Тараканий вальс

«Личные дневники — глупость и блажь. Если я не могу систематизировать пару-тройку событий из жизни в голове, то мне следует отправиться обратно в ясельную группу и заново научиться держать ложку. Единственная причина, по которой тебе открыты эти записи — моя острая необходимость нужда. Цифровые носители ненадёжны. Рано или поздно они, как береста, сотрутся в труху из двоичных знаков, и ты, читающий, уже никогда не познаешь тонкую подростковую душу через блестяще-визжащие блоги в интернете. Больше упущение! Зато, как я предполагаю, сейчас вы занимаетесь изучением немногих оставшихся бумажных рукописей. Если всё пошло по плану, то мою вы нашли в некоем сейфе. Если в другом месте, то знайте: изначально она лежала в сейфе и потому так хорошо сохранилась. Моя личная информация написана на обложке, форзаце и нахзаце. Дублировать её в тексте кажется излишним и негармоничным. Кто «вы» такие — не знаю. Предполагаю, что инопланетяне, нагрянувшие с визитом на умершую планету, по какой-то странной причине знающие русский. Другой вариант: убогая помесь девочек-волшебниц с людьми. Когда родится первый ребёнок от брака сына человеческого с метафизической сущностью, мир точно схлопнется. Прим.: против человеческих межрасовых связей я ничего не имею. Наоборот, мне кажется неестественным размножение исключительно внутри одной этнической группы. Развиваются генетические заболевания, ухудшается иммунитет, строжает религия, да и сами люди как будто устают от одинакового набора хромосом, что отражается на их лицах. Посмотрите на американских амишей и мормонов — жуть берёт! В любом случае, я презюмирую, что тебе, читающему, концепция девочек-волшебниц знакома, а потому я могу не утруждать себя объяснениями того, что человек и не должен был постичь. У меня с ними отношения особенные: моя семья поколениями рождалась и умирала в закрытом городе, подконтрольном колдуньям. Город «закрытый» в прямом смысле, по всем православным канонам невидимый для людей извне, если они не соответствуют определённым критериям. Критерии самые простые: нуждаться в укрытии и утешении. Например, мои предки по отцу ещё при царе были той самой легендарной интеллигентной прослойкой, нежащейся в идеях конституции. Насчёт мамы не уверена, но, кажется, с её звучной фамилией было ой как непросто после семнадцатого. В общем, для подобных людей в стародавние времена возник эскапистский иллюзорный мир. И недавно он разрушился. Если я пущусь в подробные описания произошедшего, то неизбежно затрону путаные любовные взаимоотношения. Поэтому, чтобы не наскучить, скажу коротко: мы с одним знакомым решили уничтожить и без того умирающую экосистему города, чтобы спасти человека, в которого оба были влюблены. Я думала, что из-за этого все остальные жители, включая меня, умрут, но случилось кое-что другое: мы погрузились в состояние между комой и сном на два года. В этот период я видела сны и чувствовала течение времени, но не осознавала, что происходит. Так бы мы и пролежали вечность, если бы в один момент нас не вернули к жизни, и вместе с этим не разбили невидимый купол вокруг города, освобождая от иллюзий. Я сразу, сразу поняла, что это не просто так. Ванечка (мой знакомый) не смог бы провернуть такое, девочки-волшебницы — тоже, а значит оставались только Юнона. Не люблю это их прозвище, но они, кажется, привыкли к нему… Не важно! В который раз я поняла, насколько же люди кровожадные и жалкие! Девочки-волшебницы нам предоставили всё, что можно, и даже больше: к каждому приставили сопровождение, даже к детям! Вычислили, из каких городов, деревень прибыла та или иная семья (по мужской линии, очевидно), даже если их предки сбежали сюда несколько веков назад, а поселений и на карте больше нет! Жильё, работа, университеты, финансы, прочие расходы — всё покрыли! (в рамках разумного, чтобы «баланс не нарушался»). И всё равно!!! Всё! Равно! Люди были недовольны!!! Люди требовали провести какое-то полевое судебное разбирательство! Наказать виновных! Я хотела закричать: вы ебанулись?! Виновные в лужицы превратились, их от асфальта отколупывали! Откуда такая жажда к насилию? Лишь бы кому-то было плохо?! А как насчёт проявить благодарность и наградить скромного спасителя? И я даже собиралась выбежать на импровизированную сцену в центре города, и в мегафон объявить, что это я, я, из-за меня вы лежали в коме два года, из-за меня могли бы не проснуться! Четвертуйте, линчуйте, расчлените и сожгите, только не трогайте невинного человека, даже заикаться о нём не смейте! Как вам вообще не пришло в голову, что именно Юнона вас спасли? Думаете, это вы такие молодцы, сильные волей личности, благодаря любви и мечте ожившие, самостоятельно сломавшие вековой (!!!) купол? И теперь, умники, хотите распять спасителя?! Супер! Но я не успела. Отец запер меня дома на время истерик и попросил ускорить процесс моего переезда. Сам он отказался от помощи — из гордости. Это в нём вшивая интеллигентность заговорила: когда лишаешься всего, хватаешься за раздувшееся эго и вставляешь самому себе палки в колёса. Ему что только ни предлагали: от огромной квартиры в самом центре столицы, которую подозрительно вовремя начала сдавать наша далёкая родственница, до научных званий. Нет, ни в какую. Я хотела последовать его примеру всем назло, но самолюбие пришлось проглотить ради мутного желания снова встретиться с Юноной. Я, если что, не дура. На возвращение былой любви не надеялась, да и глупо было бы её возобновлять. Во-первых, наши отношения закончились не на лучшей ноте. Во-вторых, раз они смогли спасти нас всех, то, значит, очень выросли. У них наверняка своя жизнь; они однажды говорили, что у них есть нормальная, человеческая семья, которая ждёт их… Я же ничуть не изменилась. Да и как я могла это сделать, находясь в коме? И всё равно я хотела увидеть Юнону. Без какого-либо подтекста. Увидеть — ничего больше. Поскольку отец меня бросил, в Москву я летела только со своей наставницей Лукерьей. Старая, буквально двухсотлетняя бюрократка, которую ко мне приставили, чтобы, видимо, выбешивать. В квартире в центре она отказала под предлогом, что её предлагали папе, не мне. В престижном ВУЗе тоже, хотя я была достаточно для него умной. Всего по минимуму, чтобы я, предательница, не зажралась. Поэтому, вот, живу в общежитии. Тут сколько ни прибирайся — грязно, как ни ругайся с соседками — будут оставлять посуду и объедки на общей кухне. В душевой плесень и ржавчина, обои со стен слезают, подмигивают тараканы — фу! С девочками я почти сразу поссорилась, уж очень они неприятные. Ещё и мне смеют вменять, что это я конфликтная. Ну, простите, что привыкла к хорошим условиям, в отличие от вас. Пишу это и дрожу от отвращения. А заодно перехожу к главному: почему писать — острая нужда. Лукерья, помимо всего прочего, отказала мне в психотерапевте. Сказала, что пока он для меня бесполезен, а бюджет она выделит только если я для начала попробую вести личный дневник. Бред! Но я не сдаюсь, поэтому ты, мой потомок или некое другое лицо, пережившее человечество, сейчас это читаешь. Мне всё ещё кажется глупым писать только ради