Идеальный альфа

— Спит? Бархатный шепот Тэхёна так идеально вписывается в большую палату, освещенную мутным светом, что Чонгук даже не вздрагивает, когда тот нарушает тишину. Он переводит усталый взгляд на омегу и медленно кивает — теперь Юнги спит, но до этого ворочался, словно его снова мучали кошмары. Даже после успокоительных, которыми его накачали. Поджав губы от появившейся во рту горечи, альфа переводит на его фигуру взгляд. Нескладный, угловатый и острый Юнги свернулся крохотным калачиком под тяжелым шерстяным больничным одеялом и безвольно выронил ладонь из объятий Чонгука. Крохотный и едва живой душой. — Мне так жаль, — Тэхён снова привлекает к себе внимание, но вряд ли он хотел именно этого — отвлекать Чонгука от Юнги. Видно, что ему всё ещё плохо — по бледности лица, упавшим волосам, потухшему взгляду и сжавшейся фигуре в оверсайзе. Словно усилием омега поднимает на него взгляд и смотрит ровно в глаза Чонгуку. — Правда жаль, я не хотел, чтобы он пострадал. — Ты не виноват, — Чонгук легко пожимает плечами и отмечает, но не пытается остановить ту же горечь, что разливается в нем от вида такого разбитого Тэхёна. — Виноват только тот, из-за кого Юнги такой. — А ты знаешь, что с ним случилось? — Ему было десять, сегодня вот только узнал, — опустив взгляд на выпирающий в одеяле силуэт тонких коленок, Чонгук тяжело вздыхает и едва удерживается от того, чтобы накрыть их ладонями. — Думаю, что как-то связано с его мамой. Он как-то в истерике сказал “не трогай ее”, когда думал, что я — не я. — Боже, — у Тэхёна голос прекрасно отражает всё, что он чувствует. Да и Чонгук чувствует то же самое — он тоже замирает в ужасе внутри себя, но говорить получается с поразительной пустотой. — Возможно, на них напали на улице. Или кто-то ворвался домой. Уверен, что какой-то альфа угрожал им, — снова сфокусировав внимание на умиротворенном лице, Чонгук аккуратно убирает пряди челки с век, чтобы они ненароком не разбудили Юнги. — Даже не знаю, хочу ли я это знать. — Думаю, ты должен разделить эту ношу. — Да, я тоже думаю так. Но едва ли хочу, — убедившись, что Юнги достаточно крепко спит и тепло укрыт, Чонгук медленно поднимается на ноги, не будя его. Он крутит головой, разминая болящую от неудобной позы шею и спину, а после следит, как Тэхён растирает сонные веки, словно заразившись желанием Чонгука немного подвигаться. — Как ты себя чувствуешь? — Бывало лучше. Но бывало и хуже, — Тэхён так легко отмахивается от собственных проблем, будто они ничего не значат, но столь пристально беспокоится за Юнги. Чонгук не может соединить во едино его образ вечно одинокого, у которого постоянно был рядом такой же близкий человек, как Юнги для Чонгука. Не может понять, почему его реальная физическая болезнь оказывается в собственных глазах в разы ниже психологического расстройства Юнги. Почему человек, желанный многими и имеющий всё, что пожелает, ведет себя именно так. — Тебе бы поехать домой, ночь уже. — А тебе бы поесть, только завтракал, — омега парирует мгновенно и словно ощетинивается, готовый защищать себя от гонений. Чонгук лишь вопросительно вскидывает бровь, следя за крохотной искрой, что появилась в его взгляде. — Интересная игра, — хмыкнув и еще разок убедившись, что Юнги спит, Чонгук обходит койку и приближается к сидящему на твердом стуле Тэхёну, который натягивается так, словно бы Чонгук силой собирается сделать с ним что-то. Но в отличии от Юнги Тэхён не выглядит напуганным этой мыслью — он выглядит так, словно готов бороться за себя. Или наоборот, не за себя. Как посмотреть. — Едь домой, пожалуйста. Мне хватит переживаний на сегодня. — Фактически, ты узнал, что мы истинные вчера, так что потенциально день мог оказаться еще более насыщенным, — закатив глаза на его улыбочку, которая не убрала того напряжения в позе, Чонгук уже собирался снова вернуть себе “альфий” настрой, но Тэхён медленно поднимается в шаге от него. Снова он не выпрямляется до своей красивой прямоты спины, скручиваясь вокруг живота. Опять болит, а даже нет грелки, чтобы помочь ему. — Тэхён… — внезапно даже для себя, Чонгук звучит ласково и тянется к нему, чтобы поддержать за плечо, но замирает на полпути. — Это из-за меня, Чонгук, — маска спокойствия покрывается быстро растущими трещинами, в голубых глазах с каждым мгновением появляется больше настоящего. Почему-то там Чонгук видит боль и тревогу, вместе со сверкающим от влаги взглядом, до боли напоминающим цветом радужки оттенки глубины моря. — Я не должен был говорить Хосоку об истинности, тогда Юнги не решился бы на так- Режим Чонгук всё-таки включает. Вспомнив, что они уже даже спали вместе, он отбрасывает страх напугать или сделать больно, который всегда рядом из-за Юнги, и взявшись за шею омеги, дергает того на себя, обрывая слова о собственную грудь. Тэхён замирает напуганным зверьком, но совсем не сопротивляется объятиям, напротив, всего через секунду сам подшагивает ближе и вжимается в альфу всем телом, окутывая его едва ощутим теплом. — Ты не виноват, — обняв второй рукой его за поясницу, пока руки омеги скользят по его собственной, Чонгук упирается подбородком в блондинистую макушку, отмечая его прекрасный