Человек Кембриджский (Homo Cantabrigiensis)

Йорн чувствовал себя, словно выжатый лимон, когда вышел на площадь, чтобы перебежать из одного Центрального Управление в другое Центральное Управление – в то, у которого труба была, так сказать, пониже, да дым пожиже. Пирамида КК смотрела на многогранник Бытового Контроля как будто свысока, с легкой пренебрежительностью, словно спецназовец на простого патрульного, и эта межведомственная фаллометрия бросалась в глаза любому мало-мальски внимательному ценителю системной архитектоники. Или у Йорна после общения с ИИ обострилась восприимчивость к потайному символизму и скрытым смыслам? Надо отметить, что в ячейке Полосатого одним из любимых педагогических развлечений были жесткие инсценировки допросов, во время которых Йорн познакомился с электрошоком, пакетом на голове, избиением в наручниках, утоплением и удушением с помощью провода. От вырывания пары ногтей, «на пробу», как это называли, Йорн, правда, откосил, просьбу музыканта пацаны уважили, но зато били дольше. Командир справедливо считал, что выдерживать физическое и психологическое давление на дознании является одним из важнейших навыков бойца. Прививая устойчивость к боли и равнодушие к психологическому насилию, Полосатый хотел подстраховать себя и ячейку в случае чьего-либо ареста. И Йорн всегда отменно справлялся. Рапакс вообще много чего может вытерпеть на адреналине, как писали в исследованиях. Однако трехчасовое холодное, механическое, обезличенное выкручивание мозгов в исполнении «Виртуалити» оставило Йорна в угнетенном настроении. Он бы назвал процедуру душевным кровопусканием или умственной асфиксией. Кажется, Йорн наравне с остальным плебейским народонаселением, не мог расстаться с ошибочным восприятием компьютера как подчиненной человеку единицы. Так себя чувствует, вероятно, тот, кого изнасиловали при помощи секс-машины. И все же за самой передовой секс-машиной стоит человек, о чем ни на секунду не дают забыть жертве. Но «Виртуалити» на допросе загоняла свою жертву в угол и в этом углу гипнотизировала, будто кобра крысу, вводила в неизъяснимый транс и тогда окончательно морально уничтожала. В этом состоянии мозги от напряжения становились ватными и постепенно пропитывались чувством безразличия ко всему, в том числе и к исходу следственных мероприятий. У ракшаса за три часа наклюнулись лишь первые зародыши подобных мыслей, их Йорн в зародыше и раздавил. Но что, если допрос растянуть часов на шесть? Восемь? На несколько дней к ряду? Лишить воды и туалета? Ну, или просто дать среднестатистическому гражданину по уху?   Йорн медлил, прохаживаясь перед главным входом в Лондонское Управление Бытового Контроля, где должна была состояться процедура опознания. Он взглянул на часы и, рассчитав, что у него есть в запасе десять минут, решил выкурить сигарету, дабы собраться с мыслями. Монотонный диалог с «Виртуалити-Пенитенс», который, казалось, никогда не закончится, привел разум его в странное состояние, когда мысли разбегаются в разные стороны, будто тараканы от фонаря. Почему люди так любят говорить о «диалоге», как, непременно, о чем-то хорошем? В диалоге без средств защиты всякая психическая зараза распространяется – индуцированный бред, например.   Сначала Йорн слонялся туда и обратно, вообще ни о чем не думая, поскольку провалился в свой «первобытный» рапаксовский модус бессловесного размышления. Потом он постепенно сосредоточился на чем-то конкретном – на тлеющей сигарете, на легком треморе пальцев, на вьющемся дымке. От конкретного Йорн перешел к абстрактному – к Брайану. К абстрактному Брайану в межзвездном вакууме.   Братец-Корлеоне утром звонил и доложил, что заявились из Бытового Контроля, но отец его на сегодня отмазал по состоянию здоровья. Йорн невольно улыбнулся улыбкой не то, чтобы злорадной, но самую малость триумфаторской. Привезя Брайана в клинику, где юный Сорренто без посторонней помощи уже не смог добраться до палаты из-за ослабившего все его члены токсина, Йорн не удержался от пары колкостей. Оставшись в кабинете Джона после осмотра, ракшас юмористически поддел приемного отца, намекая на предыдущий воспитательный разговор:   – Прости, что уже второй раз подряд притаскиваю с улицы больных мальчиков, – сказал Йорн Джону Сорренто. – Йорн… – Вспомнилось, как вас с матушкой вызывали в школу по поводу моего выхода в открытый космос на уроке, – ракшас оскалился, внимательно и лукаво рассматривая приемного отца. – Меня месье из Гражданского Воспитания назвал, кажется, «дикарем» или «троглодитом». Исторические параллели, однако! – Йорн, ты специально, что ли? – спросил Джон, у которого из-под медицинского халата выглядывали шелковые брюки от пижамы – столь спешно он приехал в клинику.   – Я просто подумал, – продолжил Йорн, не обращая внимания на отцовскую болезненную гримасу, – сколько человеку надобно колбаситься на турнике в спортзале, чтобы в один единственный роковой момент жизни подтянуться и перелезть через забор? У нас говорили: в критической ситуации на адреналине ты демонстрируешь не сверхспособности, как в фильмах показывают, а самый нижний уровень своей базовой подготовки. Надеюсь, на этот раз меня никто не упрекнет, будто я создаю опасные ситуации? – Ты все-таки затаил на меня, Йорис? – Есть немного, отец, не скрою. – И долго ты будешь злиться? – Джон, я к тебе с матушкой отношусь исключительно лояльно, на родителей я еще никогда по-настоящему не злился, – ответил Йорн, улыбаясь с холодком. – Просто мне немного грустно. – Отчего? – Это крайне идеалистическая грусть. – Объясни, пожалуйста, Йорис, – осторожно попросил доктор Сорренто. – Грусть оттого, что мы добровольно соглашаемся делиться на своих и чужих, до тех пор, покуда не распадемся на атомарные человеческие единицы. Кит был в ситуации идентичной Брайановой, но за него я получил головомойку. – Йорн… – Я же предупредил, что моя грусть крайне идеалистическая.   – Боюсь, что и впрямь крайне. – Поэтому я и не злюсь. – Йорн, ты сам все прекрасно понимаешь же. – Бытовой смекалкой и практическим научением – безусловно. Но не с точки зрения гуманистической морали. – Ну, а больше мне прибавить нечего, Йорис. Гуманистическая мораль в Системе социального дарвинизма, знаешь ли... – Не жалеешь? – О чем? – О своем самом идеалистическом поступке? – с намеком спросил Йорн и двусмысленно указал глазами на себя. – Сынок, я никогда не бил своих детей, – ответил Джон, напуская на себя саркастический вид. – Не по идеалистическим соображениям, а просто не мог решить, с кого начать. А теперь… кажется, решил. – Э-эм… младенцы подгорают на плите, пойду, пожалуй, перемешаю, – рассмеялся ракшас, притворяясь, будто собирается убежать. – Почему «младенцы»?.. – поморщился Джон. Йорн в ответ игриво пожал плечами. Интересно, съел ли Бальтасар за свои двадцать семь (как установили ученые) лет жизни хотя бы одного человеческого младенца?     Брайан, звоня с новостями, первым делом проинформировал, что нынче его мутит от одной лишь мысли об алкоголе, в связи с чем он не знает, как жить дальше, ибо даже самые древние дошедшие до нашего времени тексты воспевают одурманивающие напитки и их способность скрасить нелепые перипетии человеческого бытия. Брайаново бытие теперь оголилось до самых своих нервов, ничем не скрашенное, ибо ни чревоугодничать, ни курить, ни морально разлагаться каким-либо иным способом Брайану доктор не разрешал. Артикуляция у юного господина Сорренто была при этом, как у человека, изрядно подвыпившего и слегка морально разложившегося.   – Начни с «Château la Pompe», – посоветовал Йорн непроницаемым тоном. – Ха-ха-ха, очень смешно. Лучше с «Шато ля Пивó»… Болезнью шутит тот, кто ран не ведал! Издеваешься над пострадавшим от рук мирового экофашизма… короче, – оборвал сам себя Брайан, – мне с утра уже названивают. Филипс в среднетяжелом, но стабильном, еще двое наших в реанимации. Если Филипс выкарабкается, будет мне по гроб жизни обязан… В смысле, тебе. Но ты же – моя игрушка, – хихикнул юный господин Сорренто. – Все мы – игрушки в руках судьбы, – проговорил Йорн. – Человек – это животное, стремящееся возвыситься до бога, и большинство наших бед – неизбежный побочный эффект направленных на то усилий. – Одно радует: твоему этому точно не до того… – хрипло засмеялся Брайан. – Говорю тебе как человек, побывавший по ту сторону. – Тебе точно «не до того»? – Да вообще ни до чего: ни до низменного, ни до возвышенного. Башка, как жестяной бидон – звенит лишь то, что пусто изнутри; в глазах двоится, до унитаза не могу