от возбуждения.       Резкий стук врезался в их приглушенный разговор, опустив страсть. Парни замерли, взгляды встретились, брови на миг исказились, — и в этом возникшем молчании, словно в темной воде, затаилась невысказанная тревога. За стуком последовал звонок в дверь, короткий и настойчивый, разрезая весь вечер. — Кто-то из соседей? — приподнялся на локти шатен, спрашивая еще тише, будто боясь, что их подслушают. — Без понятия, — прозвучало резко, с раздражением, прорезавшимся сквозь шепот, сам юноша отдернулся, слезая с парня на другую часть кровати. — Данечка, посмотришь? Мне так вставать не хочется… — Не называй меня так, — чуть ли не рявкнул рыжеволосый. — А, то есть Илье можно? — слова были полны наглой насмешки, и слышалось скрытое раздражение, словно Руслан получал извращенное удовольствие от игры на нервах. Сам он перевернулся уже на спину, подтягивая сползшие спортивные штаны, движения были небрежными, но полными осознания своей власти этой перепалки. — Я тебе уже объяснял, почему Илья так говорит, — Даня отмахнулся, поспешно натягивая одежду и закидывая партнеру его худи с пола, — И ненавижу, когда ты так коверкаешь мое имя, знаешь ведь. — Какие мы серьезные, — Тушенцов протянул слова, растягивая гласные, смакуя каждое из них, и его тело расслабилось, словно наслаждался их обменом колкостями, — Я пока за подарком? — Я перестану с тобой договариваться о чем-либо, Тушенцов, — Кашин поджал губы, уходя из комнаты, — Далеко не уходи.       Даня шагнул в коридор, ноги коснулись холодного пола. Пальцы почувствовали прохладу дверной ручки. Парень сжал ее, и металл, словно нерв, напрягся под его хваткой. Ладонь скользнула, дверная ручка прокрутилась, а металлические шестеренки отозвались тихим скрежетом.       С подъезда пахнуло холодом, заставляя невольно вздрогнуть. Голубые глаза сощурившись в потемках лестничной клетки, уже разглядели парня, который стоял перед ним.       Блондин был красив, и эта красота была какой-то неестественной, словно созданной в лаборатории, статен и высок. Его кудрявые волосы, словно золотые нити, блестели под тусклым светом лампочки подъезда. Кожа, словно фарфор, идеально ровная, и бледная, и это бледность была такой болезненной, и словно его никогда не касалось солнце, и этот бледный румянец казался каким-то чуждым. Пухлые губы, тронутые легкой улыбкой, а в глазах плескалась какая-то чуждая печаль. Пальто, скроенное с нарочитой точностью, облегало его фигуру, а еще перчатки из тончайшей кожи. Аромат, как удушливая дымка, приторно сладкий и терпкий, как смесь дорогих духов, которые не должны были существовать в этом месте, и этот запах казался каким-то ядовитым. Он казался чем-то чужим, и вырезанным из глянцевого журнала. — Добрый вечер, — прозвучал голос незнакомца, с легким оттенком бархата, его интонация была обманчиво мягкой. Он протянул руку, словно предлагая одолжение, жест был исполнен нарочитой грации, — Меня зовут Артем. Мне нужно переговорить с Русланом Тушенцовым, — и это имя, произнесенное им, обрело какую-то особую значимость, словно он придавал ему какой-то магический оттенок, — Он же здесь живет? — зеленые глаза сверкнули.       Даня узнал того юношу с фотографии, но этот юноша был каким-то чуждым, словно не имел ничего общего с тем мальчиком на фотографии. На фото — он был мальчиком, невинным и мягким, а теперь, перед Даней, стоял мужчина, чьи черты были точены и остры, он был каким-то неживым, и казался чем-то чуждым. — Кто там? — прозвучал голос шатена, который лениво выглянул из-за двери, а Данин свитер, чужой и неуютный, повис на его плечах.       