Город без окон

Глава 14

«Прогул, проблемы и табак»

      Ледяной воздух проникал сквозь теплое одеяло, пробираясь до самых костей, вызывая непрекращающуюся дрожь в теле. Где-то вдалеке глухо звонил будильник, его звук казался чем-то нереальным. Медленно приоткрыв веки, Даня встретился взглядом с карими глазами, блестящими в полумраке комнаты, опасно близко. Серебристый пирсинг в носу парня блеснул в тусклом свете рассвета.       Внезапное осознание накрыло холодом, не зимним, а глубоким, пронзительным, словно удар в самое сердце. Вчерашний вечер, до этого завеса неясных воспоминаний, вдруг предстал перед в резкой картине. Легкие шепоты, их лица, прикосновение кожи к коже, нерешительные руки, ласково проводившие по щекам, и… их первый поцелуй. Сердце бешено колотилось в груди, отбивая беспокойный ритм. «Это была ошибка,» — прошептал внутренний голос, стараясь заглушить волну новых, непонятных чувств.       Этот первый поцелуй стал ключом, отпирающим заповедные комнаты души. Всё произошло одновременно быстро и медленно, словно каждый миг был изысканно выгравирован в памяти, с точностью до самого незначительного нюанса. Кашин почувствовал, как его нерушимое самообладание начинает трещать по швам, распадаться на мельчайшие частицы. Он не смог остановиться. Первый, едва уловимый поцелуй, сменился другим, и ещё одним, и ещё… Они целовались снова и снова, погружаясь в волшебный вихорь. В каждом новом прикосновении губ была своя глубина, свое неповторимое отражение чувств: от первоначальной нерешительности до смелой страстности, от напряженного ожидания до неистовой нежности.       Вся структурированная жизнь начала рушиться, как карточный домик. Их поцелуи, каждый последующий смелее и горячее предыдущего, представляли собой столкновение двух миров: собственного, миллиметрово рассчитанного, и мира Руслана — свободного, хаотичного, не признающего никаких правил, кроме своих собственных.       Шатен шевельнулся, и Даня увидел легкую, почти неуловимую улыбку на его губах — тех самых губах, что ещё несколько часов назад ласкали его собственные. Простая улыбка, но в сердце Кашина она откликнулась острой, пронзительной болью. — Умоляю, давай никуда не пойдём, — прошептал Руслан, его пальцы коснулись щеки парня.       Даня вздрогнул. Нежность была слишком резкой, слишком внезапной. Внутри него протестовал здравый смысл, напоминая о неправильности ситуации, о невозможности такого безмятежного счастья. Счастья ли? — На пары нужно, — юноша попытался отодвинуться, но ладонь Тушенцова удержала его плечо в крепком плену. Прикосновение сбивало с толку: утешая, оно в то же время наполняло страхом. — Один день, — слова прозвучали тихо, разрушающий всякую осторожность. — Притворимся, что заболели. Я не хочу на работу. Останемся дома. — Ладно, — рыжеволосый кивнул, сам не понимая, что говорит. Он не хотел оставаться, не хотел проводить с ним весь день.       Руслан наклонился ближе. Его теплый взгляд встретился с голубыми глазами, проникая в самую глубину его растерянности, растворяя последние островки ясности. — Ты в порядке? — спросил шатен тихо. Даня кивнул, избегая взгляда. Ему казалось, что в этих темных глазах скрыта та сила, способная разрушить его мир до самого фундамента, — Можно тебя обнять? — спросил Руслан мягко, почти с боязнью. Его пальцы, еще державшие плечо соседа, замерли. В прикосновении была неописуемая бережность, словно он боялся сломать что-то очень хрупкое. — Можно.       Тушенцов придвинулся ближе, будто извиняясь за свое вторжение, и нежно обнял. Объятия были свободными, не сжимающими, дающими возможность отстранится в любой момент. Но Даня понял, что не хочет этого пространства. Прямо сейчас, как никогда раньше, ему было нужно что-то теплое, земное, не скованное железными оковами его собственного контроля.       