Город без окон

Глава 12

«Попытка сбежать»

— Дань, ты меня избегаешь?       Три дня тянулись бесконечной цепью молчаний, трехдневным мучительным избеганием, разорванным лишь острым вопросом. Внутри Дани полыхал не угасший страх, недавнее событие тянуло его ко дну, как невидимый якорь, цепями прикованный к ногам. Мир вокруг словно застыл, загустел воздух, став тягучим и липким, как растопленная вата. Он заполнял легкие, сжимая грудь, делая каждый вдох болезненным усилием, каждый выдох — горьким признанием бессилия перед наплывом чувств. Время замерло, окутывая его тяжелым покровом оцепенения.       В ушах до сих пор звенел отталкивающий, холодящий тон Руслана, его вопрос, прозвучавший как обвинительный приговор: «Ты чего делаешь, Дань?». Каждая встреча с другом теперь была пыткой, возвращая с ужасающей ясностью жгучий стыд, мучительное чувство вины. Стыд жег неумолимо, пожирая остатки смелости, превращая его в жалкого предателя, потерявшего доверие соседа, доверие, которое он так бездумно и легкомысленно растоптал. — С чего ты взял? — выдавил Кашин, сцепив зубы, стараясь сделать голос равнодушным.       Утро после того самого знаменательного момента встретило рыжеволосого лучом солнца, прорвавшимся сквозь щели жалюзи. Он вскочил, весь в холодном поту, сердце бешено колотилось, комната казалась душной и неподвижной, воздух густым, пропитанным призрачным страхом. Рядом, спокойно дыша, спал Руслан. Даня и не заметил, как друг вернулся, устроившись рядом, словно ничего и не случилось. Картины прошедшего вечера все еще стояли перед его внутренним взором, яркие и резкие.       Притворяясь, что ничего не произошло, Даня лежал, вглядываясь в спокойное лицо спящего друга. Холодная волна стыда пробежала по его спине. Он видел те же спокойные черты лица, те же закрытые глаза, чувствовал прикосновение тех же ладоней. Но теперь в этом касании он уже не читал одну лишь нежность — он чувствовал скрытое недоумение, туманную тревогу. Даня чётко помнил свой страх, свою растерянность, свою неловкость. Он помнил, как вместе с рассветом в комнате проснулось ощущение полной безысходности, словно он запутался в непроходимых джунглях своих собственных чувств.              В машине, по пути в город, царила молчание. Его нарушил только Руслан, спросивший с идеальной, безупречной невинностью: — Всё ли хорошо?       Вопрос казался Дане издевательским, и он нагло соврал: — Да…        Тушенцов пытался разрядить напряженную тишину, но его слова, словно камешки, брошенные в глубокое озеро, исчезали в бездонной пропасти Даниного молчания. Рыжеволосый чувствовал себя раздробленным на миллион осколков, мысли путались, а каждый взгляд карих глаз вызывал нестерпимый румянец стыда, обжигая лицо.       Наконец, Кашин, сделав вид, что изнеможен от усталости, опустил голову на переднее сиденье, притворяясь спящим. Но сон был лишь маской, за которой бушевал вихорь мыслей. Всю дорогу он вгрызался в себя, пытался разгадать загадку прошедшего вечера, понять, что же на самом деле произошло между ними.       Воскресным вечером Даня, утопая в горах учебников, искал утешение в домашних заданиях, отчаянно цепляясь за каждую строчку, за каждую формулу, лишь бы отвлечься от мучительной необходимости встретиться взглядом с Русланом. Он даже начал готовиться к сессии, решая билеты с необычайным задором, создавая иллюзию занятости, убегая от наплыва неловкости, что сжимала его грудь стальным обручем.       Понедельник и вторник стали временем иллюзорного спокойствия. Сосед работал в баре, и парни не пересекались с самого утра и до поздней ночи. Даня ходил на занятия, а по возвращении с усердием брался за работу, стараясь лечь спать как можно раньше. Он отчаянно пытался забыть про произошедшее, изгнать из своей памяти тот ужасный вечер. Каждое сердцебиение напоминало ему о совершённом, о несбыточной мечте вернуть всё назад.       