Тараканий вальс

Утро было облачным и туманным. Ленивый солнечный свет по пятам ходил за зубчиками расчёски, продирающейся через Славины спутанные волосы. Я смотрел в окно, на колесо обозрения вдалеке. Я смотрел на иногда проглядывающее отражение Славы: глаза опущены в пол, на лице сдержанная улыбка. Я не видел себя. Сегодня, проснувшись, я понял, что потерял зеркальце. Мне было всё равно. — Ты выспалась? — осторожно плёл длинную косу. — Нет. Поиграю немного и снова лягу. Не отвечал, сосредоточенный. Слава тоже молчала, томно закрывая глаза. — Отдыхай, — когда закончил, поцеловал её в щёку. Затем в другую, умилённый Славиным кошачьим мурлыканьем. — Я скоро буду. — Угу… Мне не хотелось уходить из наконец обретённого дома, от наконец обретённой девушки. И гостиная, и кухня, и, конечно же, спальня манили остаться здесь навеки, дремать на груди вечно уставшей принцессы и слушать, как её пальцы разбегаются по клавишам. Через силу обувался в прихожей. Маргарита Львовна смотрела на меня со старой фотографии на стене полуулыбкой. Я ухмыльнулся в ответ, в шутку понадеявшись, что она не видела нас с её дочерью вчера ночью. Что она не видит меня с её дочерью. Что она не видит меня. Странное чувство собственной неполноценности. Маргарита Львовна оставалась на периферии куда бы я ни шёл. Одно и то же статичное изображение в уголке глаз. На светофоре, под карнизом. Чем выше поднималось солнце, тем быстрее оно таяло. Мелькало возле уже уставшего бариста в кофейне, но едва-едва. Исчезло совсем, когда, ударяясь золотистой головой о проём, в помещение вбежал слепящий Ваня. Бариста закатил на него глаза. Сам Ваня заозирался, будто не мог увидеть низкого меня со своей необыкновенной высоты. А, наконец встретившись прозрачным взглядом с моим, задрожал, переливаясь самыми противоречивыми эмоциями. Я думал, что наша встреча пройдёт спокойно, за девчачьим хихиканьем и сплетнями. Но когда Ваня уверенно пошёл на меня, когда брови у него нахмурились так, что и синева радужки поблекла, я понял, что легко мне от него не отделаться. Ударит? Стал придумывать отговорки... Нет, это выбор слабого человека. Встал из-за стола, чтобы ему, если что, было проще меня бить, даже если он одной левой доведёт меня до реанимации. Жаль только Славу… Ваня встал угрожающе близко. Я ещё не успел приготовиться ко смерти, как вдруг он, не давая даже пискнуть, мощно захватил меня в могучие объятия. — Таклис! — я слышал запах его тонкого, холодного одеколона, мяты из его рта, которым он выдыхал то ли восторженное, то ли истеричное: — Таклис, Юнона!.. — Ты меня задушишь… — еле-еле хрипел ему. Ваня же, как назло, стал бить меня по спине. — Мне говорили, — я выплюнул лёгкие после его дружеского похлопывания. Только тогда Ваня, разгорячённый, красный, растрёпанный, отпустил меня. Нервно и неловко улыбнулся, глаза раскрыл широко-широко, — мне говорили, что ты умер… Ну да. — Это я виноват, — смято пробормотал, чувствуя укол совести. Ваня недоумевающе задрал бровь. — Долго объяснять. — Главное, что живой! Тут Ваня, потирая затылок, неловко завертелся, как собака за хвостом. Сел за столик — я за ним. Всё кафе по сравнению с ним стало казаться крошечным, а сам Ваня выглядел как суровый плюшевый медведь, которого против воли запихнули в ажурный кукольный домик. — Ты не расскажешь? — спрашивал он, сутулясь. Увидел, что я уже купил для нас чай, и осторожно, придерживая крышечку чайника, разлил его по кружкам. Чаепитие отца, дочери и её игрушек. — Я не смогу объяснить, — театрально ему улыбнулся. — Просто считай, что я глубоко больной человек. — Ты… — голос Вани дрогнул, как и его взгляд. — Ты себя принижаешь. — Нет. Но я скоро выздоровею. Выражение лица Вани было натянуто радостным. Он, как обычно, меня не понимал. Ничего страшного в этом нет — просто не буду обсуждать с ним тонкую материю своих противоречивых чувств. Глаза Вани шаловливо спускались на мою шею и тут же взлетали обратно, щёки становились пунцовыми. Как бы он ни пытался скрыть своё смущение за какими-то бодрыми рассказами и причитаниями о моём исчезновении, у него не получалось. Я впервые испытал гордость за свои сексуальные похождения. По-блядски отогнул воротник рубашки, чтобы Ваня разглядел весь масштаб трагедии, а не её обрывки. Повертелся, давая ему вид с разных ракурсов. У Вани отвисла челюсть, а кожа мертвенно побледнела. — Это?.. Еле сдерживался, чтобы не засмеяться. — Ага. Угадай, кто их сделал? Ваня сердито нахмурился. — Лалалу. — Что? Фу, нет. Угадывай дальше. Его брови поднялись домиком. Времени на то, чтобы понять, у него ушло до стыдного много, но я не давал подсказки и просто смаковал момент. — Слава?.. — неуверенно и вкрадчиво проговорил Ваня спустя минуты тяжёлых раздумий. — Да, — довольно подтвердил я. Жир мигрировал, волосы укорачивались. Ваня стал смущаться ещё больше, и я, чтобы не мучить его, застегнула рубашку почти до шеи. Неказисто поправила штаны. — Мы теперь… — улыбка всплывала на лице как опухший утопленник на глади реки. Чем сильнее я пыталась её скрыть, тем хуже она становилась. Сдалась, позволяя трупу осесть на береге: — Мы теперь вместе. Я к ней переехала, и мы… — радость подползала ко мне, я расплывалась от наполняющего меня тепла. — Мы, да. Мы вместе… Слава, Слава. Она сейчас играет на фортепьяно, потом будет следить за птицами в окне, потом ляжет спать. Почитает одну из давно отложенных книг. Затем я вернусь и мы вместе что-нибудь приготовим, посмотрим фильм и поедим мороженое на десерт. Пообнимаемся… Я подпирала голову руками и улыбалась, думая о предстоящем дне. — На самом деле, мы ходили недавно в ЗАГС, — по просиявшим глазам Вани стало понятно, что он знает, куда я клоню, — и… если всё хорошо сложится, то мы поженимся. Надо у Дмитрия Николаевича попросить благословение, но в общем… В общем, да. Мы вместе. Ваня смотрел на меня с какой-то мудрой добротой. Что странно, потому что мудрым он не был. — Ты выглядишь счастли… — оступился, — счастливой. Кивнула. — Я счастлива. А ты уже расстался с Лалалу? Сама не заметила, как задала логичный, но бестактный вопрос. Ваня тут же помрачнел. Заискивающе отвёл взгляд, нервно ухмыльнулся. — Нет? - догадалась я. — Нет. — А ты… планируешь? Он пожал плечами. Разочарование накатывало на меня сильнее с каждой секундой его многозначительного молчания. — Ваня, — сказала я с нескрываемым раздражением, — слышал бы ты, что она говорит у тебя за спиной. — Да я догадываюсь. Просто… Лалалу, она