Город без окон

Глава 11

«Первые ошибки»

      За окном шел первый снег, его пушистые хлопья неспешно кружились в холодном воздухе, их тени дрожали на тонких занавесках. Голубые глаза, щурясь от приятной дремоты, смотрели за стекло, пытаясь привыкнуть к яркому свету. Чужая обстановка, незнакомые запахи заставили его поморщиться. Завтра уже будет дома, в родной постели, в объятиях знакомых стен. Парень никогда бы и не подумал, что вдруг начнет скучать по родному городу буквально через один день вдали от него. В его душе зародилось странное чувство тоски.       В комнате гостиной было прохладно, от чего он сильнее натянул на себя одеяло, зарываясь лицом в подушку. Глаза снова стали закрываться, а разум затуманиваться пеленой сна. Парень резко сжал глаза, потирая их руками, и перевернулся на спину, понимая, что в комнате он один. Даня облокотился о спинку разложенного дивана, морщась и пытаясь окончательно проснуться. — Доброе утро, — в комнату вошел Руслан, уже умытый и бодрый. Он был одет не в домашнюю одежду, слегка смущаясь, легко улыбнулся, потирая рукой шею, как будто хотел скрыть свою неловкость. — Доброе, — все также сонно отозвался рыжеволосый, голос его еще сонный и рассеянный, — Ты давно проснулся? — Я уже успел все коробки перетаскать из машины в квартиру, — парень не двигаясь с места стоял в проходе. — Чего меня не разбудил? — с неким возмущением спросил Даня, словно хотел протестовать против нарушения их планов. — Мы же вчера договорились, что утром все сделаем. — Ты просто так спал, — засмеялся Руслан, но Кашину не было смешно. Фраза заставила его снова смутиться, не понимая, все же это манера общения парня или что-то иное. — Я же обещал тебе экскурсию. Давай собирайся, пойдем в город. — Там снег, — бросил рыжеволосый, но затем усмехнулся. — На улице холодно? — Не замерзнешь, — кивнул Руслан, выходя в коридор. — И завтракать пошли, а то я устал ждать, пока ты проснешься.       И все же утро в чужом городе вдруг наполнилось домашней атмосферой. Как бы Даня ни хотел признавать, но это тепло было только из-за этой манеры шатена, к которой он привык за три месяца жизни вместе. Пускай они и не проводили все часы в сутках бок о бок, но совместный быт и искренние разговоры на полуразваленной кухне по ночам плотно вплелись в их жизнь. И человек, который был не просто соседом, а его другом, мог легко создать это легкое настроение.       Юноша подошёл к окну, вглядываясь в заснеженный пейзаж. Белая пелена снега покрывала крыши домов. Из кухни доносились соблазнительные ароматы свежезаваренного чая и хрустящих бутербродов, манящие к уютному завтраку. Трапеза протекала в тихой, домашней атмосфере, где шум падающего снега за окном гармонично сочетался со спокойным шепотом бесед. Время текло неторопливо, не нарушая эту идиллию уютного утра, эту атмосферу спокойствия и взаимного понимания.       Парни вышли на улицу, холодный воздух щекотал лица и заставлял щеки покраснеть. На улице шел редкий снег, крупные хлопья медленно падали с неба. Он то таял на дороге, оставляя за собой темные лужи, то оставался на земле, покрывая ее тонким слоем снега.       Даня взглянул на блестящие стеклянные здания в центре города, на идеально ровные дороги и ухоженные парки. Все это было новым, сияющим от чистоты и порядка, словно вышедшим из рекламного ролика о прекрасной жизни. Но внутри сердца не зажглось ни одной искры радости. Парень почувствовал, как в его душе возник холодный барьер, отделяющий его от этого идеального мира. Дом был иным в отличии от кучи кафе и порядка, который окружал его в этом городе. Это было чужое пространство.       Вспомнился свой город, с его облупившейся краской на домах, с проржавевшими качелями на площадках, с разваливающимися ступенями подъездов. В этих трещинах была его жизнь, его история, его детство. Пускай там и развалено все, но оно родное.       