себя, зато направлять буквы в будущее — нет. Может, именно ты составишь мой психологический портрет. Он, конечно, будет не самым льсти лестным». «Прочитала прошлую запись и ужаснулась. Когда мне было десять, я выдумала свою первую и последнюю историю, основанную на наших с Юноной играх. Отец, изучив её, сказал, что это «шизофренический поток сознания», и что больше сочинять мне не стоит. Видимо, он прав. С прошлой записи прошло три месяца. Всё лето я грустно провалялась, прокуковала в общежитии. Иногда, когда появлялись силы выйти из дома, понемногу изучала Москву. Походила по музеям, погуляла по выставкам, попыталась проникнуться жизнью исторической родины, столицы и большого мира в целом. Иногда даже чувствовала эмоциональный подъём, только долго он из-за моего состояния не длился. К тому же, рано или поздно приходилось возвращаться в клоповник, а там улетучивался любой намёк на положительные эмоции. По Юноне ничего нового. Я позвонила им, но «данного номера не существует». Ещё там, в городе, я вычленила из разговоров девочек-волшебниц, что им запрещено выдавать конкретно Юнонину личную информацию остальным жителям — так сильно они не дают покоя этим дуракам. Значит, к Лукерье обращаться бесполезно. Отчаявшись, я даже собралась с силами и связалась с Ванечкой (!), но он ответил, что в последний раз видел Юнону полтора года назад и не знает про них ничего, кроме того, что они в Москве. Поздравил со спасением, сказал, что, вероятно, это всё благодаря им, попросил рассказать, если я что-то узнаю. Просто супер, как обычно, он очень полезен. А сейчас началась учёба. Я попросила Лукерью скосить мне в паспорте пару лет, чтобы я соответствовала своему психологическому возрасту и не казалась лохушкой на фоне более мелких одногруппников. Она, скала, со скрипом на это согласилась. Сегодня я ходила в университет — не такое уж и плохое место, не такие уж и плохие ребята вокруг. Прим.: кстати, помнишь, я писала о том, что нас распределяют в города, откуда прибыли предки по мужской линии? Интересная ситуация сложилась у Лены: родители её отца, как мы все знаем, из Индии. Её семье предложили либо подождать, пока российские девочки-волшебницы свяжутся с индийскими, либо поехать в Тюмень, по матери. Конечно, они выбрали Тюмень, но у Лены случился первый в жизни кризис идентичности. Она рассказала мне об этом, когда позвонила, чтобы извиниться». «Устала. В универе меня облюбовал Петя. Самый обычный такой парень, неприметный, в костюмчике. Вроде со всеми общается, а вроде никому не нравится достаточно для того, чтобы быть принятым в более тесные компании. За счёт меня Петя теребит своё ЧСВ: который день объясняет, как выжить в универе, какие здесь «правила», прочий бред. Травит байки из жизни, истории о поездках на конференции и конкурсы. Боже, Петя, ты бы знал, что мне довелось пережить!.. Парням его типажа я обычно нравлюсь за внешнюю скромность и хрупкость, которые создают впечатление податливости, безропотности. Отчасти оно правдиво. Я никак не противлюсь его компании. Петя неплохой, он помогает отвлечься от ужасов прошлого и кособоко приспособиться к обычному миру». «Подумала: мне хочется почувствовать причастность к чему-то. Ну, или хотя бы подружку завести, а то слушать смех соседок и терпеть их тихие высокомерные взгляды, проходя мимо, сложно. Наблюдение: пальцы болят от того, что долго не играла. Надо бы наверстать упущенное, пока совсем не забыла, как это делается». «Сердце до сих пор трепещет. Произошедшее длилось одновременно секунду и вечность. Я вот думала, думала, когда в метро ехала, как это изложить, что сначала написать, что потом — и не знаю! Ничего толкового в голову не идёт! Постараюсь по порядку. Видел бы ты, как дрожат сейчас мои пальцы! Хотя, наверное, если бы увидел меня, то увидел бы и Светку в одних трусах у меня за спиной. Не знаю, как ей сказать, чтобы она не светила рыжими лобковыми волосами и хоть шорты надевала, потому что любое мое слово она воспринимает как конфронтацию. Короче! Не о Светке речь! Сегодня Петя пригласил меня пообедать после пар. Самонадеянно было полагать, что это свидание — Петя всего лишь хотел продлить разговоры о себе и своей гениальности. Вот за что я ненавижу кофейни, так это за то, что там все (какая неожиданность) пьют вонючий кофе. Петя обдавал меня терпким дыханием, я отодвигалась, он снова придвигался и нависал надо мной. Что он говорил — не помню. Да и не важно! Суть в том, что в один момент я поймала на себе чей-то взгляд. Сначала я игнорировала это чувство, а потом мне стало так не по себе, что я обернулась с чётким намерением посмотреть соглядатаю в наглую рожу. Боже, какая я дура! Более того — я не сразу узнала Таклиса. Полсекунды не могла понять, что нужно от меня какому-то мальчику с каре. Может, мой мозг не в силах был осознать, что это правда он: чем-то слишком хорошим это показалось. Может, из-за того, что он так изменился… Вроде всматриваешься в черты и ничего нового не видишь, а вроде весь образ целиком уже воспринимаешь совсем иначе. Таклис стал старше, выше, перестал быть по-подростковому угловатым. Теперь он… будто обтекаемый. Никогда он не был красивее, без ужимок и манерности, с полными волнения и страха глазами; весь — оголённый нерв. Таклис… Я оглохла и ослепла одновременно, поняв, что это он. Меня парализовало. Я даже не знаю, как передать словами свои ощущения, чтобы не прозвучать наивно. Те долгие, бесконечные секунды, которые мы друг на друга смотрели, я словно погрузилась под воду. Ничего, никого не воспринимала, даже на зловонное дыхание Пети стало всё равно. А что до Таклиса… Я не могла считать каждую эмоцию в океане его глаз, но каждую понимала. Заставила себя улыбнуться, чтобы его успокоить. Он улыбнулся в ответ. Так искренне, чисто и честно, как улыбается редко. Девочка за стойкой передала ему стакан с чаем (так и знала! не поддался повсеместной пропаганде кофе) и он, бросив последний, многозначительный взгляд, слегка кивнув на входную дверь, вышел. Я подумала, стоит ли идти за ним, раз главную свою цель — посмотреть на него — достигла. Бежать за человеком, как бы дорог он тебе ни был, так глупо… Но я глупая, признаю. Я пробормотала что-то Пете и выбежала из кафе. Таклис стоял возле входа, скрещивал руки на груди и нервно оглядывался. Он, такой красивый, такой неземной, среди серой осени был правда магическим. Родным, светлым, чудесным! На последнем издыхании я прошептала кисло-сладкое имя и упала ему в объятия. Таклис не сказал ни слова и просто, молча, без запинки, без задней мысли прижал к себе так крепко, так сильно, как никогда в жизни. Сердце заходило, готовое остановиться — он баюкал меня и успокаивал его. Вырывались всхлипы из горла — гладил по голове нежно-нежно. Когда мы разомкнули объятия, я снова посмотрела в его глаза — они были красными от слёз и блестящими, сотканными из пайеток. Он провёл рукой по моему лицу. Всё так же: нежно-нежно… Мы немного поговорили. Оказывается, Таклис работает, живёт один, ни с кем не встречается. Я так же буднично, шмыгая носом, рассказала, что учусь и выгрызаю место под солнцем в общежитии. Подробности