Город без окон

Глава 16

«Изгои»

      К полудню город, как растаявший сладкий сон, погрузился в выходную негу. Улицы, окутанные тишиной и ленивой безмятежностью, погрузились в полуденный покой. Солнце, пробившись сквозь рассыпавшиеся по небу облака, протянуло золотистые лучи сквозь ажурные снежные кружева, украсившие ветви деревьев, оживив их зимней красотой. Ночная метель оставила после себя белоснежный покров, сугробами укрыв дома и деревья, превратив город в сказочное царство зимы.       Прохожие, укутанные в теплые шубы и шапки, неспешно бродили по магазинам, в поисках праздничных покупок, изысканных угощений, рождественских чудес. Дети, сияющие от радости, резвились в снегу, лепя снежные крепости, катаясь на санках, затевая снежные баталии; их звонкий смех, радостный и беззаботный, раздавался по всему городу, как перезвон праздничных колокольчиков. Большинство же жителей укрылись в тепле своих домов, где воздух наполнял волнующий аромат хвойных иголок и свежей выпечки; здесь, в тепле семейного очага, они наслаждались миром и спокойствием, забыв о будничной суете и торопливости.       Город был старым, седым, покрытый инеем, уставшим, как и сама зима, которая окутывала его своим холодным, но таким уютным объятием. Но в нем, несмотря на вековую усталость, было что-то особенное, что-то такое, что грело душу и притягивало к себе. В этом городе царила особая атмосфера спокойствия и задумчивого созерцания, она манила к себе.       В квартире царила тишина, пронизанная тончайшим шепотом мелодии, льющейся из коридора. С кухни доносился сладкий, пьянящий аромат, обещающий что-то особое. Даня потянулся, и на его лице растянулась широкая улыбка, полная предвкушения выходных, которые он проведет с человеком, пробудившим в нем чувства, неизвестные никому другому, чувства, такие яркие и искренние, что казалось, они могут растворить его самого в океане счастья. Он прошмыгнул в ванную, стремясь очистить себя не только от утренней сонливости, но и от тяжести вчерашних переживаний. Проведя рукой по лицу, стирая капельки воды, он взглянул в зеркало, и отражение показало ему усталого, но и безумно счастливого человека. Лицо свежее, взгляд спокойный, в нем отразилась мягкость предстоящего дня.       Пройдя в свою комнату, он увидел на стуле сложенную стопку одежды: старую футболку и домашние шорты. Сбросив с себя одежду, он быстро переоделся, чувствуя, как наступает легкость. Волосы, немного отросшие, падали на голубые глаза, и ему приходилось постоянно откидывать их назад, открывая взгляд, прозрачный, как чистое утреннее небо.       На кухне, вдыхая еще не остывший аромат кофе, Даня прокручивал в памяти каждое слово и каждое прикосновение вчерашнего вечера. Эти воспоминания были сладкими и горькими одновременно, словно первый снег на языке: радующие своей хрупкой красотой и напоминающие о скоротечности мгновения. Голубые глаза метнулись к балкону, и он увидел Руслана, стоящего там, курящего сигарету и сосредоточенно смотрящего вдаль.       Тушенцов стоял, опираясь одной рукой на холодный металл парапета, в другой держа сигарету, из которой медленно выпускал дым. Дым, легкий и таинственный, поднимался вверх, завиваясь в изящные спирали. Солнце, пробиваясь сквозь облака, освещало его сбоку, подчёркивая строгую линию плеч, ширину груди, резкость скул.       Руслан был красив и в этом простом домашнем образе: в толстой кофте с выцветшим рисунком, в темных джинсах, привычно небрежно облегающих фигуру. Его красота заключалась не в напускном, а в естественности, в простоте, и в той нежной душевности, которая так очевидно проявлялась в каждом его движении. И тут, поддавшись внезапному порыву и выходя на мороз, Даня резко обнял парня. — Ты головой думай, — тут же возмутился шатен, с легкостью оттолкнув его от себя. — В одной футболке вышел. Заболеть хочешь?       