Руслан шел рядом, показывая на здания и рассказывая о том, что было раньше на этом месте. Он говорил о старых заводах, о сквере, о домах, которые сносили ради новых построек. Даня слушал и невзначай думал о том, что не будь его в своем родном городе, то вернувшись, все было бы на своих местах. Там ничего не менялось. И это было и хорошо, и плохо одновременно. Хорошо — потому что там был его дом, плохо — потому что там не было будущего. — Стабильности здесь не хватает, — Тушенцов закурил, накидывая капюшон на голову, и указал вдаль парка, — А вот и школа, где я учился. — Ты от кого прячешься? — усмехнулся Даня, но на него тут же невольно посмотрели. — Я заболеть не хочу, — быстрым, решительным движением Руслан набросил на друга капюшон его кофты. — Это глупо выглядит, — рыжеволосый, медленно затянул шнурки худи, поправляя вылезшие локоны. — А ты перед кем здесь выделываться собрался? — тепло заулыбался шатен, — Не забывай, что мы завтра уезжаем.       Парни остановились у большого здания, выкрашенного в глубокий синий цвет, как холодный зимний вечер. Оно было окружено вылитым забором, который отделял мир школы от мира города. К главному входу вела дорожка, по контуру которой отделялись кирпичики, выкрашенные в тот же глубокий синий цвет. Дорожка была запорошена снегом. На территории раскинулась аллея с голыми деревьями, а на стене висела еле заметная табличка с надписью «Гимназия номер один». — Опять задумался? — Кашин в шутку толкнул парня, пытаясь вывести его из задумчивости. — По школе я действительно скучал, — шатен, бросив окурок от сигареты, взглянул на здание с нескрываемой тоской, — И хватит толкаться. — Ты же не перестаешь… — Даня не успел договорить мысль, как друг сделал именно то, о чем он и хотел сказать — потрепал его по голове, — Тебе так нравится это делать? — Раздражать тебя? Да, — Руслан протянул гласные, издеваясь, — Только мне надоедать начинает, ведь ты уже не психуешь, как ребенок.       Рыжеволосый сощурился и чуть сильнее обычного оттолкнул друга, так что тот немного отшатнулся. В карих глазах мелькнула хитрость, он заулыбался, пугая своей возникшей из ниоткуда радостью. Руслан прошел ближе, от чего Кашин застыл на месте, и шатен резко толкнул его, убегая куда-то вперед. — Ты серьезно? — Даня был искренне удивлен. — Черт с тобой, — пробормотал он, поддаваясь этой глупой игре.       Сердце бешено колотилось, стуча о ребра, из-за бега. Кашин пригнулся, осторожно выглядывая из-за угла школьного забора. Ожидание, грызущее изнутри, превратилось в ледяную пустоту. Там, где секунду назад пропал его друг, теперь царила пустота. Только следы шагов, чёткие и глубокие, нарушали ровный снежный покров, тянувшийся от заброшенного сквера. — Ты бегать не умеешь? — послышался знакомый голос со спины, чужие руки попытались напугать Даню, что получилось. Парень резко развернулся, не рассчитав силу удара локтем, — Это за что? — Руслан поморщился, но продолжал улыбаться, потирая плечо, на которое пришелся удар. — Прости, — рыжеволосый смущенно скривил лицо, отряхивая снег с чужого капюшона, который спал, оголяя татуировки на шее, — Черт. — Да, все хорошо, — отмахнулся Тушенцов, — Лис хитрый. — Что, прости? — Прощаю, — надменно выпрямился парень, щурясь и разглядывая собеседника, — Рыжий и хитрый.       Карие глаза застыли, устремившись куда-то за спину Дани. Улыбка медленно сошла с лица, сменяясь недоумением. В следующую секунду послышался незнакомый мужской голос: — Руслан?       Воздух вокруг словно сгустился. Шатен, сглотнув, резко перевел взгляд на Кашина, схватил его за руку и ускорил шаг. Тепло ладони притупило легкую дрожь, пробежавшую по телу. Даня молчал, терпеливо ожидая момента, чтобы расспросить друга о произошедшем. Эта поездка начинала его беспокоить. Странное поведение шатена, проникновение на участок, его резкие смены настроения, и холодность, проявленная даже по отношению к собственной матери, — всё это вызывало тревогу.       Когда парни вышли из сквера, Даня резко остановился, словно впечатался в снег ногами. Он хотел задать вопрос, разобраться в происходящем, но шатен перехватил инициативу: — Прости, — Тушенцов затараторил, слова вырывались из него срывами, — Зря я сюда вернулся. Не хотел бы видеть старых знакомых.       Кашин заметил, что у Руслана трясутся руки, и он сжал его руку сильнее, уверено разглядывая карие глаза: — Что с тобой? — Пойдем в одно место, а потом напьемся?.. Пожалуйста. — Хорошо, — Даня кивнул, стараясь понять друга, — Веди.       