своего приезда сюда опустила, как и не поделилась тем, что родной город, который он спас, его ненавидит. Насчёт последнего: я уточнила у Таклиса, правда ли благодаря ему мы все проснулись и смогли выйти из мира иллюзий. Он поскромничал, но косвенно подтвердил. Ещё я спросила, можно ли рассказать о нашей встрече Ване. Мол, он спрашивал… Таклис удивился, но рассмеялся и согласился. А ещё он сказал, что до сих пор меня любит. Тихо-тихо, на ухо. Любит и ему очень жаль, что между нами всё так сложилось. Просил прощения за всё. Особенно за события, которые предшествовали концу нашего маленького света. Сказал спасибо за то, что я его спасла. Сказал, чтобы я не чувствовала себя обязанной вступать с ним в отношения. Сказал, что нам, наверное, лучше вообще быть порознь. Что да, он любит, но… Я согласилась. Он поцеловал меня на прощание в щёку, затем в макушку. Долго-долго держал моё лицо в своих горячих руках и смотрел в глаза, не моргая. Перед тем, как уйти, подарил последний поцелуй в нос. Я ёжилась от внезапно подступившего холода и следила за тем, как Таклис превращается в далёкий силуэт на горизонте. Тогда же вспомнила об оставленном в кафе Пете. Я счастлива, и вместе с этим мне грустно. В метро ещё слышала отголоски радости, а вот когда меня окатило ливнем прямо у общаги — заплакала. Причём я понимаю, что они во всём правы: нам не стоит больше быть вместе. Наши отношения закончились плохо, сейчас между нами большой разрыв. Они два года меня не видели, за это время выросли, превратились в настоящего взрослого. Они даже говорят сейчас по-другому, ведут себя более… зрело, наверное. Я теперь их младше, ниже и инфантильнее. В общем, не знаю, что думать. Стоит ли думать вообще?». «Какой же это бред — притворяться, что пишу инопланетной цивилизации. Давайте так: я пишу это будущей себе, чтобы потом смеяться над своими ошибками». «с последней записи прошла +/- неделя. за это время я: ~ записалась в институтский театральный кружок. можно было бы и в музыкальный, но там от тебя что-то требуют, а у этих, насколько я поняла, главная деятельность — спать друг с другом. я сходу заявила престарелой кураторше, что нахожусь здесь только ради возможности поиграть на фортепьяно в актовом зале. её это устроило. с местными актёрами я пересекалась мало. у них за годы ролевых игр образовались неприступные и во всех смыслах тесные отношения, внутрь которых не пробиться (да и не хочется). ~ купила набор для шитья. сделала одну четверть первой плюшевой игрушки. не знаю, зачем. может, отправлю отцу, как научусь рукодельничать нечто приемлемое. ~ позвонила Ванечке и рассказала о встрече с Юноной. поведала ему, что с ними всё хорошо. Ваня отреагировал как-то сдержанно и холодно, но поблагодарил. быстро меня сбросил. по сравнению с предыдущими, эту неделю даже можно обозвать событийной». «забыла добавить: папа тоже звонил. понятия не имею, как он выживает сам по себе. я-то и с помощью еле справляюсь». «Жизнь, наверное, налаживается. Меня похвалили несколько преподавателей, научный руководитель доволен планом. Не сказать, что мне нравится юриспруденция, но это самая приемлемая из доступных сфер деятельности. Буду понемногу работать дальше. Полноценно встретилась с «актёрами» из театрального кружка. Они послушали, как я играю, порасспрашивали о музыке. Мне приятно внимание — в подростковые годы оно было единственной моей целью, пока я не научилась получать удовольствие и в его отсутствие. Насчёт ребят: приятные люди, но не мои. Очень уж активные и очень уж собой любуются. Такое я прощала только одному человеку. И то, у него были свои нюансы. Одна девочка из кружка — Полина или Лиля — увязалась как-то за мной, расспрашивала о Скрябине. Сначала, каюсь, я признала в ней волшебницу. Периодически думаю так до сих пор. Не суть: мы поболтали, сходили в какой-то андерграундный бар и неплохо провели время. Она очень уж болтливая, но, в отличие от того же Пети, умеет вести диалог. А про Петю я зря так грубо писала. Он хороший человек, просто социально неадаптированный. Хотя не мне про адаптацию говорить». «дошила плюшевого зайку. он занял гораздо больше времени, чем я рассчитывала, во многом из-за того, что я стеснялась работать над ним при Светке. рука не поднялась отправить этого малыша папе! при всей, конечно, любви к нему. теперь он спит у меня в кровати, под одеялом, укрытый от любых злых глаз. зайка немножко кривой, неровный, но я очень его люблю. так странно делать что-то для себя. не в подарок, не для удовольствия других, не потому, что у меня это хорошо получается, а потому, что мне в первую очередь нравится процесс. я так давно ничему новому не училась. надо будет начать готовить!». «дождь льёт без перерыва. у меня постоянно кружится голова. в сумочке ношу нашатырь и салфетки (на случай обморока и крови из носа). лиля классная девчонка, очень умная. ещё она знает все сплетни и хорошо красит(ся). денис из театрального кружка подержал меня за руку на последнем собрании. как-то неправильно это». «В последние несколько дней произошли невероятные события. Заранее уточню, что в ходе всей истории я от начала и до конца вела себя неправильно и прекрасно осознаю собственную неправоту. Ответственность на себя беру, саму себя осуждаю! Через дорогу от общежития началась стройка. Из-за непогоды, ранних пробуждений и авитаминоза у меня и так болит голова, а с бесконечным «бжж-бжж» над ухом стало совсем плохо. Таблетки не помогают. Нужны отдых и сон. Но какие отдых и сон с моими соседками! Вечером пятницы они собрались на кухне и стали шуметь. Я всё понимаю, я ничего не предъявляла им, пока девочки совсем не оборзели и не перешли все границы: засиделись на кухне после девяти. После девяти там официально запрещено собираться!!! Я вышла и аккуратно попросила их закруглиться. «Да-да, сейчас, ещё немного». Прошёл час — без результатов. «Щас, уже расходимся». Ещё час!!! Ничего!!! Пьяные хихи-хаха и ор каких-то левых людей. А у меня практически мигрень! Ну и я уже психанула. Вам, блять, что, пойти некуда, у вас денег что ли только на бутылку водки и бычий кайф в общаге хватает… Ты меня знаешь, знаешь, как я себя веду, когда меня специально нервируют. Конфликт легко бы перешёл в драку с самой борзой из них, если бы не Светка. Слава богу! Искренне спасибо ей за неравнодушие, я той бабище была на один укус. Девочкам несостоявшийся кетфайт подпортил настроение и они наконец разошлись. А вот я, лёжа в кровати, осталась думать. Меня заебали грязь и тараканы. Меня заебало, что ни помыться, ни в туалет сходить я нормально не могу. Заебали соседки, заебало делить комнату в половину, заебали смешки за спиной. Всё заебало! В болезненном бреду я написала Лукерье и попросила номер телефона Юноны. Она ответила тут же: отказала. Ещё бы. Я попросила настойчивее и забыла, уснула. Очень удивилась, когда в обед следующего дня увидела их номер у себя на дисплее. Я долго думала, стоит ли это делать. Честно, мне было стыдно напрашиваться, силком врываться в их жизнь. Не только из-за гордости, но и потому, что правда не хотелось всё для них усложнять. Опять же: Юнона — взрослый, занятой человек. Я — пигалица из не такого далёкого прошлого. Эгоизм вновь пересилил мораль. Я позвонила всё-таки и, едва дыша, спросила, можно ли пару дней у него пожить. Таклис, даже не уточняя причины, согласился. И сам же вызвался помочь мне с вещами! В такси мы ехали молча. Нам и не надо было говорить. Я лежала у Таклиса на плече и впервые за несколько дней мирно спала, пока он бережно распутывал мои волосы. Ближе к концу поездки я попросила прощения за то, что отвлекла его от дел и нарушила обещание не общаться. Таклис потрепал меня за щёку и с улыбкой спросил: «Ты чего?». Словно и не менялся… У Юноны очень хорошенькая квартира! Просторная, чистая, уютная. Немного необжитая и одинокая, как они сами, но это поправимо. Увы, на помощь у меня в очередной раз не хватило сил. Я помылась (как же приятно мыться и не дышать при этом сыростью) и сразу легла в постель Таклиса. С его разрешения, конечно. Он укрыл меня одеялом, взбил подушку и спросил, нужно ли что-то ещё; предложил приготовить поесть (ну уж нет!). Я долго стеснялась, но в итоге стыдливо попросила достать из моих вещей плюшевого зайку. Таклис даже не удивился! Он повертел игрушку в руках и сказал, что она очень милая. Спросил, как её зовут. Я пожала плечами. Таклис вроде силился что-то придумать, но у него воображение ещё хуже, чем у меня. Он постучал лапкой зайчика мне по голове и положил его рядышком. Мы немного поговорили. Оказывается, Юнона может переключаться между телами по собственному желанию (я рада! они всегда об этом мечтали), но в основном пользуется телом Таклиса из-за некоторых обстоятельств. Я осторожно уточнила, не неприятно ли ему это. Он ответил, что приспособился и нашёл компромисс сам с собой. Раньше от Юноны было не дождаться нормального ответа на вопрос — совершенно любой. Поток «кто знает, кто знает», а в один момент — бах! — как гром среди ясного неба рассказывает о чувствах в формате того самого приснопамятного «шизофренического потока сознания». Сейчас же они говорят настолько прямо, что это даже… немного пугает. Словно в их теле находится кто-то другой. Однако и старые черты в них остались. Таклис, как прежде, ласковый (котёнок!) и молчаливый. Долго-долго он сидел возле меня, не говоря ничего. Я тоже по природе немногословная, что на руку не играло. Не знаю точно, была ли тишина между нами неловкой или уютной. Скорее первое, чем второе, но такие уж мы люди: неловкость — наша привычная среда. Набравшись сил, я сказала то, о чём забыла в нашу последнюю встречу: не обижаюсь, за всё прошедшее давно простила, горжусь им, благодарна и очень, очень люблю. Он только ласково гладил моё лицо. Я спросила, любит ли он меня. «Думаешь, за две недели что-то изменилось?», — усмехнулся Таклис. «Могло», — настаивала я из вредности. «Нет. Я тебя люблю». Каюсь: ужасное, отвратительное желание родилось у меня в голове с его словами. Я захотела спросить, не против ли он… Боже, даже писать стыдно! Не против ли он сомнойвстречаться. Кошмар какой!!! Конечно, разумеется, очевидно, я не сделала этого. Дурацкая идея, а почему дурацкая — расписала несколько раз выше. Поэтому я спросила, можем ли мы поцеловаться. Будто это чем-то лучше! Без секунды сомнений он взял меня за плечи и приподнял так, чтобы я села. Поцеловал… Я не буду расписывать свои эмоции от этого поцелуя. Я стесняюсь! Только скажу, что, когда он прервал его, у меня заболело сердце. Всю субботу я спала или просто валялась в кровати. Где-то ближе к вечеру меня разбудила Юнира и отвела на кухню, поесть. Она приготовила что-то несуразное, но вкусное. Пока я заставляла себя глотать, Юня пристально на меня смотрела, почти не дыша и не моргая. Её волосы стали чуть-чуть длиннее, а сама она превратилась прямо… в девушку. Смягчились острые черты, оформилась подростковая несуразность. Я в очередной раз поразилась тому, как человек может за два года измениться. Но раз это сделали они, то, может, получится и у меня?.. Юнира работала практически до утра. Насколько я поняла, с юриспруденцией у неё не заладилось. Кажется, она теперь дизайнер… Не спросила, забыла. Я наблюдала за ней со спины, сидя на кровати. Боялась отвлечь разговором. Ночью ничего такого не было!!! Всё целомудренно! Юня даже предложила лечь на диване, если мне с ней будет некомфортно. Я настояла, чтобы она не меняла привычный образ жизни из-за меня, и не зря: непередаваемо было видеть её, обнимающую сквозь сон моего зайку. Несколько дней вместе прошли будто в мечте. Ну, или в артхаусном кино. Юня растолкала меня и практически заставила подняться, одела, причесала (я бы и сама это сделала! но, так и быть, позволила за собой поухаживать), вывела на улицу. Мы поехали гулять в центр, в район Кузнецкого моста. Как раз где-то здесь должна была находиться папина квартира… Ну, не суть! Мы просто ходили, держась за руки, и не говорили ни слова. Я беспокоилась, что на нас могут косо посмотреть, но всем было всё равно. Юня купила мне мороженое, не предупредив, что оно турецкое. Произошло тотальное унижение! В другой день направились в торговый центр возле её дома. Пошатались в парке, посмотрели на озеро, покормили специальным кормом уточек. Таклис предложил мне остаться жить у него. Я отказалась. Не знаю до конца, почему: из опостылевшей гордости или потому, что не хотела ему мешать. А может, я просто мазохистка. Во вторник он заказал мне такси до университета (почувствовала себя проституткой), там я спокойно просидела пары, словно ничего не произошло, и вернулась в нашу ужасную общагу, как Золушка с бара бала. Я люблю их. Люблю, люблю, люблю! Даже если это любовь в пустоту, я не откажусь от неё. На кончиках пальцев искрится пыльца их магии, на душе цветёт весна, вишня! Боже, я либо самая жалкая девушка на свете, либо самая сильная!». «Возвращалась с пар уставшая, сопливая, припадочная. Рядом шагали Лиля и Денис, оба гораздо более весёлые. Зашли в мою общагу, приготовились прощаться, как тут тётя Галя протянула мне с загадочной улыбкой огромный букет полевых цветов. Я смотрела на него, раскидистый, пышный, раскрыв рот, и не понимала, почему тётя Галя вдруг ко мне настолько расчувствовалась, но она вовремя объяснила, что приходил курьер и просил передать мне. Имя отправителя курьер не назвал — и не надо. Я прекрасно знаю, кто это… Дурила! Теперь нужно будет перед ребятами оправдываться. Денис уже успел в своём фирменном язвительном стиле заявить, что девушкам надо розы дарить. Ничего не понимает! Не в розах же дело! Я весь вечер тянусь носом к цветочкам и вдыхаю такой знакомый аромат поля. Весь вечер погружаюсь в прекрасные, светлые воспоминания… Как мы провожали солнце у реки, бегали босиком по траве, жгли ноги о крапиву и впервые в жизни целовались. Дурочка! Дурак!». «Я сшила для Юноны игрушечного ёжика. Они в тайне от всех (и даже от меня!) любят милые вещи, поэтому, думаю, им понравится. Избежать расспросов не удалось. Денис что-то несмешно пошутил насчёт моей бурной личной жизни, а вот Лиля прилипла как банный лист и мои уклончивые ответы восприняла как призыв выбить признание. Пришлось, в конечном счёте, немножечко рассказать. Я объяснила, что это не просто поклонник, а