Рыжеволосый лишь рассмеялся, замечая, как мгновенное негодование сменяется привычным уютным теплом. Руслан, улыбаясь и слегка подталкивая парня, мягко, но настойчиво вытолкнул его на кухню. — Доброе утро, — пробормотал рыжеволосый, пошатываясь от нежданного движения и оказавшись на холодном ламинате. Но он не отпустил Тушенцова, чья рука, сначала поддерживавшая его, затем скользнула на шею. Даня, едва заметно улыбнувшись, отстранился, — Через порог не целуются. — Тогда ставь чайник, — шатен прикрыл за собой дверь балкона, возвращаясь к своей утренней привычке курить, наблюдая за тем, как Даня с очаровательной неловкостью начинает справляться с задачей запуска чайника.       Юноша нажал кнопку чайника, и в воздухе повисла тишина, ожидающая красного сигнала конца кипения. Вибрирующий звук пронесся по комнате, словно внутри самой квартиры забилось сердце утра, призывая к пробуждению. Под крышкой сковороды томился завтрак, ожидая своего часа, точно так же, как Даня ожидал чего-то больше и важнее, чем просто еда. Он потянулся за кружкой, но его движение прервалось неожиданными объятиями со спины. На лице расцвела улыбка, затмившая все другие мысли.       Рыжеволосый медленно развернулся, а ледяные руки пробрались по его теплой коже, вызывая невольную дрожь от контраста. Губы, еще пропитанные вкусом табака, коснулись его губ, отвечающих на этот поцелуй сладким привкусом мятной пасты. Щеки Дани сжали в руках, притягивая к себе ближе, и громкий звук поцелуя раздался в тишине кухни. — От тебя сигаретами пахнет, — скривился Кашин, но Руслан, не останавливаясь, оттолкнул его на столешницу, заставляя сесть на нее. — Могу пойти, почистить зубы. — Чуть позже, — прошептал Даня, и потянул парня ближе за воротник худи. И хотя привкус табака казался немного горьковатым, этот оттенок только подчеркивал сладость поцелуя, делая его еще более желаемым. Губы Руслана, каждая линия, каждая трещинка которых казались знакомыми, до болезненно родными, приносили чувство полного понимания и принятия.       Вкус табака переплетался с мятной свежестью, рождая странную, но пьянящую гармонию. Кашин закрыл глаза, полностью растворяясь в поцелуе. Руслан, не отрываясь от сладких губ, притянул его еще ближе, и ледяные пальцы коснулись голых коленей парня, вызывая дрожь и волну непреодолимого желания. Тихий щелчок выключателя чайника остался незамеченным в их маленьком, наполненном страстью мире.       Даня поддался волне расслабления, проходившей по всему телу, растворяя напряжение и сомнения. Он хотел бы приблизиться еще ближе, но некая невидимая грань удерживала его. Он лишь проводил руками по спине Руслана, сжимая мягкую ткань худи, чувствуя тепло его тела. Затем холодный палец шатена проскользнул по внутренней стороне бедра юноши, вырывая из глубины его души звучный выдох, который он с трудом сдержал, кусая губу до крови.       Шатен чуть отстранился, но их тела по-прежнему оставались в наполненном желанием плену близости. Оба раскраснелись, губы припухли от поцелуев, и мир перед глазами немного поплыл от этой смятости. Резким движением Руслан притянул его ближе к краю столешницы, а Даня обвил своими ногами чужие, прижимаясь еще плотнее, и уже ощутил приятное касание чужой одежды в области паха.       Руслан, стало быть, более настойчиво, приподнял лицо парня за шею, впиваясь в его губы, то нежно целуя, то легко покусывая, то втягивая их в порыве. Даня чувствовал, как в этом тесном объятии их тела наполняются приятным трением, подпитывая растущее желание. Он заметил, как карие глаза темнеют, становясь более резкими, властными, пронзая его насквозь своим желанным взглядом. Это завораживало, и Кашин откинул голову назад, отдаваясь безусловно и полностью, потеряв всякое чувство времени и пространства.       