Человек Кембриджский (Homo Cantabrigiensis)

– Вы с Китом вдвоем, что ли закидывались? Давно? - Кит здесь ни при чем, – ответил Йорн. – Вы представить себе не можете, сколько лет жизни я провел на обезболе и антидепрессантах, – солгал он. Талбот и Ротман обменялись взглядами, синхронно прищурились на бородавкоглотателя, хулигана и красавчика с накрашенной физиономией, который стоял, перед ними лукаво опустив глаза. Хотя оба тьютора старались делать вид, будто выполняют свою дисциплинарную работу, в воздухе висело ощущение, что взаимодействие всех троих уже давно вышло за рамки протокольного. Скорпион Ротман и Граммостола Талбот с жадной любознательностью разглядывали студента, пытаясь угадать в нем что-то, не имевшее отношения к должностным инструкциям. Про Талбот Йорн уже кое-что угадал: на шее профессора под спадающими на плечи стильно покрашенными в каштановый цвет волосами он заметил еще одну татуировку – маленький черный силуэт колибри в манере геоглифов пустыни Наска. Лет тридцать назад такие накалывали себе последователи «Нового Кастанеды», Сильвио Наварро, введшего в кругах молодых интеллектуалов моду на «расширение философствующего сознания». О подробностях их фармакологического рациона стоило расспросить Майка Дамбровски, дабы глубже проникнуться опытом Маргарет, но уже сейчас Йорн догадывался, что, сказав про «бородавки», попал госпоже Талбот по нужному нерву. Что же это был за нерв? Ротман в свою очередь смотрел на студента Аланда как бы через призму взгляда профессора Талбот, он всечасно ловил ее настроение, прислушивался к плавным, веским словам и оттенкам интонации. Йорн никак не мог взять в толк, кто из двоих в этой паре был ведущим. В том, что между ними имелась некая тайная и темная связь из разряда «позволь показать тебе лучшие уголки Ада», Йорн, впрочем, не сомневался. – Приплыли, называется…– кашлянул, нарушая полную возмущения тишину, Ротман. – Это тебя так прижучило, что аж на край света готов за дозой? – Профессор, вы же знаете, что они не вызывают зависимости. – Химической, может, и не вызывают, а психологическая вполне себе развивается, – покровительственно улыбнулся Ротман. – Так она много от чего развивается, от этико-философских установок Системы в первую очередь, – возразил Йорн. – Предлагаете запретить? – Можно хотя бы здесь без политических умоизлияний? Я от вашей компашки уже столько наслушался, что иногда хочется прийти на ваши посиделки с огнетушителем, – отмахнулся Ротман. – Подводя итоги, у нас тут целый клубок взаимоперпендикулярных проблем, профессор Талбот. С одной стороны, студент, который лично признался в том, что ходит, майнит запрещенные вещества по запреткам, с другой стороны, студент обнаружил чуть ли не логово маньяка… А вы крики и стоны слышали до или после того, как закинулись? – Я не закидывался, сэр, – возразил Йорн. – Вы можете меня считать идиотом, но не олигофреном: в лесу ночью на мотоцикле и под бородавками – это не только опасно, но даже не весело. – Верю на слово, вам лучше знать, в какой обстановке под бородавками весело, – осклабился Ротман, но Талбот посмотрела на него с выражением «ври, но не завирайся». В устах Ротмана намек на то, что он совсем ничего не знает об эффектах бородавок, был равнозначен заявлению, будто он не выкурил в жизни ни одной сигареты и не пригубил ни одного бокала вина. – Профессор Ротман, – сказала Маргарет, – с бородавками Йорна, как бы двусмысленно это не звучало, предлагаю разобраться позже, причем я это могу сделать совершенно самостоятельно, если Йорн не вздумал их хранить в общежитии, – кинув на студента Аланда долгий и жгучий взгляд, она продолжила: – Как считаешь, что делать с бункером? – Кхм… Это дело Криминального Контроля, – ответил Ротман так, словно