Человек Кембриджский (Homo Cantabrigiensis)

– Уоррен, привет! Сто лет, сто зим! Как поживаешь? Как работа? – Уэйн широко заулыбался, несмело заглядывая в прозрачный кабинет-аквариум, и кинул в сидящего за письменным столом круглолицего гвардейца сразу целый ворох ничего не значащих дружелюбных вопросов. Он надеялся, что хотя бы пара фраз позволят зацепиться и завязать разговор, которого он страшно боялся. – О! Мюррей! Посмотрите, кого нам кошка приволокла! Явился – не запылился! Проходи, проходи, дорогой! – Я ничего…? Не отвлекаю там? – слегка поклонился Уэйн. – Так я ж тебе написал, чтобы заходил в любое время! Че ты теперь-то титьки мнешь? Хотя-я… отчего бы и не помять, коли титьки хороши, а! – гвардеец расхохотался своей шутке, коварно разглядывая посетителя. Уэйн выдавливал из себя одну за другой улыбки, словно угри из носа: чувство было противное и приятное одновременно. Заместитель начальника Бедфордской транспортной Гвардии Уоррен Айзнер щурился на него колючим и плутливым взглядом, сидя за письменным столом в своем закутке «максимальной прозрачности». Поприветствовать Уэйна из-за стола не встал, только ладошкой своей потной жестикулировал, мол, проходи-садись. Уэйну страшно было ворошить то, что его вынудили ворошить обстоятельства, но не оставалось ничего, кроме как поднимать связи в Гвардии и выяснять, каким образом произошла чудовищная катастрофа в Бедфордской запретной лесной зоне. Позавчера утром Уэйн открыл за завтраком «Human Beehive Bedford» и узрел наяву свой самый страшный кошмар. Окей, хорошо, даже если отказаться от драматизации и предположить, что это был не самый страшный кошмар Уэйна, поскольку самым страшным кошмаром его была казнь через «разделку заживо» на Неделе Правосудия, все равно ситуация сложилась наисквернейшая. В новостях задорным голосом электронной озвучки докладывали, что «силами Криминального Контроля из плена в заброшенном лесном бункере был вызволен Габриэль Карвальо, девятнадцать лет». На текущий момент молодой человек находился по причине травм и сепсиса в тяжелом состоянии под наблюдением специалистов реанимации, был объявлен сбор средств на лечение. С минуту Уэйн не мог поверить, что речь идет именно о его бункере, имя парня совершенно стерлось из памяти, и только когда на видео показали знакомый участок леса и грустно отверстый провал входа в знакомое сооружение, похожий на отвисшую покойницкую челюсть, Уэйн понял, что все случившееся – правда. Он с грохотом отставил кружку с чаем и перемотал сообщение. …Силами Криминального Контроля из плена в заброшенном… Какими такими, к черту, «силами»?! Что за «силы» такие? В новостном сообщении дело было представлено так, будто невидимая рука Гвардии снизошла в языках пламени с небес, сокрушила стены темницы и подняла из застенка к божьему свету несчастного юношу, аки Иисус, вызволивший из преисподней прародителя-Адама. Как это могло случиться, Уэйн не мог понять и все его существо категорически противилось принимать страшную правду. Уэйн два года исследовал статус бункера как по документам, так и на практике, прежде чем свить в нем гнездо. Два долгих года он присматривался к заброшенной недвижимости, с такой тщательностью, с какой даже счастливые пары не присматриваются к дому своей мечты. Он устанавливал камеры и месяцами вел статистику всех посещений сооружения, изучал всех, кто случался рядом с бункером, от лесничих до треспассеров и «лесных братьев»-наркоманов. И статистика была практически нулевая. Ну-ле-ва-я! Иначе Уэйн ни под каким видом не пошел бы на риск. Семь лет бункер служил ему верой и правдой. Природоохранное ведомство о нем и не вспоминало, залетных любителей заброшек останавливала Дверь, чей новый Замок, врезанный Джеймсом ценой величайшего труда и строжайшей конспирации, был замаскирован так, чтобы казалось, будто дверь просто заклинило от древности. В бункере Уэйн