такая… — Какая? — Ну такая, как я тебе говорил. Маленькая, темпе… — Худая низкая неврастеничка, — перебила я. — Каждая вторая девочка-волшебница такая. — Лалалу особенная. Я её люблю. Это бесполезно. Я вздохнула, налила себе ещё чая, неаккуратно разбрызгивая его по столу. Пальцы липли к сладким дорожкам на керамике. — Люби дальше. Только не жалуйся и не ной, когда она будет снова вытирать о тебя ноги. Ваня скромно потупил взгляд. Долго вертел кружечку своими большими пальцами, а я за время ожидания даже успела одной извилиной поверить, что, возможно, он над моими словами задумался. — Я знаю. Но… Конечно, но. Он достал телефон из кармана и принялся возиться в нём, а я, поражаясь такой глупости, вздыхала. Протянул мне. — Вот, например. На экране было приложение для знакомств нашего города. Не веря, что красавец Ваня опустился до такого, я стала разглядывать профили и слушать его причитания: — Лалалу красивая, — сомнительно, — и умная, — тоже, — найти таких же — сложно, даже если забыть про всю мою любовь. Посмотри, кому я здесь понравился. С его косвенного разрешения зашла в раздел лайкнувших. Там были три девочки: одна уже стала женщиной с грязными детьми в кадре, другая даже через слои фильтров выглядела страшненькой, а вот третья казалась вполне себе нормальной. Блондинка, на аватарке раскинувшая руки в поле, запрокинувшая голову с блаженной улыбкой. — Двигайся ко мне, — Ваня подвинулся. — Чем тебе эта не нравится? Он кисло скривил губы. — Зайди в её профиль. Зашла. «Отношение к алкоголю: резко отрицательное». «Отношение к курению: резко отрицательное». «Отношение к религии: православие». Милая девочка, правильная. «О себе: жить надо в кайф))». — Она слишком обычная, — горько заговорил Ваня, когда мы дошли до роковой строчки. — Ну как после Лалалу можно начать встречаться с такой? — Зато она мозги тебе ебать не будет. — Ну… да. Но стоит ли оно того? Я не могу уйти от Лалалу к кому-то такому, мне будет скучно. — Зачем тебе вообще уходить к кому-то? Ты же можешь остаться один, наслаждаться холостяцкой жизнью. Ваня как вредный ребёнок скрестил руки на груди. — Я не хочу быть один, — в спокойном голосе просвечивалась нервозность. — Я был один двадцать лет, я устал от этого. Тем более после Лалалу… К тому же, если я сразу стану с кем-то встречаться, то она может меня приревновать. И позлиться немного… Нет, я ошиблась, это правда бесполезно. Вышла из раздела лайкнувших, стала по инерции листать профили. Если Ване так нравится жить в иллюзиях, то пусть живёт, я их разбить не смогу. Симпатичная девочка, красивая девочка, ещё одна красивая. Ни одна из них привередливому Ване не нужна, конечно. Худая девочка-волшебница с серебристым каре, в изломанной анимешной позе. Зовут Люси. — Как тебе эта? — Ваня с ленцой взглянул на экран. Его взгляд тут же зажёгся, хоть он и притворялся безразличным. Другая фотография. Яркий образ, милые позы. Ваня бережно отобрал у меня телефон и стал разглядывать её с голодной полуулыбкой. — Красивая… — сомнительно. Не стала спорить. — Я раньше её не видел. — Давай, лайкни. — Ну не знаю, — кокетничал. — А вдруг я ей не понравлюсь? Поставила лайк за него. Ваня посмеялся, повозмущался, но стал совершенно серьёзным, когда случился метч. Через несколько минут переписки, за которые я успела только купить печенье и отчего-то заставить бариста закатить глаза, они договорились о встрече. — Идём! — Ваня сотряс стены возгласом, а меня — ударом по спине. — Люси сказала встретить её у дома. Так быстро? — Вот видишь. Не успела я добавить что-то ещё, как он схватил меня за руку и повёл к выходу. Тепло кофейни сменилось лёгкой прохладой, ветерком ясной улицы. Я тащилась за полным энтузиазмом Ваней, неожиданно жизнерадостным и весёлым. — Ты только, — он, схваченный в плен солнцем, оборачивался на мои осторожные слова, — не разбивай сердце девочке. Не начинай с ней что-то для того, чтобы заставить Лалалу поревновать. Поздно я спохватилась, конечно. Ваня, сияющий, с дрожащими на ветру золотыми кудрями, чисто рассмеялся. — Не буду. Мы с Люси точно сойдёмся! Ваня почти во всём невинный и добрый человек. Наверное, стоит поверить в него и здесь. — Нам куда-то, — проверял скинутые координаты. Координаты? — сюда. И затащил меня прямо вглубь кустов у дороги, к поросшим травой узким дорожкам то ли парка, то ли двора. Я отряхнулась от листьев, захотела воскликнуть что-то возмущённое, но тут Ваня замедлил шаг. И голос его сделался серьёзным: — Юня, ты правда хочешь уйти из девочек-волшебниц? Надеюсь, меня за это не убьют. — Да. — Это хорошо… Теперь мы шли рядом. Навигация здесь по непонятным причинам давала сбои, и Ваня вертелся, постоянно менял направление. Я ждала, что он скажет что-то ещё. — Тебе не понравилось бы в настоящем мире, — дождалась. Сквозь высокую траву, мимо деревьев, закрывающих панельные дома. Сколько ни шли навстречу им — становились только дальше. — Там много неизвестного, непостоянного. Там вообще много всего, и всё гораздо сложнее, чем здесь. Я просто задумался над этим недавно, и пришёл к тому, что все, кто появляются в этом городе… Как бы сказать… Они и должны тут находиться. Это какие-то очень сложные и витиеватые размышления. Я, когда пришла к такому выводу, думала только о гарантированных деньгах, спокойствии и любви. — И ты тоже? — И я тоже. Мне тут самое место. Ваня неожиданно встал. Впился глазами в экран, потом стал оглядываться. Мы находились посередине какой-то глуши, где ещё слышался, пусть и далёкий, гул машин, но окружение уже тонуло в дикой заросли. — Координаты на это место указывают… — пробубнил Ваня. Со звоном колокольчика ему пришло сообщение: «я вас вижу». От Люси. «Ты где?», — Ваня. «здесь», — Люси. Теперь обернулась и я. Никого и ничего, кроме тёмных лип и мягкой травы с жёлтыми головками одуванчиков. — Нас нае… обманули, похоже, — грустно пробубнил Ваня. Не хотела сдаваться: — Может, она ещё дома? — кивнула на еле-еле просвечивающие окна девятиэтажки. Мы уже хотели снова двинуться вперёд, как тишину разрезал новый писк: «вниз». Посмотрели. Тропинка давно затерялась, и не было ничего, кроме неухоженного газона. Как бы глупо это ни выглядело со стороны, мы стали искать Люси под листиками. Действительно, вдруг она Дюймовочка? Под толстой липой что-то было. — Смотри! — окликнула Ваню я, приближаясь к дереву. На изумруде сильно выделялась пёстрая одежда. То, что она находилась на теле, стало понятно не сразу: только по торчащим где-то