хотел увидеть реакцию Талбот. – Но мы же должны объяснить, откуда разведданные. – Хм… Ну, ты…вы намекаете на…? – Ну, а что еще тут можно придумать? – Гм… – Ротман долго молчал, потом беззлобно ругнулся: – Йорн, так твою растак, ну вот на кой, а? – Вы не хотите спасти кому-то жизнь? – мягко, но с язвинкой поинтересовался Йорн. – Прогреметь на весь Кембридж, стать героем, попасть в прессу я очень даже не против. Дергать серьезных людей, просить протекции, потом взаимодействовать с Гвардией и прикрывать тебя – в этой части мое согласие куда более сомнительно. Тем более, что с практической точки зрения такое стремное дельце не очень-то пропиаришь, – хитро и испытующе заулыбался Ротман. – Гражданский подвиг на то и подвиг, чтобы отречься и отринуть…– улыбнулся в ответ Йорн. – Государство подвиги эти ценит лишь на словах. Их больше может обеспокоить скрытый потенциал гражданского неповиновения в этой акции, нежели раскрытие преступления. Это ж плевок им в лицо, а, может быть, и в суп. Тонкий политический момент, знаешь ли. – Ох, профессор Ротман, – отмахнулась госпожа Талбот. – Такой тонкий, что в дверь не проходит. – Я пару лет назад узнал, - заметил Йорн, – что когда-то, до Системы, существовала статья за неоказание помощи, можно было и в тюрьму попасть. Сравнил с современным кодексом, и выходит, что нынче больше пунктов запрещающих вмешиваться, нежели разрешающих проявлять инициативу. Строго говоря, если мою девушку бьют, я должен вызывать наряд, а притрагиваться к хулигану не имею права. – Чего же в этом плохого? – поинтересовался Ротман с иронией. – Сколько таких защитничков заканчивают убийством по неосторожности. – Кроме чувства импотенции и неспособности решить ни одной проблемы без посредничества государства – ничего. – Ну-у… – протянул Ротман с хитрой миной на лице. – Вы только в драке свою агентность готовы продемонстрировать? – А где еще, профессор? Всенародных выборов у нас, знаете ли, не предусмотрено… – Выборы… вот уж вы скажете! - …Это я вам еще не рассказал, как отравился джентльменский клуб в Оксфорде, – заметил Йорн многозначительно. – Они пытались свою агентнось привести в действие, и вдруг странное совпадение, знаете ли. Агентность… Свободы перемещения нет, неприкосновенности жилища и частной собственности нет, продать что хочу кому хочу не разрешается, собираешь вечеринку – будь добр на доклад в БК, выражать свои мысли публично без согласования с властями нельзя, поехать, посмотреть столицу родной Системы и то нельзя. Простите, но сколько себя не ощупывал, а «агентностью» до сих пор не оброс. – Йорн, агентность отрастает не сама по себе. Ее надо добывать из внешней среды, иными словами, она определяется кругом твоих социальных связей. Всегда были и будут животные, которые равнее других, принять это надо, как данность, и эволюционировать в должном направлении. – Ради этого и идут в Гвардию, – заметил Йорн. – Ради агентности. – Ты тоже, предположу, мог попробовать, – пожал плечами Ротман. – Нет, там надо с детства уже определяться, – сказал Йорн. – Физподготовка, «Индоктринация»… – Есть еще БК…– усмехнулся Ротман, и его ухмылке вторила профессор Талбот. – Помойка, я на этой неделе имел счастье сравнить, – Йорн тоже ответил на их улыбки холодной ракшасьей ухмылкой. – Ах, так вот зачем ваш студент Аланд вляпывается в истории, профессор Талбот! – хохотнул Ротман. – Юноша компаративистикой увлекся, БК с КК изнутри изучает, этнограф, так твою растак! Так, ладно… Йорн нам посулил звезду героя за спасение утопающих, – обратился он снова к Талбот. – Тут не иначе, как к специалистам обращаться. – Я думаю, что надо попробовать, – сказала Маргарет. – Тогда надо звонить, не затягивать. Сколько сейчас времени? Семь часов… – Можно поинтересоваться, о