Снег, укутанный дымкой вечернего тумана, пах тяжелой сладостью, смешанной с горьковатым ароматом сигаретного дыма. Шли они в полной тишине, Руслан курил сигарету одну за одной, выдыхая дым вместе с паром от холода. Дым растворялся и погружал их в задумчивость. Потемки вечера города казались особенно красивы, словно художник погрузил все в мягкий, бархатный свет. Мимо проходили жители, из кафе доносился запах выпечки, от чего сводило живот, а в квартирах загорался свет, означая окончание этого дня. Тишина между друзьями, на удивление, успокаивала их двоих, давая каждому утонуть в своих головных заморочках.       На окраине города тянулся кованый забор, его причудливые узоры, припорошенные снегом, застыли в полумраке. Голубые глаза пробежались по затейливым наконечникам, прежде чем уловить то, что скрывалось за оградой. За забором располагалось кладбище, погружённое в глубокий снег и темноту позднего вечера. Оно было пустынно и безмолвно. Страх за себя и давящую атмосферу сменился глубокой тревогой за друга. — Руслан, что мы здесь делаем? — наконец-то прервал тишину Даня. — Я, — шатен замялся, не смея продолжить дальше. Взгляд опустился, пальцы переплелись, пытаясь скрыть неловкость. Нога разбрасывала снег, он был словно ребенок, который просит игрушки у матери, у которой нет на них денег, и пытается отвлечься от тяжелых мыслей. — Я не был у отца даже на похоронах. А я больше не вернусь сюда, поэтому нужно…       Он все пытался собраться с мыслями, дрожащей рукой потянувшись к воротам. — Нужно, значит нужно, — рыжеволосый первый толкнул о металл, впуская их на территорию.       Снег завывал, опуская все в большую темень, поглощая все живое. Тушенцов что-то отсчитывал под ногами, видимо вспоминал из чьих-то указаний куда именно идти. Вечер был холодным и беспросветным, как и это кладбище. Могилы утопали в снегу, и только черные кресты выделялись на их фоне, как молчаливые стражи. Тишина была глубокой, время остановилось. Ветви деревьев были укрыты снегом, а их ветви изгибались под его весом. Над горизонтом висела полная луна, освещая все вокруг бледным светом, но даже она не могла проникнуть в ту глубокую тьму, которая царила здесь.       Вдруг Руслан замер, вглядываясь в друга с пронзительной силой: — Я боюсь идти дальше, — прошептал он, прикрывая глаза и запрокидывая голову к небу, ища утешения в бездонной звездной пустоте. Его тело сотрясала дрожь, явно не от ледяного ветра, а от глубокой душевной боли, раздирающей его изнутри. Он боялся столкнуться с прошлым, с теми мучительными воспоминаниями, которые он так долго пытался вычеркнуть. — Я буду рядом.       Даня перехватил его руку, крепко сжимая ее в своей, передавая частичку своего тепла и душевных сил. По его телу вновь пробежал ток, но он не обращал на это внимания, главное было поддержать друга, дать ему почувствовать, что он не одинок. Голубые глаза, полные сочувствия, словно хотели проникнуть в глубину души Руслана, успокоить его страхи. А карие глаза, полные страха, блуждали по лицу рыжеволосого, словно он боялся нарушить хрупкую связь, которая соединяла их в эту непростую минуту.       Наконец, шатен подошел к могиле. Над ней возвышался крест, на котором была выгравирована дата рождения и смерти отца. Даня ощутил неловкость, будто вторгся в святая святых, в личное пространство друга. Но он не отпускал его руку, передавая ему все свое тепло и сочувствие. — Дань, я один побуду? — в карих глазах застыла такая боль, такая бездонная печаль, что они походили на два тусклых, затуманенных осколка стекла, отражающие всю глубину его душевных страданий. Сердце Кашина сжалось от этого взгляда, он понимал, что сейчас другу нужно одиночество, чтобы встретиться с прошлым лицом к лицу. — Да, — на секунду парень сжал руку друга еще крепче, передавая ему частичку своего тепла и силы. А потом отпустил, кончиками пальцев проводя по ладони, — Конечно, — он вышел из-за калитки, оставляя Руслана наедине с его воспоминаниями.       Даня опустил взгляд в пол, отошел на пару метров, боясь нарушить интимность обстановки. Его самого начинало трясти, не от холода, а от эмоциональной бури, которая происходила внутри него. Голубые глаза вернулись к силуэту шатена, но тот замер, застыл в неподвижности. Все выглядело, как фотография — неподвижно. Лишь снежки, что поднимал ветер с сугробов, давали понять, что жизнь не поставили на паузу.       