Тараканий вальс

Мы со Славой снова смотрели фильм вместе, снова ложились вместе спать. Снова вместе пошли в университет. Она вернулась домой – одна, – а я, в таком же одиночестве, до шести вечера болталась по улицам, собираясь с духом. Сегодня я получу баллы с Вики и наконец избавлюсь от кабалы девочек-волшебниц. По дурости впуталась, натворила дел, изящно выбралась. Трюк в стиле Ильфа и Петрова, американских фильмов про подростков: простота и очарование наивной юности, забавная история, которую потом будем рассказывать детям вместе со Славой. Носком обуви я проходилась по ломкой сухой траве. Всё будет хорошо. Руки натирались в мозоли от верёвок качелей. Всё будет хорошо. Двор места, где я когда-то родилась и которое звала своим домом, стал совсем чуждым. Трава легко поддалась, обнажив бесплодную землю. Больше здесь ничего не вырастет. В то, что всё будет хорошо, я не верила. Не может у меня быть хорошо ничего. Но стоит попытаться. Дверь в пышный дом мне размашисто распахнула Аня. Щёки у неё стали пухлее, налились жизнью и кровью, глаза засияли. Волосы отражали красный закат. — Юнира! Она бросилась на меня с объятиями. Я, не выдерживая даже такое маленькое тельце, отшатнулась; почувствовав, как бьётся её во всех смыслах больное сердце, погладила по костлявой спине. Обнаружила с удивлением, что сестринские чувства к ней притупились, как и чувства вообще. — Умереть было бы в твоём стиле, — не замечая во мне перемен, Аня совсем как прежде язвительно улыбалась. — Ну спасибо. Она учтиво отступила, и я зашла. Настольные игры лежали на столах, но открыты не были; стояли кружки недопитого чая — значит, собрались они недавно. Ужинают? Подтверждая догадки, Аня повела меня на кухню. Продвигаясь по коридорам, я поняла, что каждый вдох давался мне с огромным трудом. Воздух здесь стоял влажный, неподъёмный, а свет, падающий цунами с люстр и льющийся ручейками из всех трещин, топил, затекал в лёгкие. — Ты ничего не расскажешь, да? Аня не замечала этого и шла так легко, что едва касалась пола. Четыреста баллов — так мало. После этого... А после... — Ладно, — голос Ани был далёким, словно мы правда плыли рыбами сквозь океан, — я от тебя другого и не ожидала. Спасибо, что хотя бы пришла. Четыреста баллов. За этот вечер нужно будет свести Аню и Лену, показать это Вике, и всё. Всё, что мне стоит помнить. Единственное. Не упустить из головы. Анфиса Васильевна в вечернем платье, сливаясь со шкафчиками, утварью, со сложной высокой причёской стояла у окна и смотрела на сидящую возле Лены Вику с аристократическим высокомерием. Заметив меня, она сбросила надменность и красиво просветлела, заставляя меня в очередной раз подавиться невидимой водой. — Юничка! — распахнув тонкие руки она поспешила обнять меня и придушить ароматом тяжёлых сладких духов. — Ой, зайка моя, как я рада тебя видеть! Лена посмотрела на меня без лишних выражений на лице. Вика — с натянутой, но злой улыбкой, Аня — с искренней. — Взаимно, — как-то неловко ответила я, зевая, чтобы ухватиться хоть за капельку кислорода. — Там дядю Сашу не видно? — Нет... Анфиса Васильевна наконец отошла от меня и поправила причёску. — Ой, он как красна девица, — я уже начала привыкать к неожиданному потопу, а потому, сделав долгожданный, пусть и неглубокий вдох, смогла изменить выражение лица на более приятное в ответ её шутке. — Подождите немного, девочки, я вам ещё немного помешаю и отстану. — Анфиса Васильевна, ну вы что, — Аня взяла откуда-то галантность. Предположительно, украла у меня. — С вами очень интересно. Женщина мягко махнула рукой, расплываясь в радости. Однако она украшала её недолго — ровно до того, как Вика не заскрипела протяжно вилкой по тарелке. Тогда Анфиса Васильевна поморщилась, грубо искажая черты до практически монструозных. — Вика, а вы случайно не знаете, — холодно начала она, чуть потирая висок, — про правила столового этикета британского двора? Так вот, королева всегда откусывает очень маленькие кусочки от еды, чтобы продолжать вести беседу