белым рукам мы догадались, что существо перед нами — девочка-волшебница. Голова была под туловищем, согнутым в мостике, ноги уходили куда-то туда же. Грудь тяжело вздымалась и так же тяжело уходила вглубь тела. Раздавался тихий хрип. В одной руке она сломанными пальцами держала телефон с яркими брелоками. — У… бе… Надо позвать кого-то. Девочки-волшебницы должны провести ритуал, чтобы она спокойно умерла. Лалалу… — Что? Что надо сделать? — Ваня бросился на колени. — Тебе помочь? — Убей… — А? Что? Давай я тебя… Я успела только вскрикнуть, когда Ваня закатал рукава и принялся растягивать конечности девочки, пытаясь привести их в норму. Люси истошно визжала, сотрясая деревья. — Отойди! — попыталась оттянуть Ваню, но он оставался на месте. — Звони Лалалу, быстро! Она скорее тебе ответит, чем мне. — Нет, — имел силу спокойно и тихо отвечать, пока Люси в агонии орала от его растяжек. — Лалалу только умертвить может, а она живая. Ваня вывернул голову Люси и довольно улыбнулся своему труду. Теперь она лежала на земле ровно, но кричать не переставала. Пустые глаза блёкли, слепли. Кожа трескалась. Тело медленно сворачивалось, возвращалось в свою исходную неестественную позу, а Ваня тщетно пытался это поправить. — У…бей… Пальцами она ещё могла набирать сообщения на мёртво вросшем телефоне. Дзинь-дзинь — Ваня проверял. Спустя секунду раздумий всё равно продолжал как врач в травмпункте разминать уже становящееся мягким тело. — Ты… — я как дура стояла. Одной рукой бессильно зарывалась в свои волосы, другой искала телефон в кармане. — Всё, не трогай, я сейчас… — Да уже почти всё! В его руке была её рука. Худые пальцы какое-то время ещё стучали по экрану, словно не веря тому, что их оторвали от остального туловища. Как и кисть. Как и плечо. Люси стихла на мгновение. Ваня на мгновение остановился. Посмотрел на меня котёночьим взглядом, весь дрожа. Рука в его руке истончалась. Когда стала плоской, как декорация, Люси завопила новорождённым младенцем. — Блять! — ума на что-то большее мне не хватало. — Да щас, щас, — Ваня тыкал отмирающей конечностью в умирающую девочку-волшебницу. — Щас я прикручу обратно. — Ты долбоёб, — оттащил его за волосы от несчастной Люси, — блять! Надо позвонить Лалалу. Ваня это понял, по громкой связи пошли гудки. "Убей". — Слушай, ну я конкретно сейчас занята, ты там побыстрее, побыстрее! Ваня молчал. Люси уже не кричала, а просто хрипела, смотря белыми глазами на меня. "Убей". — Ты что, издеваешься надо мной? Ну прости-и, прости! Ваня молчал. Я сделала из пальцев пистолет. "Убей". — Хорошо! Ладно! Я тебя сбрасываю, радикально так сбрасываю!!! Боже, ну у вас, мальчики, и игрища. Выстрелила в Люси. Сердце упало вниз. Писк Лалалу ещё было слышно, но далеко, на фоне. Перед глазами расплывался мир, шёл рыбью, а осознание, что я убила её — я убила её сейчас, прямо сейчас, своими руками, вот её мёртвое тело передо мной, убила осознанно, убила сама — оно меня трясло. Обернулась на Ваню. Ваня распластался на траве, с помятой рубашкой, смятым, полных слёз взглядом, примятым нимбом золотых волос. Дрожащие губы разомкнулись, чтобы сказать мне что-то. — Прости… Только его глупость вывела меня из транса. — За что? Меня теперь точно убьют. Впрочем, если хорошо, обаятельно объяснюсь, то нормально. А может они и не узнают. А может и не было ничего. — Никому ни слова, Ваня. Тело Люси лежало, как если бы она умерла сама. Я потянула сидящего Ваню наверх, ближе к ясному небу, поющим птицам и солнцу. — И что теперь будет? — Не знаю. Моя голова была у Славы на груди. Её юркие холодные пальцы перебирали мои волосы, поглаживали спину. Даже сейчас, после запредельного стресса, она умудрялась меня успокаивать. Убаюкивать. — Всё образуется, — запела Слава после долгого раздумья. — Девочки-волшебницы что-нибудь придумают. — Правда? — Правда. Ты… Ты просто перенервничала и сделала то, о чём тебя просили. Не волнуйся. Я устраивалась удобнее на ней. Всё-таки покидать дом было плохой идеей: со Славой гораздо спокойнее, и тише, и слаще. — Хочешь есть? — неожиданно спросила она. — Я могу тебе приготовить что-нибудь. — Ты? — усмехнулась я. — Приготовить? Слава надула губы. — Могу и ничего не делать. Ешь тогда шоколадки. Я поднялась чуть выше и поцеловала её в щёку. — Ну прости меня. Она игриво отвернулась, продолжая хмуриться. Поцеловала её ещё раз, в нос, в лоб. — Ну прости-и. Прости, прости. — Помолчи, — хихикнув, — пожалуйста. Тогда я мягко повернула лицо Славы на себя и, взглянув в искрящиеся ледяные глаза, поцеловала в губы. Как бы я ни хотела быть с ней нежной и лишь немного кокетливой, усталость этого дня заставляла меня жаждать большего и углублять поцелуй. Покусывать сухие губы, слизывать сочащуюся кровь и со слюной передавать ей железо. — Слава… — выдохнула я, почувствовав её руки у себя на талии. Пальцы неуверенно, но горячо мяли моё тело. Она нежно меня подтолкнула. Я подчинилась, падая на кровать, и утянула Славу за собой. Щёки у неё становились всё краснее, губы набухали почками на деревьях, а взгляд мутился и мутился. Слава так хотела доминировать надо мной, но при этом так невинно смущалась, когда пуританская ночнушка с неё слетала, а мои пальцы подкрадывались к её нижнему белью. Слава смущалась, и при этом так уверенно раздевала меня и касалась до развратных, стыдных стонов. К моему удивлению, уже скоро она жарила для нас картошку. Криво почистила её, немного поцарапалась. Я между делом нарезала для нас овощи, чтобы сделать ужин хотя бы немного более полезным. Смотрела на её профиль. Строгий, ангельский. Кто бы мог подумать… Я улыбнулась. Хотела подойти, обнять сзади, как в фильмах, но испугалась горячих брызг. — У тебя… У тебя очень красивое тело. Высокий голос принцессы сливался с шипением масла. Я, прельщенная вниманием с подростковых лет, застеснялась как девственница. — И мужское, и женское, — Слава с лёгкостью выговаривала такие сложные слова, даже не отрываясь от картошки. — Я знала, что так, наверное, и будет, но всё равно… Нож в моих руках сам остановился, тонко проходя по коже пальца. Кровь впитывалась в огурец и раздробленную старую доску. — Причём ты неидеальная. То есть, идеальная для меня, но не искусственная и не кукольная. Особенно когда перестаешь играть, рисоваться… в тебе столько жизни появляется. Мне нравится твой образ, но ещё больше нравишься настоящая ты, за всеми слоями одежды и жеманности. Ты невероятно красивая. Я смотрела на неё почти