Руслан сидел, словно в глубокой медитации, но позже его рука взмела снег, а плечи вдруг затряслись, его захлестнула волна эмоций. Даня бросил взгляд вокруг, и, забыв о личном пространстве, прошел ближе.       Тушенцова трясло всё сильнее, дыхание срывалось короткими, хриплыми вздохами. Взгляд его был пуст, губы шептали что-то невнятное, рука то и дело зарывалась в холодный снег, снова и снова царапая кожу ледяными снежинками. Даня опустился рядом, резко захватил дрожащую руку, пытался уловить его взгляд, но безрезультатно. С нежностью и настойчивостью рыжеволосый прижал друга к своему плечу. Дрожь Руслана, сильная, пульсирующая, пронзила его до самого сердца, заставляя его собственное сердце колотиться бешеным темпом. Тошнота подступила к горлу, но Кашин только крепче обнял друга, ища в этом объятии утешение для них обоих. Морозный воздух с трудом проникал в лёгкие, каждый вдох был болезненным, отражая безмерную боль.       Время будто застыло или наоборот стало идти с неимоверной скоростью, никто из них не знал, сколько времени прошло, пока не послышался шепот Руслана: — Уведи меня отсюда.       Рыжеволосый промолчал, крепко сжимая плечи парня. Он помог ему подняться и увел с территории кладбища, будто бы хотел защитить друга от этого места и невыносимой печали, которая их окружала. Голубые глаза не отрывались от карих, которые были красными и пустыми. Вся привычная легкость и вальяжность друга испарились. Руслан выглядел разбитым, молча плелся рядом. Даня держал его за локоть, удерживая от падения.       Парни вышли за ворота кладбища. Даня невольно задержал взгляд на черных крестах, утопающих в снегу. — Я боялся приехать на похороны, — тихо начал шатен, голос его был хриплым, — Думал, что не вынесу этого, что через время с холодной головой будет легче.       Кашин чуть сжал его руку: — Все проходит, но ничего не забывается, — прошептал он, вглядываясь в сугробы, которые устилали кладбище. — Нет, — Руслан потряс головой, отбрасывая эту мысль. — Все стало реальнее.       Даня знал, что не может отменить его боль, но он мог быть рядом и поддержать в эту минуту. — Ты знаешь, — продолжил шатен, опустив взгляд на снег, — я все это время представлял его с мамой на кухне, как он поправляет очки, когда ведет машину. А не звонит мне, потому что работает. — Врал себе, потому что не хотел прощаться? — Я не знаю, — парень поколебался, пытаясь найти правильные слова, — Просто мне было легче жить с этой иллюзией, что он еще с нами. Это было будто на подсознательном… — И теперь все перевернулось. — Да, — сглотнул Руслан, и в его глазах заблестела влага. — И я понимаю, что никогда не скажу ему все, что я хотел, — шепнул он, боясь, что его слова могут раствориться в воздухе. — Я не успел сказать, как я благодарен.       Татуированная рука сжала другую сильнее, проводя большим пальцем по костяшкам. — У вас были близкие отношения? — проронил рыжеволосый, чуть щурясь, боясь задать неудобный вопрос. — Детство я провел в основном с мамой, пока мы не поссорились. Отец же всегда был занят, работал, уезжал в командировки. Мало что помню из тех лет, только обрывки воспоминаний, — кивнул Тушенцов, — Но вот с выпускного класса он стал для меня настоящим другом, единственным родителем. Он любил меня, всегда был рядом, даже живя в соседнем городе.       Руслан остановился, словно хотел вернуться к могиле, но друг крепко держал его под локоть. — Самое главное — это помнить, — Даня, отдернув, повел его дальше, — Он хотел бы, чтобы ты жизнью радовался. — Знаешь, ты будто его тоном сказал, — хмыкнул шатен и закурил сигарету, чуть расслабляясь, — В последние годы он постоянно напоминал мне, что я должен жить для себя. Я слушал, конечно, но думал, что это просто базовая фраза любого родителя. Хотя с его уст она звучала иначе.       