И вот сейчас, вернувшись с занятий, Даня стремительно проскользнул в свою комнату, бросил вещи и, решив убежать от неизбежной встречи, уже собирался выйти на улицу, но в этот момент его остановил знакомый голос. Рыжеволосый натягивал куртку, когда увидел Руслана, стоящего в коридоре, его карие глаза выражали скрытую тревогу, заставляя сердце сжаться в ускоренном ритме. — Я… что-то сделал не так? — спросил шатен, слегка наклонив голову, — Ты после поездки… делаешь вид, что меня не существует. — Руслан, — резко перебил его Даня, — Нет никаких причин, не переживай. — он пожал плечами, пытаясь создать иллюзию спокойствия, но в его жестах читалась напускная легкость, скрывающая глубокое беспокойство. — Я с другом пойду погуляю. — Я подожду, — вскинул бровь Руслан, его взгляд был пронзительным, полным и скрытого недоверия, и надежды на понимание. — Мы же все-таки… друзья? — Конечно, — нервно усмехнулся Кашин, и его фальшь стала очевидна. Усмешка была настолько наигранной, настолько не соответствовала его состоянию, что выдала его с головой.       Словно вырвавшись из западни, Даня вылетел из подъезда, врываясь в безумный ритм вечернего города. Заснеженный асфальт скользил под ногами, каждый шаг — бегство. Он не видел ничего вокруг, кроме бегущих людей, скользящих машин, и застывших в беспокойном движении окон многоэтажек. Глухой гул двигателей смешивался с шумом толпы, а в его ушах грохотал неумолимый ритм собственного сердца. Каждая улица, каждый проходящий мимо человек были отражением собственной внутренней бури.       Неуверенная дрожь в руках — и рыжеволосый набрал номер Дениса, но получил лишь бесчувственный тон. Ощущение беспомощности сдавило грудь. Затем, с ещё большей надеждой, он набрал Илью. — Дань, я Ксюше обещал, что больше не буду так много пить. Понимаешь? — послышался голос друга спустя пару минут разговора о встрече. Его слова прозвучали как небольшое извинение.       Кашин не сдержал смешка, отвечая немного резковато: — Илюх, я впервые в жизни предложил то, на что ты всех подначиваешь. Скажи ей, что меня девушка бросила. Может, она посочувствует? Это классическая история, правда? Давай, используй свой арсенал. — Не буду я врать, — отрезал Илья, в его голосе появилось уже явное возмущение. — Ты? Ты же…       Коряков улыбнулся, его усмешка была скорее горькой, чем веселой: — Так, — сказал он, взвесив каждое слово, — я скажу Ксюше правду. А ты можешь до меня дойти. — Я уже у твоего дома, — засмеялся Кашин, зная, что друг никогда бы не отказал во встрече. А встреча сейчас ему была необходима как воздух, — Я покупаю и иду.       Подходя к дому Ильи, Даня, невольно сбавив шаг, зашёл в ближайший магазин за алкоголем. Этот дом был ему знаком до мельчайших деталей: слегка облупившаяся краска на подоконнике, скрипучая дверь подъезда.       Внутри он видел всё: мягкий свет настольной лампы в коридоре, слегка поцарапанный паркет, всегда пахнущий свежестью и деревом. Он представлял отца Ильи, труженика завода, с его грубыми, но добрыми руками, постоянно чинящими что-то в доме, — Даня помнил его любимый инструмент, старый ключ, всегда висящий на крючке в коридоре. А ещё мать Ильи, женщину с усталым лицом, вечно занятыми руками, готовящую свой фирменный суп, запах которого он помнил ещё из детства. Аромат свежеиспечённого хлеба смешивался в его воображении с запахом старых книг и небольшого аквариума, стоявшего в гостиной, — тихие хлюпанья воды и медленное плавание золотых рыбок. Этот дом был оазисом спокойствия и тепла, безопасным убежищем, в которое он надеялся заглянуть, хотя бы на короткое время забыв о тяжести недавно произошедшего. Илья встретил его у двери: — Заходи, — он улыбнулся, и Кашин почувствовал, как напряжение с него немного уходит.       