чувствовал себя в безопасности, как ни в каком другом месте. Все шло гладко и в соответствии с планом, даже авантюрнейшая операция по похищению робота, успешно испытала мастерство Уэйна и подняла его амбиции на неведомую доселе высоту, при этом не имела никаких неприятных последствий. И вдруг на Уэйна посыпались со всех сторон беды и несчастья. Сначала нежданно-негаданно нагрянул владелец коттеджа в тот самый момент, когда Уэйн наладил в загородном доме очистку костей. В результате ему пришлось в паническом режиме эвакуировать образцы, а паника и спешка привели к тому, что он рассыпал чертовых жуков. Через несколько дней еще хлеще: Уэйну позвонили и вызвали на опознание, одновременно выслав письменное уведомление на коммуникатор. Согласно правилам, ему не сообщили ни по какому делу вызывают, ни в каком качестве хотят видеть – в качестве подозреваемого или «массовки». Уэйн очень надеялся, что его физиономия просто подходила под типаж подозреваемого, и его, как сотрудника органов, было легко оформить. Однако нынешняя катастрофа не укладывалась в голове. Уэйн осознавал, что, несмотря на многие сотни часов, проведенных в размышлениях о том, как его могут раскрыть, несмотря на годы подготовки плацдармов и разработки мер безопасности, психологически Уэйн себя вовсе не подготовил к подобному обороту событий. Вероятно, именно ввиду тщательной работы по предотвращению катастрофы, Уэйн уверовал в то, что и впрямь гарантировал себе полную безопасность. Новость о бункере ошеломила его, как цунами или землетрясение, разрушившее до основания налаженную инфраструктуру жизни. Ни о чем, кроме случившейся катастрофы он не мог думать и вот уже вторые сутки в голове безостановочно перебирал картотеку каждого совершенного преступного шага, начиная от похищения чертова Габриэля Карвальо возле спортклуба с помощью все той же бурунданги, столь удачно опробованной на Йорне Аланде, и до последнего визита в бункер. Уэйн нутром чувствовал, что его кто-то выследил. Почему не сообщали предысторию обнаружения бункера? Сказали бы, мол, «в результате плановой проверки» или «по сигналу от сотрудников природоохранного ведомства», или «благодаря бдительности местных жителей», но ведь ничегошеньки не сказали! Было! Было! Точило какое-то нехорошее предчувствие той ночью, как если бы кто-то на него не отрываясь смотрел, пока Уэйн шел по лесу. Не будь он нагружен сумкой с роботом, он точно свернул бы с дороги и отправился бы обратным путем. Да еще и забрался черт-те куда, далеко на территорию запретной зоны. Посчитал на свою беду, что бормочет в нем обыкновенная, естественная и необходимая в его положении, можно даже сказать, спасительная паранойя. Слишком муторно было менять на ходу планы и слишком слаб был голосок, зудевший про чье-то незримое присутствие. Разленился! Расслабился! Почувствовал вкус собственной безнаказанности! Увлекся эстетикой! Но кто мог выследить Уэйна? Сколько времени преследовал неизвестный Уэйна? Были ли у неизвестного связи в Гвардии, ввиду которых он не боялся бродить ночью по запреткам и заниматься вигилантизмом? Если этот человек смог идентифицировать Уэйна, то почему не сообщил в органы? Или сообщил, а Гвардия лишь собирает материалы? И не далее, как сегодня глубокой ночью или завтра часов в пять утра дверь Уэйновой квартиры вылетит от удара тараном, а Уэйна скинут с кровати грубые руки в броне, заломают, ударят электрошоком, закуют в наручники и поволокут шесть пролетов голыми коленками по лестнице… От этих мыслей на затылке Уэйна между топорщившимися коротко остриженными волосами выступали крупные капли пота, кишки скручивались в узел и холодели. За что ему такое наказание? А если некто знал, но не сказал его имени Гвардии, то что значил такой поступок? С какой целью? Хотел ли он дальше глумиться над Уэйном? Или вел какую-то извращенную игру? Уэйн попробовал разобрать, объединяло