для такой позы рост. — Правда не виноват, Тэхён. Юнги однажды уже пробовал. Это могло взбрести ему в голову в любой момент. Не ты сорвал на гранате чеку. И не ты эту гранату создал. — Чонгук… — Тэхён звучит так, словно Чонгук его сильно зажал и мешает вдохнуть полной грудью, но альфа едва ли давит на него. Тэхён сам себя в тисках сжимает. — Всё хорошо. Спасибо за то, что приехал сюда и помог. Если бы не ты, нас бы искала полиция за побег из психушки, — глянув на светлые волосы, Чонгук аккуратно мостится щекой к ним и прижимается более интимно, вдыхая носом едва заметный сладковатый запах шампуня или бальзама. Тэхён своим теплом умиротворяет. С Юнги Чонгук всегда в границах, чтобы не нарушить чужих, которых ни он, ни сам Юнги не знал, а от того и нарушить их было проще простого. А реакция, следовавшая за этим, каждый раз пугала до дрожи. С Тэхёном же Чонгуку не нужно следить за каждым движением и словом, постоянно быть в напряжении и внимании. Он даже позволяет себе закрыть глаза и поглубже вдохнуть запах с волос, угадывая в нем сладкие ноты ественного запаха Тэхёна. От такой простой смеси, от тепла в руках, которому не нужно бояться случайно причинить разрушающей боли, становится на самом деле легче. Впервые за свою жизнь Чонгук чувствует настоящую поддержку. Хотя это он пытался позаботиться об омеге, отправить того отдыхать домой, но вышло совсем наоборот — Тэхён прямо сейчас заботится о нем. — В каких бы мы ни были отношениях, пожалуйста, если у вас что-то случится, звоните сразу мне. Не нужно никаких побегов из психушек или тюрьмы. Я всегда помогу, обещаю. — Как мне расплатиться с тобой? — Чонгук, никак не нужно. Правда, — Тэхён словно ещё больше сжимается в размерах и жмется к Чонгуку теснее, будто ища защиты. — Это меньшее, что я могу сделать для вас. — Давай я отвезу тебя домой. Тебе стоит отдохнуть, — рукой на пояснице омеги Чонгук чувствует, что Тэхёна снова пробирает дрожью от боли. — Не представляю, как ты устал. — Не стоит, Чонгук. — Почему ты не хочешь возвращаться домой? — Вопрос так легко срывается, а Чонгук едва сдерживается от болезного смешка: даже не задумавшись, он легко понял, что Тэхён именно не хочет возвращаться домой, а не не хочет побыть рядом с ними. В подтверждение его слов Тэхён напрягается в объятиях, но не отстраняется. Он молча стоит долгие секунды, пока Чонгук совсем не хочет его торопить и тихонько ждет, пробираясь пальцами в волосы у шеи и поглаживая кожу по их росту. — Это не мой дом. Да и, — Тэхён делает паузу, словно ему тяжело в этом признаваться. — В этом месте я острее ощущаю, что у меня нет настоящего дома. — Не иметь дом может быть нормально для тебя. Тогда ведь где бы ты ни был, это место станет для тебя домом, разве нет? — Раньше так и было. Каждый номер в отеле, квартиру в любом городе я так и называл. Чувствовал. Весь мир будто был моим домом, — слишком знакомо Тэхён усмехается, искрясь уже привычной для Чонгука болью прошлого изнутри. — Но не теперь. — Что изменилось? — Всё-то тебе расскажи, — словно задетый словами альфы, Тэхён выпутывается из его объятий и даже делает шаг назад. Чонгук хотел бы податься следом за ним, но заставляет себя замереть, чтобы лишь наблюдать. — Я тебя обидел? — Предполагает и даже расслабляется, увидев замешательство на лице Тэхёна, а не привычное отстранение. — Нет, просто… Неприятная тема. Прости. — Хорошо, и ты прости. Не хочешь перекусить вместе со мной? — Слабо улыбнувшись, Чонгук протягивает ему раскрытую ладонь, как простое приглашение вместе поужинать в ночи, где-то в больнице раздобыв еды. А может и как приглашение на нечто совсем другое. Благодаря таланту Тэхёна, Чонгук по-настоящему вкусно поел в стенах больницы. Больше он вопрос денег с омегой не поднимает — хочется, конечно, предложить оплатить их поздний ужин, но за доставку с такой скоростью и такого качества Чонгуку скорее всего просто не хватит денег расплатиться. Но он позволяет себе сполна насладиться качественными блюдами, которых для него омега заказал аж три, сидя на диванчиках в соседнем отделении. С Тэхёном даже не нужно разговаривать, чтобы чувствовать поддержку, достаточно сидеть рядом и общаться на рядовые темы. За открытость, тем более в такой ситуации, Чонгук безумно благодарен Тэхёну. А отдельно за его умение говорить, слушать и отвечать. — Давай устроим тебе кровать, и я поеду, — именно Тэхён первым затрагивает болезненную для себя тему. А Чонгуку сложно видеть его таким уставшим. Будь его воля, он бы и Тэхёна, и Юнги забрал на свое полное попечительство, ближайшие две недели усиленно кормил и заботился. Но в реальности ему такое предстоит лишь с Юнги. — Я могу проводить тебя до дома. Вряд ли Юнги проснется до обхода, — не дав едва двигающемуся от усталости Тэхёну собрать с соседнего стула пустые коробки и сделав это первее него, Чонгук поднимается на ноги и без всякой задней мысли снова протягивает ему руку. Несколько секунд Тэхён смотрит на его ладонь таким взглядом, словно высчитывает идеальный угол, чтобы вложить свою. А может медлит от того, что боится, что касание сделает с ними нечто большее. Но когда его рука оказывается в руке альфы ничего сверхъестественного не