даже во время трапезы. Вика не могла ответить, её рот был занят курицей. Лена же не стремилась спасать подругу, выглядя скорее пристыженной. — Мне просто кажется, что это полезно помнить, — выдохнула Анфиса Васильевна, томно поворачивая голову в сторону окна. — Часто в жизни пригождается… Лена почти незаметно ущипнула руку Вики под столом. Конечно, защищать вечно обиженную и непонятую девочку ей неудобно перед куда более святой матерью. Благородство вообще штука лживая. Аня побросала по сторонам слегка взволнованные взгляды. Я мотнула головой, мол, разбирайся сама, если хочешь — голова у меня не могла работать в таком смертельно спёртом воздухе, а на вежливые фразы и в обычной обстановке уходило много усердий. — А я слышала, — заговорила она едва неуверенно, — что Юрий Гагарин на приёме у королевы достал из чая лимон и съел его. И королева из уважения за ним повторила. Взгляд Лены немного охладился. Анфиса Васильевна свежо улыбалась, и только Вика продолжала горбиться и отстранённо жевать пышущую жаром курицу. — Ну, мы-то с вами не Гагарины, — женщина потрепала Аню по макушке, грациозно проходя мимо. — Ладно, девочки, хорошего вам вечера. Аня, Леночка, до завтра. Вежливый намёк, чтобы Вика не оставалась у них ночевать. Не уверена, что остальные это схватили, но мы с Аней точно поняли, что к чему. Чувства по поводу этих слов у меня были противоречивыми: с одной стороны, да, Лена любит сирых и убогих. С другой — против идеальных родителей она не пойдёт никогда. Аня же выглядела обеспокоенной, даже когда скрывала это за дерзкой усмешкой. — Ладно, харе, — бросила свой птичий голосок к сидящим за столом девочкам. — Поесть вы всегда успеете, идём играть. — Сейчас, Вика закончит, — осторожно ответила Лена. Правда затем, подумав и нахмурив брови, встала, взяла растерявшуюся Аню за руку и ушла с ней вместе в зал. Мы остались с Викой наедине. Я хотела поскорее уйти, но голова уже начинала кружиться от недостатка воздуха и переизбытка света. Ноги, как у пьяной, истончались в пластилин. Даже на один шаг ушло бы много энергии, поэтому сейчас, стоя, не разговаривая, я и собирала её. Вика смотрела на меня своим пустым взглядом зарождающегося безумия. Лишь бы не пришлось её выслушивать... — Нам давно нужно с тобой поговорить, — да твою мать. — Давно? — Со школы. Давненько. — Знаешь, Юнира… Она отодвинула пустую тарелку и приоткрыла рот, будто в удивлении. Подкупало лишь то, что в глазах у неё проснулась осознанность, а в словах исчезло заискивание. Я ждала, потому что больше делать было нечего, а Вика, прямо как Лена, тупила и тянула. — Не важно, — вздохнула она наконец. Убрала посуду в раковину и, бросив последний, на что-то намекающий взгляд, ушла к остальным. Я наконец сделала долгий, насыщенный, сладкий глоток сухого до царапин в носу воздуха. Для того, чтобы получить удовольствие от вечера, нужно правда было быть фанаткой Лены. Мы сидели в гостиной, пили какой-то причудливый чай и мучили настольную игру про жизнь. Напиток добил меня, окончательно вводя в наркотический транс; впрочем, на других такого эффекта не производил. — Вы все сосёте, — бодро смеялась Аня, пересчитывая зелёные бумажки. — Ты вообще играть не умеешь, Лена. — И правда… — бормотала она в ответ, грустно осматривая деньги. — Вот что значит родиться в богатой семье. Тратишь направо и налево, чёртова буржуйка. Лена надулась. Вика всё это время молчала и льнула к подруге, которая сегодня к ней была поразительно неласкова. Я, прикрыв рот, зевала. Мне казалось, будто у меня отмирали клетки мозга от кислородного голодания. Мне срочно нужна была Слава. Я испытывала ломку по влюбленности и близости, пусть даже сейчас между нами и пухли неровности; я думала, что только с ней смогу прийти в себя и перестать задыхаться. О каком-то плане по сведению девочек и речи не могло идти, пока у меня было такое состояние. Четыреста... — Мы скоро нагоним Аню, — кротко лепетала Вика, врезаясь в барабанные перепонки грузовиком, — а Юнира так и продолжит в конце