каких специалистах идет речь? – чуть обеспокоившись, спросил Йорн, хотя именно ради подобного поворота затеял разговор с Маргарет о бункере. – А вы, юноша, не торопитесь раньше срока обрастать социальными связями. В социальные сети как попадёшь – не выпутаешься. Вы знали, что у древних греков общественное положение мужчины по возрасту во многом определялось цветом бороды. Вот у вас естественный цвет щетины какой? – Кхм… эм…русый, наверное, – ответил Йорн настороженно. – Вот! Считай, что рыжий, у них еще название какое-то специальное для этого было... Словом, пока юноша не обрастал черной бородой, он считался мальчишкой и серьезные дела с серьезными дядями вел исключительно через посредничество старших. – Какая интересная погонософия… – процедил Йорн. – Занимательная погонософия для самых маленьких! – смакуя свою выдумку, произнес Ротман нараспев. – Йорн, сделай нам одолжение, погуляй где-нибудь по ту сторону этого портала в ад, – профессор ехидно прищурился на Маргарет, та иронически в ответ скривила губы, – нам нужна будет приватность. Чайку еще взгрейте, а? У вас, профессор Талбот, коньячку тут не прикопано? - Ой, звони уже, не тяни, – отмахнулась Маргарет, после чего с притворным укором кинула взгляд на Йорна. Тот кивнул и оставил тьюторов по дисциплине с азартом заниматься подготовкой черт знает, какой херни, пятнающей звание кембриджского профессора. Минут двадцать спустя, Ротман опять проорал имя ракшаса в пустоту орехового коридора, а когда Йорн показался из мини-кухни, ему было отдано распоряжение ждать через полчаса джип «Сафари» в конце Тремпингтон стрит, возле кафе «У Мартина». Одеться велели «по-походному» и коммуникатор с собой не брать. – Чудны дела твои, Гос-споди… – процедил Йорн, не зная, в какую этнографию вляпался вновь, но разве не этого он хотел от Маргарет? Какого-нибудь внедорожника камуфляжной раскраски и мужиков в масках с отбойными молотками. А ведь не зря говорил Колин Беркли, что этнография – это не только про горловое пение и танцы с бубном, это про менталитет и жизненный уклад. Напрашивалось нехитрое заключение: фига се у профессуры жизненный уклад, не говоря уже о менталитете! Переодевшись в свежий костюм домушника, который был привезен из родительского дома на замену старому, экспроприированному Минотавром, Йорн выскочил из комнаты, как водится, через окно, и огородами добрался до Тремпингтон со стороны, противоположной колледжу. Кортеж, правда, в назначенное время не прибыл, и Йорну пришлось прождать, вышагивая туда и обратно в темноте, минут двадцать пять. Всякие мысли закрадывались ему в голову во время томительного и полного опасений ожидания. Он боялся, что Ротман и Талбот ведут переговоры, чтобы его сдать Гвардии. Йорн подумал даже, что со времен ячейки частично утратил некий психический навык, который можно было бы назвать неусыпной «напряженной готовностью» или «бдительным недоверием». И вот Минотавр возвращал его в это ракшасье, если не сказать звериное, состояние: выдержанное и напружиненное ожидание удара, ежесекундную готовность к неприятным неожиданностям, неверие в благожелательность людей. Надо признать, внутренних ресурсов состояние полной боевой готовности и конструктивной злости сжирало немерено. Джип появился из темноты внезапно, когда Йорн начал жалеть, что не набрался наглости и не попросил у дамы своего сердца личный телефончик. Впрочем, он все равно оставил коммуникатор в комнате. Автомобиль остановился, и пару минут внутри не подавали ни признаков жизни, ни признаков заинтересованности в студенте Аланде. Йорн же стоял, слившись в темноте со стеной, и не рисковал проявлять инициативу. Наконец, передняя пассажирская дверь отворилась, и высунулся Ротман: – Кого ждем? – хитрым взглядом он окинул