Даня заметил, как высказывая все мысли, другу становилось легче, потому с его губ сорвался вопрос: — Расскажешь еще что-нибудь? — Что-нибудь? — Тушенцов словно и правду оживился от вопроса, — Я помню, как он приехал ко мне на первую сессию. Неожиданно, без предупреждения. Мы с Давидом тогда были соседями, как сейчас с тобой, и жили вместе, поэтому его появление было сюрпризом для нас двоих. Он привез кучу консервированных банок с овощами и вареньем, а еще отчитывал двоих, как детей, что мы курим прямо на кухне, — он искренне заулыбался, перекидываясь взглядом с Даней, — Мы тогда пошли гулять, снег падал, как сегодня. Мы пили кофе, а он слушал, как я рассказываю о переезде, о том, как счастлив жить в этом городе. В его глазах я видел отражение своего счастья, и это было дороже всех слов. А еще… — он подернул плечами, растворяясь в приятной мысли, — Папа тогда сидел со мной в «Закутке», курил дешевые сигареты и хвалил новую татуировку. Это был не тот папа, который сидел за столом в строгом пиджаке и говорил о важности образования и манерах. Это был мой папа, который принял мою реальность, мою жажду свободы. Но чтобы ты понимал, вся наша семья была как из учебника: рожденные с серебряной ложкой во рту, с манерами и в пиджачках. Это я всегда хотел бунтарства, а вот родные всегда были этой… приторной и выглаженной строгости. А в тот вечер папа будто полностью принял меня. — Тебе повезло с отцом. — В тот день он сказал, что я, — Тушенцов прокашлялся, смущаясь, — Что я особенный. А потом еще раз двести это повторял, даже когда уехал. Все хотел, чтобы я помнил это, чтобы не сомневался в себе. — Значит, так оно и есть, — рыжеволосый улыбнулся, — Хочу уверить тебя, что он не соврал. — Дань, спасибо за все. — Не за что, — Кашин легко похлопал его по плечу, — Хорошо, что ты поделился всем этим со мной. — Напьемся? — поджав губы, шатен кивнул самому себе.       Оказавшись в баре, Даня вдруг ощутил, как он устал. Он посмотрел на друга: тот уверенно заказывал напитки. Бар был погружен в полумрак, лишь мерцающие неоновые вывески за окнами пробивались сквозь туманную пелену, создавая ощущение, что они заперты в этой маленькой вселенной. Кашин пытался разобраться в происходящем. Он не хотел задавать прямые вопросы, боясь задеть парня, но и не мог не замечать изменения в его поведении. Он пытался уловить намеки, дешифровать язык его взглядов, жестов, небрежных слов.       На столах, покрытых грубой деревянной скатертью, мерцали мокрые кружки, оставляя на столешницах нечеткие отпечатки. На барной стойке, покрытой глубокими царапинами, как будто шрамами от прожитых лет, стояли пустые бутылки. За стойкой уставший бармен с красными глазами, как будто отражающими собственную усталость, перебирал стопки грязных стаканов. Музыка, тяжелая и медленная, лилась из старого проигрывателя, заполняя пространство бара мелодией. Она отзывалась эхом в пустых углах, застревала в затертых стенных коврах, а потом затухала, оставляя за собой тишину, пропитанную грустью и забытьем.       Шот за шотом, горьковатые настойки и огненная водка растворяли тяжесть мыслей, отпускали языки и снимали барьеры. Даня, не привыкший к такой степени раскрепощения, ощущал, как его тело становится более легким. Мысли путались, но это не беспокоило его, скорее наоборот, приносило какое-то странное удовлетворение. Руслан стал более откровенным, его смех звучал громче и более искренне.       Они перешли на крепкий виски, будто перейдя на новый уровень расслабления. Рыжеволосый смотрел на парня, которого он знал так хорошо, и в то же время не узнавал. В карих глазах был отблеск той тайны, которая скромно жила в его сердце, но шутками он перебивал самого себя.       Парни вышли из бара, и Кашин сделал глубокий вдох морозного воздуха, пропитанного влагой тающего снега. Снег, огромными, пушистыми хлопьями, падал с неба, укрывая всё вокруг нежным, мягким покровом. Тихий, беззвучный, он падал, застывая в ожидании чего-то неизбежного. Даня чувствовал, как снежинки оседают на его ресницы и волосы, оставляя на коже легкий, свежий холодок. Руслан, уже закурил сигарету, и дымок от неё растворялся в темноте, оставляя лишь призрачный аромат табака.       Ноябрь стоял на грани зимы, в воздухе висела едва заметная влажность, которая делала холод еще более пронизывающим. Нос Дани слегка покраснел, а губы затрещали от холода. Он прикрыл их кулаком, пытаясь согреть теплом своей ладони.       