Одеяло укрыло их двоих, погрузив в собственный мир — тихий и теплый. Даня медленно положил голову на грудь Руслана, ощущая, как его нос утопает в мягкой ткани кофты. Мир вокруг продолжал трещать по швам, сознание отказывалось успокоиться, ломаясь в безуспешных попытках объяснить происходящее. Но под ухом ровно и спокойно билось чужое сердце, словно шатен не чувствовал того же хаоса.       Рыжеволосый сглотнул, чувствуя, как его трясет, но не от холода, а от внутреннего напряжения, не отпускавшего с тех самых пор, как вчерашний вечер сбросил с него привычные ограничения. И в какой-то момент, поддавшись этим трепетным чувствам, он крепче прижался к Руслану, положив руки ему на плечи. Он потерся щекой о ворсистую ткань кофты, словно ребенок, ищущий утешения в нежности. Глубоко вдохнув знакомый аромат кофты — тонкий, но успокаивающий, — парень почувствовал, как последние осколки страха и неловкости растворяются в этом тепле.       Реальность жестоко вторглась в их убежище. Пронзительный звон будильника рассек тихий мир, разрезая на части хрупкую идиллию. Даня невольно отстранился, чувствуя, как тело снова сжимается в жестком корсете напряжения, возвращая к суровой реальности надвигающегося дня. — Наверное, мне следует позвонить старосте, — прошептал Кашин, сам удивлённый слабостью своего голоса, словно он и вправду болел. — А мне на работу, — спокойно ответил Руслан, не отпуская руку парня, легко протянувшись к телефону.       Быстрым, привычным движением он набрал номер, затем, понизив голос, заговорил хрипловато, имитируя болезнь с поразительным мастерством. Кашин слышал, как сосед просит выходной, искусно жонглируя словами, ловко находя нужные аргументы. Убрав телефон в карман, Руслан снова посмотрел на него. Во взгляде теперь была не только нежность, но и нескрываемая серьезность. Карие глаза буквально сверлили его, не отводя взгляда. — Поговорим на кухне о вчерашнем? — внезапно спросил Тушенцов, мгновенно меняя атмосферу с нежной интимности на более официальную и строгую. Медленно встав с кровати, он добавил: — Умойся и позвони старосте, а я пока кофе сделаю.       Теперь же рыжеволосый стоял в ванной, наблюдая, как вода стекает по его лицу. Холод распространялся от груди, цепляясь за горло, перекрывая дыхание, как будто пытался заглушить шум бушующих эмоций. Непонимание сжимало виски, заставляя сердце бешено колотиться. Целовался ли он? Да, и не раз. С девушками, красивыми, привлекательными, вызывавшими симпатию, но вскоре казавшимися слишком простыми, лишенными того загадочного очарования, которое он бессознательно искал. Начальная магия быстро исчезала, оставляя после себя лишь пустоту и легкое разочарование. А парни? О них Даня даже не задумывался. Мысль о влюбленности в кого-то из них никогда не посещала его. Были объятия, дружеская привязанность, особенно с друзьями детства, но ничего более глубокого, ничего, что могло бы называться любовью.       И теперь, мысль о поцелуе с парнем не отпускала его, упрямо застревая в голове. Страх, неуверенность, давящее чувство вины — все это кружилось в сознании, как запись на истертой пластинке. Он представлял себе реакцию общества, осуждающие взгляды родителей и друзей, и этот мрачный прогноз грозил обрушить на него весь тяжелый груз непонимания. Даня всегда строил свою жизнь по определённому плану: школа, институт, работа, семья — все должно было идти как по нотам, без импровизаций.       И все же… ненависти не было. Было странное чувство неловкости, смущения, но рядом с ним существовало и нечто другое — ощущение свободы. Удивительно, но парень не отталкивал это осознание, не боролся с ним. Не было отвращения, была заинтересованность.       