Человек Кембриджский (Homo Cantabrigiensis)

– Я предупреждала, что тебе не понравится, – Крис улыбнулась, освобождая свою руку из руки ракшаса. – Нет, отчего же… – с сомнением произнес Йорн, заглядывая через стеклянные стены в зал, где виднелся целый лес тропических растений в кадках и рассеянные по залу посетители. – Осмелюсь спросить: ты сюда для диссера? – Нет, это побочное исследованьице, у нас студенческая мини-конференция по «кабинетам редкостей», ничего особенного. – И какая у тебя тема? – «Этические вопросы сбора, использования и демонстрации биологических образцов в современном любительском художественном творчестве». – Захватывающе… – рассеянно прокомментировал Йорн, взвешивая, какие опасности или выгоды он мог получить, ступив на территорию художников-таксидермистов. Ну, не бывает же таких совпадений! – Пойдем, посмотрим, как любители творчески переосмысливают дохлых белок. – А ты высокого мнения о своих подопытных, – заметил Йорн. – Ну, есть исследования, которые показывают корреляцию между наличием психических отклонений и такого рода хобби. Профессиональная деятельность – это немного другое. – Охотно верю…охотно верю… Ну что ж, пойдем, припадем. Они вошли в холл, где Йорн, оплатил два билета взмахом коммуникатора – столь же ловким и отточенным было его движение, что и поцелуй, запечатленный на щеке Кристины. – Вот ты дурачок, – сказала та, – мне же университет оплачивает. Ты так отчаянно хочешь… как бы это помягче выразиться… подлизаться? – Ты даже не представляешь! – весело осклабился Йорн. – Увы, ты заочно чмокнул нашу главную в колледже по студенческим грантам, госпожу Фишер. – Целился в сердечко Кристины, а попал госпоже Фишер в тухес? Какой конфуз... Что ж, главное, не чмокнуть ненароком Сфинкса Ротмана. – Ротман по-своему очень даже ничего, – с провокационной улыбкой заметила Крис. – С кувалдой наперевес – так вообще секс, – иронически ответил Йорн. – Странные у тебя ассоциации… Все, пойдем, пойдем! Нас ждут вольпертингеры! – она подтолкнула Йорна вперед, в сторону выставочного зала. По залу среди растительных образцов довольно свободно были расставлены композиции, сработанные из животных и птиц. Большинство были совсем небольшими работами, для которых авторы использовали синиц, воробьев, сорок, соек, кроликов, мышей, крыс и белок. Большинство таксидермических этюдов напоминали старинные сувениры из полимерной глины на тему сказок про Кролика Питера. Авторы не столько соревновались в искусстве изготовления чучел, сколько мастерили миниатюрную мебель, одежду и домашнюю утварь для зверушек. Иногда даже казалось, будто они чуть-чуть стесняются своего главного материала и хотят различными ухищрениями переключить внимание зрителей на шедевры рукоделия и резьбы по дереву. Несколько детей в компании родителей разглядывали крыс-садовников, кроликов-машинистов, кротов-лавочников и курицу-королеву в сверкающей короне из пластмассовых бриллиантов, окруженную свитой цыплят. Чуть дальше находились работы более крупного масштаба и исполненные творческой амбиции. Кристина кивнула Йорну на перьевой ком, который при более внимательном разглядывании оказался человеческим лицом, составленным из нескольких видов домашних фазанов, и сообщила, что, пожалуй, ни одна подобная выставка на обходится без отсылок к Арчимбольдо. Рядом с фазаньей скульптурой стоял такого же внушительного размера бюст, составленный из пушных зверей – куниц, песцов и соболей. Кристина очень заинтересовалась редкими материалами, подобранными для этой работы, долго ее фотографировала и снимала на 3-d видео для симуляции. Потом сказала, что ей непременно нужно отыскать автора, потому как работа представляет довольно интересный кейс с точки