человек, с которым я встречаюсь. «Поклонник» намекало бы на невзаимность — нечестно по отношению к Юноне. Поскольку я как огня избегала любых гендерных маркеров в диалоге, Лиля, наверное, решила, что встречаюсь я с девушкой. Надо будет навостриться и обучиться ещё чему-нибудь в рукоделии». «Сегодня ходила дарить Юноне ёжика. Я написала, что забыла кое-что у них в квартире, пришла туда и передала Юнире игрушку. Она сначала не поняла, к чему это. Пришлось стыдливо объяснить, что так я говорю «спасибо» за букет. Как же бережно она держала малыша! И как же широко мне улыбнулась! Она снова предложила остаться у неё. Я сказала, что пока не могу. Почему — не знаю… Потом она предложила хотя бы просто попить с ней чай («ты же не ела сегодня ничего»). Я пробубнила бред о парах и убежала. Это, наверное, было неправильно». «я мучаюсь уже несколько дней. мне очень, очень нужно поговорить с юноной, мне их безумно не хватает. если после самой нашей первой встречи все двери-гештальты закрылись, после второй остался привкус счастья, то после этой… в воздухе звенит недоговорённость. они хотели со мной сблизиться, а я их оттолкнула. опять… по идее, мне нужно вернуться и избавить нас обоих от повисших в воздухе вопросов. но так не хочется бегать за ними собачкой! проглоченная гордость как чужой вырывается из моего живота! я так устала от этой внутренней борьбы! ты бы знала!.. ладно, ты знаешь. ещё очень некстати позвонил ванечка. был поздний вечер, и я, чтобы не мешать светке, вышла на улицу, трястись на холоде. ванечка сам как будто не знал, чего от меня хочет, и просто задавал праздные вопросы. я без задней мысли на них отвечала. «как у тебя учёба?», — спросил он. «да потихоньку. а у тебя?» — ответила я. «тоже. как москва?» ну, и так далее. ваня казался чем-то обеспокоенным, говорил быстро и нервно, а иногда я прямо слышала его притворную натянутую улыбку. с ним что-то случилось, наверное. что — до сих пор не знаю. потом между нами неизбежно повисла пауза. ванечка спросил, появился ли у меня кто-то. не задумываясь, я ответила: «да». «прости. не знаю, что на меня нашло», — пробормотал он. «ничего страшного», — а что ещё на такое сказать? ванечка вызывает у меня противоречивые чувства. он мне нравился ровно девять часов, потом раздражал, потом бесил, а потом я им даже прониклась. всего ему хорошего». «вот что я вспомнила: однажды в город приехала молодая женщина. она быстро освоилась и нашла свою нишу в производстве одежды, поскольку раньше на какую-то смежную специализацию училась. меня она даже в детстве раздражала своими замашками из внешнего мира, в частности тем, что слишком уж акцентировала внимание на некоторых наших особенностях. в частности, подозрительно бурное восхищение вызывали у неё юнона. когда нам было по тринадцать лет, она позвала их в качестве модели на фотосессию, приуроченную к новой коллекции. юнона никому из взрослых не рассказали и согласились попозировать. узнала я об этом когда юнира несколько самодовольно протянула мне каталоги со своими фотографиями, приговаривая: «на, полюбуйся». и кадры были… ну, неоднозначными. та женщина запечатлела обе формы: и юниру, и таклиса. на всех снимках они были одеты, само собой, но всё равно неизбежно пробегал сексуальный подтекст. как они смотрят в камеру, как позируют, как накрашены — если бы мне попались те фотографии сейчас, мне стало бы очень неловко. но тогда и время было другое, и мы были младше. и всё равно я понимала, что что-то нечисто. юнона долго оставались по-детски невинными и не видели, что с каталогом не так. они вообще быстро забыли о нём и вернулись к тому, чтобы палкой бить крапиву, а мне приходилось отдуваться за их честь. я отбирала у слюнявых дрочеров-одноклассников провокационные фотографии, одному за слишком смелые слова даже влепила пощёчину. мальчики зло шипели, что я просто завидую юнире, ведь на меня ни один парень не обращает внимания. бред! но их слова заставили меня задуматься: действительно, почему я это делаю? я не знаю, кто из нас первый влюбился в другого. это и не имеет значения. просто тогда я стала потихоньку, медленно осознавать, что они мне гораздо больше, чем друг, брат, сестра, кто угодно. а каталоги я жгла на заднем дворе лениного дома. хм, хм, хм…» «в общем, после очередного неудачного дня (ничего не случилось, просто устала) я позвонила Юноне и снова попросилась у них пожить. снова за мной приехал Таклис, приковал к себе взгляды соседок, в такси дал полежать на плече. если в прошлую ежиную встречу инициатором диалога попытался стать он, то сейчас мне надо было пересилить себя и самой сыграть эту роль. оказавшись у него дома, я взяла Таклиса под обе руки и усадила за стол на кухне. он выпучил глаза, словно впервые со мной встретился, но подчинился. и вот, мы сели… и я не знала, что сказать. мы просто пусто пялились друг на друга. как мне надо было начать диалог? «котик, давай поговорим о наших отношениях?». так я даже не была уверена, что поговорить хочу именно о них! вот и молчала, как рыба. Таклис захотел встать, но я дёрнула его обратно. тут он сломал свою безразлично-удивлённую маску и улыбнулся. «можно я тебе расскажу одну жуткую вещь?» — спросил он. я твёрдо ответила: «да». Таклис думал, думал, пока не выдал: «нет. потом». обидно! я надулась, а его улыбка стала лишь мягче. тогда он чуть-чуть ко мне наклонился. заметив, что я подалась ему навстречу, поцеловал меня… теперь не так холодно и невинно. долгое, многолетнее ожидание скользило языками пламени по нашим языкам. не буду писать, что было дальше! это секрет! важно лишь то, что после близости напряжение между нами испарилось. пока я лежала на его взмокшей груди, Таклис рассказывал обо всём, что с ними происходило. ужасы он вспоминал со смехом, а когда пугалась я — гладил по голове и утешал. приговаривал, что всё хорошо. наверное, специально некоторых тем избегал. с ним и правда всё хорошо. я рада, что он пришёл к миру с собой — жаль только, что посредством таких неприятных событий. не скрою, меня особенно порадовало его решение ни с кем не встречаться из любви ко мне. и ведь больше года этому верен! а вот рассказ про ванечку напряг. мне стало неловко за своё неплохое отношение к нему. преисполненная стыдом, я пересказала Таклису наш последний звонок, как бы пытаясь искупить вину. он только посмеялся и назвал ваню «кобелиной». я же доверила Таклису свои связанные с тем, что он ушёл вперёд меня, переживания. он ответил, будто я его переоцениваю. после тихо признал, что понимает мои чувства. это правда, Таклис же сам находился в похожей ситуации добрую часть жизни… «мы же теперь встречаемся, да?», — беспокойно и торопливо спросил он. конечно, ты знаешь мой ответ. сейчас я живу у него. в планах заехать в общежитие за оставшимися вещами и окончательно переместиться сюда. всё потихоньку возвращается на свои места». «Уезжая, я думала подарить всем соседкам по шоколадке и извиниться за скандалы. Однако, как только та самая борзая бабища прошептала другой, что я «рисоварка», любое возможное сочувствие сгнило у меня в сердце. Вроде молодая девушка, а выражается как урка-пересидок! Светка