Город без окон

Глава 6

«Первое свидание»

      Тропинка, усыпанная опавшими листьями, ковром из золота и багрянца, вывела на берег речки. Воздух был прозрачным, прохладным, пах сырой землей и прелыми листьями — запах осени, который всегда вызывал в душе Дани ностальгию и грусть. Вода в речке была прозрачная и холодная, ее поверхность блестела, отражая последние лучи уходящего солнца, которое уже приближалось к горизонту.       За речкой располагались старые деревянные домики, покрытые зеленой плесенью, как будто они были забыты временем. На косяках росла сухая высокая трава, а в окнах виднелись трещины и разбитые стекла. В этом унылом пейзаже ощущалось одиночество и забвение, словно мир забылся о существовании этих домов, и они остались навсегда в забытьи.       В один из будних дней ноября, когда лекции в университете были закончены, а компания друзей детства собралась на краю города, уже вечерело. — Смотри, как красиво, — сказал Даня, и его голос звучал спокойно, — Как будто среди руин древнего города. — Ну, началось, — усмехнулся Илья, понимая тонкую натуру каждого из друзей. — Нужно сфотографировать, — Коломиец, устремляя взгляд на заброшенные дома, достал мобильный. — Эстетично… А можно туда залезть? — блондин поднялся на носочки, — Мне интересно, как там внутри.       Коряков заулыбался, его глаза сверкнули хитринкой: — Конечно, можно. И мусорку поджечь можно.       Денис неохотно кивнул, а Даня просто вздохнул, подумав про себя, что он оказался в компании двух неугомонных друзей. Но он не мог отказаться от их компании, ведь они были друзьями. К слову, инициатором всегда был Илья.       Блондин переступил через свою нерешительность и зажег зажигалку к кучке сухих листьев. Пламя с треском лизнуло листву, и мусор в миг был охвачен пламенем. — Вот теперь смотри, какая красота, — Коряков усмехнулся, с удовлетворением наблюдая за языками пламени.       Кашин помотал головой, осуждая их глупости. Но внутри чувствовал определенную гордость за то, что он — часть этой безумной компании. Ведь только с ними он мог быть таким же безбашенным и непредсказуемым, как пламя, которое пожирало мусор. Он откинулся назад, опираясь на старый деревянный забор, и устремил взгляд на солнце, которое уже опускалось с неба.       Огонь, словно дикий зверь, пожирал сухую листву, выплевывая языки пламени, которые танцевали на ветру, отбрасывая причудливые тени на стены дома. Воздух наполнился запахом гари, переплетенным с ароматом влажной травы, но Даня оставался невозмутим, наблюдая за этим действом с хладнокровным спокойствием. В этом безумном пожаре, раздутом детской шалостью, он видел нечто большее, нечто, что выходило за рамки простого хулиганства. Даня видел их молодость, их непокорный дух, их жажду свободы и независимости, которая так отличала их от размеренной жизни взрослых.       В душе его жила любовь к природе. Его наслаждение было пропитано интеллектуальной утонченностью, он наблюдал за природой как за произведением искусства, находя в ней смысл и красоту. Возможно, это было всего лишь проявление его тщеславия, желание казаться умнее, но Даня отрицал эту мысль. Ему просто нравилось чувствовать себя интеллектуалом, а еще нравилось выражать свои мысли красивыми фразами. Он любил записывать их в заметки телефона, наслаждаясь звучанием слов, складывая их в особые композиции. Однажды он поделился своим творчеством с Ильей. Тот же, под влиянием алкоголя, прочитал записи Дани с такой увлеченностью и восхищением, что Кашин не мог не гордиться собой. С той поры Илья не упускал случая подшутить над другом, называя его «поэтом», но не с злостью, а с доброй иронией, которая делала их дружбу еще сильнее. — Сегодня у нас первое свидание, — провозгласил Коряков, а его голос звенел от предвкушения. - Какое у тебя в жизни первое свидание? - щурясь, поинтересовался блондин. - Он таких цифр не знает, - театрально отмахнулся Кашин, на что тут же получил взгляд, полный упрека.       