зрения биоэтики. Крис попросила Йорна погулять по залу в одиночестве, пока она попробует внедриться в группу людей со стаканами сока в руках, которые скучились особняком в дальнем конце зала. Йорн одобрил план и отправился дальше, заложив руки за спину и осторожно посматривая на присутствовавших на выставке людей – какое-то неопределенное предчувствие легонько царапало его мысли. Ракшас поднял подбородок и принюхался, но почувствовал только запахи разномастных духов и одеколонов, в том числе и нежно-сладкий аромат Крис на своей одежде, сухой и теплый запах звериных шкур с оттенком пыли и дерева, запах политой из рассекателя почвы в оранжерее. Отойдя от волка в овечьей шкуре, он направился к огромному лосю, о котором на пояснительной табличке было написано, что чучело является досистемным винтажным раритетом. Его автор, господин Бинс, нашел чучело в гараже у своего покойного отца и потратил восемнадцать месяцев на кропотливую реставрацию такого редкого для частного владения образца. На стенде рядом Йорн прочитал развернутое пояснение к немногочисленным чучелам экзотических животных, представленным на выставке: Клуб Анатомической Препарации и Консервирования Тел считал недопустимым посылать зрителям месседжи, которые прямо или косвенно пропагандируют запрещенную в Системе культуру коллекционирования охотничьих трофеев. Выставленные на экспозиции образцы крупных животных представляют собой прежде всего историческую ценность. Реставраторы хотели отдать дань уважения погибшим от человеческой руки животным, подчеркнув ненапрасность и педагогическую важность их жертвы. Выражаясь простым языком, их останки не сдали в утилизацию, а поместили на пьедестал. Потом Йорна привлекла скульптура некой Мэри-Сьюзан Джонс, которая, согласно табличке, представляла ветхозаветного херувима в виде некой каркасной конструкции с крыльями, «преисполненными очей». Очи на крыльях были стеклянные и бутылочно посверкивали на зрителей, а про крылья было сказано, что Мэри-Сьюзан Джонс несколько лет назад начала собирать в парках гусиные и лебединые перья, чтобы осуществить свою задумку. Поскольку композиции были расставлены, очевидно, от самых child-friendly при входе до наиболее parental discretion в удаленной части зала, то дальнейшее изучение выставки привело Йорна в обитель довольно темных и скрыто садистических фантазий. Тут была лиса, кусающая свой хвост, при этом голова ее и хвост как бы прорастали сквозь столешницу. В том же духе мебельного бодихоррора было еще несколько композиций того же автора, некоего Боба Вуда, пожарного и примерного семьянина. Далее Йорн полюбовался на абстрактные кинетические композиции из рогов, зубов, костей и тропических бабочек, о которых было особо отмечено, что автор разводит насекомых самостоятельно и препарирует только после наступления естественной смерти. Наконец, его внимание привлекла сюрреалистическая скульптура высотой в человеческий рост, сработанная из дерева, костей и отбеленных черепов. Йорн даже не знал, чем она его привлекла, поскольку вокруг было множество более пугающих композиций, которые, к тому же, в большей мере соответствовали его вкусу, хотя особого вкуса Йорн к подобному искусству не имел. Дерево с черепами походило на какую-то нео- или даже недо-барочную церковную кафедру на тему memento mori. Однако по духу своему она казалась куда менее подражательной, чем стильный минимализм пожарного Боба, явно отсылавший в корейскому артхаусу и модным хоррор-иммерсивкам. Словно создатель скульптуры познал величайшую из мук со всей ее чувственной сладостью и нежностью пламени, опаляющего нервные окончания, но не имел достаточно оригинального таланта выразить себя в совершенно уникальной артистической