дойти. Лежу пластом, плюю в потолок и сбиваю валькирий… пардон, мух в полете. Цитирую, мать его, Шекспира! Как мухам дети в шутку, нам боги любят крылья обрывать… – Можно я не буду себе представлять вышеописанное? – Завидуешь моему приходу? Это хорошо… – Брайан, если есть возможность, дай своим задание, чтобы собирали информацию о происходящем с пострадавшими, и сливали тебе. Надо следить, чтобы банкет не получил неожиданного продолжения. – Я тебя понял, эрманито, уже намекнул там. – Сам тоже не расслабляйся сверх положенного. – Я же сказал: не могу дойти до унитаза, мне не до расслабления. Напротив, в определенных местах я испытываю колоссальное напряжение. – Это хорошо, – оскалился Йорн в камеру коммуникатора. – Ну что за каброн…   Докурив, Йорн сделал глубокий выдох, освобождая легкие от дыма, и взбежал по монументальной лестнице в знакомый просторный вестибюль Бытового Контроля. Там он отрапортовал о своем прибытии одной из целого ассортимента девушек в гвардейской форме за стойками ресепшена. Йорн, почти нарочито строил глазки чернокудрой, полногрудой красотке, пока та с ледяным удивлением придирчиво изучала Реестр Йорна и более всего в нем – второе изображение гражданина Аланда с «телесными модификациями». Сам же ракшас размышлял о том, какие обстоятельства привели девушку в органы. Было странно видеть ее за стойкой в вестибюле БК: в форме и на своем рабочем месте она смотрелась эффектно, но неорганично. Впрочем, было бы невежественным сексизмом отказывать красивой женщине в праве стремиться к власти или иметь садистские наклонности.   Получив регистрацию и файл с инструкцией на коммуникатор о том, куда идти и как себя вести во время процедуры, Йорн, немного волнуясь, отправился на третий этаж. Он надел очки и внимательно всматривался в людей на этажах, чтобы не столкнуться ненароком с Джеймсом или Уэйном Мюрреем, или как на самом деле звали чертова жуковода. Впрочем, процедуры должны были обеспечить анонимность свидетеля. Более сложная задача заключалась в том, чтобы успеть выскочить из здания сразу после опознания и, оставаясь незамеченным, перехватить подозреваемого.    На этаже Йорна снова опять зарегистрировали и провели в комнату с зеркалом во всю стену.  Дежурный, проверявший его данные, мимическими микродвижениями весьма недвусмысленно передал гражданину сигнал, что если гражданин-свидетель еще не в наручниках, то это лишь потому, что у Бытового Контроля пока до него руки не дошли. Строго говоря, хотелось дать ему в ухо, но Йорн кротко улыбнулся и дежурного поблагодарил. Минут через пятнадцать ожидания в неизвестности и скучливом хождении из угла в угол по комнате, где не было ни одного стула или скамейки, вошел недовольный расследователь.     – Аланд? Вандализм? – с порога без приветствия спросил он, заглядывая в планшет. – Аланд. Свидетель по заявлению о вандализме, – на всякий случай уточнил Йорн. – Ну, понятно, что не подозреваемый, иначе был бы по другую сторону. Инструкции прочитал? – Да. – Хоффман! Давай этих, запускай… – не церемонясь, гаркнул расследователь, выглянув в коридор. – Чего? Время, бл…! Чоп-чоп, я сказал! «Бутербродик» ему..   Йорн увидел, как дверь в комнате за стеклом отворилась, вошел офицер Гвардии, а за ним неохотно ввалились пятеро мужиков, среди которых Джеймса не было. Пока их выстраивали в линию вдоль стены, Йорн разглядывал хмурые, нервные и озадаченные лица сапиенсов, довольно сильно похожие на искомое лицо Минотавра. Чувствовалось, что сходство с Йорновой реконструкцией искал по базе данных искусственный интеллект. Отсутствие Джеймса среди первой партии одновременно вызвало у Йорна и радость, и озабоченность. Чем ближе к окончанию процедуры появится Джеймс, и чем позже его отпустят, тем больше был шанс у Йорна сесть ему на хвост. Но вдруг его среди задержанных вовсе не окажется? Было что-то смутно тенденциозное в отборе кандидатов, словно ИИ вычленял в качестве ключевых иные черты человеческого лица, нежели ракшас.   Подозреваемые постояли некоторое время лицом к зеркалу, потом им отдали команду повернуться направо.   – Ну, что? – поинтересовался расследователь после двухминутной паузы. – Боюсь, что никого не узнаю, – ответил Йорн. – А ты не бойся, – нецеремонно ответил тот. – Бояться надо, если на той стороне стоишь. Чего? Точно уверен? Ты приглядись внимательнее. Ты его хорошо видел? – Да, я его хорошо видел. – А чего реконструкция такая, словно задницей ты его рассматривал? – вдруг рявкнул с агрессивным смехом расследователь и показал портрет, составленный Йорном в прошлое посещение БК. – Простите? – процедил Йорн. – Просить прощения будешь, когда чего-нибудь натворишь. – У меня прозопагнозия, мне трудно оп…– начал Йорн. – Парень, мне плевать, что ты подцепил в борделе, будешь это своим партнерам рассказывать… и показывать. Мне скажи четко: никого не узнаешь? – Нет, никого не узнаю, – тихим голосом ответил Йорн, опуская глаза, а про себя подумал: «По улицам, наверное, не боишься ночью ходить, дядя? А зря». – Хоффман, – сказал расследователь по рации. – Следующих запускай! Сколько там всего? Десять? Давай, короче, пусть шевелятся.   Мужчины в комнате, получив инструкцию от офицера, гуськом потянулись обратно к выходу почему-то с недовольным, как Йорну показалось, видом. Нейропсихологи писали, что человеческий мозг автоматически реагирует негативно на любого рода отказ, даже если он человеку на пользу. А тут – преступление века на кону!   Через пару минут в помещение за стеклом нехотя заструилась следующая партия мужчин.   «Б-лин… что б тебя!» – подумал про себя Йорн.   Как Йорн ни надеялся, что Джеймс окажется в последней группе, но вот Йорнова немезида вошла третьим номером в комнату за стеклом. Джеймс был гладко выбрит, с остриженными под ежик перцовыми волосами, одет в синий костюм, который ему был мал, особенно в плечах и бицепсах – вероятно, с чужого плеча, может быть даже, позаимствован в отцовском гардеробе, если учитывать старомодный фасон. Словом, Джеймс старался как можно меньше походить на самого себя. Йорну трудно было представить, как распознает человек своих собратьев, но на ракшаса эти уловки не действовали, поскольку он ориентировался в первую очередь на общий гештальт, габариты и впечатление, которое оставляла моторика, неизменные и неподвластные контролю сознания особенности сокращения мышц, рефлексы мимических мускулов… Тут Йорна словно ударило молнией: Джимми! Джеймс изображал ни кого иного, как Джимми, того самого, который сутулился, супился и рассуждал в кустах про эффект бабочки, Lebenswillen у овчарок и виртуальные прогулки по каменноугольным лесам! Йорну стало не по себе оттого, что ему ни разу не пришло в мысли провести параллель между странным приставучим мужичком из лесополосы и фальшивым владельцем загородного коттеджа. Неужели Джеймс-Уэйн освоил какое-то неведомое искусство перевоплощения, незаметное живому глазу и, возможно, обманывающее механический глаз CCTV? Сколько бы фунтов своего мяса Йорн отдал за то, чтобы тоже им овладеть!   – Ну, что? – раздался над ухом нетерпеливый вопрос расследователя? – Нет, боюсь… нет, здесь тоже нет. – А на которого ты засмотрелся? Какой тебе больше всех нравится? – На номера второго, очень похож, но это не он.  – Откуда знаешь, что не он? – У того нос без горбинки был. – И в этом все отличие? – Нет, конечно, наверное, есть еще какие-то, у меня прозопагнозия, я плохо различаю лица. – Ну, е-мое… свидетеля нам прислали, который лиц не различает! Хоффман, ты слышал прикол? – сообщил расследователь по рации. – Вот оно к чему употребление веществ-то приводит, скоро маму родную не узнаешь! – расхохотался расследователь. – Ну ты, блин, даешь, парень… пришел на опознание и лиц не различает… Может, тебе таблеточек каких попить? – Это наследственное, – сухо процедил ракшас. – От рождения хворый? – расследователь провокационно посмотрел на свидетеля чуть снизу вверх. – Ну, можно и так сказать.  – И что теперь делать? – Я стараюсь, как могу, – боязливо опустив глаза, возразил студент. – …Сказал гимнаст, катаясь вокруг козла на коляске. Хоффман, короче, выгоняй этих, запускай последних и оформляй на хрен. Тем более, что, по ходу, закроем эту бодягу за отсутствием пострадавших. - За отсутствием?   