Идеальный альфа

Листок бумаги на столе примагничивает взгляд. Чонгуку страшно ступить по осколкам на полу, чтобы взять его. Не страшно порезать ступни, нет, страшно от того, что может быть там написано. Потому что Юнги обычно выходит из комнаты только на пары. С деревянной ловкостью он перебирается до стола по кровати, всё-таки заставив себя приблизиться хоть на пару метров. А дальше как с пластырем — быстро, чтобы меньше боли. Записка от Юнги, конечно. Чонгуку стоит огромных усилий опуститься взглядом ниже своего имени, чтобы узнать, что ему написал Юнги. “Чон Чонгук, как в мелодраме, да. Выдохни ты уже. Я должен был догадаться, что вы истинные. С первого дня должен был. Ты и он… Вы хороши. И так подходите друг другу. Вы оба сильно пытались заботиться обо мне. По-своему, но лишь вы двое во всем мире приняли меня и не побоялись сближаться. Я знаю, что ты любишь меня. Но не думаю, что я знаю, что такое ощущать настоящую любовь к кому-то. К тебе. Я сломанный. Телом и душой. Чонгук, если я и способен испытывать нечто такое, то я делаю это к тебе. Я люблю тебя. По-своему, но сильнее всех и всего. Ты научил меня дышать. Да, только рядом с тобой, но я смог хотя бы пытаться жить, ненадолго задвигать дерьмо во мне подальше. Спасибо, что защитил меня в школе. Что не ушел, когда я обозвал тебя. Что помог обработать лицо и что отвел потом домой. Спасибо, что не стал искать себя, чтобы я мог поступить в Сеул. Спасибо, что терпел боль ради меня. Я не хочу мешать тебе. Уже достаточно успел этого сделать. Ты бы сказал, что это эгоизм. Наверное, ты прав. Я устал. Устал видеть под веками одни и те же разводы, чувствовать панику сквозь сон, задыхаться по паре раз в день. Я хотел бы бороться ради тебя, быть рядом, вернуть тебе всё, что ты давал мне, Но я не справился. Я не смогу без тебя. А тебе надо с Тэхёном. Рядом с ним ты найдешь душу, а он спасет свою. Я достаточно прожил — должен был умереть ещё тогда. Пора вернуть долг смерти. Живи, пожалуйста, родной. Всем, что осталось во мне, я люблю тебя. Ты был моим воздухом, но теперь стань свободным ветром, Чонгук. Не ищи меня, ладно? Не думай о том, что случилось. Вчера был самый лучший день рождения за мою жизнь — запомни меня таким. На флешке мои записи, если я не стану тебе не противен после слабости, что сейчас сделаю, то слушай их, когда захочешь вспомнить обо мне. Многие я писал с мыслями о тебе. Прощай, твой не справившийся Мин Юнги. P.S. Не смей называть ребенка в мою честь, понял? Я призраком к тебе приду и дам подзатыльник” Больно. Она, эта боль, противно вкручивает горло застрявшим в нем крике, огнем жжется в глазах и током — в пальцах. Юнги тоже плакал, когда писал. Чонгук может думать только об этом, смотрит на уже высохший уголок листа. А ещё он поранил руку — на паре слов сбоку есть красные пятна. Юнги решил уйти от Чонгука. А кроме альфы у него ведь нет жизни — Юнги решил покинуть и ее. Всё кажется сном. Таким, что вот проснешься и всё будет хорошо, ведь настолько плохо не бывает. Ведь не может родной человек взять и исчезнуть, назвав тебя своим воздухом, но почему-то забрав с собой всё, чем дышал Чонгук. Так плохо просто не бывает. Не может кружиться голова от боли, не могут сгорать заживо глаза, не может дрожь не поддаваться контролю в пальцах. Чонгук с жутким трепетом откладывает бумажку на стол, ко второй — на ней большими буквами написано “маме”. Возможно это последние слова Юнги в жизни, последнее, что может Чонгук услышать его голосом в своей голове, пока еще будет его помнить. Возможно, это последняя вещь, через которую Чонгук будет чувствовать его тепло, когда душа и тело остынут в вечном сне. Чонгук как-то достает телефон. Не знает зачем, просто находит в своей руке и смотрит на время, думает, есть ли еще он в этом мире или уже ушел. Юнги решил не уйти от Чонгука — он решил дать ему пожить. Только вот у самого Чонгука не уточнил, нужна ли будет ему жизнь после такого. Номер Хёнджина набирается как-то сам собой. Его голос слышно, но он далеко не с первой попытки выуживает Чонгука из прострации. — Ты пугаешь, Чонгук, — у альфы самого голос звенит, — ало! Что случилось? — Джин, — голос, на удивление, легко дается. Только звучит так, словно это Чонгук из жизни ушел. — Когда ты видел Юнги? — Часа два назад, мы поели в столовке вместе, и он пошел спать, такой весь… Нормальный, на удивление. — Он написал мне прощальную записку, — просто факт, а Чонгук не может отвести взгляда от руки, что лишь от пары слов начала снова трястись. Его тело осознает быстрее, чем мозг. — Блять, ты уверен? Читал? Может он к родителям поехал? — Джин, я напишу потом. Без всякой совести Чонгук сбрасывает звонок и медленно выдыхает, в очередной раз замечая осколки на полу. Юнги, скорее всего, снова накрыло паникой, он уронил кружку и порезался, когда пытался убрать. Возможно, он уже тогда решился, и поэтому этот бардак для него ничего не значил. А для Чонгука вот значит — словно его сердце лежит на полу. Такое же разбитое на острые, режущие плоть осколки. Крови, правда, должно быть побольше. Всего три судорожных выдоха. Всего за десяток секунд сознание возвращается полностью, загорается адреналином внутри. Чонгук должен его найти. Отговорить, желательно. Спасти — обязательно. А первое, что дает ему полное право на это — а ещё шансы доломать то, что останется от их отношений после, — небольшая, одна-единственная бумажка. Юнги был против и клятвенно брал с Чонгука обещание, не использовать его опекунство без критической ситуации. Но сейчас ведь критическая, верно? На осколки уже наплевать. Чонгук большим шагом переступает через опасное место, вроде даже не цепляет ничего с собой, и почти зубами вгрызается в шкаф. Он бы поблагодарил себя за педантичность и хранение всех их важных бумажек в одной папке, но сейчас не до этого — схватив всё, мало ли придется обращаться в больницу, — Чонгук резво натягивает кроссовки и почти успевает выбежать за дверь на поиски, но замирает, увидев загоревшийся экран телефона. Ему написал Тэхён. Тот, который его истинный. Тот, который таил их истинность в тайне, чтобы не разрушать связь Чонгука с Юнги. Чонгук, пожалуй, возненавидит себя за мелькнувшую бегущей строкой мысль — он ведь может дать Юнги сделать выбор, не вмешиваться. Может