форме. Йорн поглядел на поясняющую табличку с названием произведения и именем автора и шепотом проговорил: – Блядь… – прикусил клыком нижнюю губу, рефлекторно обернулся и обвел зал глазами вновь. Кристина с кем-то разговаривала, очаровывая и весело смеясь, очевидно, нашла заинтересовавшего ее художника. «Уэйн Мюррей. Древо скорбей.» Ну, что теперь прикажете делать? Срочно прятаться, хотя может быть поздно? Или продолжить намекать Джеймсу, что он раскрыт, а применение одной из сторон ядерного оружия, которым являлись компроматы друг на друга, приведет к гарантированному взаимному уничтожению. Конечно, если бы Йорн знал, куда направляется Кристина, он бы не стал рисковать… но ему хотелось не только к ней «подлизаться», но и провести вместе с ней время. Внезапно Йорн не столько увидел, сколько смутно ощутил боковым зрением движение, показавшееся ему знакомым. Ракшас обернулся, и взгляд его скрестился со взглядом черных, глубоко посаженных на широком лице, словно у медведя, глаз. Через мгновение Джеймс отвернулся и заговорил с кем-то из организаторов выставки. Йорн сжал челюсти, экстренно принимая решение. Джеймс мог придуриваться, сколько ему влезет, наверняка, скажет, будто не узнал в гриме. А вот Йорн себе такой роскоши позволить не мог, для него не поздороваться стало бы равносильно признанию, что он кое-что знает. План же с момента вскрытия бункера заключался в том, чтобы держать Минотавра в серой зоне сомнений и страха. Йорн по привычке выпятил челюсть, что у рапаксов этологи определяли, как жест «разведывательной агрессии», потом напомнил себе улыбаться и, посылая таким образом смешанные сигналы ломанул через зал к Джеймсу. - Джеймс! Сэр! Вот так встреча! – экспансивно обрадовался он, заимствуя интонации у Брайана, который зачастую громкими и с виду сердечными приветствиями делал не что иное, как метил территорию. Джеймс вздрогнул и резко обернулся, словно в него кинули палкой. Пожилая женщина, с которой тот разговаривал, и которая отвечала ему эдаким старческим кокетством, недоуменно глянула сначала на приближающегося к Джеймсу статного молодого человека, а потом на самого Джеймса. Она-то и не знала, что ее знакомый Уэйн Мюррей предпочитает называться «Джимми». - А, это ты… - пробормотал Джеймс с неудовольствием. – В гриме не узнал. Я сейчас, - буркнул он пожилой даме и пошел навстречу Йорну, чтобы дама не слышала разговор. - Вы выставляетесь или просто смотрите? – поинтересовался Йорн у Джеймса, который, забывшись от злости, наехал на него своим мощным корпусом почти вплотную. Йорн отступил на полшага. От кинолога шел несильный запах кухни, одежды, выстиранной порошком без ароматизаторов, и самую малость псины. - Ты меня, что ли разыскиваешь? – тихо и еле-еле скрывая гнев под маской удивления, рыкнул Джеймс. - Нет, подружка сюрприз сделала, привела на выставку. Хотя я хотел бы вас отблагодарить за содействие тогда, когда я… вы поняли, короче. Мне немного неловко так и остаться в долгу. - Я же сказал, забудь, - резко ответил кинолог. – Как бы… ничего не надо. Помог и помог. - Давайте я вас хоть в пабе угощу? - Я не пью. - Кхм… окей, как скажете, - изображая обескураженность, ответил Йорн, при этом самым своим неприятным взглядом сверлил Джеймса. – Я просто не знаю… я вас обидел? Простите, если я что-то сделал, я даже понятия не имел. - Да с чего ты взял-то? – огрызнулся Джеймс. – Просто я не люблю это… туда-сюда, как бутерброд, по десять раз. Сделал и сделал. - Почему бутерброд…? – удивился Йорн. - Какая разница… Ты мне ничего не должен. - Ну, вы просто интересный человек, я подумал пообщаться в более расслабленной обстановке. - Я сегодня не могу, у меня еще дела. - Давайте хоть контактами