Деконструкция

Январская зима, медленно перетекающая в февральскую, выдалась дождливой и влажной. К тому же постоянно дули ледяные ветра, которые пронизывали до самых костей, поэтому большую часть времени Чуя кутался в тёплые свитера и обматывал шею шарфом, пытаясь хоть как-то согреться в холодном здании университетской библиотеки. Пальцы неприятно немели, из-за чего даже ручку держать становилось сложно, и от этой промозглости нельзя было спастись нигде. В такие моменты он особенно сильно скучал по своему котацу, в котором прятался в зимние дни, подолгу не выходя. Но котацу остался в родительском доме. Перевезти его возможности не было — всё-таки он уезжал в спешке, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. К тому же он надеялся вскоре купить такой здесь, но пока финансов катастрофически не хватало. Поэтому приходилось запаковываться в слои одежды или наслаждаться теплом, когда они приходили в гости к Фёдору. Вообще, январь выходил странным. После конференции у него, вроде бы, освободилось время, но видеться с Дазаем и Достоевским они больше не стали. В первую очередь из-за внезапно выросших с нового года счетов. Платить теперь приходилось больше за всё: за общежитие, за еду, за транспорт. Чуя сходил с ума и не знал, где брать деньги. Точнее, знал. Выход был один — больше смен, больше рабочих часов в ущерб учёбе и времени с близкими. Поэтому теперь он не писал статью, а работал, в перерывах сидя в библиотеке и доделывая домашние задания, как сейчас. В последний раз с Дазаем он виделся четыре дня назад, в понедельник, а с Фёдором удалось пересечься вчера. Тот забежал к нему на кафедру и передал готовую еду с кофе, за что Чуя был безмерно благодарен. Когда работа и учёба наваливались настолько сильно, что времени на еду совсем не оставалось, такая забота всегда вызывала у него чувство признательности. Чтобы хоть как-то компенсировать недостаток общения, Чуя старался больше переписываться с ними в соцсетях. Это, конечно, не заменяло личных встреч, но всё же лучше, чем ничего. Он хотя бы мог следить за событиями, происходящими в их жизнях. Поэтому стал чаще заходить в общий чат, отвечая на поток картинок и мемов, которые отправляли Осаму с Фёдором. Такое общение помогало хоть немного заполнить тоскливую пустоту и усталость, которая с каждым днём накапливалась всё сильнее. Доделав задания по теории перевода, Чуя наконец вышел из библиотеки. На улице давно стемнело, и сквозь большие окна можно было увидеть кружащийся в небе снег, которому не суждено было упасть на землю и превратиться в сугробы. Только в уродливые серые лужи. Последние несколько лет снежная зима так и не наступала, оставаясь в странном состоянии недо-осени — холодной и мертвой. Поэтому он уже не надеялся на зиму, просто ждал весну, когда получится наконец облегчённо выдохнуть. Внезапно его окликнули. — Накахара! Ты куда так торопишься? Обернувшись, Чуя увидел спешащего к нему Ширасэ. Тот даже не удосужился снять куртку, ходил прямо так, с болтающимся во все стороны длинным серым шарфом. — Ура! Неужели я тебя выловил, — и он приветственно стукнул его по плечу. — Сколько лет, сколько зим! Я тебя совсем потерял. — Я учусь. — Это да, ты всегда учишься. Но неужели совсем нет времени для старых друзей? — ухмыльнулся Ширасэ, на что Чуя состроил раздражённую гримасу. — Ладно-ладно, я шучу. Понимаю, сейчас трэш по всем фронтам. Я сам с трудом всё успеваю сдавать. — Ну, вот и ответ. У всех завалы, времени нет. — Тем не менее, я бы хотел тебя пригласить на одно крутое событие, — и он протянул ему небольшую листовку. На синем фоне, среди обилия глиттера, можно было разглядеть дату, место и цитаты из популярных мемов. — Я же сказал... — Пожалуйста, не отказывайся! Подумай. Это будет грандиозное мероприятие! Новая вечеринка