Даня относился к любви с некой скептической осторожностью. Каждая девушка, которую он пытался приручить к своей душе, оказывалась не той, кого он искал. Как будто каждая их несовместимость разрушала тонкие нити его симпатии. Возможно, он был слишком требователен к себе и к другим, ища в своей любимой не только красоту, но и глубину, нежность, уверенность — качества, недоступные простому взгляду. Или, быть может, он просто боялся разочароваться, поэтому и не пытался по-настоящему влюбляться? Юноша отступил от любви, переключившись на себя, на свою жизнь, на свои интересы. Не отрицая ее полностью, как Денис, но и не бросаясь в нее с головой, как Илья.       Илья же менял отношения с ошеломляющей скоростью. Как вихрь, проносящийся над полем, он увлекал за собой девушек, не останавливаясь долго на одном месте. Он не углублялся в чувства, но если уже и углублялся, то делал это с особым мазохизмом, бросаясь в любовь с головы до пят. Он, как всегда, впал в свой излюбленный транс, говоря о предстоящих отношениях, и его глаза горели не просто от влюбленности, а от некой безумной жажды приключений. — Ксюша… она не такая, как все, — заявил шатен, нервно теребя зажигалку, словно хотел выжать из нее каплю этой страсти, которую так ярко описывал. — Ее лиловые волосы, ее глаза…       Дане не хотелось относиться к его новой импульсивной влюбленности серьезно. Он с усмешкой посмотрел на друга, ведь знал его лучше, чем кто-либо. Но сейчас все было иначе. Коряков расписывал Ксюшу красиво, с искренним задором и нескрываемым восторгом. Лиловые волосы стали для Ильи не просто деталью внешности, а ключом к ее тайнам, загадкой, которую он с нетерпением хотел разгадать. Он упоминал их снова и снова, вел себя так, словно влюбился впервые. В голосе Ильи звучала такая искренность, такой неподдельный восторг, что даже Даня, знающий Корякова как облупленного, на минуту поверил в его слова.       Рыжеволосый смотрел на пламя, которое танцевало перед ними, оживляя темноту причудливыми тенями. В его душе родилась нежная мелодия ожидания, смешанная с тихой грустью. Он понимал, что у каждого из них свой путь, свой собственный мир, в который никто не может проникнуть полностью. Пламя в мусорном баке потрескивало, а тему любви, которую так страстно и непредсказуемо развивал Илья, унес ветер, сменив ее на более практичные реалии жизни. — Представляю тебя в белом халате, — засмеялся Коряков, закуривая сигарету. — Свои фантазии умерь, — кивнул Даня, потягиваясь, — Потом попадешь на операционный стол ко мне. Кто знает? — он усмехнулся, пожимая плечами. — Вам не мешать? — вскинул бровью Денис, с тревогой глядя на их расслабленные лица, — Давайте собираться по домам уже. — Мы даже не напьемся? — возмутился Илья, но все лишь махнули, — Мне смелости набраться нужно перед встречей. — Мне завтра к первой паре. — Кашин уже вставал, готовясь к уходу, — Денис, сможешь кое с чем помочь? — Я же тебе должен за доски, — кивнул блондин, его взгляд, как всегда, был немного задумчивый, — Что нужно? — Мне нужны плакаты по анатомии. Хочу повесить, а то не удобно в учебнике искать, — юноша четко сформулировал свою просьбу, — Сможешь нарисовать? — Без проблем. На следующей неделе занесу.       Илья, затушивший импровизированный костер и вглядывающийся в остатки угасшего пламени, не мог удержаться от комментария: — Кстати, как обжил комнату?       