2T1L (To Till)

      Странно.       Впервые в жизни у Тилла, наконец, появилась мотивация что-то сделать. К чему-то стремиться.       Всё это время, все эти годы, он жил, вспоминая смерть своих друзей. Несмотря на то, что теперь он мог видеть их всех, живых, улыбающихся и смеющихся и таких реальных, он никак не мог забыть об их смерти. Это было невозможно. Они не помнили его, не помнили свои прошлые жизни, так как же он мог считать их своими друзьями?       У них были кое-какие сходства. Несмотря на то, что у Суа были более длинные волосы, она всё так же улыбалась. Несмотря на отсутствие морального давления Луки, он был таким же засранцем. Но даже так Тилл всё равно не мог смотреть на них и не думать, что они просто фальшивки; люди, которые были похожи на его друзей, но на деле ими не были. Их существование не приносило ему покоя, а радости тем более. Что бы вы сделали, если бы ваш умерший близкий человек вернулся к жизни совершенно другим? Нет. Что бы вы сделали, если бы кто-то пользовался телами ваших близких людей? Это всё было похоже на одну большую дурацкую шутку. Вселенная втоптала в грязь его неуверенность в себе.       Конечно, Тилл не мог их ни в чём винить. Скорее, это он сам был виноват, что всё помнил. Может быть, он стал ошибкой системы за то, что не смог умереть и теперь вынужден уживаться с призраками прошлого в новой вселенной. А может быть, это было его наказанием за победу — за то, что позволил своим друзьям умереть и выжил, несмотря на это.       У него не только не было друзей, с тех пор как он переродился, он не мог найти в себе силы привязаться к своей семье. Пожалуй, они были чем-то настолько близким к безусловной любви, насколько это было здесь возможно — единственным человеком, который по-настоящему знал, что это, конечно, был предыдущий Иван. Хоть у Тилла и остался неприятный привкус во рту. Тогда он мечтал о семье, но сейчас? Они не понимали его и никогда не могли рассчитывать на это, так какой смысл был сближаться с ними? Он не был с ними грубым. Он просто… практически не разговаривал с ними. Совсем. Он стал самым настоящим затворником. Судя по тому, как осторожно родители вели себя с ним, они, видимо, подумали, что у него депрессия. К счастью, они не повели его к врачу и просто игнорировали это. Было стыдно иметь «больного» ребёнка.       Тилл очень много спал. Иногда садился смотреть и читать что-то интересное, но сам к творчеству не притрагивался. Он не учился, не делал ничего особенного — не думал, что теперь способен на это. Он давно понял, что на самом деле ему здесь не для чего жить. Может быть, это потому, что он всегда был бунтарём, но здесь бороться было не с чем. Может быть, причина была в том, что он жил ради Мизи, но теперь ему было невыносимо смотреть на неё. Не было никакой необходимости искать временное солнце, когда настоящее было прямо над головой, верно?       У молодых людей могут быть грандиозные цели, но у Тилла не было вообще никакой. Его душа была слишком потрёпана и сломлена, чтобы считаться молодой. Но всё было в порядке, он бы жил и так: устроился бы на работу, за которую мало платили, жил в долгах, а потом рано умер. Таков был план.       До… Ивана.       Тилл не понимал, почему Иван появился в этой жизни так поздно, хотя в прошлой они с детства всегда были вместе. Эта его версия была настолько непохожей, что Тилл не знал, что чувствовать, и под всей этой сложностью возникало иррациональное желание сблизиться. Он знал, что, несмотря на это, не получит никаких ответов. На самом деле, с его стороны было эгоистично думать, что найдётся кто-то, кто всё вспомнит, ведь такое лучше никому не знать. Ещё более эгоистично было надеяться, что таким человеком окажется Иван.       Из всех людей в мире Тилл не имел права даже надеяться на это. В конце концов, несмотря на то, что у них и так ничего не было, Иван отдал ему всё, что у него было. Тилл был единственным, кто не замечал этого, пока не стало слишком поздно — как он мог осмелиться просить большего?       Это было просто… Возможно, Тилл и тянулся к Мизи, но Иван был единственным, кто всегда оставался рядом. После того, как Тилл увидел так много знакомых лиц и с разочарованием осознал, что никто из них его не помнит, было ли так уж неправильно с его стороны надеяться, что Иван вспомнит? Брюнет был последней надеждой Тилла, какой бы ошибочной она ни была, а теперь она была растрачена впустую.       Так что теперь на смену этой надежде пришло желание стать ближе, попытаться найти ответы, которых никогда не будет. Тилл задумался, не чувствовал ли Иван себя тогда таким же одержимым и неспособным отвести взгляд. Однако возникла небольшая проблема.       Тилл старался узнать больше об Иване без каких-то других намерений. Он не сказал бы, что этот Иван ему нравится. Как и все остальные, он был просто человеком, носившим лицо его старого друга. Но, тем не менее, находясь рядом с этим парнем, Тилл часто задумывался о всяких «что если»… Что, если бы у них завязались отношения? Какими бы они были? Был бы Иван нежным любовником или таким же властным, каким был всегда? Какими были бы губы Ивана на его губах, когда они оба были бы готовы: мягкими и нежными или грубыми, будто он хотел бы проглотить его целиком? Смогут ли они оба жить спокойно, избавившись от всех сожалений?       Его мысли стали слишком навязчивыми, как будто он был готов вот-вот прыгнуть в мир грёз, который создал в своей голове. Он всё глубже проваливался в яму, которую сам себе вырыл, и теперь не знал, что делать. Это было неправильно по отношению к Ивану, по крайней мере, к тому Ивану, кто сейчас жив, но Тилл был слишком эгоистичен, чтобы окончательно отпустить. Он предпочел бы увидеть то, чего там не было, чем не видеть вообще.