постараться пережить и дать однозначный ответ потом Тэхёну. Но мысль проходит быстро. Нет, не может он дать Юнги умереть. Они могут потом не общаться, разругаться, никогда больше не увидеться, но сейчас Чонгук не даст ему убить себя. Так что вспоминая все свои тренировки, Чонгук на полной скорости выскакивает из комнаты, даже не захватив с собой ключа или куртки, едва заставив себя обуться. — Чонгук, какое нахер “напишу потом”! — Его с лестницы, куда альфа мчится, окликает Хёнджин, в таком же потрепанном виде — даже в тапочках, а не кроссовках, — бегущий с верхнего этажа. — Чонгук мать твою! Где Юнги? — Пытаюсь вот выяснить, — Чонгук бросает ему через плечо, слыша за собой топот, пока сам сбегает через две ступеньки до первого этажа. Хёнджин легко нагоняет его в холле, но больше не тормошит вопросами, поняв, что Чонгук бежал именно в коморку коменданта. Стучась, альфа почти стесывает кожу на костяшках, но благо ему быстро открывает недовольного вида женщина: — Мне нужно посмотреть записи камер на выходе, — Чонгук выпаливает слов быстрее, чем она успевает открыть рот. Он, всё ещё трясущимися пальцами, достает из папки свой листочек и протягивает его омеге. — Я официальный опекун Мин Юнги, у вас должно быть записано. Он пропал и не выходит на связь, мне нужно срочно понять, когда и куда он пошел. Запись ему находят быстро. Помогает она не особо сильно, но Чонгук фотографирует внешний вид Юнги, в котором он ушел, хотя бы знает время, когда. А стоит ему выйти из комендантской коморки, Чонгук замирает на месте, обводя всю его баскетбольную команду взглядом. Такие же взлохмаченные, как и Хёнджин. Но стоят здесь, словно только и ждут отмашки, чтобы сорваться. — Ты опекун Юнги? — Хёнджин спрашивает первым, быстро касаясь экрана телефона. Его сообщение звучит от телефонов пятерых альф из команды. Чонгук на автомате, не осознающий ценности каждой данной ему секунды, проверяет их чат — Джин выслал фото Юнги, с недавней вечеринки. Где он улыбается деснами и привалился к плечу Чонгука, чтобы не свалиться на спину от смеха. Такой живой и счастливый. Забывший в тот момент о всём, что случилось с ним. — Юнги признан недееспособным, — слова даются больно, словно не ножом по сердцу прошла фотография, а по голосовым связкам. Чонгук любит его. И наконец осознает, что прямо сейчас, где-то далеко Юнги страшно, холодно и скорее всего больно. — Его родители оформили на меня документы об опеке на крайний случай. — Жаль, что он случился, — Хёнджин хмурится и в открытую показывает те же переживания, что сжимают сердце Чонгуку. Странно видеть боль за Юнги в других глазах. Но Чонгук лишь принимает ее, не задает никаких вопросов и не собирается думать. В тот же чат он высылает фотографии записи камер. — Он вот так одет. Ушел через главный выход час назад. Вряд ли он бы поехал куда-то, скорее пошел пешком, — подняв глаза на альф, кинувших взгляд на второе фото, Чонгук выдыхает последнее, — это всё, что я знаю. — За час можно пройти километров шесть, — Минхва хмурится и поворачивает к ним карту, — раз вышел через главные, то не стал обходить корпуса. Значит он где-то в этих кварталах. — Думаю, он зашел в магазин за алкоголем, — Чонгук смотрит на десятки отметок продуктовых. Но хотя бы первые места есть. А после он представляет Юнги. В его большой на пару размеров куртке — которую он бесстыдно украл у Чонгука пару лет назад и носит до сих пор, — с пустым взглядом и отчаянием. — Юнги не стал бы прыгать с крыши, — собственные слова скручивают внутренности, но Чонгук правда не может представить, чтобы Юнги прыгнул. Напротив, он любит высоту. Она его успокаивает. — Он ушел бы медленно. Чтобы осознать происходящее, проститься с собой, не быстро, — с каждым словом сгорбленный образ всё больше и больше проявляется в голове. Юнги бы задрал голову на моросящий с неба дождь. Постоял бы на тротуаре, пока его кто-то не пнул, а после, как ошпаренный, забился бы в ближайший угол, чтобы успокоиться, чтобы осознать, что опасности вокруг нет. Он ведь один, без Чонгука и ведущей его постоянно руки. — Юнги где-то во дворах. Сидит в тишине, — Чонгук выносит свой вердикт и легко возвращается в мир, когда Хёнджин хлопает его плечу. — Итак. Сперва по магазинам, спрашиваем продавцов. Нам нужно найти направление, куда он пошел. Если что-то узнаете — сразу делайте групповой звонок. Это вам не период, у нас нет десяти минут, чтобы выиграть. Мы уже проиграли. — Спасибо вам, — Чонгук благодарно кивает и на мгновение заглядывает в глаза друга, прежде чем сорваться на бег вместе со всей толпой. Бороться со смертью не в одиночку уже не так страшно. Чонгук успевает обойти три магазина, получить искренне сочувствие от бабушки, у которой он часто покупал овощи и почти отчаяться от постоянных отрицательных слов, но везет — не ему правда. Минхва звонит, коротко сообщает, что Чонгук был прав и Юнги покупал алкоголь в магазине. С появившимся направлением поисков стало чуть легче — теперь они прочесывают кварталы, заглядывая в каждый двор и любую открытую крышу. На одной из них Чонгук замирает, вдруг ощутив насколько сильно он устал. С теплого завтрака с Тэхёном прошли словно сутки, а не какие-то несколько часов. Вокруг уже стемнело. Всегда, когда Юнги пробирался на крышу своего дома из окна, а после начал на корпус общежития, Чонгуку было страшно от высоты. Живот сводило от непонятного трепета, но он выливался в яркий адреналин, стоило отойти от края подальше, и тогда становилось приятно. Поэтому каждый раз Чонгук разделял страсть Юнги и сидел рядом. Сейчас он лишь смотрит на небо. Страха от близкого края нет никакого — Чонгук уже познал, что такое настоящий страх. Ни звезд, ни луны не видно, лишь кромешную тьму вокруг. Подстать трауру, который всё сильнее тянет к себе душу Чонгука. Альфе не хватает сил, чтобы вернуться к лестнице и сбежать к первому этажу. Надышаться воздухом не получается, когда в нем нет больше для тебя кислорода. А возможно, всё вокруг лишь игра судьбы. Безжалостной, пославшей Чонгуку в истинные человека, в которого невозможно не влюбиться. Безжалостной, ставящей перед выбором любви — в жизни ведь только одна может быть. А возможно судьба и не такая злюка. Может, она верит в Чонгука, но просто любит его по своему, уроки какие-то