Йорн вздрогнул: почему-то вполне предсказуемая новость его словно бы хлестнула хлыстом. Ночь в Аббатстве Эбингдон внезапно из какого-то полусна-полувидения превратилась в жуткую, черную и одновременно фантасмагорическую реальность. Ракшас, буквально перед распитием поднебесного шампанского планировавший физически расправиться с Флоком, вдруг остро ощутил всю вопиющую неправедность, уродливость и дикость избиения великовозрастных оксфордских младенцев. С каким гнусным спектаклем спустился из Поднебесья системный Господин! Но если он и вправду не хотел участвовать в репрессивной акции, то еще более мрачной завесой тайны и цинизма окутывалось отравление членов «Черного Лебедя».   – Что-то случилось с Мэтью Флоком? – осторожно поинтересовался Йорн. – С кем? – поморщился гвардеец. – Ну… эм… собственно, с пострадавшим. – А, с этим-то… как его? Флоком? «Повелитель жуков» который?   « «Повелитель жуков» – это Джеймс», – помыслил про себя Йорн.   – Да помер он, ты не знал, что ли? Мутная какая-то история с массовым отравлением… – Оу…– процедил Йорн, снова переводя взгляд на зашевелившихся и потопавших на выход мужиков в аквариуме. Вполне логично, что в деле Флока о вандализме появилась отметка о смерти пострадавшего, а вот о том, что Йорн проходил в КК свидетелем по делу об отравлении в Эбингдон, Бытовой Контроль еще не уведомили.   Йорн проводил взглядом Джеймса. Проскользнула неприязненная мысль о том, что с бритой физией Минотавр выглядел, как бы поточнее выразиться… более дешево, чем с бородой. Йорну хотелось бы его убить, когда тот будет смотреться солидно. Точнее сказать, не солидно, а «вхарактерно». В бороде его, пусть даже и коротко подстриженной, крылась некая подземельная сила, с ней было не стыдно побороться – с силой, то бишь. А вот гладкая мордастость превращала предполагаемого Минотавра в безликий и пластичный кусок некоего человеческого материала, тяжелый и тугой, словно размятая глина, но не имеющий острых углов или твердых граней.    Имитация внимательного изучения последней отары ни в чем неповинных граждан далась Йорну особенно тяжело. В мыслях непрерывно отстукивали секунды: вот Джеймс вышел из другой двери комнаты, и куда он пошел оформляться? Много ли времени займет процедура, учитывая, что он сам сотрудник органов? Заглянет ли он к кому-нибудь на чаек или пулей вылетит из здания еще до того, как Йорна самого оформят? И понесется ли сломя голову топить в унитазе улики, растворять в кислоте трупы и закапывать на пустырях орудия преступлений?   Оставив электронные подписи на протоколах, Йорн получил десятиминутное окно, чтобы покинуть здание (ибо нечего посторонним шляться по ведомственному объекту!), но из Управления выскочил минуты за три, прошмыгнул на парковку к «Тарантуле» и первым делом надел мотоциклетный шлем для маскировки. Потом, настороженно поглядывая на главный вход здания, принялся спешно натягивать мотокостюм.     Джеймс появился, как водится, когда нервы Йорна от выжидательного оцепенения находились на пределе, и ракшас готов был уверовать, что единственная цель, с которой Провидение привело его к Флоку, было спасти «рядового Брайана», а вот на спасение ракшаса Провидению, как и девять тысяч лет назад, было наплевать. Впрочем, на самом пике саспенса, Джеймс с великой плавностью вышел из вращающихся дверей Управления и направился к парковке походкой легкой, но в то же время намекающей на невидимый душевный груз, который Джеймс тащил на своих плечах. Йорн поставил локти на бак мотоцикла и сделал вид, будто набирает адрес в навигаторе. Джеймс подошел к автомобилю, стоявшему в отдалении, и снял его с сигнализации. Сегодня он приехал не на дорогом «Муфлоне», а на бюджетной серебристо-серой «Юбиквити» – хотелось бы надеяться, что собственной, а не краденной, как в прошлый раз. Йорн завел мотор, выбрал режим «ответственной» городской езды и тронулся с места, позволив Джеймсу отъехать немного вперед.   Пропетляв по центру с полчаса, Джеймс выехал, наконец, на М1, подтверждая предположение Йорна о том, что Минотавр засел где-то в Бедфорде или его окрестностях. Выехав на шоссе, Йорн включил автоматическое отслеживание по номерному знаку, сам же держался на максимальном расстоянии от серебристой «Юбиквити», а временами вовсе прятался за фургонами и грузовиками.   