Руки, украшенные татуировками, проскользнули по его спине, проникая под ткань футболки, и потянулись к поясу шорт. Даня вздрогнул, пока руки продолжали свое движение, освобождая пояс, и чувствовал, как его тело наполняется нетерпеливым ожиданием. — Дань, — прошептал шатен, уже не целуя, а почти кусая его губы, — Ты будешь…       В ушах был приятный шум, от чего рыжеволосый не услышал конец фразы, поэтому переспросил, шепча в губы: — Что буду? — Завтракать будешь? — заулыбался Тушенцов так, будто ничего между ними сейчас не происходило. Но вот прокусанная губа, растрепанные волосы и сбитое дыхание доказывали тот факт, что все происходящее было наяву.       Кашин, слегка отдышавшись, попытался восстановить дыхание. Он посмотрел на Руслана, и в карих глазах отражалась смесь невинности и непокорности. — Да, буду, — ответил парень, слова прозвучали немного рассеянно, словно он пытался убедить их двоих, что недавняя страсть была лишь кратким эпизодом, прелюдией к обыкновенному утру. Но глубоко внутри его тело еще дрожало, откликаясь на эхо только что испытанной страсти, напоминая о незабываемой интенсивности момента.       В глубине души оставалась некая неуловимая неудовлетворенность, похожая на недосказанное слово. Даня не мог понять, что именно вызывало это чувство легкого дискомфорта, но в его сердце оставалась пустота, необъяснимая и назойливая, словно призрак незавершенного действия.       Изящным, плавным движением рыжеволосый соскочил со столешницы, его тело еще дрожало от остаточного волнения, и опустился за стол. Руслан, к этому времени уже накладывая завтрак по тарелкам, вдруг застыл, его движения прервал вибрирующий звук телефона, раздавшийся на столе. — Тебе какой-то «Колян» звонит, — Даня прочел надпись на мобильном, невольно уловив в карих глазах небольшую хмурость. — Возьми трубку и поставь на громкую, — бросил через плечо Тушенцов, не отрывая взгляда от тарелок. Как только рыжеволосый смахнул кнопку, донесся шум улицы из динамика. — Я сейчас поднимусь к тебе, — послышался молодой, но грубый голос, — Ты же дома? — Хорошо, — Руслан чуть отдернулся, резко поставил тарелки на стол, и те с глухим стуком остановились. Парень резко повернулся, и, схватив телефон, быстро скинул вызов.       На кухне повисла тишина, пока голубые глаза испепеляли карие в немом вопросе. — Все хорошо? — слова Дани разрезали всю атмосферу утреннего единения. — Не знаю, — Руслан потрепал рыжие волосы, целуя в макушку, — Может, что-то случилось. Ты кушай.       Даня лениво перебирал стручковую фасоль, отделяя ее от перца. Внутренне он нервничал. Эти выходные, спланированные еще в начале недели, были как глоток свежего воздуха после душного учебного года. Они с Русланом в шутку считали дни до этого момента, мечтая о возможности побыть наедине, раствориться в объятиях друг друга, забыв обо всех проблемах и обязанностях. Тушенцов, с усердием, свойственным влюбленным, даже онлайн-работу перенес, лишь бы эти два дня провести с ним. У рыжеволосого были сданы все предметы, кроме химии, которую он бы повторил в понедельник. Не было грандиозных планов, просто хотелось раствориться в тишине.       Внезапно, с коридора послышался не стук, не звонок, а хлопок двери, грубый и резкий. В кухню вошел парень со светлыми волосами, ярко выделяющимися на фоне темной одежды. Он был высок, с широкими плечами и острым взглядом светлых глаз, которые казались немного холодными. На лице у него красовались татуировки, добавляя ему дерзкого шарма. В рукопожатии он здоровался с Тушенцовым, с легкой улыбкой на губах, которая не достигала его глаз, оставаясь отстраненной.       Коля вошел, как будто владел этим пространством, как будто был здесь всегда, не обращая внимания на неловкость Дани, который в этот момент застыл с вилкой в руке. — О, а ты Даня? — легко заулыбался блондин, присаживаясь напротив, — Мне Руслан столько про тебя… — он закинул ноги на свободный стул, но тут же получил толчок в плечо от Тушенцова.       