обменяемся? - Ну, давай, как тебя найти? - Йорн Аланд, можно прямо через портал Кембриджского университета, - Джеймс даже ухом не повел оттого, что Себастьяна теперь звали по-другому. – Йорн через «j», не «y». - Ага, понял, - рассеянно отвечал Джеймс. Генномодифицированный крыс ему, наверняка, и не таких интимных подробностей порассказал о Йорне Аланде. - Скажите хоть напоследок, какая вам тут больше всего понравилась скульптура? Сравним художественные вкусы, - улыбнулся Йорн. - Мне в этом году особо ничего не понравилось, - нехотя отозвался Джеймс. - Вот зря вы так, мне вон та, в углу весьма зашла, - Йорн указал на «Древо скорбей» Уэйна Мюррея. – Что у человека должно быть в голове, чтобы такое сделать? – прибавил он с притворным простодушием. - Не знаю. Мне идти надо, извини…- сказал Джеймс и, не дожидаясь ответа, устремился к выходу, на нервах совершенно забыв про пожилую даму. - Всего доброго! – крикнул Йорн ему вслед. И услышал, как Джеймс цедит под нос: «Приклеился, зараза…» Йорн проводил улепетывающего Минотавра взглядом долгим и пристальным. Трудно было поверить, что это и был человек, лишивший его покоя, сделавший так, чтобы ракшас убил ни в чем не повинного гражданина, устроивший логово в лесном бункере для своих грязных, не побоимся этого слова, утех, укравший из самого сердца Кембриджского «Нексуса» ценное нейрохирургическое оборудование и успевший продолбить с его помощью дырку в голове у еще одного ни в чем не повинного гражданина. Надо было, кстати, попросить Крис что-нибудь задонатить пострадавшему – она любила участвовать в подобных инициативах, а Йорн уже выскреб из своего электронного кошелька все, что мог. Талбот сказала, что тоже пожертвовала вместе с Ротманом парню на лечение, и взгляд у нее при разговоре был такой, какого Йорн, пожалуй, ни у кого раньше не видел: профессора распирало изнутри сильнейшее и в той же мере невыразимейшее чувство, которое она если и могла озвучить, то лишь подобно бессловесному дитю – криком и плачем. С Йорном она теперь разговаривала совершенно иначе, нежели раньше, как со своего рода посвященным. И вот, человек, который все это нахуевертил, как выразился бы Полосатый, трусливо съебывался (а иначе и не скажешь!), не будучи в силах хотя бы рассмеяться по-злодейски Йорну в лицо. Впрочем, нет, пожалуй, его дезертирство было не более трусливым, чем бегство потревоженной ящерицы или змеи. Джеймс, подобно рептилии, внимал импульсам базовых инстинктов и действовал по их подсказке. Некая составляющая в психике Минотавра не доразвилась, чтобы сделать его «смелым» или «трусливым», он оказался ниже этих человеческих понятий, и оттого возвысился над ними. – Какой, однако, з-занятный человек… – тихо проговорил Йорн, размышляя о том, что при любом развитии событий их знакомство должно закончиться смертью одного из двоих. – Молодой человек! – вдруг услышал Йорн у себя за плечом рафинированно вежливый, но слегка дребезжащий по-старчески голос. Он обернулся. Пожилая дама, отдаленно напоминавшая Элис миниатюрностью и элегантным нарядом, хотя, пожалуй, более вкрадчивая, осторожно подкралась к нему, словно к потенциально опасному, но с виду дружелюбному животному – вроде осла. – Да, мэм? – оскалился ракшас. Дама смотрела на него с плохо скрываемым и малообъяснимым восторгом. – Простите меня великодушно, – с придыханиями подчеркнуто тихо, но в то же время отчетливо проговаривая слова, начала дама. – Не сочтите за бесцеремонность… подскажите, пожалуйста, вы случайно не участвовали в танцевальных соревнованиях прошлой весной в Кембридже? – Оу… – вопросу Йорн удивился, пожалуй, больше, чем встрече с Джеймсом. – Смотря в каких, – а он и забыл, что весь прошлый год жил почти исключительно