вплотную. Только тогда Слава обернулась и одарила меня теплой, ласковой улыбкой. — Ты тоже, — сказала я еле шевелящимся языком. Царапинка заколола, и заколола так сильно, что на глаза навернулись слёзы. — Ты чего? — Слава их заметила. Выключила плиту и подошла ко мне. — Юнира… Провела своей мягкой, трогательной рукой по моей щеке. Царапина от этого заболела сильнее. Я спрятала лицо Славе в плечо, чтобы она не видела, как я плачу из-такой глупости, какая глупость, я как ребёнок. — Всё хорошо, — шептала она мне, прижимая к себе крепче. Гладила по голове. Слёзы сами по себе текли. Даже не текли, а бездумно выделялись из глаз. Я понятия не имела, почему от обычной царапины вдруг стало так плохо. Однажды лет в двенадцать я, катаясь по полю на велосипеде, разодрала в мясо колено. Слава, заметив это, тут же бросила свои любимые жёлтые цветочки и побежала помогать мне, хотя я, защищая честь и хрупкую влюблённую душу, огрызалась на неё и отталкивала от себя. Слава довела меня до дома дяди Саши, промыла колено и щедро намазала зелёнкой. К слезам прибавились сопли. Я хаотично шмыгала носом, чтобы не испачкать её чудесную ночнушку. Слава шептала что-то нежно-нежно, а я почти её не слышала. — Я с тобой, Юнира, — только это пробивалось сквозь шум в голове. Её пальцы заскользили по моему лицу. Я отстранилась и тут же отвернулась, словно так могла скрыть слёзы, которые вытирала Слава. — У меня царапина, — краснея, заикаясь, оправдывалась я. — Поэтому… — Царапина? Где? Показала Славе раненый палец. Она с важным видом кивнула и как ребёнка повела меня к раковине. Открыла воду. Стала как ребёнку промывать его. С водой смывалась и боль. Я успокаивалась, глаза становились суше. Ты ничего не видела, Слава. Я не плакала. У меня всё хорошо и мне очень здорово. — Спасибо… Она улыбнулась и посмотрела на нарезанные овощи. Те, на которых не отпечаталась кровь, она бережно соскребла в тарелки. Туда же положила картошку, пока я бесполезно стояла в уголке, отмякая. — Попробуй. Я села за стол. Картошка была немного недожаренной, но любовь Славы, которым блюдо было пропитано, делала его самым вкусным на свете. Лучшее, что я ела в жизни. Самая красивая мелодия, которую я в жизни слышала. Мы со Славой сидели в кабинете: она играла на фортепьяно, я впервые за пару лет осознанно, с душой и желанием рисовала. Карандаш скрипел на бумаге. Музыка Славы текла рекой. Раньше для неё это было мукой. Она нервничала, психовала и ругалась с отцом: только тогда я слышала, как Дмитрий Николаевич поднимает на дочь голос. Каждодневная пытка сольфеджио и прогоном одной и той же композиции раз за разом, пока Слава не заревёт и не начнет бить мебель. Сейчас она с прямой спиной, расслабленным руками и мягким выражением лица играла так, словно это самая естественная вещь на свете. Как матери кормят детей грудью. А я рисовала с трудом и радостью, что наконец-то напрягла себя. Самая приятная дрёма. Ночью мы снова смотрели телевизор, лёжа на диване. Мне нравился фильм, но ещё больше нравилось, как Слава сопит у меня на плече, мягкими волосами укутывая, словно в перину. Закрывая глаза на секунду, я видела сны на десятилетия. Открывая, следила за миром мгновения. Я хотела провести в этой сюрреалистичной ночи остаток жизни. Но первой опомнилась Слава, неожиданно и плавно потянувшаяся. — Нам надо ложиться спать, — сказала она, глядя на старинные, молчаливые часы. — Завтра в универ. Ты же пойдёшь? Я молчала. Фильм был слишком интересным. — Юнира, — ткнула в плечо. — Пойдёшь? — Я не хочу… — Тебе надо. — Там надо мной будут смеяться. И над тобой тоже. — Всем… всем давно всё равно. Подумав, я кивнула, вздохнула и выключила телевизор. Конечно, и сон самый крепкий был с ней. Утром, пока я красилась, Слава спала. Пока я завтракала, она грустно смотрела в окно и громко зевала. — Может, всё-таки не пойдём? — сонно предложила я, разминая рисовую кашу. Слава задумчиво пожала плечами. Обернулась с игривой, прозрачной улыбкой, которая тут же растаяла. — Нет, — грустно покачала головой. — Нам надо идти, особенно тебе. Наверное, хорошо, что она так обо мне заботится. — Ладно… Одевались мы вместе. И шли, конечно, сквозь пасмурное утро вместе, по улицам, на которых теперь должно было стать больше смертей. Я возвращалась и возвращалась к умершей — убитой — Люси, и не могла скрыть понурость. — Я всё ещё чувствую вину, — признавалась Славе, как на исповеди. Уточнила, потому что вину чувствовать могла за многое: — Из-за Люси. Мне кажется, сейчас случится что-то плохое. — Не переживай об этом заранее. И то верно. В университете никто на меня даже не обернулся, хотя я ожидала, что моё появление, тем более вместе со Славой, вызовет повальные обмороки и пересмешки. Все шли по своим делам серым понедельником в серых стенах. Зайдя в аудиторию, мы сели на наши привычные и противоположные друг другу места: она со своего могла лучше сосредоточиться на уроке, я — на ней. Варя не пришла. Мия зыркнула на меня и не поздоровалась. Её я уважала больше всех, поэтому стало грустно. Маша улыбнулась, проводила меня взглядом, но не сказала ничего. На перемене подбежала ко мне и ущипнула за и так больную шею. — Юничка! — для такого холодного и дождливого утра в таком уродливом, безликом кабинете её голос был слишком ярким. — Где тебя так долго носило? Я потёрла ужаленное место и с силой выдавила приветливое выражение лица. — Кто знает, — Слава говорила с нашей одногруппницей. Мы встретились взглядом на секунду перед тем, как она отвернулась. — Я думала, тебя отчислили! Или что тебе стыдно появляться после, ну, — Маша заозиралась по сторонам и громко прошептала: — случившегося! Господи, блять. Придерживаться доброго выражения стало сложно, и я позволила ссученой улыбке сменить притворную. Славу сутки напролёт ебала, вот и не приходила. Нет, так нельзя отвечать. У Славы, в отличие от меня, ещё осталась честь. — О чём ты? — играла я, с придыханием выдувая каждый звук. — Ну Юня! Ты же понимаешь, — Маша невпопад радостно это говорила. — Варя обо всём рассказала нам. Что ты… ты и её, и Славу обманула… — Вам? Зачем? — Потому что мы ближе всего с тобой дружим, а она, вроде… Не знаю, предупредить хотела. И Славу тоже! Слава моя девчонка и не бросила меня даже когда это стоило это сделать. Мы связаны невероятно долгой и крепкой связью, о которой вам можно только плакать в подушку. — Предупреждена — значит, вооружена, — бодро, с сочащейся сукровицей язвой ответила я. — Зачем ты