Даня отмахнулся, словно пытался сбросить с себя невидимую пыль, которая осела на нем за последние несколько дней. Он уже начинал привыкать к новому жилищу, к своему уютному углу. — Да, потихоньку, — ответил он, и в его голосе зазвучали новые нотки — нотки уверенности и спокойствия.       Он рассказывал про соседа, про отремонтированную собственноручно полочку у кровати, его голос становился мягче, когда он делился подробностями своей жизни.       Вернувшись домой, Даня обнаружил пустоту, царящую в квартире. Тишина давила на него, поглощающая звуки и мысли. Руслан, как обычно, работал до поздней ночи, оставляя ему всю квартиру в полном распоряжении.       Рыжеволосый попытался приготовить ужин, но его мысли были далеки от кулинарных искусств. Он бросил в кастрюлю макароны, добавил туда же остатки соуса из холодильника. Еда была более чем скромной, но в этот момент он не мог заставить себя заботиться о вкусе блюда. В голове крутились мысли о завтрашнем дне, о парах.       Пока парень готовил, есть перехотелось. Он оставил посуду на плите, запираясь в своей комнате. Вылазка с друзьями оказалась заразной. Она подняла ему настроение, и с новой силой он утопал в учебниках. Даня открыл книгу по биологии, вдохнул аромат печати, почувствовал шероховатость бумаги под пальцами.       Спустя пару часов, проведенных в бесконечных терминах и сложных медицинских понятиях, парень почувствовал, как его мозг начинает плавиться от переизбытка информации. Он закрыл книгу, почувствовав усталость во всем теле. Ощущение тоски от одиночества начало ползти к нему, окутывая с ног до головы. В этот момент сквозь открытое окно послышался смех.       Сначала он не обратил внимание, занятый своими мыслями, но чуть позже узнал его. Это был смех Руслана. Даня невольно улыбнулся.       Неохотно рыжеволосый поднялся из-за стола, выглядывая на парковку, в темноту, где сосед опирался о свою машину, жестикулировал, смеялся, но слова было трудно разобрать. Напротив стояла высокая блондинка, ее светлые волосы сливались с темнотой, но Даня мог разглядеть ее изящную фигуру и легкий наклон головы, когда она слушала собеседника. В ее образе была изящность и некоторая холодность. Голубые глаза наблюдали за ними, не отрывая взгляда, заинтересованные тем, что же происходит между ними.       Вдруг Кашин поморщился, сам не понимая почему. Ему стало неловко от этой картины. Он не мог объяснить свои чувства, но ему казалось, что он видит что-то не то. Парень резко вернулся к тетради и попытался сосредоточиться на терминах и определениях, но его мысли уже были заняты темной и непонятной картиной, которая вдруг всплыла в его воображении.       Через какое-то время дверь в прихожей хлопнула. Рыжеволосый внимательно ждал щелчка все это время, хоть и пытался убедить себя, что ему все равно. Для него все это было глупо, нелепо даже, но вдруг по горлу будто разлился азот, заморозив дыхание и заставляя сердце биться быстрее. Странное, необъяснимое чувство, словно невидимый прутик щекотал его изнутри, заставляя сердце застучать в неуверенном ритме.       С коридора послышался голос соседа, говоря о том, что он дома. Кашин промолчал, но продолжал прислушиваться, как Руслан вошел на кухню, как хрипло рассмеялся, видимо, увидел ужин. Но вздрогнуть Даню заставил звук стука по двери, на что вырвалось холодное: — Чего? — Ты не слышал, как я вошел? — шатен приоткрыл дверь, но не вошел в комнату, его взгляд прошелся по Дане, пытаясь разгадать его настроение. — Не слышал, — нагло соврал юноша, тут же отворачиваясь к записям, закрывая лицо от соседа. Он чувствовал, как по его щекам поднимается румянец. — Ты какой-то странный, — послышалось удивление в голосе Тушенцова, но рыжеволосый молчал. Сосед вздохнул, чем-то шелестя, — Ладно, видимо, ты без настроения. Не буду мешать, — он ушел, а дверь хлопнула.       