от нас с Юан. Куча бесплатной еды, лучшая музыка, возможность остаться на ночь. И да, только для нашего отделения. Но бойфрендов и гёрлфрендов можно звать, так что бери своего Дазая, если он ещё будет здесь. — В каком смысле "будет здесь"? — не понял Чуя. — Он же исключается. Или нет? По коже пробежали мурашки. — Исключается? — глупо переспросил он, пытаясь осмыслить информацию. — Он же сдавал долги... — Я думал, ты в курсе, — удивился Ширасэ. — Мы с ним встречались недавно в деканате. Он приносил туда заявление на отчисление, сказал, что не собирается ничего сдавать и просил отдать ему документы. Нет, Чуя не был в курсе. Он вообще не понимал, что происходит, и всё ещё глубоко в душе надеялся, что это недоразумение и Ширасэ всё неправильно понял, настолько абсурдно это звучало. У него просто не укладывалось в голове, как Дазай мог решиться на столь серьёзный шаг и ничего ему не сказать. Ведь если Осаму решит уйти из университета, это значит, что его ждёт огромный конфликт с родителями, после чего они перестанут его поддерживать. Он лишится общежития, жилья, а это значит, что нужно будет искать новые варианты, придумывать... Чёрт. Чёрт. Чёрт. — Чуя? — услышал он, как сквозь толщу воды, голос Ширасэ. — Всё в порядке, — резко отрезал он и начал рыться в сумке в поисках телефона. — Мне надо идти, так что давай... Крепко сжав его плечо на мгновение, Чуя пошёл по коридору. Ему нужно было остаться одному, без лишних свидетелей, чтобы в случае чего никто не услышал его криков, потому что кричать хотелось громко, яростно, отчаянно. Обида на Дазая разрасталась внутри огромным шаром, который давил на внутренности, доставляя почти физическую боль. На мгновение он остановился, выдохнул. Нужно было успокоиться, чтобы хоть немного утихомирить гнев. Хотя Чуя вообще не понимал, как можно успокоиться в такой ситуации. Вместо звонка он решил написать. Так хотя бы можно было обдумать ответ и разузнать все детали, которые, как он всё ещё надеялся, он неправильно трактовал. Ч: дазай? ты где? Ответ пришёл мгновенно. Д: у себя в комнате. Д: а что? Ч: как у тебя дела с долгами? ты всё сдаёшь? Д: потихоньку сдаю. почему такие вопросы, чуя. Ч: потому. скажи подробнее, что ты сдавал, где и кому. Д: что за допрос? я что, в зале суда? Ч: потому что ты мне, блять, врёшь. Чуя отправил сообщение раньше, чем успел его обдумать. Пальцы сами импульсивно набрали текст, и теперь он беспомощно смотрел на прочитанное сообщение. Пути назад не было, всё сделано. Но как же ему не нравилось, что он не смог сдержать себя. Д: в каком месте? я вообще ничего не понимаю… Ч: ещё раз, ты где? Д: ДОМА. Ч: жди, через полчаса приду. Ч: и не вздумай никуда сбегать! Он не помнил, как выбежал из здания университета и направился по заполненной студентами улице к общежитию. Внутри него кипела ярость. Он пытался успокоиться, честно пытался, но каждый раз, когда он думал о решении Дазая, о его вранье, его сначала начинало трясти от гнева, а потом охватывал невыносимый леденящий страх. Пугало не столько само решение, сколько тот факт, что Осаму ничего ему не рассказал. Чуя просто не мог этого понять. Это был важный шаг, настолько меняющий всё, а его, вроде бы самого близкого человека, даже не поставили в известность. Сейчас Чуя сомневался, что Дазай вообще что-либо бы ему рассказал, пока не довёл бы свой план до конца. Чуя не беспокоился ни о чём, кроме стучащих в голове мыслей, что даже не раскрыл зонт, из-за чего к моменту его прихода в общежитие вся его одежда окончательно вымокла. С волос капала вода, по телу бегали мурашки. Но смысла что-то делать с этим не было. Хоть как-то отряхнувшись, Чуя начал подниматься вверх по лестнице, пока не оказался перед дверью в крыло, где жил Дазай. Замок не был заперт, и он без проблем попал