происходит — Чонгук лишь легко сжимает его пальцы и мягко тянет идти за собой в сторону палаты. — Я справлюсь, не беспокойся. — Твое… Вот это уже отступило? На несуразный вопрос следует мягкий смех, приятно отражающийся от пустых стен коридора. Ощущая чуть прохладную сухую ладонь в своей, слушая его смех и зная непозволительно мало о его прошлом, но в то же время так много о его настоящем, Чонгук как никогда отчетливо понимает, что такое истинность. Это как влюбленность, когда кружит голову. Только глубже, на интуитивном уровне. Как когда чувствуешь, что не стоит идти каким-то путем, как будто знаешь, что тебя там ждет вор или того хуже, и идешь по длинному, хотя устал. Такой же интуицией Чонгук чувствует — это его человек. Его родная душа, хоть Чонгук почти ничего о нем не знает, но чувствует это всеми фибрами своей. К Тэхёну тянет любопытство, забота и, этот новомодный, краш. Но альфе не сносит голову гормонами. Что бы сейчас ни было в его душе, оно кажется абсолютно здоровым, а не какой-то больной зависимостью — затащить Тэхёна в постель, дождаться его течки, окольцевать и поставить метку не хочется абсолютно, хотя об истинности и не такое Чонгук слышал. Просто с Тэхёном в моменте замечательно. Ни больше, ни меньше. — Обезболивающие действуют, поэтому почти не больно. — Но ты все равно напиши мне, когда доберешься до дома, ладно? А то я буду переживать, что тебе стало плохо в машине. — Ладно, Чонгук, — Тэхён отзывается на его заботу с приятной теплотой в голосе. Хотя из тех небольших крупиц, что Чонгук знает про него, он бы поставил несколько тысяч вон на то, что Тэхён не теприт сковывать свою свободу. Похоже, с Чонгуком ему в моменте тоже хорошо. — А ты мне напиши тогда, как доберетесь до общежития утром. И про состояние Юнги. Если вдруг что-то потребуется, я с радостью помогу. — Ладно, Тэхён, — у альфы получается спародировать голос Тэхёна точь в точь, отчего тот со смешком бьет его, больше для виду, чем причиняя боль, в плечо. Обернувшись на него, Чонгук слабо улыбается — на последнем издыхании, — а Тэхён тем же отвечает, словно они абсолютно на одной волне. От этого становится еще теплее, ведь как-то внезапно этот омега настолько засел в настоящем альфы, что с ним можно разделить все: от работы до Юнги. А в ответ получить поддержку, временами разделение своих же взглядов, а временами советы из большего, чем его, Чонгуков, опыт. С Тэхёном, на самом деле, не просто замечательно. — У меня есть шарф, — пройдя в придержанную Чонгуком дверь, Тэхён легко выныривает из его руки и отходит к шкафу, в который они убрали свою верхнюю одежду и вещи. — Он объемный, в целом можно вместо подушки использовать. Что думаешь? — Я посплю сидя на стуле, — Чонгук ловит его за запястья, уже собирающегося достать с вешалки тот самый шарф, и мягко опускает их подальше от одежды. — Тут спать-то немного осталось. — Чонгук, я настаиваю. За ночь не приедет столько людей, чтобы все места занять, ложись и спи нормально, — войдя в раж, Тэхён недовольно щурится, будто говоря с ним не спорить, и упрямо достает свой шарф из шкафа. — И вообще, рюкзак твой дай. Обмотаю и будет тебе нормальная подушка. Смотря в его приободрившиеся глаза, Чонгук понимает одно простое — Тэхёну важно проявлять заботу. И, мягко ему улыбнувшись, альфа достает свой рюкзак, чтобы Тэхён сделал нечто, отдаленно напоминающее подушку. Он даже послушно садится на соседнюю от Юнги койку и дает Тэхёну закрыть шторки у каждой из коек*, скрыв их два места от возможных взглядов. — Могу оставить тебе пальто вместо одеяла, — заглянув лишь головой в получившуюся комнатку, Тэхён окидывает ее по периметру взглядом, а после замирает тем на Юнги, еще плотнее сжавшемся в калачик. — Не стоит, я же в одежде, не замерзну, — не желая сидеть в созданном укрытии, Чонгук выходит к Тэхёну, но Юнги всё-таки максимально зашторивает, чтобы его не тревожили новые пациенты. — Я провожу тебя до такси, пойдем. Тэхён даже не сопротивляется, лишь кивает ему и слабо улыбается. Словно напоследок мазнув взглядом по белой ткани, за которой сейчас спит Юнги, он берет свое пальто и ничего не говорит на то, что Чонгук аккуратно забирает то из рук и помогает надеть, придерживая его за спиной омеги. В абсолютной тишине они идут по коридорам до эскалаторов, а там добираются до холла, в котором замирают около дверей, смотря друг на друга. Голова неприятно ноет от усталости и нервов, но прошедшим двум суткам Чонгук даже благодарен, ведь теперь Тэхён теперь не один будет справляться с их истинностью. — Как думаешь, — вопрос слетает сам с собой, Чонгук даже не успевает обдумать его. — У нас выйдет что-то? — Было бы дело лишь в нас, я бы поставил на это всё, что имею, — Тэхён в ответ слабо улыбается и окидывает Чонгука взглядом, от которого разбегаются приятные мурашки, несмотря на усталость. Чонгук нравится ему, скорее всего точно так же, как Тэхён ему самому. — Но дело не только в нас. Поэтому я не знаю. — Прости, что я не дождался тебя. Я пытался, — ведь правда, Чонгук никогда не окунался в отношения с головой, даже не занимался ни с кем сексом, свято веря, что без глубоких чувств в этом нет смысла. — Но Юнги в какой-то