На зеркальной поверхности отразилась довольная ухмылка. Всю ночь он был не с пустой девчонкой, а с Русланом. Само имя прозвучало в его сердце как откровение. Добрым, умным, невероятно притягательным Русланом, чья яркая индивидуальность пленила и очаровывала. В голубых глазах заплясали искорки — отражение новой, доселе неведомой радости, расцветшей в его душе. Пронзительный холод отступил, уступая место теплому, волнующему чувству принятия. С легким вздохом юноша выключил воду, отворил дверь ванной и вышел в коридор.              На кухне уже стояли две чашки с кофе, аромат которого разносился по комнате, приглашая к себе. На балконе виднелся силуэт Руслана, очертания которого сливались с темнотой утра. Он курил сигарету, и запах табака заходил и на кухню, смешиваясь с ароматом кофе, создавая странную и манящую атмосферу.       Глубокая тьма за окном отражалась в неспокойном сердце. Вибрация телефона в руке — ответ старосты — казалась единственным островком стабильности в этом хаосе. Даня присел, согревая замерзшие руки о теплую чашку, но спокойствие было иллюзорным. Внезапные объятия со спины вызвали в нем вновь смешанное чувство: привычное напряжение с неожиданной приятностью. — Поговорим? — Руслан кивнул на стулья напротив, сам опустившись на один из них, пальцы скрестил на коленях, взгляд устремив куда-то в сторону. Его обычно легкая, почти игривая манера куда-то пропала, оставив место напряженному ожиданию. — О чем? — наконец пробормотал рыжеволосый.       Руслан посмотрел на него, в его карих глазах мелькнуло что-то похожее на боль: — Мы вчера целовались, — сказал он спокойно, но в его голосе слышалась такая напряженность, что Даня вздрогнул, — И я хотел бы понять… что это значит. — Не знаю, что тебе ответить. Это… необычно для меня, — Даня покраснел, наклонив голову. Он коснулся края чашки, нервно покрутив ее между пальцами. — Необычно? — Тушенцов впервые улыбнулся, но улыбка была горькой, — Я имел в виду… хотел ли ты этого, или теперь будешь отрицать всё?       Кашин резко поднял голову, и внезапно вспыхнула искра своего рода бунта. — Нет, я не буду отрицать. Я же сказал… это необычно для меня. — Значит, теперь мне бегать за тобой, пока ты примешь это? — Руслан вздохнул, откинувшись на спинку стула. — Что за ерунда? Почему ты должен за мной бегать? Я сделал первый шаг, — рука коснулась груди в попытке доказать свою правду, а слова вырывались с необычайной резкостью. — Ты прав, — шепнул шатен, и невольно улыбнулся. — Просто… у меня не было другого опыта.       Разговор застревал, наполняя кухню тяжелой неловкостью. Невысказанная правда висела в воздухе, давящим грузом ложившись на плечи обоих. Даня уже не чувствовал голод; его взгляд бесцельно скользил по краю кружки, застревая на каждом сколе, в этой мелкой занятости ища утешение от наплывающих мыслей. Он молил о конце тягостной тишины, мечтая о ясности, о понимании ситуации. Подняв взгляд, он встретился с карими глазами, но в них не увидел ни ответа, ни утешения — лишь чувство вины, причина которой оставалась непонятной.       Руслан казался необычно взволнованным. Это была не просто раздраженность от неудач на работе или подгоревшего ужина. Его нервозность рождалась из глубокого страха, из того самого невысказанного. Он поджимал губы, беспокойно перебирал ручку чашки, покачивал ногой, а его фразы обрывались на полуслове.       Сам же Даня не испытывал раскаяния, ему же понравилась каждая секунда, каждое прикосновение губ к губам пьяного соседа. Но что чувствовал Руслан? Ведь это он заботился о том, чтобы они остались наедине на весь день, он нежно обнимал Даню утром и на кухне. А теперь сидел на другом конце стола, затерявшись в своих мыслях, словно тонущий в глубине собственного океана переживаний. — Ты не выспался? — Тушенцов заметил, как парень с трудом сдерживает зевки, — Хочешь немного поспать?       