Йорна и рассмеялся: – С клиентами беда? – Счетчик уже полчаса, как крутится, профессор, – осторожно пошутил Йорн в ответ, подумав, не слишком ли они оба фамильярничают? – Стервец… вы слышали, как он со мой разговаривает, профессор? – новый взрыв хохота. – Садись, давай, будешь дорогу показывать…Что? А, ну, окей… – он кивнул водителю, затем выпрыгнул из джипа. – Йорн, садись на мое место, дорогу будешь показывать. У нас тут отключена вся связь с внешним миром, так сказать, поелику вся надежда на тебя. В машине к Йорну протянулись сразу две руки – со стороны водителя и из-за спинки сиденья. – Настоящими именами не представляемся, сорян, парень, – сказал водитель. – Можешь звать меня Джим, – Йорн едва не расхохотался вслух. – Джон, – сказали сзади. – Можете звать меня Себастьян, – скалясь, ответил ракшас и пожал руки внушительного размера мужиков в темном камуфляже. – Йорн, не валяй дурака, – отмахнулся Ротман на заднем сидении. – Все знают, кто ты. – Это своего рода корпоративный мем, инсайдерская шутка, понятная мне одному. – Ну-ка, ну-ка? – навострился Ротман. – Предъявите шутку на досмотр! – Юноши, давайте посерьезнее! – вмешалась профессор Талбот слегка раздраженно. – Не на увеселительную прогулку направляемся, – она выразительным жестом уперлась локтем в пассажирскую дверь и положила ладонь на щеку – совсем, как Элис, когда хотела показать, что мальчишки ей надоели безалаберностью. – Вторая машина подъезжает? – По радио свяжутся, – ответил «Джим». – Ну, что, парень? В Бедфорд, говоришь? – В сам Бедфорд не нужно, М1 в северном направлении от Бедфорда километров сорок, – ответил Йорн. – На подходах я уже буду искать. – Погнали тогда. Запретная зона встретила Йорна и его законспирированную группу поддержки все той же недоброжелательной прелью и дыханием сырости. По дороге к «Джиму» и «Джону» присоединился второй отряд, и там, где указал студент Аланд, оба внедорожника, ничуть не смущаясь своего недобросовестного отношения к природе, въехали на территорию общедоступной лесной зоны достигли ее границы, а дальше отправились месить колесами грязь по заросшим тропам запретки. Доехав до того места, где Йорн в прошлый раз припарковал мотоцикл и пошел пешком по следам Минотавра, все бункерокопатели вышли из машины. Во втором джипе подъехали еще четыре спортивных мужика, которые поочередно расцеловались с Маргарет, обнялись со Сфинксом и, никак не представившись, настороженно и молчаливо пожали руки виновнику бункерной катавасии. Из багажников обоих внедорожников были выгружены сумки с инструментом – болгарками, гидравлическими ножницами, газовым резаком, кувалдой и ломами. Ротману дали кувалду, Йорну – два лома, сами взвалили на плечо сумки, а профессора Талбот отпустили налегке. Вручив студенту инструмент, все с видом до чрезвычайности многозначительным пропустили его вперед, чтобы Йорн показывал оставшуюся часть пути. Йорн подумал, что свою покровительственную иронию господа профессоры могут засунуть себе поглубже в портмоне, поскольку их таинственные друзья более всего походили на так называемых треспассеров, и кто тут больший хулиган и правонарушитель – это еще надобно разобраться. «Треспассеры», в отличие от фрираннеров наподобие Йорна, были людьми, как правило, взрослыми и уважаемыми, высокое общественное положение и нужные связи позволяли им в свободные от несения государственной службы часы, вырываться из душных офисов в мир канализационных авантюр и приключений в зонах радиационного поражения времен Войны. Именно ввиду связей с нужными людьми, вся компания беззастенчиво поехала на автомобилях туда, где транспортом позволялось пользоваться только лесничеству, а теперь столь же бесстыдно собиралась вскрыть технический объект на запрещенной для