Шатен сквозь зубы, тихо, но так, что Даня отчетливо услышал, прошептал: — Заткнись, — парень встал у столешницы, сжав кулаки. В его глазах, раньше искрившихся добротой, зажглась немое недовольство. — Ты все говорил, что с работой не идет, — игриво продолжал Коля, постукивая пальцами по поверхности стола, — А мне три мои месячные зарплаты предложили за одиннадцать цифр твоего номера телефона. — Коль, — прошипел парень, — Хватит загадками говорить, знаешь же, что бесит это.       Голубые глаза метались пытаясь уловить суть происходящего. Голос Руслана, обычно звучащий мягко и нежно, как струны старинной гитары, теперь был глубок и отдален. С Даней он никогда так не говорил, скорее наоборот, как с ребенком. Даже в моменты строгости или обид в его голосе звучала нежность, а если быть точным, то любовь. — Фамилия Ярцев что-то говорит? — Коля поджал губы, будто в извинении, а его напыщенность исчезла. Веселая улыбка, которая пару минут назад сияла на его лице, теперь уступила место неловкости.       Тушенцов будто бы растворился в воздухе, исчезая с кухни. Он переминался с ноги на ногу, опираясь руками о столешницу плотнее, словно пытался удержать себя от падения. Его плечи опустились, а голова поникла. С губ сорвалось холодное: — Говорит, но не смей ему давать ни мой адрес, ни мой номер телефона, — на секунду он замолчал, что-то перебирая в голове, — Коль, не смей брать от него деньги, я тебя знаю. — Думаешь, я бы друга на деньги променял? — вскинул бровь блондин, слегка покачиваясь на стуле. — Что ты? — вдруг в комнату вновь вернулось тепло, а шатен рассмеялся, — Ты мать родную продашь, что уж про меня? — Не перегибай, — с тем же весельем ответил парень. Он засмеялся, и в его глазах заискрились озорные огоньки. — Прости, прости, — развел руками Руслан. — Так, а кто такой, — с долей недоверия добавил блондин, — этот Артем Ярцев?       Даня искренне почувствовал прилив благодарности. Он уже ломал голову, обдумывая, как бы более деликатно сформулировать свой вопрос, как избежать неловкости, как не сделать свой запрос слишком навязчивым или, наоборот, слишком нагло-прямым. Он представлял себе этот момент остаться наедине, где он наконец сможет спросить Руслана. И вот, Коля, как будто прочитав его мысли, взял на себя эту нелегкую миссию, освободив от тяжести нерешенной дилеммы.       Юноша делал вид, что ему вовсе не интересно все это, доедая завтрак и пролистывая ленту новостей в телефоне. Ни одного текста он не прочел, внимательно слушая разговор. — С родного города бывший… друг, — скривился парень, — Семьи хорошо когда-то общались. — А потом? — Потом конфликты между родителями, учеба его и прочее, — Руслан говорил спокойно, видимо, правда, прошлое в прошлом, — Но желания поддерживать общение или устраивать встречу выпускников я ни с кем не хочу. — Ладно, закрыли пока эту тему. Проводишь? — Коля поднялся со стула, его улыбка была яркой, почти ослепительной. — Даня, рад знакомству, — добавил он, хитро прищурившись. — Взаимно, — рыжеволосый поднял голубые глаза от телефона, чувствуя смятение. — Дань, — повторил блондин с игривым взглядом, но Руслан резко отвернул его к выходу. — Помолчи хоть минуту, — прошептал шатен, проводя друга в коридор. Он облокотился о стену, наблюдая как Коля обувается, — Можешь меня не позорить? — Я вас смущаю? — спросил Коля.       Тушенцов резко ответил ему подзатыльником, тихо произнеся нечто неразборчивое. Их разговор превратился в шепот. Кашин смотрел на их спины, на их перебрасывание неслышимых фраз. В этом шепоте, в этих неловких движениях тайна висела в воздухе, как невидимый туман.       