доносит. Заметив мелькнувший далеко внизу свет, Чонгук едва удерживается, чтобы не прыгнуть с высоты за ним. Последние силы едва не покидают уставшее, замерзшее тело, когда он сбегает по лестнице вниз. Но Чонгук удерживается, он уверен, что там внизу Юнги. Оббежав дом, альфа замечает детскую, пустую в вечерних сумерках, площадку. Он тут же кидает взгляд на место, которое привлекло его внимание с высоты и едва может дышать, когда замечает прямо на земле силуэт. — Юнги? — С каждым шагом сердце рвется от облегчения и ужаса одновременно. — Ю? На собственный голос ответа нет. Чонгук сокращает расстояние и замирает на месте, не в силах поверить, что тот светло улыбающийся до самых десен юноша, и есть сломленный, словно с вырванным из груди сердцем, доживающий свои последние мгновения, Юнги. Упавший на землю и свернувшийся там калачиком. Чонгук с ужасом обводит взглядом пустую литровую бутылку крепкого алкоголя и телефон, лежащий совсем близко у бледной ладони — его альфа увидел с высоты, его экран, когда Юнги выронил. — Эй, родной, — у Чонгука голос надрывается в след за слезами, обжигающими лицо. Ужасные мгновения он не может сдвинуться с места — боится того, что его ждет. Боится, что тело успело остыть, пока он спускался с крыши. Что на каких-то пару минут опоздал, а Юнги до конца своей жизни был один, на холодной земле. Но Чонгук делает шаг. Присаживается. Касается кончиками пальцев ледяной руки. А после поднимает взгляд на лицо, почти скрытое капюшоном. Юнги смотрит прямо на Чонгука. Медленно-медленно моргает и кончиком языка скользит между губ, прежде чем приоткрыть те и выдохнуть: — Пришёл. — Ю, — у Чонгука же никаких слов. Он судорожно тянется за телефоном в кармане и набирает экстренный номер, даже не сняв блокировки. Адрес удается вспомнить с трудом, а объяснить происходящее оказывается еще сложнее. Попытка суицида. Жив, в сознании, но не двигается. — Ю, — Чонгук откладывает свой телефон к его, прямо на землю. И, упав коленями на землю, подползает ближе. Юнги как никогда кажется фарфоровым — чуть сжать крепче и совсем сломается. Со всей аккуратностью, что ему позволяют трясущиеся руки, Чонгук поднимает того с земли и перетаскивает на себя. Обнимает крепко, тепло отдает. Не боль забрать пытается, как ночью. Жизнь вдохнуть. — Ю, держись, пожалуйста, — Чонгук шепчет в черный капюшон за которым скрыта макушка Юнги, и радуется, что куртка непромокаемая, дает его слезам продолжить путь к земле. — Чон, — у Юнги голос хрипит так, словно он не один час кричал. — Гук. — Молчи, тебе же больно, молчи, — а Чонгук, напротив, тараторит, чуть воздуха наконец вдохнуть сумел и дал организму ожить от кислорода. — Всё будет хорошо, слышишь? Я рядом. Я пришел за тобой. Черт, я люблю тебя. Не смей меня оставлять одного со всем этим! — Отпусти, — Юнги с выдохом шепчет слова, а после поворачивает чуть голову, проезжаясь капюшоном по груди Чонгука. Альфа помогает ему отстраниться, чтобы заглянуть в глаза. Из-за света перед собой Чонгук видит лицо Юнги полностью в тенях, едва различает чуть приоткрытые глаза. — Никуда я тебе не отпущу, — Чонгук, сглотнув ком со слезами в горле, отрицательно мотает головой. — Ты дорог мне, пойми же. Юнги, наверное, хотел бы ответить. Но его веки медленно опускаются и больше уже не поднимаются. Сразу притянув его обратно, Чонгук старается укутать небольшое тело руками, поправляет капюшон, сильнее скрывая лицо от воздуха и натягивает ему рукава куртки до самых кончиков пальцев и сжимает кулаками сверху, не давая проникнуть туда ветру. Каждое мгновение тянется словно вечностью. Чонгук легонько покачивается с умирающим в его руках Юнги, упирается лбом в его макушку и впервые представляет, каково будет жить без него рядом — от этого лишь сильнее душит болью. Чонгук часть себя потеряет без него рядом. Каждое его действие — встать с кровати, быстро принять душ, чтобы не задерживать Юнги, приготовить какой-то завтрак на двоих или хотя бы чай, послушать сводку новостей, которую Юнги проговорит специально для него. Это только утро, а Чонгук в нем потеряет уже огромную часть своей жизни. — Чонгук! Ты? — Голос Минхва отскакивает от стен вокруг, пугая Чонгука, судорожно пытающегося услышать сердце Юнги. Альфа поднимает на того взгляд и успевает согласиться — шепотом правда, голос у него пропал с его личным кислородом. А после Чонгук подскакивает на ноги, замечая заруливающую машину скорой к ним. — Положите на спину, — фельдшер, выскочивший почти что на ходу машины, машет Чонгуку одной из свободный рук. А тот непонятливо смотрит на бегущего к нему мужчину, переводит взгляд на Юнги и лишь крепче прижимает его к себе. — Если у него переломы, вы вредите! — Мужчина наконец добирается до них и наверняка ударил бы Чонгука по рукам, но альфа проворачивается, прикрывает Юнги собой. Ему страшно услышать, что уже не помочь. — Он не ранен. Выпил много алкоголя и что-то ещё… Таблетки, наверное. У него есть рецепт на антидепрессанты, мог их купить, — сбивчиво сообщив, Чонгук кое-как пытается подняться на ослабшие и болящие от нагрузки ноги, но мужчина ему помогает. — Живо, в машину. Ведомый руками медика, Чонгук забирается в машину и аккуратно укладывает Юнги на кушетку, с чем ему помогает девушка. Его насильно сажают на стульчик сбоку, звонко хлопает дверь рядом, а после машина трогается, под звучное: — Включай сирену и гони! Чонгук может только коснуться холодных пальцев своими и смотреть на посиневшие губы. Они всего несколько раз не побоялись первыми начать поцелуй. Юнги так много в жизни ещё не познал, но решил уйти из нее. Ударившись плечом на очередном резком повороте, Чонгук возвращается в свое тело. Понимает, что нужно написать команде, сказать, что он едет с Юнги в больницу — они ведь продолжают поиски, переживают. Но собственный телефон остался где-то в свете тусклого фонаря у детской площадки. Чонгук ломается. Он следит за Юнги, который находится между миров — мечется временами, стонет, дергается, но не реагирует ни на Чонгука, ни на касающихся его медиков. Они первее Чонгука замечают, что Юнги становится слишком не спокоен и вовремя успевают оттолкнуть альфу, подставить пакет, в который Мина рвет. Без всякой неприязни Чонгук следит за его содрогающимся силуэтом. Юнги поддерживают