внутрь. Быстро поздоровавшись с уже привыкшим к нему соседом Осаму, Чуя дошёл до нужной комнаты, где его уже ждали. — Ого, что-то действительно серьёзное, — насмешливо проговорил Дазай, открывая ему дверь и пропуская внутрь. Захлопнув её, Чуя окинул Осаму взглядом. Весь внешний вид того говорил о том, что он никуда сегодня не выходил и, видимо, не собирался — заспавшийся, растрёпанный, в пижаме, поверх которой он зачем-то накинул выходную рубашку. Тянуть смысла не было. — Ты хочешь бросить универ? — Ну, я никогда этого не скрывал, — пожал он плечами. — Я имею в виду, что ты прям решил, что уходишь? Дазай нахмурился. Его голос звучал совсем холодно и злобно. — Я всё ещё не понимаю, с чего ты это взял. И тем более не понимаю, почему, даже если это так, ты меня в этом обвиняешь. Я не имею права бросить ненавистную мне учёбу? — Имеешь, но, может, стоит об этом сообщить своему парню, а? — Я бы сообщил, просто ещё ничего не ясно. — Блять, Дазай, ты вообще понимаешь, в чём проблема? — Чуя старался держаться, но голос всё равно начал непроизвольно повышаться, переходя на крик. — Ты решился на такой важный шаг! На то, что полностью может повлиять на наши отношения, и ты посчитал правильным дотянуть до самого конца, потому что "всё нихуя не ясно"!? — Чуя, не кричи. — Нет, блять! Я буду кричать, потому что это какой-то ебаный сюр! Что ты мне ещё не рассказал? Поделись! Удиви. Вдруг я ещё что-то упустил, пока пытался учиться? — Вот именно. Ты всё время учился, и я не видел смысла тебя беспокоить, — отстранённо ответил он. — Для тебя вообще перестало что-либо существовать, кроме этой грёбаной учёбы. На мгновение Чуя потерял дар речи — настолько сильно его шокировала предъявленная ему претензия. — Ты смеёшься? Я просто старался делать то, ради чего поступал в университет, и, к огромному сожалению, у меня нет богатого папика, который покроет все мои хотелки. Учёба — мой единственный шанс остаться в Токио. Остаться с тобой! Поэтому я учился, как проклятый. И не тебе меня осуждать. — А может, дело в том, что ты не туда стараешься, — едко произнёс Дазай. — Может, стоило бы найти папика. Не пришлось бы больше ни о чём беспокоиться. Обеспечил бы тебя квартирой, машиной, собакой, и что там ещё входит в твои хотелки? А, мотоцикл. Точно, прости, забыл. Ты же так этого хочешь, Чуя. Я знаю. Так чего тянуть? Давай, все данные для этого есть. Думаю, тебе не составит труда, а потом уж точно не пришлось бы держаться за меня… Следующие события замелькали перед глазами подобно фильму на перемотке. Не помня себя от ярости, Чуя кинулся на Дазая, опрокинув его на пол и лишив пути к отступлению. Все его мысли и осознанность отступили, оставив место только пылающей ярости. В тот момент ему просто хотелось сделать Дазаю больно, как и тот сделал ему. Поэтому, забыв о том, насколько Дазай уступает ему физически, Чуя пару раз со всей силы заехал ему по лицу, попав в скулу и разбив нос. Кровь брызнула и быстрой струёй потекла по подбородку и шее, пачкая светлую футболку и пижамные штаны. Но даже это его не остановило. Чуя ударил ещё раз — уже не так сильно, но достаточно больно, чтобы из губ Дазая вырвался стон. Тот лежал под ним скрючившийся, бледный, с кровью, всё ещё безостановочно льющейся из носа. Это немного отрезвило Чую, и он замер, постепенно приходя в себя. Эмоции начали утихать, уступая место тошнотному чувству вины. — Полегчало? — скривился Дазай, зажимая нос. Чую мелко затрясло. Он смотрел на Дазая и постепенно осознавал, что натворил. Вид того, кого он любил, побитого и окровавленного, вызывал у Чуи естественное желание помочь, спасти. Но, когда он потянулся к нему, Дазай оттолкнул его. Точнее, он резко дёрнулся в сторону, сбрасывая Чую с себя и вставая на ноги. Осаму шатало от потери крови, но, зажимая нос, он