момент… — Не оправдывайся, тебе не за что, — прервав альфу прикосновением к его ладони, Тэхён почему-то улыбается, тогда как Чонгуку хочется завыть. Он бесподобный и не заслужил быть связанным с Чонгуком. — Я сплю с Хосоком. Хотя, вернее сказать, спал. После того, как узнал про истинность. То, с каким лицом, говорит эти слова Тэхён Чонгук запомнит на всю жизнь. Он будто готов принять удар, защищать себя, но в глубине небесных радужек плещется разочарование в самом себе. — Ничего, — решив не выдавать Хосока и сохранить ему хоть какие-то шансы, Чонгук перехватывает ладонь Тэхёна своими двумя, желая окутать его хоть толикой тепла. — Я не должен был узнать об истинности, поэтому всё в порядке, тебе не было смысла хранить мне какую-то верность, я понимаю. Ты и сейчас можешь, если хочешь и если вы вдруг помиритесь, меня это никак… Перед взором вдруг встает Тэхён, не тот, которого альфе привычно видеть в стенах университета, нет. А тот, которым он может быть дома — вернее в квартире, в которой сейчас живет, — когда ему не плохо. Домашний, улыбчивый и веселый, не сохраняющий субординацию, как на работе, позволяющий себе абсолютно всё, что придет в голову: от танцев под собственное пение до горячих поцелуев в темноте. Чонгук почти реально чувствует, как расходились бы его ребра от быстрого дыхания, когда бы он вжал Тэхёна в стену, не давая дразниться. В тот самый поцелуй Тэхён наверняка довольно бы сиял улыбкой, добившись желанного — желания в чужих глазах и теле. Но это не Чонгук будет исследовать его тело поцелуями и любоваться исступлением после хриплых стонов. — …не заденет. Задевает, почему-то. — Пока я ничего не хочу о нем знать, так что не беспокойся, — вряд ли Тэхён сумел прочесть эти мысли по лицу альфы, но сомнение начинает скрестись в нем. Тэхён действительно потрясающий, в отличие от него, Чонгука. Хотя бы потому что утешал Юнги часами раньше в палате, а Чонгук, лишь представляя его партнера — и то лишь по телу! — начинает ревновать, хотя прав на это никаких не имеет. — Ты не должен отчитываться передо мной. Я ведь не твой альфа. — Тут как посмотреть, если на то пошло, — Тэхён ему даже подмигивает, на небольшой процент включив свою игривость. Чонгук закатывает на это глаза, но не может хотя бы на чуть-чуть воспрять духом. Тэхён заряжает его своей этой… Собой, в общем-то. — Тэхён, ты правда свободный человек. Я лишь беспокоюсь о твоем здоровье и самочувствии, но никак не касаюсь твоей личной жизни. — Я бы поспорил. Ты превратился в мою личную жизнь, Чонгук. Посмотри, на дворе почти четыре часа утра, а я в свой больничный стою посреди зала в больнице и болтаю с тобой. Этот факт хоть и очевидный, но выбивает из Чонгука дух. Ведь действительно, Тэхён жертвует своим отдыхом, здоровьем и деньгами ради него, который в ответ дать может ровным счетом ничего, даже себя. — А если бы не истинность, ты бы приехал к нам сюда? — Вопрос оказывается по-настоящему важный. Да, безусловно, Тэхён не может представить, как бы относился к Чонгуку без истинности, просто потому что такого никогда в его жизни не было, но хотя бы теоретический ответ узнать хочется. Положительный желательно. — Разумеется. Мне важен Юнги, думаю, ты бы тоже в конечном счете стал бы мне важен. — Тэхён, я хотел б- Договорить Чонгуку не дает зазвонивший телефон омеги. Тот сам вздрагивает от заигравшей мелодии и опускает растерянный взгляд на руку, которой телефон уже успел достать из кармана. — Это таксист. Потерялся видимо, — облизнув губы, Тэхён колеблется. Его палец чуть дрожит между кнопками “сбросить” и “ответить”, поэтому Чонгук делает выбор за него, мягко потянув за ладонь в сторону дверей. — Едь отдыхать, — просит, но Тэхён все равно сбрасывает звонок. Их последняя минута в пути до крутящихся вокруг оси дверей. Медленные шаги, подгоняемые стеклом за спиной и холодный воздух, обдувающий лицо, проходят в абсолютной тишине. За это Чонгук тоже благодарен Тэхёну — эти мгновения словно дают проститься с ним перед чем-то следующим, новым. Когда Чонгук будет вынужден заботиться о Юнги, когда Тэхёну будет хорошо себя чувствовать и вернется прежний. Когда их истинность как-то должна будет вписаться в будни и не разрушить жизни. — Спасибо, что ты приехал, — приметив в отдалении единственную машину со включенными фарами, Чонгук оборачивается на Тэхёна. — И так сильно помог. — Спасибо, что ты приехал, — Тэхён, широко улыбнувшись, копирует его слова, но вкладывая уже собственный смысл. — И так сильно помог. Чонгук не может не улыбнуться в ответ, как и не может сдержать нежность, когда Тэхён первым прижимается к нему, обвившись руками вокруг пояса. Его волосы, мягкие и сбитые сейчас, притягивают пальцы, дарят умиротворения столько же, сколько кошачья шерсть. Обнимать Тэхёна вдруг стало уже привычным. С огромной усталостью в теле, от которой не спас ночной ужин, и раскалывающейся головой, от которой ему медсестры отказались дать таблетки, Чонгук едва ли поспал. Если прошлой ночью он добровольно ставил будильники и просыпался каждый час, чтобы проверить состояние Тэхёна, то сейчас ему ужасно хочется закончить этот день, проснуться чуть менее расколотым на части, да и Юнги даже не