посещения территории. Йорн ухмыльнулся про себя и жестом пригласил своих нежданных покровителей следовать вверх по тропинке на поросший лесом и папоротниками холм. Преодолев путь, который студент Аланд проложил в прошлый раз, преследуя властителя своих самых мрачных дум, вся компания спустилась вниз к старой разбитой дороге по другую сторону холма и, пройдя еще метров триста остановилась на выровненной площадке перед врытым в землю плешивым бетонным черепом бункера. Кто-то из атлетических мужиков одобрительно присвистнул. Оставив Йорна позади, вся группа с повышенным чувством собственной агентности принялась осматривать дверь. Удостоверившись в том, что Йорн отнюдь не преувеличивал, говоря, что бункер наглухо законопачен, принялись со знанием дела обсуждать методы взлома, и даже в слабом свете фонариков Йорну было видно, как загорелись их жадные до подземелий глаза. Ракшас вполне мог разделить их чувство, но только не сегодня: ужас, подобный ужасу, который испытываешь, обнаружив на своей подушке змею, заставлял его леденеть внутри при мысли о том, что они увидят под землей. На кой черт он это делал? Чего он добивался, отринув к чертовой матери все правила ракшасьей безопасности, выведенные им самим в начале подпольной карьеры? Может, он хотел искупить свою вину? Может, Йорн сказал неправду Нино, будто не настолько был близок с Китом, чтобы днями и ночами напролет думать об отмщении? Может, и от Грэга он хотел таким способом добиться прощения? Послушав парней с болгарками некоторое время, Маргарет заскучала и отошла в сторонку, поднялась на холм, светя себе под ноги карманным фонариком. – Йорн! – позвала она сверху. – Покажешь мне кое-что? Где ты тут нашел воздуховод? – Секунду, профессор, – ответил Йорн и взбежал за ней следом. – Чуть дальше, – Йорн прошелся по крыше бункера, щупая носком ботинка сухую траву. – Вот здесь, – указал ракшас, когда его нога ударилась о металлическую трубку. Талбот подошла к указанному Йорном месту и села на корточки, потрогала рассеянно холодный металл воздуховода, наклонилась ухом к отверстию. – Йорн, скажи мне честно, зачем ты всем этим занимаешься? Бородавки, погони в ночи? Даже тот факт, что ты мне это все рассказал и инициировал разведывательную операцию – до конца я тебя не понимаю. Кто угодно на твоем месте забился бы в нору и помалкивал. – Вы намекаете, что я поцарапаю жизнь, если начну ей слишком активно пользоваться? – вкрадчивым голосом спросил Йорн. – Жизнь у тебя одна, чтобы ее напропалую царапать. – Если бы у меня была запасная, подешевле, я бы, конечно, ее пустил в дело, а так приходится единственной серебряной ложкой и икру кушать, и собаке консервы в миску накладывать. Если серьезно, Маргарет, есть множество людей, которые едва ли способны соскрести самый поверхностный слой жизни, они, скорее, как слизняки, медленно ползут по ней и оставляют позади мыльный след. Я, правда, не стремлюсь оставить след в истории, я, скорее, хочу, чтобы история оставила след во мне. – Какая интересная инверсия, – интонацией профессор Талбот, несомненно, пародировала Йорново недавнее замечание про «погонософию» Сфинкса Ротмана. – Ну…это, наверное, единственное, что я могу унести с собой в могилу. Эпигенетика, знаете ли: сначала жизненные перипетии тысячелетней мумии определяют нас, потом мы делаем то же самое с будущими поколениями. Образно выражаясь, конечно, – прибавил Йорн, хитро посматривая на госпожу Талбот. Та прищурилась и неопределенно покачала головой. Наверное, сказанное Йорном показалось ей странным, и именно поэтому ускользнуло от ее внимания. Снизу раздался надсадный вой абразивного материала, вгрызшегося в поверхность векового стального листа. Йорн подошел к краю бункерной крыши, выпятившейся из ландшафта, и взглянул