быстрым шагом выбежал из комнаты. Чуя только беспомощно смотрел ему вслед. Всё стало ещё отвратительнее, чем было. Он всё испортил. Абсолютно всё. Не зная, куда себя деть, Чуя уселся на кровать Дазая, уткнувшись лицом в ладони в попытках успокоиться. Он не мог позволить себе плакать и жалеть себя в тот момент, когда собственными руками разрушил их отношения. Будущее теперь виделось совершенно неясным. Они и раньше ссорились, даже дрались, но никогда это не заходило так далеко. Точнее, Осаму никогда не убегал после ссоры. Обычно они кричали, дрались, а потом мирились. Никогда не покидали друг друга. Сейчас же Чуя чувствовал непрекращающуюся вину, которая разрасталась внутри, как жгучий цветок, обвивающий его нутро, удушающий и заставляющий с каждым мгновением чувствовать себя всё хуже. Обхватив собственные плечи руками, он вдруг понял, как сильно хочет домой. Но куда? Он не знал. Вероятно, ему просто хотелось к Дазаю, который и был его домом — единственным постоянным и стабильным местом, где он мог получить и дать любовь. Но сейчас всё казалось рушащимся. Он терял свой дом. Разрушал его своими же руками, и от этого становилось невыносимо. Внезапно дверь открылась. До последнего Чуя надеялся увидеть там Дазая, но это был Достоевский. Откуда он узнал, что я здесь? — пронеслось в голове Чуи. Он машинально провёл ладонями по щекам, будто ожидая почувствовать там мокрость от слёз. Но, к счастью, он не успел заплакать. — Чуя, — произнёс Фёдор, закрывая дверь и проходя внутрь комнаты. — Ты как? Накахара не двигался. Он даже не смотрел на Фёдора, просто уставился в пол, думая ни о чём и обо всём одновременно. По большей части о том, как ему хотелось отмотать события назад, чтобы не поступать, как полный мудак. Или попросту исчезнуть. Сейчас второй вариант казался даже более желанным. — Я видел Дазая во дворе кампуса. Мы договорились встретиться, но он сбежал, толком ничего не сказав. Вы поссорились? Говорить не получалось. Казалось, все слова застряли в горле, но Чуя точно знал одно — он не хотел, чтобы его жалели. — Да... То есть нет, мы... — его голос предательски дрогнул и превратился в жалкий всхлип. Чуя не мог позволить себе плакать перед кем-то. Нет, точно не мог. Да и он вообще редко плакал, но почему-то именно сейчас всё перед глазами поплыло, а щёки обожгло слезами. Какой же ты, блять, жалкий. — Чуя, — услышал он сквозь шум в ушах, а в следующее мгновение Достоевский опустился перед ним на колени, оказавшись на одном уровне с ним, и крепко сжал его ладони в своих. — Ты ни в чём не виноват. — Виноват, я всё испортил, — выдохнул он. — Я сделал ему больно, когда ему и так плохо. Не смог понять, поддержать... Набрав побольше воздуха, Чуя попытался успокоиться. Если он продолжит в том же духе, то совсем разревётся, как ребёнок. А этого ему очень не хотелось. Он вообще ненавидел тот факт, что Фёдор был прямо сейчас здесь, и он не мог просто дать волю всем накопившимся эмоциям. Чуя даже попытался освободиться, но хватка Достоевского была слишком сильной. Вместо этого Фёдор притянул его руки к своему лицу и нежно поцеловал ладони. — Ты ничего не испортил. Это Дазай ведёт себя неправильно. — Я не должен был его бить! Это отвратительно, ужасно... Мой отец часто поколачивал мать, и я пообещал себе, что никогда не буду таким. И что в итоге? Блять, как же всё хуёво... — Ты просто вспылил. Бывает. К тому же Дазай не такой уж слабый — смог бы дать отпор. — Ага, — раздражённо хмыкнул Чуя. Как же ему сейчас хотелось остаться одному, но по какой-то причине он не мог решиться попросить Фёдора уйти. — В любом случае, это не «ты его побил», а «вы подрались». Ситуации разные. Ты просто немного переусердствовал. Но проблема ведь не в этом, и не она тебя гложет. Тебе плохо, потому что Дазай что-то