Даня поморщился вновь, противясь сам своему поведению, но продолжил прислушиваться к звукам, к зажиганию плиты, к тихой музыке. Ему вдруг захотелось встать, пройти на кухню, спросить как прошел рабочий день, может, поужинать вместе. Но тело неподвижно оставалось на месте, а глаза сверлили синюю пасту ручки на листе, будто пытались выжечь в ней свои неуверенные желания. — Привет, — донесся голос Руслана с кухни, который скорее всего говорил по телефону, — Да, довез. Все в порядке, — помолчал, потом засмеялся, — Давай завтра ночью увидимся. Я смену отработаю и заеду за тобой.       Кашин мотнул головой. Мысль о Тушенцове, жалующемся на нескончаемый проект, снова вернулась. «И сидел бы работал дома», — пронеслось в голове, и Даня невольно улыбнулся. Но улыбка быстро пропала, сменившись легким раздражением. — Какая мне разница? — буркнул он себе под нос.       Но ведь будь это Илья или Денис, он бы непременно сказал тоже самое. Однако, в мыслях было не просто дружеское переживание, а какая-то странная тоска, смешанная с эгоистичным желанием… Желанием чего понять он так и не смог. Даня закрыл глаза, накинув наушники, попытался сосредоточиться на учебниках.       Ручка безудержно танцевала по бумаге, чертя бессмысленные каракули, пытаясь запечатлеть вихрь мыслей, что бурлил в голове. Даня не здесь, не в этой комнате, он где-то далеко, в глубине своих размышлений, где басы музыки разрывали его сознание, а слова «цитология», «генетика» звучали как заклинания, отгораживающие от реальности. Усталость слепила глаза, но он все еще упорно вникал в тему.       Внезапно звук музыки прервался, сменившись шепотом голосов. Кашин резко обернулся, снимая наушники. В проходе стоял Илья, а в двери, чуть отодвинувшись в сторону, Руслан, улыбающийся чему-то загадочному. — Короче, я не знаю, что с ним, — иронично усмехнулся Тушенцов, отмахиваясь и закрывая за собой дверь.       А с уст Дани сорвалось недовольное: — Ксюша сбежала со свидания?       Его голубые глаза, обычно такие мягкие и спокойные, сейчас наполнились стальным оттенком. Рыжеволосый чувствовал себя словно натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. Он знал склонность друга к скоротечным увлечениям, к тому, чтобы бросаться в омут с головой, не задумываясь о последствиях. И сейчас он не мог не почувствовать усталость от этого бесконечного потока эмоций, от этой взрывной смеси страсти и непредсказуемости, которую так любил Илья. — Видать, настроения у тебя действительно нет, — друг по-хозяйски запрыгнул на кровать, словно это его собственная комната. — А мы поцеловались. — Илья, — Кашин старался сдержать раздражение, — Ты с половиной города так целовался. Как мне на это реагировать? Молодец? — Данечка, — засмеялся шатен, но видно, как ему стало неловко. — Что с тобой? Мы же вечером гуляли и все в порядке было. Я хотел поделиться с тобой важным для меня свиданием. — Прости, — тут же отдернул сам себя Даня, понимая, что он был слишком резким. — Я с учебой загибаюсь, на всех вечером сорвался. Расскажешь?       Коряков, словно не замечая приглушенного настроения парня, вдался в свои подробности, рассказывая о свидании с Ксюшей с таким задором, будто переживал его вновь. Он рисовал картины их прогулки по парку живыми красками, вкладывая в каждое слово нежность и восторг. Он рассказывал о том, как они держались за руки, словно не хотели расставаться, о том, как пили кофе в уютной кофейне с вкусным ароматом свежемолотых зерен, о том, как делились мелочами, смеялись над шутками и чувствовали друг друга с особой связью. Рассказывал о том, как осмелился поцеловать Ксюшу, и в его глазах зажигался озорной огонек, словно он и вправду только что совершил нечто особенное и безумно романтичное.       