Когда Джеймс въехал на южную окраину Бедфорда, скрываться от него на узких улицах стало сложнее. Городской ландшафт по мере продвижения Джеймса к некоему конечному пункту становился все более неприветливым и удручающим. Впрочем, район города, где Йорн оказался вместе со своим подопечным, сильно заинтересовал ракшаса. Вдоль улиц обшарпанного квартала тянулись целые ряды разнообразнейших ремонтных мастерских, магазинов запчастей и компонентов вперемежку с ломбардами, один задрипаннее другого. Временами возникало подозрение, что владельцы заведений, словно попрошайки-миллионеры, намеренно обклеивают немытые витрины рубищем из ободранных рекламных постеров и не выдергивают одуванчики между плитками возле входов, чтобы отпугнуть случайных людей. Что за инженерная деятельность бурлила у них в задних комнатах, и какая аппаратура жрала электричество солнечных батарей в замаскированных подвалах? Может быть, так выглядел рай для «техни»? Во всяком случае, если говорить о Гвардии, то местность смахивала на обильную кормовую базу для Бытового Контроля. Наивно было бы полагать, что, упразднив наличные деньги, Система в плебейских регионах прекратит мздоимство органов – люди всегда находят эквивалент для обмена одолжениями. Не совсем было понятно Йорну, с какой целью Система поддерживала эту гнилушную атмосферу именно в Бытовом Контроле. Сотрудники БК разительно отличались от высших каст Гвардии, как, наверное, собранные на местах отряды коллаборантов отличались от офицеров Вермахта. В Бытовой Контроль набирали, словно нарочно, мужиков попроще, пошпанистее, подурнее, особенно для работы в неблагополучных районах. И они брали. Не у простых граждан, которым нечего было предложить, кроме зарегистрированного во всех возможных базах данных личного имущества, а у «техни», наркодилеров, хакеров и подпольных дизайнеров «Виртуалити». И брали в основном услугами, взаимными одолжениями и запрещенкой. Учитывая, каким Минотавр был затейником (а Йорн столкнулся, очевидно, лишь с ничтожной долей его затей), здешний район был для него весьма подходящим плацдармом. К тому же, для проникновения в тайные комнаты и  святая святых этих подвальных мастерских нужно быть «своим» на районе.   Припарковался Джеймс возле небольшого комплекса довольно приличных четырехэтажных многоквартирных домов, возвышавшихся напротив анклава автомастерских и пакостных дешевых столовых для работяг от «Общественной Кухни». Напротив, за зеленеющей полосой кустарников виднелась насыпь железной дороги. Поставив машину на парковке для жильцов на заднем дворе жилого блока, Джеймс, приняв вид до чрезвычайности будничный и невыразимо тривиальный, вошел в здание. Йорн огляделся по сторонам, обдумывая, как с учетом особенностей местности организовать наружное наблюдение. Ему было необходимо собрать как можно больше сведений об этом человеке, найти доказательства тому, что он действительно является Минотавром, и выяснить, каким способом он намеревался отправить кино о Йорновых бесчинствах в КК. Что-то подсказывало ракшасу, что Минотавр не воспользовался танатограммой.   Припарковав и заперев «Тарантулу», Йорн снова переоделся, надел бейсболку, накинул поверх водолазки фланелевую рубашку в зеленую с черным клетку – в ней ракшас обычно обрезал осенью изгородь и перекапывал клумбы в родительском саду. Рабочую одежду он прихватил намеренно после ночевки в Стивенидже – Йорну было необходимо как можно меньше походить на свой обыденный гештальт, он был полностью солидарен со стремлением Джеймса к внешнему преображению. Захватив планшет, Йорн отправился в одну из едален, к которой жилой комплекс «Парк-Хаус» был повернут углом, из окна ее можно было видеть как парадный вход, так и выезд парковки на случай, если Джеймс выползет наружу, словно глист, с черного хода.    Первые пять часов в столовой прошли спокойно и без происшествий, если не считать таковым появление Джеймса на улице с двумя овчарками на двойном поводке. Подопечный Йорна постоял с собаками минут пятнадцать посреди малюсенького сквера в конце улицы, собрал продукты их жизнедеятельности и скрылся в недрах четырехэтажки. Все остальное время в кафе народу было мало, чая и шавермы – много, внимания на Йорна никто не обращал, и студент Аланд даже смог разобраться с учебными заданиями. Ощущение от этого занятия было весьма необычным, поскольку в последний месяц Йорна осаждало стойкое ощущение, будто его «путь самурая» совершенно перестал пересекаться с жизненными путями однокурсников, да и шведский язык без регулярной практики, разумеется, изрядно просел.   