другие, наученные этому руки, Чонгук боится помешать и сделать хуже, особенно после тихого “Он же не задохнется от масс?” оставшегося без ответа. Юнги выбрал один из худших способов уйти. Пара минут до больницы пролетают практически мгновенно — вот только Чонгук снова бьется плечом, не успев сесть после того, как его оттолкнули, а двери позади него распахиваются. Альфу бесцеремонно выталкивают на улицу, он бы упал, если бы не волейбольные тренировки, но ничего против Чонгук не имеет. Напротив, ему одновременно страшно помешать и пробирает благоговением к скорой помощи — медики из кареты быстро выкатили Юнги на каталке и вместе с врачами из больницы бегом повезли того в здание. А Чонгук, как пес на цепи, следует за Юнги, не сводя взгляда с подошвы его кроссовок. Пара врачей в коридоре, крики кому-то под ослепляющим светом, короткое «дальше вам нельзя», а потом Чонгук находит себя сидящим на стульчиках с пустым стаканчиком в руках. Он бездумно пялится на собственную дрожащую руку и чувствует сплошное ничего внутри. Хотя нет. За Юнги чертовски страшно. Не остаться без него, нет. А знать, что он настолько уверен в своей тьме, уверен, что не сможет никогда её побороть, что готов совершить с собой такое. И без сожалений, ведь иначе не просил бы Чонгука уйти, когда понял, что его нашли. Но и это не всё. За Юнги безумно больно. Чонгук любит его. Он смог бы пережить его смерть. В нем не поселилось бы нечто настолько страшное и лишающее жизни, меняющее личность. От мыслей что, но главное — когда, — случилось с Юнги, чтобы настолько сильно сломать его, Чонгуку плохеет ещё сильнее. — Чонгук? Знакомый голос словно рука, выдергивает альфу из бездны. Он поднимает голову и оглядывается вокруг себя, только сейчас осознавая, что сидит в просторном холе среди рядов стульчиков перед приемным отделением. На том конце стоит растерянный, как и Чонгук, Хёнджин и озирается в поисках друга. — Джин, — Чонгук отвечает ему негромко, чтобы не тревожить пару людей вокруг них криками, и поднимает руку, привлекая внимание. Хёнджин тут же замечает Чонгука и, сказав что-то за свою спину, видимо остальным участникам команды, почти бежит к нему. — Как Юнги? — Проговорив слова за пару шагов до Чонгука, Хёнджин впервые в жизни налетает на Чонгука с объятиями. Они сбивают с толку, но Чонгук чувствует, как нити напряжения, стягивающие его душу, одна за одной лопаются. От простого тепла другого человека, от тех же нервов, что живут в душе Чонгука. — Он, — альфа даже позволяет себе упереться лбом в плечо друга, показать мимолетную слабость, — был жив. Его увезли, мне сказали ждать здесь. — Я даже не удивлен, что именно ты его нашел, — Хёнджин легко усмехается и хлопает альфу по спине, не говоря ничего о том, что он уже задержался в объятиях. Не одному бояться за Юнги чуть легче. У Чонгука за мгновение глаза становятся влажными и неприятно горят, но он утирает собственную слабость — вот такое он не готов показывать Хёнджину. Юнги вот сможет, но это будет попозже.. И, возможно, однажды Тэхёну. — Кто приехал с молодым человеком из скорой? — Звучный голос за спиной Чонгука заставляет его крупно вздрогнуть. Хёнджин не убирает руки с его лопаток, когда Чонгук оборачивается и кивает девушке, смотря ей в глаза. Она сама подходит к ним, пока Чонгук затылком чувствует взгляды других ребят, вставших в отдалении — дают узнать все сперва Чонгуку, а потом рассказать им, если он того захочет. — Его сейчас промывают, он без сознания. После промывания переведем в реанимацию, чтобы оценить степень поражения органов и назначить лечение. Скорее всего потом переведем в токсикологию, там уже останется до утра точно и вам можно будет пройти. Чонгук понимает примерно, что Юнги жив. И раз на него есть какие-то планы, значит врачи уверены, что он не умрет. От этого у него подгибаются ноги и очередная волна дрожи проходится по телу — живой. Чонгук боялся думать о том, как чувствовал бы себя, скажи врачи ему обратное, но его накрывает такой волной облегчения, словно шансов у Юнги было совсем мало. Ему не подобрать слов, чтобы выразить насколько сильно его давило, насколько легче стало ему дышать. — Хорошо, он его опекун, — Хёджин, перехватившись за локоть Чонгука и поддерживая его сильнее, отвечает сам, приятно улыбаясь девушке. — Перенервничал, сами понимаете. Нужно что-то заполнить? — Вообще да, если у вас есть документы, будет отлично. Или хотя бы со слов, документы можно потом подвезти. Может у нас даже есть электронная карта, если ранее к нам уже обращались. — Чонгук, — собственное имя, как заклинание, возвращает Чонгука из транса. Он моргает и вполне осознанно кивает Хёнджину, готовый его слушать. — Документы дай мне, я всё заполню. Ты лучше здесь посиди. — Да, всё в рюкзаке, — выбравшись из хватки Хёнджина, Чонгук снимает небольшой рюкзак с плеч и протягивает тот альфе, всё еще настолько трясущейся рукой, словно он отжался под сотню раз с упором на указательные пальцы. — Вы бы присели, — девушка, глянув на него с озорной улыбкой, кивает на стульчики рядом. — Сейчас сделаю для вас успокоительные, дам вашему другу. Не переживайте, всё в порядке. Вы вовремя вызвали скорую. Чонгук остается один меньше чем на минуту. Ребята из команды, все до одного, приехали сюда, и рассаживаются на стулья вокруг Чонгука, со всех сторон поворачиваясь к нему. Никто ничего не спрашивает, а Чонгук тупо смотрит в пол, уперевшись руками в колени, и пытается понять, с каким Юнги он столкнется, когда тот очнется. Юнги ведь не будет сожалеть. Напротив, может разозлиться за то, что Чонгук ему помешал. Но ведь это было правильным решением. Или нет? Если отделить привязанность Чонгука к Юнги, начинает казаться, что спасение последнего было лишь эгоизмом со стороны Чонгука. Потому что всё-таки он боится потерять того, кого любит. Хочет как можно дальше отложить момент, когда будет стоять перед гробом, обложенным цветами, за минуты до того, как он будет сожжен — без разницы, кто из близких будет там внутри. Но ведь Юнги не хочет жить. А Чонгук, выходит, заставляет его. — Я, — он решает признаться в этом, пусть и надломанным шепотом, едва не давая слезам срываться с ресниц прямиком на пол. — Думаю, не зря ли мы искали его? Юнги ведь не хотел этого, а мы не прислушались… Альфы одновременно