Даня внимательно слушал, иногда кивая или комментируя что-то, стараясь поддерживать разговор. Он знал, что Илья не замечает его напряжения, что он полностью погружен в свои впечатления. И хотя в глубине души Кашин чувствовал некую тревогу от этого безудержного энтузиазма, он не мог не радоваться за друга. В глазах Ильи горел такой яркий огонь, такая искренняя радость, что Даня невольно улыбнулся, ощущая радость за друга. — Я Денису позвонил, — хмыкнул шатен, когда закончил свой рассказ, — Хотел поделиться всем, но он как обычно. — Сделал вид, что слушает или проигнорировал? — Второе, — засмеялся Илья, — Иногда хочется поговорить с ним, чтобы он стал человечнее что ли. Но Денис — это Денис. — Не злись на него, — сдвинул брови Даня. — Когда-то ты перестанешь его выгораживать и заметишь его потребительство в дружбе.       Кашин действительно защищал Дениса, любил его, как любят родного брата. Денис был его лучшим другом, тем, кто всегда был рядом, кто понимал его молчание и разделял мысли. Но блондин был и эгоцентриком, неспособным принять реальность такой, какая она есть. Он любил жить в своем мире, где всё подчинялось его правилам и логике, что особенно раздражало Корякова.       А Илья… Илья был бурей, вихрем, который врывался в их жизнь, принося с собой шум, смех, приключения и хаос. Он был той силой, которая заставляла Даню чувствовать себя живым, которая вытаскивала его из скорлупы осторожности и заставляла взглянуть на мир другими глазами. Коряков был преданным другом, который всегда готов был помочь и поддержать, даже если это значило попасть в неприятности. Он часто тянул рыжеволосого в приключения, которые могли закончиться не самым лучшим образом, но всегда помогал выпутаться из них.       Даня отчетливо помнил тот случай, когда ему было десять лет. Он сидел на качелях в пустом дворе, обхватив колени руками, и смотрел на хмурое небо. Илья, в тот момент еще только начинающий входить в их компанию, как вихрь ворвался в пустынный двор, с криками и смехом. Он подбежал к качелям, схватил друга за руку и, не давая отказаться, потащил его к заброшенному спорткомплексу на краю города. — Смотри! — воскликнул шатен.       В спорткомплексе была куча старых досок. Илья взял две самые большие и стал строгать их с необыкновенным задором. — Что ты делаешь? — Делаю корабль! Ты будешь капитаном, а я матросом! — ответил Коряков, не отрывая взгляда от своей работы.       Рыжеволосый никогда не мечтал стать капитаном, он был слишком тихим ребенком. Но в том моменте почувствовал некую магию, которая исходила от друга, от его энтузиазма и неиссякаемой энергии. И он согласился.       Илья строил корабль не только из досок, но и из своей фантазии, из своих историй о морях и приключениях, о дальних странах и непознанных красотах. Он рассказывал Дане о своих мечтах, о своей жажде открытий. И в тот день Кашин понял, что Илья не просто друг, а нечто более важное — он был его окном в мир, в мир ярких красок, непознанных возможностей и неиссякаемого оптимизма.       В тот день, на их «корабле», Даня отправился в своё первое настоящее приключение, а Илья стал его проводником в мир эмоций и открытий.       Коряков был тем, кто принес первый алкоголь в их компанию, словно откровением раскрывая им дверь в мир взрослых удовольствий. Именно он научил Дениса курить, и сам начал. Именно Илья знакомил их с другими компаниями ребят, толкая Даню к понравившейся девчонке. Он же и подтолкнул Кашина на его первый поцелуй, запер его с одноклассницей в одном из закутков квартиры, словно режиссер, ставящий свою первую романтическую комедию.       