тогда со мной общаешься сейчас? Взгляд Маши стал удивлённо грустным. Розовые пухлые губы надулись. — Потому что мы друзья, — по-детски наивно и с невинной грустью сказала она. Стыдливый взгляд, уведённый в сторону, и застенчивые одёргивания рукавов розовой толстовки. Я опять пнула котёнка. Прямо как с Ваней. — Да, — совесть схватила за живое. Смиренно опустила глаза и искренне заговорила: — Прости, что взъелась. — Ничего страшного. — Как я могу загладить вину? — Всё в порядке, можешь этого не делать. — Я настаиваю. Давай в столовой что-нибудь куплю? На лекции всё равно не отмечают. Маша пораскинула мозгами. Наконец, разомкнула руки, снова становясь в открытую позу. — Давай! В столовой мы быстро нашли свободное место. Под жёлтыми лампочками, в практически пустом зале, пропахшем едой, я смотрела на то, как Маша поедает купленные мною десерты. — Ну так, — почему-то под таким освещением она казалась некрасивой. Уверена, я тоже, — почему тебя не было? — Это секрет, — честно ответила. — Бли-ин! — крошки сухого пирожного разлетались по столу. — Ну расскажи! У большеглазой Маши нет ни такта, ни стыда. Единственный выход из ситуации — обойти вопрос как можно тоньше. — Личную жизнь устраивала, — по сути, это даже не ложь. — А-а. С девочками встречалась? Кто знает. — Со Славой. Мы выясняли отношения, а потом съехались. Не до шараги было. Маша восторженно ахнула. — Ого! — промахнулась и проехалась вилкой по тарелке. — Так вы сейчас вместе? Я аж загордилась собой. Сделав грудь колесом, была готова радостно и подтвердить, и рассказать о свадьбе между делом, но отвлеклась на знакомый силуэт, нависший над нами. Как обычно строгая, волосок к волоску, Лена смотрела на меня с суровым выражением лица. Даже не холодным. В руках она держала нелепый красный поднос. — Привет, Лена, — в тон неприветливо поздоровалась я. — Можно я к вам сяду? Отказать было бы грубо. Я пожала плечами, и Лена расположилась рядом с недоумевающей Машей. — Маша, это Лена, — подруга Славы, — моя подруга детства. — Приятно познакомиться! — прошелестела Маша. Лена сжато улыбнулась и тут же перестала это делать, уперевшись взглядом в меня. Я не знала, что сказать. И что делать тоже. Какое-то время мы очень неловко молчали: Лена ни говорила, ни ела. Спасло меня только то, что вовремя опомнилась Маша, картинно прокашлявшись. – Так да… Вы во Славой теперь официально встречаетесь? Как неудобно. Взгляд Лены стал даже более насыщенным, то ли оборонительным, то ли нападающим. — Да. Мы съехались и собираемся пожениться. Маша хлопнула в ладоши, а Лена немного смягчилась. Слава богу. — Ой, как здорово! Наконец-то! — Поздравляю. — Спасибо, — душа наполнялась теплом даже когда хотелось раздражаться. — Только не говорите пока никому, — быстро и многозначительно бросила взгляд на Лену, — никто пока ещё не знает. — Даже Дмитрий Николаевич? Маша замялась. Я решила быть сегодня самой вежливой среди всех: — Дмитрий Николаевич — отец Славы, он ещё здесь преподает, — Маша кивнула. — Да, даже он не знает. — Ты делала предложение, не посоветовавшись с Дмитрием Николаевичем? Лена звучала грубо, но на деле была искренне удивлена. Я про себя вздохнула, жалея о том, что не прогнала её, как собачку, когда она к нам приблизилась. — Да. Мы взрослые люди, в конце концов, — а твой папа мне работу у себя предложил. Но Лена не становилась благосклоннее. И еду не начинала трогать, и слово не давала проронить своим глубоким молчанием. Маша особенно неловко стучала вилкой по тарелке, уничтожив все десерты. — Мне нужно кое-куда сбегать, — наконец-то она прочувствовала атмосферу и поступила самым разумным образом. — Юничка! — опять ущипнула за шею, когда проходила мимо. — Увидимся позже. Я благодарно, многозначительно кивнула. Лена сказала громкое «пока», а когда Маша отошла достаточно далеко, упёрлась в меня не только глазами, обрамлёнными грустными бровями, но и словами. — Ты не расскажешь, где была, — то ли спрашивала, то ли утверждала печальным, вкрадчивым голосом. — Нет. — О тебе очень переживала Аня. Зачем ты так поступила? Господи, блять. — Кто знает? — рявкнула. — Аня поймёт. Лена не понимала, что я имею в виду. А я поняла, что зря так оскалилась: её беспокойство говорит о том, что у них с Аней наверняка что-то намечается. — Ей в последнее время лучше, — начала Лена, отводя от меня взгляд. — Её почти не держит квартира. — Это здорово. Я рада. Правда. Внезапно, Лена нахмурила брови, готовясь выстрелить, как в тире. — У вас с ней что-то было? Да, в семь лет она кидала в меня смоченную слюной бумагу. Не стала говорить, чтобы не разбивать хрупкий образ у Лены в голове. — Нет. Вообще ничего. — Тогда приходи ко мне домой завтра в шесть! — со слабым, нехарактерным для неё энтузиазмом воскликнула в ответ. — У нас будет вечер небольшой. Аня тебе очень обрадуется. — Разве ты не хочешь провести с ней время наедине? — улыбнулась. — Там и Вика будет… Да твою мать, Лена. — Ладно, я приду. — Здорово. — Да, здорово. Сидеть с ней дольше не хотелось. Вздохнув, я встала из-за стола. — Мне на лекцию пора, — лучше туда, чем с ней. — До встречи. Маши в лекционном зале не было, место рядом со Славой было свободным. Выбор стал очевидным. «Говорила же, что всё будет хорошо». Слава вывела это с делано безразличным видом в тетради, притворяясь, что очень внимательно слушает лекцию. Я оттянула листок к себе и, пока она не смотрела, нарисовала милейшего котёнка, облизывающего лапку. «Ты всегда права!!!», говорил котёнок. Ущипнула Славу за бедро, чтобы обратить её внимание. Увидев котёнка, она расплылась. Губы растеклись в широкой-широкой улыбке, а брови умилённо изогнулись. Взгляд стал таким добрым и светлым, что от наполнявшей меня любви даже было неловко. Я заправила прядь волос за уши, а потом поняла, что так мои красные щёки заметно ещё больше, и выправила обратно. — Какая прелесть, — прошептала Слава. — Спасибо за котёнка. Она распахнула рот, чтобы что-то сказать, но, как обычно, глубоко задумалась, стоит ли. И пока Слава размышляла, я даже успела уловить кусок лекции, но так и не поняла, какой это предмет. — На самом деле… На самом деле, я всех котят, которых ты мне рисуешь, храню. — Правда? — М-гм. Я думала, что в ту же секунду умру от счастья. Значит, мы заведём настоящего котёнка. Когда немного подрастём, оперимся и оправимся — заведём обязательно, как символ наших отношений. И как маленькую версию ребёнка, конечно… Но на поддразнивания Слава поддавалась