танцами, Кристиной и танцами с Кристиной. Нынче, когда все здание его существования шаталось и тряслось, танцы казались мучительно сладостным, но безвозвратно потерянным воспоминанием. А Йорн продолжал по-прежнему улыбаться Кристине и даже скалился в рожу Джеймсу. – По акробатическому рок-н-роллу! – тихо воскликнула дама. – Ах, по акробатическому рок-н-роллу? Тогда виновен по всем статьям. – Ну надо же! Я вас с короткой…кхм… стрижкой не сразу узнала. Надеюсь, это не прозвучит навязчиво, но мы с внучкой большие фанаты вашей пары. Йорн и Кристина, верно же? – Йорн удивленно кивнул и невольно покосился, поискал глазами Кристину, но та скрылась где-то между пальмами. – Моей внучке девять лет, она занимается танцами с семи, кембриджскую команду и особенно вашу пару обожает, говорит, жаль, что так мало видео, а 3д вообще всего два. – Я даже не знаю, что сказать… – улыбнулся Йорн, чувствуя себя неожиданно неуютно. – Я здесь, собственно, с Кристиной. Крис! – негромко позвал он, заметив, как та с довольной улыбкой на лице появилась из дальней части зала, где стояла скульптура из пушнины. – Да? – отозвалась та. – Беги, нас спалили! – Что? – не поняла та и ускорила шаг, стуча каблуками, подошла к Йорну. – Здравствуйте, здравствуйте! – заворковала дама. – Мы не знакомы, но я молодому человеку объясняю, что у меня внучка… она акробатическим рок-н-роллом занимается, мы, когда получается, стараемся посещать мероприятия, чтобы она равнялась на профессионалов. Мы ваши поклонники. – Оу… – рука Крис невольно потянулась, чтобы взять под руку Йорна. – Очень приятно, только профессионалами нас, наверное, нельзя назвать, – она извинительно улыбнулась. – Ох, это все формальности! Главное – это же мастерство! Я Лили, внучке моей, так и объясняю, что формальные регалии – это все ерунда, регалии можно разными способами получить, которые к искусству не имеют никакого отношения. А то она из-за оценок часто переживает. – Из-за оценок не стоит переживать… – бросая комически глубокомысленный и томный взгляд на Крис, изрек Йорн. – Главное – иметь устойчивый образ себя. – Позвольте вас хотя бы чаем угостить, у нас тут в закутке для организаторов и участников приготовлено. Пойдемте, пойдемте! Я удивлена, что… Позвольте спросить: вы интересуетесь таксидермией? Пока шли в «закуток», то есть небольшой отгороженный стульями уголок, где стоял накрытый стол, на нем кофе-машина, чайники, пара графинов с синтетическими соками и лимонадом, а также блюда с печеньями, Кристина рассказала о своей магистерской диссертации и о статье про биоэтику. – Да-да, очень своевременно, – ворковала дама, представившаяся старомодно как миссис Хьюстон, разливая чай в белые фаянсовые чашки. – У меня профессия в прошлом инженерная, я тут куратор на добровольных началах, но у меня практический опыт работы над коллекциями. И подтверждаю: с вопросами этики приходится сталкиваться регулярно. Система нас не понимает и оттого недолюбливает, – смущенно понижая голос, присовокупила миссис Хьюстон. – Экофашисты считают, что мы объективируем животных, – доложила миссис Хьюстон почти шепотом, словно стыдное признание. – Не сочтите за сарказм, но чучельники, если и не объективируют животных, то, по меньшей мере, превращает их в предметы, – заметила Кристина, с удовольствием жуя таксидермическое печенье. – Отчасти вы правы, конечно, дорогая… Йорн, возьмите печеньку, не стесняйтесь. – Спасибо, может быть, позже. – А что вы говорите чиновникам? – продолжила допытываться Крис. – Ох, дорогая, у меня есть много чего сказать чиновникам, но боюсь, что добром такие разговоры не кончаются. Раньше можно было объяснить, например, что мы возвращаем людям чувство физического контакта с природой, но с тех