ли что-нибудь сыпавшиеся на него неприятности – люди, места, обстоятельства. Начинать, пожалуй, следовало с неожиданной и крайне несвоевременной встречи с Эзрой Маршалом. Уэйн бы мог, пожалуй, предположить, что Эзра его подкарауливал, но ведь и Эзру самого зверски зарезали. Зарезали его именно там и в тот самый момент, когда Уэйн добывал себе робота для церебральных микрочипов. Может, у Эзры был помощник или конфидент, который знал об интересе Эзры к Уэйну? Может быть, вызов на опознание был как-то связан с коттеджем? Но если он знал о коттедже и каким-то образом подал заявление на жуков… потом пришел на опознание и сделал вид, будто не узнал в предъявленных мужиках злоумышленника. Почему? Потому что имел намерение варить Уэйна на медленном огне, как пресловутую лягушку, или потому что не мог раскрыть Гвардии детали о себе? Тем не менее, если этот неизвестный враг узнал, предположим, от Эзры о коттедже, то страшно было вообразить общие масштабы его осведомленности! Но уж слишком мифической казалась эта пригрезившаяся Уэйну фигура Эзрова всезнающего напарника, решившего мстить Уэйну за убиенного. Слишком громоздкой выходила конструкция и держалась на избыточном количестве чисто гипотетических сущностей. Впрочем, убийца Эзры Маршала – еще тот фрукт, без царя в голове, прямо скажем. Далее Уэйн решил поменять оптику и посмотреть на картину с чисто географической точки зрения. Но кто имел отношение и к Бруэрну, и к Кембриджу, и к Бедфорду? В мыслях его вставала одна лишь мрачная тень студента-психопата Йорна Аланда, но представить, чтобы он выследил Уэйна в Кембридже и дошел до самого Бедфордского леса… Более вероятно, что кто-то из деревенских заметил Уэйна в коттедже и доложил владельцу, а тот уже подал заявление, по которому его вызвали. Тогда он точно должен быть в статусе подозреваемого! Почему тогда никаких результатов на опознании? Уэйн, конечно, владел искусством маскировки, но отсутствие последствий после вызова в БК беспокоило не меньше, чем сам вызов. А Йорн Аланд этот вполне мог бы порвать Эзру на британский флаг, только на кой черт ему этот Эзра нужен? У Уэйна голова шла кругом, ему отчаянно не хватало информации, и нынешний его визит к Уоррену Айзнеру можно было считать отчаянным шагом в отчаянных обстоятельствах. – Ну, чего ты там? Как? Говорящую собачку наши еще не изобрели? – юмористически поинтересовался Уоррен Айзнер, когда Уэйн сел перед ним на стул, стараясь принять раскованную и уверенную позу. – Да не, это как бы… физически не особо возможно. Да и зачем? – смутился почему-то Уэйн. – Ну, как «зачем»? Тебе ж, небось, тоже нет-нет, да и с кем-то покалякать охота, – хохотнул Уоррен. – Вон даже ко мне пришел. Ладно, ладно, шучу! Шучу! – замахал он руками, строя смешливые гримасы. – Это я на тебя собственные желания проецирую, – Айзнер снова рассмеялся, важно произнеся термин «проецирую». – Говорящую собачку хочу, а не подчиненных с мозгами табуретки, можно сказать, завидую тебе, – он комически понизил голос и стрельнул по прозрачным стенам аквариума глазками, спрятанными за наливными щечками. – Тебя, я смотрю, повысили, – сказал Уэйн, про себя ненавидя эти словесные игры в ложную скромность и притворное самопринижение. Нацелены они были исключительно на то, чтобы побахвалиться штатом подчиненных и собственным превосходством над ними. – Давно? – Да вот три года как. – Хорошо платят-то? – Ну, как там Рокфеллер-то говорил? «Еще б немножко»! Но мы ж не за деньги работаем, а за идею. Тебе это лучше, чем мне известно. – Я как бы не жалуюсь, мне нормально, – сказал Уэйн. – Не хочешь как-то… не знаю… продвинуться, подрасти, что ли? Ты уж столько лет на одном месте. Инструктором там стать… – Так я и есть инструктор, – уточнил Уэйн. – Да не для собак, а для людей. Кинологов обучать. Не пора уже от зверья как-то это… дистанцироваться? – А кто собак будет