ворчат, но почти синхронно затихают, вспомнив, где они и что вокруг такие же убитые, ждущие новостей о своих близких люди. Севший на соседний стул Минхва хлопает Чонгука по лопаткам, как и Хёнджин раньше. — Юнги хотел, чтобы ему было не плохо, Чонгук. Да, если умереть, так будет. Но ведь можно пережить лет пять, ну десять, и тоже будет хорошо. Так что ты не зря нашел его, — следом за словами, Минхва трясет Чонгука за плечо, словно пытается вытрясти из него дурные мысли. У альфы нет сил даже скинуть его руку, поэтому он молча ждет, когда это кончится. — Точно! Просто… — с непривычным ему энтузиазмом Мингю размахивает руками так сильно, что Чонгук даже замечает его тень на полу. — Давайте поможем ему жить. Играть и музыку писать, он же любит, вот и протянет, пока его не отпустит! Можем одну нашу тренировку выделить игрой с Юнги, а этого Суёна, если снова покажется, просто размажем! Ребята начинают переговариваться между собой, а Чонгук, слушая их, постепенно выпрямляется и откидывается на спинку. Альфы перед ним взбудоражены, напуганы, но придумывают, как им действовать, как помочь. С теплом в сердце их капитан следит за ними, но поддерживать никак не может. Он правда осознал, что вынудил Юнги быть здесь, а не прислушался к нему и не помог, как всегда говорил, что будет делать. От этих мыслей не спасает даже ароматная вода, которую принес Хёнджин. Словно стопку соджу, Чонгук выпивает ее и даже не морщится, снова пялясь в дверь отделения перед ними. Прогнав Минхва, Хёнджин присаживается с ним рядом, но тоже не поддерживает болтовню — молча укладывает руку на предплечье Чонгука и чуть сжимает пальцы. Безмолвно напоминает, что рядом. С ними время проходит не так медленно, как было бы, останься Чонгук в одиночестве. Но, показавшаяся из дверей знакомая ему врач, а следом и каталка с Юнги, выбивают дыхание. Чонгук подскакивает и, если бы не здравомыслящий Хёнджин, ринулся к ним, перебираясь через сидения перед ним. Вытянув его в пороход, Хёнджин не отпускает, идет вместе с Чонгуком к девушке, пока Юнги двое мужчин прокатывают мимо. Не то чтобы он выглядит живым, но ведь в противном случае, его бы так не вывезли. — Так, судя по всему он только выпил обезболивающие препараты, как вы его нашли. Поэтому сильно ущерба организму не нанесено, но всё-таки поддерживающую терапию ему назначили. Сейчас полежит под капельницей, потом купите ему препараты по рецепту. Господина Мина переводим в токсикологию под наблюдение, опекун может быть с ним в одной палате, — девушка говорит крайне медленно и с легкой улыбкой смотрит на Чонгука, словно убеждается, понимает ли он ее слова. А он, внезапно, да. Словно по щелчку пальцев всё страшное и плохое кончается в нем, Чонгук вторит ее слабой улыбке и кивает. — Нам нужно получить заключение от психотерапевта о стабильности пациента. Смена еще не кончилась, поэтому я могу попросить его подойти в палату, но нужно, чтобы вы сразу сообщили, как только господин Мин придет в себя. — Он проходит лечение, может обратиться к его врачу? — Благодарно кивнув Хёнджину, Чонгук следует за пошедшей в ту же сторону, куда увезли Юнги, девушкой. Друзья остаются где-то позади, но Чонгук даже оглядывается на них и улыбается, мысленно обещая расплатиться за поддержку. — В карте отметок об этом не было. Он в нашей больнице проходит? — Нет-нет, его психотерапевт в Тэгу. Здесь он недавно только обратился, чтобы ему выписали рецепты на препараты, потому что стало хуже, но врач начал снова копать его проблемы… Возможно, поэтому он решился сделать это. — Нам нужно личное присутствие врача, поэтому пришлем нашего. Вы можете выходить из палаты, на первых этажах в холле есть магазины, можете купить всё нужное. Господину Мину покидать палату запрещено, если его увидят на посту, то придется принять меры, — кивнув на белую дверь, врач последний раз оглядывает Чонгука и кивает ему на прощание. А Чонгук замирает перед ней. Он всего мгновение, но позорное для него, собирается с духом. Правда, зайдя внутрь, Юнги он находит спящим, а не кричащим в него упреками. Юнги выглядит умиротворенным. У него чуть дрожат ресницы от снов, а бегущая к руке трубка капельницы даже не особо пугает Чонгука. Страшнее, пожалуй, больничная майка, которую видно из-под одеяла, скрывающего Мина ниже пояса. — Ю? — Чонгук зовет тихо и мягко проводит фалангой указательного пальца по его щеке. Ресницы чуть сильнее трепещут над еще более бледной, чем обычно, кожей, а после Юнги немного приоткрывает веки, медленно водя зрачками под ними, пока не натыкается на альфу. Чонгук присаживается перед ним на корточки, чтобы Юнги было проще смотреть вниз и касается его ладони, аккуратно обхватывая пальцы, чтобы не задеть катетера. — Ты дебил, — сообщает и зеркалит улыбку, в которой дрогнули уголки губ Юнги. — От дебила слышу, — он сипит, но все-таки отвечает и слабо сжимает ладонь в ответ. — Знай, если бы ты умер, я бы до конца жизни винил себя. Вместо освобождения ты дал бы мне вину. И вряд ли бы я смог быть хотя бы альфой для Тэхёна, не то что отцом его детей, — Чонгук ставит его перед фактом, на что с лица Юнги тут же стекает улыбка. Вспомнил причины, должно быть. — Чонгук, — Юнги облизывает пересушенные губы и сталкивается с ним взглядом, выдерживая свой с расширенными почти на всю радужку зрачками. — Я ничего не могу дать, только отбираю. Живи. Уходи и живи. — Либо вместе, либо никто, — пожав плечами, Чонгук усаживается прямо на пол в позе лотоса и совсем не спешит идти за психотерапевтом. Ему важнее самому понять мысли Юнги и донести свои. — Ты ж- — Да хватит пререкаться, — Чонгук рычит и впервые замечает, что выпускает не привычное желание успокоить — напротив, его феромон тяжелеет, словно угрожает и сковывает. На Юнги действует мгновенно, Чонгук видит это по поволоке появившейся в его взгляде. — Я не брошу тебя. Я, блять, люблю тебя. Пойми уже. Мне все равно на то, как правильно, а как нет. Я чувствую к тебе любовь, всё, конец, финиш, от этого никуда не деться. — Я не вовремя, да? — В сё ещё пропитанный усталостью, хриплый и низкий голос мгновенно раскидывает по телу альфы мурашки. Чонгук замирает, понимая, что вошедший без стука Тэхён наверняка слышал его слова. А после видит, как Юнги смотрит на бегущие по предплечью альфы