Илья был тем, кто, подобно буре, врывался в их жизнь, принося с собой неимоверное количество как проблем, так и событий. Он завихрял их существование шумом и суматохой, но всегда с особым упоением подводил лекционные итоги их происшествий, делая из каждой ошибки урок, из каждой неудачи — отправную точку для нового приключения.       Незаметно пролетел вечер с Ильей, он ушел, оставляя за собой шлейф неугомонности. Даня закрыл за ним дверь, но не осмелился вернуться в комнату.       Рыжеволосый стоял в коридоре, поглядывая на дверь соседа, боясь вернуться к спокойной тишине, к холодной реальности, которая ожидала его за порогами собственного дома. Тишина в коридоре была оглушительной, прерываемая только едва слышным гулом вентиляции. Стены, обклеенные невзрачными обоями в цветочек, давили на него своим безразличием. Тело расслабилось, и в этот момент Кашин понял, что его грубость была вызвана не чем иным, как перенапряжением с учебой.       За день он провел за учебниками столько времени, что голова гудела, а мысли путались. Вспоминая свои слова, Даня усмехнулся, чувствуя стыд. Парень невольно повернулся к двери Руслана и постучал по ней, но не дожидаясь ответа, дернул ручку. Дверь легко отворилась, приглашая его войти. — Прости, — юноша замялся, не зная, с чего начать, — Я, кажется, перегнул палку.       Он чувствовал, как его щеки вспыхивают румянцем. Шатен, словно не заметив его неловкости, улыбнулся, взмахивая рукой, приглашая его. — Заходи, — Руслан поджал губы, рукой подтягивая ворот теплой кофты, — У тебя что-то случилось? — А с учебой опять пересидел, а крайние остались вы с Ильей, — голубые глаза опустились к полу. — А я хотел поблагодарить за ужин, — усмехнулся Тушенцов, — Хочешь на балконе посидим? — Нет, я допишу работу и спать, — Даня вдруг осознал, что впервые прошел вглубь комнаты, которая была так близко в поле зрения уже как два месяца. Он чувствовал себя неловко, словно нарушил какой-то негласный закон, входя в это пространство, которое до сих пор оставалось для него запретным.       Комната Руслана, как остров покоя посреди шторма полуразрушенной квартиры, излучала уют. Свежие обои на стенах, отражая мягкий свет потолочной подсветки, создавали теплую, домашнюю атмосферу. В отличие от комнаты Дани, где вечно царил полумрак, здесь пространство было наполнено светом и умиротворением. Кровать, установленная на простых деревянных пластинах, с удобным матрасом, приглашала к отдыху. Компьютер, украшенный яркими маркерами и карандашами, словно шептал о творческой натуре своего хозяина. Офисные стикеры на стене — «Написать маме», «Записаться к окулисту», «Купить подарки Давиду и Арине» — напоминали о жизни вне этой комнаты, о семье, друзьях, о тех обязанностях, которые он не забывал. Между стикерами красовались полароидные фотографии, на которых запечатлены карандашные рисунки, полные жизни и душевной теплоты. Даня, заметив фотографии, улыбнулся, почувствовав легкость и душевность, излучаемые каждой линией. Он никогда не видел, чтобы Руслан рисовал.       Шкаф, набитый вещами, говорил о том, что шатен жил здесь уже не первый год, а целых три. На боковых полках, помимо книг, стояли цветы и подарочные коробочки, добавляя в комнату красок и тепла. У двери зеркало в полный рост, а на тумбочке — коробочка с дорогими часами, которых Даня никогда не видел на руке. — Ты в съемной комнате сделал ремонт? — спросил Кашин, продолжая изучать его мир, — Тебе не дешевле было бы полноценную квартиру снять? — Я одиночество не люблю, — проговорил Руслан, потёр переносицу, отгоняя усталость длинного дня. В его спокойном взгляде проскальзывала ироничная улыбка, — Да и это я за двадцать лет нажил.       