же не скрываясь ликовала. Что ж, я бы на её месте делала то же самое. Больше никаких тараканов! Кроме моего самого любимого, конечно же. Никакой плесени! Юнира и вовсе первый день бегала вокруг меня и пылинки сдувала, завтрак в постель приносила и готова была, кажется, делать так каждый день, пока я не пожалела её и не сказала, что мне неловко. Юня работает в основном из дома, хотя вот сегодня у неё встреча с заказчиками и она (в форме Таклиса) к ним вышла. У меня за эти пару дней значительно улучшилось настроение. Я даже по секрету рассказала Лиле, что съехалась со своим «партнёром». Она и так, и эдак пыталась намекнуть о поддержке ЛГБТ, но я отрезала, что пока не готова посвящать кого-либо в свою личную жизнь. Зато между делом упомянула при них с Денисом, что родилась и жила до недавнего времени в очень и очень закрытом городе. Пусть думают что хотят и строят какие угодно теории! Между нами с Юноной ещё осталась эта неловкость, непритёртость. Её, наверное, просто надо пережить». «Сегодня мы снова ходили гулять с Таклисом. Он много шутил и слишком уж резво заигрывал на людях… я не против! Приятно видеть его в хорошем настроении… И рядом с ним быть приятно». «Сегодня, глядя на Юниру за работой, я решила написать свой первый рассказ. Как и с игрушками, получается пока что кривовато, но я буду стараться и становиться лучше. Без цели и повода, прямо как с этим дневником. Зайчика и ёжика, кстати, мы с Юней уютно устроили на подоконнике. Теперь во сне я обнимаю не игрушку, а её». «Звонил отец. Я рассказала, что переехала к Юноне, а он даже не удивился. Только спросил, как у них дела. Неужели я настолько предсказуема? Юнира весь день ходила напряжённая. Я стеснялась спросить, что случилось, но взяла себя в руки и ради неё же задала этот вопрос. Она ответила, будто ей стыдно за то, что она «насильно пыталась впихнуть себя в чужие семьи». Честно, я не знала, как ей лучше объяснить ситуацию. Максимально аккуратно сказала, что да, ни мой папа, ни другие взрослые, которые за ними приглядывали, не воспринимали её в качестве родного ребёнка, но любили от этого не меньше. Особенно папа и дядя Саша. Это несколько отличные от семейных отношения, но не менее глубокие. Когда я очнулась от уже далёкого комосна, то увидела возле себя альбом с детскими фотографиями. Рассказ Юниры ещё раз подтвердил, что именно она оставила его там. Их трепетное отношение к нему уже о многом говорит». «Вспомнила о наших планах пожениться. Мы же даже в ЗАГС ходили! Дураки. Не представляю, как бы мы жили семейной жизнью сейчас, что уж говорить про тогда. А вот в будущем… Цитируя Юнону: "Кто знает?"». «И всё равно непритёртость остаётся! Для того, чтобы её минимизировать, я решила прознать, чем же Юня сейчас живёт. Во-первых, у них очень, очень много знакомых и приятелей, но прямо близких друзей нет. Это неудивительно, так было всегда. Дружба им сложно давалась… по разным причинам. С теми, кто знает Таклиса, отношения у них крепче. Видимо, потому, что в его теле они чаще бывают. Во-вторых, как такового хобби у них нет. Это нормально! Они рисуют иногда в своё удовольствие, только и всего. При этом стали гораздо больше читать и смотреть разные фильмы, расширяя кругозор. (А ещё Юня каждое утро оставляет мне на кухонном столе рисунок с котятами, которые напоминают позавтракать. Работает). Они часто созваниваются с сестрой и очень тепло о ней отзываются. О других членах семьи говорит мало — оно и понятно. Хотелось бы с ними встретиться, но для этого, наверное, рано». «Вчера гуляли с Лилей и какими-то её друзьями, а потом снова остались вдвоём. Меня утомляет такое количества людей вокруг, хоть это и лучше, чем быть одной. Таклис спрашивал о том временном промежутке, который я, честно говоря, вспоминать не хочу. Пришлось честно сказать, что да: была сильно обиженной, чрезвычайно уставшей от его выходок и опечаленной смертью подруги. Не испытываю ничего из этого с момента, как увидела его полуразложившимся. Осознание, что он может умереть, распределило всё по своим местам, и стало ясно, что на самом деле важно. Всё, доволен? Ну вот и всё. Мы даже чуть не поссорились. Таклис из раза в раз пытался поговорить со мной о нашем прошлом и его ошибках, а мне даже думать об этом невыносимо. Не столько потому, что те события далеко не из приятных, сколько потому, что я прокрутила их в голове достаточное количество раз и со всех сторон обдумала. Заниматься этим по кругу, мусолить с Таклисом давно обмусоленные вещи — зачем? Снова погружаться в чан с говном? Вот я и вредничала, говорила, что хочу начать с ним всё с чистого листа и не возвращаться назад. Ну, не прямо так… Формулировки были несколько грубее. Таклис оставался спокоен. Он объяснил, что для него это важно, потому что иначе проблемы из прошлого будут копиться как снежный ком, а значит построить нормальные, здоровые отношения мы не сможем… После недолгого спора пришлось признать, что он прав. Но и меня Таклис услышал: не досаждал одними и теми же извинениями, не давил, если видел, что мне некомфортно. Потом мы лежали в обнимку и смотрели старые передачи по телевизору. Я спросила у Таклиса про ту девочку, с которой он встречался, как только вышел в обычный мир. Буду честна: не очень весело было узнать о ней, но я была по-своему рада, что он дал ей расстаться с ним, а не стал разбивать бедной девочке сердце. Таклис помялся, но рассказал подробнее. Мне нравится, что теперь он говорит больше. Я люблю слушать его мысли, даже если делать это немного непривычно». «Я проснулась в хорошем расположении духа. Точнее, в спокойном. Меня не нервировало то, что на завтра у нас с Петей презентация, не бесило то, что надо опять вставать с кровати и выполнять невыносимые утренние ритуалы. Я просто поднялась, а тревожные мысли отрезала на корню, сказав себе: «И что?». Задумалась. И правда — ничего. Пока Юня спала, я приготовила ей простенький завтрак и немного прибралась дома. Затем вышла на улицу и купила для нас свежие цветы. Даже немного прошлась сама по себе вдоль морозных улиц. Юнона каждый день вытаскивает меня на обязательные прогулки, как собачку. Мне приятно проводить с ними время таким образом, поэтому я не возражаю. Сегодня же смогла получить от них удовольствие в одиночестве. Я наконец поняла, чем так хорош свежий воздух! Весь день шила. Возможно, у меня какой-то маниакальный эпизод, но, даже если так, надо закинуть в это болото хорошего настроения якорь, чтобы возвращаться к нему, когда снова будет тревожно и грустно». «Лиля правда хороший человек. Я расплакалась в универе, а она, заметив это, увела меня в актовый зал и сидела рядом, пока я не успокоилась. Мне очень хотелось позвонить Таклису и попросить забрать меня, но не хотелось выглядеть жалкой. Он же каким-то образом стал самостоятельным — мне тоже пора. Мы с Лилей ушли с пар и просидели пару часов в торговом центре. Речь зашла об отношениях, и я сказала, что поведала бы больше, если бы не была скована государственной тайной. По сути, это и не ложь. Лиля назвала меня загадочной. А плакала я потому, что устала. Всё хорошее настроение, которое я столько выгрызала и