мурашки, и медленно поднимает взгляд на Чонгука. Он молчит, но это и не нужно, чтобы прочесть в нем “Видишь, я про это и говорил”. Тэхён встречает взгляд альфы слабой улыбкой, это видно лишь по чуть прищурившимся глазам — он в маске на половину лица. Словно прочитав недоумение в глазах альфы, омега стягивает ту на подбородок и привычно устало, как утром и ночью, смотрит на Чонгука в ответ — Если честно, то правда не вовремя, — Чонгук, кажется, отвечает с грубостью в голосе, но не может контролировать скачущие внутри эмоции. — Мне сообщили из университета, как куратору, зачем-то. Я буду за дверью, если понадобится помощь в чем-угодно, позовите, ладно? И думаю… Нам стоит всем поговорить. Словно не заметив кивка альфы, Тэхён внимательно смотрит на Юнги и поджимает губы, наверняка поняв, отчего именно сегодня и именно так Юнги пытался поступить с собой. Проводив всё-таки вышедшего из палаты Тэхёна, Чонгук тяжело вздыхает и садится на стул у койки, так не отпустив руки Юнги. Альфа откидывается на спинку, оглядывая еще пять пустых коек вокруг них, избегая смотреть на Юнги. — Почему выпивка и таблетки? — Как будто со стороны слыша свой голос, Чонгук чувствует в нем неимоверную усталость. Юнги, должно быть, тоже замечает ее и слабо сжимает его пальцы, что-то желая этим сказать. — Потому что умирать страшно, — у Юнги голос срывается на дрожащий шепот, пробирающий Чонгука до мурашек. — Я долго не мог… — Если ты хотел дать мне свободу, мог бы сделать это иначе. Да хотя бы в Пусан вернуться! — Чонгук не контролирует сам собой поднимающийся в гневе голос. Знает, что напугает этим Юнги, но чувствует от этого лишь темное злорадство. Юнги его тоже вообще-то напугал. — Я не могу жить без тебя. — Ты не можешь жить без трагедии, — Чонгук всё же выпускает его холодные пальцы и подскакивает на ноги, с высоты роста смотря сверху вниз на Юнги. Будь у того больше сил, он был бы на грани истерики, но сейчас лишь молча смотрит влажными глазами и прикусывает дрожащую нижнюю губу. — На мне же свет клином не сошелся, как ты не поймешь? Ты мог бы найти любого другого просто нормального альфу, да тот же Хёнджин! Какого хера ты не ставишь себя-то ни во что? Какого я, по-твоему, тогда вожусь с тобой, а? — Чонгук, я- — Ты идиот. Вот правда, — шумно выдохнув, альфа поворачивает голову на снова открывшуюся дверь и хотел уже Тэхёна послать куда подальше, но замечает там нового врача-мужчину в халате. — Ты бы не себя убил. А твою маму, отчима и меня, как минимум. Чертов эгоист, сдался при первой сложности. — Первая сложность была тринадцать лет назад, Чонгук. Я устал. Только ты не даешь мне утонуть. Я не справлюсь без тебя, вот и всё. Альфа не отвечает ему. Кинув взгляд на внимательно их слушающего врача — психотерапевта скорее всего, — Чонгук молча проходит мимо, пока не оказывается в коридоре. Он пытается там вдохнуть полной грудью, но черт побери то, что случилось с Юнги. Потому что альфа разрывается между собственной болью от его потери и настоящим пониманием. Юнги было десять лет тогда. — Как ты? — Тэхён, правда ждущий их, оказывается перед альфой и снова стягивает с лица маску, являя усталое, бледное лицо. — Тебе не стоило приезжать. Сказал бы, что заболел, — а Чонгук просто избегает вопроса, потому что он сам не знает, как он, как Юнги и как Тэхён. Треплет себе волосы, словно надеется выиграть этим действием себе времени до следующих вопросов омеги, но тот словно понимает — удивительно, как так получается, да? — и слабо улыбается, тоже избегая тему. — Ты же сам хотел увезти меня в больницу. Тут самое безопасное для меня сейчас место, так что не вижу ничего плохого в том, что я приехал. — Резонно. — Конечно. Чуть темные из-за поволоки усталости, а возможно и боли, глаза Тэхёна сейчас напоминают вечерний океан. Чонгук засматривается в них, словно ищет умиротворения, и крупно вздрагивает, когда омега касается его плеча. — Давай сядем? — Тэхён говорит мягко, утягивая его в сторону от палаты, где стоят стульчики, а Чонгук просто благодарен ему, что омега взрослый и уравновешенный. Если бы и он действовал на эмоциях, как Юнги, Чонгук бы просто повесился. — Я могу вам помочь? Могу сделать что-то для тебя или для Юнги, если это нужно. — Нет, — Чонгук с удивлением отмечает, что Тэхён даже разрывает их прикосновения, но в его лице не отражается и доли обиды, что его помощь отвергают. Возможно, Чонгук хотел бы обсудить всё случившееся с ним. Уже не раз Тэхён казался ему мудрым и понимающим, эдакой версией собственного психолога, но нагружать его ещё сильнее Чонгук не хочет. Как не хочет говорить. Он знает, что все отношения — это разговоры, разговоры и только разговоры. Нужно быть открытым, делиться своим, слушать чужое, искать точки соприкосновения, а в остальном компромиссы. Но сейчас ему хочется просто побыть одному. Пережить всё, осознать, напиться скорее всего и по-человечески отдохнуть, пялясь в шоу без особой смысловой нагрузки. Чонгук устал, но из-за окружающих его близких не может позволить себе роскоши отстранения. — Ты опекун Юнги? — Да. Его родители организовали суд, на котором его признали недееспособным летом перед нашим поступлением сюда. Все переживали, как переезд, новые люди и график скажутся на нем. Юнги временами принимает… Не то чтобы взвешенные решения. Поэтому решили передать это на мою ответственность, чтобы в порыве он, например, не мог отчислиться. Или если попадет в больницу, я принимал решение о лечении, — то самое лето, когда счастливый новым этапом жизни Чонгук и трясущийся не то от страха, не то от трепета Юнги, вспоминает с особым теплом. Тогда они еще словно бы были детьми. Жили с родителями, не волнуясь о состоянии дома и холодильника. Учились, конечно, более прилежно, чтобы не завалить экзамены и переехать в столицу. Даже тот суд не особо пугал — это было словно приключением перед началом еще большего приключения в неизведанном, но интересном мире. Усмехнувшись собственным наивным воспоминаниям, Чонгук качает головой. Хотя, пожалуй, он рад. что хотя в тот момент чувствовал такую кружащую голову легкость и радость от жизни. Он хотя бы знает, что это такое, пусть больше и не имеет. — Это… Неожиданно, — Тэхён рядом склоняется над коленями, упираясь в них локтями и снова натягивает на лицо