Руслан отшатнулся, как от прикосновения чужой руки, и в карих глазах, мутных и тревожных, мелькнуло что-то похожее на испуг. Артем, с видом человека, приговоренного к вечному покаянию, небрежно махнул рукой. Он вошел в квартиру, и захлопнул дверь слишком поспешно, словно боясь, что его передумают впускать. — Привет, солнце. — Дань, дверь закрой за человеком, — произнес Тушенцов. Он не двигался, словно ему не было дела ни до Артема, ни до этого жалкого фарса, словно он хотел сбежать. Но непрошенный гость снова заговорил, — Или тебе не хватило крайней встречи? — Рад, что крайней, а не последней. Руслан, боже мой, — цокнул Артем, его губы скривились в презрительной гримасе, — Хватит этого ребятничества. Я поговорить насчет документов пришел, а не бегать за тобой. — Я вам не мешаю, — Даня хмыкнул, желая исчезнуть из их поля зрения, но Руслан сомкнул пальцы на его плече, не отпуская его. — Дань, — проговорил шатен, чуть толкнув его в сторону кухни, словно пытался защитить, но в глазах карих плескались ужас и страх, и он тихо добавил, — Не уходи, прошу, — это было отчаянная просьба, будто он боялся, что его оставят наедине с этим человеком. — Ладно. Побуду третьим лишним, — пробормотал рыжеволосый, наполняя пространство иронией и сарказмом.       Даня включил чайник, его движения были лихорадочными, пока он метался по кухне, пытаясь отвлечься от нависшей атмосферы. По спине бежал холодный пот, от осознания того, что присутствие Артема было не просто совпадением, а актом хищника, выслеживающего добычу. Голубые глаза застыли на закипающем чайнике, он ощущал на себе пристальный взгляд Руслана, словно теплое одеяло, дарующее чувство безопасности.       Сам Руслан ловко запрыгнул на подоконник, подгибая ноги под себя, пытаясь укрыться от давления токсичной атмосферы, в которую он сам себя загнал. Он продолжал с аппетитом ковыряться в миске с салатом, ложкой выгребая остатки, как будто все происходящее не имело к нему никакого отношения. В своей отстраненной, пьяно-театральной манере он был самим собой — усмехался чему-то невидимому. Пока чужой тяжелый аромат одеколона проникал в каждый уголок комнаты, напоминая о присутствии гостя, блондин сел за стол, с плохо скрываемым раздражением разглядывая кухню, постукивая пальцами по поверхности, отбивая ритм. — С новым годом? — проронил Даня, прорезая нависшее молчание. — Так, слушаем речь, а потом спать, — шатен с напускным равнодушием направил ложку с салатом мимо рта, на что его глаза, полные нерастраченных эмоций, с грустью взглянули на эту неловкость, — Кстати, знакомься, Артем — мой бывший, — произнес он с сарказмом, бросая вызов самому себе, стремясь пробить маску невозмутимости Артема, проверяя, насколько тот задет. — Вы одногруппники? — лукаво заулыбался Ярцев, подминая широкие рукава своего дорогого пальто. Разговор, и так натянутый, словно струна, явно не клеился, а скорее скользил по поверхности, напоминая о неудобном молчании, повисшем в воздухе.       Одногруппники? Вопрос, заданный Артемом с его нарочитой любезностью, пронзил Даню. Он никогда не задумывался о том, как они выглядят в глазах стороннего наблюдателя. Для него Руслан был не внешней оболочкой, а целым миром, вселенной, полной извилистых троп и неизведанных глубин. Его всегда волновала та незримая пропасть между ними, пропасть поколений, возможно и не столь великая, но ощутимая. Тушенцов, с его вечно уставшим взглядом, в котором плескалась мудрость прожитых лет и вместе с тем, наивность ребенка, с привычной ухмылкой, сквозь которую проглядывало тепло, как слабый луч солнца сквозь тучи, с вечно растрепанными волосами, словно небрежная насмешка над общепринятым порядком. И он сам — Даня, с погруженным в книги сознанием, с пылкой речью, когда его переполняли мысли и идеи, с пеной у рта, от переизбытка чувств, и с рыжими бровями, которые он постоянно хмурил, когда концентрировался. Их разговоры были словно полеты в космос, полные душевной близости, интеллектуальной страсти и творческих озарений, затягивались до поздней ночи, а потом они засыпали вместе, сплетясь в объятиях, как две заблудшие души, нашедшие свой приют.       Но как они выглядели визуально? Рыжеволосый парень всегда ощущал себя младше, словно вечный ученик, но эта разница была невидима для посторонних глаз. Они были почти одного роста, Даня даже немного выше. Они выглядели, как ровесники, как одноклассники или одногруппники, как будто время потеряло над ними свою власть. Но с той же схожестью, даже по тону кожи и цвету волос, они были совершенно разными.       