недолго. Сначала отвечала смешками, потом улыбками, а затем, когда на нас начали оборачиваться, стала шикать и слушать лекцию. Я тоже слушала мимоходом, только потому, что больше заняться было нечем. Со звонком схватила Славу за ручку и ловко вывела из лекционного зала, пока в проходах ещё не начали толпиться наши однокурсники. — Больше пар нет? — Сегодня нет, — она поправила платье, как только мы выбрались в холл. — Так мы из-за двух сегодня пришли? — Да, — с многозначительным напором сказала Слава. — Из-за двух. Надо будет — из-за одной придём. Я вздохнула и устало улыбнулась ей. — Как скажешь. Погода прояснилась. Выйдя на улицу, я даже пожмурилась несильному солнцу. — Куда сейчас? — спросила у Славы. — А куда ты хочешь? Было достаточно тепло и сухо. Мы могли бы прогуляться, сходить в ресторан или снова посидеть в поле. — Домой. Может, вечером куда-нибудь выберемся… Слава взяла меня за руку. — Давай, — мягко-мягко проговорила. Улицы ещё были тихи и как из детских воспоминаний светлы. Я ожидала увидеть панику, смуту и горы мёртвых девочек-волшебниц, но ничего из этого не происходило. А может, я зря вообще переживала? Люси и так должна была умереть, а единственная жертва здесь Ваня. Кстати об Анях… — Ко мне Лена сегодня подходила, — рассказывала я Славе, свободной рукой ища в сумочке телефон. — Она меня ругала из-за того, что я Аню заставила беспокоиться, и пригласила к ним завтра на какие-то посиделки. — Фильмы будут смотреть? Пожала плечами. — Понятия не имею, — зажимала кнопку на телефоне, а пока он включался, перевела взгляд на Славу. — Но там будет эта жуткая Вика. Я же рассказывала, что планирую с ними сделать, да? — М-м… Нет. — Ане нравится Лена, — «так», — и Лене уже очень очевидно нравится Аня. — Вполне себе её типаж. — Да! Но ты знаешь Лену, она странная, а Аня неуверенная в себе, поэтому они всё ещё не встречаются. Лена при этом заставляет себя испытывать какие-то чувства к Вике, а что с Викой не так, я понять не могу. Но мне надо оградить её от Лены и поспособствовать их с Аней сближению. — Чтобы что? — Чтобы Аня была счастлива. Она моя сестра. Я знала, что где-то в глубине души Слава меня поймёт, даже если я говорю сейчас не то. Она сжимала губы и смотрела на меня со скепсисом в глазах, не переставая при этом бережно потирать тыльную сторону моей ладони. — А Лена моя подруга. Какой реакции ты от меня ждёшь? — Радости, что она получит себе красивую и заботливую девушку благодаря мне. Пока Слава думала над ответом, я успела порыться в сумке и найти зеркальце. Не взглянула в него. Слава, а ещё я хочу получить баллы с Вики… Нет, не буду говорить. Нет, не хочу. — Поступай как знаешь, — сдалась она. — Только не причиняй никому боли, пожалуйста. Вика может быть странной, но она многое пережила, будь к ней терпимее. Я тоже. Пожалей теперь меня. Не произнесла вслух. — Просто странно, — решила сменить тему, проверяя уведомления, — что Аня сама ничего не написала. Ваня мне сообщений сорок отправил за неделю. И сейчас от Ани не было ничего. Зато пришло несколько от Лалалу. Я думала прочитать их потом, но ярко-красные восклицательные знаки в последнем и пропущенный от неё заставили напрячься. — Секунду, — сквозь зубы тихо сказала я, останавливаясь. Стала набирать Лалалу, надеясь, что она не ответит. Слава внимательно на меня смотрела. — Алё! Алё, дурной, тебя где черти носят? Увы, голос Лалалу всё-таки прорезался сквозь гудки. Поморщившись, я отвела телефон от уха, чтобы не слушать её электрошоковые крики. — Что тебе надо? — процедила. — А-а, так ты Юнира! Виновато улыбнулась скромно и верно ждущей меня Славе. — Давай быстрее, я занята. — Так не интересно! Быстро не получится, быстро я не люблю! Я хотела с тобой лично поговорить, face-to-face, сечешь? Люси… — Это срочно? — Ещё как! Точно, Люси… Выражение лица Славы стало более беспокойным. — Я сейчас, — ответила, едва скрывая тревогу. Сбросила, пока вопли Лалалу не начали набирать оборот. — Ты пойдёшь? — немного наклоняя голову спросила Слава. — Да, прости. Скоро вернусь. Но по напористому взгляду Славы было понятно, что отпускать она меня не хочет. Несердито, задумчиво хмурилась. Я не уходила. — Я с тобой, — вдруг сказала она. — Ревнуешь? — нервно пошутила. — Нет. Просто… Резко остановилась, сжимая губы. Ждала, что я пойму её и так, без слов. И я поняла. Слава за меня беспокоится. — Хорошо, — выдохнула я. — Мне так будет проще тебя… Ты знаешь… Меня защитить? Я усмехнулась. — Хорошо, — повторила. — Не думай, что я к тебе отношусь как ребёнку… — Хорошо. Хорошо. Слава немного покраснела. Я взяла обе её руки и поцеловала, чтобы румянец стал ещё более наливистым. — Если что — беги из квартиры. За её пределами у Лалалу меньше силы. Слава молча кивнула. И так же молча мы пошли по светлым улицам и детским воспоминаниям. Чем ближе к Лалалу, тем сильнее билось у меня сердце. Я старалась держаться холодно и уверенно, но с меня градом катился пот. На звонок её квартиры я нажимала мокрыми как после душа пальцами. — Не волнуйся, если что, — говорила Славе, сама себя успокаивая. Она мне улыбалась. Хаотичные шаги всё приближались. — Ну наконец-то! — визжала Лалалу, открывая дверь. Всё с такими же хвостиками, в очередном ассиметричном, блестящем платье. Столкнувшись с суровым взглядом Славы, она и оскал смягчила, и даже ради приличия поправила мятую одежду. — О-о, ты подружку привела. Эх, Слава… А может, мы даже не Люси будем обсуждать. Лалалу такая весёлая и бодрая, какая Люси? Если бы она о Люси знала, то рвала и метала бы. — Мы зайдём? — сухо спросила Слава. — Конечно-конечно, проходите! Чай, кофе, сладенькое? Юня, а может твои краденые конфеты поедим? Лалалу, блять. Слава зыркнула на меня, но без злобы, а я не стала ничего говорить. Мы молча ступили на липкий в мухах розовый пол. — Фу-у, какие вы неприветливые, — Лалалу не переставала болтать и шагать возле нас, уводя на кухню. — Что серьёзные такие? Слава, тебе Юня что-то наговорила? А между прочим, я ведь тебе помогала, да-да! Тебе вообще ко мне стоит хорошо относиться, конкретно хорошо! — Я рассказала всё, что было, — ответила, отодвигая стул Славе. Сама села рядом, с ужасом смотря, как Лалалу всё-таки наливает что-то нам в стаканы. — А ты, конечно, самый-самый честный человек! — сурово поставила перед нами воду. — Мать Тереза, самаритянка! — Заткнись. В стаканах у нас плавали мухи. Слоем лежали, как пенка на пиве. Лицо Славы позеленело от отвращения, я сама еле сдерживала