Друзья расположились в комнате Ильи. На стенах висели поблёкшие от времени плакаты с группами, чьи песни сопровождали их школьные годы. На столе в беспорядке лежали разбросанные книги, некоторые переплетённые ещё в том же стиле, что и учебники из детства, с закладками из порванных листочков с записями, напоминающими о важных событиях или датах. В углу стояла старая гитара, украшенная наклейками, изрядно истёршимися от времени, — некоторые из них были заменены новыми, но старые ещё были видны под слоем новых, словно отражение перемен, происходивших в его жизни.       Комната была пропитана духом юности: ярким, шумным, полным энергии. Воздух сгустился от запахов чая, старых книг и чего-то сладко-пряного, — запахов, которые давно стали родными. Даня ощутил прилив ностальгии, понимая, что эта комната — это не просто место, где живёт Илья, а отражение их дружбы, всей, от самого начала и до настоящего момента. — Ты решил напиваться каждые пару дней? — сказал Коряков, делая глоток из пластиковой бутылки какого-то дешевого сладкого алкоголя. Он был вечно жаден до развлечений, до новых впечатлений, до ощущения жизни во всех ее проявлениях. Но сейчас смотрел на рыжеволосого с беспокойством, как будто чувствовал его внутреннее напряжение. — Я просто устал с этой учебой, — пробормотал Кашин, продолжая врать.       Даня действительно устал — учёба давала себе знать, ответственность давила, но поездка с Русланом… она выбила его из колеи полностью. Всё прошло, словно в тумане, оставив после себя лишь тяжёлое чувство вины и глубокий, всепоглощающий страх. Илье он, естественно, рассказал лишь о надвигающейся сессии, о накопленных задачах, о необходимости подготовиться к экзаменам.       Разговор плавно перетек в более лёгкое русло, в привычные темы, родные и близкие их долголетней дружбе. Кашин пытался включиться в беседу, смеялся над шутками друга, поддерживал разговор, но чувство отстранённости не отпускало его. Он был рядом, но его мысли уже улетели далеко, застревая где-то в тяжести невысказанных слов и нерешенных проблем. — С Денисом мы тогда поговорили, — продолжал пьяные разговоры Илья, — Помирились, когда стену тебе делали.       Голос шатена звучал чуть хрипловато, но легко, беззаботно. Он уже был достаточно пьян, чтобы чувствовать себя расслабленным. Его глаза блестели, а губы невольно растягивались в широкой улыбке, будто он был готов делиться всей этой легкостью. — Он сегодня… — Даня хотел рассказать о сброшенном звонке, но вспомнил, какой мог быть принципиальный Илья и решил промолчать. — Забыл, что хотел сказать. — Потому что мы пьяные, — усмехнулся Коряков, откидываясь на спинку кровати.       Рыжеволосый сидел на полу, сгорбившись, его взгляд медленно блуждал по комнате, цепляясь за каждую деталь: за поблёкшие плакаты, за разбросанные книги с выпавшими закладками, за истёртые наклейки на гитаре. Время замерло, превратившись в медленную смену картинок перед его внутренним взором. И вот, словно прорвав плотину молчания, мысли вырвались наружу, не удерживаемые более стенками его собственного ума: — Илья, я сейчас тупой вопрос задам. Но будто только с тобой я и могу это обсудить. — Валяй, — парень продолжал лениво рассматривать потолок, но в его взгляде промелькнуло любопытство. — Ты хотел меня когда-то поцеловать?       