двигается во сне, вымотанный случившимся и лекарствами — за ним даже следить не надо. Идеальное время, чтобы отдохнуть. Но Чонгук насколько устал, что, черт возьми, не может отпустить всё это напряжение и просто заснуть. Он слушает с закрытыми глазами все происходящее в палате и коридоре, пытаясь хотя бы расслабить тело и дать отдохнуть мышцам. Слышит, как кто-то из персонала проходит мимо, как дважды за остатки ночи к ним завозят новых пациентов, которые благо не шумят, лишь ворочаются первые минуты и засыпают. Счастливые. Будильника Чонгук не дожидается. Просто выключает его за десять минут с огромной обреченностью и болью где-то между глаз. Примерно в момент, когда тот должен был прозвенеть, Чонгук поднимается в их небольшом убежище от мира и пересаживается на стул у кровати Юнги, пьет воду и, с топящим грудь отчаянием, понимает, что дома их ждет полный развал из осколков на полу, капель крови, так еще и полное отсутствие еды. Пожалуй, сегодня сам Чонгук не отказался бы госпитализироваться в какую-нибудь больницу и просто валяться там. Словно почувствовав отчаяние, распространяемое альфой по палате, Юнги сам просыпается. Он забавно вытягивает свернутые до этого в калачик ноги, почти упираясь ступнями в бедро Чонгука и тихонько стонет, подрагивая мышцами от удовольствия. Чонгук смотрит с завистью. Почти что черной. Но словно опомнившись, Юнги резко замирает и осматривается вокруг. Чонгук видит по его лицу, по сменяющимся, словно кадры на фотоаппарате, эмоциям, как Юнги вспоминает всё и медленно потухает, уперевшись взглядом в пустой стул у другой стороны, где сидел ночью Тэхён. — Чонгук, — тонкие, потрескавшиеся губы быстро увлажняются скользнувшим по ним языком. Словно хищник, Чонгук следит за каждым его движением и эмоцией, но так и не узнает, что Юнги хотел бы ему сказать из-за распахнувшейся шторки с той стороны койки. — Господин Мин, выписка, — сегодня к ним пришел другой врач. Пожалуй, даже к лучшему, что не эта девушка вчера была рядом с ними. Чонгук протягивает руку за бумагами, которые она вытягивает, и забирает их, бегло осмотрев. — Ваша страховка покрыла полностью лечение, также покроет большую часть стоимости лекарств. Зайдите в аптеку на первом этаже, там есть всё нужное. Несколько препаратов пропьете длительно для восстановления желудочно-кишечного тракта и полной детоксикации, остальное для обработки порезов. Бинты можно снять, когда раны перестанут быть влажными, до этого носите и трижды в день обрабатывайте по инструкции в карте. Вас сняли с учета, но мы все равно рекомендуем посетить психотерапевта. Санитар через пятнадцать минут прикатит коляску, чтобы довести больного до выхода. Кинув на Чонгука всего один взгляд, девушка с чуть круглыми щеками и волнистыми волосами, даже не прощается. Молча разворачивается и уходит. — Кажется, из-за адвоката Тэхёна нас тут надолго запомнят, — бросив это ей в спину, Чонгук поднимается на хотя бы не гудящие ноги — серьезно, если бы болели и они, Чонгук бы искал способ повеситься, — и окидывает взглядом их ночлежку. Шарф Тэхёна на импровизированной кровати отдает теплом в сердце. Радует, что он-то сейчас точно отдыхает со всем возможным комфортом и грелкой. С трепетом сложив его в рюкзак, чтобы ни обо что не зацепить, Чонгук собирает крохотные пожитки в виде снятой одежды с Юнги в пакет, да так и замирает истуканом, заметив еще один рядом, которого ни у него, ни у Юнги не было. А в палате кроме них был только Тэхён. Заглянув в пакет, Чонгук находит там несколько сложенных вещей, абсолютно черных. На губах появляется веселая улыбка от того вечера и от милой выходки, когда омега в их небольшом побеге включил мелодию в темном коридоре. В тот самый вечер Тэхён бросил что-то про их любовь к черной одежде, но вот спустя недели оказалось, что всё это время он был истинным Чонгука и молчал, а Тэхён не забыл об этом и привез для Юнги именно черную одежду. Не будь он в плохом состоянии, Чонгук бы предположил, что омега ее специально заехал куда-то и купил — альфа на нем ни разу ничего черного не видел. Так и зависнув с воспоминаниями перед глазами, Чонгук не сразу понимает, отчего пакет выскальзывает из пальцев. Подняв тот, он ставит его рядом с кроватью, чтобы Юнги переоделся до выезда. — Я дойду, не нужен санитар со своей коляской, — Юнги, очевидно, тоже чувствует себя неважно. У него под глазами тени и кожа будто на два оттенка стала белее — или Чонгук его видит наполовину не живым, — но его привычная манера в речи на самом деле утешает. — Ты же понимаешь, что просто так от этой темы мы не уйдем, — Чонгук дает знать о своих намерениях, но тут же морщится от стрельнувшей в голове боли. Словно сам его мозг сигнализирует, что сейчас абсолютно не время думать о чем-то более сложном, чем приложение такси в телефоне. — Хорошо, — Юнги на удивление покорный. Словно понимает, насколько оплошал вчера или чувствует вину за состояние Чонгука. Справедливо, стоит отметить. — Завтра или послезавтра. Ты выглядишь, как будто это ты вчера… Чонгук отвечает мрачным взглядом. Ему даже не придумать достойного ответа, но ситуацию снова спасает чужой человек — рядом оказывается санитар с тем самым