Кашин заморгал, пробуждаясь от наваждения, испепеляя партнера взглядом, полным смущения, словно впервые в жизни задумался о том, как тот выглядит в глазах незнакомца. Безусловно, в голубых глазах Руслан был прекрасен, как полотно художника, где каждый мазок имеет свой смысл, и с той загадочной усмешкой, таящей в себе ироничность и легкую грусть, манящей в глубины его внутреннего мира. Но сейчас, под этим холодным взглядом Артема, эта красота казалась ему какой-то далекой, словно он предал нечто важное, что-то, что связывало их. — Ты поболтать пришел? — на лице Тушенцова, обычно скрытом под маской беспечности, мелькнула злость. Он с напускным смирением хмыкнул, насмехаясь над всей этой абсурдной ситуацией, — Ты пришел посреди ночи в квартиру, где я с молодым человеком отмечаю праздник, чтобы что? — Нашел мне замену? — зеленые глаза скользнули по Дане, но не с неприязнью, а с каким-то явным, изучающим интересом, — Я предлагаю переписать на тебя то, что твой отец возводил многие годы, пока мой…       Блондин не успел договорить, как услышал хриплый смех, больше похожий на сдавленный кашель, чем на что-то веселое. — В новогоднюю ночь ты решил заняться благотворительностью? — Руслан опустил ложку в салат и небрежно скользнул ногой к горячей батарее, ища спасение от нарастающего холода, — Боже, Ярцев, ты не меняешься, — парень говорил с характерными заломами в словах, еще больше растягивая гласные, чем обычно, — Ты решил именно сейчас мне это вылить? — его сарказм звучал как приговор, в котором не было места для сомнений, ни для сожалений, словно он играл роль палача, знающего, что приговор уже вынесен, а все эти слова — лишь театральная постановка.       Голос Артема, к слову, звучал с той же напыщенной официальность, что и у Руслана в некоторые дни, словно два зеркальных отражения друг друга, искаженные в кривом зеркале. Слова будто плыли в воздухе, окрашенные в тон искусственного величия, каждая гласная тянулась, растягивая слово, делая его длиннее, тяжелее, словно пытаясь удержать внимание, и оставляя после себя привкус недосказанности. Голубые глаза, прищурившиеся от яркого света лампы, пытались разгадать секрет этой неуловимой игры — между пафосом и искусственным величием, словно разыгрывали два актера, соревнующихся в своем мастерстве. Даня, невольно завороженный, теперь увидел их сходство — не только в речи, но и в манерах, в жестах, в тонких привычках, словно их вырезал один искусный мастер, создавший двух непохожих, но одинаково талантливых кукол. И это сходство, подобное нежному, но колючему кусту роз, задело его сердце, провоцируя неприятное, обжигающее чувство ревности, словно яд, медленно распространяющийся по его венам. Он увидел не просто их схожесть, а что-то более глубокое и пугающее — словно они были из одного теста, созданы одной рукой, а он, с его душевной трепетностью и жаром, был здесь чужим, лишним. — В январе я перейду в полное право владений большинства акций семьи, — Ярцев устало склонил голову, и казалось, его вовсе ничего не смущает, — А твой адрес и номер телефона узнать было той еще задачей. Не мог раньше это все, — он задумался, словно подбирая слова, — как ты выразился «вылить». — Мне не нужно ничего, — резко мотнул головой шатен, карие глаза потемнели от раздражения, — Можешь ехать домой. — Дороги запорошило, — хитрил Артем, потягиваясь с нарочитой небрежностью и вызывающе улыбаясь, провоцируя на ответную реакцию. — Столько лет в одной постели, а теперь выгоняешь? — Естественно, — Руслан расхохотался снова, но на этот раз в его смехе была слышна нервозность, смешанная с бравадой, — Рад, что ты перестал скрывать наши отношения, когда мы расстались, но сними себе номер. — В вашем городе нет ни одного отеля, — вскинул руки парень в притворном отчаянии, играя роль обиженного, но за этой маской скрывалась его манипулятивная натура. — Квартиру сними. Меня это волновать не должно! — уже переходил на повышенный тон шатен. — Пока пьяный, то смелый? — Оставайся, — резко мотнул головой Даня, прерывая нарастающую перепалку. Он вырвался из оцепенения, отпустив