на мужиков. «Джон» экспериментировал с болгаркой и электрокорундовыми дисками, словно вулканический кузнец-Гефест, он разгонял темноту ночи водопадом искр, летевших из-под его мощных рук. Наверное, ввязавшись во всю эту историю, Йорн точно так же насиловал свое тихое, скромное существование, соскребая слой за слоем его поверхность, высекая искры, которые на долю мгновения выхватывали из мрака странные лица и формы. Вскрытие адских врат заняло не меньше часа. Ротман обхаживал таинственных товарищей и ни разу не прокололся, надо отметить, назвав кого-нибудь настоящим именем – Йорн прислушивался из чисто спортивного интереса. Талбот периодически спускалась вниз, потом возвращалась на крышу к студенту и предлагала каждый раз покурить. Курили в молчании, и Йорну казалось, что Маргарет что-то непрестанно обдумывает относительно него. Йорн несколько раз подходил к краю крыши и спрашивал, не нужна ли помощь, но погруженные в работу и оттого очень важные треспассеры только отмахивались. Победный приглушенный возглас раздался в тот момент бесплодного ожидания, когда казалось, будто монотонная работа никогда не завершиться. Сердце Йорна ухнуло на секунду, как на американских горках, когда вагонетка стремительно проваливается вниз. Мужики ломами и кувалдой выбили замок из раскуроченной дверной конструкции, лесную темень пронзил знакомый ракшасу металлический скрежет. Госпожа Талбот и студент Аланд поторопились спуститься вниз, где разверзся провал в черное, словно могила, бетонное логово Джеймса. На Йорна повеял жуткий поток запахов, скопившихся внутри бункера, на секунду ракшасу даже показалось, что он стоит перед зияющей раной, у входа в распоротую утробу какого-то добиблейского морского чудища. Изнутри несло кислой сыростью, немного фекалиями, чем-то нечистым и неправедным, свернувшейся кровью, вымоченной в крови бетонной крошкой и хлорным отбеливателем. Волосы на затылке у Йорна непроизвольно встопорщились, как холка у кобеля. Сапиенсы, воспринимая картину запахов более смазанно, чем доисторический хищник, тем не менее, вместе с ракшасом ощутили нечто жуткое, и Талбот даже выдохнула: – Куда вы нас затащили, Йорн? – Думаю, будет справедливо, если я полезу на разведку первым, – ответил Йорн, хотя думал не столько о справедливости, сколько об уликах, которые Минотавр оставил в помещении. Слабый запах хлора и кухонных моющих средств намекал на то, что щелчок посланный Йорном через Бытовой Контроль, Джеймс мимо ушей не пропустил. – Ну, давай, мы следом, – согласился «Джим». Йорну передали карманный фонарик, и он стал спускаться вниз по довольно чистой для заброшенного бункера лестнице, которая тремя пролетами врезалась в подножье холма. Мелькнула мысль, что в руках не помешало бы иметь что-то потяжелее фонарика – мало ли кто мог сидеть в бункере, от такой обстановки какой угодно безобидный обитатель превратится в кровавого вурдалака. По виду нижних помещений, которые представляли собой коридор с неизвестного назначения небольшим приземистым холлом, можно было догадаться, что Джеймс тут обустроился основательно. Лестницу он подметать не у усердствовал, чтобы чистота не бросалась в глаза, но в гнездилище его царила ужасная индустриальная сырость в сочетании с прибранностью и чистотой. Запах хлорки отчетливо бил в ноздри, его могли почувствовать даже сапиенсы. Также Йорну слышалось в смешении запахов специфическое амбре средств для стерилизации медицинского инструмента. Йорн посветил фонарем по углам холла и пошел вперед, пока компания треспассеров в слаженном марше шуршала подошвами по лестнице. Коридор свернул направо и уперся в еще одну дверь. Новую. Стальную. Запертую. Йорн шепотом непечатно выругался. – Господа, тут еще одна, - сообщил он, выглядывая из-за