пор, как появилась «Виртуалити» – а вы-то, наверное, и не застали времен без нее? – согласно методичке, у обывателя не стоит распалять излишнюю любовь к природе. – Олдос Хаксли… – рассеянно прокомментировал Йорн, поглядывая по сторонам. – Уж не знаю…– ответила дама немного невпопад. – Сначала, еще в мою бытность девицей, они хотели прививать гражданам чувство какого-то… языческого, наверное, преклонения перед природой. И после Войны, после ядерных катастроф, это было, мне кажется, искреннее желание властей, чтобы всем, как говорится, в едином порыве переоценить ценности. Рос в обществе подъем, когда пришла Система, однозначно, рос моральный подъем. Потом моих детей уже учили … бездушно, пожалуй. Словно им нужны граждане, которые просто без вопросов примут любое закручивание гаек по природоохранной линии, да и по любой линии, собственно. А сейчас я смотрю, как внучку муштруют, и мне кажется, что из малышей делают профессиональных роботов, а «лишних людей» превращают в эскапистов, которых можно загнать в «Виртуалити». Сами не знают, что хотят… Поэтому я Лили отправила на танцы – чтобы себя чувствовать, партнера, пространство. А больше всего расстраивают двойные стандарты, – вздохнула госпожа Хьюстон. – Какие именно? – поинтересовалась Крис и украдкой подмигнула Йорну. – Ох, дорогая, самые, что ни наесть обыкновенные: кому-то «рациональное природопользование», а кому-то курорты и виллы в заповедных зонах, стейк из тунца на завтрак и шуба из леопарда в оперу. – Говорят, эти шубы выращивают на искусственном эпителии, – вставил Йорн. – Ах… – вздохнула госпожа Хьюстон. – И никто не скажет, что они объективируют животных. К тому же вы, молодежь, рассудите, может я что-то не понимаю, а как насчет генномодифицированных животных? Уэйн… – дама вдруг запнулась на имени и покосилась подозрительно на Йорна, видимо, памятуя о том, что студент назвал ее знакомца по-другому. – Уэйн же кинолог, он иногда рассказывает удивительные вещи о разумности генномодифицированных собак. И вот они-то живут не в любви и заботе, а в вольерах на станции, работают за еду, рискуют жизнью не по доброй воле. Генмод лошади – то же самое. Разве это не рабство? Взять еще более экзотический пример: деэкстинктные организмы. Разве к ним не относятся как к рукотворным произведениям? А деэкстинктные виды людей чего стоят! Неандертальцы, денисовцы, еще эти, как их…? – она щелкнула несколько раз пальцами и вопросительно посмотрела на Йорна. Тот пожал плечами. – В Китае которые… – Йорн, ну ты что? – со смехом укорила Кристина. – Рапаксы, с Колином же обсуждали. – Да-да, рапаксы! – с энтузиазмом подтвердила госпожа Хьюстон, а Йорн подумал, что, видимо, его подвел знаменитый рапаксовский глазомер и он перестарался, кося под дурачка. – Я могу понять их логику, когда рассуждают об экспериментальных примитивах, мол, человек столько издевался над животными, что пора бы и ему немного пострадать ради науки, но древние виды людей тут при чем? Двойные стандарты, как они есть. – А вы давно знаете Уэйна? – неожиданно задал вопрос Йорн. – Пожалуй лет двенадцать, – сказала дама, на секунду задумавшись. – Ну, «знать» Уэйна довольно проблематично, он, между нами, очень закрытый человек. – Это точно. Он тоже… таксидермирует, если так позволительно выразиться? – Да, но скажу по секрету, наши судьи его работы недооценивают, считают слишком старомодными. А я в них вижу, в отличие от фаворитов не «интеллектуальный эксперимент» – между нами, псевдоинтеллектуальный, – понизив голос, прибавила она заговорщицки, – а настоящее чувство, наболевшее. Я его стараюсь тянуть на выставки, как могу, поскольку человек этого заслуживает, по моему скромному мнению. Он, мне кажется… хотя