Илья тут же рассмеялся, приподнимаясь с кровати: — К чему этот вопрос? Конечно, хотел. — Илья, да я серьезно, — вздохнул Даня, замечая, как лицо друга вдруг действительно сменилось спокойствием с долей тревоги. — Не было такого, — Коряков потянул слова, будто задумываясь о вопросе, — Ты хочешь меня поцеловать? — шатен вскинул бровь, но не с отвращением, а с диким интересом. — Нет, — Кашин усмехнулся, — Просто вдруг глупейший вопрос в голову пришел. А ты же любишь на любые темы рассуждать… — Понимаешь, Даня, иногда я задумываюсь о нашей дружбе. Да, мы близки, возможно, ближе, чем многие друзья. Между нами уровень доверия и понимания, которого нет у других. И иногда… иногда меня охватывает желание прикосновения, не только словесного, но и физического. Обнять, например. Или выразить свою привязанность не только словами, но и жестами. Это продиктовано только дружбой и моим отношением к тебе, как к брату. Но вот поцелуй… поцелуй — это уже иной уровень. Это не просто дружеская близость, это проявление чувств, которые выходят за рамки платонического. Это интимность, не только душевная, но и физическая. И в этом разница, — парень прокашлялся, собирая все мысли в одну речь, — Поцелуй — это язык тела, очень ясный и чётко говорящий о желаниях, о готовности к более глубоким отношениям. Это любовь, а любовь — это другое. Понимаешь? — качнул он головой, а потом засмеялся, — Хочешь, в лоб тебя поцелую? — Иди ты, — рассмеялся Даня. — Ты хотел поцеловать парня? — вдруг сощурил глаза Илья, допивая до конца бутылку. — Нет, — смутился парень, но соврать уверенно получилось.       В наступившей после разговора тишине слова Ильи о том, что поцелуи — это уже далеко не дружба, продолжали звучать в голове настойчивым эхом. Нежданное осознание пронзило с силой молнии, разрывая ткань иллюзий, словно тонкий лёд под тяжестью невыносимой правды. Принять эту горькую истину, признать её — значило разрушить хрупкий мир воображения, лишить себя опоры, на которой Даня так уверенно стоял.       Кашин сидел неподвижно, завороженный этой неизбежностью, чувствуя, как в глубине его груди извивается неуверенность, сжимая сердце ледяными кольцами. Каждый мышечный спазм в его теле отражал бушующий внутри шторм чувств, вихрь сомнений и осознания. Он был захвачен этим внезапным обнажением собственных чувств, скрытых желаний, которые до этого момента скрывались глубоко внутри, за стенкой самообмана. Перед ним вырисовывалась угрожающая перспектива радикально переосмыслить свои внутренние устои, пересмотреть свои представления о дружбе, о сложных отношениях с Русланом, и, главное, о себе самом, о своей настоящей сущности, которую он наконец-то стал понимать.       Возвращался домой парень, бредя в легком головокружении. Алкоголь, как туман, застилал его мысли, делая их расплывчатыми и неясными. Он чувствовал, как каждая ступень под ногами становится мягче, как мир вокруг немного расплывается.       Отворив дверь и переступив порог знакомой квартиры, Даня вдохнул глубоко, наполняя лёгкие уютным ароматом дома. Усталость, сжимавшая его плечи тяжёлым бременем всю дорогу, немного отступила, уступая место спокойствию, которое расползалось по телу тёплыми волнами. Из кухни просачивался мягкий свет, освещая сидящего за столом Руслана. Заснувший на ходу, он привалился к стене, сложившись в неловкую, но удивительно милую позу: локтем упираясь в стол, его лицо было почти спрятано в тени, легкое сопение вырывалось из полуоткрытого рта.       В этой сонной беззащитности шатена была какая-то трогательная невинность, детская беспечность, которая резко контрастировала с тяжестью невысказанных слов и нерешенных проблем, висящих в воздухе. В груди мелькнула короткая, острая боль — чувство вины. Вина за невыполненное обещание поговорить, за свои собственные нерешительность и трусость.       