угла. – Кто? – спросил Ротман. Бильярдная лысина его серебрилась от выступивших капелек пота. – Еще одна дверь. – Какого лешего! Мы так с господином маньяком не договаривались! – пошутил профессор Ротман, разводя руками и поглядывая на своих друзей. – Хм…– хмыкнул «Джон», – что там на этот раз за хреновина, показывай. После осмотра и короткого консилиума сделали оптимистический вывод, что новодел раскрошат быстро, после чего двоих отправили наверх за инструментом, а «девушку» – за свежим воздухом. Профессор Талбот Йорну показалась и впрямь бледноватой. Йорн остался в подземелье и, когда принесли инвентарь, помогал орудовать ломом, получил удивленный комплимент от «Джима» за силу и ярость, с которой он вывернул замок из вскрытой внутренности двери. От работы нагретых дисков и напряженного пыхтения семи мужиков в закутке сделалось жарко и совершенно невыносимо дышать, стены как будто еще сильнее придвинулись друг к другу, потолки опустились клаустрофобически низко. Йорн хоть и старался не проникаться неконструктивной эмпатией к жертве Минотавра, но временами по его внутренностям, будто таракан, проползала та или иная картина бесконечного ужаса и парализующего страха, которую должен испытывать замурованный здесь человек. Воистину лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Что-то громко щелкнуло от неистового натиска ракшаса, людей, ломов и кувалд, дверь больше ничто не держало – она мрачно, хотя и безропотно, отворила проход, словно верный старому режиму тюремщик под дулом революционного маузера. На мгновение все замерли перед лицом непроглядной темени – последнего сатанинского покрова, за которым Минотавр прятал свои преступления. Какие-то минующие сознание, неуловимые признаки сообщили сапиенсам, что в помещении их ждет нечто жуткое. Ракшас же почувствовал запах нового человека, его крови и лимфы, услышал в воцарившейся на несколько секунд гробовой тишине слабое дыхание. Очнувшись от мимолетного ступора, «Джим», а за ним Ротман вместе с безымянными парнями направили лучи фонарей в комнату. Из мрака они хаотически выхватывали стены с водянистыми потеками, накрытое картонкой синее пластиковое ведро, из которого несло нечистотами, электрическую лампочку в центре потолка, чей провод тянулся к стоявшему возле стены походному аккумулятору. Посреди комнаты, будто алтарь, возвышался стол из нержавейки, а на полу рядом со столом в неестественной позе лежало мертвенно бледное тело в одних трусах. – Ох ты черт побери…– вырвалось у профессора Ротмана, и он в изумлении обернулся к Йорну, словно только в эту секунду до него по-настоящему дошло, что студент не шутил про бункер и свои подозрения насчет происходящего в нем ужаса. – А я говорил, – произнес Йорн одними губами. – Матерь божья…– бухнул один из треспассеров и опасливо подошел к телу, посветил. – Матерь божья…– повторил он. – Кому рассказать – не поверят же, – сказав это он достал камеру, сделал знак остальным, чтобы они ушли из кадра и принялся тщательно снимать помещение. –Может, человеку помочь для начала? – поинтересовался Йорн у Ротмана. – Нет, сначала для Гвардии видеоотчет зафиксировать, а потом мы втроем будем сваливать, ибо нас тут не было. – А они? – кивнул Йорн на пятерых друзей Ротмана. – А они потом расскажут, – криво усмехнулся профессор. Йорн краем глаза заметил, что Ротмановские молодчики снимают свои грубые рабочие и надевают медицинские перчатки.