гипнотический взгляд на магнит на холодильнике, и не желал быть зрителем этой бесконечной игры «кто кого», которую вели эти двое, — Можешь переночевать в моей комнате, завтра утром разберетесь, — на него тут же уставились две пары глаз, словно он нарушил правила негласного соглашения. — Спасибо, — блондин выгнул бровь в знаке благодарности, словно принимая должное. — Я не буду разбираться ни с чем, — на удивление, Руслан дальше вел себя, словно капризный ребенок, забывший обо всех правилах приличия. Но сейчас Кашин не собирался искать оправданий этому ни в алкоголе, ни во встрече с бывшим, ему просто хотелось уйти в комнату, подальше от этого театра абсурда, иначе все это затянулось бы еще на пару часов, превращаясь в их нескончаемую игру, от которой уже закружилась голова.       Рыжеволосый, с внезапной поспешностью, схватил нервно за запястье своего партнера, заставляя того чуть ли не упасть с подоконника, а голубые глаза прожигали дыру. — Спать пошли, — Даня дернул пьяное тело за собой, на прощание бросая гостю: — Приятных снов, — наиграно и кратко улыбнувшись, заканчивая свою роль. — Отпусти, — прошипел Руслан, пытаясь высвободить свою руку из цепкой хватки. — Помолчи, прошу, — Кашин, не обращая внимания на его протесты, толкнул парня в их комнату, запирая за ними дверь. Взявшаяся из ниоткуда смелость движений в сторону своего же парня была чем-то новым, ощущалась как внезапно прорвавшаяся плотина, затопившая все привычные границы.       В их комнате теперь царила иная атмосфера, словно чужеродное вторжение нарушило ее привычный порядок. Запах табака и виски Руслана, обычно такой родной и уютный, смешался с приторным ароматом ванильной пудры и горького черного шоколада от Артема, создавая странный, дисгармоничный коктейль ароматов, напоминающий о присутствии постороннего. Даня провалился в мягкость постели, как в бездну, чувствуя усталость от этого долгого дня и бесконечных, выматывающих разговоров. Его тело расслабилось, освобождаясь от невидимых пут напряжения, позволяя себе наконец-то отдохнуть. Руслан, еще не вышедший из-под влияния алкоголя, но пытающийся казаться трезвым, подошел к компьютерному столу, словно ища спасения в работе, что-то проверяя на мониторе, но его действия казались бессмысленными, как попытка сложить развалившийся пазл. — Можно я в комнате покурю? — карие глаза бегали по комнате в поисках одобрения, как у провинившегося ребенка. — Кури, — рыжеволосый отмахнулся от него, оставив эту просьбу на уровне мелочи, не заслуживающей его внимания. Мысли были поглощены другим, словно он чувствовал, что все происходящее было лишь прелюдией к чему-то более важному.       Через пару секунд рядом с ним, на краю кровати, лег и шатен, и Даня почувствовал, как матрас прогнулся под его весом. Потом послышалось черканье зажигалки, как звук разрывающейся тишины. Кашин, не оборачиваясь, продолжая разглядывать потолок, ища там ответы на свои вопросы, но прошептал с усталостью: — Не говори, что ты будешь курить в кровати, — он потер переносицу, пытаясь прогнать навязчивые мысли, и, почувствовав запах сигарет, резко обернулся на парня, — Руслан, черт! — Ты будешь? — Тушенцов, не дожидаясь ответа, сам не отвечая на слова, хмыкнул с напускной беспечностью. Затянулся дымом и резко коснулся губ Дани, выдыхая дым в его легкие, от чего тело рыжеволосого дрогнуло, — Злишься? — он внимательно и выжидающе смотрел, как партнер выдыхает дым, словно ища подтверждения своим опасениям. — Не на тебя уж точно, — выдохнул рыжеволосый, чувствуя, как в груди нарастает напряжение.       