Даня медленно встал, оставляя кружку на столе, и кивнул: — Я пропустил пары… чтобы проспать весь день? — он сформулировал это как задумчивое утверждение, а не как упрек. — Какие-то минусы будут? — шатен невольно протянул руку, словно желая коснуться, но сдержался.       Они прошли в комнату Руслана. Холод ударил в лицо ледяным дыханием распахнутого окна. Тушенцов, не говоря ни слова, подошел к нему, закрывая створку и на мгновение застыл, вглядываясь в бесцветный зимний пейзаж за стеклом. Кажется, им двоим хотелось вернуть прежнюю легкость их общения, тот уют взаимопонимания, который казался сейчас далеким и недостижимым. — Неловко, да? — Руслан, с легкой улыбкой, нервно переминался с ноги на ногу, — Может, посмотрим что-нибудь? — он извлек телефон из кармана, плавно улегся на кровать, уютно укутавшись в одеяло, и, протянув руку, притянул Кашина к себе.       Руслан обнял его со спины, руки настойчиво опоясали талию. Тепло тела растопило ледяной холод, окутавший с момента их прихода в комнату. — Давай молча полежим, — прошептал Даня, чувствуя теплое дыхание у самого виска. Его взгляд зацепился за фотографии, украшавшие стену рядом с компьютером. Семейные снимки, с друзьями… Даня внимательно рассматривал каждый кадр, словно видел их впервые. — Дань, я хочу тебя о чем-то попросить, — сонный голос прозвучал у самого уха. — Удиви, — попытка отшутиться звучала неуверенно. — Будь со мной откровенен, — Руслан приблизился еще ближе, его тепло проникало сквозь тонкую ткань футболки, дыхание легко щекотало шею. — Если тебе некомфортно, скажи сразу. И если ты… что-то…       Кашин резко обернулся, голубые глаза вспыхнули необычным блеском. — Руслан, ты — самый странный человек. — Почему? Это ты ведёшь себя так, будто я тебя здесь удерживаю против твоей воли. — Ты тоже.       Внезапность поцелуя сбила парня с толку. Руслан наклонился быстро, резко, словно охваченный внезапным порывом, его движение было стремительным, не оставляющим времени на раздумья. Это было не ласковое прикосновение, а смелое вторжение. Резкий поцелуй, проверяющий хрупкую грань между давно привычной дружбой и чем-то более глубоким. По телу Дани пробежала волна мурашек, словно электрический разряд, а в жилах забурлил незнакомый до этого ток.       Рыжеволосый чувствовал холод постельного белья на своей коже, резкий контраст с жарким дыханием Руслана. Темные, глубокие карие глаза встретились с его голубыми, и в этом взгляде Даня увидел не только вспышку страсти, но и сомнение, скрытую нерешительность, словно сам Руслан не был уверен в своих действиях, в том, насколько смел его порыв.       Поцелуй постепенно стал мягче, будто шатен почувствовал ответную реакцию, понял, что его не оттолкнули. Медленно отстранившись, Руслан озарил свое лицо широкой, искренней улыбкой, раскрывающей зубы, в карих глазах заиграли неожиданная радость и легкое удивление.       Даня оставался неподвижным, губы слегка припухли от поцелуя, он не смог сразу разобраться в бурлящем потоке эмоций, его сознание ещё не успело переварить неожиданный порыв чувств. — Мне тебя целовать каждый раз, чтобы ты спокойнее был? — Тушенцов с легкой иронией приподнял бровь. — Если хочешь, — по телу рыжеволосого пробежала волна приятного тепла, смесь удовлетворения от близости и нарастающего желания сна. Он прикрыл глаза, погружаясь в уют теплого одеяла, — Я пропустил пары…       Его слова оборвались, потому как нежно, но решительно ему прикрыли рот ладонью. — Просто отдыхай, — прошептал Руслан, — Можешь иногда забыть обо всех проблемах и просто лежать? — Могу, — Кашин легко прикусил за ладонь, вызвав тихий смех.       