Тишина, оставшаяся после ухода Ромадова, была тяжелой. Руслан сел рядом с парнем: — Не знаю с чего начать, — его голос звучал так, словно он пытался спрятать свои настоящие чувства за маской безразличия, — Но ты чем-то недоволен? — шатен усмехнулся, и в улыбке не было иронии, лишь беспомощность. — Чего от тебя ждет твой друг, что так настаивает на контактах? — Даня пытался сделать вид, что его не волнует вся эта ситуация, но глаза, полные тревоги, выдавали его. — Даня, я и сам не знаю, — Руслан устало вздохнул, пальцы запутались в его темных волосах, — Даже думать об этом не хочу. — А… Коля знает, что мы… — Даня запнулся, — …что мы встречаемся? — Встречаемся? Нет, он пока не знает. — Тогда почему он так реагирует на меня? — Может, ты ему нравишься, — шатен обнял парня, вдыхая знакомый аромат его волос, —Я же в этом случае буду ревновать. А вы тут уже начали обмениваться любезностями. — Какие у тебя фантазии, — усмехнулся Кашин, его лоб освежили чужие губы. — Ты же можешь говорить про официанток, — пошутил Тушенцов, пытаясь улыбнуться, — Чем занимался? — Читал новости, — парень разблокировал экран, видя сообщения Ильи. — Я быстро отвечу. — Не спеши, — вздохнул Руслан, уткнувшись носом в рыжие волосы, — Хочу еще немного пообниматься в тишине.       Когда тёплый свет выходных дней начал угасать, вчерашние проблемы и недомолвки добавились к утреннему настрою шатена. Он меланхолично выходил на балкон, закуривая сигарету, а потом возвращался к Дане, обнимая его, словно это была последняя встреча. В этом болезненном колебании его привычная аура будто растворилась, оставляя после себя пустоту. Обед, который они разделили, получился пересоленным, а когда включился фильм, не прозвучало ни одного комментария или шутки. Руслан сегодня и курил иначе, не втягивая дым, а быстро и прерывисто, часто по две затяжки за раз.       Кашин, однако, продолжал принимать ласку парня, пытаясь развеселить его, даже иногда вызывая смех. Но ощущение неуловимой трещины не оставляло. Когда за окном начало вечереть, а в комнатах пришлось включать свет, Руслан, нарушая свои же планы, сел за работу. Карие глаза примкнули к монитору, а длинные пальцы, покрытые чернильными рисунками, отчетливо стучали по клавишам. За спиной шатена, в его же кровати, устроился Даня. Он подмял одеяло так, что часть находилась под ним, а часть над, создавая уютный кокон. Рыжеволосый пролистывал страницы той самой книги, которую ему подарили. Страницы в этой тишине громко листались, но юноша был погружен в каждую букву, в каждое слово. В воздухе висела неловкость, пропитанная молчаливым согласием на отдельное пространство. Шатен работал, погруженный в свой мир, а юноша утопал в книге.       Даня погрузился в мир «Изгоев», подаренный в его день рождения. Он чувствовал, как слова на страницах оживают, проникая в душу. Парень будто погружался в холодный, влажный туман, окутывающий город, где жили герои книги. Видел, как они скользят по улицам, их лица затемнены тенью прошлой боли и отчаяния. В их глазах — отблеск огня, горящего в глубине души, огня бунта против не справедливости, против мира, что бросил их на пощадину. Он слышал в этих историях шум городских улиц, не утихающий даже ночью, чувствовал в них холод асфальта под ногами, пронизывающий ветер, и не слышимый глазами, но ощутимый душой, дух беззакония, что витал в воздухе, отравляя все вокруг.       Кашин представлял, как они, оказавшись на дне, в холодных, мрачных квартирах, утопающих в полумраке, укрываются от холода и одиночества в объятиях друг друга, ища в этом тепло и утешение. Он чувствовал, как жизнь героев, полная опасности и непредсказуемости, отражается в глубине их глаз, в их поступках. Видел в них отражение собственных страхов, и чувствовал, как сам становятся частью того мира.       Даня тоже искал свое место в мире, но его методы были совсем иными. Его мир, где каждое действие имело четкую моральную оценку, казался хрупким, и он старался беречь его от трещин. Но каждым перелистыванием страницы все сильнее охватывало беспокойство. Он чувствовал, как тело напрягается, как в груди оседает тяжесть, и он старается с силой подавить нарастающую тревогу. Эти герои, высмеивая все его устои, подрывали основы его мировоззрения.       