***

      Сегодня было невыносимо жарко. В гостиной не было кондиционера, поэтому Иван сказал, что они могут позаниматься в его комнате. Там не было того беспорядка, который уже надумал Тилл. Но комната оказалась определённо больше, чем он себе представлял. На стене висели детские фотографии. В доме Тилла их было немного, и ему стало даже немного жаль, что в саду Анакт их тоже никогда не было. Маленький Иван выглядел таким милым. Люди всегда не понимают, какими милыми бывают в детстве.       Иван, как обычно, переодевался в ванной. Тилл из любопытства подошёл к письменному столу. Он был почти пуст, если не считать канцелярских принадлежностей и одинокой книги. Взглянув повнимательнее, он понял, что на самом деле это были несколько альбомов для рисования, сшитых в один.       Ха, так этот Иван рисовал. Он сразу вспомнил, как в саду Анакт сидел под деревом и рисовал в своей книге — одном из немногих подарков, которые он получил от своего хозяина, — а за его плечом маячила чужая макушка.       Ну, Тилл всё равно никогда не был хорошим человеком. Он открыл скетчбук прямо посередине, на одной из загнутых страниц, и увидел…       Собственное лицо.       Два рисунка, по одному на каждой странице.       Это пугает. Нет, правда, какого хрена? Но Тилл продолжал переворачивать страницы с такой же настойчивостью, с какой мотылёк летит на пламя. На каждой странице был он, где-то были простые наброски, а где-то — прорисованные до деталей. И все были в разных стилях: чиби, аниме, сюрреализм, реализм. Многие он даже назвать не мог, но последний рисунок был самым страшным. Иван каким-то образом заполучил его фотографию? Иначе как бы он смог нарисовать каждую мелочь по памяти?       Сам того не осознавая, он провёл рукой по собственному лицу на бумаге, испуганному и немного… разгорячённому?       Подождите, по памяти?       Тут он понял, что рисунки датированы.       При таком количестве страниц их никак не могло быть меньше пятидесяти. Вспотевшими, дрожащими руками он открыл самую первую страницу сшитого альбома и…       Первый рисунок был двухлетней давности.       Что за херня?       Как раз в это время дверь ванной со щелчком отворилась, и на пороге появился Иван, чья улыбка тут же померкла, стоило ему увидеть, на что смотрит Тилл.

***

Я уже нарушал правила. Меня никогда за это не наказывали. Я никогда не просил о чём-то в обмен на своё тело.