плестись. Завались, блять, нахуй, как же ты заебала. Я потратила последние силы на улыбку её лживым мышиным глазам, когда бьющийся в конвульсиях разум разродился дурацкой идеей. — Анюта, — вяло приобняла её, сидящую рядом, и притянула к себе. Кинула свою фигурку в коробку, — раз они в одной команде, то и мы с тобой объединяемся. Конечно, у Лены промелькнула ревность даже несмотря на то, что я быстро убрала руку с плеч. — Это не по правилам, — прошипела она на контрасте со звонким смехом Ани. — Как же ты себя любишь, — задорно воскликнула, потряхивая горящими волосами, моя соседка. — Хочешь, чтобы только ты выигрывала? — Не только! Ещё… Вика. — Да-да, ещё бы. Мы с моим умом и хитростью Юниры запросто обойдём тебя, — осеклась, на мгновение переставая ухмыляться, — и Вику. Готова? Лена решительно кивнула. Вика же выглядела потерянной. Она не могла ни вмешаться в их шуточный спор, ни, по очевидным причинам, заговорить со мной. И впервые я видела у неё на лице не притворную, а настоящую грусть. Хорошо. — Тянем или нет? — спрашивала Аня. Не понимала, что, собственно, делаем, но отвечала: — Тянем. Успех! Мы брали деньги из банка и продвигались на несколько ходов вперёд. Лена зеленела от осознания неминуемого проигрыша и ревности, но стоически молчала, полностью при этом игнорируя Вику. Если ещё немного надавить, а потом вызвать её на разговор, то они точно сойдутся! Сойдутся... Господи, мне бы выпить. Горло покрывалось коростой от обезвоживания, чай не мог его смягчить. Господи, мне бы... В дверь начали тоненько звонить. — Сейчас открою, — сказала Вика, чтобы хоть что-то сказать. Её слова мой мозг обработал с запозданием, когда плечи тронула долгожданная, исцеляющая свежесть. Поёжившись, я обернулась. В длинном закрытом платье без рюш и бантиков, с волосами, развевающимися на сильном ветру, с пронзительными огромными глазами стояла Слава. Я увидела её сейчас словно впервые: снежная королева. С одним её появлением на пороге воздух стал прозрачнее, свет померк; первый нормальный вдох, второй, третий. Мы вместе заснули, мы вместе проснулись, мы вместе провели день, но сердце заныло, больно-больно, от того, как далеко она всё-таки стояла. И на контрасте с ними — как бы сильно я ни любила Аню — на контрасте с ними, остальными она ощущалась чем-то светлым и чистым, нежным, родным. Чем-то недосягаемым сейчас. — Всем привет, — Слава над нами возвышалась, но свысока не говорила. Шелестела, как листик на ветру, и неровно улыбалась. Я бросила настолку, Аню и рванула к готовой раствориться в воздухе готической иллюзии, к миражу оазиса. — Слава! — нарочито радовалась, чтобы скрыть искренность. Обняла её, отталкивая ничего не успевшую сказать Вику, прижала к себе крепко-крепко. — Ты чего? — Слава была святой: даже несмотря на сложности между нами отвечала мне, наверное, даже с настоящей любовью. — Я соскучилась. Прохладный воздух мёдом разливался по носу — трещины исцелялись, по горлу — короста заживала, по лёгким — они распрямлялись, разглаживались, по телу — обретало силу. Голова прояснилась, как после пробуждения, а конечности вновь обрели власть над собой. Ничто не длится вечно — Слава отстранилась, но её лёд покрыл меня инеем. Провожала её красивую фигуру взглядом, не сдерживая улыбку. — Вы играете? — вежливо спросила она у диковатых девочек. — Мы выигрываем, — с гордостью сказала их беловолосая предводительница. — Юнира, ты тоже? Нет, просто дурачусь. Нет, я уйду с тобой куда угодно. — Да! Она мне помогает. Твою мать, Аня. — Вика, а ты? — девочка помотала головой, Лена не встревала, задумавшись о чём-то. — Тогда попей со мной чай, пока они доигрывают. Вика смиренно кивнула и кошкой улизнула на кухню. Шаг Славы был тяжелее и степеннее. Я хотела пойти следом, заворожённая её грацией, как крыса крысоловом, но так и осталась стоять на месте, смакуя тающий лёд. Лена и Аня сейчас сидели рядом, без помех в виде других, стреляя друг в друга взглядами. Напряжение между ними скользило когда они передвигали по карте