нет, нехорошо обсуждать за спиной, – госпожа Хьюстон осеклась, но по лицу старушки было видно, что ей ужасно хочется пообсуждать Уэйна за его спиной. – А вы как с ним познакомились, Йорн? – Чисто случайно, – осклабился Йорн, – на почве собаководства. С незнакомцами легко завести беседу на улице, доложу я вам, когда в руках поводок… или нож. – Йо-орн…– со смущенным смехом покачала головой Кристина и погладила его по рукаву пиджака. – А-а… можно полюбопытствовать, почему вы зовете его Джеймсом? – Он сказал, что его зовут Джеймс-Уэйн, вроде откликается на Джеймса. – Оу… никогда он этого не говорил, – удивилась дама. – Вы знаете… только между нами… Мне кажется, у него в жизни случилась какая-то страшная трагедия, – доверительно и снова очень вкрадчиво произнесла дама, как будто хотела оттенить свою болтливость заботливостью. – Я уверена, что он ужасно одинок. Чтобы такой породистый мужчина… – сказала она с нажимом, причем Йорн подумал, что никакой породы в Джеймсе не заметил, лысина Ротмана и та была породистей. А с эксклюзивом типа столичного хмыря на оздоровительных укольчиках даже сравнивать не стоит. – Словом, импозантный, серьезный мужчина, работает на серьезной должности, и одинок… Просто так это не бывает. – Разве? – скептически пожал плечами Йорн. – Он сказал мне как-то раз, – интимно парировала старушка, – что работа с таксидермическими материалами – единственное, что спасает его от ужаса смерти. Его вообще однажды чуть не выгнали из клуба, через пару месяцев после того, как он вступил в членство. А все потому, что он тогда, как мне кажется, был сам не свой и совершенно не терпел критики или даже рекомендаций, а когда он злится, он очень страшен, я такого выражения в глазах ни у кого не видела. Но я и тогда понимала, что он хороший человек, но с огромным… как бы это поточнее выразиться… с непосильным грузом на душе. – Зачастую человек сам себе непосильный груз, – опять со скепсисом заметил Йорн в сторону. – Нет, что вы, я знаю, что он – хороший человек. Сейчас он изменился, стал более открытым для наших профессиональных терок, молодежным языком выражаясь, да и в принципе немного растаял. Но что Уэйн делает совершенно точно, так это работы со всей возможной искренностью. Другие наши продвинутые художники… у них нет этой боли, они с холодной головой фантазируют, как бы чем-нибудь, давайте скажем откровенно, выпендриться перед публикой и коллегами. Для них образцы – просто материал, а для Уэйна… я не знаю точно, что, но что-то глубоко личное. Мне кажется, у вас подобное просматривается в танце, – прибавила госпожа Хьюстон вопросительно. Йорн невольно покривился. – Но, я опасаюсь, я вас заболтала! – сказала куратор, взглянув на пришедшее электронное сообщение. – Жалко, Лили сегодня нет… Вы не сочтете за дерзость, если я напрошусь на фотографию с вами? – госпожа Хьюстон почти по-девичьи премило заулыбалась. – Таксидермист должен быть дерзок и беспощаден, чтобы брать вольпертингера прямиком за рога, – сказал Йорн, намекая Кристине, что шутку про вольпертингера по-настоящему оценит только она. – Ох, Йорн, вы уж скажете…– кокетливо махнула рукой пожилая дама. Одарив любезную сплетницу несколькими звездными селфи, ради которых Йорн и Крис даже сделали простенькую поддержку, студенты постояли пару минут, допивая чай, потом еще раз обозрели напоследок выставку и покинули здание. Оказавшись на улице, Йорн сжал покрепче руку Крис и ускорил, сколько мог, шаг. Крис заметила, что он вдруг сделался молчаливым и сосредоточенным, пропала вся игривая, хоть и чуть нервная беззаботность, с которой он развлекал обеих дам всего минут десять назад. Она также видела, что Йорн больше обычного смотрит по сторонам и даже заглядывает ей через