сделал. Расскажешь? И Чуя рассказал, хотя изначально не собирался этого делать. Он выговорил всё: о том, как Дазай решил бросить университет, как он планировал это давно, но ничего не сказал, как не доверял ему, а потом ещё и осмелился обвинять. Чем больше Чуя говорил, тем сильнее ощущал вину. Ему казалось, что во всём виноват только он. В своей агрессии, нетерпимости, требовательности, жадности. Он так не хотел оказаться без Дазая, так не хотел его потерять, что в итоге задушил своей любовью и требовал слишком многого. — Ты не требуешь, — перебил его Фёдор. — Тебе вполне естественно хочется, чтобы он тебе доверял, был рядом. А он эгоистично считает, что может всё решить сам. Это неправильно. Быть семьёй — значит делиться друг с другом, поддерживать, а не замыкаться в своих проблемах. — Он всегда был таким. Что бы ни случилось — он молчит. До последнего. А потом я находил его с порезами или ещё чем похуже. Перед глазами тут же всплыли сцены из прошлого, когда Чуя в последний момент успевал добежать до ванной, а потом самостоятельно останавливал Дазаю кровь. Тогда он тоже с трудом сдерживал эмоции, и это периодически приводило к тому, что случилось сегодня. И после каждого раза он винил себя, обещая, что такое больше не повторится. Никогда и ни за что. Но вот оно случилось снова. Это было мерзко. Невыносимо. — Я могу поговорить с ним... — Не надо, — оборвал его Чуя. — Почему? — Нет смысла. — Считаешь? А я думаю, тут не помешала бы третья сторона. Вы оба на эмоциях, вам нужен посредник, — Фёдор протянул руку, нежно касаясь щеки Чуи. — Позволь мне побыть им. Я очень не хочу оставлять тебя в таком состоянии. И особенно не хочу, чтобы вы оставались в ссоре. Чуя не желал снова перекладывать свои проблемы на другого. Он уже так делал в прошлый раз, и тогда действительно всё получилось, но теперь... Интуитивно ему казалось, что они должны разобраться сами, без посторонних ушей и глаз. Однако он не мог считать Фёдора посторонним. За прошедшие месяцы они действительно сблизились, но Чуя всё равно не воспринимал Достоевского как третьего в их отношениях, хотя старался всеми силами. Просто Дазая он знал и любил давно, а к Фёдору только начинало зарождаться нечто глубокое и прочное. Нужно время, определённо нужно. Возможно, именно через такие сложные ситуации, через совместное решение проблем, у них получится по-настоящему сблизиться. Обдумав, Чуя кивнул. — Хорошо, давай. Ты прав, так будет лучше. Дазай всё равно не захочет меня пока видеть. — Всё будет хорошо. Обещаю. — Прости, что заставляю тебя это всё видеть... Меня качает на эмоциональных качелях, и я не совсем понимаю, что думаю и говорю. На это Фёдор лишь улыбнулся. Приподнявшись, он притянул голову Чуи к себе и поцеловал. Нежно, долго, глубоко. Это было так приятно, что Чуя позволил себе потеряться в этих сильных эмоциях. Каждый раз во время ссор с Дазаем он ощущал себя совершенно одиноким. Одиночество острым лезвием проходило по его нутру, оставляя глубокие, долго болящие раны. И они ныли даже после примирений, напоминая ему о том, как сильно он был виноват. Но сейчас всё происходило иначе. Фёдор успокаивал его, давая ту прочность и надёжность, которых ему так не хватало в подобные моменты. Целуясь с ним, чувствуя его крепкие объятия, Чуя понимал, что он не один и что сможет справиться с любыми испытаниями, которые судьба подготовила для него.   