рвоту. Лалалу, между тем, лихо хряпнула точно такое же наполнение из точно такого же стакана под наши проникнутые омерзением взгляды. — Юня, я, в отличие от тебя, честная женщина и сдержала обещание! — растянуто, гордо запела Лалалу. — Поговорила со своим начальством о твоём увольнении. Сначала, — пафосно взмахнула рукой, — мне отказали. Потом, — теперь другой, как подбитая птица, — одобрили. Я объяснила, что ты ебнутая и из-за тебя у нас теперь проблемы, тотальные проблемы, и они согласились! Но поставили условие: отработать хотя бы тысячу единиц. — Тысячу?.. — мой голос стал слабым. — Я сторговалась до пятисот! Видишь, какая я хорошая подруга. Когда заработаешь столько, придешь ко мне на ритуал. У тебя, скорее всего, твоя пистолетная сила пропадёт… Хотя знаешь, никто не знает, откуда она вообще изначально у тебя! Мне кажется, тебя вообще надо убить, радикально убить! Лучше бы она ругала меня за Люси. Я думала о том, чтобы снова провернуть получение баллов с Викой, но даже не ожидала, что это теперь будет от меня требоваться. Слава смотрела на меня так, словно увидела смерть. — Пятьсот? И после этого меня отпустят? — Да! Но тебе не дадут суперигру. Так, по мелочи сувенирчик, чтобы совсем обидно не было. Согласна? Я задумчиво постучала ногтями по стакану. На старую дорожку возвращаться не хотелось, но выбора у меня не то чтобы было много. Слава беспокойно перебирала прядь волос. Я ждала её одобрения. — Если вдруг захочешь остаться у нас, — снова заладила Лалалу, — то на тебя какие-то ограничения наложат, чтобы ты стрелять не смогла. Или исследовать будут! Хотя мне кажется, они что-то знают. Опершись руками на стол, она наклонилась, располагаясь между нами. Обдала насыщенным мятным запахом изо рта: — По очень тесной, — посмотрела на меня, — и очень глубокой, — на Славу, — дружбе скажу, что от вас двоих что-то скрывают. И не только от вас! И от меня, и от тех, кто повыше. Про тебя, Юня, знают гораздо больше, чем дают понять. Мы со Славой переглянулись. Лалалу говорила спокойно, но что-то с ней было не то. Возможно, белеющие пальцы. Возможно, задранные брови, как у готовой к атаке. — Честно, понятия не имею, почему они так тупят. Ты, Юничка, очень настырная, если у тебя что-то щёлкнет, то всех сдуру переебешь, а девчонка твоя будет хорошей такой сообщницей. Ой, Слава, — заговорщически наклонилась к ней, продолжая громко говорить, чтобы я слышала, — ну ты, конечно, и… Тебе рыцарь нужен! Айвенго, Ланселот! Данко с горящим сердцем! Нужно было знаешь на ком останавливаться? На Ванечке! Вот где мужчина был, вот где твоё истинное счастье. Конечно, а сама на меня пару недель назад вешалась. Слава на секунду поморщилась. — Ты пьяная? — но её вопрос утонул в непрекращающемся галдеже Лалалу. — Я тебя понимаю, кстати. Мудаков гораздо интереснее любить, тем более, когда вы давно знакомы, и ты знаешь, какой он на самом деле непонятый и хороший. Да, Славик? Я вот своего!.. Лалалу восторженно прижала руки к сердцу, мечтательно вздыхая. Я думала, как нам со Славой лучше всего убежать сейчас. — Его звали Лука! И фамилия у него такая красивая была, ой… Некрасов, кажется. Лука Некрасов глупо звучит, на самом деле. Я поняла вопрос Славы. С Лалалу точно было что-то не так, серьёзнее, чем обычно. Она села напротив нас, застывших в ожидании чего-то плохого, запрокинув одну тощую ногу на другую. — Лука, да! — улыбаясь, нервно почесывала руку. — Ой, я его знала с самого детства, мы с ним весь Калининград обошли. Калининград же, да? Ну да! Он так меня любил, а я его как! Я же всё и запорола, винить тут некого, и вот знаешь, Слава… Теперь она смотрела только на неё, словно меня и не было здесь. Я легонько пнула ножку Славы под столом, предостерегая, но она слушала Лалалу заворожённо, как рыбаки пение русалок. — Мальчик-то он симпатичный был, но не сказать что красавец, — от нервов активно жестикулировала, показывала странные, бессмысленные распальцовки. — Злой, как псина, постоянно какую-то херню творил. Мылся раз в месяц, туповатый. Художник, правда, хороший был, этого не отнять, но в остальном бо-оже, туши свет! Ещё, возможно, и гей, ну это просто! Я напоминаю себе об этом почти каждый день, смотрю на Ванечку того же, на других красивых мальчиков. И вот, сколько ни напоминаю, сколько лет ни проходит… Лалалу с ухмылкой опустила взгляд. Подёргивала бодро ногой, пошлепывала себя по бедру, будто отбивая ритм. Я старалась незаметно для неё пододвигаться ближе ко Славе, готовясь бежать. В повисшей сейчас тишине найти секунду для того, чтобы попрощаться, забрать Славу и уйти из этой квартиры навсегда. — Но знаете что! — чуть ли не закричала, вскакивая. Слава вздрогнула от неожиданности. — Самое злючее, — Лалалу шла к раковине, — что девочки-волшебницы, — покрутилась вокруг неё и наискосок, — которые тут, в верхних эшелонах, партийная элита, — открыла холодильник, посмотрела в него, закрыла, усмехнулась, — они не дают мне по нему информации, — теперь просто хаотично металась из угла в угол, — не дают, конкретно не дают! Я не то чтобы часто вымогаю её причем, только вот недавно решила попросить. Но настойчиво! Они отшучивались, говорили, что не могут, но я-то знаю, что могут! И вот на что рассчитывают? Господи, мне так, — схватилась за сердце, согнулась, — плохо! Мне так плохо, что вы тут делаете? — Слава открыла рот, я снова пихнула её под столом и жестом попросила молчать. — Мне очень, очень плохо, мне пиздец как плохо! Я всем видом это показываю, они не верят! Боже, боже! И ведь самое интересное, что… Правда, послушайте! Я просто хочу узнать, всё ли с ним в порядке. Живой ли он, до сих пор ли с Эриком, хотя это вряд ли. Я не требую его ко мне пригнать, я не хочу, честно-честно не хочу! Я не была нужна ему тогда, когда весь мир вокруг него строила, не буду и сейчас, когда… Когда я проститутка!!! Я психически больная проститутка, я злой, я плохой человек! Я гораздо хуже него, я гораздо хуже тебя, Юнона, честно-честно! Я никогда не заслужу его теперь, я просто, просто, просто, блять!!! Просто хочу узнать, как он! Он был мне дороже всего на свете, от его любви ко мне зависело, буду ли я жить, конечно… А-ах, господи, боже! Мне так плохо, почему вы здесь? Зачем я вообще это делаю? Уйдите! Оставьте меня, блять, в покое, дайте мне уже спокойно умереть! Зачем вы мой труп по кругу пускаете?! Зачем вы держите меня живой, убирайтесь!!! Я, задыхаясь от страха, вскочила и схватила Славу за руку, поднимая