Кашин перехватил сигарету, забывая обо всем на свете. О чистых постельных простынях, о том, что сейчас первое января и стоило бы праздновать, а не играть в опасные игры. Забыл, что пил алкоголь, чувствуя только трезвость мысли, пронизанную острым желанием утолить жажду. Но Руслан ластился как хитрый лис, словно чувствуя вину, хотя Даня не мог понять, в чем именно ее искать, и было ли в чем-то вообще. Абсолютно не в чем, но тем не менее, он чувствовал, что сейчас все зыбко, и любая неосторожность может все разрушить. — Почему ты дал ему остаться? — шатен затянулся сигаретой с рук парня, его мокрые губы слегка коснулись пальцев Дани, словно невинный поцелуй, но в этом жесте чувствовалось стремление заявить свои права, — Эта твоя привычка, решать чужие проблемы, она меня бесит, — в голосе звучала нескрываемая обида, смешанная с тревогой. — Артем же насчет какого-то бизнеса поговорить хотел, — попытался оправдаться Кашин, но его голос был неуверенным. Играя в свое, Даня нагло соврал, — Не знаю, ты мне ничего про него не рассказывал. — Знаешь, Артем такой человек. Он всегда выбирает то, что ему выгодно, не задумываясь о других. Он не пытается помочь, а использует любую ситуацию в своих целях, — шатен, ища защиты, коснулся губами сквозь тонкую футболку плеча партнера, оставляя на ней горячий след, — Я не хочу его ни видеть, ни слышать. — Честно говоря, я рад, — усмехнулся Даня, укладывая голову шатена на свою грудь, словно утешая раненого зверя. Окурок дотлевал в его руке, а другой он перебирал темные, шелковистые волосы, наслаждаясь близостью. — Даня, пускай я буду, как ребенок, — Тушенцов заговорил совсем тихо, его голос стал хрупким, словно тонкое стекло, готовое разбиться, — Но можно я утром из комнаты не выйду? Хотя бы пока он не уедет. — Это ты хитро придумал.       Парень ожидал услышать смех или ответную иронию, но в комнате было лишь тихое сопение. Даня чуть наклонил голову, заметил прикрытые глаза и почувствовал, как крепко и отчаянно сжимали его талию, обнимая татуированными руками. Шатен уснул под тяжестью алкоголя и нахлынувших эмоций. В комнате вдруг стало еще более жарко, но еще и по-домашнему уютно, как будто после бури наступило затишье. Это была их привычная среда, это была их крепость, их мир, не считая того, как Руслан начал непривычно вздрагивать во сне, прижимаясь все крепче и крепче, сбивая дыхание, его пальцы болезненно врезались в кожу, словно преследуемый кошмарами. — С новым годом, Русь…       Нежданные гости, смятое празднование, непривычный ритм первого дня в году — все это стало отдавать в виски, как неприятное, горькое послевкусие. Кашин аккуратно стянул шатена на подушку, услышав сонное мычание в знак протеста, сам же, осторожно выбирался из-под одеяла и объятий, чувствуя, как по телу разливается легкая дрожь, как после пробуждения от сна. Окурок, догоревший до конца, все еще лежал между его пальцами, поэтому он, стараясь не потревожить сон Руслана, поднялся, чувствуя, как хрустят суставы от лежания. Ночник, что освещал комнату полутеплым, приглушенным светом, создавая уютную, интимную атмосферу, Даня выключил, оставляя лишь гирлянду, мерцающую разноцветными огоньками у маленькой елки у окна. Юноша, стараясь не издавать ни звука, аккуратно вышел из комнаты, придерживая дверь, закрыл ее настолько тихо, насколько это было возможно.       В коридоре царила кромешная тьма, словно чернила, пролитые на полотно ночи, растеклись по стенам, поглощая все звуки, кроме тихого, размеренного шума собственного дыхания. Даня, на ощупь пробираясь к кухне, словно слепой, ведомый инстинктами, оказался в освещенной комнате, вынырнув из глубины ночного моря, попав в другой, более явственный мир. Но у окна стоял гость, пальто его, сброшенное с небрежностью богача, лежало на стуле, а сам он был одет в темный, уютный вязаный свитер с высоким воротом, прячась от холода не только внешнего, но и внутреннего. Правой рукой он с легким раздражением постукивал по циферблату дорогих наручных часов, будто пытаясь уловить бег неумолимого времени, или, возможно, ускорить его ход. Он оглянулся, словно почувствовав его присутствие, и свет от лампы, падая на его лицо очертил аристократические черты лица, каждый завиток светлых волос.       