фигурки. В улыбке Ани и в потере моральных принципов Лены. Это идеально — чем больше они будут проводить время так, тем быстрее осознают, что нравятся друг другу. Однако… — Анюта. Окликнула её просто чтобы окликнуть. Сделала своё лицо красивее, чем когда либо. — М-м? — она тут же посмотрела на меня. Лена за ней обернулась на меня угрюмой тенью. Слава явно дала мне понять: им нужно дать пинок. — Как ты себя чувствуешь? — Точно, как? — всполошилась Лена. — Нормально. Мама иногда зовёт, но я научилась это перебарывать. — Правда? Я опустилась к Ане и взяла её руки в свои. Сначала она, ошарашенная, покраснела, но потом уверенной усмешкой дала понять, что знает, что я пытаюсь сделать. — Ну… Свежий воздух мне бы не помешал. Как и мне. Я помогла ей подняться и повела ко входной двери. Лена смотрела на меня с гневом. — Давай я форточку открою! — отчаянно предложила она. — Нет, я лучше на улицу выйду, — холодно отвечала Аня. — Тогда я с вами! Не обращая внимания, я распахнула дверь. Ветер задувал в счастливый дом неприветливую ночь, заживлял мои ранки. — А у тебя с социализацией совсем плохо, да? — природная жестокость расчетливо пробудилась в Ане. — Мне нужно поговорить с Юнирой наедине. И мы ушли, оставив недоумевающую Лену в одиночестве. — Так о чём будем говорить? Аня была доброй и злой одновременно. Аня правда была моей сестрой. Мы сидели на ступенях, наслаждаясь студёным свежим воздухом и тишиной пригорода. Голова, проясняясь, совсем не могла думать. Я и представить не могла, какое это счастье — просто мочь свободно дышать и думать. — О чём угодно. О чём ты хочешь? Она пожала плечами. — Мне всё равно. И мы молчали, пока она по-детски хитро не хихикнула. — Ловко ты придумала. С тем, чтобы Лену заставить ревновать. Я умилилась её ребяческой наивности. — Она и без меня неплохо справляется. — Думаешь?.. — в грустных бровях Ани промелькнула неуверенность. — Ага. Ты ей очень нравишься, но она может ещё долго тянуть со всем этим. Не думаешь первой признаться? Аня пожала плечами и легла спиной на ступени. Ехидное выражение лица омрачилось налётом светлой печали. — Мне страшно. — Всем страшно. Но кто-то из вас должен это сделать. — Пусть Лена первая. Я не хочу. — Ну... — Не хочу! — рявкнула. — Всё, закрыли тему. Я посмотрела на неё, насупившуюся, и отвернулась к блёклым звёздам. Тянуть из неё слова не хотелось, да и я знала, что долго обижаться Аня не умеет. И правда: уже скоро она прервала наполненное стрёкотом цикад молчание, вздохнув. — Помнишь Соню? — сильный голос давал слабину. — Старосту. Мы с ней встречались в школе. Ну, так, под ручку ходили… три года, в тайне от всех, потому что ей стыдно было. Я же всегда странной была у вас в коллективе, а она отличница, умница, красный диплом, всё такое. Перед развязкой истории Аня взяла паузу, видимо, давая мне время самой додумать финал. Красные глаза у неё округлились, а губы туго сомкнулись, сдерживая готовую вырваться из них обиду. — Так вот перед выпускным она со мной рассталась, сказав, что сошлась с каким-то хуём-сталеваром, а через год от него родила. Пиздец. — Ужасно. — Ага. Но вот я не знаю, что больший пиздец: то, что ей двадцать, и у неё муж и сын, или то, что двадцать мне, а у меня ни кола, ни двора. У Лены… У Лены есть Вика… Голос Ани дрогнул. Я испугалась, что она может заплакать или от бессилия разозлиться, но ничего такого не произошло. Аня просто, сделав глубокий вдох, успокоилась. — Поэтому пусть признаётся первая. Если я и правда ей важна, то ей сложно не будет. Ещё один отказ в пользу кого-то я не переживу, и открывать кому-то душу, не зная, что за этим будет… Она приподнялась на локтях и грубо толкнула меня в плечо. — Ты ничего не слышала, — жёстко сказала. — Хорошо. — Точно? Если кому-нибудь скажешь — я убью тебя. — Конечно. Аня будто бы не поверила. Приблизилась ко мне, словно принюхивалась, давая себя почувствовать провинившимся ребёнком. — Ты что-то плохое замышляешь, — цокнув, сказала она после внимательного наблюдения за мной. — Ну, от