Но алкоголь быстро переключил мысли на совсем иное, Кашин застыл. И вдруг, точно такой же импульс, как и в ту ночь, снова пронзил, заставив сердце сжаться в ожидании. Но на этот раз парень сам себя остановил, резко отдернув от этой мысли, как от ожога. Друзья… они же друзья. В его голове мелькнула мысль разбудить Руслана, аккуратно отвести его в кровать, уложить поудобнее. Но едва эта мысль сформировалась, как вслед за ней пришёл неудобный вопрос самому себе: «А я хочу это сделать из-за дружбы? Или… из-за чего-то ещё?»       Не найдя ответа на этот мучительный вопрос, рыжеволосый отмахнулся от навязчивых мыслей и медленно, с чувством глубокой разочарованности и некоторой пустоты внутри, ушел к себе.       Окутанный темнотой своей комнаты, Даня оказался в плену собственных мыслей. Даже здесь, в привычной тишине, он не мог найти убежища от мучительной неопределённости. Опустившись на кровать, парень уставился в потолок, ища там ответы на свои вопросы. В его душе сражались два противоположных чувства: нежное, почти хрупкое желание быть ближе, и глубокий, всепоглощающий страх перед тем, что их прочная, казалось бы, дружба может измениться.       Выпитый алкоголь, который должен был принести забвение, не принес ни сна, ни утешения. Внутреннее беспокойство толкало вверх, заставляя встать с кровати. На кухне в полумраке Даня нежно толкнул шатена в плечо. — Иди спать, — прошептал он почти неслышно, чувствуя, как прилив знакомого желания убежать накрывает с новой силой. — Ты давно пришёл? — сонно пробормотал Руслан, прищурившись и вглядываясь в лицо соседа. — Нет, только что, — ответил Даня, стараясь сделать свой голос ровным и спокойным. — Хорошо, — пробормотал Тушенцов, зевнув и отправляясь в свою комнату. И уже в проёме он бросил на прощание: — Приятных снов.       И после этого сон накрыл Даню мгновенной волной. Но даже во сне глубоко в его подсознании теплилась неуверенность. Эхом отдавались слова Ильи о поцелуях, о том, что они говорят о чувствах, выходящих за рамки простой дружбы.       Кашин отчаянно не хотел думать об этом, отвергая правду, которая неумолимо просачивалась в его сознание. В нём пробуждалась тоска, нежная и болезненная одновременно, сладкая и пугающая, словно вкус запретного плода. Он не мог понять, что происходит, что происходит с ним, с его чувствами.       Ночная тишина, нарушаемая лишь глухим шумом городской жизни за окном, окутывала комнату. Лежа в кровати, Кашин вглядывался в темноту, чувствуя, как в его душе переплетаются страх и неожиданная, робкая надежда. В томной дремоте, на грани сна и яви, вдруг пронеслась отвратительно-привлекательная мысль: он влюбился. Влюбился в Руслана, своего соседа.       Эта мысль, проскользнувшая сквозь полусон, оставила после себя горький привкус на языке. Влюбился? В соседа, с которым он делил не только квартиру, но и общую кухню, с которым он испытывал неловкое чувство при случайных прикосновениях плечами в узком коридоре? Абсурд.       Перевернувшись на другой бок, рыжеволосый пытался изгнать навязчивую мысль, но она продолжала висеть в воздухе, не желающей покидать сознание. Образы прошлого проносились перед его внутренним взором: случайные прикосновения, смех, совместные ужины, вечера, проведённые за просмотром фильмов. И теперь каждый из этих моментов казался ему подтверждением этой недопустимой, глупой, страшной любви. Неосознанное желание быть ближе, которое со временем переросло во влюблённость?       Даня пытался убедить себя, что это просто дружеское расположение, что он чувствует себя комфортно рядом с Русланом. Но в глубине души понимал: это не так. Щеки запылали, и парень отвернулся к стенке, не в силах спорить с собственной правдой. Но одновременно с этим он чувствовал неотразимую тягу к Руслану, желание быть с ним ближе, и это его и пугало, и манило.