– Йорн, скажи мне глядя в глаза: то, что ты рассказал – правда? Ты правда слышал через воздуховод, как тут все это…? – спросил он полушепотом, наклоняясь к студенту. – Если хотите проверить, идите наверх, а я отсюда поору, – холодно отвечал Йорн. – Бывают же такие совпадения… – Не большее, чем открытие какой-нибудь «Пещеры Трех Королей». – Йорн, сбегай, скажи профессору Талбот, что тут происходит, если ей не страшно, то пускай спустится. Потом Йорн бегал по лестнице и спускался обратно вместе с шокированной Маргарет Талбот. Бегал за пледом по распоряжению «Джима». Парня лет девятнадцати треспассеры подняли с пола и уложили на стол, закутав в одеяло. Скорее всего, у него было сильное переохлаждение, также здоровенный синяк на лбу, который тот получил при падении со стола, вероятно, в полусознательном состоянии. Но самой тревожной находкой был довольно большой гладко выбритый участок волос на голове, в середине которого виднелось аккуратное и глубокое отверстие размером с пуговицу для сорочки. Рана была заполнена кровью и сукровицей, проверять ее глубину практическими методами никто, естественно, не стал, но, зная увлечения Джеймса и подержав однажды в руках церебральные микрочипы, Йорн с полной уверенностью предполагал, что дырка у несчастного в голове проходит через череп насквозь до мозга. Оставалось только надеяться, что в неумелых руках жуковода робот-установщик работал более-менее корректно. Неужели у парня в голове церебральный микрочип? Йорн не мог поверить, что Джеймс просто воткнул эту штуку в мозг парня и бросил тут околевать – ведь парня, несомненно, оставили, чтобы сдох, как брошенная в колодец собака. Насколько Йорну удалось изучить функционал украденного Минотавром робота, он был способен как устанавливать, так и извлекать чипы. Возможно, в ту ночь, когда Йорн выследил Джеймса, тот пришел выковыривать устройство обратно для повторного использования. Кто следующий? Впрочем, какой, нахрен, Джеймс! Уэйн Мюррей его зовут. Уэ-йн Мюр-рей! Неблагозвучное, старомодное, бесклассовое имя, не вызывающее никаких ассоциаций. Ему хочется быть раскатистым и солидным ДЖЕЙМСОМ или хитрым и опасным трикстером-Джимми, но на самом деле он – гребаный Уэйн, больной ублюдок и моральный выродок! Йорн очнулся словно бы от наваждения уже в машине, когда Ротман за рулем одного из джипов вез Йорна и Маргарет обратно в Кембридж, оставив неизвестного с дыркой в голове на попечение треспассеров. Они должны были вызвать скорую и «своих людей» из КК. Ни Ротмана, ни Талбот, ни, разумеется, студента Аланда в бункере никогда не было. В салоне висела мрачная и гнетущая тишина. У Йорна по какой-то причине неотвязно крутилась в голове мысль о том, что он совершенно не разглядел лица этого парня в бункере несмотря на то, что вместе со всеми внимательно его рассматривал. Врезалась в память лишь его мертвецкая бледность, словно светившаяся гнусным, больничным электрическим светом. Ни на фотографии, ни встретив случайно на улице, Йорн его ни за что не узнал бы. Разве только по запаху, если бы соприкоснулся достаточно близко. В душе у ракшаса поднималось мрачное смятение, подобное далекой лавине – настолько далекой, что органы чувств обманчиво уверяют, будто она нас не коснется, и только голос испуганного разума вопиет об обратном. Йорн осознал, что до сего момента вся эта история с Минотавром оставалась для него игрой. Чрезвычайно серьезной и весьма опасной, gravis ludum, так сказать, но все же игрой – в социализацию, во власть, упражнение для интеллекта и силы воли. Однако белокожий безликий юноша свалился на ракшаса, как труп на крышу автомобиля, и придавил своим весом Йорнову маленькую лабораторную работу с крайностями человечьей психики. Минотавр в одночасье утратил мифологическую иллюзорность и стал скучен, как скучна любая человеческая фантазия о власти путем истязания другого существа. Йорн почувствовал себя энтомологом, охваченным неизъяснимым омерзением к своему объекту изучения. Одно дело энтомологу изучать таракана в лабораторной пробирке, и совсем другое – обнаружить оную тварь у себя в супнице.