креслом-каталкой. — Я дойду, — почему-то упрямясь, Юнги скидывает с ног одеяло, а следом и те к земле, но Чонгук успевает заметить между этим, что на его голых стопах плотно намотаны бинты, в то время как на руке лишь один палец замотан. Значит порезал он далеко не руки о ту злосчастную чашку. — Ты поедешь, — звучит, как приказ палача: также резко, грубо и безапелляционно. Видимо, Чонгук настолько ярко показывает, как он будет рад сопротивлению, что Юнги, всего секунду смотрящий в его глаза, кивает. Кинув взгляд на перемотанные ноги и руку, Чонгук делает шаг к его койке и запахивает перед носом санитара-альфы шторки, скрывая их двоих от чужих глаз. На Юнги лишь больничная рубашка и бинты, а руками Чонгука с его шатким состоянием, однозначно можно сотворить как минимум истерику. — Тэхён привез, — он поясняет для Юнги происхождение пакета, в котом ковыряется в осознании того, что за одежду омега им передал. За объемной черной толстовкой — откуда она оказалась в гардеробе из блуз, брюк и пальто? — Чонгук выкладывает на кровать и черные брюки. В пакете остается мелочевка, но абсолютно новая, в упаковке: бежевые — теперь действительно видно, что одежда Тэхёнова, — высокие носки и такое же запечатанное белье. — Это сам, не смотрю, — вручив последнее Юнги, Чонгук отводит взгляд и занимает себя распаковкой носочков. Лишь услышав сдавленное “всё”, альфа присаживается перед койкой на корточки и собирает носок в пальцах, широко его растянув, чтобы не задеть бинты, пока натягивает на стопу. Его усилия, судя по тишине от Юнги, не проходят зря и раны не тревожатся тканью. Успевший натянуть на себя и толстовку, Юнги возится с завязками за спиной, пытаясь освободиться от больничной одежды. Развязать их у Чонгука получается куда ловчее, а с брюками получается командная работа. За эти короткие минуты, занятые простым делом, голова словно бы перестает так сильно болеть. — Давай, я помогу тебе сесть, — отдернув шторку во внешний мир, Чонгук присаживается перед Юнги и, когда тот придерживается за его шею, молча согласившись, альфа подхватывает его и пересаживает в стоящее рядом кресло. В нем Юнги выглядит абсолютно потерянным и до ужаса крохотным. Привычное чувство трепета к нему слабо, но появилось в груди, а Чонгук понял простое — его злость вчера была лишь сильным страхом потерять. — Поехали домой, родной, — передав ему в руки все их вещи, Чонгук сам встает позади кресла и аккуратно толкает то в коридор, не доверяя Юнги никому чужому. Оставив в аптеке не так много денег, как морально готовился, Чонгук пробегается еще раз взглядом по всему пакету, не поняв что им делать примерно с половиной всех лекарств, и выходит к Юнги, сидящем на своей каталке около санитара в гордой тишине. Их такси приехало с минуту назад, поэтому подталкивая Юнги чуть ли не корпусом, Чонгук спешит в него как может — не хочется доплачивать за ожидание. Докатив кресло до машины, вставшей чуть поодаль от входа, Чонгук открывает дверь и закидывает без доли жалости все их вещи куда подальше. Юнги же он подкатывает поближе к проему и, когда тот конечно делает потуги встать самостоятельно, поднимает его на руки, усаживая нормально на сидения. Хорошо быть взрослым альфой и иметь возможности таскать небольших людей. — Спасибо, — санитар, так и не проронив ни слова, молча забирает кресло и уходит с тем в сторону больницы. Чонгук всего пару мгновений смотрит на его спину, испытывая легкую грусть, ведь не могут люди обозлиться просто так. Возможно, из-за адвоката Тэхёна им сделали выговор, а может и выдали штраф. Грустно, что из-за них пострадали люди, честно пытавшиеся соблюдать законы. Сокрушаясь этими мыслями, Чонгук садится с другой стороны и перекладывает рюкзак и пакет на сидение посередине. Собственная усталость снова давит на виски сильной болью, но Чонгук упорно держит веки открытыми — им ехать минут пятнадцать от силы, если он уснет на такое короткое время, то потом станет еще хуже. Пытаясь отвлечь себя от мыслей о сне, Чонгук поглядывает искоса на Юнги, замечает, что у того дрожат руки, которые он упорно прячет между бедер и временами достает, чтобы протереть под носом. Возможно влажность. Чонгук никогда не мог понять, что чувствует Юнги из-за того, что он не пережил похожего. Но сейчас помимо старых травм, он понимает новую, сам ведь ее нанес недавно, своими словами. С Юнги, да ни с кем, нельзя так срывать злость и усталость, Чонгук понимает сейчас как никогда хорошо, отчего у Юнги дрожат руки. И решает пока молча — им только предстоит поговорить, — но быть рядом, поэтому касается руки Мина и вытягивает ту на рюкзак, накрыв ладонь своей сверху. В ответ на прикосновение, Юнги не смотрит на Чонгука, лишь на их руки. Думает о чем-то достаточно долго и только потом разжимает кулак, позволяя Чонгуку отогреть его пальцы. Дрожь не унимается даже за пару минут и уже черед Чонгука задумчиво смотреть на их руки, прикидывая, насколько сильно отравление сказалось на здоровье Юнги. Сон немного проходит, Чонгук выходит на улицу бодрее, чем садился в такси. Надев рюкзак, он открывает дверь для Юнги, даже не пытающегося в одних носках на раненных ногах встать на землю, и присаживается перед