Но спустя пару часов парень добрался до ключевой сцены, где один из героев, который казался непоколебимым и непреклонным, пошел на компромисс, сдался перед лицом непреодолимых препятствий. Кашин сморщился, будто не веря прочитанному. Он не мог понять, как можно отречься от своих убеждений, даже когда жизнь становится невыносимо тяжелой. Для него следование правилам было единственным путем к успеху. Эта мысль не отпускала даже после того, как он закрыл книгу, укладываясь головой на подушку. Он посмотрел на шатена, который погрузился в работу, печатая и щелкая мышкой. А голубые глаза, затуманенные недовольством, прикрылись, погружаясь в легкую дрему.       По щеке ощутимо прошлось чье-то дыхание, теплое и влажное, словно легкий ветер. Потом по щеке прошлось приятное поглаживание. Волной по телу раздалось тепло, а в груди засвербило то ли от чего-то прекрасного, то ли от чего-то ужасного. Даня принимал поглаживания, выгибая шею, чтобы прилечь ближе. Не открывая глаз, вдохнул глубоко, в попытке уловить тот едва заметный аромат, что исходил от шатена. — Ты уснул, — Руслан прошептал на ухо, не прекращая движения руки. — Ты закончил? — голубые глаза, пробуждаясь от глубокого сна, распахнулись, удивленно встречая мрак комнаты. Он отчетливо помнил, как засыпал под мягким светом люстры, а теперь тьма окутывала пространство. — Закончил, — шатен произнес едва слышно, но в его голосе звучало такое тепло, такая нежность, что у Дани по спине пробежали мурашки. Он чувствовал, как к нему прижимается теплое тело, как в его рыжие волосы зарывается нос, — Ты прочел книгу? — лукаво спросил парень, будто выжидая оценки своего подарка. — Да, но это буквально самое… — юноша замолчал на секунду, стараясь подобрать правильные слова, — Самая нелогичная книга из всех, что я читал, — умозаключил Даня, не скрывая своего раздражения.       Уголки губ Руслана приподнялись в легкой улыбке, он прижал парня к себе крепче. Даня чувствовал, как у парня дрожат пальцы, обнимающие его плечи, словно он тоже не уверен в своих действиях. Но Кашин ожидал будто какую угодно реакцию, только не эту тихую и нежную теплоту. — Я также сказал, когда впервые ее прочел, — произнес шатен, словно он уже давно знал ответ на вопрос, который даже не звучал. Он прижался к парню еще крепче, — Когда-то думал, что эта книга о борьбе, о том, как выжить, сохранив свои принципы… — Но герои просто сдались. Они пошли на компромисс, — вторил Кашин монотонно, его голос звучал холодно и отстраненно. Они лежали в паре сантиметров друг от друга, Данина рука взяла чужую, сцепляя их, — И в чем был подвох подарка? — сощурился он, будто пытался разглядеть в карих глазах какую-то тайну. — Честно? Даня, ты смотришь на мир через призму своих правил, которыми себя же и загоняешь, — Тушенцов сжал руку покрепче, устанавливая зрительный контакт, — А эта книга — о том, что иногда жизнь требует гибкости. Иногда не получается идти по четкому пути, как бы ни хотелось. Это не значит, что герои поступили неправильно. Они просто выбрали другой путь и… повзрослели.       Рыжеволосый нахмурился. Для него жизнь всегда была логичной: правильные поступки — правильный результат. Но они словно говорили о другом мире, где такой четкой связи нет. — Но если ты сдаешься, если нарушаешь свои правила, то это предательство себя? — возразил Даня. — Разве не в этом суть?       Руслан задумался, наклоняя голову: — Иногда правила, которые мы себе устанавливаем, кажутся нам единственным способом избежать хаоса, — спокойно ответил он. — Но нужно быть гибким, чтобы двигаться дальше, даже если это означает пойти на компромисс. Это и есть взросление.       