Голова приятно кружилась, словно карусель, неспешно вращающаяся на праздничной площади. Даня попытался застегнуть куртку, но его руки не слушались. Они были тяжелыми, как будто наполненные свинцом, и непослушными. Он несколько раз тщетно попытался застегнуть молнию, но она никак не хотела защелкиваться. Руслан усмехнулся, зажимая зажженную сигарету губами, и одной рукой ловко застегнул куртку друга. — Еще хоть раз скажи, что ты не ребенок, — шатен натянул на парня капюшон.       Кашин, с легкой, почти детской неловкостью, растянул губы в улыбке. В ту же секунду в его ноздри ударил резкий запах — горький, спиртовой, с примесью табачного дыма. Запах окутал его, проникнув в самый центр сознания, заполнил рот горьковатым привкусом, сродни яду, но яду сладкому, опьяняющему. Парень ощущал его с непривычной остротой, как будто собственное тело вдруг приобрело невероятную чувствительность.       Карие глаза, полные какой-то скрытой, едва заметной искры, встретились с голубыми. Рыжеволосый застыл, словно окаменевший от внезапного озарения. В этом моменте друг предстал перед ним в совершенно новом свете. Каждая черта его лица, каждая татуировка, украшающая руки, которые сжимали воротник куртки, даже его улыбка, уже такая родная и знакомая, — все это теперь сияло необычной яркостью. Кашин чувствовал, что видит Руслана впервые. В этом пристальном, вдумчивом взгляде он искал ответ на немой, терзающий его вопрос, который шептало ему сердце, но он не смел произнести его вслух.       Телефон Дани задрожал в кармане, вызывая его из состояния полудрёмы. Он вытащил его, щурясь от яркого света экрана, и увидел имя «Илья». — Даня, где ты? — голос Корякова, прозвучавший в трубке, был полон тревоги, — Ты чего игнорируешь сообщения весь день? — Я же говорил, что уеду, — в смятении проронил Кашин, не понимая что именно от него хотят. — Ты с кем? — вдруг медленно спросил Илья, — И ты пьяный что ли? — Да, пьяный. Я с Русланом, — ответил он, стараясь сделать свой голос более уверенным. — Ты ж никогда не напиваешься, — послышалось на другом конце телефона, — Передай трубку ему.       Даня нерешительно промолчал, собираясь отказаться, но в этот момент Тушенцов, будто почувствовав его колебания, вскинул бровь в удивлении. — Я не знаю, зачем… Но это Илья, — рыжеволосый протянул свой телефон, но шатен с воодушевлением поднес его к уху.       Голос Руслана был непринужденным и жизнерадостным, словно они были неразлучными друзьями со звонившим. — Да, все в порядке, — отвечал он Илье, — Даня со мной, мы отдыхаем…       Кашин чувствовал себя неловко, ему не давала покоя та легкость, с которой шатен говорил с Коряковым, та же самая легкость, что была в их собственных разговорах, непрекращающаяся улыбка, та безграничная откровенность, которую он всегда чувствовал.       Руслан, закончив разговор, передал телефон: — У тебя прекрасный друг. — Я знаю.       Каждый порыв пронизывал насквозь, оставляя за собой ледяную прохладу. Но двое молодых людей, шагавших по тротуару, не замечали дыхания ночи. Их шаги были неуверенными, не от холода, а от недавнего веселья. Смех, который то и дело срывался с их губ, был не искренним, а скорее нервным.       Тушенцов остановился посреди тротуара, будто вдруг вспомнив о детской радости, затерявшейся в суете взрослой жизни. С восторгом он бросился в объятия снежной бури. Рукавицами загребал снежные хлопья, сжимал их в кулаки и с восторгом кидал в друга, смеясь. — Русь, все в порядке? — спросил Даня, голос его был замутнен недавним алкоголем, в нем звучала легкая раздраженность. — Перестань строить из себя взрослого, — скривился шатен, поднимая глаза к звездному небу. Но его взгляд тут же вернулся к другу, когда тот, с наглой улыбкой, метнул снежок в его сторону.       Снежки летели во все стороны, смех и шутки заглушили все тревожные мысли. Парни бросали друг в друга снежки, забыв о тягостных чувствах, которые до этого не давали им покоя. Снег падал им на лица, застилая зрение, но они не обращали на это внимания, продолжая бегать и смеяться. Они были слишком молоды, чтобы понимать, что такое настоящая взрослая жизнь, и, возможно, именно поэтому их попытки казаться старше вызывали у них самих смущение.       