За окном, пробиваясь сквозь густую зимнюю тьму, рождалось декабрьское утро. Еще слабый свет не смел проникать сквозь плотные занавески, но уже оживлял мерцанием снежинок за стеклом. За окном тихо шумела метель, заволакивая мир в пушистый снежный покров, а в комнате царила спокойная тишина, нарушаемая лишь ровным дыханием спящего Дани. Рядом с ним лежал Руслан, его руки легко покоились на спине парня, мягко поглаживая её сквозь тонкую ткань футболки. Тепло тела, проникающее сквозь ткань, согревало с каждым вдохом, изгоняя зимний холод. Рыжеволосый невольно прижался ближе. Время замерло, остановившись в этом интимном моменте близости.       Голубые глаза щурились, медленно приоткрываясь из-под полупрозрачной пелены сна. Он вглядывался в лицо спящего соседа, обнимающего его во сне. Каждая татуировка на его руке, густые ресницы, полуоткрытые губы — все это завораживало Даню, притягивало его взгляд. Он невольно улыбнулся, но в глубине сердца снова затеплилось чувство неловкости. Будто почувствовав его взгляд, Руслан ещё крепче прижал парня к себе, зарываясь лицом в его рыжие волосы. — Какой же ты любвеобильный, — пробормотал Кашин, слегка отстраняясь, но не разрывая контакта. Его голос был сонным, немного раздраженным. — Я же просил тебя говорить, если что-то не нравится, — проворчал шатен с долей непонимания. — Все в порядке, — по телу прошлось напряжение, непривычное из-за тесной близости. — Тогда закрой рот, — рассмеялся Руслан, слегка отодвинувшись, чтобы встретиться с ним взглядом, — Весь день в постели пролежим или ещё чем-нибудь займемся? — Мне к сессии готовиться нужно, — Кашин принужденно улыбнулся, его слова звучали немного натянуто. — Тогда тащи сюда свои книжки, — шатен легко цокнул языком, но в его голосе сразу же появилась мягкость, когда он заметил удивлённый взгляд парня. — Я хочу пообниматься, а ты — учиться, — он пожал плечами, словно извиняясь за свою нежность. — Учись, я тебя отвлекать не буду.       Слова застыли у Дани на языке, не в силах прорваться наружу. Он хотел ответить, но понял, что не в состоянии сформулировать свои мысли. Ему всегда нравилась простая, прямолинейная искренность шатена, но теперь, перед ним, с невероятной силой, раскрылась правда, которую он столько времени скрывал за маской дружбы. И рыжеволосый понял — между ними никогда и не было дружбы. Сон в одной постели, совместные вечера за просмотром фильмов, Руслан, засыпающий на его плече, а он — на плече Руслана… Теперь все виделось иначе: Даня был влюблен. Тихо, незаметно для себя самого, но глубоко.       Из комнаты юноша принес тетрадь с конспектами и аккуратно разложил листы с билетами на кровати. Привычная простота их взаимоотношений исчезла, уступив место чему-то более интимному. Пока Даня вслух проговаривал билеты, Руслан снова уснул, на этот раз уже беззастенчиво устроившись на его коленях.       Кашин отложил тетрадь, нервно потирая руки. В нем вдруг вспыхнул неудержимый порыв, глубокое желание прикоснуться. Легким движением пальца он провел по темным волосам, и в ту же секунду замер, охваченный внезапным страхом. Что, если он делает что-то неправильно?       Ведь Даня никогда не знал тактильной нежности, ни от родных, ни от кого-либо еще. Но рука сама по себе продолжала двигаться, нежно пробежалась по мягким волосам, опустилась на шею. Повторив это движение, он почувствовал, как исчезает страх, как его словно затягивает в это простое, гипнотизирующее повторение. Он снова открыл тетрадь, но вторая рука осталась лежать у головы Руслана, погружаясь в волнующий ритм своих прикосновений.       