Даня хотел спросить о дорогих вещах, которые рядом с соседом казались не в тему, но счел это за неуместный вопрос. У кровати лежал чехол с гитарой, из-под штор выглядывали холсты, а на прикроватной тумбе, словно в нелепом контрасте, соседствовали банки с таблетками или витаминами, пустая пачка сигарет, электронные часы и что-то похожее на альбом для фотографий. В этом хаосе, казалось, скрывалась целая история.       Рыжеволосый чувствовал неловкость в этой комнате, от того, что она была настолько не похожа на его собственную. В ней было слишком много красок, слишком много жизни, слишком много того, чего он не понимал. Но в то же время она его привлекала, вызывая чувство необычайного интереса к ее хозяину. — Ты как подросток, — засмеялся Даня, — А еще мне что-то говоришь. — Ты и есть ребенок, — буркнул Тушенцов, в голосе прозвучала легкая грусть, но он сразу же смягчил ее шуткой. — Главное, что мне нравится и мне комфортно. — Ты еще более странный, — ответил рыжеволосый, и в него полетел скомканный лист бумаги. — Иди спать, — Руслан заразился смехом соседа, в его глазах заблестела искренняя радость. — Ты рисуешь? — Кашин вдруг наполнился непривычной для себя наглостью, подошел к столу, разглядывая фотографии на стене.       Шатен без татуировок, без пирсинга, улыбается в школьной форме с какой-то эмблемой. На фотографии он выглядел совсем другим.       На эмблеме, вышитой на школьной форме, была изображена белая птица с раскинутыми крыльями, летящая над синим небом. Даня такую эмблему никогда не видел, но догадался, что она из школы родного города Руслана. Было забавно видеть более молодую и чистую версию шатена, который стоял в обнимку, скорее всего, с родителями. Рядом были и совсем свежие фотографии, где парень стоял со своими нынешними друзьями. Даже с той самой блондинкой, которая подмигивала в камеру, а на диване спал сам Руслан.       Комната была наполнена жизнью и историей. На полке стояли несколько книг по искусству, а на столе лежали разбросанные листы бумаги с набросками и заметками. Все это говорило о том, что Тушенцов не просто живет в этой комнате, а творит в ней. Кашин чувствовал себя немного неловко, но в то же время ему было уютно. — Ты на все руки мастер? — Нет, — лицо шатена вдруг наполнилось горечью, — Я будто берусь за все, а ничего не получается. — Это же действительно красиво, — голубые глаза вернулись к зарисовкам на стене. — Но на этом всем карьеры не сделаешь, — Руслан откинулся на спинку кресла, с нескрываемым интересом и грустной улыбкой разглядывая собеседника. — Дань, иди спать. Или пошли курить. — Приятной ночи, — с сарказмом отмахнулся юноша, покинув чужую комнату.       Конспекты были повторены, а окно открыто на форточку для здорового сна. Даня лег в кровать, зарывшись в одеяло. В полудреме парень уже не мог контролировать мысли, а картинка каждого штриха татуировки всплывала в памяти: глупая усмешка, даже привычка трепать рыжие волосы. Умение готовить, решать химию или рисовать, а еще дорогие вещи, но съемная квартира и работа в затхлом баре. Каждая деталь, которая должна была формировать представление о человеке, лишь вызывала диссонанс.       Даня закрыл глаза, пытаясь уснуть. Но мысли о соседе не давали покоя. Он вспоминал его спокойную улыбку, добрые глаза, приятный голос. Как же он не понимал этого человека. С одной стороны, Руслан казался ему слишком идеальным: талантливый, умный, заботливый. С другой стороны, в нем было что-то непонятное, что-то, что вызывало чувство неловкости.       Перед тем, как тело погрузилось в сон, вспоминалась пустая пачка сигарет, лежащая рядом с банками от витаминов. Фотография Тушенцова в школьной форме с эмблемой. Его слово «ребенок», которое звучало как упреки в беспечности и несерьезности.