Однако, когда снежки стали попадать шатену за шиворот, а потом и в лицо, даже под капюшоном, его шутка превратилась в раздражение. — Кашин, мать твою, — прошептал он, выхватывая руку друга и притягивая к себе.       Расстояние между ними сократилось, и по телу рыжеволосого пробежал жар, сердце забилось в бешеном ритме. Спокойствие выходило из-под контроля, но алкоголь, как невидимый враг, подтолкнул румянец к его щекам. Он уставился на друга, его глаза были расширены, а дыхание сбилось. — Что? — нервно Даня попытался отдернуться от проникновенного взгляда карих глаз, но тут же почувствовал, как в лицо прилетел рыхлый снег, от чего пришлось зажмуриться. Холодный, мокрый ком заставил его вздрогнуть. Открыв глаза, он увидел, как парень, все еще с тем же завораживающим взглядом, улыбается, а на губах у него застыла снежинка, — Руслан, тебе точно двадцать? — Да, — ответил Тушенцов, но не успел сделать и шага, как рыжеволосый повалил его в снег, — Тебе точно восемнадцать? — спросил он в ответ, не удивившись своему положению, а лишь передразнивая, — Помоги подняться.       Кашин протянул руку, наклоняясь над другом. Их взгляды встретились, и в воздухе повисла напряженная тишина. Казалось, время замерло, и единственное, что существовало, — это их глаза, в которых отражались невнятные искры. Руки, казалось, тянулись друг к другу, пока наконец не соприкоснулись.       Даня почувствовал странный трепет, желание приблизиться еще ближе, раствориться в этом моменте. Ему казалось, что он слышит биение собственного сердца, отзывающееся в груди. Он боролся с собой, стараясь сохранять трезвость, но непонятное притяжение было слишком сильным. Сглотнув, юноша мягко потянул друга на себя, помогая ему подняться, и на секунду застыл, наслаждаясь теплом его тела, что было так близко. — Пошли уже. — Как же меня бесит, когда ты строишь из себя серьезного, — качнул головой Руслан, отряхивая снег с куртки, — Ты бы только знал, как сильно…       Холодный воздух улицы скользнул в дом, едва за ними захлопнулась дверь. Даня, пошатываясь, включил свет, щурясь от резкого сияния лампы. Его движения были медленными, неуклюжими, а усталость и алкоголь сковывали. Сняв куртку, он повесил её на вешалку, и повернулся к другу, стоящему рядом, который уже избавился от куртки, бросив ее на диван. — Господи, как холодно… — прошептал Руслан, его руки дрожали от холода.       Рыжеволосый, уже облаченный в футболку, кивнул. Его лицо было освещено мягким светом лампы, отражающим тепло. — Спать? — произнес он, направляясь в гостиную, шаги были неуверенными, но целеустремленными.       Мягкий полумрак окутывал гостиную, диван, утопающий в шерстяном покрывале, приглашал к покою, к забвению всех неприятностей прошедшего дня. Руслан, свернувшись калачиком, укутался в тёплое одеяло. Даня чувствовал, как тепло его тела, растопляя холод и усталость, проникает сквозь тонкий слой ткани, согревая его изнутри. Ледяная скованность, сжимавшая тело, медленно отступала, уступая место волнам приятного тепла, которое растекалось по конечностям, расслабляя напряженные мышцы. В этом моменте близости он обрёл нечто успокаивающее, родное и знакомое до мурашек. Это было как возвращение домой. В полной тишине только мягкое дыхание друга напоминало о жизни. — Главное не заболеть, — Руслан все еще не мог согреться, а потирал щеки руками.       Шатен вздохнул, натягивая одеяло, отдавая другу тепло от своего тела. Алкоголь окутывал тело Дани, вызывая головокружение. Мир плыл перед его глазами, и он инстинктивно зажмурился, пытаясь унять головокружение. Но это только усугубляло ситуацию. Резко распахнув веки, он столкнулся с лицом Руслана, буквально в сантиметре от своего.       Лицо друга было неподвижно, а карие глаза, такие же затуманенные алкоголем, как и его собственные, неотрывно смотрели на него. В полумраке, пропитанном запахом дешевого виски и недокуренных сигарет, их взгляды встретились. Даня, в попытке найти хоть какую-то опору в этом пьяном хаосе, уставился на друга, пытаясь разглядеть в глубине хоть что-то, что могло бы помочь ему ориентироваться.       