В сравнении с Даней, он выглядел еще старше, еще более невписывающимся в эту простую картину, как персонаж из другого, более роскошного мира. Вот старая, уютная кухня, где потрескались деревянные фасады, хранящие отпечатки времени, остатки салата на столе, свидетельство ушедшего праздника, сам рыжеволосый, укутанный в теплую, немного поношенную домашнюю кофту Руслана, с парой пятен, которые он не заметил, когда натягивал ее на себя, сняв с крючка в коридоре, а напротив — Артем, словно холодная луна, наблюдающая за жизнью планеты. — Чего не спите? — спросил гость, облокотившись о подоконник, словно в своей гостиной, и его голос, пропитанный напускной любезностью, звучал так, будто это была его квартира, и он имел полное право на такой бесцеремонный вопрос. — Руслан уснул, а я вышел попить, — Кашин, под воздействием этого натянутого общения, вдруг поддался мягкому, почти дружескому тону, отчего его тело напряглось, а в глазах мелькнуло недоверие. Он прошел к мусорному ведру, резко выбрасывая окурок, но тут же острое осознание, как яркий свет, пронзило его разум, и он резко остановился. — Он все еще курит? — с напускной грустью в голосе спросил блондин, повернув голову к окну, разглядывая снег за стеклом, но его глаза, словно сканеры, изучали Данину реакцию. — Какая разница? — Тебе не стоит волноваться, — Ярцев, оттолкнувшись от подоконника, подошел к нему вплотную, его движения были плавными и уверенными, но в них чувствовалась скрытая сила, — Я не собираюсь кому-то вредить. Я просто хочу поговорить с Русланом, — он выдержал паузу, давая своим словам время проникнуть в сознание, но фальшь в них была очевидна. — Как будто это меня успокаивает, — юноша чувствовал, как в жилах закипает кровь, а в глазах загорается огненная ярость.       Хотелось бы ударить, со всей силы, врезать так, чтобы его аристократическая физиономия рассыпалась в пыль, только шатену он обещал не бить людей, это было их негласное правило, некий обет, который он дал из любви. Хотелось бы сорваться на крик, разорвать эту маску благодушия, указать на его ничтожное место в их жизни, но Даня, ценой неимоверных усилий, удерживал себя от этого детского, примитивного решения. Он словно сжимал в кулаке осколки стекла, пытаясь сохранить лицо и оставаться вежливым, чтобы не дать этому гневу, этому первобытному инстинкту, поглотить его разум. — Прости, если что-то не так. Я — это прошлое Руслана, ты — настоящее. В этом нет ничего страшного, не находишь? — Артем поднял руки в примирительном жесте, но его глаза оставались холодными, а на губах играла самодовольная ухмылка, словно он развлекался, наблюдая за его мучениями, — Мы все взрослые люди, а документы и дела не должны касаться иных вещей. — Ты прав, про настоящее, — голубые глаза сощурились, прицеливаясь, выискивая подвох в его словах, — Но ты хочешь чего-то иного, правда? — Просто поговорить и отдать должное, — Ярцев чуть склонил голову, — К слову, не думал о том, что в его будущем тебя не будет? — он словно подбрасывал уголек в костер неуверенности юноши. — Что? — желание ударить стало почти невыносимым, кулаки сжались до белых костяшек, но он сдерживал себя. — Мысли вслух, не более, — Артем отмахнулся, но зеленые глаза продолжали сканировать его насквозь, медленно прожигая кожу, — Ты слишком серьезно воспринимаешь мои слова. — Послушай, — Кашин схватил парня за локоть, его пальцы впились в его кожу, — Хочешь помочь — помогай, но не пытайся лезть в то, во что тебя не посвящали. Это касается лишь меня и Руслана, но точно не тебя, — его хватка стала болезненной, — Единственная причина, почему я не ударил тебя, это лишь потому, что я не хочу расстраивать дорогого мне человека. — Запретил бить людей? — вскинул бровь блондин, чуть отшатнувшись, но в его глазах промелькнула искра не то любопытства, не то насмешки, словно наблюдая за агонией Дани, как за представлением в балагане, где он — главный распорядитель кошмаров, — Руслан не меняется? — он усмехнулся сам себе, усмешка, полная горького, иссохшего наслаждения, как протухшее вино, которое пьянит, но отравляет до основания. Задумчиво прикусив губу на секунду, ощущая вкус давних воспоминаний — ядовитое послевкусие, которым пропитана каждая клеточка его тела, — Будь аккуратен, когда он задушит тебя своей любовью, обожжет ревностью, оставляя ожоги, которые никогда не заживут, и обрубит все твои связи с внешним миром, превратив тебя в пленника его