девочек-волшебниц другого и ожидать не стоит. — Нет, — отвечала правду, — не замышляю. Аня встала, отряхиваясь. — Делай, что хочешь, — пропустила мои слова мимо ушей и продолжила таким же бескомпромиссным тоном, — только не создавай проблем нам с Леной. И прежде, чем зайти обратно в дом, по-пацански усмехнулась. — Вы со Славой мило смотритесь. Прямо котятки такие. Хотелось бы… Вздохнула. — Не важно. Давай, подтягивайся. Хлопок — я одна. Лишь цикады да лягушки, квакающие за воротами, составили мне куцую компанию. А ещё меланхолия, опутывающая тело с ног до головы. Возвращаться не хотелось; возвращаться надо было. Чтобы свести Лену и Аню, чтобы получить баллы с Вики. Возвращаться в душный, чуждый, прекрасный, а оттого мерзкий дом. Возвратиться, задохнуться. Возвращаться, чтобы Слава… Чтобы Слава, моя Слава… Я обняла колени и прижала их к груди. Из-за калитки виднелось мрачное тёмное поле, манящее к себе колючими лапами трав. Желание сбежать туда от детсадовских посиделок и людей, мало что у меня вызывавших, пробуждалось внутри как инстинкт. Нет, Аня — моя сестра. Нет, Слава… Зеркальца с собой не было. А рука так хотела к нему потянуться, чтобы погладить нежную прозрачную гладь и напомнить себе, зачем всё это происходит. Дверь снова открылась. Я напряглась, готовясь к вымученным разговорам с Леной или, что гораздо хуже, Викой. Но увидела Славу. Моё сердце застывало от взгляда на неё. Страх, и сладкий трепет, и стыд. Она тоже смотрела вдаль, чувствовала то же, что и я. Верно: земля, однажды нас поглотившая, не могла так просто отпустить своих жертв, своих детей. Я отвернулась на каменную стену, ударяясь о тепло. — Прости меня, — и тут же на синяк закапала капель её голоса. Сквозь пищащую головную боль я улыбнулась. Сегодня у меня все будут просить прощения, да? Слава села на ту же ступень, но на другой конец. За что? — Я не должна была говорить тебе это вчера, — заладила она, прочитав мои мысли, тоненьким и тихоньким голоском. — Я приняла решение быть с тобой, а значит и ответственность за это должна нести сама. — Что ты имеешь в виду? — мой, словно синхронизируясь с её, тоже становился глухим. — Это… Мне сложно объяснить. Но прости, пожалуйста. Слава не хочет стать таким же посмешищем, как Лалалу. Слава, маленькая и дрожащая от малейшего дуновения ветра, боится, что я продолжу её предавать, а она по-мазохистски подсядет на это и не сможет жить больше нормальной жизнью. Я ничего не могу сделать с этим сейчас. — Слава, — потянулась к ней и взяла её ладошку в свою. Она немного покраснела — может, от ветра, — я понимаю, о чём ты. Я сделаю тебя счастливой. Я обещаю. — Хорошо… — Я обещаю. Клянусь. — Хорошо. — Клянусь. — Всё, хватит. С закрытым ртом смеясь, она убрала свою руку. Радость от её повеселевших глаз пробилась у меня даже сквозь печаль. — Тебе скучно? — спросила я, кивая на горящий дом. — Безумно. Как будто пришла на фан-встречу Лены и её поклонниц. Н-не подумай, я люблю Лену… — Да-да, я тоже об этом подумала. Слава приложила тоненький длинный палец к бледным губам. — Самое странное, — задумчиво сказала она, сводя брови, — что и им самим как будто бы не весело. — Потому что они как павлины друг перед другом хвостами красуются. — За самку дерутся? — Ага. Было бы за кого драться. Слава нахмурилась сильнее и пихнула меня под бок. Не сдержавшись, я рассмеялась. — Не говори так о Лене! Ты многим обязана её семье. — Не ей же самой, — пятна смеха всё не вымывались у меня ни с лица, ни с голоса. — Ну… — Слава же была предельно серьёзной. — Ей самой многим обязана я. Даже сейчас, когда я была абсолютно права, она всё равно находила способы переспорить меня и надавить на слабые места. — Лена жуткий человек, — в тон ей стала отвечать я. — Не знаю, как ты этого не замечаешь. Она очень жестокая и эгоистичная. — Не тебе судить, — криво ухмыльнулась Слава. — Я хотя бы понимаю, кто я, и признаю. А она не знает, и это страшнее. Свет из окон ещё жарче запалил, очерчивая темноту, нас окружавшую, сильнее. Мы были