плечо. – Йорн, все в порядке? Ты меня очень тащишь за собой, я не успеваю скакать на каблуках, – не выдержала, наконец, Кристина. – Черт… прости, я просто хотел побыстрее… – А что, собственно...? Зачем? – Уэйн – мужик, который меня обрил, – сухо сообщил ракшас. – Что-о!? – вскричала Кристина. – Ты его рассмотрела? – Ну… так… краем глаза, наверное, видела, что ты с кем-то разговариваешь… Господи, Йорн, ты серьезно? Да кто он вообще такой? – Он – больной придурок, а не «хороший человек». Пожалуйста, постарайся вспомнить, как он выглядит, и держись от него как можно дальше, если вдруг. Он живет в Бедфорде, но, очевидно, временами припирается в Кембридж. – Вы сейчас случайно встретились? – Исключительно случайно. – А какое отношение он имеет к тебе? Или ты – к нему? Это правда, что ты сказал о вашем знакомстве? – Ну… для романа, основанного на реальных событиях, сойдет… Кристина, мне сложно все это объяснить, но там с кукухой большие проблемы, и он может неизвестно что выкинуть. – Так надо обращаться в органы! – всплеснула Крис, хотя, помнится, за отвлеченными разговорами о Системе она таких наивных суждений не высказывала. – Крис… – отмахнулся Йорн. – Ты ему что-то сделал? – вдруг спросила девушка проницательно. – Или планируешь? – За кого ты меня принимаешь? – разыгрывая недоумение, ответил вопросом на вопрос ракшас. – За Йорна Аланда. То, что ты – мальчик отнюдь не простой, я прекрасно знаю, Йорис. – Что Уэйну сделать, я не имею понятия, – почти честно ответил Йорн, – но знаю наверняка, что ничего ему не делал в прошлом. Прости, для меня все произошедшее с этим чертом – крайне неприятная и в значительной степени неловкая тема, я не готов обсуждать в деталях. – Мать моя… – выдохнула Крис, смотря на Йорна огромными глазами. – Мы не трахались, если ты вдруг подумала… – вот тут на Йорна внезапно нахлынула волна жара, перед глазами словно в сатанинском калейдоскопе завертелись воспоминания о различных частях тела Грэга Бакстона, то свежих и сочных, то изодранных и окровавленных. А не трахался ли он с Минотавром в ту ночь на станции? Не использовал ли Грэга, как прокси, а потом принес в жертву? Что если Кристина каким-то необъяснимым способом догадается? О чем? О чем-то, что отвратит ее, она перестанет его обнимать, ластиться, валяться вместе на диване, и ракшас потеряет это ее тепло… женское тепло. – Господи, Йорн, к чему ты вдруг? – ответила пораженная Крис. – Я поняла, что за расследование у вас с Нино, и, похоже, она тебе серьезно помогла, раз ты столько об этом мужике знаешь. К чему ты сказал вдруг про «трахаться»? – Не знаю… – процедил Йорн сквозь зубы, жестоко жалея, что мысль слетела у него с языка. – Ты так на меня посмотрела… Хорошо, если один мужик опаивает веществами другого мужика до бесчувствия и сбривает ему, пардон муа, кудри, как это можно расценивать? – И ты с ним так спокойно сейчас разговаривал? – А что остается? Я делаю вид, что ничего не понял. – Я не знаю, от чего мне страшнее: от ситуации или от твоей выдержки. – Я представляю, как пошло пошутил бы на эту тему Брайан. – Йорн, не отвлекай меня на Брайана, я пытаюсь отрефлексировать. – А ты можешь рефлексировать в процессе бипедальной локомоции? Просто спрашиваю… – Хорошо, хорошо, раз все так плохо, пошли быстрее. Остаток дня Йорн и Крис провели вместе, они даже пошли вместе заниматься в UL, чего никогда не делали – академическими штудиями оба любили заниматься в уединении. Хотя Йорну и не требовались бумажные копии книг для выполнения заданий, он провел за чтением рядом с Кристиной часа четыре. Кристина же взяла из секции ценных книг четыре фолианта и что-то сидела, сравнивала, попутно делая электронные заметки на своем голографическом дереве.