Кашин лежал в темноте, чувствуя, как чужие пальцы мягко скользили по его плечу. Эти прикосновения были такими естественными и непринужденными, как будто Руслану не нужно было ни о чем задумываться. Он был прямолинейным и, казалось, проще, чем Даня. В его мире не существовало сложных противоречий, правил, которым нужно было постоянно следовать. Тушенцов жил по своим собственным законам, и этот его внутренний мир, столь свободный и непредсказуемый, поражал парня. Иногда ему казалось, что Руслан совсем не знает страха — он просто принимал все, как есть, не пытаясь глубоко анализировать или бороться с тем, что казалось ему непривычным.       Но именно это и пугало. Руслан был как другой мир — мир, где все можно было выразить через простое прикосновение или честное слово, он никогда не боялся называть вещи своими именами. Если что-то было не так, то прямо говорил об этом. Если чувствовал что-то, то тоже не скрывал. А если хотел прикоснуться — просто делал это, не задумываясь, что могут подумать другие.       Шатен был противоположностью всего, что представлял собой Кашин. Если Даня выстраивал свои мысли как сложные шахматные партии, обдумывая каждый ход, то Руслан жил моментом, спонтанно и легко, словно не было ни вчера, ни завтра. И это разило в самое сердце — его собственная жизнь, выстроенная на принципах и контроле, казалась ему теперь словно клеткой, из которой он не мог найти выхода.       Юноша закрыл глаза, чувствуя, как тепло руки шатена разливается по его коже. Эти прикосновения, в которых было столько простоты и искренности, разрушали его внутренние стены. В голове снова мелькнули образы героев из книги «Изгои». Они тоже отказывались подчиняться установленным нормам, ломали шаблоны, следовали своим чувствам, как бы «неправильно» это ни выглядело со стороны. И это любимая книга Тушенцова?       Может быть, в этом и был смысл? Может, в том, чтобы принять хаос, таилась свобода? Общаясь с Русланом, который не скрывал своей привязанности и не стеснялся показывать ее, Даня начал понимать, что возможно, правила, по которым он жил, были не такими уж и важными.       И пусть сосед казался ему простым, даже наивным, в его простоте была своя мудрость. Мудрость принятия себя таким, какой ты есть, без оглядки на нормы и ожидания других. Даня тихо вздохнул, чувствуя, как сердце замедляется. В этом успокаивающем ритме он вдруг подумал, что его постоянная борьба с самим собой, его эгоизм, принципы, страхи — все это растворилось в простом факте: рядом с ним был человек, который заботился о нем. Руслан не требовал ничего взамен, не ждал объяснений или оправданий, он просто был здесь. И это казалось таким необъяснимо простым и одновременно невероятно сложным.       Тепло объятий окутало, смывая все сомнения и страхи. Осторожно прижавшись головой к плечу шатена, Даня почувствовал, как в этом простом жесте скрываются все его невысказанные боязни, скрытые желания, колебания, и одновременно с этим — готовность принять то, чего он до недавнего времени так боялся. Руслан оставался неподвижен, молчание его было наполнено глубоким пониманием, и в этом молчании Даня нашел ответ. — Ты хочешь курить? — шепнул рыжеволосый. — Хочу, — усмехнулся ему в ответ Тушенцов, потрепав его по голове, — Минутку полежим и пойдем.       Даня задрожал, но не от холода, а от того, как сильно и неожиданно ему стало приятно. Приятно, что Руслан здесь, с ним. Что он не ушел тогда, не осудил его за молчание, за сомнения, за все то, что Даня не решался сказать. В этот момент рыжеволосый понял: может быть, не все в этом мире нужно понимать до конца. Может быть, иногда нужно просто чувствовать, и этого будет достаточно.       