Кашин ощущал дыхание Руслана — легкое, прерывистое. Этот вздох был единственной гарантией, что друг еще жив. Но на мгновение Дане показалось, что друг замер, не дыша, не моргая, и этот внезапный страх пронзил его насквозь. Сердце колотилось в груди, словно хотя вырваться из плена ребер, а в горле защемило от кислого привкуса алкоголя. Тело отзывалось на близость Тушенцова непонятными волнами жара и холода. Он сам не понимал, какая неведомая сила влекла его к Руслану, заставляя губы непроизвольно тянуться к губам друга.       Внезапно, рыжеволосый ощутил стремление отстраниться, убежать, спрятаться от этого странного, необъяснимого влечения, захлестнувшего его с такой силой. Даня не контролировал себя, он был потерян, не уверен в своих действиях. Но их губы уже соприкоснулись, хотя бы на мгновение, как Руслан, резко остановил его рукой на груди. В его глазах вспыхнул немой укор, полный непонимания. — Ты чего делаешь, Дань? — прошептал шатен, крепко держа свою руку, как будто хотел удержать друга от дальнейших действий.       Их тела были сплетены в темноте, тесно прижаты друг к другу. В воздухе висела неловкость, смешанная с острым желанием и непониманием происходящего. Даня не мог свободно дышать, не мог успокоиться. Чувствовал, как его руки дрожат, а в животе скручивается неуютный ком от того, что он не может понять себя. — Прости, — вырвалось у парня. Он не мог сказать больше, не мог объяснить свои действия.       Кашин подскочил с кровати, отпрянул от соседа, жаждая убежать от этого неловкого момента. Ему хотелось скрыться от самого себя, от своих неконтролируемых желаний. — Спокойной ночи, — мотнул головой Тушенцов, его голос спокоен и тверд, не оставляя места для сомнений, — Я пойду пройдусь.       Даня остался один в этой чужой квартире, в чужом городе, погруженный в тишину, которая казалась оглушительной после торопливого стука собственного сердца. Он лежал в чужой кровати, укутанный простыней, пахнущей мылом и чем-то еще, неуловимо знакомым. Стыд накрыл с головы до ног, оставив в груди тяжелый ком и прерывистое дыхание. Парень не понимал, зачем это сделал, почему так отреагировал, почему чувствовал себя таким униженным.       Но в глубине души он понимал, что дело было не только в этом. Было что-то еще, что-то, что он не мог разгадать, что-то, что связывало его с Русланом невидимой нитью, которую он пытался разорвать, но она все равно тянула его назад.       Эта неловкость окутала каждый предмет в комнате. Диван с протертыми подушками словно смущенно отвернулся к стене, а полки с книгами казались застенчивыми и нерешительными. Даже тусклый свет лампочки, блекло пробивавшийся из коридора, где скрылся шатен, хлопнув дверью, казался странно неловким, усиливая общее напряжение.       Даня лежал под одеялом, чувствуя, как эта неловкость проникает в него, окутывая со всех сторон. Он пытался отбросить ее, но она все равно оставалась с ним, напоминая о том, что произошло, о том, что он не мог понять. Алкоголь все еще кружил голову, вдруг обрывки мыслей начали сходиться в единую картину. И наконец-то, под пьяной тяжестью, Кашин признался себе, что это не Руслан с такой особенной манерой общения и манящим поведением для всех, а только Даню и манили все его привычки и характер.       К утру с похмелья он забудет, как понял эту очевидную мысль, но ночью он продолжал чувствовал себя разочарованным, смущенным, в то же время и освобожденным. Рыжеволосый перевернулся на другой бок, почувствовав холод простыни, и попытался забыться сном. Но сон не приходил. Он понимал, что им еще жить в одной квартире, что ехать утром несколько часов в одной машине. Оправдания кружились в его голове, как снежинки в вихре бури за окном, но он понимал, что они не более чем иллюзия, тонкая паутина, которая не сможет скрыть правду. «Я пытался поцеловать тебя, не потому что ты мне нравишься», — мелькнуло в голове, но эта фраза звучала неубедительно, как попытка замаскировать правду под тонким слоем лжи.       Жжение в глазах заставило зажмуриться. Даня не понимал, что происходит. Руслан был ему другом, но не таким, как все остальные. Ему хотелось быть ближе к нему, но не так, как к другим. Парень был слишком запутан, пытался разобраться в своих чувствах, закрепляя, что алкоголь редко приводит к хорошему.