маску, должно быть боясь, что его узнают. — Я не думал, что всё настолько серьезно. Чонгук не отвечает — нечем. Он прикрывает глаза и позволяет усталости накрыть себя, погружаясь в легкую дрему, через которую прекрасно слышно всё происходящее вокруг. Различив через долгие минуты отчетливо приближающиеся шаги, альфа лениво старается сморгнуть с глаз усталость и смотрит, на подходящего в ним врача. — Мы закончили беседу, — информирует, оказывается, некрупный альфа. С очередным злорадством, Чонгук думает, что Юнги в одном с ним помещении было не по себе. — Нам нужно будет подготовить документы для перевода, поэтому завтра утром господина Мина переведут в одиночную палату под присмотр, а через день-два перевезем его в психиатрическую больницу. Сложно прогнозировать, сколько он будет там находиться, обычно суицидникам нужно от трех месяцев. — Я не согласен, — черта с два Чонгук отдаст кому-то этого идиота. Никто кроме него не знает, как по-настоящему помочь. — Мне не нужно ваше согласие. Господин Мин признан опасным сам для себя, поэтому я имею право по закону без его согласия или согласия опекуна положить его в стационар. Усталость мигом снимает. Чонгук вытягивается по струнке и неверяще смотрит на альфу, но тот явно не шутит. — Покажите мне этот закон, — требует с вызовом и всё же поднимается на ноги, на полголовы возвышаясь над врачом. — Господин Чон, поймите- — Вы хотите запереть его в психушке, приковать к кровати и пичкать чем-то, пока он не станет овощем? Я не согласен, поэтому показывайте этот дебильный закон, в котормо написано, что вы можете плевать на человеческие права, — Чонгук рычит, чувствует, как скалится его верхняя губа, показывая зубы, где возможно тысячу лет назад были клыки. — Чонгук, — это уже голос Тэхёна, как и его рука на локте. Но Чонгук, словно войдя в боевой режим, дергает рукой и скидывает омегу с себя. — Молодой человек, — врач в ответ тоже начинает вскипать. Это видно в его темнеющих за очками глазах и чувствуется по горькому запаху, медленно заполняющему пространство между ними. — В героя не играйте. Вы не врач и не понимаете тонкостей устройства психики человека, и уж тем более влияние ПТСР. — О нет уж, это вы ни черта не понимаете! — На повышенный почти до крика голос вздрагивают, кажется, все трое. Чонгук сам не ожидал, что в нем есть еще столько сил, но он не может позволить забрать Юнги в больницу, где он будет страдать. Оттуда живым он точно не вернется. А у Чонгука прилило столько энергии, что он готов хоть в окно с ним сбежать. Дальше, видимо, в Пусан. — Чонгук, — от движения вперед его снова внезапно дергает Тэхён. Но с достаточной силой, чтобы альфа обратил на него внимание и обернулся через плечо, сверкая потемневшими глазами. Тэхён вот переживает за них, помощь предлагает, но в такой важный момент выглядит абсолютно спокойным. И ладно, да, он владеет эмоциями в отличии от некоторых, но его взгляд — он нисколько не поменялся. Тэхёну всё равно. — Руку убери, — Чонгук рычит настолько, что боковым зрением даже замечает, как трепещут крылья носа от скалящегося движения верхней губой. — Дай мне твои документы на опеку и иди к Юнги, — Тэхён вздрагивает всем телом на грубость со стороны альфы, но ни лицом, ни голосом не меняется. — Поверьте, Господин, вы-то явно ничего не сможете сделать, — врач, одним своим существованием бесящий Чонгука — и это еще тот, кто лечит больные души! — окидывает Тэхёна каким-то презрительным взглядом. Чонгук, успевший заметить это, бесится еще сильнее, словно бы только он тут может безнаказанно грубить Тэхёну. Другим не позволено. — Детский сад, — Тэхён бормочет и до боли сжимает локоть Чонгука. — Иди к Юнги. Это, — он подцепляет лямку рюкзака, который Чонгук кинул рядом с ними на стулья, — я забираю. А вы проваливайте в ординаторскую. Всего через несколько мгновений каким-то чудом, совершенным Тэхёном, Чонгук находит себя уже в палате Юнги. Тот смотрит на альфу мокрыми глазами, которые с каждым мгновением все сильнее мокнут и расширяются. А Чонгука наконец накрывает осознанием того, насколько сильно его впервые в жизни захлестнули альфьи инстинкты, остатками которых он до ужаса сейчас пугает Юнги. — Всё нормально, — старается сказать примирительно, но не может сдержать боли в сердце, когда на всего один его шаг в сторону кровати, Юнги пытается отползти к ее дальнему краю. Понятливо хмыкнув, Чонгук обходит его кровать стороны и встает через две пустых у окна — за окном ночь и видно ровным счетом ничего. — Чонгук? — Юнги шепчет. Возможно, у него болит горло после манипуляций врачей, а возможно, ему просто страшно от того, что может сказать ему альфа. — Что? — Что ты… — Словно ему не хватает смелости, Юнги громко сопит и сглатывает, оттягивая вопрос. — Что ты чувствуешь сейчас? — У психологов набрался? — Чонгук не может хотя бы чуточку съязвить, но быстро облизывает губы и мысленно дает себе подзатыльник. — Я в жутком бешенстве на тебя. Но не могу выкинуть из головы, что мне жутко страшно, что тебя могло не стать рядом. — Разве это всё, что между нами, — непривычно медленно звучат слова, Чонгук даже оборачивается на Юнги, чтобы проверить не теряет ли тот сознание, но он лишь с усердием трет щеки, пытаясь избавиться от ручейков слез. Чонгук больно видеть его таким. Самому хочется заплакать, крепко обнять и говорить часами, что Юнги правда важен ему, нужен и любим. Но он какого-то черта стоит на месте и глотает собственные чувства. — Разве всё это можно назвать любовью? — Поняв бессмысленность рук, Юнги просто роняет те на одеяло и смотрит так отчаянно на Чонгука, словно он может изобрести лекарство от его расстройств, но решил этого не делать. — Ты просто чувствуешь ответственность за меня, морального инвалида. — Если ты и инвалид, то не моральный, а умственный, — Чонгук всё же делает шаг к койке и с настоящим удовлетворением видит, что теперь Юнги не шарахается его. — Что по-твоему любовь? — То, как вы с Тэхёном смотрите друг на друга. — Я не люблю его. Он вызывает во мне что-то, интерес, пожалуй, желание заботиться, но я ещё не люблю его. Возможно влюблен в его образы. Но не люблю, — аккуратно, отслеживая реакции Юнги на свои движения, Чонгук подходит к его койке, заглядывая в глаза. — Я не желаю тебя, как омегу. Но во мне что-то