выцарапывала, испарилось от одного загруженного, тягомотного, напряжённого дня. Цепляюсь за тот самый якорь позавчерашнего дня — ловлю пластиковые бутылки вместо рыбы. Неудачная аналогия, ладно. Дома я продолжила писать свой рассказ и стало легче, но не лучше. Захотела закончить мишку — пальцы связались в клубок; попыталась взяться за подаренную Юноной вышивку — то же самое. Хорошо, что они рядом со мной. Как бы наивно и глупо это ни прозвучало, мне действительно становится лучше в их присутствии». «иногда я думаю о том, что нам не стоило так быстро съезжаться. я как будто пересела с шеи отца на их шею. знаю, это иррациональные мысли, продиктованные подавленным состоянием, однако и не думать об этом не могу. к тому же, если бы я осталась в общежитии, было бы гораздо хуже. как представлю, что мне не удалось найти юнону, и из-за этого я сижу в холодной комнате, с тараканами, ржавчиной и ободранными обоями — жуть берёт. нет, всё-таки, иногда и неровный старт ведёт к чему-то хорошему и правильному. тем более, у таких замороченных людей, как я». «и всё же я очень благодарна юноне за то, что они для меня делают. таклис, несмотря на свою внезапно объявившуюся любовь к разговорам, не докучает мне с ними сейчас, и мы хорошо проводим время в немногословии. когда полегчает — отвечу ему тем же, такой же чуткостью. он предложил мне посидеть дома с недельку, раз мне внезапно стало хуже. я не могу себе этого позволить, но день пропущу». «почитала первые записи в дневнике. я правда больна. не знаю, хорошо или плохо то, что мои заметки перестали быть насыщенным сгустком энергии». «Произошло кое-что удивительное. Я прямо вся дрожу. В общем, сегодня я прогуляла универ и осталась дома. Таклис уехал на встречу с заказчиками, я сидела одна. Дальше спальни ходить не могу, заниматься делами тоже, поэтому оставалось лишь часами листать с ноутбука твиттер, тем самым ухудшая себе настроение. И тут, в разгаре скуки и раздражения, на глаза попался один рисунок! Про этого художника мне рассказали ещё месяц назад как о примере дружбы народов. Он вроде как бывший одноклассник Лилиной подруги. Со слов последней, всю школу этот парень был необщительным, агрессивным, а– и антисоциальным лохом, который не мылся, «рандомно пускал кровь на уроке» (не поняла, что это значит) и якобы страдал от галлюцинаций, а теперь поднялся, поучаствовал в каком-то выстрелившем российско-американском проекте, смежным с аниме («визуальная новелла»? не знаю, что это), на него обратили внимание японцы и он исполнил главную мечту анимешника: уехал к ним работать. Тогда эта история меня впечатлила скорее тем, что девочка следила за своим презренным одноклассником почти с десяток лет после окончания школы и до сих пор сталкерит его соцсети — вот где настоящий антисоциальный лошпед. Теперь же, вновь наткнувшись на его аккаунт, я кое-что заметила. Ладно, по порядку. Во-первых, этот парень всегда постит на японском, использует в качестве альтер-эго истеричную (!) «девочку-волшебницу (!!) Рири (!!!)» и называет себя последователем некоего направления «менхера». Что это — чёрт знает, честно говоря. Во-вторых, рисунки у него очень разнообразные. В твиттере в основном милые картинки, иногда несколько гротескные, а вот на других площадках полная мозгоебля с вырвиглазными цветами, блевотой, ранами, самоповреждением, искажёнными пропорциями и… Липко-розовым. Таким образом, мы плавно переходим к третьему аспекту, убившему меня наповал: последний его пост — рисунки Лалалу. Скажу сразу: там точно была она, не обсуждаются. Эту сволочь я всегда и везде узнаю. Хвостики, безумный взгляд, худощавость и позы — всё её. Возможно, если бы не другие совпадения, я бы списала всё на схожесть анимешных типажей, но нет же! Картина сложилась воедино! Этот художник — мальчик, по которому сходила с ума Лалалу. Я прошерстила все доступные соцсети в поисках финального подтверждения, — имени — но найти не смогла. Тогда написала ему в ЛС, кинув ссылку на тот самый пост: «это Лалалу». Вспомнив, как всё-таки рокового мужчину зовут (звучная, литературная фамилия), добавила: «ты Лука Некрасов», «жил и учился в Калининграде, встречался с мальчиком, к тебе была приставлена девочка-волшебница Лалалу, а ты считал её галлюцинацией», «ты считаешь, что она умерла, но всё сложнее». Подумав: «пожалуйста, не воспринимай мои слова как угрозу. я сама сталкивалась с девочками-волшебницами и с Лалалу в частности. мне было бы важно с тобой поговорить, хотя я и понимаю, что тебе может быть не до этого. пожалуйста, свяжись со мной, если читаешь эти строки». Остаётся только ждать ответа. Есть вариант связаться с Лукой через ту самую бывшую одноклассницу, но сомневаюсь, что она имеет с ним контакт. Найти его школьного парня будет ещё тяжелее. Рассказывать Юноне я не буду. Они и так натерпелись от Лалалу». «Вернулся Таклис, принёс мне доставку из ресторана и предложил устроить ужин со свечами. Я согласилась. Надела платье попараднее, умылась и даже немного уложила волосы. Мне показалось, что это будет банально и слащаво, но всё прошло хорошо. Я как будто вышла из дома, не выходя из дома. Таклис смотрит на меня безнадёжно влюблённо… Часто я думаю, что не заслуживаю такого взгляда. Перечитала вот свои сообщения Луке — какой же я странный и нездоровый человек». «Сегодня снова не пошла в университет. Пока Таклис куда-то ездил, я торчала дома и мониторила диалог с Лукой. Приходила его сестра (Таклиса, не Луки). Слава богу, он меня об этом заранее предупредил, и я приготовила нам небольшой стол. Кристина милейшая девушка. Она весёлая, смешная и очень добрая. Сказала, что много слышала про меня от Таклиса, и что ей нравится мой стиль, хотя он и расположен «параллельно к её вайбам». Одевается она правда классно. Такая… элегантная рокерша. Чем-то похоже на то, что обычно носит Юнира, но более неформальное. Я особо не распространялась о нашем прошлом и своём внезапном появлении, поскольку не знаю, как много известно о нём Кристине. Главное, что Юня не оставила меня в совсем уж подвешенном состоянии, когда надо самой придумывать противоречивые теории. Единственное, меня напрягло, что Крис считает, будто мы с Юноной помолвлены. Не в плохом смысле напрягло… Таклис предложил познакомиться с его родителями. Он сказал, что это просто формальность, и что мне на них даже внимания обращать не надо. Но это же что-то значит. Многое значит… А Лука пока молчит». «У них очень странный папа, но по нему видно, что он любит сына. Со мной был холоден, задавал много вопросов. «Кто у тебя отец?» оказался сложным. Уклончиво ответила, что по меркам нашего города он был профессором, именно со званием, а как сейчас — не знаю. «Мать?» умерла, здесь просто. «На кого учишься?», «Как учишься?», «Планы на жизнь?» прочее, прочее. Таклис иногда пытался разрядить обстановку: его родители словно специально хотели устроить мне стресс-интервью. Я не против: я понимаю, насколько подозрительно могу выглядеть. В конце концов, его отец вынес вердикт: «породистая ты девушка», и остаток вечера прошёл куда приятнее. Перед тем, как мы ушли, он спросил у Таклиса: «Женишься?» то ли в