Мысли Дани упорно уклонялись от попыток сосредоточиться на тексте билетов. Впервые он ощутил себя беззащитным перед наплывом чувств. И в этой уязвимости он обнаружил необычное, пьянящее удовольствие — нежность, до этого ему неизвестную. Странное переплетение неуверенности, легкого страха и растущей привязанности овладело им. — Ты перестал читать, — протянул Руслан, сонно потягиваясь и незаметным движением носа сигнализируя о пробуждении. — Я не аудиокнига, — Кашин усмехнулся, но в следующую же секунду шатен поднес ему тетрадь с конспектами. — Это не для меня, а тебе учиться надо, — Руслан отодвинулся от его коленей, утопая в мягкости подушки, стараясь проснуться и собраться с мыслями. И через минуту прошептал с легким стоном: — Готовить пора… — Ты хочешь кушать? — Мы целый день голодали, — пробормотал парень в подушку. — А ты еще и меня избегал, ничего не ел. — Какой же ты внимательный, — Даня улыбнулся, его улыбка была наполнена легкой издевкой, хотя он и не мог отрицать, что эта забота была ему приятна, даже более чем. — Какие-то у тебя странные комплименты, — бровь Руслана приподнялась. — А их и не было.       С кухни доносились привычные звуки: легкое шуршание кастрюль, тихий напев мелодии, которую Руслан напевал себе под нос. Простая, но радостная, словно солнечный июньский день, — что-то из репертуара старых советских фильмов, которые Даня так любил в детстве. Он лежал под теплым одеялом в чужой кровати, уткнувшись в билеты по фармакологии. Открытая страница с темой психотропных препаратов казалась ироничным отражением его собственного состояния.       Юноша почувствовал себя странным экспериментальным кроликом в лабиринте собственных чувств. Его влюбленность действовала как успокоительное: мир становился спокойнее, тревоги отступали на задний план, словно исчезали под действием сильного седативного средства. Но это все еще и вызывало нервное беспокойство, неуверенность, сродни действию сильного стимулятора, сбивающего с толку. Юноша задумался: а нормальны ли эти чувства? Соответствуют ли они принятым нормам? Читая о «толерантности» и «зависимости», он невольно сопоставлял термины с собственным состоянием. Ему нужно было видеть Руслана все чаще и чаще, чтобы получить дозу этой яркой радости.       Забросив тетрадь, Даня отказался от бесплодных попыток разобрать свои чувства по фармакологическим схемам. Сердце не подчиняется науке, его тайны глубоки и неизмеримы. Выйдя из комнаты, он появился на кухне, где Руслан уже колдовал над ужином, неторопливо помешивая что-то в кастрюле и напевая под нос спокойную, знакомую мелодию. Даня оперся о дверной косяк, наблюдая за ним, за тем, как мягкий свет лампы ласкает темные волосы.       В этот миг в душе произошел незаметный, но глубокий перелом. Парень прекратил борьбу со своими чувствами, отказавшись от попыток уложить их в жесткие рамки рациональности. Он просто позволил им быть, не задумываясь о последствиях, о том, как правильно. Все рассуждения о «норме» растаяли, заглушенные внезапным, всепоглощающим порывом… Он обнял Руслана со спины, прижавшись к нему так тепло и надежно. — Закончил? — Тушенцов потрепал по рыжим волосам, повернувшись и привлекая его в теплые объятия. — Почти, — Даня ещё крепче прижался, вдыхая такой успокаивающий аромат, — Помочь с ужином? — Уже все готово, — Руслан легким поцелуем коснулся его головы. — Дань, ты точно в порядке? — Просто дай мне немного времени… чтобы привыкнуть.       И все же Даня не верил в сказки. Его жизнь была выстроена на строгих, незыблемых принципах, сформулированных им самим, как нерушимый кодекс. Этот кодекс давал ему чувство безопасности, полного контроля, надежды на будущее. Он тщательно просчитывал каждый шаг, каждое решение, избегая сюрпризов и случайностей.       Только предсказуемость, только порядок. Для него существовала только «правильность»: правильно учиться, правильно работать, правильно общаться и, конечно, правильно любить.       