учить? – улыбнулся Уэйн. – Молодежь! – опять рассмеялся Айзнер. – Не, я-то, конечно, понимаю, на что ты намекаешь: люди – еще то зверье. Может, с собаками и поприятнее… Я хз, короче, я их не особо… ну, ты в курсе. Тут вон слышал? Маньяка ищут. – Слышал, слышал, – с невозмутимым видом кивнул Уэйн с четким ощущением, что обсуждает с Уорреном совершенно постороннего буги-мэна из иммерсивного хоррор-сериала. – Сейчас затребовали анализ транспортного потока, а у нас там аккурат на одном из таргетированных участков камеры сломаны. Че за херня? Хорошо, я за техобслуживание не отвечаю, а кому-то точно и кнут, и пряник в одно место прилетят, – он злорадно хихикнул, – для повышения мотивации… и работоспособности, – Айзнер захрюкал, прикрывая рот пухлой ладошкой. – Да уж…– хмыкнул Уэйн, прекрасно знавший, почему и как давно не работали камеры на «таргетированных участках». – Давно у нас маньячелл в регионе не заводилось, скучно… А теперь скучать не дадут. Я вчера спрашиваю у своего помощника – а он три семестра психологию изучал, потом выперли из универа – короче, спрашиваю, вот ты у нас психолог, объясни, с чего люди в маньяки идут? – Уэйн смотрел на Уоррена Айзнера с застывшей натянутой улыбочкой. Со стороны могло показаться, что он улыбается не заму начальника Транспортной Гвардии, а куда-то внутрь самого себя, и притом совершенно не весело, скорее, как человек, у которого скрутило живот на собеседовании. – Он там что-то начал про «раннюю социализацию», «травматический опыт», а я ему р-раз так и говорю: «Это вас по учебникам какого века учили-то?» Он, значит, стушевался, а я ему говорю: «Это до Системы всякие леваки и прочие защитники половых меньшинств винили во всех грехах кого угодно, только не себя. Государство им не обеспечило, общество не интегрировало, работодатель не мотивировал, школа травмировала, мама с папой абьюзили. А в Системе, говорю, каждый имеет собственный выбор и ответственность». Короче, прихлопнул его с этими досистемными разговорчиками. Я вот поэтому и не люблю университетских, вечно у них по каждому вопросу турусы на колесах и сосновые иголки в труселях, нельзя им давать ходу, они всю Систему в кавардак опять превратят. А че, я не прав? У них одних что ли травматический опыт? Да у нас с тобой поболе травматического опыта наберется, если копнуть, и ничего, нормальными людьми выросли. В школе, что ли только их одних чморили? Или предки алкаши-наркаши у них одних? У меня от деда вся семья от страха писалась, и порол, и в подвале без ужина, бывало, запирал. Или придешь там из школы с разбитым экраном на телефоне, когда наваляли после уроков, а он возьмет, и еще всыпет ремешком с пряжечкой, чтобы неповадно было вещи портить. Все детство прошло, как одна перманентная спецоперация под прикрытием, чтобы деда не триггернуло, ну, знаешь там… Чем мы там развлекались? На свиданку смыться, на домашку забить… Зато с братом скорешились, вместе служить пошли. А это, знаешь, дорогого стоит, когда с сиблингами боевое сплочение. Сейчас вообще вспоминаешь – блин, весело же было! Я бы в детство вернулся, а не вот это вот все, – он смешливо указал рукой почему-то на Уэйна. – А с другой стороны, многое получал за дело, я бы сейчас точно так же отлупил, если б спиногрыз позволял малолетним дебилам вещи портить, на которые я пашу. Ну и вообще сейчас эти порки, ор, истерики дедовы вспоминаешь – такая все ерунда, сдали деда в конце концов на эвтаназию и забыли, делов-то. Всю жизнь в этом копаться, что он меня там в пять лет «ублюдком» назвал, а в десять – «мудилой», а в пятнадцать «гондоном», вот уж повод сходить с ума, собака лает – караван идет! Я ему этой философией по гроб обязан, а ее же так, умозрительно не привьешь, – Айзнер, удовлетворенно сложил ручки на округлом под форменной рубашкой животике. Уэйн подумал, что в других департаментах Гвардии у мужиков были явно выраженные талии