ним, аккуратно утягивая на высоту своего роста. Юнги словно не волнует, что их могут увидеть знакомые. Он лишь прижимается виском ко лбу несущего его к сторону их корпуса Чонгука и едва дышит, наверняка переживая о том, что для альфы он теперь стал обузой. — Тебе нужно будет поесть до приема лекарств, выберешь что-нибудь в доставке, пока я буду убираться? — Едва открыв дверь в общежитие плечом, Чонгук кое-как проходит через нее с Юнги и натыкается взглядом на коменданта. Мужчина явно предупрежден о случившемся с Юнги, не показывает удивления или сочувствия, но оно даже к лучшему. — Я уберусь, ложись спать, Чонгук. — Не геройствуй, как ты собрался убираться? — Подниматься с Юнги по лестнице оказывается сложнее, чем Чонгук думал. Ноги от вчерашней беготни не отошли еще, тяжело ноют в бедрах, заставляя альфу морщится. А им ведь даже не на второй этаж. — А ты? Ты выглядишь, как чертов зомби, Чонгук. Я проебался, сам виноват. Несколько пар носков натяну, сойдет. — Хватит уже себя калечить, — дыхание спирает еще после первого пролета, Чонгук говорит медленнее, стараясь отдышаться, но упрямо несет Юнги выше. — Тебе какое дело? Зарождающуюся истерику Чонгук буквально чувствует — через грудь, в которую внезапно начинают врезаться ребра Юнги, который задыхается так, словно это он кого-то по лестнице тащит. Чонгук едва доживает до подоконника, который приметил, и на остатках воли сажает прямо на него Юнги, чтобы отстраниться на пару шагов и не пугать его сильнее, дать выстроить границы. Только вот Юнги пугает этот метр, что между ними появляется. Чонгук видит, как медленно Юнги осознает, что Чонгук теперь не рядом, как у него в голове мысль цепляется за мысль и проходит черта, что Чонгук не просто сделал шаг назад, а бросает его одного. — Тише, — словно впервые Чонгук настолько глубоко видит и понимает чувства Юнги. Ему самому становится больно, будто часть души пытаются вырвать из груди, и поддавшись нити, что тянет из сердца обратно к Юнги, Чонгук подходит и сгребает его в крепкие объятия. Под ладонями что-то хрипит в груди у Юнги, и Чонгук очень надеется, что это не его сердце рвется по швам. — Я с тобой, Ю. Ни твоя попытка, ни Тэхён не меняют моих чувств к тебе. Всё в порядке, также как и было в твой день рождения. — Ты, — Юнги дается сложно говорить, — не, — он гулко сглатывает и сжимает между ними пальцы в кулаки, будто собирая силы, — должен. — А я вдруг хочу, представляешь? — Чонгук говорит искренне, но чувствует, что Юнги хоть и слышит его, но не вслушивается. Чонгук почти уверен — собственные мысли перебивают голос Чонгука. А поэтому он снова отстраняется, но уже не так далеко, лишь чтобы взять лицо Юнги в ладони, задрать на себя и взглянуть в испуганные глаза. — Будем общаться так, пока не научишься верить словам, — и не дает ответить не понявшему слов Юнги, накрыв его губы своими. Юнги испуганно замирает, словно бы им нельзя теперь проявлять чувства. А Чонгуку хочется, и он собственным желаниям следует, едва ли не впервые в жизни. Душу старается показать через дыхание одним воздухом, через бархатные прикосновения к уголку губ. Притягивает ближе к себе, чтобы убедить не в пошлости желания, а настоящей заботе и чувствах — вот он, альфа, рядом и не отпускает, наоборот, тянет к себе, что бы не случилось, сердце свое дает под ладонью услышать. Действия Юнги понимает лучше слов, Чонгук угадывает. Он чувствует, как напряженное тело немного расслабляется, как дыхание из истеричного становится спокойнее и наверняка сердце в груди перестает сжиматься в страхе. Хоть Юнги не отвечает, но каждое движение пропускает через себя, позволяет душу свою разбитую наполнить чужой, сильной, которая поддержит и навсегда останется частью его. Чонгук не целует, скорее касается губ Юнги своими несколько минут, пока качнувшийся мир перед глазами от головокружения не заставляет его отстраниться и, закрыв глаза, постараться устоять на слабых ногах. — Я закажу поесть сейчас, — Юнги, видимо расценив его состояние как голод, копошится рядом, совсем не смущаясь задевать движениями Чонгука. Всё ещё боится даже метра между ними. — Мой телефон… Черт, я выронил его где-то до скорой… — А, — Чонгук отрывочно вспоминает, как Хёнджин пытался впихнуть ему, ничего не осознающего телефон Юнги после вручения собственного. Свой телефон Чонгук забрал, привык, что тот постоянно в ладони, стал уже будто частью руки, а вот телефон Юнги Хёнджин, кажется, засунул Чонгуку куда-то в рюкзак. Откуда альфа взял их Чонгук даже не представляет. Он вспоминает моменты ночи, Юнги на земле, а после в своих руках, вызов скорой и то, как положил телефон прямо на землю в пару ко второму. Едва ли Чонгук понимал тогда, но сейчас он едва слышит через воспоминания знакомый голос — принадлежащий, кажется, Минхва из команды. Вот кто забрал их телефоны с земли. — Он где-то, — поддаваясь порыву Юнги не отстраняться, Чонгук гибко выкручивается, скинув лямку рюкзака и повесив тот на одно плечо, прощупывает карманы, пока в боковом не находит плоский телефон. — Держи. — Даже не разбился, — Юнги принимает его и чуть хмурится, смотря на телефон в свободной руке, пока вторая крепко цепляется за Чонгука. — Минхва