золотой клетки, где нет ни воздуха, ни света, а только его любовь. Ладно? — его слова, казалось, были брошены небрежно, но каждое из них врезалось в память, оставляя за собой ядовитое сомнение, — Он ведь умеет быть милым, пока ему это выгодно, и это очень убедительно, поверь мне. — Что за бред? — Кашин сжал челюсть до хруста, пытаясь подавить поднимающуюся волну гнева, которая грозилась его захлестнуть, резко убрал руку с его локтя, словно отдергиваясь от огня, обжигающего его кожу, и, развернувшись, пошел к комнате, не желая больше вдыхать яд его слов, который он почему-то принимал за чистую монету. — Не лезь не в свое дело. И ты не имеешь права так говорить о Руслане, — пробормотал он себе под нос, пытаясь унять дрожь в руках. Голос дрогнул от неуверенности, которую он так старательно прятал, — Не надо мне пытаться раскрыть глаза, сам разберусь в своих отношениях. — Вспомни мои слова через пару месяцев, — добавил чуть громче Ярцев ему вслед, — Уверен, что Руслан успел обжаловать, какой отвратительный был я, не высказывая ни одного своего косяка. Но ведь все мы знаем, что в отношениях виноваты оба, не так ли? — слова были наполнены ядовитой иронией, словно он наслаждался тем, как рана Дани кровоточит, — Он умеет быть жертвой, поверь, ему это очень хорошо удается, — слова эхом отдались в тишине, отравляя воздух, и юноша, не оглядываясь, быстро скрылся за дверью комнаты, оставляя гостя в одиночестве и тишине, который, казалось, наслаждается произведенным им эффектом.       Яснее ясного было, что Артем приехал не просто так, не ради случайной встречи или дружеской беседы. За его визитом стояла определенная цель, черная, как смоль, и холодная, как лед, задуманная заранее, просчитанная до мелочей, как сложная хирургическая операция, где ошибка неизбежно ведет к смерти, а каждый шаг выверен до миллиметра, как сложная шахматная партия, где каждая фигура имела свое значение, а каждый ход — свою логику. Он двигался по намеченному плану, но Даня, плененный нежным теплом первой любви, одурманенный этим чувством, неопытный и ослепленный, не мог упустить из рук то чувство, которое приобрел впервые в жизни. Он боялся потерять эту крепость, где нашел свое место, где он перестал быть одиноким скитальцем, а стал частью чего-то большего, где было тепло, безопасно и где, он думал, его наконец-то приняли таким, какой он есть, и где, казалось, все было на своем месте. И это чувство невыносимого страха сковывало, конечности наливались свинцом, а сердце сжималось в ледяной комок, лишая способности мыслить, чувствовать, дышать, лишая способности мыслить рационально.       Рыжеволосый лег рядом с Русланом, чувствуя, как тот тут же притягивает его к себе, неосознанно, словно инстинктивно, ища защиты во сне, закидывая ноги и руки, как милый, но беспокойный обезьян. В движениях шатена сквозила тревога, даже во сне. Но тут, внутри самого Дани, что-то дернулось, словно натянутая струна, готовая лопнуть, и легкая дрожь, как ледяные мурашки, пробежала по всему телу, начинаясь от кончиков пальцев и до затылка, где ее отголоски отзывались тихим гулом. Его веки невольно задрожали, а дыхание участилось. Он почувствовал, как внутри него начинает раскручиваться маховик перенапряжения, и он знал, что если даст волю этому чувству, то его тело накроется пеленой особого стрессового приступа.       Но в этот момент, Руслан, как будто чувствуя неладное, крепче прижался к нему, его теплая кожа соприкоснулась с его, а хватка, такая отчаянная и нежная одновременно, подействовала, словно спасительное зелье, обрывая нарастающий хаос. Даня судорожно вздохнул, стараясь подавить панику, и сжал в ответ, кратко целуя партнера в висок. Руки, все еще слегка дрожащие, обняли Тушенцова в ответ, стараясь как можно крепче прижаться к нему.       Но на утро просьба Руслана о том, чтобы не пересекаться ему с гостем, была выполнена лишь наполовину, словно коварная сделка, где одно условие соблюдено, а другое нарушено с изощренной точностью. А сам Даня проспал достаточно времени, достаточно моментов, чтобы потом обвинить самого себя.