Ветер, как неистовый художник, резкими порывами взметал снежную пыль, бросая ее в воздух и размазывая по ночному небу. Несмотря на бурю, небо оставалось удивительно чистым. Ночная тишина распласталась по городу, заполнив каждый угол двора, окутывая его ледяным безмолвием. Свет в соседних квартирах давно погас, и только редкие огоньки на горизонте напоминали, что жизнь где-то еще продолжалась. Даня, опираясь на холодный парапет балкона, смотрел вниз, наблюдая, как снежные хлопья плавно оседали на пустой двор. Он глубже втянул в себя холодный воздух, поправил ворот куртки и вдруг, обернувшись, замер, задержав взгляд на парне.       Руслан, словно не замечая пронизывающего ветра, сидел на стуле с сигаретой в руке, спокойно затягиваясь и выдыхая дым в зимнюю тишину. Его силуэт в полумраке казался таким родным, таким близким и одновременно каким-то далеким. Даня не мог отвести глаз, чувствуя, как в его груди поднимается тихое тепло. Эти нежные чувства, которые он пытался отрицать, с каждым днем крепли. Он все больше понимал, что именно это, его привязанность к парню, было той самой стабильностью, которую он так отчаянно искал в своей жизни. Все остальное казалось непостоянным, ненадежным — учеба, планы на будущее, даже его внутренние стремления. Но шатен был чем-то реальным, осязаемым, тем, что не требовало объяснений.       Для Кашина все, что раньше должно было стать опорой, разрушалось. Семья — это слово давно потеряло свой смысл. Он вырос в доме, где любовь и забота были чем-то чуждым, далеким. Детство превратилось в череду дней, а каждый визит домой только усиливал его ощущение, что ему там нет места. Но, как бы он ни старался убежать от прошлого, оно просачивалось и в его настоящие отношения. Даже с друзьями, которых он считал близкими. В отношениях с Денисом возникло напряжение — невысказанные обиды и недопонимания висели в воздухе, как тот снег, что медленно оседал на пустой двор. Немой конфликт между ними с каждым днем усиливался, но ни один из них не осмеливался сделать первый шаг, чтобы его разрешить. Он чувствовал, как этот разлад разъедает их дружбу, но вместо слов они выбрали молчание.       Теперь, стоя здесь, на этом балконе, Даня вдруг осознал, что его чувства к соседу — это, возможно, единственное здоровое, что есть в его жизни. Все остальное — переживания, страхи, попытки быть правильным — казалось, исчезало на фоне того, что он ощущал здесь. Тишина балкона, курящий Руслан и сам факт его присутствия рядом стали напоминанием о том, что есть вещи, которые важнее всех внутренних противоречий.       Рыжеволосый сделал шаг вперед, на мгновение забыв про холод и прощупывая руками ледяные перила, пытаясь найти в этом мире что-то настоящее. — Какие планы у нас на завтра? — хитро улыбнулся Тушенцов, бросая окурок в жестяную банку из-под кофе. Его глаза чуть прищурились, и в голосе звучала едва уловимая насмешка, словно он уже знал ответ. — Хочу еще дома побыть, — стараясь сохранять спокойствие, ответил Кашин. — Как скажешь, — шатен встал со стула, шагнул ближе, и пространство между ними сузилось до предела.       Его пальцы едва коснулись щеки Дани — прикосновение было почти невесомым, но достаточно сильным, чтобы заставить сердце пропустить удар. В тишине повисло напряжение, обволакивающее их с двух сторон. Ветер теребил волосы, но уже не мог разрушить то тепло, что нарастало между ними. Руслан мягко наклонился, не спеша целуя Даню. А тот закрыл глаза, позволяя себе раствориться в этом коротком, но невероятно важном моменте. Он почувствовал, как ворот куртки слегка давит на шею, мешая свободно двигаться, и рефлекторно потянулся, чтобы поправить его. Но прежде чем успел это сделать, шатен мягко перехватил его руку, крепко удерживая ее в своей.       Холодный ветер проскользнул по лицам, но дыхание сбивалось вовсе не от мороза. Тушенцов, не разрывая связи, медленно приблизился еще больше, и поцелуй стал неожиданно горячим. Рыжеволосый уловил на губах слабый привкус табака, знакомый и привычный, который словно впитал в себя всю суть их близостей.