ссыльными изгоями из всех душных развлечений и радостей этого мира, нам никогда ими не насладиться. Умная мысль наклёвывалась, но у меня было туго с умом. — Она не плохая… — Я это и не говорила. Я просто сказала, что она жуткая. — Я слышала, — раздражённо пробормотала Слава. — Но её жуть можно из неё вытравить, вернуть к изначальной доброте. Лене не хватает осознанности, только и всего. Если она её обретёт, то станет лучше нас обеих. Умная мысль всё ещё крутилась в голове. Включился автополив, автоматной очередью расстреляв моим голые ноги и длинный подол Славы. Отчего-то мне вновь стало стыдно. — Тебе стоит быть мягче к другим, — она подвинулась ко мне и заглянула своими небесно красивыми глазами в мои, зачаровывая, — и тогда ты станешь мягче к себе. А если ты будешь мягче к себе, то не будешь так сильно… Слава прикусила изнутри щёку, замявшись. Нервно отвела взгляд. — Так сильно что? — Так сильно себя ненавидеть. Ну, да. — Прости, если это было грубо. Я смято помотала разрывающейся от нового прилива боли головой. Нет, ты путаешь причину и следствие. Я ненавижу себя, а значит придирчива и скептична к другим. Я не могу перестать быть придирчивой и скептической — я не могу перестать ненавидеть себя. Это в моей природе. Я же инопланетянка. Я же таракан. — Я — таракан. — Нет, — Слава словно знала меня и мой горячечный бред наизусть, — ты гусеница. Даже не гусеница, а куколка. — Куколка? Куколка — это ты. Фарфоровая ли, пластмассовая, винтажная с живыми грустными глазами, шарнирами и душистыми волосами. Я если и кукла, то разве что надувная. — Ты скоро превратишься в бабочку, мне кажется. А можешь и сидеть в своём коконе годами, кто тебя знает. Категорически не верила ей и продолжала вилять головой, едва понимая, что именно так куклы себя и ведут. — На бабочку больше ты похожа. — Может, я тоже ей стану, — светло улыбнулась она. — А пока что мы обе куколки. Сияние Славы не было жестоким и насмешливым, как у остальных. Зато в нём было то невесомое, чему остальные могли только завидовать. И мои пальцы сами потянулись к её щеке, желая коснуться этого чуда. Слава закрыла глаза и поцеловала меня, подставляясь под пули воды. Я не знала, что чувствую. Я чувствовала ничего и всё одновременно, всё приглушённое. Прижимала её к себе, чтобы спасти от автополива, пыталась закрыть своим телом, но он сам перестал работать, оставляя после себя только мокрые ступени, по которым скользили наши иногда задевающие друг друга туфли. — Слава, — прошептала я ей в порыве чувств, когда мы разорвали поцелуй. — Я тут поняла кое-что… Наверное, ты это сделала ещё давно, но до меня вещи поздно доходят, я не очень умная. — М-м? — опьянённо промычала Слава припухлыми губами. — Мы единственные живые люди здесь. Таракан и бабочка, бегающие по сломанному игрушечному домику. Сама посуди: вокруг нас куклы с оторванными конечностями — девочки-волшебницы, безголовые медведи — Ваня, неваляшки — Лена, Вика. И оно всё работает неправильно. Мы не можем тут прижиться, нас изгоняют. Мы не можем полноценно и тесно взаимодействовать с ними, потому что они сломаны, в отличие от нас. Поэтому у нас почти нет друзей, и поэтому мы с ними всё равно не близки, как бы ни тянулись. Мы можем только наблюдать... Так ведь, Слава? ...И поэтому нам здесь душно. Я чувствовала себя гением и дурой одновременно. Гением — потому что загадка моего существования наконец была раскрыта. Дурой — потому что догадалась об этом позднее всех. И пустые, лишённые восторга или даже гордости за меня глаза Славы говорили об этом же. — А где в этой схеме мой отец? Он тоже сломанная игрушка? Сказочный домик Дмитрий Николаевича подмигивал тусклым светом окон. Я запнулась, не найдя ответа. Слава, не давая подумать, глубоко вздохнула. — Я понимаю, о чём ты, но этот город реален, и люди вокруг нас тоже. Это — весь наш мир, и это всё, чем... Чем является жизнь. Тебе нужно просто принять это и жить с этим. Жить здесь дальше, среди нас. — «Просто», — усмехнулась. — И ты вроде решила, — она