Восемь часов спустя Йорн начал жалеть, что не взял у Брайана авто. Ездить за Джеймсом на винтажном спортивном «Ягуаре» было бы не совсем по феншую, но хотя бы удобно сутками высиживать Минотавра. В десять часов вечера Йорн после прогулки вокруг квартала съел еще одну шаверму и, дождавшись момента, когда улица на несколько минут совершенно опустеет, залез на широкоствольный и уже вполне одевшийся в листву клен, росший во дворе одного из автосервисов, обнесенном ржавым забором из профнастила. Минут пятнадцать Йорн сидел, притаившись, и прислушивался, не появится ли на улице патрульный гвардейский автомобиль по сигналу потревоженного дерева. Но ни одна камера не идентифицировала нарушение – очевидно, никому еще не приходило в голову с антиобщественными целями влезать на этот клен. Весенняя мечта ракшаса встретить рассвет в ветвях раскидистого векового дерева сбывалась, только совсем не в том виде, который описал Йорн для Нино на романтическом пикнике в Питерхаусе.   Проспав всю ночь тревожным, прерывистым сном в развилке узловатых ветвей и довольно сильно замерзнув даже в толстой мотоциклетной куртке, Йорн вывалился из своего гнезда в пять утра и, чтобы размяться, отправился проверять машину Джеймса. «Юбиквити» стояла ровно так же, как и накануне вечером, значит, автомобильных прогулок подопечный не совершал. Тогда Йорн пошел в круглосуточную «Кухню» с автоматическим обслуживанием, дабы согреться чаем. Там же он позавтракал яичницей из порошка с протеиносинтетическими сосисками, потом отправился в туалет среди прочего поправлять косметику, уже терявшую свежесть от ночной влажности и лежания щекой на дереве. Йорн хотел совершить пробежку по кварталу, но решил, что, не будучи одет предписанным для джоггинга образом, спровоцирует сигнал от камер наблюдения в Бытовой Контроль. Слишком долгое сидение в автоматическом кафе спровоцировало бы точно такую же реакцию ИИ, посему ракшасу не оставалось ничего, кроме прогулки по спящим окрестностям, до пешеходного моста, по улочкам вокруг «Парк-Хауса», мимо закрытых корнер-шопов и мастерских. Так Йорну удалось убить еще час. К семи невзрачный народец ручейками потек в «Общественную Кухню», а Йорн занял позицию возле мотоцикла, надеясь, что Джеймс, как все уважающие себя граждане, поедет на работу. В полвосьмого так и случилось, но и тут Джеймс Йорна удивил, когда подошел к машине вместе с обеими собаками, открыл заднюю дверь, и те послушно запрыгнули в багажник.   Следующие восемь часов Йорн провел, нарезая круги в окрестностях Бедфордской иппо-кинологической тренировочной станции, которая, насколько ракшасу удалось рассмотреть из-за забора, и впрямь походила на полигон. С полигона ветер доносил до обоняния ракшаса запах лошадиного пота и навоза, иногда слышался отдаленный лай, собачье повизгивание, ржание и всхрапывание коней. В целом на тренировочной станции было гораздо тише, чем Йорн себе представлял. Впрочем, служебных собак приучали не тявкать без надобности, а про генмодов говорили, будто многие из них и подавно не лают, но пытаются подражать человеческим звукам.   С наступлением весенних сумерек, Джеймс и его собаки вышли из ворот режимного объекта, загрузились в «Юбиквити» и покатили обратно в город. Йорн, голодный и утомленный не столько физически, сколько вынужденным безделием и потоком однообразных размышлений о Минотавре, который не заглушало даже прослушивание обязательных материалов по курсу мифопоэтки, снова завел «Тарантулу» и поехал следом за подозреваемым. Решил, что завтра, если Джеймс будет действовать в том же режиме, полезнее будет посетить его жилище вместо того, чтобы мотаться за Джеймсом по пятам. На небе тем временем собрались тяжелые, наливные тучи, и заморосил дождь. Йорн с тоской подумал о том, как ему пережить грядущую ночь.   