и плечи, вместо залитых упругих животиков. Мысли, которые ему хотелось думать по поводу излияния на тему детских травм, Уэйн старался не думать. Похоже, что не Айзнер заткнул психолога-недоучку во вчерашнем разговоре, а как раз-таки наоборот, и теперь он искал единомышленников, чтоб не чувствовать себя дураком. – А эти психологи – им лишь бы болезных плодить, чтобы деньги на них зарабатывать. Я считаю: не хочешь жить нормально – добро пожаловать в «Виртуалити-Лайф», если баблецо есть, либо в эвтаназийный центр – вообще бесплатно. А то им и страдать, и младенцев резать – все тридцать три удовольствия подавай. Я где-то читал, что до Войны были инициативы на тему педофилам помогать. Педофилам, ты понял! На деньги налогоплательщиков отговаривать их детишек насиловать. Вот уж воистину повезло нам не родиться в мире-перевертыше, слава Системе. – Да уж, – хмыкнул Уэйн. – А меня тут на опознание вызывали, – заявил он внезапно, дождавшись паузы в потоке рассуждений гвардейца. – Да ну! Преступника поймал? Красава! – Да-а… мн… Не совсем как бы. – Тебя преступники поймали? – хохотнул Уоррен. – Да не, меня что-то вдруг вызвали… постоять. – «Массовкой»? И че? Понравилось? – В Лондон, в Центральное, – многозначительно сказал Уэйн. – Ого! В хорошей компании, видать, постоял. – Да вот мне, если честно, любопытно, в чьей компании-то я постоял. А то ж я ничего не знаю, кто чего… – А ты че, боишься чего-то? – проницательно сощурился Айзнер, и Уэйн опять похолодел внутри, боясь, что его и так не слишком складная речь создала у Айзнера неправильное впечатление… точнее сказать, правильное – гибельно правильное. – Ну, как это говорится? Вооружен тот, кто осведомлен, – начал плести свою паутину Уэйн. – Я просто не знаю двух вещей: что за дело, и кем я там выступаю. Я-то про себя знаю, что за мной ничего не числится, но если меня в чем-то подозревают, то значит, произошла какая-то ошибка. А вдруг эта ошибка произошла из-за чего-то что я регулярно делаю, а я-то по незнанию буду продолжать в своем духе, усугублю подозрения, – объясняя, он делал жесты и крутил пальцами, словно вязал на спицах. – А, может, кто-то вообще занимается подделкой моей идентичности, так мне надо об этом знать, чтобы на меня не свалили. Все-таки Лондон этим занимается, мне это не нравится. – Да, Лондонский Криминальный Контроль – это не шутки, – понимающе кивнул Айзнер, но хитрое и отталкивающее выражение на его круглой физиономии со старомодными коротенькими и жидкими усиками над губой заставляло Уэйна нервничать с нарастающей силой. – Ну, на самом деле, БК, а не КК, – пришлось признаться Уэйну, хоть это и немедленно снизило градус драматизма. – А-а… – разочарованно протянул зам начальника. – Я думал, там реальный криминал, а если БК, то и забей. – БК может всегда перелиться в КК, – стиснув зубы, заметил Уэйн. – Да ладно тебе, не параной, – отмахнулся Айзнер, упорно принимая вид, что не догадывается, к чему ведет Уэйн. Уэйна его показная туповатость несказанно обеспокоила. – Просто в массовку тебя выдернули. Может, шины кто на парковке протыкает, или школьники шмалью приторговывают… – Школьники… а вызвали меня? – скривился Уэйн. – Я это чисто для примера. Комплимент считай! – прыснул он, чуть подумав. – А все-таки мне неспокойно. – Ну, с нашей работой в принципе жизнь не очень спокойная, ты уж должен был давно толстую шкуру отрастить. Правоохранительные органы это знаешь, не дизайнер интерьера для «Виртуалити». – В «Виртуалити» весь дизайн делает ИИ, – поправил Уэйн. – Ну, короче… мой совет: расслабься. – Я уж пытался, но не получается, ночью стал плохо спать, – пожаловался Уэйн. – Все мне эти мысли покоя не дают. – Сейчас хорошие китайские таблеточки от бессонницы есть, очень натуральные. Их надо заказывать, но через месяцок придут. Ребята собирают большую партию и доставляют. Знакомые хвалили, – наивно хлопая глазами