забрал. Нужно будет поблагодарить. Да и всех парней, — Чонгук, стоит Юнги прислониться к нему щекой, пока он одной рукой открывает сайт доставки, обнимает его за лопатки и прикрывает ноющие глаза. То ли не услышав, то ли не захотев ответить, Юнги молча делает заказ, даже не спрашивая, что хочет Чонгук. Но для него это даже хорошо, хоть на один мыслительный процесс легче жить станет. С тихим “идем в комнату”, Чонгук поднимает Юнги обратно на руки, позволив повиснуть на себе коалой, и бредет по лестнице до их этажа, уставшим мозгом цепляясь за слова Юнги и прокручивая их в голове. Комната, не дом. Ведь у них и правда после переезда в Сеул дома не появилось, общежитие не тянет на это звание. А хочется дом. Чтобы всё было своим, больше десяти квадратов и двух мест куда можно сесть. Отбросив эти мысли на ближайшее будущее, Чонгук просит Юнги открыть дверь и терпеливо ждет, пока тот расправится с заедающим замком. Комната встречает так, словно Чонгук ушел из нее месяц назад. Встреч и небольшим погромом, оставленный им из-за поиска документа, да и большим тоже — в виде кровавых осколков на полу, по которым Юнги, очевидно, прошелся, впав в бесчувственное состояние. — Сиди, пожалуйста, — пересадив Юнги на сдвинутую в едино кровать, Чонгук наконец встречается лицом к лицу со страхом сегодняшнего дня — уборкой. Сил делать ее досконально — хотя бы почитать чем следует отмывать засохшую кровь, — не хватает. Но осколки дело серьезное, поэтому Чонгук тратит три влажных тряпки, которые летят в мусорку, цепляя на себя мелкие осколки, а когда четвертая остается абсолютно чистой и визуально, и на ощупь, Чонгук для вида оттирает пол водой. Помоет хорошо в следующий раз, главное, чтобы просто было не липко. Уже поднимаясь на ноги, чтобы скрутить пакет с мусором и оставить его у двери, Чонгук бросает взгляд на стол, где стоит картина, подаренная им на день рождения Юнги — там клавиши пианино и поверх рук альфы лежат руки Юнги. Он учил его играть за год до поступления в Сеул, чтобы Чонгук не завалил экзамены. В то время они впервые начали проводить столько времени вместе, так касаться друг друга — да, только ладонями, которыми Юнги учил его и направлял, но это было по-настоящему и тепло. А после вдруг начали ближе разговаривать о будущем, о поступлении, о новой жизни вдвоем, а не в родительских домах. О надеждах, что здесь не будет так плохо и начнется новая жизнь. Жаль, что оказалось только хуже. И рядом с картиной, олицетворяющей начало их пути вместе, лежит записка о конце. Выкинуть бы ее вместе с окровавленными осколками, ведь смысла нет — конца не случилось. Но те слова, что написаны рукой Юнги, Чонгук никогда не посмеет выкинуть. Как и Юнги, скорее всего, не посмеет их повторить вслух. — Курьер оставил еду внизу, — Юнги выдергивает Чонгука через минуты его подвисания взглядом на его столе. А Чонгук, лишь кинув на него взгляд, молча уходит за их то ли завтраком, то ли обедом, оставив все-таки мусор у двери. Подниматься со своим весом по лестнице оказывается не так уж и сложно, а голова будто поняла, что он уже в подобии дома, скоро будет отдых, и перестала постоянно гудеть. Принеся еду в комнату, Чонгук дает Юнги ее разложить по кровати, пока сам заходит в чат с Тэхёном, ведь омега просил написать ему, ночью сам писал, что добрался до дома и лег в постель. То что его не было в сети на самом деле пугает, ведь его могло снова накрыть до обморока, но стоит Чонгуку написать небольшое сообщение, значок “в сети” тут же появляется у аватарки омеги. Тэхён присылает ему в ответ такое же короткое сообщение, а Чонгук слабо усмехается — даже не видя друг друга, они делят похожую усталость на двоих. — Я заказал еще на вечер или утро, когда проснемся, чтобы было, — Юнги говорит тихо, дождавшись, когда Чонгук уберет телефон, и пихает ему в руки палочки, а следом контейнер с едой. Успел уже смешать рис с мясом, как Чонгук обычно делает, и ставит к нему поближе закуски. Чонгук согласно мычит и наконец чуть успокаивает усталость плотной едой. Юнги, в отличии от него, аппетита не проявляет, но сам вызывается прочесть выписку, чтобы после скудного завтрака выпить лекарства. Съев едва ли треть от того, что умял Чонгук, Юнги пьет несколько таблеток и помогает сложить все обратно в пакет, который отодвигается на пол, до следующего приступа голода. Не раздеваясь, Чонгук расстилает кровать и, зашторив окна, наконец падает на ее край. Всё тело тяжело гудит от физической усталость, но в голове от горизонтального положения будто появляется небольшой просвет. Даже не укрывшись одеялом, Чонгук уже проскальзывает в сон, но в последние мгновения до него успевает почувствовать, как его укрывает Юнги, а после обнимает, впервые за долгое время оставшись спать лицом к лицу. — Не переживай ни о чем, — Юнги шепчет, будто боясь, что Чонгук уже успел заснуть. Альфа на самой грани, но его слова еще слышит, правда не в силах разлепить склеившихся ресниц. — Я не встану с кровати, пока ты не проснешься, обещаю. Если Тэхён напишет, скажу, что ты спишь. А ты спи давай. С его шепотом Чонгук ускользает наконец в темноту, обнимающую его и не оставляющую места ни боли, ни переживаниям.