Сдвиг тектонических плит начался ровно в 01:03 утра. Йорн, забывшийся поверхностным тревожным сном среди ветвей клена, по листве которого барабанили крупные, но редкие капли дождя, очнулся от знакомого звука: хлопнула дверь и тихо заработал электромотор серебристой «Юбиквити». Мозг рапакса, как отмечали в научных наблюдениях, имел удивительную способность даже во сне фильтровать сигналы, определяя их как нейтральные, необычные или заведомо представляющие интерес. Йорн мог безмятежно спать под громкий разговор Брайана по коммуникатору, но немедля бы проснулся, если бы тот посреди ночи надел уличную обувь и прошелся в ней по комнате, ибо вопросом «какого хрена?» Йорнов мозг был способен задаваться, не приходя полностью в сознание. Уловив знакомый звук, ракшас вздрогнул, слегка потеряв равновесие, схватился рукой за ближайший кленовый сук и вгляделся в дождливую темноту спящего квартала. На парковке задвигались габаритные огни – Джеймс выезжал со своего места, не включая фары. Йорн тряхнул головой, зажмурился несколько раз, чтобы окончательно проснуться и, все еще с туманом в голове, словно ящерица, соскользнул по стволу дерева вниз, перепрыгнул через ржавый забор. Пригибаясь и неотрывно следя за подозреваемым, который выкатывал тем временем автомобиль на улицу, Йорн подкрался к своему мотоциклу, спешно надел шлем, вскочил в седло и завел мотор. Перспектива кататься впотьмах на «Тарантуле» по мокрому асфальту его совершенно не вдохновляла, но выбора никакого не оставалось. Позволив Джеймсу отъехать на достаточное расстояние, Йорн стартовал следом.   Довольно скоро стало ясно, что Джеймсова поездка имеет характер сомнительный, если не сказать злоумышленный. Сначала он кружил и блуждал, словно бы без цели, по промозглым улицам. Может быть даже, делал вид, будто страдает от бессонницы. Потом он, словно бы на что-то решившись, вдруг целеустремленно вывернул на А6 и рванул из города на север. Йорн, выключив переднюю фару в нарушение ПДД и перебирая Джеймса хорошенько по матери, поспешал за ним вдоль скудно освещенного, скользкого и пустынного шоссе. Ландшафт по обеим сторонам дороги стал быстро меняться, становясь все более лесистым и диковатым, так что Йорн, как ни был занят управлением мотоцикла в непростых условиях и как ни остерегался пользоваться дорожными подсказками «Виртуалити», все же запросил сведения о местности. Электронный голос «Виртуалити» немедленно сообщил, что в данный момент Йорн проезжает по территории одного из крупных природных массивов, попавшего под программу планомерного одичания и восстановления биоразнообразия. Некоторые участки лесов вдоль шоссе были открыты для посещения, но глубже, предупреждала «Виртуалити», располагалась запретная зона.   Впереди Йорн увидел загоревшиеся стоп-сигналы автомобиля Джеймса и плавно затормозил. Джеймс к его немалому удивлению и недовольству съехал с дороги в небольшую парковочную площадку возле леса. Йорну пришлось остановиться на обочине в отдалении и снять шлем, чтобы прислушаться. Дверь автомобиля хлопнула, зашуршали под ногами камешки, Джеймс, очевидно, отправился в пешую прогулку по лесу. Чертыхаясь и спешно решая, что делать дальше, Йорн включил новооткрытую при содействии Нино Кохиани функцию «пешеход» и побежал, катя мотоцикл, в сторону парковки. Нужно было спрятать машину где-то неподалеку и как можно скорее снова сесть на хвост подозреваемому, при этом себя не выдав. Едва ракшас успел отогнать «Тарантулу» в кусты и прокрасться к просеке, как услышал звук заводящегося мотора, похоже было на «цикл», который Джеймс припас заранее. Он задумал вылазку существенно более масштабную, чем предполагал Йорн.   – Черт, черт, черт… твою м-мать… змеюка подколодная! – чертыхаясь про себя на чем свет стоит, Йорн устремился обратно к мотоциклу.   Если бы Йорна спросили, как ему удалось в следующие три четверти часа не потерять Джеймса, не привлечь к себе его внимания и не навернуться вместе с «Тарантулой» на расквашенной от дождя лесной тропинке, едучи в полной темноте, он бы сказал, что не имеет ни малейшего понятия. Он пропустил своего подопечного далеко вперед и преследовал, ориентируясь в основном на звук мотора, долетавший из-за деревьев. Иногда Йорну удавалось увидеть мерцание белесого огонька, который подпрыгивал в ночном тумане. Время от времени Йорн останавливался, глушил мотор и прислушивался к равномерному тарахтению «цикла», скребущего колесами лесную подстилку. И лес казался лесом колонн в необъятном дворце, населенном привидениями. Небо смотрело на ракшаса сквозь прорехи в шатре крон, холодный дождь капал на мотошлем и рукава куртки с толстыми защитными накладками.