сообщил Айзнер. – Я у них слабительное покупаю и мумие. Восточная медицина – это вещь. Все-таки в Восточной Системе они в этом плане больше для людей делают, традиция видимо… А у нас – аборт и эвтаназия от всех болезней! – отменно весело расхохотался Айзнер как будто с каким-то мутным намеком. – Эвтаназия на все случаи жизни… – буркнул Уэйн, вспомнив одну из идиотских фраз, которые бубнил Йорн Аланд по пути на электростанцию, находясь в невменяемом состоянии. – Слушай, а ты не пробьешь мне по своим каналам, по какому все-таки делу меня дернули? – Я же транспортник, – сухо возразил Айзнер и развел руками. – Ты – Бытовой Контроль, – сказал Уэйн. – Ты меня на нарушение подбиваешь? – понизив голос, поинтересовался зам начальника. – Не безвозмездно, – процедил Уэйн. – Электроника, микродроны… Ну и, строго говоря, какое уж там нарушение? Я просто превентивно… – По ходу, тебя прижало гораздо больше, чем ты признаешь, – задумчиво произнес Айзнер, смотря Уэйну испытующе в глаза. – Чего ты так нервничаешь из-за этого вызова? Знаешь за собой что-то? – Ладно, если нет, значит, нет, переживу, – проговорил Уэйн, ощущая, как у него задрожала челюсть. – Я тебе объяснил, что ничего за мной нет, но я не хочу вляпаться в ситуацию, когда на меня что-нибудь повесят. Неприятно в неизвестности находиться, вот и все. Не люблю подвешенное состояние. – Кто ж его любит. Я тоже не люблю. Помню, меня два месяца с повышением квалификации промурыжили. Я говорю экзаменатору по основам кинологии, мол, я с генмодами вообще не собираюсь работать, у меня совсем другая специфика, давай, говорю, договоримся. А он уперся рогом, и ни в какую. Не положено, говорит, нарушение. Уэйн побледнел, слушая Айзнера, который водил теперь по нему взглядом, словно зубчатым роликом для БДСМ-игр. – Это было двенадцать лет назад, – процедил он злобно, смотря на зама начальника исподлобья своими темными, почти черными глазами, в которых радужка едва отличалась цветом от зрачка. – Ну, вот я мог на двенадцать лет застрять в младших лейтенантах. – Ты ударил генмод-собаку, потому что не знал, как ее вообще дисциплинировать. – И че ей потом? Курс реабилитации понадобился? – Ты, видимо, как тогда не понимал, так и сейчас не понимаешь, что такое генмод, – огрызнулся Уэйн. – Потому что он мне на хуй не упал генмод твой, – зашипел Айзнер. – Я тебе и тогда сказал, что я касательства к кинологической службе не имею и никакой опасности для генмодов не представляю, мне нужен был экзамен для галочки – баллов не хватало. Сдал и забыл. А ты уперся, как… как с-собака. – Я просто выполнял свою работу, – глухо рыкнул Уэйн. – О, как! – желчно рассмеялся Айзнер. – А мне чью работу ты предлагаешь выполнить? – Я…– поняв, что поставил себя в весьма глупое положение, Уэйн попытался вырулить: – Я только начал работать в комиссии, я боялся нарушать инструкции. Сейчас бы я уже не так… – Знаешь, я тоже, считай, лишь недавно стал заместителем, надо держать марку, есть недоброжелатели. Если кто-то стукнет, что я такими делами занимаюсь, меня снесут. Конечно же это было откровенное вранье. Мелкое, мстительное и совершенно неприкрытое. Никто никогда бы не поверил в то, что зам начальника транспортного отдела Гвардии в довольно большом городе не имеет возможности вызнать вполне безобидную вещь. Конечно, если Уэйна в чем-то подозревали и вели скрытую разработку, то дело бы усложнилось, но все же задача не казалась ни в коей мере непосильной. Просто Айзнер дождался своего часа. И он настолько ни во что не ставил Уэйна, что не посчитал нужным даже наплести, будто попробует выполнить просьбу. Уэйн в этот скорбный момент не знал, что предпочел бы: получить ложную надежду и быть обманутым или получить по морде открытым признанием, что ему сделают ответную пакость за конфликт, черт знает, какой давности. И ведь нормально общались… После этого разговор уже не клеился.