прослушала это, — что больше не хочешь сбегать отсюда? — Да. — Тогда откуда кукольный домик? Слава говорила по-матерински мягко, но я всё равно себя чувствовала как на допросе. Сердце ныло малопонятной, режущей болью, не дающей сделать вдох, прямо как в помещении. Щёки краснели, и только искреннее беспокойство в лице Славы внушало странное спокойствие. Я правда для неё важна… да? — Не знаю, — вобрав в лёгкие воздух тяжело ответила я. Голова гудела и падала на мои до ужаса костлявые, неприятные колени. — Я всё ещё не хочу отсюда сбегать. Нормальных способов это сделать нет, а жизнь с тобой делает меня счастливой. Слава кивнула, предлагая продолжить. Я набиралась смелости сказать то, что ещё не до конца понимала, но знала: — Но мне всё равно кажется, что мне нужно что-то ещё. Может, другие люди, другие отношения… не любовные, а, например, дружеские, товарищеские, родственные. Я всё ещё думаю о словах Лалалу, о том, что про меня знают больше, чем мы все думаем, но не говорят. Что я сама что-то большее… понимаешь, да? Может, мне надо найти самовыражение, но как самовыражаться здесь? Для кого, среди кого? Я путалась и говорила бред, а Слава вдумчиво слушала меня даже сейчас. Последний рывок: — Ты делаешь меня счастливой, но ты не всё, что мне нужно в жизни. И я тут же вздрогнула, испугавшись звона этих слов. Выпрямилась, готовилась извиняться и оправдываться, но Слава оказалась быстрее, с счастливой скромной улыбкой. — Я рада. Её рука ложилась на мою. Ещё немного — и Слава нежно меня обнимала, пальцами поглаживая по плечам. Не веря, гладила её в ответ — не веря, что чувствую счастье. Дверь распахнулась, ошпаривая теплом. Мы синхронно обернулись на тень, застывшую в оборонительной позе, с широко расставленными ногами. — Вы всё ещё здесь? Тяжёлый аромат слив и специй перебивал тонкий запах поля. — Слава, ты не хочешь зайти домой? — продолжала фигура овечьим голосом. — Сейчас холодно, ты может простудиться. Она кивнула мне. Я кивнула ей. Фигура проводила Славу до дома, а затем села возле меня. — Что-то происходит, — жалостливо протянула она. Лена упиралась своими магическими жёсткими глазами в мои. Наклонялась даже ближе, чем Слава. — О чём ты? — я отупела от света, но пыталась скрывать это. — Ты сама знаешь. Сложный разговор с Леной, намёками её подводить к очевидному… И это всё, пока голова кружится, виски пульсируют, а воздуха из-за неё становится всё меньше и меньше с каждой секундой... — Мне надоело возиться с тобой, — на одном дыхании отрезала я. — Не знаю, что тебе кажется, но скажу, как есть: ты любишь Аню. Это всем видно. Конечно, Лена заметалась и испуганно завздыхала, будто я обвинила её в преступлении. Мне от такого мельтешения перед глазами становилось тошно в прямом смысле. — Ты любишь Аню, — настаивала я. Лена теребила воротник рубашки одной рукой, а другую беспокойно прижимала к сердцу. — Ты любишь Аню, — мягче повторяла я, проникаясь даже какой-то жалостью. Лена скромно молчала и наконец прекратила дёргаться. По тому, как сжались её губы, и как стыдливо длинные ресницы скрыли круглые глаза, я всё поняла. — Я чувствую к ней что-то, — еле слышно заговорила она. — Сильное. — И? Почему не говоришь об этом, — когда всё настолько на ладони. Лена пожала плечами. — Я люблю Вику. Да Господи. Захотела послать её нахуй и бросить уже эту затею, но Лена тут же поправила себя: — Нет, не люблю… Люблю не так, как Аню. Аню хочется обнимать… и быть с ней ближе. У меня сердце рядом с ней всегда так сильно бьётся, я хочу… Я хочу просто находиться рядом. А Вику по-другому, мне с ней больно. Ногти Лены гуляли по влажной плитке, чуть не ломаясь об неё. Дыхание становилось тяжёлым и нервным. — Мне нужно быть с Викой, потому что я должна её спасти. А Аня… Душно. — Лен, это бред. Она даже не стала спорить, лишь повержено опустила голову. С трудом сделав несколько вдохов, я продолжила: — Ты не думала, как больно может быть от этого Ане? Она искренне испытывает к тебе чувства, — Лена вздрогнула, приоткрыла