Любовь, как и все остальное, должна была подчиняться железной логике. Она не могла возникнуть из ниоткуда, она должна была стать результатом рационального выбора, гармоничным сочетанием совместимых качеств и обстоятельств, идеальным решением сложного уравнения. Но вот незадача: уравнение не сходилось. Внезапно он обнаружил чувство, которое не помещалось ни в одну из его строгих формул.       Кашин пытался применить к своим чувствам ту же строгую логику, что и ко всему остальному. Разбирал их на составляющие, как сложный механизм, понимая, что только тщательное изучение может привести к разгадке. Он анализировал свое притяжение к Руслану с холодной сосредоточенностью инженера, изучающего сложную схему. Внутри него шла непрерывная внутренняя дискуссия, научный спор между холодной логикой и раскаленными эмоциями. Но чем глубже он копался в себе, тем больше его строго упорядоченный мир трещал по швам. Разум понимал: это бессмысленно. Но сердце упорно игнорировало эти выводы, наполняя его сознание тревожным, но таким притягательным теплом, когда Руслан был рядом.       Правильность, которой юноша так долго следовал, превратилась в капкан. Его чёткие, строгие принципы стали цепями, сковывающими движения и желания. Он хотел свободы — не от мира, а от себя самого. Хотел хотя бы раз позволить себе просто чувствовать, не задумываясь о «правильности». Но каждый раз, стоя на пороге этого решения, внутри звучал тихий, настойчивый голос:

«Это неправильно»

      Даня часами прокручивал этот аргумент в голове, ища выход, но снова и снова натыкаясь на непробиваемые стены. Приближаясь к Руслану, он чувствовал борьбу двух сил: одна, пылкая и настойчивая, толкала вперед, а другая, холодная и бескомпромиссная, отбрасывала назад.       На кухне, в мягком свете единственной лампы, Даня наблюдал за соседом, задумчиво перебирающим еду на тарелке. Каждый взгляд вызывал внутри резкое сжатие, напряжение пружины, готовой вот-вот сорваться. Это волнение, это странное беспокойство противоречили всему.       Даня устал. Устал от своих же правил, от того, что жизнь превратилась в набор жестких инструкций, а любое отклонение от них вызывало панику. — Ты… ты мне нравишься, — неожиданно слова Кашина прозвучали шепотом, но внутри отозвались громовым ударом, неудержимым биением сердца в висках. Даня сделал шаг вперед, его тело напряглось до дрожи. Он взял руку парня — холодную, но дрожащую в его руке. Почувствовал, как эта дрожь передается от его пальцев к ладоням, к локтям, пронизывая все тело. Но Руслан не отдернул руку, — Прости за мои глупости, — продолжил он, нервно кусая губу, — Я избегал тебя, вёл себя странно. Я никогда раньше не испытывал ничего подобного. Для меня это… слишком ново.       Карие глаза с ироничной искринкой наблюдали за ним. На лице расцвела улыбка, которая всегда казалась Дане простым, но недоступным выражением искренности. — Спасибо за честность, — рука Тушенцова поднялась и едва заметно коснулась щеки соседа, оставляя на коже приятное тепло, — Значит, теперь я могу задать тебе логичный вопрос?       Рыжеволосый на мгновение вернулся в свой мир рациональности, в мир логики — его привычную территорию. Но Руслан, не ожидая ответа, продолжил: - Хочешь ли ты попробовать… и увидеть, что из этого выйдет?       Правильность снова попыталась пробиться наружу, тысячи «но» зашумели в голове. Но на этот раз Даня не стал их слушать. - Хочу, — ответил он резко, неожиданно для самого себя.       И чувство, которое раньше казалось неуправляемым хаосом, вдруг обрело ясность. В юноше уживались страх перед близостью и непреодолимое желание ее. Сердце стучало в груди гулким барабаном, требуя тепла, требуя того самого контакта, от которого стоило бежать. Кашин понял — нет, он не понял, он просто принял это — хаос был его новым порядком.