её. Спотыкаясь, тащила за собой в коридор, стены которого тряслись от крика покрасневшей, растрепавшейся, ставшей похожей на волка Лалалу: — Вон! — вся комната наклонилась влево, мы упали, ударяясь о стену. По краешку, осторожно, пытались двигаться дальше. Слава испуганно всхлипывала. — Вон, вон, пошли!!! — теперь вправо, впечатывая нас лицами в противоположный край. Я хотела посмотреть, в порядке ли нога Славы, но очередной вопль заглушил все мысли в голове: — Уйдите, уйди, уйди уйди!!! Я сжалась, готовясь закрывать своим телом Славу, как тут всё резко прекратилось. Стало ровным, гладким, и спокойным. Прекратились и крики Лалалу. Мы со Славой лежали на полу, и только боль в туловище говорила о том, что произошедшее было правдой. Я посмотрела ей в лицо, чтобы узнать, какое на нём сейчас выражение, но не увидела ничего. В дверь протяжно и настойчиво звонили. Встала и помогла сделать это Славе. Широкими, гулкими шагами, размахивая руками мимо прошла Лалалу. Мы застыли — я приобняла Славу за плечо и прижала к себе, защищая. Лалалу спокойно открыла дверь. За ней стоял Ваня. Как обычно ангельски красивый, немного сутулый и грустный. Он, потирая затылок, с печальной влюбленностью смотрел на Лалалу. Затем, удивленно, впился взглядом в нас. Я от неосознанной ревности прижала к себе смутившуюся Славу ещё крепче. — Ванечка, привет! — тоненьким нежным голосом залепетала Лалалу. Не было больше ни надрывный хрипоты, ни следов истерики. — Ой, а я забыла, что мы с тобой договорились встретиться! Ну ты проходи, проходи, тут как раз все твои друзья. Ваня, продолжая смотреть на нас, переступил порог. Пока Лалалу вещала нечто малоосмысленное, я смогла собраться, бросить: — Мы пошли, до встречи. И сбежать из этой квартиры вместе со Славой. Дорога до дома была молчаливой и неловкой, словно между нами произошла ссора, суть которой я даже не понимала. Слава всё время смотрела в землю и хмурилась, стала хромать сильнее обычного. Я не отпускала её холодную руку. Только когда мы дошли до подъездов она тихо заговорила: — Иди дальше. Я на качелях хочу покачаться. Свежеокрашенные, но старые качели стояли в самом центре детской площадки. Тонули в цветущей вишне и подкрадывающемся закате, едва покачивались на ветру. — Можно мне с тобой? Слава долго не отвечала, сверля меня суровым взглядом. В конце концов сдалась, устало проговорив: — Хорошо. И мы сели. Она слабо раскачивалась одной ногой, а я только и делала, что следила за ней. Она точно меня ненавидит за что-то. Она резко меня разлюбила — Лалалу наложила на неё заклинание. Я пыталась внушить себе, что это бред, но тревога не переставала пытать кровоточащее сердце. — Нам надо бы, — наконец-то высоким, натянутым голосом ответила Слава на моё беспокойство, — забрать заявление из ЗАГСа. Это единственное, о чём я мечтала. — Почему? — еле выговорила. — Потому что это глупо. Нам надо сначала учёбу закончить и самим начать зарабатывать, без этого брака быть не может. Каждое её слово ранило меня сильнее. — Давай тогда, — наклониться к ней близко мешали железные ручки качелей, но я всё равно пыталась, — через год. Слава не тянулась ко мне в ответ. — Посмотрим. Внутри у меня всё кружилось ураганом. После того, что только что произошло, после контрастных последних дней я ещё хуже распознавала ставшие особенно острыми эмоции. Знала, что хотела плакать, накричать и вымаливать объяснения, но гордость и уважение к Славе пересилили копящееся внутри отчаяние: — Что случилось? — как можно спокойнее спросила. Совсем спокойно это сделать не получилось. — Ничего. — Это из-за Лалалу, да? Не слушай её, она же нездорова. Слава поморщилась моим словам. — Я просто думаю… Я иногда думаю, что нам с тобой не стоит быть вместе. Сердце разбилось. — Ладно, забей. Я просто увидела в ней себя, и меня это тронуло. — Себя?.. — Я тоже решила отказаться от гордости и самоуважения ради того, чтобы быть с тобой, — только сейчас Слава посмотрела на меня, и снова я не смогла понять, что же на её лице изображено. — И до сих пор думаю, правильное ли это решение. — Мы с тобой сто раз это обсуждали, — теперь во мне доминировало желание накричать. Злая улыбка кралась к моим губам. — Если я так тебе ненавистна, то расставайся со мной. — Ты мне… Я не ненавижу тебя, откуда ты это взяла? — Тогда почему ты мусолишь одно и то же? — Потому что мне всё ещё больно. Мне было нечего на это сказать. Финальная стадия: я собиралась упасть перед ней на колени, но Слава снова начала говорить, медленно раскачиваясь: — Я не хочу выглядеть так же, как Лалалу, со стороны… — Так тебя только мнение других волнует? — Нет, послушай… — Слава, если кто из нас и Лалалу, то это я. Ты центр моего мира, ты всё для меня, я живу только ради тебя и только благодаря тебе, мне все говорили, что я никогда не испытаю радость, а с тобой я смогла испытать аж целое счастье. Я хотела приблизиться ещё больше, но не смогла. Соскользнула с качели и упала на одно колено перед ней, чтобы заглядывать в её печальное, встревоженное лицо. — Ты боишься как она помешаться на ком-то, кому до тебя дела нет? Так это неправда. Быть с кем-то, кто причиняет тебе боль? Я клянусь, я больше ничего плохого тебе не сделаю. Я недели две не меняю своего мнения о тебе и об отношениях с тобой, это очень много. Слушай… Всё правда будет хорошо. Ты не Лалалу. Я не… Я не Лалалу тоже, наверное. Слава смотрела на меня сверху вниз с жестоким холодом. — Хорошо, — сказала она, проводя пальцами по моим щекам. — Только пожалуйста, дай мне время полностью всё произошедшее забыть. Точно. Конечно, тебе нужны действия. Сколько? Я буду показывать тебе действиями свою безграничную любовь и безропотную верность сколько понадобится. Сколько?.. Вставая, ласково поцеловала. Придерживала спину, чтобы она не упала. Нужно время… Слава тянулась ко мне, но нехотя. Нужны действия… Я стояла в полунаклоне, неудобно. Поцелуй тянулся так долго, что я успела поверить, будто между нами всё раз и навсегда гладко. Зазвонил телефон. Стукнула по карману, но он продолжал. Отстранилась от Славы, чтобы сбросить. — Кто там? Только этого не хватало. — Лалалу, — вздохнула. — Я отвечу. Слава кивнула. Боясь, что на том конце провода раздадутся крики или какие-то страшные слова, поднесла телефон не вплотную к уху. — Что? — резко бросила ей. — Юня, меня бросил Ваня. Он сначала переспал со мной, а потом бросил. Твоя школа, да? Вспомнив про зеркальце, я выудила его из сумочки. Три тысячи тридцать.