шутку, то ли взаправду. Таклис же ответил непоколебимо серьёзно: «Женюсь». На обратном пути он приобнимал меня за плечи, согревая. Я прижималась к нему, делясь в ответ крупицами тепла. Он попросил прощения, а я даже не могла сказать ему, что всё хорошо. На уме у меня были совершенно другие вещи. Маме Таклиса я не понравилась. Она почти не говорила и много улыбалась, а на словах про женитьбу помрачнела. Не знаю, как сказать ему об этом. Да и стоит ли?». «Я разочарование для Лукерьи. Месяц мой дневничок лежал всеми брошенный, и даже сейчас я пишу в него не из внезапных терапевтических порывов, а потому, что случилось нечто удивительное. Мне ответил Лука. Лука!!! Тот самый Лука, когда я уже и забыла про него. Оказывается, он прочитал мои сообщения ещё давно, просто не знал, что на них сказать. Но вот, он приехал в Москву и… предложил встретиться. И я пошла! Хотела даже сшить игрушечную версию одного из его персонажей, пока вовремя не поняла, что у меня не получится. Лука назначил встречу в кафе в центре города. Когда я пришла туда (вовремя), он уже сидел с едой и беспокойно оглядывался по сторонам. А я, смотря на него, думала убежать. Я же даже не знала, что ему сказать! О чём поговорить! И, как назло, в этот момент он меня заметил. Луку я узнала по одежде, которую он заблаговременно описал, и грустным коровьим глазам. Ему около тридцати лет, но, как встречаешься взглядами, в голове всплывает одно лишь слово: «телёнок». Откуда-то я знала, что он будет именно таким. Типаж Лалалу. Лука дёргано улыбался и вместе с этим хмурился, создавая очень странную физиономию. В отличие от мифологических школьных лет, сейчас он выглядел опрятно: мытым, чистым, с короткими волосами. Я, смотря ему в глаза, забывала каждое слово на свете. Трясло от осознания, что передо мной горбится собственной персоной катализатор… всего! Вообще всего безумия с Лалалу. Если бы не он — не было бы её, не было бы половины событий той злополучной весны. Какая-то глубокая обида диктовала плюнуть ему в лицо. Конечно, я бы не сделала этого: я понимала, что вот он-то вообще не виноват ни в чём. «Ты не шутила?» — беспокойно выпалил Лука. Голос у него высокий, а говорит он быстро, немного шепелявя. Видимо, жизнь в Японии сказалась. Я покачала головой и, удостоверившись, что рядом никого нет, тихо рассказала ему то, что, по идее, не должна была. О том, что Лалалу была не галлюцинацией, а настоящей девочкой-волшебницей, которую к нему «приставили» для работы, но она по какой-то причине сошла с ума и едва не умерла, если бы не колдуньи нашего города… И так далее, и тому подобное. Объяснила саму систему насколько могла, место, где родилась и выросла. Лука будто на иголках сидел и пропускал мои слова мимо ушей, не перебивая лишь из приличия и то ли отвращённо, то ли зло морщась. Тогда я достала козырь, который папа во время переезда случайно захватил и очень удачно мне подкинул: газету с фотографией Лалалу на обложке. Разумеется, она ничего не доказывала. Лука мог оттолкнуть её, сказать, что я подделала, и уйти, и дальше мои доказательства закончились бы. Однако, он взял пожелтевшую бумагу и принялся не только внимательно рассматривать фото, но и читать статью о Дне города, на котором впервые представили «спасённую сестру». Истощённую, грустную, растрёпанную Лалалу. Если подумать, то они с Лукой похожи как брат и сестра. Он выглядел и сосредоточенным, и испуганным, и печальным одновременно. Сделав глубокий вдох, спросил, что с ней сейчас. Я сказала, что два года назад Лалалу умерла. О том, что убила её я, не заикнулась. Лука небрежно кинул газету на стул рядом с собой и закрыл лицо руками, вот-вот готовый заплакать. Я не знала, как реагировать на слёзы незнакомого взрослого мужчины. Обожённым языком залепетала бред: Лалалу до конца жизни хотела увидеться с тобой, вроде как тебя любила, всем блять жизнь испортила из-за этого. Лука не слушал и сейчас. Отлепив ладони от лица, он неловко улыбнулся и сказал что-то сложное, косо сформулированное… Что-то вроде: «Я уже и забыл свои подростковые годы, а теперь они так неожиданно ко мне подкрались». Он поведал, что Лалалу полгода назад пришла к нему во сне — только тогда он о ней и вспомнил. Что Лалалу правда подпортила ему психику в школе, но со временем он приноровился забывать этот отрезок своей юности. Тем более, когда рядом нет никого, кто о нём бы напомнил. «То есть, вы с тем мальчиком расстались?» — невпопад спросила я. «Эрик сразу после школы уехал в Германию по репатриации», — горько ответил Лука. — «Родители тоже умерли рано». Я извинилась. Лука бодро бросил «да похуй» и не к месту рассмеялся. Он в целом человек странный. Вёл себя эксцентрично — из-за волнения, быть может. Спрашивал, как у нас вообще «поживалось» Лалалу, а я беспристрастно вещала о её несчастной судьбе и о том, как она хотела умереть. «Да, да, похоже на неё», — хихикал. О том, что она стала алкоголичкой. «К этому всё и шло». Только на словах о том, что она была кем-то вроде проститутки, он помрачнел и не сказал ничего. «Ещё она была матерью для меня и двух моих друзей», — вслух размышляла я. — «У нас троих не было такой фигуры в жизни, и эту нишу решила занять Лалалу». «Удачно?», — последовал вопрос. «Нет. Это было ужасно». Может, мне не следовало быть настолько откровенной с Лукой. Однако согласись, врать ему было бы гораздо более жестоко. А может, я просто пытаюсь себя оправдать… Не суть. После долгого молчания Лука пришёл в себя и принялся рассказывать о Японии. Я не поняла, зачем, но слушала. Между делом он перебирал газету, иногда останавливался, чтобы прочитать очередной заголовок, и снова продолжал говорить мне о любимой сети ресторанов с японским карри. «В Японии тоже девочки-волшебницы есть?», — ухмыльнулся он. «Потише», — шикнула я. — «Да. Они везде». «Надо бы их найти и подружиться». «Не смей! Не получится». «А это ты?», — протягивая газету спросил Лука. И правда: на одной из последних страниц располагался репортаж об осеннем концерте в школе. Под броской надписью «наши маленькие звёздочки» скромно ютилась фотография со мной, серьёзной, Юнирой, с широкой улыбкой меня обнимающей, и Леночкой, удивлённой камерам. Я не смогла сдержать умильную усмешку. Как же приятно было видеть Юню радостной! Пока что радостной… Когда мы были детьми, Лалалу была нашей ровесницей. Когда мы выросли, Лалалу нашей ровесницей осталась. Судьба настолько грустная, что и злиться на неё нехорошо… Но я злюсь всё равно и не прощу никогда. «Да, я и моя невеста», — сказала я Луке, путаясь в словах. Он удивился, но всё равно поздравил. Мы посидели вместе ещё немного, пока я не предложила разойтись. Лука сказал, что хотел бы общаться со мной и дальше. Зачем?.. Я очень много думала о нём, шагая домой сквозь плотный ветер. Лука кажется очень одиноким и печальным человеком, несмотря на любимую работу, хобби и жизнь в стране мечты. Часто говорят, что нельзя латать отношениями пустоту в душе, но ведь и бездумно пихать туда увлечения — тоже не выход. Выходит такая же тоненькая тряпочка на зияющей ране. Благодаря ему я кое-что поняла. Это последняя запись в дневнике. Я начинаю новый».