рот, — а ты ей никакого ответа не даёшь. И Вике от того, что ты якобы с ней, не лучше. Ладно бы ты её любила, но ведь очевидно ты не любишь, да и не спасёшь её никак. Почему ты вообще считаешь себя рыцарем, героиней? Что тебе это даёт? Живи да будь счастлива со своей девочкой, не бичуй себя. Лена не отвечала. Она мялась, из одной скованной формы перетекая в другую, бросая на меня редкие полные сомнений взгляды. Я уже близка, но теперь нужно надавить на что-то другое. — Ты будешь лучшим человеком, если признаешься Ане и начнёшь встречаться с ней, вместо того, чтобы продолжать мучить все стороны ради иллюзии спасения Вики. Глаза Лены стали стеклянными от мыслей. — И как… когда мне это сделать? Отлично! — Да хоть сегодня. Прогони нас всех и поговори с ней. Мы со Славой поймём, а Вике придумаем какую-нибудь легенду. Лена шумно сглотнула. — Зачем тебе это? — осторожно спросила. — У нас с тобой не очень отношения, кажется. Я хочу получить баллы с Вики. Я хочу помочь единственной, кроме Славы, кто хоть немного похож на инопланетную меня в этом мире. — Мне дорога Аня. — Только… дорога? — Да. Только дорога. Ты же видишь, люблю я Славу. Лена сидела сумрачной ещё какое-то время, мягко перебирая выпущенные пряди из причёски. А затем неожиданно ярко улыбнулась. — Я так и сделаю, — встала. — Спасибо тебе, Юнира. Правда. И прости, что сомневалась. Она зачем-то помахала мне рукой — я сделала то же самое. Затем ушла, и я снова осталась одна. Можно было, в принципе, зайти в дом следом. Не так уж там и плохо, не так уж плоха Лена, а на улице уже становилось студёно — в объятиях Славы можно было бы и согреться, и при этом не умереть от жажды. Ноги не двигались, приваренные к ступеням. Минута, пять, двадцать, дверь открылась. Рядом села Вика. — Чего тебе? — спросила я у её перекошенного лица. Вика была неизбежной болезнью и грустным концом страшной истории. Она была тем, чего я не могла избегать, но хотела. Но не могла. Но хотела. Но знала, что однажды оно настигнет в худшей своей форме и сожрёт. Я бы сбежала — сбежала в поле, да ноги не двигались. Я бы сбежала, если бы не беспочвенная уверенность в себе и надежда, что всё образуется. Роковая встреча, исход которой всё разрешит — так я себе говорила. Вика молчала. По её лбу растекались ассиметричные складки, в глазах были то ли гнев, то ли невероятная грусть. Она моргнула — скупые слёзы смочили ресницы. Её руки распростёрлись и потянулись ко мне. Кривоватые, худые, покрытые тёмным пушком. Я не сопротивлялась, не отодвигалась, не поднимала голос. Я чувствовала себя так, будто принимаю свою судьбу, и улыбалась ей. Она дотянулась ладонями до моей шеи. С таким же кривым лицом сомкнула их. Затем сжала сильнее, и ещё. Оно происходит. Я не ожидала, что она вложит всю силу, но Вика правда душила меня с намерением убить. И я хотела бы показаться крутой, стоически терпящей асфиксию, но из горла вырывался хрип, а нос жалко сопел. Роковая встреча... Инстинктивно я пыталась убрать её руки от себя — влажные ладони соскальзывали с шершавой кожи. Фатализм... У меня нет сил, я прозаично слабая. Стать бы сейчас Таклисом… В глазах Вики сквозь отчаяние и ярость виднелась радость. У меня получалось ловить кусочки воздуха. Стать бы Таклисом… Вика скалилась, всхлипывала, царапала меня, а я мирно сдавалась, чувствуя, как её хватка слабеет. «Нет воли даже до конца дожать, да?». Я усмехнулась, когда она наконец убрала руки, беспокойно озираясь. И сказала бы это, если бы из райского света дома к нам, во тьму, не вышла Слава. — Идём? Она мелко кивнула мне. Я всё поняла, наконец обретая блаженную радость. — Пошли. Вика? Вика оставалась сидеть. — Вика, — настойчивее повторила я. — Ты сволочь. Она прорычала рыком, вскочила рывком и, не оборачиваясь, убежала от нас, громко хлопая железной калиткой. — Мне очень жаль её, — прошептала Слава. — Как хорошо, что больше делать такое не придётся. Мне жаль никого не было. Чувство, что что-то не так, не давало покоя. Сто. Всего сто баллов я с неё получила.