переворачивается, когда я целую тебя. Я люблю смотреть, как ты спишь, потому что ты жутко милый. Мне не нравится внимание других альф на тебе. Я хочу постоянно тебя кормить, хочу снять нам квартиру и переселить тебя туда, хочу каждый вечер чувствовать твое тепло под боком и обнимать. Держать тебя за руку на улице, когда людей мало, а когда много — прятать в объятии. Я тоже, Юнги, не знаю, что такое любовь. Но то, что я чувствую к тебе, иначе описать не знаю как. С каждым его словом у Юнги сильнее краснеют глаза за влагой слез. Чонгук и правда хотел бы его обнять, но не сейчас, когда та самая нить напряжения висит между ними. Словно понимая это, Юнги отводит взгляд, не провоцируя альфу на ласку. — Я… Меня заберут в лечебницу, врач сказал. Прости, что забрал у тебя возможность любить кого-то. — Ещё рано прощаться, — Тэхён однозначно умеет появляться неожиданно. В этот раз он смело проходит внутрь палаты, возвращает Чонгуку его рюкзак, документов в котором нет, и коротко осматривает альфу. Словно убедившись в чем-то, омега кивает, а после поворачивается на Юнги и застывает греческой статуей посреди не самой новой палаты. — Не обещаю, но правда рано, — у него голос тут же становится нежным, и не боясь напугать, как обычно это делает Чонгук, Тэхён легко садится на край койки Юнги и сжимает одну его ладонь в двух своих. — Я думал, этот разговор состоится совсем в другой обстановке и при других обстоятельствах, но имеем, что имеем. — Не стоит ничего говорить, я всё прекрасно понимаю, — Юнги с болезненной улыбкой вытягивает руку из омежьей, но Тэхён не расслабляет своей хватки. — Ты не то понимаешь, — сообщает он мягко, совсем не обращая внимания на стоящего за его спиной Чонгука, неотрывно следящего за ними. — Мне жаль, что вы оба узнали о нашей истинности таким путем. Прошу прощения за Хосока, он единственный, кто знает об этом и предал мое доверие. Я бы молчал и дальше, возможно, всегда. — Тэхён- — Нет, дослушай, пожалуйста, Юнги, — вставшему чуть сбоку альфе становится видно, как Тэхён грустно поджимает губы, когда касается обеими руками лица Юнги и стирает с его щек слезы. — Это ты дослушай, — Юнги даже находит силы перечить, а Чонгуку всего на мгновение хочется его отругать и сказать, что он сейчас не имеет никаких прав спорить. — Вы истинные. Это не перепих в клубе. Так выбрала природа, бог или кто там есть. Вы должны быть вместе по всем законам. Тебе ведь нужен альфа, правда нужен близкий человек. А Чонгук, он, ну… Он, черт, идеальный альфа. И ты однозначно заслужил всем именно этого, а не хранить тайну и страдать от одиночества. Я рад, что твой Хосок сделал это. Юнги не договаривает, когда его губы начинают слишком уж сильно трястись. Чонгук почти что кидается обнять его, но не успевает — это делает Тэхён. Омега ласково гладит Юнги по волосам и лопаткам, дав скрыть лицо в своем плече и косо поглядывает на альфу. — Я не знаю, что делать, — он встречает взгляд омеги и решается сесть с противоположной от него стороны, смотря на двух обнимающих друг друга хрупких существ. — Я понимаю важность истинности, верю в нее. Но я люблю Юнги, он тянет меня, привлекает меня. Хотя, когда я не знал про истинность, то на тебя, Тэхён, тоже заглядывался. К тебе тоже тянуло. — На меня заглядываются и не только без малого пол мира, — омега привычно ему подмигивает, но лишь когда Юнги хмыкает от шутки в его плечо, по-настоящему улыбается, показывая свои большие синяки под глазами. — Я не собираюсь рушить то, что между вами. Вы оба мне стали близки, а истинность… Черт с ней. Я просто желаю вам обоим лучшего — а это вы можете реализовать друг в друге. Да и ты, Чонгук, не игрушка, которую не поделить у песочнице. Ты человек и ты полюбил Юнги, это нормально. — Я забираю всю его жизнь, — Юнги бубнит Тэхёну в плечо, но стерев остатки слабости с лица, выпрямляется, по очереди заглядывая в лица Тэхёна и Чонгука. — Мне страшно в окружении людей, особенно страшно, когда рядом есть альфы. Я не могу выйти куда-то нормально, никакого метро или автобусов… Это ненормально. Я не хочу делать из тебя собаку поводыря для калеки. Поэтому… Если ты правда не хочешь, чтобы я уходил, то тогда я хочу, чтобы ты не был только со мной. Вы нужны друг другу. От тебя, Тэхён, исходит жизнь. И я буду рад, если Чонгук позволит себе быть рядом и тоже жить. Тэхён как-то неоднозначно усмехается на словах Юнги, но не комментирует. А Чонгук может лишь хлопать ресницами в попытке осознать, как так вышло что его действительно почти что делят между друг другом, но вместо того, чтобы оторвать кусок для себя — заботятся друг о друге. Чонгуком, правда, но заботятся. — Ю, — он хмурится и пытается представить такое будущее, но вполне логичная картинка появляется мгновенно. — Мы истинные. Мы влюбимся друг в друга, если будем рядом. — Знаю. Пусть. Ты всё равно останешься важной частью моей жизни, моим единственным альфой, но зато будешь счастлив. Я… Я научусь за это время проживать без тебя, чтобы ты мог уйти на совсем далеко от меня, — впервые после случившегося Юнги сам касается Чонгука, взяв его за пальцы своими, всё ещё не отогревшимися. — Я не уверен в том, что буду чувствовать в будущем, — выдыхает тихое и хочет попасть в параллельную Вселенную, где каждое его слово или выбор не будут разбивать одно из важных ему сердец. — Ты знаешь, что чувствуешь сейчас. Этого достаточно, — Тэхён тоже прикасается, только накрывает плечо и мягко проводит по нему. — Вам тут быть до утра, давайте я сниму одноместную нормальную палату? — Нет. — Нет. — Ой, ладно, подумаешь, — омега фыркает, стараясь разрядить обстановку, но по-настоящему это получается у мужчины, без стука вошедшего к ним. — Господин Ким, — альфа в дорогом костюме протягивает Тэхёну на минуточку документы Чонгука и уважительно кланяется. — Врач изменил вердикт, состояние пациента удовлетворительное, держать его дольше одной ночи в стационаре нет смысла. — Мне стоит узнать, законными ли путями так вышло? — Тэхён явно знаком достаточно тесно с альфой, ведь не прячет разбитого лица за маской. А мужчина в ответ лишь ухмыляется перед тем, как скрыться. — Мне стоит узнать, сколько стоил адвокат, который вытащил человека из психушки незаконными путями? Конечно, Тэхён копирует ухмылку того самого адвоката.