Пусть кровь и остановилась, но после удара лицо опухло и болело. Дазаю было страшно смотреть на себя в зеркало. Оттуда на него глядело не его лицо, а нечто неузнаваемое, разбухшее, и, увидев это, он сразу отшатнулся, пообещав себе, что в ближайшие дни лучше вообще избегать своего отражения. Ну, спасибо, Чуя. Услужил. Вернуться домой удалось спустя пару часов. К этому моменту он окончательно продрог, потому что зачем-то не сидел на другом этаже кампуса, а таскался по улице, будто вынуждая себя почувствовать хуже. Теперь это было действительно так. Когда он вновь пришёл в свою комнату, то почувствовал, как у него неприятно запершило в горле, а кожа стала горячей, что напоминало ему о его импульсивном и деструктивном поступке. Дазай всегда сначала действовал, а потом думал. Вот и сейчас: болеть не хотелось, но в тот момент безумно желалось сделать себе хуже. В итоге остаток вечера он пролежал в кровати, сгорая от температуры и ноющего горла. Таблеток не было, поэтому пришлось спасаться только горячим чаем, который вроде бы снимал боль, но лишь на время, а потом всё начиналось вновь. И в те часы между сном и явью он не переставал думать о происходящем. Ему было так мерзко, так противно, но никакого решения в голову не приходило. Хотелось только уехать, как можно скорее и дальше. Он даже начал смотреть билеты на ближайшие рейсы, обдумывая, сможет ли собраться уже завтра, но в итоге заснул прямо с телефоном в руках, провалившись в температурный сон. — Он тебя попросил прийти? — усмехнулся Дазай, увидев на пороге Достоевского следующим утром. Сегодня ему было лучше: жара уже не было, хотя горло продолжало неприятно болеть. — Нет, я сам, — ответил Фёдор, садясь на компьютерное кресло и пристально глядя на Осаму. — Мне не нравится то, что между вами происходит. — Не поверишь, мне тоже. — Плохо, что он всё узнал. Теперь будет сложнее уезжать. — А может, и нет, — голос Дазая звучал  холодно. — Нам нужен перерыв. Побыть вдали друг от друга. Может, тогда сможем разобраться. — Ого, приятно слышать это от тебя, — улыбнулся Фёдор. — Ты прав, это пойдёт на пользу, и Чуя тоже это поймёт. Его желание удержать тебя — удушливо и неправильно, но он пока этого не осознаёт. Нужна только пауза. — Тоже так думаю. Перебесится, и тогда поговорим. Как он там, кстати? — Злится. Тоже весь на эмоциях. Поэтому лучше пока к нему не лезть. Пусть поймёт, что натворил. Всё же вот это, — он указал на синяк и разбитый нос Осаму, — вообще непозволительно. — Мы уже дрались как-то... Но он всегда потом просил прощения. — Чтобы потом ударить вновь? Вот поэтому это всё и повторяется. Он не понимает, что творит, и считает, что имеет право на тебя, как на свою собственность. Но ты — живой человек, со своими желаниями, мечтами, стремлениями, и ты должен им следовать, а не держаться за партнёра, который периодически поднимает на тебя руку. Дазай никогда не воспринимал их потасовки как избиение, скорее как драку, просто ему не везло быть проигравшим. Но после слов Фёдора он задумался. Ведь действительно, в этом было что-то неправильное. Чуя каждый раз извинялся, но потом делал то же самое вновь. И будет делать снова. Раз за разом. Внезапно Дазая охватил ужас. Он не хотел такой жизни. Совсем не хотел. Поэтому ему действительно нужно было уехать, а потом поговорить с Чуей на расстоянии, из другой страны, чтобы тот наконец всё осознал и начал что-то делать, если их отношения ему дороги. — То есть ты тоже считаешь, что мне не стоит с ним сейчас взаимодействовать? — Определённо. Он будет пытаться тебя остановить, а ты сейчас в таком эмоциональном состоянии, что точно сорвёшься, — пояснил Достоевский. — Лучше пока держись в стороне, собирай вещи и уезжай. А с Чуей потом всё разрешится. Ему действительно нужно подумать, и, может, тогда он изменит своё отношение к тебе. — Ты прав, — кивнул Дазай. — Давно нужно было это прекратить. Но я всё не мог собраться с духом, пока всё не зашло так далеко... — Главное, что ты понял это сейчас. А значит, ещё не поздно всё изменить. Поэтому успокаивайся, собирайся, а я, если что, буду на связи. Захочешь поговорить — звони, и я приду. Или ты придёшь ко мне. Двери моего дома всегда для тебя открыты.